Пятница выдалась долгой. И утомительной. Завершение квартального отчета я еще по университетской привычке оставила на самый потом, так что теперь расплачивалась за это. К счастью, в начале одиннадцатого часа мне удалось с грехом пополам закончить работу и без долгов за плечами поехать домой.

Дорога оказала на меня успокаивающее действие. Было приятно прокатиться по практически пустым улицам засыпающего города, проехать через утопающий в зелени исторический центр и поглазеть по сторонам. Без пешеходов и дневного света все выглядело совсем по-иному, таинственно; неудивительно, что ночь всегда наделяли какими-то романтическими и мистическими качествами. Тени скрадывали очертания, и богатое человеческое воображение дорисовывала неизвестное так, как ему хотелось. Я смотрела вокруг, буквально крутя головой направо и налево, будто ни разу здесь не была.

Затем мне на глаза попалось кое-что странное. Из-за неожиданности. Встав перед светофором на перекрестке, я открыла окна, чтобы покурить, и сквозь правое заметила знакомое лицо. Это лицо принадлежало длинному молодому парню в шортах, истоптанных кроссовках и синей толстовке с капюшоном. Он сидел на скамейке под яблоней, не освещаемый ни фонарем, ни лампочками от иллюминации краеведческого музея неподалеку, и подпирал левым кулаком небритую щеку, другой в то же время сжимая белый пластиковый пакет с бутылкой водки внутри. Время от времени открытое горлышко поднималось к помятому рту, чтобы залить в него хороший глоток огненной воды. Под раскрасневшимися глазами блестели подсохшие дорожки от слез.

Вова, мой одноклассник. Что он тут делает?

У меня были с ним хорошие отношения, мы часто переписывались в сетях, так что вместо того, чтобы продолжить двигаться в сторону дома, я завернула направо, едва загорелся зеленый, и остановилась на небольшой придорожной парковке. К счастью и удивлению, бесплатной; казалось, за прошедшие годы муниципалитет успел уже монетизировать все, что было возможно.

Я вышла и оглянулась. Здесь стоял парк, точнее, небольшой сквер. Он был размером с квартал и ограничивался четырьмя улицами по всем своим граням. Сквер назывался Черняевским, по фамилии купца, чей покосившийся слегка особняк находился напротив парковки, однако в народе это место было больше известно как “у фонтана”. Потому что в центре стоял большой, старый и заросший фонтан. Неработающий, конечно.

Вова не заметил меня, даже когда я встала перед ним, со смесью удивления и озабоченности уставившись в его темя. Парень неподвижно сидел, всем весом облокотившись на колени, лицо зарыто в длиннопалые костистые ладони. Оттуда доносилось слабое невнятное бормотание.

Не зная, как подступиться, я несколько мгновений стояла в нерешительности. Затем, подтянув штаны, присела на корточки и заглянула Вове в глаза:
- Привет. Что ты тут делаешь?
Наконец, он обратил на меня внимание. Парень убрал руки от лица, оставив там красноватые следы, и нетвердым взглядом посмотрел на меня. Словно в замедленной съемке, его брови не спеша поднялись, а изо рта вырвался удивленный полустон-полухрип, щедро сдобренный перегаром. Очевидно, не ожидал меня увидеть.
- Аня? - Вова прокашлялся, чтобы не скрипеть как пила. - Аня, здорово. Я… ты как тут вообще оказалась?
- Ехала домой, на работе пришлось задержаться. Тебя заметила, остановилась. Давай-ка ты лучше расскажи, как до жизни такой докатился. И подвинься, - ноги постепенно затекали, поэтому я присела на скамейку рядом с другом, смахнув рукой опавшие лепестки. - Что случилось? Ты нехорошо выглядишь.
Выглядел Вова действительно нехорошо, и это меня серьезно взволновало. Я не помню, когда он плакал в последний раз, но точно еще в начальной школе. Должно быть, произошло нечто совершенно невероятное.
Он вздохнул и ответил негромко:
- Да фигня какая-то, если честно. Сам не пойму.
- Ну-ка поясни. Тебя Даша бросила?
Вова усмехнулся в половину рта и кивнул:
- Да, бросила. Сказала, что я мудак и вообще черствый сухарь. Но это ничего, это ничего серьезного: все равно я ее никогда не любил. То есть, ну… Да нет, не любил. Нет. Зачем я с ней начал встречаться? Наверное, потому что все встречаются, у всех девушка есть; значит, и мне надо ее. Неплохо было, конечно. Всегда приятно, когда тебя кто-то ждет, с кем можно болтать, время проводить, всякой фигней страдать. Сексом заниматься время от времени. Готовить не всегда самому, опять же. Но, блин, Аня: нифига не стерпится и не слюбится, это все вранье. В конце концов, все эти мои отношения с Дашей, вся эта… бытовуха, внешние проявления - все это меня тяготило. Связывало мозги, образно говоря. Лишало свободы. Так что, говорю, ничего страшного в нашем расставании нет. Думаю, я сам подспудно его хотел. Давно.
Ничего себе, как его развезло сегодня. Обычно такой тихий, немногословный. С другой стороны, я никогда не выпивала вместе с Вовой, так что, возможно, он всегда такой пьяный. Если так, то можно за него порадоваться: ясность ума парень сохранял, даже язык более-менее живо двигался. Я поинтересовалась:
- Да ну? Зачем же ты тогда водку ночью в одного хлещешь? На лавке какой-то.
- Есть причины. К сожалению, их сложно объяснить, да и вообще самому понять. Переосмысление жизни, думаю.

Как завернул красиво.

- Мне кажется, - критично возразила я, - в двадцать шесть лет рано еще переживать кризис среднего возраста. Может, есть что-то более конкретное, что тебя беспокоит?

Вова неторопливо перевел взгляд на меня, помолчал пару секунд, потом тяжело вздохнул и снова уставился через дорогу, на привязанный к бордюру чей-то велосипед. Затем опять молчал, однако теперь правая рука его, оставив водку в стороне, потянулась к карману шорт. Не забираясь внутрь, пальцы легли сверху, ощупывая нечто небольшое и выпуклое под плотной тканью. Погладив это что-то еще немного, словно решаясь, мой приятель пробурчал невнятно себе под нос и вынул его из кармана.

Раскрытая ладонь оказалось у моего лица. Нахмурившись, я опустила ее немного пониже, чтобы было удобнее смотреть, и увидела на бледной коже две половинки разломанного значка, из тех, которые прикрепляются булавкой к одежде. Похоже, раньше это был простой желтый смайлик.

Я взглянула вопросительно на Вову:
- Это что?
- Это мой любимый значок. Даша его сегодня сломала, когда я пошел принимать душ, потому что хотела продолжить ругаться. Половинки лежали на кухонном столе рядом с ее запиской и моими подарками.

В неверии я уставилась сначала на разломанный значок, а потом на его владельца. Выражение на лице Вовы оставалось прежним: безучастно-горестно-отсутствующим, как будто он не понимал моего замешательства. Не может же быть, чтобы сломанная побрякушка так расстроила человека. Тем более его, нормального парня. Похоже, Вова еще не был готов делиться своими настоящими переживаниями, либо же не осознавал их сам.

Так или иначе, пора было куда-то двигаться. Поразмыслив, я решила не тащиться до квартиры моего одноклассника, которая располагалась на дальней окраине города, а довезти его до своего дома и уложить на диван. Оперевшись на меня - пальцы цепко ухватились за плечо - Вова со второй попытки поднялся на ноги, после чего стало видно, насколько в действительности он был пьян. У парня буквально подкашивались колени и неслабо тряслись руки. Думаю, эта почти приконченная бутылка вряд ли была первой за прошедший вечер. Потихоньку, стараясь не шататься из стороны в сторону, мы осторожно добрели до моей машины, где я отперла дверь пассажирского сидения и посадила приятеля внутрь. Ремень он застегнул сам.

Поначалу ехали молча, мои пальцы постукивали время от времени по рулю, делая это максимально непринужденно. Вова с зеленоватым лицом пованивал справа. Мне не терпелось дальше расспросить его, утоляя жажду любопытства, но одновременно росла неуверенность в том, не будет ли это слишком грубо - вторгаться в личную жизнь человека. Впрочем, он же мой друг… Наконец, я не сдержалась и проговорила:
- А этот значок, он у тебя откуда? Вроде не помню, чтобы ты его носил раньше.

Вова отреагировал неожиданно живо, участно развернувшись ко мне вполкорпуса и выпрямившись в своем кресле. Алкоголь явно сделал его более открытым.
- Вообще-то носил, - начал он, - только не на виду. Прикреплю к рубашке под кофтой или, например, изнутри на рюкзак. Просто чтобы он был рядом, но без лишних вопросов со стороны. Дорогая сердцу вещь, если можно. Его подарил дядя Толя, когда мне было лет семь или восемь, сказал хранить как зеницу ока до самой смерти, никому не показывать и не давать трогать. Говорил, это будет мне как оберег, талисман, дарящий удачу и защищающий от неприятностей. И прочее, и прочее, в его стиле. А, я тебе не рассказывал о дяде? Ну, скажем, человеком он был оригинальным. A special snowflake, что называется. Мы, дети, его любили, конечно, все-таки дядя Толя был добр ко всем, никому не желал зла и старался помогать. Просто со стороны выглядел он немного странным. Ну, достаточно упомянуть его профессию - экстрасенс, потомственный колдун. Ничего себе, да? Особенно учитывая нашу весьма коммунистическо-материалистическую родословную. Родители к нему относились холодно…
- Ого. Чего только не узнаешь о родных одноклассниках, - я усмехнулась. - А что сейчас с твоим дядей, все еще колдует?
- Пожалуй, нет. Подарив мне значок, он поехал к себе домой и повесился на балконе.

Нога на тормоз, педаль утоплена в пол, ремень больно впивается в кожу. Я слышу визг шин и последующую за ним ругань с улицы. Стоящая сбоку машина укоризненно сигналит. За разговором красный свет светофора и переходящая дорогу парочка незаметно выпали из моего внимания; впервые за вечер накатило чувство усталости, а веки вдруг стали невыносимо тяжелыми. Страх пришел чуть позже, заставив меня тихо, но грязно выругаться. Черт возьми, а если бы я их не заметила?! Парень с девушкой в цветастом сарафане, лет восемнадцати, они к этому моменту успели скрыться в тени аллеи. Страшное дело.

Зажегся зеленой. Плавно выжав газ, я трясущимися руками вырулила налево, уже приметив крышу своего дома вниз по улице. Небольшая съемная двушка в советской высотке, ремонтированная еще в нулевые, зато недалеко от центра.
- В общем, такие дела, - закончил рассказ Вова.
- Ох, извини, я не хотела ворошить. Теперь понятно: прощальный подарок, память о дяде… Даша поступила нехорошо.

Вова пожал плечами, неопределенно кривя лицом:
- Чего Дашу винить, я ведь ей даже не рассказывал об этом всем. Просто невзрачный значок, который ее парень за каким-то чёртом постоянно держит при себе. Если чего она и заслуживает, то жалости.
- Жалости?
- Ну, может быть. Дядя говорил, что того, кто сломает амулет, ждет горе. Бред, безусловно. Хотя… кто знает наверняка? Верно?
- Ну… пожалуй. Не подумай, будто я хочу как-то оскорбить твоего дядю, - я прижала ладонь к груди, - но мне во все это не очень верится. Сглазы там, проклятия и прочее. Есть удача и, соответственно, неудача, а остальное - выдумки.
Вова мягко засмеялся:
- Ха, ну ты и материалистка! Из комсомола бы не выгнали. Нет, я тоже это считаю простыми бреднями, пустыми абстракциями. Просто понимаю я мозгом, а сердце мое было забито этими верованиями еще в детстве, и потому бессознательно продолжаю следовать дурацким суевериям. По сломанному значку, вот, тоскую.
- Ясно все. Мы на месте.
Я завела машину во двор, припарковавшись напротив своего подъезда у бордюра. В этот час никто здесь не гулял, так что почти все окна в окружающих домах светились теплым желтым электричеством. Скоро и моя квартира оживится. Жила я одна уже почти полгода, после того как разошлась со своим парнем. К счастью, работа занимает довольно много времени сил и пока не дает завести кошку.

Как только мы переступили порог, я побежала искать Вове полотенце и оставшуюся от бывшего одежду: пока одноклассник разувался, он успел провонять мне всю прохожую. Затем отправила его в душ. Теперь надо было застелить диван в гостиной; подумав, я на всякий случай достала тазик с балкона и поставила его у изголовья.

Проходя через прихожую на кухню, чтобы заварить себе чай, я заметила на тумбочке для обуви две половинки от Вовиного смайлика. Похоже, он так и не выпустил их из рук, пока не зашел в квартиру.

Разлом шел прямо между нарисованных черных глаз. Судя по его ровным края, девушка Вовы, Даша, много раз сгибала и разгибала металлический значок, пока он сам не переломился по одной линии. Половинки лежали одна на другой, неровно и как будто сжавшись, словно кусочки чьей-то расколотой пополам головы. Мне вдруг захотелось сложить их вместе, как единое целое; я взяла кусочки смайлика, придвинула их друг к другу и оставила так на тумбочке. Теперь это походило на цельное изображение улыбающегося лица. Разве что лицо это с подбородка до лба пересекал серебристый шрам, делая улыбку несколько зловещей.
Выдавив из себя слабый смешок, я пошла ставить чайник. Вова, судя по прекратившейся литься воде в ванной, заканчивал с душем и скоро должен был выйти. Не зная, предпочтет ли он составить мне компанию или сразу ляжет на диван, я заварила мяты с корнем валерианы в расчете на двоих. Сейчас следовало расслабиться. Когда мой одноклассник, расчесывая пятерней мокрую копну волос, заглянул в дверь, небольшой стеклянный чайник с заваркой уже стоял на столе.
- Садись, проходи, - моя рука указала на стул. - Ну как, получше сейчас? Будешь чай?
- Нормально, благодарю. Чай буду, - Вова отвел глаза в сторону, почесывая ногтями щетину. - Слушай, Аня, спасибо за все это. Я бы сам, наверное, нарвался на каких-нибудь гопников и остался лежать в канаве. Буду тебе должен, если вдруг...
Я отчаянно замахала руками, возмущенная таким заявлением. Мои друзья никогда не будут мне должны что-либо, это же не какие-то посторонние люди! Вова, конечно, сморозил полную чушь.
- Перестань бред нести! Еще бы я тебя там оставила, ну, - я аккуратно налила светлый отвар ему и себе в кружку. - Давай без этого официоза, будь проще.
- Извини. Просто накатило сегодня все, даже не знаю.
- Кстати, нельзя твой значок починить? Он вроде бы ровно разломлен; приклеить к какой-нибудь основе, закрасить - и нормально. Или запаять, не знаю. Раз уж он так много для тебя значит, амулет и прочее…
Вова глянул на меня немного странно, с прищуром:
- Ты его брала?
- Ну, да. Хотела их друг к другу примерить.
- Мм. Окей, - я вопросительно приподняла голову. - А, да ничего. Дядя просто говорил, чтобы я никому не давал до него дотрагиваться. Ничего не будет, надеюсь, так что не забивай голову.
Надеется? Боже, ну и забил же ему этот дядя мозги всякой чепухой. Не просто так, наверное, родители его не жаловали; наверное, плохо так думать, но самоубийство помешанного родственника, скорее всего, вышло благом. Во всяком случае, вырос нормальный, интересный человек, а не какой-нибудь фанатик. И старые суеверия не выходят за рамки разумного. А сам дядя оставил у племянника лишь приятные воспоминания о себе. Кто знает, может, этот мужчина сам пришел к таким же мыслям…
- Ладно, - произнесла я спустя некоторое время молчания, - давай сменим тему. И так ты сегодня разоткровенничался спьяну.
- Ничего, тебе можно. Мы же друзья.
- О, ну тогда спасибо за такое доверие. Окей, о чем поговорим?
Мы разговаривали о всякой всячине почти до часу ночи. За это время я успела еще раз пять заварить нам чай и даже достала из холодильника початый торт, которым мы с подругами закусывали позавчера по случаю развода одной из них. Вместе с тем Вова все медленнее и невнятнее выговаривал слова, а голова его уже чуть ли не лежала на столе. Саму меня тоже все сильнее клонило в сон. В конце концов, я скинула посуду в раковину и привела полусонного друга к его постели, после чего дошла до спальни и, кое-как раздевшись, залезла под одеяло.

Не знаю, сколько мне удалось проспать, но спустя какое-то время меня разбудил скрип половиц под паркетом. Продрав глаза, я обнаружила, что все еще ночь; сквозь наполовину скрытое шторами окно в комнату проникал рассеянный свет от уличных фонарей, сквозь открытую форточку доносились звуки редко проезжающих по дороге автомобилей.
Слабый свет очертил высокую темную фигуру в дверном проеме. Приглядевшись, я узнала в ней стоящего Вову. Впрочем, кому бы еще там быть?
- Вова, ты чего? Иди спи.
Парень ничего не сказал, но двинулся вперед. Шлепая выданными мной тапочками по полу, он медленно приближался к моей кровати, сверкая своими глазами в полумраке. Тень от него, падающая на противоположную стену, казалась огромной, а движения были неожиданно свободными. Инстинктивно я прижалась к изголовью.
Вова прошел мимо. Облокотившись на подоконник и уставившись наружу, он произнес:
- Знаешь, Аня, у меня с детства были странные сны. Как можно догадаться, они появились в день смерти дяди. Знаешь, что мне снилось?
- Кошмары? - прохрипела я.
- Нет. Хотя, думаю, это было поначалу довольно жутко. Нет, мне снилось, как я стою в своей комнате и смотрю на себя. На себя, спящего в постели. Я видел свою лицо, свои движущиеся под веками яблоки глаз, спадающие на них волосы. И все, больше ничего. Вот такое снилось мне иногда.
- Иногда?
- Хорошо, довольно часто. В конце концов, я к такому привык. Исподволь даже думал, будто это дядя с того света охраняет мой сон. Конечно, это был не совсем он.
- Что ты…
- Помню, один раз сон был другим. В тот день меня в школе побил Артем Мазунов; ну, ты помнишь его. На следующее утро нам сказали, что его насмерть сбила машина. Ходили потом всем классом на похороны, цветы держали и бросали на закрытый гроб горсти земли. Короче, в ночь после драки мне не снилось, как я смотрел на себя в кровати. В тот раз я раздирал на части Артема. Ну, просто разрывал, голыми руками; ноги ломал, кишки вытягивал. А потом - закрытый гроб.

Что за бред он несет? Я помнила Артема Мазунова, он умер в пятом классе. Нахальный паренек был, ни с кем не дружил и всех донимал. На тех похоронах я даже радовалась, что он умер. Это потом уже узнала и про семью алкоголиков, и про насилие со стороны отчима, и многое другое… Но неужели Вова действительно думает, что он причастен к смерти одноклассника?
Тем временем он продолжал:
- В другой раз я распотрошил собаку, укусившую меня во дворе. Ее даже усыпить не успели. И знаешь, Аня, потом я уже догадался. Догадался, что дядя не просто так умер, передавив себе горло веревкой. Он мне рассказывал в детстве, да и книги остались. Такие, что ни в какой библиотеке не найти, очень старые и почти все на непонятных языках. Лишь некоторые дядя успел перевести на русский. Из этих-то я кое-что узнал, - парень глубоко вздохнул. - Видишь, это все договор, контракт, если можно так выразиться, на пожизненную опеку указанного лица - то есть меня. С немедленной щедрой платой. И списком документов, который валяется сейчас разломанный в прихожей.
- Вова, ты что несешь? Иди проспись,честное слово, ты натурально бредишь. И это не смешно, если ты шутишь, - я уже полностью проснулась и сидела на кровати, напуганная. Чем напуганная? Может, самим парнем, может, его фантастическими историями. Вова совершенно точно не владел своим рассудком в полной мере сейчас, и ждать от него можно было всякого.
- Самое плохое в другом, Аня. У договора есть исполнитель, - мой одноклассник продолжал неотрывно смотреть в одну точку за окном. - Сейчас он должен быть очень злой. Из-за значка. И он уже здесь. Я… я понял это сейчас, когда заснул. Я увидел этот дом, твой подъезд. Окно в твою спальню.
Когда Вова повернулся ко мне лицом, я увидела, что из глаз его ручьями текли слезы. В следующую секунду на улице надрывно заверещала автомобильная сигнализация; нечто тяжелое ударилось об асфальт. Парень вздрогнул, попятился назад, пока не уперся спиной в стену, и сполз по ней на пол. Теперь его взгляд был устремлен в сторону входной двери, просматривавшейся из спальни.

Вскочив с кровати, я ринулась к нему. Вова жался к стене, обхватив свои ноги и мотаясь, словно маятник, из стороны в сторону. Он старательно сопротивлялся смотреть мне в лицо, нарочно отворачиваясь и зажмуривая глаза. Я пыталась докричаться, не получая ни одного ответа, и в конце концов не стерпела: моя ладонь наотмашь шлепнула парня по щеке:
- Вова! Вова, перестань это! Пе-ре-стань! Ты слышишь меня?
Теперь Вова молчал. Я тоже молчала, не зная уже, что сказать. Мой друг, чуть не валяющийся у меня под ногами, вел себя как сумасшедший, полностью потеряв нормальный человеческий облик. Не было ни единой идеи, как вести себя в такой ситуации; думаю, в тот момент мне было страшно, как за себя, так и за него.
Наконец, Вова повернул голову от входной двери и зарылся лицом в ладонях. Оттуда донесся его всхлипывающий приглушенный голос:
- Аня, прости меня. Ты - последний человек, кому я мог бы пожелать это.
- Что…
В установившейся тишине отчетливо прозвучал щелчок замка входной двери квартиры. Она открылась, будто я не запирала за собой вечером; а я точно запирала. Проскрипели давно не смазанные петли, после чего нечто твердое глухо стукнуло о паркетный пол. И второй раз. Это были шаги. Кто-то вошел.
Скованная ужасом, я была не в состоянии отвернуться от замершего Вовы и посмотреть из спальни. Мои руки тряслись, когда я попыталась схватиться за край кровати и подняться на ноги; колени подкосились, и мне пришлось осесть на покрытый простыней матрас. Шаги приближались. По мере этого становился явственно слышимым странный звук. Будто где-то вдалеке кто-то настраивал старый радиоприемник на нужную волну, но ни одна станция не отзывалась, и из динамиков доносились лишь повизгиванивания, скрежет и гул. Примерно так казалось. Я бессознательно скрадывала свое дыхание, чтобы не заглушить этот звук.

Когда шаги преодолели порог спальни, смотреть в стену было уже глупо. Вспомнив некогда давно заученную “Отче наш”, я собралась с силами и переместила взгляд в сторону.
Он стоял в дверях. Первым, что пришло на ум, был негатив. Как в древней фотопленке, когда своими глазами просматриваешь запечатленные на ней моменты чьей-то жизни. Цвета и оттенки перевернуты, оставляя все вроде бы таким же, как в реальности, но тем не менее совершенно иным. Сейчас передо мной стоял негатив Вовы. Его силуэт, его черты лица; даже одежда моего бывшего, что висела немного мешком. Но все переиначено, словно переделано наоборот. Мокрые еще волосы переливались платиной, кожа отливала фиолетовым, как у сливы. Белки глаз зияли всепоглощающей чернотой, а зрачки, наоборот, сверкали белым. Если приглядеться, можно было увидеть, что из них наружу лился холодный белесый свет; в точности противореча тому, как настоящие зрачки ловят свет из внешней среды. Эти “фонари” скользили по комнате, пройдя по полу, по привезенному из Азербайджана ковру, задержались на пару секунд на Вове, словно сканируя его насквозь. И остановились на мне.
Взглянув в перевернутые глаза, я заметила еще одну деталь: через все лицо, от подбородка до лба, проходил ровный тонкий шрам. Блестевший серебристым металлом. Лицо улыбалось.
Теперь он походил не на Вову, но скорее на его тень, некогда отброшенную на стену. Что-то неестественное было в фигуре, в позе, пропорциях тела. Пальцы выглядели слишком длинными и слишком острыми на концах фаланг. Облако снаружи отошло от висящего в небе месяца, и отраженный от него свет ударил в спальню; на лиловых кистях рук я увидела капающую на ковер кровь, прилипшие к ней длинные волосы и оторванный кусок цветастой ткани. Сарафан, сарафан на той девчушке, которую я чуть не сбила. Помнится, она шла со своим парнем…
Слова Вовы моментально всплыли в моей голове. Я хотела оправдаться, убедить не убивать меня, пусть даже осквернила своим прикосновением талисман. Умолить его уйти, оставить нас в покое; даже забрать чью-либо еще жизнь взамен. Но мольбы застряли в глотке, и я беззвучно хлопала ртом, словно рыба на берегу. Мне стало страшно, очень страшно, по-настоящему страшно; слезы потекли из уголков глаз, солеными дорожками спускаясь вниз по лицу, заливаясь в раскрытый рот. Умирать не хотелось, только не сейчас, только не в двадцать шесть лет из-за такой нелепицы. Неужели он не простит меня? Наверное, я готова была отринуть Бога, всех богов, и начать поклоняться ему, лишь бы только мне была дарована жизнь. Звук радиоприемника заполонил все вокруг.
Вова вскочил на ноги. Подойдя на негнущихся ногах к нему, парень сглотнул и прокричал:
- Стой! Стой! Она не причинит мне вреда, она неопасна! Стой!
Он не обратил внимания.
- Стой! Не делай этого!
Он отвел свою правую руку в сторону; пальцы на ней теперь походили на голые ветви шиповника.
- Прекрати!!!
Он быстро подошел к кровати, вытянувшись над ней и нависнув прямо надо мной. Казалось, я могла дотронуться рукой до его неподвижно улыбающейся маски-лица. Страх вдруг стал настолько сильным, что перестал восприниматься. Было даже смешно. Действительно, вдруг стала очевидна комичность ситуации. Я слегка хохотнула. Потом еще. Было трудно сдерживаться, и в конце концов волна смеха вырвалась из моей глотки.

Я хохотала, когда он молниеносно опустил лапу на мою грудь, чтобы разорвать ее. Адреналин волной цунами залил мою кровь, глаза автоматически зажмурились. Странный звук усилился в сто крат, став похожим на растянутый в бесконечность звон разбивающегося хрусталя. Так что поначалу я даже ничего не почувствовала.

И немного погодя не почувствовала.
А затем ощутила. Как нечто капает на мою грудь сверху, пропитывая футболку и касаясь кожи. Это было что-то густое и неожиданно теплое. Странно. Открыв глаза, я увидела прямо перед собой лицо Вовы. Настоящего Вовы, с нормальными глазами. Он навис надо мной, словно любовник над своей девушкой, уперевшись руками в деревянное изголовье над моей головой. Мой одноклассник смотрел мне прямо в глаза, улыбаясь:
- Аня… - прохрипел он. - Ты… я… я тебя…
Затем он рухнул мне на грудь. Его спина между лопаток была превращена в зияющий осколками ребер и ошметками плоти кратер, с фонтанирующей кое-где из разорванных артерий кровью. Легкие сдутыми серыми мешками лежали в раскрытой грудной клетке, а где-то между ними последние разы отчаянно билось сердце. Вскоре оно остановилось.
Звук радиоприемника пропал. Я медленно подняла глаза и увидела перед собой его. Лицо-маска по-прежнему натужно улыбалось, но глаза горели потусторонней болью и ужасом. На груди голубоватым пятном проступала кровь, копируя вытекающую из тела Вовы. Затем тело начало изменяться, теряя человеческий облик, выворачиваясь и перетекая из одной своей части в другую. Спустя некоторое время передо мной находилось нечто, что вряд ли возможно описать известными человечеству словами; смотреть на это было невыносимо мерзко.
Нечто дернулось, запульсировало и растворилось в воздухе, словно канув в невидимую дыру. Исполнитель нарушил условия договора. Исполнитель должен понести наказание.

Похороны прошли через неделю. Мы вновь собрались всем классом, как когда-то в школе. Было трудно смотреть на восковое лицо в гробу и понимать, что буквально несколько дней назад оно принадлежало живому человеку, испытывающему чувства, имеющему собственные мечты и планы на будущее. При единой мысли об этом на мои глаза наворачиваются слезы. Вова, как тебе не повезло. С дядей, с твоим талисманом и тем, что скрывалось за ним. Теперь твое тело будет гнить под землей, а душа… наверное, где-то она есть. Не может быть, чтобы она не существовала, учитывая все произошедшее. Надеюсь, все так, и ты сейчас можешь меня откуда-то слышать.

Я храню у себя половинки того значка со смайликом; теперь это всего-лишь куски раскрашенной жести. И память о тебе, а также о том вечере, когда тебя не стало. За меня не беспокойся, я оправлюсь и буду жить дальше; даже стану приходить на твою могилу каждые выходные. Не знаю, впрочем, важно ли это или нет. Хуже, наверное, не будет.
И я тоже тебя люблю.