— А ты меня и вправду любишь, Вань? — такой детской чистоты и наивности в глазах я не видел еще никогда. Этот тихий, даже немного хрипловатый, голосок отдавался во мне самыми теплыми и живыми чувствами, которые разливаются по всему телу, начиная свой путь от сердца, места, где зарождается наша душа и живет там до того момента, пока жива оболочка, где оно находится. Когда кожа стареет, кости слабеют, а организм начинает уставать от постоянной работы, само тело погибает, но душа – никогда. Она просто отправляется куда-то в другое место, в место вечного счастья, свободы, любви. И пока живо мое тело, моя душа будет принадлежать ей, девушке, чье лицо сейчас находится в каких-то несчастных сантиметрах от моего, ждет ответа на самый главный вопрос в нашей жизни.

И даже если лет через пятьдесят моя душа отправится наверх, в этот маленький рай не на Земле, моя душа и там найдет ее и не отпустит уже никогда.

____________________________________________________

Как бы я сейчас этого не хотел, этот момент из памяти никак не хотел уходить из головы даже сейчас, несмотря на то, что я стою посреди площади с картофельным мешком на голове, а руки заломаны за спиной треклятыми кузнецами, председатель знал, кого ставить сегодня в охрану. Я знал этих парней еще с самого раннего детства, когда еще мальчонкой бегал по двору в одной рубахе и следил из-за забора, чем же они там таким занимаются. Они жили в соседнем доме, два брата, которых с детства отец учил ремеслу, знание которого передается в их семье из поколения в поколения, от отца к сыну, от сына к внуку и так далее.

Когда-то эти парни бегали с утра домой ко мне, я с двух лет жил с бабушкой, знаменитой на всю деревню своими фирменными жамками. Еще неумытые, лохматые и в ночных рубахах они весело вбегали к нам и садились завтракать, занимая пустые места за большим столом. Папки я никогда не знал, а мамка затонула в реке недалеко отсюда как раз тогда, когда бабушка захворала. Поэтому вместе с ними я мог почувствовать себя обычным ребенком, у меня как будто бы появлялись братья, с которыми я до вечера мог бегать и просто веселиться, пока они не уходили на наковальню, а я не оставался один с мыслями о том, что же мне надо сделать по хозяйству, пока бабушка хлопочет в доме.

Когда Петруха, старший из братьев, подходил ко мне с этим самым мешком, неслышно для всех он шепнул мне это «прости», я понимаю, что он не хочет этого делать, но ему не остается выбора, председатель наш самый настоящий дьявол с улыбкой ангела. Для всех он кажется просто добрым человеком, которого действительно заботит его колхоз, его деревня, он будто бы знал все обо всех, но хлебом не корми, дай душонку свою потешить над кем-то, выгнать, али вообще убить кого-то, но главное, чтоб не своими руками.

Несмотря на это все, я все равно отчаянно пытался вырваться, махал руками во все стороны, пытаясь убежать, кричал, вспахивал землю позади себя ногами, все было бесполезно, под руками уже все начало болеть он стальной хватки братьев. Они даже пытались меня выпустить, но понимали, что тогда погибнет не один человек, а все четверо.

Сейчас там, перед всеми нами, людьми на этой площади, стоял этот самый председатель с еще двумя такими же силачами, но держали они уже не такого деревенского паренька, как я, сил у которого явно меньше, чем у кузнецов, да просто крепко сложенных парней, а хрупкую девушку, один зажал сзади ее руки, а второй схватил ее за горло и заставлял держать ее голову высоко, смотря на небо. Это было все, что я видел, до того, как мой взор ограничился плетенным грязным мешком. Она ни слова не промолвила, ее взгляд был холодным, отстраненным, одна лишь слеза стекла с ее щеки, когда взгляд ее темных глаз был устранен в мою сторону. Она понимала, что я сейчас чувствую, потому что она чувствует тоже самое. Только вот если председатель сейчас сделает то, что задумал, то она и уйдет от меня с этой мыслью, а я буду жить с ней до скончания века. Я обещал защищать ее всегда, обещал. Но не смог. Я не смог сдержать это обещание.

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы совершить правосудие, — начал он своим противным потешливым голосом, мне так и хотелось закричать на него «Замолчи!», но не мог вымолвить ничего, кроме бессмысленного крика в пустоту. — Правосудие над этой ведьмой. Эта милая девушка, наверное, не знала, что цена за колдовство – смерть. Она думала, что вы простите ей это. Но она не знала, что это вы по ветке сухого хвороста собрали костер для нее. Снимите с него уже этот мешок. — Именно в этот момент я понял, что он говорил про меня. Из глаз текли слезы, я уже не понимал, то ли от безысходности, то ли от грязи, которая налипла на мое лицо, после того как на него безрассудно надели грязный мешок.

Сначала мой взгляд встретился с взглядом этого дьявола, на лице которого сейчас играла улыбка, как будто бы только сошедшая с лица вредного малыша, сломавшего игрушку старшего брата, а потом я увидел ее:

— Карина… - я смог лишь прошептать ее имя, смотря на ее лицо. Абсолютно каменное, но когда в него смотрю я, я вижу там истинные ее эмоции, страх, сожаление, горечь. — Карина! — закричал я уже ее имя во весь голос.

— Ах, любовь, самое приятное чувство, я полагаю, — начал этот черт, заглядывая в мое лицо выражением любопытного щенка.

— Ты пожалеешь об этом! — кричал я во весь голос в его сторону, мысли метались, я даже сам не понимал, что делаю.

— Надейся, - это было последнее, что он мне сказал, кидая спичку в костер под ногами девушки. И тут я впервые увидел как горят такие огромное костры. Такие же обычно стояли на каких-то городских праздниках, ночь Ивана Купалы или что-то в этом плане. Сухой хворост, словно нить, подведенная к динамиту, загорался по ветке, поддавая огонь большим бревнам в центре самого костра. У нее был всего один шанс выбраться, ведь руки ее были привязаны к высокому деревянному столбу, которому хватало лишь искры, чтобы тут же вспыхнуть огромным фейерверком. Я, честно говоря, всегда считал, что у нас добрый и сочувствующий народ, они должны были хоть что-то же сказать этому дьяволу, но не смотря на это, все просто стояли и смотрели на то, как он просто убивал живого человека. Я слышал, что все охали, шептались, поворачивались друг к другу, но никто и шагу не сделал, чтобы помочь Карине. И это самое обидное. Я все так же пытался вырваться, но сил мне не хватало, чтобы справиться с этими парнями. Насколько велики они бы ни были, оба опустили глаза вниз, явно не хотя видеть это зрелище, такие сильные, но в то же время и такие слабые.

Даже я уже начинал чувствовать как силы начинают покидать меня. Голова шла кругом, ноги подкашивались, рук вообще уже давно не чувствовал, парни, явно жалея меня, помогли поставить меня на колени, но я пытался вырваться уже из последних сил.  Им уже не надо было держать меня в свои четыре руки, я понимал, что еще чуть-чуть и просто свалюсь без сознания, оставив Ее тут совсем одну, кроме меня никто и помочь ей не сможет. А я могу? Я, который сейчас просто вырваться не может, чтобы хотя бы приблизиться к ней на сантиметр. Я, который может лишь мысленно прощаться с ней своим взглядом и желать только одного. Чтобы она попала в лучший мир. В мир, где больше никто не сможет обречь ее на муки. В том числе и я. Ведь только из-за меня она осталась у нас в селе. Только из-за меня ей приходилось прятаться от людей, которым нельзя доверять ни на йоту. Только из-за меня она сейчас стоит там. Только из-за меня она поплатится жизнью.

И в этот момент ее оглушительный визг взорвал толпу. Все заткнули уши, даже Председатель от неожиданности свалился с импровизированной сцены из огромного количества коробок, перевязанных тросами. И лишь я стал замечать, как люди один за одним валились с ног, то ли падая в обморок, то ли просто замертво. Но мне было все равно на них, перепрыгивая через них я побежал со всех ног к Карине, развязывая  ее руки, крепко перемотанные веревками, за спиной слышался крик этого дьявола «Схватить его!», но как только руки девушки стались свободными, она выбежав из огненного кольца, опустила влажные от дыма ладони на землю и стала что-то шептать, как даже последние здравомыслящие упали на землю, я держался как мог, пока она не подошла ко мне, как и раньше приложив свою маленькую ладонь к моей щеке и улыбнувшись так же искренне, с румянцем на щеках, как и раньше, не смотря на слезы безмолвно текущие по ее лицу, прошептала «Ты найдешь меня, я знаю».

И вот последним, что я видел был уже отдаляющийся ее силуэт, бежавший в сторону леса, но даже теряя сознание, я понимал, куда она бежит, мне не надо знать ее настолько хорошо, чтоб знать, куда она направляется, мне хватает лишь сердца, которое продолжало биться. Биться ради нее. И вот уже закрывая глаза я понимал, что моя обычная жизнь закончилась и теперь придется бросить тут все, ради нее. Я знал, что когда-то это случится, но не думал, что так рано.