Пепельные цветы

 

 

 

Стебли пепельных цветов змеями шевелились под ногами, угольными потеками спускались с деревьев и извивались ожившим в темноте морем. Небо пульсировало тусклым светом, cилуэты кровоточащего мира то появлялись во всем великолепии скользящих серебристых бликов, то погружались во мрак - бескрайний, шелестящий зубцами лепестков в стылом воздухе.

Садовник шел в сторону обглоданной тучами луны, устало хлюпая костлявыми ступнями. Шаг за шагом цветы копошились оживленней. Корни деревьев набухали, кора поскрипывала от напиравшей изнутри влаги. Справа и слева слышались сухие щелчки, вдоль стволов пробегали змеи серых трещин. Оттуда вываливались дымящиеся внутренности — все те же пепельные цветы, переставшие удерживать форму дерева. Стволы перегибались пополам, шипящие ветки шлепали вниз и растекались под ногами блестящими лужицами.

Будто бы сам лунный свет обрел душу и теперь пожирал раскинувшийся Сад, истаивающий пятном болота.

 

В холодной пустоте

Дрожат осколки лепестков

Разбившегося солнца.

Лохмотьями души укрою

Угасший пепельный цветок.

 

Строчки сами собой появлялись в голове всякий раз, когда на Изнанке распускался новый цветок. Сад чувствовал его и будто сходил с ума, рассыпался червями стеблей и отчаянно царапал коросту земли. Скорее, скорее - расковырять глину, оказаться с другой стороны, вытащить цветок, спасти. Казалось, даже воздух наполнялся отчаяньем, густел и закручивался, утыкаясь далеко вперед когтем дрожащей дымки.

Садовник брел по истоптанной тропе, и каждый шаг отдавался в нем мельтешащей старостью. Спутанные лохмотья стягивали движения, пальцы дрожали, и глубоко внутри разрасталось шершавое пятно страха.

В этот раз точно не вернется.

Слишком дряхлый. Слишком медленный.

Слишком уставший.

Но Сад считал иначе, его воля требовала идти к цветку, и цветок ожидал, прячась лезвиями лепестков в трещине между мирами.

Мысли наползали друг на друга, уводя в лабиринты памяти. Их полусонный шепот убаюкивал в своей тусклой колыбели. Садовник не замечал поворотов, не замечал скользящего пятна луны, как внезапно почва ушла из-под ног, и его тело по шею ухнуло в слякоть.

Он заколотил руками, хватая обвалившийся край тропы.

Ладони скользили лишь по холодной смолистой массе.

Граница трясины уползала дальше, подбираясь к деревьям.

Наконец под ногами проскочило что-то твердое. Садовник оттолкнулся и рухнул грудью на переплетения корней. Вытянув руки, он зацарапал пальцами. Почва шевелилась и хлюпала пузырями, словно живое существо, обхватившее сзади липким языком.

Упершись в скользкое подножие, он вылез на берег и поспешно затопал прочь. По промокшей одежде сползали крючки стеблей, падая вниз извивающимися жгутами. Иссохшие бутоны колотили по земле, словно в желании разбиться, остаться графитовым отпечатком.

Только трясина скрылась из глаз, Садовник остановился и прислушался.

За прожитое в Саду время он научился различать дыхание пепельных цветов, что двигалось волнами по воздуху, соединяясь и разветвляясь, исчезая в бесконечных завитках пространства. Сейчас оно нашептывало - среди леса расползается пятно, поглощая весь мир. А в центре этого пятна распустился новый цветок.

И если его не сорвать, Сад может погибнуть.

Как знать, может Тварь протиснется в щель между мирами, или прогрызет ее… вылезет из мутной дегтяной топи, и ее цепкие конечности…

Садовник тряхнул головой, прогоняя мрачные мысли. Да, к цветку не подобраться. Придется искать его на Изнанке, а торчать там - приятного мало. Но у пространства на Изнанке и в Саду схожие ориентиры. Поиски - не такое уж невозможное дело. Если внимательно смотреть по сторонам и прощупывать ткань, то можно запутать Тварь и вернуться назад.

Он прибавил шагу, вспоминая кратчайшую дорогу к Хижине.

Деревья кренились и шлепались вниз мокрыми плетьми. Ветви расползались в сторону, будто их ничто не скрепляло.

За спиной таяли очертания мира, скатываясь чернильными каплями в хлюпающую воронку.

 

***

 

Хижина была особенным местом. Она находилась на пересечении троп, но Садовник не смог бы указать точно - был ли это центр Сада или всего лишь одно из потаенных мест. Отсюда разбегалось множество путей - древних, истоптанных ногами других хранителей. Он не встречал ни одного из них, но не сомневался в их существовании, потому что Хижину построили не его руки.

Садовник набрел на нее случайно.

Хранители сложили ее из обломков рыхлого материала, которого здесь никогда не было, но на Изнанке - полным полно. Сухой, плоский, он с хрустом ломался, если перегнуть пополам. Материал рос из ткани сам собой, вытягиваясь к небу стволами и ветками, будто плывущее под луною видение.

Но гораздо больше Хижины его заинтересовали предметы, лежащие внутри.

Самыми необычными среди них были тонкие листья правильной формы: хрупкие - достаточно сжать в ладони - и останется лишь серый комок. Они лежали друг на друге ровной стопкой, и половину расцарапывали ряды углублений, куда было залито темное вещество. Садовник долго раздумывал о назначении листьев. Он наблюдал за ними, сминал, бросал под ноги и топтал. Никакого толка.

Зачем хранители тратили время, чтобы вытащить их с Изнанки?

Он вел пальцем по корявым бороздкам, и углубления стали складываться в линии, а линии - в разделенные и отличные друг от друга знаки. Каждый знак превращался в образ, настолько яркий, что казалось, еще чуть чуть - и он вырвется наружу сверкающим светом.

Словно там спряталась еще одна луна, и она тоже хотела освещать мир.

Он уже встречал такие образы - на Изнанке. За мгновение до того, как сорвать цветок, когда его пальцы касались стебля, в голове проносились тысячи видений. Он видел мир, которые нельзя было назвать Садом или Изнанкой, мир, полный различных существ. Двуногие, четырехногие, в одежде и без, они жили в собственном Саду. Там сияло две луны - одна была далекой и жаркой, а вторая близкой и холодной, и обе походили на размазанную в небе кляксу. В том мире листья с черточками значили многое - посмотрев на них, существа начинали вести себя по-другому. Они строили особенные хижины - высокие колонны. И хотя колонны выглядели как стебли без бутонов, вымахивали они выше деревьев.

От черточек исходило тепло, которое Садовник почувствовал, когда однажды заключенные в линиях образы сложились цепочкой:

 

Тропам нет числа...

Змеясь в потеках Сада

Уводят вдаль меня

Царапины сомнений

Под бледное пятно луны.

 

Увиденное захлестнуло его невероятными картинами - когда-то давно другое существо смогло пережить то, что сейчас переживает он. Оно разобрало дыхание цветов и начертило свои предчувствия, страхи и сомнения.

Откуда приходят хранители, зачем следят за Садом, где умирают... в паутине туманов Изнанки, в пасти Твари или на пересечениях далеких троп?

Образы испещряли листья, но ни один не приносил ответов, только мысли и вопросы. Некоторые уже появлялись в голове Садовника раньше, некоторые он и сам хотел бы нацарапать, только не получалось сложить их в законченную форму.

Рядом с листьями лежала вытянутая прозрачная щепка с тонким черным хребтом. Кончик хребта торчал наружу, и когда Садовник касался им чистого листка, там оставалась извилистая бороздка с угольной линией.

Но что делать дальше, если все в голове разрозненно, и не срастается между собой? Как собрать из этого цепочку?

Даже сейчас, подходя к Хижине, он перебирал в памяти любимые сочетания. Сменяясь, они сверкали отточенными гранями, тревожа мысли.

Но Сад упрашивал о новом цветке, и его ждал только путь на Изнанку.

Долгое время Садовник путешествовал туда с помощью Шеста, который также нашел в Хижине. Шест выглядел угрожающе: длинный, с полосой прочного материала, оттопыренной на одном из концов. Остро заточенная кромка легко прорезала волокна между мирами, и это было очень удобно - раньше приходилось рвать ткань руками. Путешествия тянулись долго и болезненно.

Позже в Хижине нашлась вещь получше.

Со стороны она выглядела неказисто: две короткие черные трубки, одна боком на другой, с небольшим крючком, торчащем на пересечении. Предмет идеально ложился в руку и оттягивал ладонь. Садовник долго вертел его перед собой, заглядывал в прорези, но не мог понять как им пользоваться. Пока случайно не нажал на крючок. К его удивлению вещь проснулась и выплюнула кусок огня, свирепо шлепнувшийся в ближайшее дерево.

В волокнистой ране раскуроченного ствола тут же закопошились стебли, затягивая вырванное нутро. Воздух задрожал от беззвучного крика.

После этого случая Садовник стал относиться к вещи осторожней. Изучив трубки, он нашел в одной из них щепу с посаженными на нее вытянутыми бусинами, которые, видимо, и плевались огнем. Когда на Изнанке ему попадались схожие бусины, он подбирал их и прятал в одежде, потому что с Плюющимся, как Садовник окрестил про себя вещь, путешествовать через ткань было невероятно просто. И это настораживало. Казалось, каждое путешествие может стать последним, если сам Плюющийся того захочет.

Вот и сейчас, взяв Его в руки, Садовник ощутил трепет.

Плюющийся пугал больше Твари. Коварная незаметная щель между мирами. Чудовищная сила, готовая одним движением растерзать существующее.

Дыхание пепельных цветов стало отчетливее. Они тоже боялись Его, но в то же время испытывали к Нему болезненное притяжение. Он избавлял их от болот и приносил из другого мира новые цветы.

Посмотрев в глубину переплетений стволов и троп, Садовник поднял Плюющегося и приставил к голове. Даже через холод и спокойствие он ощущал шепот спящего внутри чудовища. Будто бы сквозь прорези трубок к нему полз тонкий липкий язык, пробуя на вкус пространство, выискивая жертву, чтобы проломить ее насквозь, опалить едким дымом.

Болото звало. Звал цветок.

Закрыв глаза, Садовник нажал на крючок.

На мгновение все вокруг вспыхнуло, будто сожженное лунным светом, и в эту ослепительную пустоту хлынули потоки мрака, стремясь ручьями вдоль деревьев. Они соединялись в контур грязного оттиска, сквозь который штрихами проступали очертания Сада.

Линии таяли и стекали под упавшее на землю тело. Все вокруг теряло ориентиры и формы, расплывалось мутными пятнами и ползло, сочилось в другой мир через проломанную голову.

Садовник устало пошевелил пальцами, почти не чувствуя рук, и попробовал закрыть глаза. Веки не желали смыкаться. Ему оставалось только смотреть и надеяться, что видение скоро исчезнет, и его сущность наконец перетечет на Изнанку.

Казалось, будто умирающему миру нет и не будет конца, и он целую вечность пролежит здесь, под занозой выдавленной из неба луны. Но сначала в темноте утонули деревья, а потом пропала и луна.

 

***

 

Изнанка появлялась мучительно долго. Через решетчатые волокна проступали смутные контуры - неровные, плывущие в облаках тумана. Огромные недвижные колонны, огибаемые матовыми полосами путей, где как в лабиринте шныряли предметы и существа.

Они пролетали дрожащими пятнами света, расчеркивая призрачную пелену.

Садовник поднялся и попробовал сделать шаг. Сколько ни путешествуй на Изнанку, а все никак не привыкнуть, что здесь тело становится легким. Даже одежда истончается и развевается паутиной под порывами ветра, будто намереваясь слиться с воздухом, утонуть в густой мгле. Сквозь бледную пленку кожи просвечивают кости, покрытые слюной блестящей слизи.

Кажется, кости живут сами по себе и двигаются в теле подобно червям.

В нескольких шагах от Садовника лежала груда чернеющей плоти, в которой с трудом угадывались очертания тела. Искрученное, переломленное в суставах, выплюнутое неровным угольным мазком в пустоту. Волокна наползали друг на друга, скатываясь в огромный колышущийся ком.

Плоть, что принадлежала ему в мире пепельных цветов, вытекла сквозь дыру в голове, налипла на поверхность Изнанки и пульсировала в полотне ткани.

Привлекая Тварь.

Садовник скользнул взглядом по раскинувшемуся мареву и принюхался. Сквозь воздух тянулся аромат распустившегося бутона, царапая клочья тумана маленькими острыми коготками. Вместе с ним кралась почти осязаемая тревога, оседая пылью на серые клубы облаков.

Склонившись над плотью, он погрузил туда руки и потянул.

Тягучая слизь огибала пальцы и норовила вывалиться из ладоней, но Садовник перехватил ее удобней и закинул на плечо. Протянув руку, он уцепился за поверхность ближайшей колонны.

Странное ощущение. Ладонь проходила сквозь материю легко, будто через туман, но в то же время прилипала к ней. Словно на самом деле он просовывал руку под материю, и стоило только напрячь пальцы - они цеплялись за невидимые волокна.

Ткань лежала вплотную к пространству Изнанки, поэтому он мог пересекать любые линии и поверхности так, словно их не существовало.

Садовник сжал волокна и дернул на себя. Тело оторвалось от земли и взлетело вверх. Ступни отталкивались от серых граней, помогая взобраться еще выше.

Земля скрылась в полотне сумрака.

Высоко впереди строение обрывалось, и через несколько мгновений он поравнялся с вершиной колонны. Ее поверхность тянулась широкой полосой и, казалось, отсюда исходило тепло, принесенное далекой жаркой луной. Садовник сбросил ношу с плеча.

Тварь не должна найти. Она редко заползает наверх, внизу проще охотиться.

Может, из-за распустившегося цветка она даже не заметила его появления? Проверять не хотелось.

Да и здесь будет куда проще отыскать плоть по возвращению назад.

При мысли о возвращении лохмотья зашевелились и потянулись к скомканной массе, желая приникнуть к ней, впитать сочащуюся черноту в переплетения нитей.

Садовник одернул их и отошел в сторону.

Еще не время.

Только бы добраться до цветка раньше Твари.

Он остановился у самого края, взглянул на раскинувшийся внизу туман, и в мыслях всплыли образы из листьев Хижины:

 

Замрет пространство

Затянутое линиями

Вчерченными вверх -

Как трещины земли,

Проломанные в небо.

 

Садовник обхватил запястье, унимая разыгравшуюся дрожь.

Сумрачная красота Изнанки несла с собой особенную прелесть - все внутри замирало, когда она касалась мыслей и чувств. Казалось, только в таком призрачном мире и могли появиться цветы.

Раскинув руки, он оттолкнулся от края и прыгнул в пустоту. Тело понеслось вниз. Полосы тряпья развевались за спиной, теряясь клочьями в свинцовой пелене. Кончики пальцев проникали под саван Изнанки, сжимались подобно сухим скрученным веткам, цепляясь за волокна между мирами и бросая его дальше.

Скользя медленно, плавно, будто только-только оторвавшийся лепесток, Садовник летел сквозь дремлющий воздух. Его путь тянулся через клубящийся сумрак.

Ленты туманов вытекали из распоротого брюха туч и закручивались спиралями. Подергиваясь мелкой рябью, они вели вперед, притягиваемые невидимой силой.

Там, в расщелине между мирами, рос новый цветок.

 

***

 

Пройдя сквозь поверхность колонны, Садовник оказался в длинном коридоре, пересекавшимся впереди с другими пустотами. Существа Изнанки одинаково выращивали хижины-колонны - протачивали внутри проходы, которые выводили к маленьким вытянутым камерам. Камеры были для них собственным маленьким миром, и чаще всего существа жили там сообща.

Их любимое занятие казалось очень странным: подойти друг к другу начать шевелить прорезью в нижней части головы.

Они не замечали семена цветов друг у друга в груди. Порой ростки так и не пробивались, порой наружу торчали стебли, но и те будто расплывались в воздухе. Рано или поздно каждое существо останавливалось и замирало, готовое разложиться и протечь в ткань. От тел оставалось немного: только кости и побеги цветов.

Но если кости уходили вслед за плотью, то побеги не успевали - их пожирала Тварь.

Распускались лишь единицы.

Их и собирал Садовник, уносил в мир Сада, где те засыхали и становились пепельными цветами, что движутся сами по себе, вплетаясь в стволы и ветви, будто припоминая существовавшие когда-то формы и пытаясь воссоздать их в совершенном великолепии, видимом только им.

Существа предчувствовали, когда их время заканчивалось, и собирались внутри особенных колонн. На вид эти колонны ничем не отличались от других, но камеры в их полостях почти всегда были пустыми, и в каждой находилось что-то вроде помоста. Существа ложились туда и иногда так и угасали, почти не шевелясь, лишь изредка поглядывая из стороны в сторону. Казалось, их глаза замечали, как мир вокруг пропадает, затягивается мутной пеленой и становится таким, каким он существовал для Садовника. Они чувствовали, как рядом пульсирует ткань, дышит под поверхностями колонн и камер, выпирает шероховатыми выступами из воздуха и прислушивается, готовая вплести обветшалые тела в свое полотно.

Садовник думал о них как об уходящих в ткань.

Он ступал по коридору, невидимый взорам жителей Изнанки. Один за другим существа в камерах наклоняли головы и присматривались, будто перед ними проступал его силуэт, размазанный дрожащей дымкой.

У некоторых из груди торчали скрученные стебли, что хотели прорасти, но беспомощно застряли в свинцовой мгле.

Марево впереди колыхалось, туман перетекал между волокнами ткани и очертаниями мира, и воздух ощупывал поверхности невидимыми пальцами. Садовник видел, как сквозь границы камер пробираются клубящиеся завитки, набухая и пропитывая все вокруг шелестящим дыханием.

Он зашел в одну из камер, и пространство расступилось, растеклось по граням и поверхностям, явив уходящего в ткань.

Лежащий ничем не отличался от остальных. Разве что немного длиннее и совершенно исхудалый. Такие же глаза, руки, ноги… но в его груди зияла мертвеющая впадина, откуда рос необычайно огромный цветок.

Его стебель медленно покачивался в потоках тумана, ослепительно сияя, будто бы наполненный изнутри лунным светом. Серебристая линия стебля заканчивалась бутоном, распахнувшимся в ширину раскрытых ладоней. Лепестки подрагивали и слегка сжимались, будто пальцы руки.

Казалось, цветок рос отдельно от существа, но впитывал всю его внутреннюю сущность, становясь чем-то невероятно сильным и крепким, пуская корни в реальность и разрастаясь вне времени.

По телу Садовника пробежал трепет.

Цветок не походил ни на один из виденных им ранее. Он был настолько совершенен, что казался отдельным миром, живущим по своим законам и правилам.

Прекрасным и теплым миром, где Садовник и сам хотел бы оказаться.

Он протянул руку и коснулся стебля.

Это самый странный момент в его путешествиях. Только кончики пальцев притрагиваются к поверхности цветка - все вокруг перестает существовать. Он будто оказывается внутри уходящего в ткань, и голова наполняется бесконечностью узоров из образов и чувств.

Вот и теперь - непонятные, неразделимые между собой, они проходили насквозь, принося обрывки иного существования. Откуда-то появлялись бессмысленные понятия: “детство”, “родители”, “любовь”... связывались между собой, отчего внутри все замирало щемящей тоской: “Господи, какой же красивый этот мир...”, “Давай сядем здесь, в тени… так прохладно, приятно...”, “Я знаю, это не очень хорошие стихи, но я хочу, чтобы ты их прочитала...”

Он видел как существа собираются вокруг него, чтобы принять в дар осколки чувств, нацарапанные на тонких листьях. У них в груди пробивались, росли семена цветов, обретая силу и желание стать такими же прекрасными, как и цветок в его груди.

 

Прядью серебристого луча

Внеси меня, луна,

Под сень деревьев сада.

В его укромной тишине

Хочу молчать и я.

 

Садовник не понимал, были ли эти образы образами лежащего существа, или они просто сцеплялись в голове привычными сочетаниями и понятиями, но то, что их сущность исходила из цветка - в этом он не сомневался.

Водоворот воспоминаний тянул дальше.

Внутри уходящего в ткань разрастались странные пятна: мрачные, хищные, поглощающие тело без остатка. Пятна требовали все больше плоти и подбирались к цветку. Уходящий в ткань перестал ходить и лег в пустую камеру. Его глаза смотрели вверх, на шероховатую белезну фальшивого неба, где с засохшего отростка свисала одинокая искра луны. Мысли полнились тоской о том, что после “болезни” его сущность распадется, просочится в ткань и больше ни с кем не поделится своими чувствами.

Пятна сожрали тело почти целиком.

Больше ничего не осталось, кроме угасающей воли.

Садовник обхватил стебель и потянул на себя.

Уходящий в ткань приподнялся и уставился на Садовника, словно наяву увидев его фигуру - скелет, обтянутый пленкой кожи.

И упал обратно, затихнув.

Тело существа все еще находилось на Изнанке, но его волокна уже начали расплетаться.

Садовника наполнили тоска и сожаление. Цветы были невероятно прекрасны в груди существ... но каждый ему приходилось срывать, потому что существа больше не могли их защитить.

Он отодвинул в сторону складки тряпья и прислонил к ним сияющее растение. Лоскуты моментально обхватили стебель и мягко потянули внутрь, заползая клочками лент на лепестки.

Скоро цветок полностью скрылся, остался лишь нарост в рваной материи, будто тонкий шрам.

Садовник вышел из камеры и двинулся по проходу. Ему навстречу бежали обитатели колонны, услышавшие ушедшего собрата. Казалось, от топота их ног поверхности коридора прогибалась и вибрировала.

Остановившись, он присмотрелся к клубам тумана.

Свинцовые потеки завивались и струились вниз, будто что-то их туда затягивало. Пространство оседало и сворачивалось, повиснув на волокнах ткани, готовое вот-вот оторваться.

Существа не замечали тягучего воздуха, не замечали изменений. Но в их глазах мелькала тревога, предчувствие чего-то недоброго.

В голове Садовника всплыл древний образ, пришедший когда-то со многими сорванными цветами, образ, который он никогда бы не решился нарисовать в мыслях всуе, боясь привлечь к себе ее внимание.

Т-в-а-р-ь…

 

***

 

Она была здесь, она карабкалась, впиваясь заскорузлыми конечностями в пространство, царапая его, разрывая и оставляя за собой болтающиеся клочки незаживающих трещин.

Как можно тише, Садовник продолжил ступать дальше, направляясь к перегородке, отделявшей коридор от плывущих снаружи облаков. Тварь не должна его заметить. Она не может пройти мимо несозревших цветков - наверняка вынюхивает их, заливая слюной распахнутые грудные клетки и высасывая оттуда семена.

Главное - не бежать. Она почувствует, как дрожит туман, как потоки льнут к спрятанному в одежде соцветию - и сразу бросится сюда, кромсая и разламывая все на пути.

Перегородка приближалась.

Садовник уже мог различить ее зернистую поверхность. А там, за нею - открытый мир.

Коридор выгнулся, линии искривились и поползли вглубь, натягивая волокна. Перегородка исказилась, превратившись в смятое пятно.

Пальцы сжались крепче.

Еще немного…

Почти выбрался…

Садовник почувствовал, как от напряжения ткань задрожала, и по ней побежали волны, сотрясая колонну далеко вперед и вниз.

Оттуда сжатым плевком вылетел шероховатый рев, разрезая полости сетью линий-шрамов. Поверхности располосовало ранами, стянутыми хлипкими нитями тумана, и Тварь поползла вверх, отталкиваясь от стонущих волокон.

Садовник рванул вперед, судорожно цепляя складки исковерканной Изнанки. Обернувшись, он увидел, как в жерле коридора появилась гигантская узловатая голова, покрытая пленкой язв и трещин. Разлагающаяся плоть тянулась струями гнили в пространство и истаивала - Изнанка всасывала ее, подобно болоту.

Тварь распахнула изувеченную пасть, и оттуда хлынули тонкие серые плети, впиваясь в стены. Из-под головы полезло туловище, испещренное огромными когтистыми конечностями.

Конечности заскребли вперед, и возбужденные ленты языков потянулись вдоль полостей коридора...

Садовник прорвался через перегородку и полетел вниз.

Не оборачиваться назад! Не оборачиваться!

Иначе… иначе…

Он не знал, что произойдет иначе.

Воздух со свистом скользил по одежде и хлопал за спиной. Ладони хватали ткань, царапая волокна. Материя натягивалась и трещала.

Напрягшись, он вцепился крепче и дернул на себя. Пелена облаков дрожала и вырывала руки, но Садовник справился и взмыл вперед и вверх. Клочья тумана разбежались в стороны и закрутились, будто в огромном калейдоскопе.

Перед глазами маячила колонна с лежащей сверху плотью.

Мгла вокруг кренилась и сминалась, меняя местами верх и низ.

Обернувшись, Садовник увидел как в изогнутом воздухе извивается гигантская угольно-черная лента Твари - царапает облака, облизывает туман, чувствуя аромат цветка, и роняет слюну в пелену облаков.

Не успеет… не успеет.

Оттолкнувшись из последних сил, Садовник рухнул на кувыркающуюся вершину и пополз к плоти. Лоскуты одежды потянулись вперед и прильнули к расползшейся массе, жадно всасывая ее. Чернильная материя заструилась в тело, заполняя пустоты между костями и кожей.

Но Тварь уже была здесь.

Змеи языков коснулись колонны и заскользили к цветку в одежде...

Садовник сжал хлюпающую плоть, вырвал из нее кусок и бросил прямо в распахнутый зев.

Языки обхватили ошметок мяса и моментально втянули его внутрь. Пасть захлопнулась, разбрызгав едкую слюну. Тварь подалась назад и повалилась вниз, отцепившись от волокон ткани. Узлы ее тела свернулись, сжались словно ладонь, и крючья когтей впились в торчащую изо рта черноту, потроша на части, раздирая...

Вечно разрастающаяся, вечно разлагающаяся, в вечном желании пожирать и продолжать существовать, чтобы, наконец, целиком проглотить Изнанку и раствориться вместе с ней.

Она все падала и падала, пока не скрылась в тумане.

Садовник закрыл глаза.

Бледная кожа темнела и наливалась плотью. Холодному воздуху становилось все труднее удерживать измученное тело. Оно тяжелело, будто наливающаяся капля росы, готовая вот-вот сорваться с листа и упасть далеко-далеко, в другой мир.

 

***

 

Одной рукой разорвать одежду было невероятно сложно - лоскуты убегали и прятались в складках. На месте другой зияла черная впадина с торчащими оттуда стеблями. Стебли шевелились и вылезали наружу, покидали изувеченное жилище, шлепались под ноги и уползали в Сад, где сливались с деревьями.

Извернувшись, Садовник придавил отрепья ногой и все царапал, царапал лохмотья, пока наружу не показался цветок.

Осторожно ухватив стебель у основания, он вытащил его и в усталости закрыл глаза.

Казалось, будто такое происходило уже множество раз, и он видит воспоминания еще одного существа.

Он сам - порождение Сада, и тоже готов распасться на куски и стать ветвями или корой.

В этом не было боли или печали, просто… так происходит.

Рано или поздно время подходит к концу.

Он положил цветок у подножия ближайшего дерева и стал ждать.

Совсем скоро сияние угаснет, растение свернется в бутон и выцветет, покроется пленкой пепла. Станет таким же, как и все остальное здесь - омертвелым и существующим одновременно.

Стоило ли отдавать Твари часть тела ради одного цветка?

Казалось, ничего глупее и в голову прийти не могло.

Но растение продолжало сиять.

К нему начали сползаться пепельные цветы. Стебли срастались между собой в скелет, налипали друг на друга, и вот на земле уже лежала фигура, пока еще неоформленная, неокрепшая, но уже знакомая.

С удивлением Садовник понял, что перед ним рождается новый хранитель, который будет следить за миром цветов, когда его не станет.

В голове закрутился вихрь образов и вопросов.

Будет ли новый хранитель иметь хоть частичку его мыслей и чувств? Сможет ли убежать от разрастающейся Твари и продолжить искать соцветия среди уходящих в ткань… Он не знал, но был уверен в одном - сущность цветка не даст ему сломаться, оступиться или сделать что-то не так.

Но если хоть один принесенный цветок способен сиять вечно… может быть… может быть…

Может быть однажды Сад расцветет по-настоящему?

Может быть, каждый пепельный цветок однажды распустится, засверкает и явит свою истинную сущность?

О, что это будет за Сад!

Вечный в своей непреходящей красоте, сияющий ярче луны.

 

Однажды слезы высохнут,

Ветер пронесется меж деревьев,

И на ветвях проступят листья.

И даже если вечность ждать придется,

Я знаю, сад мой расцветет.

 

Цепочка образов проступила так отчетливо, что Садовник закрыл глаза от восторга. Он не хотел ничего видеть - только наслаждаться, наслаждаться красотой, что проросла в мыслях и была такой осязаемой… такой настоящей... с каждым мгновением в нем крепла уверенность - прямо сейчас он смотрит в будущее Сада.

Пока не поздно, ему нужно начертить эти мысли - новый хранитель должен понять и почувствовать то же самое.

Они стоили того, чтобы подарить их миру пепельных цветов.

Стоили того, чтобы жить в них дальше.

Он пододвинул листья, нашел среди них чистый и взялся за чертящую щепку. Приник ее концом к темно-серой поверхности и стал выводить линии.

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 11. Оценка: 3,82 из 5)
Загрузка...