Пепел

 

- Кому баранки-бублики? Румяные! Хрустящие! Налетай, не зевай, рот ширшей разевай!

- Эй, юдоляне, а вот грибы с поляны! Мочёные, солёные, в печке запеченные!

- Продаю кожи! Хорошие кожи! Хоть телячьи, хоть рыбьи. По три деньги за аршин!

- А ну, кому сбитню? За полушку налью кружку.

- Сапоги! Сапоги! Самые мягкие да нарядные! Сам бы носил, да бояре завидуют.

Ярмарка гудела, кружила взбудораженным ульем, мелькала весёлыми лицами, нарядными рукавами, шитыми подолами.

Повет споро шагал через торжище, придерживая на плече тяжёлый бочонок с горловиной, предусмотрительно измазанной потёками масла. Он почти миновал мясной ряд, когда увидел целую артель скоморохов. Шестеро, в кафтанах навыворот, в потешных рогатых колпаках, скакали и кривлялись на коротких ходулях, колотили в бубны, дули в сопелки, а седьмой, большеротый и широколицый, приплясывая, ревел во всю дюжую глотку:

- …Подходи, честной народ!

Помяни лядащий год,

Хошь, медком, хошь, кваском,

Хошь, негожим ветерком…

Повет приостановился невдалеке от весёлых плясунов, огляделся: не видать ли казённого урядника в синем колпаке, затем опустил бочку на примятую траву и пошевелил занемевшей шеей. Год и впрямь выдался худой. Никудышный год, хуже прошлого, который тоже был не сахар. Ржи с пшеницей опять собрали вполовину от давешнего, скотина не плодилась, куры не неслись, коровье молоко отдавало горечью, свёкла с морквою в огородах росла какой-то заковыристой чуть не в узлы вязанной, да и князей всё мир не брал мир, хоть кол им на голове теши. Впрочем юдолян на ярмарку сошлась тьма. Народишко куплял, продавал, выпивал, праздновал конец жатвы.

- Ой, прошёл годок,

Отдавил нам бок,

Ну и леший с ним,

Повернём другим… - орал широколицый дурень.

Бом-м-м! Его слова потонули в раскатистом ударе колокола. Бом-м-м! Бом-м-м! Бим-бом, бим-бом! Быстро перекрестясь, Повет оборотился в сторону собора Святого Ионы. Храм вздымался над круговертью людских голов, тянулся к прозрачному осеннему небу пятью островерхими разноцветно-леденцовыми маковками. От долговязой белоснежно-сахарной колокольни расплывался по воздуху тягучий звон, созывавший прихожан к поздней обедне. Почти одновременно с колоколами ожил и храмовый ключ-фонтанец. Мощная струя пенистой воды ударила в небо из обширного круглого бочага, устроенного прямиком на церковной площади. Фонтан с рёвом выстрелил вверх, словно пытался перерасти цветные купола и медленно начал опадать, баламутя желтоватую воду рукотворного озерца. Повет дважды осенил лоб крестным знамением, затем, крякнув, взвалил на плечо увесисто булькнувший бочонок и двинулся дальше, на другой конец ярмарки.

Плешивый Зыба околачивался на обычном месте, возле лабазов, между рассупоненных подвод, болтал с хуторянами, привезшими товар. Повета с бочонком на плече он подметил ещё издали, махнул рукой и заторопился навстречу. Они сошлись на маленьком пятачке, чуть в стороне от общей сутолоки. Повет опустил ношу на утоптанную землицу и выпрямил спину.

- Храни тя Христос, - проговорил Зыба, внимательно рассматривая бочонок.

- И тебя, купче, - отозвался Повет, утираясь краем рукава.

- С чем пожаловал?

- Как уговаривались.

Зыба тронул бочку носком сапога:

- Из святого ключа?

- Из него.

- Нынче в ночь за стену плавал?

- А то как же? Пока у князя Рушимира выдумки не достало бочаг запрудить, текут ручейки, знай – лови. – Повет широко улыбнулся. – Водица чистая, вкусная, без запаху. Сам проверял. В лодке ещё восемь баклаг. Отдам по полкуны. Ежели продашь по четвертинке ковшик – наторгуешь гривну.

- Экой ты скорый молодец… - Зыба потёр лысину.

- А коли дашь мне сегодня подводу, так к вечеру тебе сам всё свезу, - продолжал  Повет, чуя неладное. – Дело верное.

- Так-то оно так... – промямлил Зыба.

Повет нахмурился, и Зыба поднял лысую голову.

- Этот бочонок возьму, как обещал, – сказал он. – Но сверх того ничего брать не стану, уж не обессудь.

- Почто так?

Зыба сердито скосоротился:

- Сосед наш, пресветлый князь Рушимир не велел своим купцам к нам, в Хвостиград, ехать. Ну, и нашенский Ративой осерчал. Не будет нонеча на ярмарке гостей из Главославля, и наши купчишки к ним не поедут. А как я приказному осьменнику, не приведи его Господь, объясню, откель в Хвостиграде водица из святого фонтанца незапрудного, самим Житнем освященного, ежель источник за главославскими стенами? И куплять мне её не у кого… Вот так-то, паря. - Торговец полез в мошну, отсчитал монеты и едва не силой сунул их в руку оторопевшему продавцу. – Бери свои куш и молись, что силёнкой дюж.

- А чего мне с остальной водицей делать? – ошалело спросил Повет.

- Хошь сам пей, хошь в море лей. – Зыба пожевал губами. – А мне под батоги за обман, али на дыбу за воровство неохота. Такие, паря, пироги.

 

***

 

Вот тебе и паря... Вот тебе и пироги… Позванивая монетками в тощем кошельке, Повет топал среди лотошников и зазывал. За четверть деньги он купил связку бубликов и теперь откусывал на ходу от румяного кругляша. В голове клубились тяжёлые сомнения. Ещё летом, когда стало ясно, что сиротский его надел и нынче прокорму не даст, он было решил податься в копатели, но урядные из Сального Приказа, так рьяно кинулись выполнять недавнее князево распоряжение насчёт салокопов, что ночных трудяг частью разогнали, частью переловили, кого-то даже посекли саблями. Со свечами стало туго, и Повет счёл за благо сосредоточиться на рыбной ловле. С рыбой в окрестных водах за последние три года стало едва не хуже, чем с сальными свечами, но припрятанная за полосой прибоя лодка давала кой-какие возможности. Ночами Повет уплывал далеко за двойную линию стен, стоявших одна супротив другой, точно зловещий забор по сторонам пустой улицы, и там забрасывал невод, озорничал на вражьей стороне. Рыбы у оголовья спокон веку ловилось вчетверо, а то и впятеро больше, чем у охвостья. Люди баили, будто влекут её туда целыми косяками то ли особые  свисты, то ли плески, то ли ухищрения хитрых главославских колдунов. Ловилось не вельми густо, но на еду хватало. Главное в ночных рыбалках было держать ухо востро и не плескать вёслами, абы какой особо ретивый ратник не сшиб тебя стрелой с крайней береговой башни.

Повет вздохнул и откусил бублик.

Так, глазея по сторонам, он шёл, куда ноги несут, пока не вынесло его к кожевенному ряду. Здесь Повет сбавил шаг и остановился. Промеж лотков да прилавков собралась ватага юдолян, лбов в полтораста, и посреди этого шумливого беспорядочно-широкого кольца кочкой на ровном месте торчал лохматый мужичонка в ношеном армяке и без шапки. Пегие его космы торчали во все стороны, будто иглы морского ежа.

- Верьте мне, юдоляне!  – Надсаженно кричал мужичонка. – Не позжей серёдки осени настанет конец миру. Запылает мир адским пламенем так, что небо скукожится, и трубы Господни взревут над тучами, а потом поднимется с моря волна в сто саженей, сшибётся с жарким огнём, и провалятся в пучину и хаты ваши, и пашни, и амбары с житом, и бабы ваши с ребятишками. Всё пойдёт на корм рыбам. Наказание, братья, за грехи наши, за непотребную алчность, за вероломство и гордыню сверх меры.

- А церквы как же? – сказал кто-то из толпы то ли серьёзно, то ли дурашливо. – Церквы-то останутся?

- Как же останутся, дурья твоя башка? – возмутился лохматый. – Коли вся юдоль под море уйдёт.

- А тебе откель то ведомо? – спросила баба в цветном платке.

- Прошлой ночью было мне видение! – поведал мужичонка, сурово сдвигая брови. – Ангелы господни сошли с небес и рекли слуге вашему грешному: «Не пройдет и четырёх седьмиц, как обрушится на юдоль кара лютая».

- Так что ж, дядя, - жалобно поинтересовался здоровенный детина с румянцем во всю щёку, - молиться нам теперь, свечки ставить али как?

- Мольбами тут не поможешь, - пророкотали знакомый нутряной бас, - надоть садить баб и детишек в струги, брать весла да грести куда глаза глядят, авось переждём лихо.

Повет оглянулся и с удивлением узнал тяжёлое лицо в окаймлении густой чёрной бороды. Говорившего звали Могутой, и держал он кузню на краю посада. Сейчас суровое лицо кузнеца, было совершенно мрачно и насуплено. Подле Могуты, чуть его за плечом, тянула стройную шею молоденькая сероглазая девка, с алым ремешком вокруг лба и простенькими кольцами-усерязями на висках.

- Правильно баишь, - одобрил лохматый ведун. – Токмо не нужно грести, куды глаза глядят.  Нужно грести, куды Бог велел. Нужно плыть на восток. Ангелы рекли, будто на востоке отыщем пиют и спасение. Ужель ангелы дурней тебя, неуча?

- А ну! – От грозного окрика задрожал воздух над головами. – А ну, расступись! Дай дорогу.

В толпе зрителей, окружавших лохматого мужичонку, произошло мгновенное замешательство. Люд пришёл в движение, закрутил головами, но расступаться никто не схотел, и дюжина конных воев во главе с полусотником Рындой увязла в сгустившемся кольце, не дойдя пяти сажень до ярморочного пророка. Сам Рында, которому всё ж не хотелось давить людей и прорываться силой, перегнулся в седле и погрозил нагайкой нарушителю спокойствия

- Ты почто народ баламутишь, охальник? – Кулак в боевой перчатке выразительно сжался. – Я твою морду добро помню. В прошлый раз ты княжьей милостью от батогов отвертелся, теперь не соскочишь.

- А ты меня не пужай, полусотский. - Нисколько не смутившись, прокричал мужичонка. – Гляди, как самому не спужаться. До чего твои князья довели народишко: пашня скудна, скотина дохнет, деревья чахнут прямо на корню. Четыре ключа-фонтанца в охвостье, так во всех от воды желчью несёт. Думаешь, не знаем, что народ про это баит? Думаешь, не ведаем откедова такая поруха?

- И откедова? – в тон ему отозвался полусотник.

- А оттедова, - опять же не смущаясь, заорал лохматый, - что пресветлые князья-супротивники зелье лютое в сальных ямах квасят!

- Какое ещё зелье? Што ты лаешь, дурак? - процедил Рында, наливаясь кровью.

- Сам знаешь, какое зелье! Такое, каким у князя Рушимира в Главославле кажный день по дюжине бочек наполняют. Такое, что уже ядом пропитало главославские пашни и выкосы, отравило воду запрудах. А теперь и до нас добралось, вместе с колдуном Лихоней, что из Главослявля нонешней весною прибёг. Думаешь, не знаем, зачем в охвостье частоколом пять десятин землицы огородили? Зачем везут туда на подводах буру и болотную соль? Для чего людишки из Сального Приказа рубят ямы да вливают в них смеси по колдуньей указке намешанные? Зачем плотники в княжьих оружейнях спешно строят пороки камнемётные? Ужо всё подворье заставлено…

Повет забыл про накусанный бублик и слушал, разинув рот. То, что говорил мужичонка, было и дивно, и страшно. Смутные слухи бродили по Хвостиграду, но никогда они ещё не обращались в столь страшные и обличительные слова. Короткая толстая шея полусотника напряглась так, что выступили жилы.

- Ах ты, иуда! – Рында тронул коня вперёд, но с десяток рук вцепились в поводья.

- Братья, юдоляне! - кричал лохматый. – Глядите, куда завели нас искусы да усобица! Ещё десять годов назад не было ни стен между княжьими угодьями, ни ворот, ни стражи за заборалами. Где кончался Хвостиград, там начинался Главославль. А теперь что? Половина лесов по всему охвостью и оголовью на городницы извели с башнями: ни зайцу пробежать, ни ужу проползти. Княжий заказ – божий указ! По алтыну на рыло! Знай, руби брёвна, клади ровно. А от стены до войны два шажка всего. Как созреет в ямах сто бочек зелья огневого лютого, так и не станет больше ни Главославля, ни Хвостиграда! Выжжет зелье огнём негасимым всю юдоль от краю до краю. Слухайте, люди! Сроку вам три седьмицы, край – четыре, собирай баб и детишек, грузись в челны, а не то поздно будет!

- Хватай вора! В колодки его, пса шелудивого! – взревел полусотенный, обращаясь к своим воям.

Кони княжьих дружинников врезались в толпу, охватывая её полумесяцем. Отбросив недоеденную баранку, Повет закрутил головой: лохматый мужичонка ловко пробирался сквозь сутолоку, прочь от потасовки, кузнец Могута тоже куда-то подевался, а на Повета пёрло лошадиное рыло. Рядом другой ратник теснил конём с десяток мужичков, виснущих на поводьях. Отступая, Повет видел краем глаза, как там, сквозь строй селян, протиснулся давешний румяный парень, сгрёб хрипящего коня за шею и с натужным стоном, разом опрокинул его набок. Всадник только ухнул, вылетая из седла, кто-то завизжал, придавленный конской ляжкой. Пользуясь тем, что пёрший на него его дружинник, оборотился, Повет нырнул вперёд, вцепился в сапог служивого и, навалившись всем телом, стянул молодца в островерхой мисюрке с лошади. Парень крутанулся, освобождаясь от стремени, вскочил, дёрнул саблю из ножен. Но Повет был тоже не лыком шит. Его кулак, описав в воздухе стремительную дугу, врезался противнику аккурат в картофелину носа. Молодой дружинник полетел вверх тормашками, но вместо него немедленно возникло перекошенное яростью лицо полусотника. Изогнутая сабля, как молния, обрушилась Повету на голову. В последний момент Рында, жалея свою жертву, повернул оружие плашмя, но удар был так силён, что ноги Повета подкосились и он плюхнулся на пятую точку. Тут же могучая Рындина длань ухватила его за шиворот. Рубаха затрещала.

- И вот этого вяжите, ирода, - прохрипел Рында. – Опосля буду пороть… до смерти…

Но тут на полусотенного наскочили, размахивая кольями. Выпущенный Повет мешком осел наземь, сжал голову руками. Перед глазами кружилось, в ушах гудели разом все колокола Хвостиграда, хотелось лечь на бок и закрыть глаза, но лечь ему не дали. Опять неведомо откуда появилось тонкое лицо сероглазой девчонки с височными кольцами. Приговаривая что-то неслышное за колокольным звоном, девчонка ухватила Повета подмышки, вцепилась в него, как краб в кусочек сала, кое-как подняла и потащила вон из побоища. Держась за голову и заплетаясь ногами, Повет послушно бежал за нею сквозь какие-то перевёрнутые лотки, исступлённые крики, ржание лошадей. Они бежали, пока не выскочили к лабазам. Здесь девчонка потянула его влево. Они проскочили между несколькими возами и почти налетели на оглобли телеги, с передка которой топорщилась чёрная борода посадского кузнеца.

- Дядька Могута, - заверещала девчонка, - возьми нас, Христа ради!

- Падайте! – рявкнул возница. – Только быстро.

Повет и девчонка перевернулись через задний борт в пахучую солому, кузнец размахнулся плетью, и телега рванула вон с торжища.

Подскакивая на ухабах, они неслись прочь от криков, прочь от драки, прочь от лабазов, прочь от цветных маковок церкви. Повет лежал, притаившись за бортом и молил Бога, чтобы его голова не лопнула от одного из скачков, как перезрелая тыква. Девчонка тише мыши лежала подле него, сверкала сквозь солому любопытными глазищами. «Кажись, свезло», - подумал Повет, улыбаясь сквозь боль.

Чернобородый Могута гнал телегу, не останавливаясь, почти до самого посада. Лишь когда по осеннему небу проплыл покосившийся купол церквушки Божьего Преображения, кузнец сбавил ход. Нежданная спасительница, приподнявшись, выглянула за борт.

- Эй, - сказала она Повету. – Подымайся. Далече уж от торга отъехали, небось не поймают.

Покряхтывая, Повет тоже сел, с трудом отнял испачканные кровью руки от макушки.

- Ух ты ж, - запричитала девчонка. – Дай-ка посмотрю.

Повет принялся слабо отнекиваться, но она почти силой отодвинула его ладони и осмотрела запёкшиеся волосы.

- Гиль, - хрипло сказал Повет. – Царапина…

- Не шевелись. – Девчонка пошарила рукой и выудила откуда-то баклажку с водой. – Тебя как звать-то?

- Повет.

- А меня Зоряна... Наклони башку… А ты ловкий, - добавила девушка, обмывая сочившуюся кровью ссадину. – Эко сшиб того гридня… И крепкий. Опосля такого тычка можно и на небеса отправиться.

- Да, я крепкий, - подтвердил Повет, морщась (макушку саднило), – и живучий. В детстве я три раза топ, не утоп.

Зоряна сделала большие глаза:

- Ну?

- Вот те и «ну». Мы мальцами ныряли, чтоб плавень посмотреть. В последний раз я почти донырнул.

- Увидал?

- Не помню. В голове помутилось.

- Живучий стало быть и упорный, - сказала Зоряна, отирая воду, - Как же тебя Рында хватил… Разве ж так можно? Налетели на люд нехристи. Им это на суде божьем зачтётся. Вот тебе тряпицу, прижми к темечку.

- Полусотского понять можно, - миролюбиво отозвался Повет, прижимая к голове влажную ткань.  – У него служба, а тот сказочник такое баил, что Рынде стерпеть никак было не можно. То ж князю Ративою смертная поруха. И спустить никак нельзя.

- А что ж ты влез в кулачки биться за княжью поруху?

Повет и Зоряна испуганно обернулись. Из разъерошенного стожка, занимавшего две трети повозки, кряхтя выбрался лохматый мужичонка. В волосах его застряли соломины, дымчатые прозрачные глаза смотрели сердито и даже зло:

- Чего вступался, коли я сказочник? Вон, сидишь весь юшкой умазанный, что скоморох…

Повет растерялся.

- Больно ты дядя нахальный, - сказал он, чуть подумав. – Я нахальных люблю.

Мужичонка усмехнулся.

- Эй! Могут! – крикнул он через стог. – Ты, как супротив мельниц Большаковых будешь, останови телегу.

- Добро, - прогудел с передка Могута.

- Выбора у меня другого нету, - смутно объяснил Повету лохмач.

- А схватили б тебя? Теперь, небось, искать будут… Не боишься? – спросила бойкая Зоряна. – Рында, он злопамятный.

- А чего бояться? – мрачно спросил мужичонка, выбирая соломинки из бороды. – Через две, край, через три седьмицы конец свету, а, снявши башку, по волосам не плачут. Всё одно помирать.

- А даве ты про три седьмицы сказывал. – Повет не удержался от кривого смешка. – Край, про четыре. Али запамятовал, что ангелы баили? Может, и не было ангелов-то?

- Может, и не было, – сказал мужичонка. – Сам решай, по своему разумению: чему верить, чему нет. А про конец, мне и без ангелов ведомо.

- Это откель?

- А отель, - мужичонка прищурился, - что беглый Лихоня-колдун уже полгода нашему князю Ративою первый советник. Десять годов назад приплыл этот Лихоня в Главославль до князя Рушимира на чёрной лодочке. Откуда приплыл, никому не ведомо. Только бают люди, что поднялся он из самой преисподней и звать его вовсе не Лихонею, будто бы имя его истинное христианский язык и произнесть-то не может без того, чтоб не покрыться скверною. Куды ступит колдун там горе с порухою. А теперь к нам прибился.

Повет с Зоряною слухали, пооткрыв рты.

- И ещё, - добавил мужичонка, понижая голос, - Пять дён назад видел я в потьмах с колокольни, как плыли по воде огни негасимые, уплывали с охвостья в бескрайнее море. Знать, видели те огни и из Главославля, а ежели видели, то годить не станут. Бысть в скорости большой войне, большому несчастию.

- Да что же нам делить-то со Главославлем? – Повет округлил глаза.

- А енто неважно. Хоть бы рудные болота на правобочье. Их князь Рушимир уже воевал раз. Отчего ещё раз не спробовать?.. А вот и мельницы.

«Тпррру», - раздалось с передка телеги.

Собеседники разом качнулись вперёд.

- Да откуда ж ты всё знаешь, дядька? – изумлённо произнесла Зоряна.

- Слухать умею и мыслить. – Мужичонка искоса глянул на попутчиков. - За то и кличут меня Всевежем. Ведь любое, самое тайное дело завсегда наружу вылезает, если уметь зёрна от плевла отделить. Так-то… Ну, не поминайте лихом. А как зачнётся что, тикайте без оглядки. Храни вас Бог.

- Сейчас-то ты куды?

- А мне ещё упредить кой-кого нужно.

Мужичонка ловко перемахнул через борт телеги и моментально растворился в ближайшей подворотне. Телега качнулась, стронулась с места и заскрипела вдоль по разъезженной улице.

- Вот те раз, - заворожено выдохнув, Зоряна оглянулась туда, где медленно крутились лопасти мельничных крыльев, потом взглянула на Повета. – Что думаешь?

- Не знаю, - пробормотал парень. – Вот пройдёт три седьмицы али четыре, так сразу и узнаем.

Зоряна неуверенно улыбнулась.

- Дай-ка, лицо тебе оботру, - сказала она, потянув Поветов рукав, - а то вправду на скомороха похож.

Уже не особо разгоняясь, телега доехала до окраины посада. Дальше разворачивались жухлые квадраты скошенных лугов, упиравшихся в маленькую сосновую рощу.

- Вот я и приехала, - с напускной весёлостью сообщила Зоряна. – Вон моя изба, где изгородь покосилась. Ежели в гости заглянешь, рады будем.

Девушка легко спрыгнула с телеги, помахала Повету рукой и поскакала к вросшей в землю избушке.

- Обязательно загляну, - крикнул Повет ей вдогонку. – Коли блинами угостишь, так и забор поправлю.

Могута опять прикрикнул на лошадей, взмахнулась над стогом витая плёточка. Телега дёрнулась, поворачивая налево. Придерживая тряпицу на ещё гудящей макушке, Повет спрыгнул на жухлую травку, трусцой обогнал повозку и примостился на передке рядом с кузнецом. Какое-то время ехали молча, потом Могута покосился на спутника бешеным глазом.

- Славная девка, – поведал он промежду прочим, – смышлёная и умелая. Сирота круглая. Живёт в домике, что отец Взметень ей выделил за счёт прихода. За детишками смотрит. Тоже сиротками. Взметень им то хлеба подкинет, то свеколки, то алтын денег…

- Я тоже сирота, - задумчиво сказал Повет. – Тятю с маманей побили как раз тогда, когда замятня была на правобочье, как раз за те самые болота, что Рушимир у нас воевал.

Могута кивнул, но Повет не понял, слышал ли он разговор на задке телеги или нет. Они опять поехали молча, слаженно покачиваясь плечами.

- Тебя куды довезти? – спросил кузнец, когда впереди показалась труба кузни.

- А ты куды сейчас?

- До кузни.

- Там и ссадишь. Дальше я сам как-нибудь.

- Ну, гляди.

Повет на секунду замялся.

- Слушай, - спросил он осторожно. – А что ты мыслишь насчёт войны с Главославлем, конца света, колдуна с зельем, всего, про что попутчик наш баил?...

Кузнец нахмурился.

- Всевеж-то? - сказал он негромко. – Не знаю... Можно, конечно, на веру не брать, только по всей юдоли и впрямь дела творятся вельми чудные, нехорошие дела. Всё одно к одному. А Всевеж мужик дельный, гиль болтать не станет.

Около кузни Повет спрыгнул с телеги, попрощался с Могутой и зашагал вдоль хребта, направляясь туда, откуда приехал. Пройдя почти весь посад, он высмотрел неубранный стожок, притулившийся за чьим-то амбаром, зарылся в сено и почти мгновенно погрузился в омут тяжёлого сна.

 

***

 

Повет проснулся, когда солнце уже клонилось к закату, постепенно разбухая и наливаясь цветом калёного железа. Голова почти не болела, но тревога, посеянная в груди давила, словно мельничный жёрнов. Вылезши из стога, Повет отряхнул порты с рубахой, осторожно выбрал солому из волос и подался в город. Кружным путём направляясь к дому, он миновал окраину Хвостиграда и, сам не ведая зачем, пошёл наискось через пустое торжище, ещё носившее следы недавнего погрома, словно хотел убедиться, что приключившееся с ним за полдень не сон. Напротив подсвеченных солнцем разноцветных куполов собора Повет приостановился. Внезапно ему захотелось зайти в обитель, помолиться, зажечь свечку. В нерешительности парень переступил ногами, уже готовый двинуться к воротам, но тут чья-то рука грубо поймала его за предплечье.

- Какого ляда? – Повет резко обернулся и обмер. Криво ухмыляясь, на него смотрело смутное в вечернем свете лицо полусотника Рынды. Крепкая лапа тисками сжимала руку. Повет рванулся, пытаясь освободиться, но обветренный красный кулак почти без размаху шибанул его в лицо. Торговая площадь уже второй раз за день перевернулась у Повета перед глазами, и он без чувств грянулся на утоптанную траву…

 

***

 

Тыдык… тыдык… тыдык. Тупой тяжёлый звук отдавался в тяжёлой раскачивающейся голове, саднило губы, давило живот и грудь. Повет не сразу понял, что висит, перекинутый через лошадиную шею, больно упираясь плечом в переднюю луку седла. Руки были надёжно стянуты за спиной.

- Н-но, - негромко сказал сверху голос полусотника. – Очухался, нехристь? Вишь стену? Где-то там сейчас голова Разбойного Приказу должон быть. Как доберёмся до него, сдам тебя, чтоб посидел до петухов в нятьи…

Засопев, Повет с трудом повернул голову. Впереди в совершенно сгустившихся сумерках маячила чёрная громада стены, украшенная поверху редкими светляками факелов.

- А уж завтрева устрою тебе баньку, не сумлевайся, - сладко гудел басовитый, как пчела, голос. – Поглядим, сколько у тебя шкур и какой… - Неожиданно Рында умолк на полуслове.

Мерно трусивший конь сделал несколько шагов и остановился.

- Ух ты же, Господи, - вдруг вымолвил полусотник осипшим голосом и закричал, что есть мочи. – А ну пошёл, дохлый! Пошёл!

Конь разом рванул вперёд и, подгоняемый безжалостными пятками всадника, понёсся  в сторону крепостной стены. Повет подпрыгивал и мотался на лошадиной спине, как зёрнышко в молотилке. Он непременно слетел бы под копыта, ежели б мощная длань не прижимала его к лошадиным лопаткам. Перед самой стеной Рында резко осадил коня, выпустил поводья и спрыгнул с седла. Повет, потеряв опору, соскользнул вниз и мешком рухнул рядом с сапогами полусотника. А тот стоял прямой, как кол и, разинув рот, смотрел вверх.

- Матерь божья… - шептал он в ужасе и изумлении. – Спаси нас Христос… Нешто началось?

Повет, повозиившись, поднялся на карачки, потом на ноги. Вслед за полусотником он, не отрываясь, глядел в ночное небо.

Чернильная мгла расцветала длинными огненными мазками: один, второй, третий… Сначала Повету показалось, что это падучие звёзды, которые сыплются с небосвода, но потом он сообразил, что звёзды слишком велики и летят они не с неба, а из-за главославских стен. Первые мазки, очерченные робкими пологими дугами, обрывались за тёмной тушей стены, где-то на широкой полосе ничейной земли. Но вот очередной горящий росчерк взмыл выше других и обрушился на стену. Тотчас же полыхнуло над заборалами, вдалеке закричали люди, а новая россыпь мазков выстрелила в небо, падая на городницы, на конюшни и дальше: на ближние скопища изб, на боярские терема, на амбары, на княжьи кладовые. Поползли по крышам кошачьи языки пожара. Верхушка крепостной стены то тут, то там занималась жарким заревом. Где-то в голос отдавали команды, где-то истошно орали от боли и страха. Очнувшийся Рында, изрыгая проклятья, рванулся к лестнице.

- А я?! – взвыл Повет, цепляясь за его кафтан. – А меня?

Глядя безумными глазами мимо молодого юдолянина, полусотник содрал с узорного пояса нож, кинул его пленнику под ноги и тяжело полез на стену. Повет упал на колени, лапая по земле, нащупал в темноте костяную рукоять. Когда он наконец справился с колючей верёвкой, Рынды уже нигде не было видно. Почти не понимая, что делает, Повет сунул нож за голенище, пробежал десяток шагов и тоже полез на стену. Ноги сами несли его по приступкам.

Оказавшись наверху парень осмотрелся. Одесную, саженях в двадцати, там где ряд городниц соединялся с четырёхугольной вежевой башней, навес и заборало уже полыхали вовсю, ошую горело чуть меньше и подале. Там, на фоне огня суетились тёмные фигурки ратников. Повет кинулся к бойнице, выглянул наружу. На главославских стенах играли отсветы пожара. Что-то звонко тюкнуло по дереву. Повет отшатнулся. Ещё одна стрела, свистнув мимо него, вонзилась в стену за спиной. Далеко-далеко протяжно и тоскливо заскрипело, щёлкнуло, и отступивший от бойницы Повет, увидел, как прямо на него, неспешно кувыркаясь в воздухе, летит охваченный пламенем бочонок. Во рту пересохло от ужаса. Повет метнулся в сторону, а бочонок, брызнув пламенем, с треском разбил угол навеса и развалился сам. Тягучая, как мёд, огненная патока поползла внутрь затина по обмазанным глиной брёвнам, закапала горючим дождём на плахи пола. Толстые брёвна городниц затрещали, защёлкали, одеваясь в огневое платье. Только теперь в пляшущих отсветах, Повет увидел лежащее у внутренней загородки тело ратника с простреленной шеей. В мгновение ока он сорвал с покойного плащ и принялся сбивать им пламя. Плотная тяжёлая ткань, как плеть, хлестала по горящему дереву, но огонь и не думал гаснуть, напротив, разгорался всё шибче и сильнее. Уже занялись тёсаные брёвна настила под ногами. Вторично отступив от полыхающего заборала, Повет споткнулся о корзину с землёй, наверное, приготовленную кем-то заранее. Покряхтывая от натуги, он перевернул её на горящие плахи. На миг жадные языки пламени опали, но в следующую минуту тысячами игл начали пробиваться сквозь земляную кучу, накаляя её, словно железо в горне.

Прикрывая лицо рукавом, Повет отступал всё дальше и дальше. В голове вдруг всплыли Всевежевы слова: «…Запылает мир адским пламенем так, что небо скукожится…» Вот стало быть как! Значит был сон! Значит правду рекли ангелы! Далеко за спиной, у торговой площади, вдруг ударили, завыли колокола. Гул набата поплыл по дрожащему искорёженному жаром воздуху. С треском рухнула часть кровли, и сквозь проруху Повет вдруг увидел прямо над собой огненные росчерки, летящие со стороны Хвостиграда, в ответ главославским снарядам. Небо полыхало. «Как зачнётся что, тикайте без оглядки»,  - сказал на ухо знакомый голос.

Закрывая голову руками, Повет с трудом выбрался из затина, потом, оскальзываясь на приступках, сбежал к подножью стены и наконец осмотрелся. Город пылал. Меж строениями метались и кричали люди. А оттуда, где раскинулось княжье подворье с оружейнями, взлетали и взлетали объятые огнём бочки, били по Главославлю. «Как зачнётся что, тикайте без оглядки!» - заревело в голове. Повет беспомощно оглянулся и увидел коня.

Полусотникова коняга, слишком хорошо обученная, чтобы просто ускакать, испуганно перебирала ногами в трёх десятках саженей от стены. Прицокивая языком, Повет осторожно пошёл к гнедому красавцу. Конь то замирал, зыркая глазами, то пятился, заворачивая голову.

- Ну, тихо... Тихо, соколик… Иди ко мне… Иди ко мне, хороший… Не бойся, - приговаривал Повет, подбираясь всё ближе. Наконец он метнулся к скакуну, зацепил поводья, обхватил рукой взмыленную шерстяную шею, притиснул, прижал к себе, зашептал жарко, ласково. Конь всхрапывал, пятился, но под ладонью, оглаживающей бока и холку постепенно успокаивался. Повет ступил в стремя, ухватился за луку и вскинул себя в седло. Гнедой испуганно завертелся, да Повет быстро выбрал поводья и ударил пятками по бокам, пуская коня вскачь. Он уже знал, куда и зачем нужно пробираться.

Он скакал мимо охваченных колдовским огнём изб, мимо хором и сараев с горящими крышами, мимо юдолян, тщетно плещущих в адово пекло ушаты воды, от которой строения занимались пуще прежнего. Горела уже сама земля под ногами. Сначала Повет осаживал скакуна у больших пожарищ, кричал хозяевам, чтобы те кидали бесполезные вёдра и бежали к морю, спасаться, но людям было не до него, и с двадцатого раза он оставил уговоры. Разбежавшийся конь в два счёта донёс его до торжища и соборной площади, туда, где торчали над крышами уже окутанные клубами дыма цветные купола.

На площади царила сумятица и неразбериха: одни бежали, что есть духу, другие били поклоны, кто-то передавал по цепочке бесполезные супротив огневого зелья вёдра с водой, черпая прямо из круглого озерца, батюшка Божедар в голос читал молитву, воздев к небу полные белые руки. Боясь подавить суетящихся людей, Повет сбавил ход и направил коня по широкой дуге вокруг храма. Он успел поравняться со ступенями паперти, когда проснулся храмовый ключ. Так же, как делал это из года в год, по две дюжины раз на день, источник утробно заклокотал и выбросил кверху пенный фонтан, но выплюнул он не воду, а пышущий жаром столп жидкого огня… Почва судорожно качнулась под ногами. Юдоляне с криком шарахнулись в стороны. Сама вода вспыхнула в тридцатисаженном бочаге, приводя народ в ужас. Рындин гнедой поднялся на дыбки. Кое-как совладав со взбесившимся конём, Повет таки развернул его в сторону посада и, зажмурив глаза от бессильного отчаянья, ударил пятками по лошадиным бокам.

Через посад он проскакал словно в забытьи, уже мало чего воспринимая. Видел тени посадских, спешащие в сторону Хвостиграда, видел тени, пробирающиеся в обратную сторону, видел селян, стоящих по трое-четверо у околиц, беспокойно всматривающихся в зарево пожаров, видел свечные огоньки в окошках. Его спрашивали, что происходит, он кричал на скаку, что нужно спасаться и бежать к морю. Его провожали испуганно- недоверчивыми взглядами, но иные отделялись от ватажек и спешили к домам, в темноту огородов. Окна в просторной избе Могуты были чёрны, как и окна нескольких соседних домов. Повет даже не стал здесь останавливаться, он прямиком скакал к ветхому домишку на окраине, откуда было видать луга и рощу.

К огромному его облегчению в низеньком окошке горел свет. Повет спрыгнул с коня, крутнул повод вокруг прясла щербатой ограды, взбежал на крыльцо и забарабанил кулаком. Внутри быстро заскрипели половицы, дверь распахнулась, и у Повета вдруг спёрло дыхание – из полутьмы сенцев на него глянули огромные блестящие глаза Зоряны. Придерживая на ребячьей шее рубаху, девушка шагнула на крыльцо.

- Что? – спросила она севшим голосом. – Что там делается?

Повет сглотнул.

- Тикать надобно. – Он поймал в темноте Зорянин локоть. – Хвостиград горит, как щепка, что с Главославлем не ведаю, но одно ясно: оказались Всевежевы ангелы кругом правы, токмо со сроком ошиблись. Скорее хватай самое нужное и зараз скачем к морю. У меня тут конь, а на берегу челн в кустах. Авось спасёмся.

Зоряна мигнула.

- Не могу я, - зашептала она, заглядывая Повету в глаза, - У меня в доме ребятишек трое. Не могу я их бросить.

- Ребятишек? – Повет нахмурился. – Вот что, - сказал он после секундных раздумий. – Челн у меня большой, все поместимся. Конь тебя с малыми, поди вынесет, а я у стремени побегу, я быстрый. Так что, тащи сюда свою ребятню. Токмо, Христом Богом прошу, поспешайте ужо!

Зоряна радостно кивнула и кинулась в дом, а Повет вернулся к коню, и принялся подтягивать подпругу. Не прошло и пяти минут, как на крыльцо выскочили трое малых ребетят годков по пять-шесть: две глазастые девчушки и мальчонка, стриженный в скобку, за ними спешила Зоряна в пёстрой понёве. С собой девушка тащила до половины набитый мешок.

- А-ну, держись крепче, - пробормотал Повет, подхватывая гибкое девичье тело и водружая его в седло. – А вы, малые, хватайтесь за вашу названную… Как вы Зоряну зовёте?

- Зорею, - пискнуло одно из дитятей.

- За Зорю, - закончил Повет. – Крепко хватайтесь, поскачем быстро.

Он усадил двух девчушек в седло: одну впереди, другую позади Зоряны, а мальчонку пристроил на лошадиный круп позади седла и велел уцепиться сестре за рубаху.

- Мешок! – крикнула сверху Зоряна. – Мешок не забудь, там яблоки сушёные. Небось сгодятся.

Мешок взлетел на лошадиную холку.

- Ну, с Богом, - прошептал Повет, отвязывая повод.

 

***

 

 

По прикидкам Повета, он бежал уже не меньше часа. Кровь бухала в ушах, точно кузнечный молот, мышцы ног так задревенели, что не чувствовали усталости. Скошенные луга остались далеко позади, и теперь конь рысил по неприметной лесной тропинке, отлого спускавшейся вниз, к спасительному обочью. Вдыхая сухой шершавый воздух через нос и выдыхая через рот, Повет мысленно возносил хвалу Господу за то, что бежать приходится под гору, а ещё за то, что тучи на небе разошлись и Луна, красная, словно раздувшийся от крови комар, освещала дорогу между сосновых стволов. «Ничего, - твердил себе Повет, - места я узнаю, значит бежать осталось совсем чуть. Я крепкий, а значит сдюжу. Надо сдюжить». Красное зарево на стороне оголовья расползлось уже на полнеба, будто рай и ад поменялись местами. «Ничего, - стискивая зубы, думал Повет, - осталось никак не больше версты».

Когда конь наконец вынес беглецов к дереву с поломанной верхушкой, когда глаза различили бескрайнюю черноту моря, а в уши ворвался шум прибоя, силы окончательно оставили Повета, и ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не лечь лицом в хвою. С трудом переставляя ноги, он снял с конской спины ребятишек, помог спуститься Зоряне, и полез в заросли орешника, где была спрятана лодка. Следом полезла Зоряна с мальцами. За несколько минут они впятером раскидали колючие ветки, какими был укрыт челн, забросили на нос мешок с сухими яблоками и крупой. Повет вставил в пазы и закрепил вынутую из лодки мачту.

- Толкать? – быстро спросила Зоряна, берясь ладонями за корму.

- Погодь, - отозвался Повет и полез обратно на поляну.

Рындин гнедой, неуверенно переступавший ногами у поломанной сосны, потянул к Повету морду. Тот погладил его по горячему шерстяному носу, вынул из-за голенища нож и принялся обрезать подпругу. Седло с хрустом упало в орешник.

- Ступай, - хрипло сказал Повет, - скачи отсюда. Дай Бог всё обойдётся. Иди.

Конь повёл ушами.

- Пшёл! – заорал Повет грозно.

Конь попятился, и в тот же миг вся юдоль под ногами опять качнулась: мощно, страшно. Испугавшись, гнедой помчался прочь по тропинке, а Повет кинулся к лодке.

- Взяли! – крикнул он, наваливаясь на корму.

Зоряна с ребятами упёрлись рядом. Лодка стронулась, поползла по хвое, вниз, к поросшему ракушками берегу, на который с утробным гулом выкатывали чёрные блестящие волны.

- Лезьте внутрь, - скомандовал Повет, когда нос челнока скользнул в солёную воду.

Зоряна и ребята полезли через борта, а Повет опять налёг на корму но, не успел сделать и шага, как берег ушёл у него из-под ног. Ухнув, он провалился в воду по пояс. Благо, что Зоряна уцепила его за рубаху и помогла вползти в лодку. На четвереньках пробравшись мимо перепуганных дитятей, Повет упал на скамью и крикнул своей спутнице:

- Грести умеешь?

- А то.

- Тогда ступай сюды. Держи весло.

Зоряна втиснулась рядом с Поветом, прижалась к нему горячим гладким бедром. Они разобрали весла, развернули челн прочь от берега.

- Налегай! – крикнул Повет, но тут крутобокая волна ударила под днище.

Нос лодки взлетел вверх, потом нырнул вниз, потом развернулся кругом. Дети запищали, цепляясь за борта. Там снизу что-то происходило, и Повет даже знал что. Он представил себе, как в глубине огромный обросший ракушками плавень широким мощным толчком закручивает в тысячу круговоротов, взбаламучивает водяную толщу, направляя необъятную тушу… Куда? Одному Богу ведомо куда… А может и не Богу вовсе.

- Греби! – заорал Повет.

Два весла затрещали, врезаясь в морскую воду, вылетая наверх со снопами солёных брызг, погружаясь опять, чтобы снова выскочить на поверхность.

- И-и-и раз! – в голос считал Повет. – И-и-и два!

Его спина сгибалась, как тугая берёзовая вага и распрямлялась, толкая весло. Краем глаза он видел мокрое лицо Зоряны, её стиснутые на отшлифованной рукоятке пальцы.

- И-и-и раз…

С каждым гребком они уходили всё дальше, но ещё недостаточно, недостаточно далеко.

- И-и-и два…

Отсюда юдоль уже виделась, как вздымающаяся из воды гора: бесконечно-огромная, более крутая к оголовью, стекающая пологой долиной к охвостью, усаженная щётками лесов, выбритая проплешинами сжатых полей и лугов.

- И-и-и раз, - кричал Повет. – И-и-и два…

Весло Зоряны ударило по воде, выскочило и вдруг зависло в воздухе.

- Гляди! – Девушка, выпрямившись на скамье, указывала на охваченный заревом необъятный холм.

Семь пылающих жидким огнём фонтанов изверглись в чёрно-красное небо. Жуткий трубный стон, от которого, казалось, шевельнулись волосы на голове, расколол воздух. Одна из девчушек ухватилась за Поветово колено, а тот, привстав с узкой скамьи, заворожено смотрел, как медленно и неотвратимо вздымается из воды невероятных размеров раздвоенный хвост, точно безголовая ласточка, на крыльях которой можно разложить рядком десяток колоколен. Хвост описал широкую дугу, истекая потоками льющейся вниз воды, спина чудо-рыбы мучительно выгнулась и начала быстро погружаться в пучину. Вода вспыхнула красным, с шипением ударили вверх столбы пара.

- Табань! – заорал Повет, падая на скамью, и принялся, грести что было сил. Челн медленно развернуло носом к волне. Его тут же подбросило налетевшим валом, развернуло, пытаясь увлечь в адову воронку. Последний раз вспыхнуло небо и принялось угасать, тускнея. Лодка медленно закачалась в темноте. Вот, похоже, и всё.

Повет, сгорбившись, неподвижно сидел на скамье, бессильно глядя на сотни и тысячи, плывущих по далёкой воде негасимых свечек. Пальцы его правой руки сжимала влажная ладонь Зоряны, а за колено держалась одна из Зоряниных малышек.

 

***

 

Золотой кругляш солнца, покачиваясь, висел над кромкой борта. Повет, щурясь, смотрел на светило, постепенно соображая, где он и что с ним. Осознание приходило медленно, проклёвывалось как росток в рыхлой пашне. Повет приподнял голову. Он лежал на дне лодки, рядом, свернувшись калачиком и зарывшись в край парусины, посапывала Зоряна, малые: двое девчонок и мальчишка, укрытые другим концом паруса, спали на корме. Повет осторожно сел. Докуда хватало глаз простиралось море – сине-серая подёрнутая рябью равнина, пустая от края до края, только редкие  чёрные обломки вдалеке да расплывшиеся по воде огромные белёсые пятна. Перегнувшись через борт, Повет коснулся воды. Рука окунулась в тончайшую маслянистую пепельную плёнку. Запахло кисловатой гарью. Повет вытер руку о порты и несколько раз перекрестился. Его глаза смотрели в тёмную водяную глубь, туда, где давеча ночью безвозвратно сгинули церкви, стены городов, княжьи хоромы, хлебные поля с перелесками, тысячи христианских душ. Росток осознания становился всё выше и толще. Повета вдруг охватил ужас. Встав у борта на колени, он принялся молиться и молился до тех пор, пока ужас не начал отступать, оставляя в душе лишь горькую, как маслянистый пепел, тоскливую тяжесть.

Повет ещё раз перекрестился. Позади него завозилась и села Зоряна.

- Чего там? - спросила она ёжась и озираясь вокруг.

- Пепел, - коротко сказал Повет.

- Ох ты ж, Господи, - тоскливо проговорила девушка. – И никого?

Повет покачал головой.

- Все там.

Зоряна тяжело вздохнула и тоже перекрестилась:

- И что теперь с нами будет?

- Ничего, - сказал Повет. – Поставим парус и поплывём на восход, как Всевеж говорил. Ангелы-то врать не станут…

Он вновь прищурился на восходящее солнце, и неожиданно всем своим существом поверил, что там, за горизонтом, за сверкающей полосой воды, скрывается, нечто в тысячи раз большее, чем все поля и леса безвозвратно ушедшей под море волшебной юдоли, что там надежда, что там новая жизнь.

- Думаешь, там есть суша?

- Конечно. – Повет кивнул. – Другая земля, иные города с сёлами. Небось, не пропадём.

Зоряна робко улыбнулась:

- А есть-то что будем?

- Есть-то? Вон, яблоки твои будем. – Повет тоже улыбнулся. – Под скамьёй на носу мешок рыбы вяленой. На крайний случай в челне снасти есть, без обеду не останемся.

- Ладно, - сказала повеселевшая Зоряна. – Тогда я малых будить…

Придерживаясь за борт, она скользнула на корму.

- Как величать-то выводок твой? – спросил Повет, провожая её глазами.

- Ту, что глазастая – Ивицей, рыженькую – Осокой, а мальчонку Умилом кличут.

Дитяти, позёвывая, просыпались, тёрли ручонками заспанные глаза. Зоряна раздала им по яблоку, одно отнесла Повету, возившемуся на носу челнока с перекрученным парусом и остановилась у мачты. Ребятишки оживлённо завозились. Повет поглядывал на них украдкой.

«Надо же, - думал он, расправляя парусину. – Ещё вчера был бобыль бобылём, а сегодня вроде как трое деток, все на моём попечении… и жёнка… Ну, ничего, даст Бог, выберемся. Ангелы врать не станут. Главное, чтоб с голодухи не загнуться.

- Парус! – вдруг закричала стоящая у мачты Зоряна. – Там парус!

Ребятишки повскакивали с сиденья, Повет, балансируя на шаткой палубе, тоже поднялся во весь рост, глядя туда, куда указывала девушка.

- Воистину парус, - пробормотал он, прикидывая с какой стороны дует ветер.

Ветер был слабеньким и Повет взялся за вёсла. Через четверть часа бешеной гребли другая лодка стала видна совершенно отчётливо – большой рыбацкий струг раза в два больше Поветова челнока. Со струга их тоже заметили, спустили парус и начали поворачивать. Теперь уже можно было различить взрослые и детские фигурки по бортам и стоящего на носу широченного бородача.

- А ведь это дядька Могута! - восторженно прокричала Зоряна, размахивая рукой.

Повет прищурился и действительно узнал кузнеца. Со струга тоже махали. Детишки радостно загомонили.

Когда лодки сошлись почти бок о бок, со струга перекинули вёсло, Повет ухватился за него руками, подтянул челнок к высокому смолёному борту.

- Хвала Иисусу, - приговаривал Могута, блестя зубами сквозь лохматую бороду. – И вы живые… Вот счастье-то-удача…

- А вы как ушли? – радостно спрашивал Повет.

- Погрузились загодя. Со мною сыновья с жёнками и с детишками, да сосед мой, Щербень...  – Могута кивнул на высокого худого мужика. - А ведь я и за тобой посылал младшого, - виновато добавил кузнец, косясь на Зоряну, - токмо не застал он вас.

- Видать, это когда мы к тётке Малуше ходили. – Зоряна улыбнулась от уха до уха, зараз сделавшись совсем отроковицею. – Не печалуйся, дядька. Небо мне Повета послало. Видать, и на то воля Господняя.

- Вот и ладно. - Могута утёр лоб рукавом. – Снял грех с души.

- Что дальше делать мыслите? – спросил Повет.

- Обмозговать нужно, - осторожно отозвался Могута. – А ты как?

Повет обвёл глазами улыбающиеся лица детей и взрослых:

- Думаю на восход плыть.

- И то. – Кузнец поскрёб макушку. - Всевеж тоже на восход звал. Баил, дён пять при попутном ветре, а ветер крепчает. Еды у нас вдоволь… с водой правда станет похуже.

- Вода у меня есть, - сказал Повет. – На две седьмицы хватит, если за борт не лить.

Могута засмеялся:

- Тогда нам и чёрт не брат.

- Не поминай нечистого, - тихо встрял из-за плеча Могуты худой, как оглобля Щербень. – Грех это. Народу здесь потопло нонеча – страсть.

- Да нас-то Бог миловал, - откликнулся Могута.

- А там ещё парус, - вдруг сказала глазастая Ивица. – И там...

Повет выпрямился, прикрывая глаза козырьком ладони. На горизонте действительно белел прямоугольник паруса, а левее – ещё один, и ещё. «На восход… - подумал он радостно. – Главное, чтобы ветер не подвёл».


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 18. Оценка: 4,22 из 5)
Загрузка...