*¹

 

 

1.

 

Это были дикие времена. Времена, когда друды похищали детей, чтобы насладиться кровавым вином, а деревенские девушки плакали, находя в колыбелях подменышей. Времена, когда келпи нагоняли на болота туманы своим дыханием, а шéлки топили лодки рыбаков, если те забывали угостить их рыбой.

Времена, когда великая сила, неподвластная никому, грозная, ярая, как дневное светило, впервые склонила голову перед острием копья.

Это были времена, когда люди научились убивать драконов.

 

Никто не знает (возможно, не должен знать), что случилось в ту ночь, кто дал обычно слабому и малодушному человеку те силу и смелость, что были необходимы для такого подвига, откуда почерпнул он знания, которых недоставало ему, чтобы одержать победу. Но так случилось: однажды вместе с рассветом в королевский замок пришел рыцарь и, преклонив колени, положил перед монархом истерзанную, всю в запекшейся крови драконью голову.

Весть об этом событии просочилась сквозь стены королевского замка быстрее, чем вода просачивается сквозь сжатые пальцы. Солнце едва успело коснуться своими лучами черепицы смотровых башен, а имя рыцаря, первым сумевшего одолеть змия, уже было повторено народом сотни и сотни раз. Вместе со счастливой вестью оно облетело город, и к полудню не осталось в нем человека, который, опьяненный новостью, не поднимал бы кружку с хмельным напитком за здоровье нового героя или не говорил бы с трепетом и сердечной радостью: «Благословят же небеса Хелви, первого, кто осмелился убить дракона!»

 

К полудню имя рыцаря было известно каждому, а к вечеру уже обросло толками и слухами, которые, хоть и не имели к правде никакого отношения, рассказывались с таким убеждением, что принимались за истину безоговорочно. Говорили, что состоит он в сговоре с силами темными, и что подсказали они ему слабые места змеиные в обмен на первого королевского первенца. Говорили, что и сам он не человек, а лесной подменыш, в раннем детстве своем искусно заколдованный.

«Мать его, - вещала одна старуха у входа в таверну, - подругой моей была, сама мне дитятко уродливое показывала. Как есть подменыш: сам маленький, а лицо дряблое, сморщенное, как у старика. Нашла его, говорит, такого, поутру в колыбельке»

«Ну и что? Что?»

«Поплакала она, посокрушалась, а потом наскребла монет да и понесла к чернокнижнице: заколдуй мое дитятко, спрячь лицо уродливое. Знамо дело, позора испугалась: у хорошей-то матери фейри дитя не уведут».

«Наперстянкой надо было сперва его, наперстянкой!», - со знанием дела советовали из толпы. Старуха злилась: много вы, дескать, понимаете.

 

Не одна была в городе таверна, и у каждой стояла старуха, или женщина, или вовсе девушка юная, и у каждой была своя правда припасена. Истории повторялись и пересказывались, обрастали все новыми и новыми подробностями и уточнениями, и наконец изменялись так, что и самим сочинителям трудно было припомнить их изначальный вид. Только конец всегда был одинаков: по всему городу желающие поделиться им одним известной истиной важно выставляли перед собой палец и говорили, снисходительно осматривая своих слушателей: «Потому и не пало на него драконово проклятье, - и, буквально надуваясь от осознания собственной важности, добавляли, - уж я-то знаю».

 

Откуда оно пошло, с чего началось - никому не ведомо, а те, кому ведомо, о секретах своих помалкивают. Да только с младенчества известно каждому - человека, драконову кровь пролившего, настигнет проклятье страшное. Беспощадна змииная месть, и не спрятаться от нее за каменными сводами, не скрыться в лесах и ущельях, не обмануть хитростью. Настигнет его проклятье драконово - и так велики будут его муки, что начнет он смерти себе искать, на камни острые бросаться да в пламя прыгать. А умереть не сможет.

«Даже от ягоды ядовитой? А если в самое сердце мечем наточенным?» - с недоверием, но и с едва скрываемым страхом спрашивают дети.

«Все одно бесполезно будет - не найти ему забвения до той поры, пока гнев дракона убитого не иссякнет».

 

И тогда понимают дети, отчего даже самые сильные и самые храбрые рыцари не отваживаются биться с драконами. Отчего с первым снегопадом вместе со всеми запираются они в домах своих с тем, чтобы просидеть там как можно дольше.

Боятся люди зимней поры. Они шепчут защитные заклинания, какие выведывают у местных ведьм, рисуют на теле символы лесных духов и носят на себе охранные амулеты. Мужчины точат ножи, женщины собирают травы и надежнее прячут все самое ценное. И каждый, закрывая глаза, возносит свои молитвы ко всем известным богам и духам. Молитвы о том, чтобы в этот раз драконы не приходили.

 

Но драконы приходят. Каждую зиму они спускаются с гор, что с севера защищают замок от соседних королевств. Они воруют людские припасы, жгут крыши и уносят в горы покинувших дома жителей: матерей, что в отчаянии несут больное дитя к знахарке; детей, которые, подстрекаемые любопытством, выбегают наружу вопреки страху и запретам старших; юношей, что сами бросаются на змиев с щитами и крепкими веревками, надеясь, что смогут одержать победу, оставив его в живых.

 

Драконы спускаются с гор, и вместе с ними в город приходят голод и разруха. Но страх, который испокон века здесь передавался по наследству, страх, который дети впитывали еще с молоком матери, всегда оказывался сильнее желания склонить перед собой эту грозную силу. Никто не знал, что дало начало толкам о страшном проклятье, но каждый принимал их на веру, не печалясь об их происхождении, не умея помыслить о том, что толки эти могут быть ложными.

 

И было так, и продолжалось до тех пор, пока Хелви, один из лучших королевских рыцарей, не положил перед монархом истерзанную, всю в запекшейся крови драконью голову.

 

2.

 

Суеверие, взращенное годами, не может рассеяться в один миг. Люди, веками жившие в страхе перед драконовым проклятием, впитывали его, перенимали от своих матерей еще до своего рождения, когда, находясь в материнской утробе, слушали, как бесконечно долгими зимними вечерами поет она колыбельные. Этот страх не приносил им пользы или радости, но он стал частью их естества, он тек в их жилах вместе с кровью и вместе с ней же гулко стучал в сердцах. Именно потому имя рыцаря обрастало сплетнями и слухами, именно потому горожане искали все новые и новые объяснения тому, что Хелви, убивший дракона, все еще не пал жертвой страшного проклятья. Они придумывали сотни историй и делали тысячи предположений, они убеждали друг друга и самих себя в его темном происхождении и всеми силами гнали от себя единственно верную мысль - мысль о том, что все это время они боялись своей собственной выдумки.

Только королева, казалось, все понимала правильно. В ту ночь, когда к ногам ее мужа была брошена первая змииная голова, когда король снова и снова перебирал в памяти подробности битвы, о каких рассказал ему рыцарь, не в силах, как и его подданные, так сразу отказаться от вросшего в его сердце суеверия, она, трижды постучав, неторопливо вошла в его покои. Каждое движение, каждый жест, самый облик ее был воплощение уверенного, неколебимого спокойствия, столь непонятного королю в эту минуту.

- Не терзайтесь, милорд. Судьба милостива к нам; не гневите духов, не сомневайтесь в ее бескорыстии. Прошло время страха и беспомощности, для нашего народа наступают новые времена. Теперь остается только ждать, когда люди сполна осознают значение этого события. Дай им время, и тогда ты увидишь, на что на самом деле способны твои рыцари.

Так говорила королева, и размеренный, бархатный голос ее вытеснял страх и сомнения из его сердца.

- Будьте покойны. Ваш наследник, - шепнула она, подходя ближе и склонив голову к нему на грудь, - никогда не станет бояться прихода холодов.

 

Права была королева, когда говорила, что только время нужно отважным рыцарям. Не прошло и трех дней с той ночи, что так изменила людские представления о драконьей сущности, как еще две змииные головы оказались брошены к подножию монаршего трона.

Еще шесть ночей понадобилось для того, чтобы окончательно утихли толки о темном, нечеловеческом происхождении рыцарей. То тут, то там находились смельчаки и добровольцы, которые, не без содрогания души, отваживались вступить в схватку с драконами. Не каждая попытка завершалась успехом, но тех, кто побеждал, не настигало страшное проклятье, не корчились в муках рыцари, коим удалось пролить драконову кровь.

И тогда люди начали сомневаться. Уже не верили они слепо и безоговорочно с пеленок им известной легенде, уже не называли каждого рыцаря, миновавшего злую участь, избранным или околдованным. Сперва робко и несмело, словно нарушая нигде не писанное, но всем и без того известное строжайшее правило, они спрашивали друг у друга о том, откуда появилась, с чего пошла легенда о драконовом проклятье.

 

На седьмую ночь смятение уступило место гневу.

 

Страшен гнев обманутого народа. Гнев народа, обманувшего самого себя, был страшен вдвойне.

 

Ослепленные яростью, неслись они, размахивая наточенными копьями и мечами, навстречу вновь спустившимся с гор змиям. Оглушенные внезапным осознанием своей глупости, которая заставляла их каждую зиму из года в год дрожать от страха, они бросались в бой, словно желая теперь в одночасье поквитаться с теми, кто был причиной их бед на протяжении многих веков. Они окружали драконов и, прижав к земле кожистые крылья, обрубали их, лишая возможности спастись бегством. Они поджигали их длинные гривы и выкалывали глаза острыми стрелами, наслаждаясь ревом, который вырывался из груди терзаемого зверя. Вдесятером они бросались на одного дракона, набрасывали веревки на мощное гибкое тело с тем, чтобы связав его, издеваться над его плотью и унижать его дух, мечом вырезая чешуйки из тонких когтистых лап.

 

Слыша рев своих собратьев, все новые и новые змии спускались с гор, все больше и больше драконов оказывалось на широких улицах города. Но гнев лишил людей страха - радостным воем, от которого стыла горячая драконова кровь, встречали они врагов своих. Они дрались, не жалея своих сил и еще меньше жалея своих противников. И тогда драконы стали отступать.

Те, кто еще мог лететь, улетали, издав пронзительный, жалобный рев, словно скорбя о смерти себе подобных. Те, кому люди изранили и прожгли крылья, отступали в лес, что с востока подкрадывался к стенам города. Остальные же, слишком истощенные, слишком истерзанные, чтобы пытаться спастись, лишь бессильно вытягивали длинные шеи и тихо стонали, словно моля людей поскорее окончить их страдания.

 

К рассвету в городе не осталось ни одного живого дракона.

И ни одной улицы, которая не была бы обагрена липкой и все еще теплой драконьей кровью.

 

3.

 

Драконы, наученные горьким опытом своих собратьев, перестали приходить с гор. Те, кто сражался, защищая дом, вернулись в семью и больше никогда не брали в руки оружия. Рыцари же, опьяненные осознанием собственной силы, стали забираться в горы, чтобы там продолжить кровавую битву. Люди гибли от острых когтей и собственной неосторожности, от снежных лавин и слишком низкой температуры. Но драконов гибло еще больше. Это их телами были покрыты острые скалы, это их кровь окрасила снег в нежно-розовым, как зимнее небо на восходе солнца, цвет.

Неизвестно, что двигало ими: чувство ли дома и крови, не дающее покинуть место, где они прожили столько лет, желание ли отомстить тем, кто унизил, склонил к себе их гордую и могучую силу. Только не отступали драконы, не ревели в небесную чернь. Молчаливо и яростно сражались против острых мечей и смазанных ядом стрел, и спокойно смотрели в лицо тому, кто заносил над ними копье, не опуская головы и не закрывая глаза перед ударом.

 

Ночь была темная, грозовая. Дождь хлестал по окнам и черепице, заливал смотровые башенки, бился о стены замка с такой силой, словно во чтобы то ни стало собирался проникнуть внутрь. Сверкали молнии - темнота ночи вдруг разрывалась пополам яркой вспышкой, быстрой, неожиданной, смертоносной. Гром гремел так, что казалось, будто земля собирается расколоться надвое, чтобы из самого своего сердца извергнуть на людей проклятья старого мира.

Лес был тих. Фейри помнили гнев древних богов, и потому сидели смирно, замерев каждый на своем месте, и прислушивались к шуму дождя, словно в ожидании особого, им одним понятного знака. Они знали, что гроза эта - слезы Великих по убитым людьми драконам, предсмертный рев каждого из них. Только злобные друды, спрятавшись в еловых иголках, осмеливались нарушить своими голосами почтительную тишину темного леса.

«Грозовой ребенок, - шептали они, и шепот их проносился, словно ветер, меж ветвей деревьев, - сегодня королева разродится грозовым ребенком».

 

Королева была больна. Ее мучил жар, и потому, вопреки настояниям придворного лекаря, окна в покои ее были распахнуты настежь. Капли дождя попадали ей на лицо и руки, холодив разгоряченную кожу. Перед внутренним взором ее проносились страшные образы - искореженные тела, леса, залитые алой кровью - принося с собой приступы астмы и тошноты. Иногда она вытягивала перед собой руку и, чуть привстав на постели, еле приметно шевелила губами, словно пытаясь кого-то позвать. Но не успевала знахарка склониться, чтобы узнать о воле ее величества, как королева вновь откидывалась на подушки и лежала так долго, закрыв глаза и не находя в себе сил произнести ни звука.

Дитя вот-вот должно было появиться на свет, и она могла лишь молиться о том, чтобы оба они после этого остались живы.

В это же время четверо рыцарей собирались убить последнего дракона.

 

 

Девять лун сменилось с той самой ночи. Девять лун - и вот уже последний дракон, когда-то один из сотен, прячется от своей погибели. Когда-то он сумел сбежать от человеческих копий, покинул родные горы и скрылся в пещерах в самой чаще темного леса. Да только не было ему в этом спасенья - поклялись рыцари не складывать оружия до той поры, пока не будет убит последний из драконова племени. Поклялись - и, исполняя клятву, выслеживали зверя, а когда выследили, всеми правдами и неправдами принялись выманивать его из укрытия.

Две луны не подпускал их к себе змий, а на третью, в ту грозовую ночь, сам вышел к людям, появившись из глубины королевского сада. Рыцари, не ожидавшие увидеть зверя, не сразу взялись за оружие. Вид его был жалок. Густая грива его облезла и клочьями смывалась под напором дождя. Чешуя кровоточила, кожистые крылья были усыпаны гноящимися ранками. Казалось, дракон пришел не принимать смерть, но просить ее, как просят об одолжении старого друга.

Дракон подошел к людям так близко, что они могли видеть свое отражение в его огромных, болезненно-желтых глазах. Он ждал.

Один из рыцарей резко занес над головой наточенный меч. В эту минуту в замке, перекрывая шум уже затихающего дождя, раздался плач новорожденной королевской дочки.

 

4.

 

В честь пятилетия принцессы в замке был устроен осенний бал. По такому случаю он был украшен особым образом: стены увесили маскарадными масками и рыцарскими щитами, двери расписали позолотой - и вот уже отовсюду смотрели на тебя черными глазами-бусинами дикие кошки, расправляли крылья фениксы, кивали белогривыми головами единороги. Со всех концов королевства съезжались почетные гости, чтобы принести свои поздравления королевской дочке и ее матери, и замок постепенно наполнялся смехом, шуршанием пышных юбок, тихим шепотом степенных матрон, которые пришли на праздник единственно затем, чтобы посудачить о приглашенных из соседних земель гостях и восхищенными, звонкими голосами тех самых гостей, даже не подозревающих о том, что за ними пристально наблюдают чьи-то зоркие глаза.

 

Праздник, начинаясь в королевском замке, продолжался на улицах города. На каждом углу стояли палатки, в которых можно было найти вкуснейшие медовые сладости всего за пару медных монет. То тут, то там можно было встретить живописца, или сказочника, или менестреля, пытавшегося в общем радостном гуле заработать себе на пиво. По улицам на огромных деревянных колесах разъезжали небесные акробаты - артисты, приглашенные королем специально ко дню рождения дочки. Они никогда не ходили с пустыми руками, постоянно жонглируя всем, чем только можно. Они взбирались в небо по неизвестно откуда спущенным канатам, так высоко, что совершенно терялись из виду, а после прыгали вниз, проделывая в воздухе невероятно красивые танцевальные па и исчезая за мгновение до того момента, когда они должны были коснуться земли. Девушки, от страха пряча лица в ладонях, со страхом и восхищением смотрели на них сквозь неплотно сжатые пальцы.

 

По улицам гуляли юноши, недавно поступившие на королевскую службу и приехавшие домой всего на несколько дней: они подзывали детей и предлагали им прокатиться верхом, в обмен на поцелуи от их прекрасных матерей. Девушки смущались, отпирались, но часто сдавались и, поддавшись на уговоры своих чад, неловко вытягивали губы или подставляли залитые румянцем щеки для поцелуя.

 

Маленькая девочка одиноко стояла у дверей в красивый, богато украшенный бальный зал. Официальная часть поздравлений и взаимного обмена лестными, обязательными к произношению словами была закончена, и теперь гости были заняты поисками пары для предстоящего вальса. Королевская чета была увлечена разговором с представителем одного из соседних королевств и, кажется, не заботились больше ни о чем.

У входа суетились служанки, и девочка невольно, вполуха слушала их ничем не примечательный для нее разговор:

- Снова фрукты пропали...

- Сколько уже можно, в самом-то деле! Кажется, среди нас появились воры.

- Вот уж нет, - сердито говорила та, что считалась среди них главной, - никогда у служанок моих нечистых рук не было, с роду крошки хлебной с королевского стола не подбирали.

- Но Ренада, с каждым разом пропадает все больше и больше, мы не можем оставить это просто так.

- Ох и разгневается же король, когда узнает..

- Это у тебя день рождения?

 

Голос, произнесший последнюю фразу, был не голосом старых служанок, но голосом ребенка, мальчика, что выглядел едва ли старше маленькой принцессы. Она кивнула, с любопытством рассматривая нового знакомого.

- С днем рождения, - с необычным для ребенка изяществом поклонился мальчик, - можно пригласить тебя на танец?

- Пожалуйста, - улыбнулась принцесса и, оправив платье, позволила ему взять себя за руку. Они вышли к остальным танцующим и закружились - медленнее, чем взрослые, но от того не менее плавно и грациозно.

- Мои родители из соседнего королевства, поэтому к моему дню рождения тоже могут устроить бал, - говорил мальчик, смотря куда-то поверх ее плеча. Вдруг он набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в глубокое озеро, и быстро и восторженно произнес: - Ты очень красивая, красивей всех остальных принцесс в этом замке. Когда-нибудь я обязательно на тебе женюсь!

Девочка радостно засмеялась.

- Ты даже не знаешь моего имени.

- Неправда, - весело ответил принц, заглядывая ей в глаза, - ты Хелли. это все знают.

- Ну, хорошо. А что ты сделаешь, чтобы на мне жениться?

- Я.. - принц на секунду задумался. - Что угодно сделаю!

- Будешь дарить мне дорогие ткани и украшения, и устраивать балы, и приглашать менестрелей, и…

- Все сделаю, - весело и решительно вскрикнул мальчик. Он был очень обрадован тем, что принцесса, казалось, была совсем не против однажды выйти за него замуж. - Я ради тебя готов даже один на один биться с самым свирепым драконом.

- Врешь! Все знают, что последнего дракон был убит в самый день моего рождения. Тоже мне, рыцарь, - дразнилась девочка

- А я, - уверенно отвечал принц, - отыщу еще одного, и убью его в поединке, как делали раньше, лишь бы только ты согласилась выйти за меня замуж.

 

Королева издали задумчиво смотрела на свою дочь.

«Кажется, - еле слышно произнесла она, - однажды они могут составить неплохую пару».

 

5.

 

Праздник закончился. Гости разъехались, со стен сняли картины и щиты и замок вновь стал выглядеть так, как выглядел большую часть года - неприветливо и неуютно. Золотые узоры стерлись с дубовых дверей, железные гвозди, на которые раньше крепились щиты, теперь угрожающе выпирали из каменных стен. Даже маскарадные маски, которые решили оставить на своем месте, теперь выглядели жутко - постепенно выцветающие от холода и сырости, с облетевшими перьями они смотрели прямо перед собой пустыми черными глазницами.

Праздник закончился, и принцесса вновь чувствовала себя одинокой.

 

У Хелли не было братьев и сестер, и потому единственными, на чье общество она могла рассчитывать, были три ее пожилые кормилицы. Они были слишком тревожны и суетливы и, желая угодить королевской чете, всеми силами показывали свою заботу о юной принцессе. Забота их, впрочем, выражалась только в ежедневном многочасовом расчесывании ее кудрей и в неторопливых прогулках - но не по саду, а по длинной террасе, выходившей в его сторону. Сад полюбился девочке, и каждый раз во время таких прогулок она думала только о том, как бы ей хотелось сейчас оказаться там, внизу, в густой тени вишневых и яблоневых деревьев.

 

Однажды, набравшись смелости, она сказала об этом отцу. Девочка была готова услышать отказ, но король, питавший к маленькой дочери особую, странную для монарха слабость, позволил ей иногда в одиночестве спускаться вниз и выходить в сад, взяв при этом с нее честное слово не пытаться играть с городскими детьми.

«Твоих ровесников воспитывают иначе, и сейчас они еще слишком малы, чтобы мы могли разрешать тебе играть с ними. Ты понимаешь?»

Хелли не понимала. Но она слишком робела в присутствии отца, и потому посчитала за лучшее ничего не переспрашивать.

 

В тот вечер небо заволокли облака. Девочка медленно шла, запрокинув голову и прислушиваясь к шуршанию листьев.

- Облака, - чуть слышно бормотала она, не останавливаясь и не отрывая глаз от небесного полога, - появляются только тогда, когда небесные великаны собираются на чаепитие. У них большая и дружная семья, и когда они собираются вместе, то разжигают большой костер и на нем кипятят воду в огромном чайнике, и из его носика вместо пара появляются облака, и…

Принцесса вдруг замолчала, опустила голову и прислушалась. Она подошла к самой ограде сада, туда, где росли густые, но невысокие кустистые деревья, названия которых она не знала.

При полном безветрии их ветви легонько дрожали. Рядом лежало надкусанное яблочко.

 

Хелли подошла ближе, и хотела было, отодвинув кусты, заглянуть внутрь, но вдруг, передумав, сделала шаг назад.

 

Совсем недавно одна из кормилиц рассказала девочке о том, что в замке, по всей видимости, завелись куницы - красивые, но невероятно вредные зверьки, которые так и норовят пробраться в кладовую и перетаскать добрую половину съестных запасов. Хелли никогда не видела куниц, и потому, подталкиваемая любопытством, в тот же вечер по слогам прочитала все, что нашлось прочитать о них в королевской библиотеке, а так же внимательно изучила все картинки, какие предложил ее вниманию миниатюрист. И теперь она точно могла сказать, что маленький белый зверек, юркнувший ближе к ограде, как только она приблизилась, не был обыкновенной куницей. Хотя бы потому, что у куниц не бывает таких длинных и тонких раздвоенных хвостов.

 

На следующий день, перед тем, как пойти в сад, девочка спрятала в широком рукаве платья два маленьких желтых яблочка.

 

6.

 

Каждый вечер девочка пробиралась в сад и, положив возле кустов несколько яблок, или спелых ягод, или поставив внутрь маленькую жестяную миску с пшенной кашей, принималась рассказывать сказки. Это были сказки о несуществующих рыцарях и волшебных путешествиях, о никому не известных людях, показавших себя храбрыми воинами или подлыми трусами. Она рассказывала то, о чем слышала от своих кормилиц, или то, что придумывала сама, вдохновленная пряной теплотой осеннего вечера. Она рассказывала сказки о небесных великанах и звездных фонариках, о лесных духах и таинственных подводных королевствах, и язык ее был легок, плавен и приятен, и каждая новая история казалась реальнее и ярче предыдущей.

В один из таких вечеров, когда девочка протянула руку, чтобы забрать в замок пустую миску, в ладонь ее уткнулся маленький, шершавый и теплый нос.

 

Как узнать дракона? По кожистым крыльям с маленькими коготками, чешуйчатым лапам, острым клыкам?

Тот, кто вышел навстречу Хелли, не был похож на старинные гравюры со своим изображением. Морда в каше, усы, словно в каплях мелких, длинная грива, в которой запутались веточки и листочки. И глаза цвета забродившего меда. Он не выглядел ни грозным, ни опасным, и только вопросительно, чуть склонив набок белоснежную голову, смотрел на маленькую принцессу.

 

Девочка слышала рассказы старших о временах, когда змии держали в страхе целое королевство, и теперь ей не составило большого труда узнать одного из них. Чуть помедлив, она осторожно коснулась драконовой головы.

- Как хорошо, что мы наконец-то встретились.

Дракон неловко повел усами и издал утробный, глухой звук, отдаленно напоминающий мурчание.

 

7.

 

Лишенная родительского внимания, не имеющая возможности свести близкое знакомство с кем-то из своих сверстников, маленькая Хелли нашла друга средь мудрейших существ, когда-либо живших на земле.

С каждым днем они все больше и больше привязывались друг к другу, год от года росла и крепла их сердечная связь. Бывало, что она спускалась в сад вместе с рассветом, чтобы уйти оттуда лишь поздно вечером, когда в небе вспыхнут первые неяркие звезды. Она читала ученые книги и рассказывала удивительные сказки, а дракон делился с ней секретами лесного народа и утешал в минуты сердечной грусти, бережно обнимая девочку своими лапами.

 

Как понимали они друг друга - нам то не ведомо, а те, кому ведомо было, ничего уже не могут рассказать; возможно, то был язык, который известен всем существам, наделенным живым и чувствующим сердцем. Возможно, души их со временем стали так близки, что научились понимать друг друга, не прибегая к помощи слов. Так или иначе, но они, столь непохожие друг на друга, вместе росли и вместе познавали мир, который никогда не знал более крепкой и нежной дружбы.

 

Когда принцесса стала достаточно взрослой для того, чтобы одной покидать замок, а дракон стал слишком велик, чтобы довольствоваться королевским садом, они нашли для него место в самой чаще темного леса - там, где его не могли бы найти случайно заплутавшие горожане. Хелли не хватало своего друга, и потому она старалась наведываться туда как можно чаще. И каждый раз дракон встречал ее новой историей.

 

- Когда-то на месте этого леса был другой лес, более дикий и более непроходимый, чем теперь. И однажды лес этот выгорел дотла. Огонь неистовствовал семнадцать дней и семнадцать ночей, а когда, наконец, потух, там, где когда-то рос дремучий лес, где жили злобные друды и где укрывались от охотников ведьмы, простиралась покрытая золой пустыня.

Но пожар уничтожил не все: посреди громадного пепелища остались лежать еловая шишечка и обгоревшее яйцо маленькой пеночки. Птенец, прячущийся в яйце, не погиб, но пламя изменило его, и когда скорлупа треснула на свет появилась прелестная птица с огненно-золотистым оперением. Так родился первый на свете феникс.

Слезы феникса обладают целебной силой, и слезы первой волшебной птицы смогли исцелить семена еловой шишки. И одно из них выросло хвойным деревом, которое после стали называть не иначе как arbor spem, что означает…

 

- Дерево, дающее надежду, - послушно перевела Хелли. Дракон кивнул.

 

- Говорят, что и ныне растет это дерево в уже новом, молодом темном лесу. Много бродит по миру лживых толков, но это - истинная правда. Если когда-нибудь, - золотые драконовы глаза встретились с изумрудными глазами девушки, - если когда-нибудь я не смогу помочь тебе - просто дождись весны и найди его, ибо говорят также, что по весне цветут его хвойные ветви, и что может оно тогда исполнить любое твое желание.

- Ты всегда умел помочь мне, найти нужные слова и подсказать верное решение. Разве теперь ты хочешь покинуть меня?

Дракон ласково ткнулся носом ей в плечо.

- Я всего лишь забочусь о тебе - никогда нельзя знать, что готовит для тебя судьба. Но неужели ты правда думаешь, что я сам когда-нибудь смогу тебя оставить?

Хелли, едва дослушав до конца, бросилась на шею любимому другу.

 

8.

 

Каждое утро принцесса просыпалась и первым делом выбегала в сад, чтобы, подойдя к ограде, увидеть за ней усатую драконью мордочку. Каждое утро он прилетал из темного леса и только повидавшись с ней уходил к своим драконовым делам.

Эта милая традиция нравилась Хелли, и каждый вечер девушку грела мысль, что скоро она вновь увидит своего друга.

 

Но однажды утром дракон не прилетел.

Она прождала в саду до самого полудня, пропустив общий семейный завтрак и здорово встревожив короля. Она стояла, прижавшись лбом к металлическим прутьям в том месте, где дракон обычно просовывал свою красивую голову, чтобы легонько дотронуться теплым носом до ее лба. Непонятная, странная, неизвестная ей доселе тревога охватила ее, не давала двинуться с места.

 

Как во сне вернулась она в свои покои, опираясь на локоть нашедшей ее королевы. Ей казалось, что мать говорила о чем-то важном: голос ее был спокойным, но настойчивым, словно она каждую минуту ждала от дочери сопротивления ее словам. Но Хелли не слышала ее - она все раздумывала о том, что могло помешать дракону встретить ее сегодня.

 

Девушка не помнила, как оказалась у входа в бальный зал в одном из своих выходных платьев. Рядом, чуть сжимая ее руку, стояла королева.

- Его отец - влиятельный человек, помни это, дорогая. К тому же, вы неплохо ладили в детстве.

- О чем вы? - Не слишком вежливо переспросила принцесса. Она вдруг почувствовала такую слабость, что едва ли удержалась бы на ногах, если бы вовремя не схватилась за поданную ей руку. - Кажется, я не здорова. Могу ли я сейчас…

- Милая моя, - королева обняла дочь за плечи, - даю слово, ты вернешься в свои покои сразу же после встречи с принцем. Постарайся ему понравится, и если повезет, он все еще будет рад взять тебя в жены. Пойми, дорогая, это очень важно для судьбы всего нашего королевства, - продолжала она, разворачивая и слегка подталкивая Хелли в сторону двери. - Иди же. У него для тебя сюрприз.

- Сюрприз?

 

Если бы Хелли была способна осмотреться вокруг, она непременно отметила бы, что зал был украшен точь-в-точь так же, как в пятый день ее рождения. Те же дикие кошки и единороги, те же маскарадные маски с пустыми глазницами. И тот же принц, который, уже не будучи маленьким мальчиком, все так же с улыбкой говорил что-то о драконах и о том, что он сделает все, чтобы она согласилась стать его женой.

 

Но единственным, на что могла смотреть Хелли, была израненная, истерзанная, вся в запекшейся крови голова ее любимого друга.

 

 

9.

 

 

Души людей окутывают страх и ненависть. Они возносят молитвы к богам, в которых никогда не верили, взывают к святым, имен которых никогда не слышали. Они просят защиты у земного и у небесного, они плачут от страха и растирают ноги, скованные нервной судорогой.

Но стоит только показаться королевской чете - они изображают на лицах радость, и целуют монаршие руки, и взывают с искренним, неподдельным обожанием в голосе:

- Боже, храни короля!

И каждый добавляет (самые смелые шепчут вслух, веря, что озвученная молитва дойдет до небес быстрее): хорони королеву.

 

Говорят, что привез король невесту из той страны, что лежит меж вершинами горными и темным лесом. Говорят, что еще в детстве раннем были они сосватаны - мальчиком юным влюбился король в нее без памяти, и поклялся тогда однажды сделать ее своей женой. Годами выслеживал он остатки драконова племени, что издавна врагами того королевства слыли, и не успокоился, пока не убил последнего из них и не принес невесте своей его отсеченную голову.

Да только не была рада подвигу королева, не бросилась на шею храброму рыцарю, не поклялась ему тут же в вечной своей верности. Говорят, что была она невеста змииная, и убил он тогда не просто дракона, но ее возлюбленного.

 

Правду ли говорят, так ли болтают - никому не ведомо, да только не спокойно людям с этакой королевой. А король влюблен в нее без памяти, пылинки сдувает, мысли худые в ее сторону запрещает. Все, говорит, сплетни пустые.

 

Да только видят люди, как иногда, зимними ночами, над спящим городом пролетает змииный силуэт.

* * *

 

Королева может часами смотреть в окна своих покоев - единственные, выходящие на запад, туда, где на горизонте виднеется с детства знакомый ей темный лес.

- Потерпи, - говорит ей король, думая, что она всего лишь скучает по родным местам, - совсем скоро мы отправимся туда вместе.

Хелли кивает. И чувствует, как поднимаются в сердце боль и ненависть, разбуженные звуками его голоса.

«Нужно дождаться весны, - повторяет она дорогие сердцу слова, - просто дождаться весны и найти то дерево, и тогда цветущие хвойные ветви исполнят единственное твое желание».

Боль проступает сквозь кожу маленькими чешуйками, гнев добавляет золота в изумрудные глаза.

Королева закрывает глаза и шепчет, словно надеясь, что озвученная молитва дойдет до небес быстрее:

- Господи Боже, как я устала быть человеком.

 

 

 

Примечания:

(1) производное от слова «змий», как иногда называют драконов.

1. Змииная - производное от слова «змий», как иногда называют драконов.