Бертран Хермут сидит в просторной гостиной в своем любимом велюровом кресле. Он любит сидеть в гостиной в кресле, потому что в гостиной ему легче дышится. Мыслится. Чувствуется. Живется ему тут куда легче. В своей же спальне Хермут почитает себя за узника. На старике поношенный серый в клетку халат, монгольские тапочки и очки в черепаховой оправе. Но черепах он любит не особо, говоря проще, не переносит на дух, пускай и есть в самом Хермуте что-то от черепахи. Больше-то он похож как раз на огромную черную крысу. С вот такущими зубами! В руках у Бертрана «Черный обелиск» Ремарка. Оригинал. Ремарк, стоит заметить, его любимый автор. А все потому что Ремарк был немцем. Самым что ни на есть настоящим. Бертран считает, что лучшего в этой жизни достигли главным образом немцы. Помимо них он читает разве что Гоголя. Его он очень любит и чтит за исключение из русской классики.

«Тик-так. Тик», - говорят настенные часы.

В просторной гостиной, где стоит велюровое кресло, где сидит сам Хермут, так тепло и уютно. И тихо, если не считать зловещего тиканья часов. В таком тепле и уюте даже слышно, как где-то поют толстобрюхие соловьи и на родной ему Германии перетаскивают пустые гробы и ставят на черную землю огромный черный обелиск.

Птух!

И свет везде вырубается.

Бертран в задумчивости трет шею, вытягивает в пустоту ноги и пытается нащупать под собой пол, как вдруг понимает, что никакого пола под ним и нету. Хермут с ногами залазит в свое любимое кресло, руками впивается в мягкие подлокотники… Нет, он не боится. Ничуточки. Ни за что он не испугается подобного пустяка. Никогда! Хермут снимает с ноги левый тапок, взвешивает его в руке, цокает недовольно языком и надевает его обратно. В руках у старика только книга. Его любимая книга, любимого автора Германии, откуда и он родом. Бертран дрожащими ногами встает на кресло, оглядывается, целует Ремарка в толстый переплет напоследок и на вытянутых руках бросает вниз. Тьма поглощает книгу. Пустота. Только пустота. Звук падения не слышен с такой высоты.

Хермут вспоминает, что на столе у него должны были остаться свечки. Он решает до них добраться. Как в детстве он взбирается на подлокотник кресла, с большим трудом балансирует на нем, размахивает руками. Бертран прыгает в темноту. Наугад. И находит диван. Хермут карабкается по горам подушек. Горы, горы подушек! Перебирается на другую сторону дивана. Старик вытирает пот со лба, тяжело дышит. Он руководствуется принципом: «Жизнь – есть движение». А что есть движение? Хермут вытягивает руку вперед, надеясь-таки отыскать стол.

Его жилье напоминает помойку, разбросанную в каком-то особом, уютном, удобном для самого Хермута порядке. Все свои вещи Бертран считает очень нужными, он очень ими дорожит. Поэтому Хермут не злится, когда находит рукой кипы бумаг, которые обрушиваются на него лавиной, закрывают под собой, выбивают из равновесия. Весь этот мусор летит вниз, а Бертран цепляется одной только рукой за край.

Хермут крепче хватается за стол, упирается в него и переползает через щель. В нем больше оптимизма, чем в любом герое книг Ремарка. Он спокойнее любого Гоголевского пана. А все потому что он немец.

На столе Хермут находит упаковку свечей. Рядом он находит коробок спичек. Фу ты ну! Совершенно пустой. Ан нет. В темноте Хермут нашаривает на столе упавшую и не улетевшую в глубинЫ последнюю спичку. Зажигает ее и видит перед собой огромную белую сову с глазами, полными звезд.

«Ух!» - говорит сова.

Спичка тухнет, и все погружается во мрак.

«Ух тебе!» - грозит кулаком в пустоту Хермут и сплевывает.

Бертран кидает свечку в сову, и птица, захлопав крыльями, с громким уханьем улетает прочь.

Хермут на дрожащих руках подползает к краю бездны. Смотрит вниз. Его гложут сомнения. Прыгать или нет? Он долго думает, решается. И прыгает. И летит вниз. А кто-то ему вслед еще и кричит: «Угу-гу!»

Целую маленькую вечность он падает. Тьма вокруг не проходит, а только еще сильнее сгущается. Она обволакивает и поглощает Хермута. А он все-то падает. Хермут убирает очки в карман, приглаживает непослушные усы. Он летит кубарем, крутится волчком, и тапочки слетают с его ног. Хермут тянется, пытается их поймать в полете, а, когда, наконец, ловит, начинает резко тонуть. Пустоту вокруг заполняет чернюшная аки нефть вода. Только где-то вверху мерцает слабый блик солнца. Хермут плывет туда, выныривает и оказывается в мелком пруду.

Он гребет по-собачьи к покрытому галькой берегу. Выходит. С Хермута потоками льет вода. Он надевает на ноги тапки, достает из кармана очки, сдувает с них капли и крепит на нос. Тогда-то его и окружают некие существа. У них длинные красные плащи в пол и чешуйчатые змеиные головы. Все они раза в три выше Хермута, и Хермута это отнюдь не пугает. Он гордится своим ростом, считает его самым что ни на есть лучшим, как это называется, оп-ти-мальным.

- Кто есть таков? – спрашивают его змеи.

- Я есть Хермут, - отвечает им в похожей манере Хермут и приглаживает встопорщившиеся усы.

Его спрашивают, откуда он. Он честно отвечает: с Земли. Почему он здесь. Хермут пожимает плечами – не знаю. Старик смотрит на змееголовых и замечает некое сходство с одним из древних божков. Его спрашивают, откуда он знаком с их блудным братом. Хермут возьми да и ляпни, что они с Нага родственники. Змееголовые переглядываются. Они решают, что Хермут не иначе как тоже Бог, потому как иначе быть просто не может. Тогда они наперебой предлагают ему всяческие дары, а Бертран и не дурак, чтоб отказываться. Он отнюдь не дурак! Старик требует с змееголовых сухую одежду и сколько можно книг Ремарка взамен утерянной.

Вжик. Его одежда сухая.

Пам. В руках Хермута целая гора книг.

Ее он просит упаковать.

Тац. И книги уменьшаются до размера кнопок.

Хермут забрасывает их в карман, закрывает его, благодарит от всей души змееголовых. Те спрашивают, что еще они могут сделать для родственника их любимого брата. Хермут долго не думает, спрашивает, как он может отсюда выбраться. Бертран плетет удивительную легенду, как он путешествовал по миру и как его телепорт сломался, столкнувшись с другой планетой. Его спрашивают с какой. Хермут снова пожимает плечами. С такой, желтенькой. Змееголовые качают головам – да-да, знают они такую, очень скверная планетка. Змееголовые шепчутся, бранятся, кричат, переходят на свой змеиный. Хермут напоминает про себя громким кашлем.

Несколько змееголовых отходят и исчезают в воздухе. Хермут не удивляется. Он видел вещи и постраннее.

Долгое время он и змееголовые просто ждут. Они еще спрашивают его о Наге. Как он там? – Ничего, жив, здоров. Что он там делает? – Правит. А хорошо правит? – Недурно.

Змееголовые вытягивают длиннющие шеи, наперебой показывают на пруд за спиной Хермута. Бертран оборачивается и удивляется – совсем немного – увиденному. По воде на огромном огненном единороге без узды и седла правит змееголовый. Хермут считает, что христиане не правы, и Иисус на самом деле был единорогом.

Змееголовый спрыгивает с единорога, показывает его Хермуту. Бертран критично оглядывает невиданную зверюшку. У единорога ярко-красная грива до колен, зеленая в крапинку спинка и пушистые пятки. Глаза единорога горят. Бертран не решается сесть на зверя. Ему говорят, что это заррухай, и кто, как не он, довезет Хермута до дома. Змееголовый подхватывает Хермута и садит верхом на заррухая. Единорог бьет копытом. Хермут спрашивает, не скинет ли его случайно зверь. Змееголовые уверяют: спокойнее заррухая в мире существа не сыскать.

Хермут благодарит змееголовых за оказанное гостеприимство, дает единорогу пятками под бока. Зверь с непривычки даже ухает от такого обращения. Он срывается на галоп по пруду. Вода закручивается в воронку, по которой и бежит единорог. Его копыта звенят, искрятся, глаза брызжут огнем. Воронка становится беспокойной, неустойчивой. А потом она взрывается тучей брызг. Единорог выбегает на покатый берег, взбирается наверх и смело вступает в деревню.

На улицах возня.

«Гу-гу-гу! – встречает ребятня Бертрана. – Живой единорог!»

Какой-то парень со скорпионьим хвостом и четырьмя руками фотографирует Хермута и тут же начинает чеканить его изображение на монетах. Пол семьента – это мужик с каре и усами в халате на единороге. Семьент – это олений царь. К Хермуту подходят люди с головами рыб в национальной одежде кавказцев и предлагают ему выпить. Хермут соглашается. Спрыгивает с единорога и идет за рыбами. В трактире «Три звезды» они заказывают по пинте пива. Потом по кварте. Добрались до галлона. Напоследок бахнули по джиллу. Все восхищались сноровкой Хермута. Он выпил больше всех и даже не захмелел. А все потому, что он немец. Немцы, как известно, лидеры в плане выпивки.

В харчевню заходит полицейский циклоп и спрашивает незарегистрированного ходока, который посмел переместиться в их мир да еще и привести единорога. Рыбоголовые дружно указывают на Хермута. Бертрана просят встать. Он встает. Немец приглаживает свои усы, смотрит на человека-закона. Секунд пять он видит циклопа. На шестую все преображается, и вот уже под действием алкоголя вся таверна усеяна сосисками. Сосиски там, сосиски сям. Хермут хватает свою полупустую кружку и замахивается в сосиску-закона.  Она ничего не успевает сделать. Кружка прилетает точь-в-точь по темечку, сосиска отлетает. А Хермут прыгает через скамью и под оглушительное улюлюканье и хлопанье рыб вылетает вон из харчевни. К нему уже несется целая гвардия.

«Стой! Не с места!»

Тут Хермут уже думает, что так просто сбежать не получится. Что песенка его спета, даже толком не начавшись. Каких-то шестьдесят лет.

«Я готов все объяснить!»

Хермут поднимает руки. Охрана несется прямо на него. Столкновение неизбежно. Откуда ни возьмись прямо из воздуха появляются маленькие цветные птички. Синие, красные, черные, желтые. Зеленые, белые, оранжевые, пурпурные. Их тысячи тысяч. Они тявкают и топчут под собой охрану. Хермут молча смотрит на это. Разворачивается и уходит.

Бертран находит заррухая ровно там, где его оставил. Единорог фыркает, наставляет на других рог и пышет пламенем. Только Бертрана он подпускает к себе. Старик с помощью скорпиона фотографа умудряется залезть на широкую спину коня. Он бьет заррухая пятками по бокам и направляет его вон из города.

Три дня и три ночи они едут.

Лесами. Полями.

По горам. По болотам.

То верхом. То пешим.

То никак.

Доезжают до широкой степи. А в степи колодец.

Бертран спрыгивает с заррухая на крышу колодца, с нее – на землю. На губах Хермута одна пыль от поездки, и чего бы он ни отдал, чтобы не смочить горячую голову. Хермут хватается за ручку и начинает крутить. Ведро идет долго и неохотно. Наконец, он его вытаскивает. Высушивает. Опускает обратно и тянет вверх. Казалось, что в ведре кто-то сидит, и его-то Хермут сейчас и тащит наверх. Но ничего. Вытащит. Выгонит. Высушит. Поедет дальше.

Последние несколько рывков, и ведро появляется из колодца. Хермут заглядывает внутрь, а там пустота. Черная дыра, из которой выпрыгивает черная щука и кусает Хермута за нос. Бертран хватает рыбину, тянет, теряет равновесие. Он летит в колодец. Летит, летит. Уже как час летит, но воды нет. Хермут пытается ухватиться за стенки колодца, но ничего у него из этого не получается. Вместо рук у Хермута копыта. Немец полностью обрастает белой шерстью, на его голове вырастают рога, а на морде, на подбородке, длинная козлиная бородка.

«Ну, вот я и принял свое истинное обличье…» - горестно вздыхает немец и летит, летит.

Хермут не замечает, как проваливается в глубокий сон, а просыпается он с книгой Ремарка в объятьях. Ничего непонимающий, но живой, здоровый. И человеком.