Он шел по горбатому мосту, огромный, широкоплечий. На ветру волновались края его серебристой туники.

Под мостом медленно проплывала очередная планета – изумрудная, покрытая кратерами и трещинами. На ней не было жизни.

"Куда меня пошлют на этот раз? Лучше бы мне остаться здесь", – Нафанаил даже в мыслях напевал. Многовековая привычка. Невозможно пребывать тут с братьями, видеть лицо Создателя и не петь Ему песен.

Никто не исполнял гимнов, – напевы были простые и веселые, как у детей, настроение игривое, а радость искренняя. Только те, кто хотя бы однажды побывал на Земле, несут на своем лице едва уловимый след печали. У таких – песни грустные, лиричные, но и их приятно слушать.

 

Однажды он уже был на Земле, а потом долго пел песни, похожие на ветер в горном ущелье. Теплый свет излечил его лицо от тяжелых дум, и Нафанаил плохо помнил последнее свое путешествие.

У входа в прозрачный купол его окружила стайка светящихся детских лиц, обрамленных бесчисленными крыльями. Они порхали вокруг, едва целовали его в щеки и звали с собой поиграть в янтарные сады.

Нафанаил легонько отмахивался от них и улыбался, когда пернатые щекотали ему лицо.

– Не могу. Меня ждут.

Они пропустили его, улетая прочь, и, напевая своими высокими голосами.

" Нафанаил!" – услышал он свое имя в их новой песне.

 

Когда он вошел под купол, округлые стены шара чуть дрогнули, и по ним прошло волнение, словно гость был камнем, брошенным в воду.

– Подойди поближе, брат Нафанаил. Ты отправляешься на Землю.

Говорившему было лет четырнадцать по человеческим меркам. Нафанаил видел, что время не меняет юношу. Каждый здесь может находиться в том возрасте, в котором выбирает сам. Неудивительно, что тут так много юных.

– Оставь свой меч. В этот раз он тебе не понадобится.

"Значит, меня пошлют вестником", – Нафанаил, вздохнув, отстегнул огромный меч и положил его у ног юноши.

– Почему ты вздыхаешь, друг? Ты же знаешь, что нижний мир сейчас нуждается в посланниках больше, чем в воинах.

– Я просто хотел порезвиться немного, вместо того чтобы работать, – ухмыльнулся Нафанаил, – но на Земле я люблю бывать всегда, даже в роли скучного вестника. Как там мой сосновый парк на берегу морского залива? Работает ли колесо обозрения, на котором я так любил ездить? Остались ли те качели лодочкой, на которых раскачиваешься так сильно, что забываешь, где верх, где низ? Можно ли угощать прохожих мороженым, усыпанным орешками...

– Все изменилось, брат Нафанаил, – ты увидишь сам. Не торопи события. На этот раз ты прибудешь не в роли воина, и даже не в роли вестника, – тебя посылают как попутчика.

– Сопровождающий? Что за время наступило, если мы стали забирать людей прямо во время их жизни?

– Ты сам знаешь, что за время. Но для тебя предназначены только те, кто окажется в парке, – дальше не заходи, даже если тебя начнут убеждать. Люди крайне  людательны, но наш враг видит тебя насквозь и постарается помешать тебе. Не забывай, что ты будешь далеко от дома, и нынешние силы покинут тебя.

– Скольких я могу забрать сюда, к нам?

– Сколько вместит твое сердце? Все, как обычно, – тихо произнес юноша, – но не забывай, что они должны обратить на тебя внимание и проявить милосердие.

– Вот так щедрость! С каких пор к нам так легко попасть? Я хорошо помню сосновый парк у моря, люди там улыбаются и гуляют с детьми. Это добрые люди. Мне придется взять с собой целую толпу.

– Ты действительно слишком давно не был на Земле, Нафанаил. Боюсь, не все так просто. Не обижайся, брат, но тебя могут попросту не заметить.

– Меня?! – захохотал посланник, – да я выше наголову самого высокого мужчины на земле и шире в плечах самого сильного. Дети в парке тыкали в меня пальцем, а чтобы влезть в смотровую кабину колеса, мне приходилось поджимать под себя ноги.

– Теперь люди не желают видеть дальше своего носа. К тому же, они будут воспринимать тебя иначе...

Юноша коснулся струн прозрачной арфы – тонких струй воды – и тут же жидкость образовала ровную зеркальную поверхность, в которой Нафанаил увидел безобразную сгорбленную старуху с огромной родинкой на носу и опущенным веком над левым глазом.

– Твое тело изменится в тот момент, когда ты пересечешь стратосферу. Оно будет твоим только на краткий период пребывания на Земле. С ним тебе придется взять на себя все старческие немощи, но душа твоя останется прежней. Смотри, Нафанаил, чтобы тебе не забыть, для чего ты послан! Там, на Земле, ты будешь слышать разные голоса, и тебе не просто будет определить – кто враг, а кто нет.

 

Когда Нафанаил летел сквозь холодный мрак и любовался звездами, ему с трудом верилось, что в парке на морском берегу кто-нибудь может отказать в помощи сгорбленной старухе. Воспоминания о последнем его путешествии постепенно пробуждались по мере того, как он удалялся от Места Вечной Радости. Тогда он был послан вестником к матери, сидящей в парке, сообщить, чтобы она была осторожна, так как ждет дитя. Он был тогда в образе немолодого мужчины, доктора, который будто бы случайно подсел к ней на скамейку. Еще раньше его посылали в парк воином, и он долго помогал механику, чинящему карусель, преодолеть желание выпить на работе. Незримый для людей, он бился с черным чудищем с горящими глазами и, несмотря на свой рост и силу, мог бы проиграть, если бы механик вовремя не передумал. Всего одна мысль о том, что он может потерпеть до вечера, предотвратило трагедию, – механик не забросил работу, и, вследствие этого, кусок арматуры не покалечил ногу ребенка.

 

Нафанаил вошел в атмосферу – его облик уже начал меняться. Сейчас его видят на Земле, как чиркнувшую по небу звезду. Он посмотрел на дугу горизонта. Садилось солнце, на планете, внизу, зажигались огни.

Посланник отметил, что огни включались последовательно, – это значит, на планете установлена единая система энергообеспечения.

С востока надвигались тяжелые рыхлые тучи. С высоты было видно, как внутри свинцовой массы назревает электрический разряд, затем облако словно выдыхало молнию. Хорошо снова оказаться на Земле!

 

Нафанаил должен был приземлиться на поляне в сосновой роще, и он очень удивился, когда не обнаружил вокруг ни одного дерева. Древние сосны были срезаны под самый корень. Идеально ровные швы свидетельствовали о том, что лес убирали автоматы.

"Они научились мгновенно обрабатывать древесину," – понял Нафанаил, трогая чужими морщинистыми пальцами свежий сруб.

Он ещё слишком хорошо помнил Место, откуда пришел; несмотря на это, старческая слабость понемногу начала отягощать члены его тела.

"Если они уже берут деревья прямо из своих парков, значит, дело действительно плохо".

Привычными широкими шагами он пошел через поляну, но внезапно колени его и поясницу скрутило от боли, глаза стали плохо видеть, а во рту посланник неожиданно не досчитался больше половины зубов.

"Я стар, очень стар".

Словно он прошел пешком дюжину километров, Нафанаил присел на торчащий из земли корень – передохнуть. К новому телу нужно привыкнуть. Особенно, если это новое тело – старого человека.

" Кто ты, старуха?" – неожиданно прозвучал в его голове скрежещущий жесткий голос. – "Что ты делаешь на моей планете? Я не знаю тебя. Говори!"

"Главное, не отвечать," – решил Нафанаил и, подняв с земли длинную прямую жердь, использовал её, как посох, и пошел по направлению к парку.

 

Подъем в гору дался ему так тяжело, что он невольно начал сетовать: неужели для него не нашлось «старухи» помоложе? Забытое чувство отчаяния, что он никогда не сможет на трясущихся ногах перевалить через холм, за которым начинался парк, начало овладевать им.

"Я засиделся в Месте Вечной Радости, теперь каждое несущественное препятствие кажется мне трагедией. Вот, значит, почему именно меня направили сюда".

Шаг за шагом он продвигался вперёд.

Посланник не исключал и той вероятности, что ужасная головная боль и дурные сомнения, – не что иное, как присутствие поблизости врагов. Черные собаки с красными глазами, ползающие между пней дымчатые рептилии, свиные рыла, выглядывающие из-под коряг, – он был защищён и невидим для  всех них, а чудища в свою очередь были незримы для людей. Но эти создания самим своим присутствием вызывали во всяком страхи и сомнения, – видишь ты их или нет. Нафанаил отметил, что никогда ещё на Земле он не видел так много порождений тьмы. Это говорило о том, что люди, поддаваясь своим слабостям, сами открывают им двери.

Наконец, посланник добрался до вершины холма.

Парк больше не был парком. Повсюду виднелись дома, выстроенные из стекла и серебристого металла. Некоторые из домов были построены прямо среди деревьев, и стволы являлись частью архитектуры.

Несмотря на роскошь, это место казалось мёртвым, из-за необыкновенной тишины, царившей вокруг.

Внезапно головная боль утихла.

Чужой голос снова проник в его сознание и заскрежетал:

«Обманщик! Разве честный посланник станет притворяться немощной старухой, чтобы прийти ко мне в гости? Оставь своё притворство, только скажи, – и я снова сделаю тебя таким, каков ты был – сильным и быстрым. Я вижу, что ты желаешь быть светлее и чище, каким был ещё недавно. Это очень хорошо. Стань самим собой, попроси, и я верну тебе твоё могучее тело. Ты быстрее исполнишь свой долг и вернёшься в Место, Где Поют Песни со спасёнными душами».

Нафанаил только крепче сжал посох мозолистой рукой и, напевая старушечьим голосом, похожим на скрип несмазанных петель,  древние песни, начал спускаться с холма.

Там, где была карусель с разукрашенными лошадьми, высилась антенна с вращающейся тарелкой. Вместо шероховатого, нагретого солнцем камня, по которому любили ходить босые парочки, обдуваемые морским бризом, под ногами безжизненно звякала стальная тропа. Моря не было видно, так как береговая линия сплошь была застроена домами.

Нафанаил шёл наугад, неосознанно двигаясь в сторону воды, туда, где некогда стояло колесо обозрения.

Первый дом, возникший перед ним, просматривался, как на ладони. Он почти весь был сделан из стекла. На лежаке перед домом в халате лежал полный мужчина, на голове у него было надето какое-то устройство вроде механического шлема. Глаза были скрыты тёмно-красным стеклом. Он непрестанно жал на кнопки на поручнях, изо рта его текла слюна. О прозрачный забор, глупо виляя хвостом, билась электрическая собачка. Похоже, что она сломалась давно, и никому не было до этого дела. На верхнем этаже прозрачного дома посланник увидел лежащую на кушетке женщину в точно таком же шлеме. Она была обнажена по пояс, одна рука  свисала вниз, другая устало водила по панели какого-то устройства.

– Эй, хозяин! Здравствуй! Прими у себя ненадолго старуху с больными ногами! – прохрипел Нафанаил, понимая, как нелепо здесь звучат слова, которые он обязан был произнести.

Толстяк поднял голову и на секунду приподнял стёкла, скрывающие мутные глаза. Он был очень раздражён, когда увидел, что его отвлекли напрасно. Хозяин нажал на панель, встроенную в ручку кресла, и перед самым носом старухи прозрачный забор вдруг сделался матовым, непроницаемым.

 

В следующих двух домах произошло примерно то же. Дом состоял из прозрачных стен –  как будто хозяевам нравилось, что за ними наблюдают окружающие. В одном доживала свой век пожилая пара. Им, сидящим у бассейна в шлемах, прислуживал робот с одним колесом и подносил еду и напитки.

Рядом с другим домом, на лужайке, на ковриках лежала целая семья. У детей были шлемы поменьше. Иногда они вяло прохаживались по траве, и как слепые водили руками.

Люди либо вообще не замечали старуху, либо в ответ на её просьбу включали защиту на прозрачном ограждении. Экран перед домом становился тёмным, чтобы странный гость не мог им докучать.

Посланник заметил с удивлением, что в их домах почти нет мебели, нет украшений и цветов. Странное безмолвие царило в них – не тикали часы, не скрипели полы, не шуршала бумага.

На улице ему не встречалось ни одного человека. Никто не выходил из своих жилищ.

Опустошённый и печальный, Нафанаил шёл дальше, понимая, что оставляя очередного человека позади, он лишает его возможности даром получить билет в Место Истинного Счастья.

Однако, первое чему его учили, перед тем как отправить на Землю, – было уважение к выбору человека, каким бы ни был этот выбор.

Холодный ветер с моря дул между домами и заунывно свистел. Рваные лохмотья, одетые на тело старухи, совсем не согревали.

«Ты упрям!» – проскрежетал голос. – «Знаешь, скольких погубило упрямство? Посмотри, сколько душ ты уже оставил, лишённых Вечного Дома. И всё потому, что не желаешь из гордости принять мою помощь».

– Мне не нужна твоя помощь, отступник. Не тебе говорить мне о гордости! – не выдержал Нафанаил.

«Как ты жесток, Нафанаил! Отступник? Я знал тебя раньше, – ты был добр ко мне и пел по вечерам самые весёлые песни на свете. Неужели ты думаешь, что я не скучаю по прежним временам? Я погибаю от одиночества. Мои страдания так сильны, что я искупил свою ошибку сполна. Я достаточно страдал вдали от Вечного Дома. Всё, чего я хочу теперь, – помочь тебе, своему старому собрату».

Нафанаил ничего не ответил. Это было лучшее, что он мог сделать.

 

Металлическая дорожка вела его к набережной. Маленькие шаги на полусогнутых шаркающих ногах были слышны в вечерней тишине. Наконец, волна освещения накрыла и здешнее поселение: хотя было ещё светло, повсюду начали загораться прожекторы. Яркие, режущие глаза, не то, что резные фонарики, стоящие здесь когда-то.  Он вспомнил, как сидел здесь на скамье, и жёлтые листья сыпались ему под ноги.

 

Нафанаил свернул за угол и оторопел.

Колесо обозрения, немного покосившееся, всё ещё стояло у берега. Но узнать его теперь было крайне сложно. Все кабинки были увешаны кричащими рекламными щитами, на них были изображены люди в шлемах, с весёлыми улыбками увлечённые игрой. Целыми семьями, парами и по одиночке. Были также изображения того, что они видят в своих очках. Среди рисованных персонажей, Нафанаил без особого труда узнал чёрных чудищ, виденных им на вырубке и бродящих по пустынным улицам.

Вид заброшенного колеса обозрения, на котором он когда-то катался, наполнил его сердце жалостью к людям. У него невольно защипало в глазах, и горячая тёплая капля скатилась по морщинистой щеке.

«Колесо больше не  используют, чтобы глядеть на пейзажи. Теперь оно –похоронный памятник красоте. Они сами его поставили».

 

«Эй, посланник!» – снова услышал Нафанаил голос. – «Теперь я понял – тебе не нужно старое тело. Ты хочешь блага для этих людей. Давай вернём им старый сосновый парк с аттракционами, где дети запускают в небо воздушные шары, а на перекрёстках продают горячую кукурузу. Вот достойное дело. Только перестань бродить туда-сюда и попроси меня – всё будет исполнено мгновенно».

Отмахнувшись, Нафанаил побрёл вдоль пустого берега. Где же все? Из воды торчали покатые валуны. Словно оазис среди пустыни перед ним возникла небольшая рощица, и он бездумно пошёл к ней. В небе появилась молодая луна, – она была едва ли не единственным, что люди не смогли переделать под себя.

Нафанаил с грустью вспоминал горбатый мост, под которым проплывали планеты, – души людей, покинувших здешний мир. Всё чаще эти планеты оказывались мертвы.

 

К счастью, у старухи ещё сохранился слух, потому что она услышала вдруг из рощи рыдания.

Ноги еле волоклись по песку, а плач всё звучал в вечерних сумерках. Неожиданно рыдания стали переходить в смех –  заливистый и звонкий.

Нафанаил вошёл в рощу и отодвинул в сторону мешавшие ветви…

 

Возле круглого камня на траве лежала юная девушка. Ей было тринадцать или четырнадцать, как собрату Нафанаила, который отправлял его в путешествие из прозрачного купола. Она закрывала лицо руками, а потом, когда открывала и глядела на звёздное небо, из груди её вырывался смех.

У подножия камня, разбитый на куски, валялся шлем, подобный тем, который посланник видел на головах поселенцев.

Услышав шуршание веток и увидев старуху, девушка вздрогнула, и громко вскрикнув, села.

 

– Не бойся меня! Да, я стара и некрасива. Но я ничего тебе не сделаю. Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить.

Девушка часто дышала, её глаза широко раскрылись, и она с любопытством разглядывали нежданную гостью. Мгновение в ней шла внутренняя борьба и, наконец, она воскликнула:

– Вы тоже без него! Тоже! Скажите, вы пробовали прожить без шлема Агатона целое утро? Прожить без него целый день? Нам только и твердят, что в этих играх есть всё, что мы можем пожелать! Но я нашла-нашла то, чего они не могут дать!

– Что же это, девочка? – спросила старуха, с трудом усаживаясь на камень и положив у ног посох.

– Однажды я спускалась по лестнице в нашем доме и оступилась, – девушка говорила, задыхаясь от переполнявших её чувств, – я сняла шлем, увидела ссадину и кровь, и поняла вдруг, что моё колено живое, что оно всё чувствует. Я подняла голову и увидела кошку, которую обычно кормил наш робот, и которая жила у нас с тех пор, когда все ещё не носили шлемов. Я подошла к ней и запустила пальцы в её густую шерсть, кошка замурлыкала и, подняв хвост, выбежала во двор. Шлем начал пищать, и я по привычке снова надела его. Утром кошка вернулась и начала тереться о мои ноги. Я снова сняла шлем – и поняла, что она пропадала где-то целую ночь. Её шерсть пахла лесными травами, хвоёй и мятой, но совсем не такими, какие мы добавляем в освежители воздуха. Что она делала всю ночь? Одна, без шлема? Почему ей не было скучно? Я пошла за ней следом однажды и вдруг увидела песок…

Она взяла пригоршню и просыпала сквозь пальцы.

– Я вдыхала запах трав.

Девушка сорвала травинку, помяла в пальцах и протянула старухе:

– Деревья были моими лучшими друзьями. Когда они тихонько поскрипывали и шелестели, я вспоминала свою колыбель. Время, когда мы сидели возле дома, не надевая на головы игровых шлемов.

Она вздохнула и закрыла глаза:

– Море показало мне, что я одинока. Когда я впервые увидела его, мне захотелось плакать. И каждый раз, приходя сюда, со мной повторяется одно и то же.

– Как давно ты отказалась от своей игрушки?

– Уже неделю, как я живу без шлема. А сегодня вечером разбила его. Мои родители тоже начали снимать его, – по вечерам я пела им песни, и они сказали, что не слышали ничего красивей.

Старуха вдруг протянула к девушке руки.

– Как тебя звать, дитя?

– Елизавета.

– Поспешим к твоим родителям. У меня есть подарок для них. Если бы только они впустили меня на порог…

– Они примут-примут! – вскричала девушка, и, заметив, как старуха, кряхтя, поднимается, добавила – я доведу вас, берите меня под руку.

Так они шли, неспешно, пока тропа, освещённая лунным светом, не привела их к очередному стеклянному дому.

 

Из окон лился тусклый свет.

– К нам должен был прийти сосед. Родители позвали его, чтобы уговорить снять шлем Агатона, – сияя улыбкой сказала она.

Дверь перед ними бесшумно отодвинулась в сторону.

В полной тишине звучали лишь только шаги вошедших, да где-то наверху жужжал робот-уборщик: не слышно было ни голосов хозяев, ни звона посуды, ни человеческого смеха.

Дрожа всем телом, Елизавета приблизилась к дверям главного зала и они, отворились, впуская её. Следом, шаркая ногами, вошла старуха и остановилась в длинной тени, отбрасываемой сосной-колонной.

 

– Нет…–  тихо прошептала девушка и закрыла рот ладонью. Из глаз её побежали горячие ручьи.

Родители сидели на диванах, опустив головы в шлемах Агатона, их руки вяло выводили в воздухе какие-то кривые знаки. Напротив, запрокинув голову на спинку кресла и пустив слюну, лежал сосед. Во сне он продолжал шевелить пальцами.

–  Он предложил им сыграть в последний раз, –  услышала девушка за спиной низкий мужской голос, – и теперь им будет сложно остановиться.

Она удивлённо обернулась. Из тени колонны медленно вышел человек необыкновенно высокого роста, с мощными, как стволы, руками и широкой грудью.

– Тебе больше не придётся плакать, дитя. В запахах трав, в морской дали, в шуме деревьев, в лицах любимых людей ты постепенно узнавала о Месте Вечной Радости. Пришло время посетить его.

– А как же… они?

– Они сделали свой выбор.

Елизавета колебалась мгновение, а затем вложила руку в его широкую ладонь. Девушка слышала лишь собственные шаги. Посланник шёл беззвучно, нагибая голову всякий раз, когда проходил под дверным косяком. Они вышли во двор. С неба глядели, мерцая, живые звёзды.

Нафанаил обнял её, расправил огромные крылья и полетел…