Уютная комната небольшой квартиры, занимаемой переводчиком по фамилии Добровольский, давно была погружена в полумрак. Близилась полночь. За окном пели сверчки, и ясное ночное небо было усеяно всевозможными сплетениями созвездий. Единственным источником света в помещении был серебряный подсвечник с тремя горящими свечами. Он освещал письменный стол, за которым Николай заканчивал рукопись предисловия к переводу книги, купленной им в Англии у какого-то мелкого уличного попрошайки. Добровольскому эта книга показалась странной и весьма интересной, к тому же бродяга взял за неё сущие гроши. Скорее всего, он понятия не имел, что это за книга, потому что навряд-ли знал древнюю латынь. Николай был твёрдо уверен в том, что этот субъект плохо знал даже родной язык и если и умел читать, то разве что по слогам.

Книга была изрядно потрёпана. Некоторые страницы были испорчены или вырваны, текст во многих местах был смазан. Какие-то страницы были даже обуглены. Книга явно прошла и огонь, и воду. Но всё же в целом она была читабельна, и потому перевести написанное в этой книге в принципе представлялось возможным. У Добровольского мелькала мысль о возможности оккультного содержания данного труда, когда он всего лишь пролистал и просмотрел его. Странные чертежи, интересные, хотя и грубо изображённые иллюстрации причудливых и пугающих существ невольно наталкивали на подобные размышления. Также там имелись и формулы.

Когда Николай вернулся в Петербург и приступил непосредственно к работе, его мысли подтвердились. Перед ним находилось не что иное, как оккультный труд неизвестного автора. Название его с латыни переводилось как «Книга безумца». «Не удивительно» - подумал тогда Добровольский. Зачастую люди в здравом уме не создают подобных произведений, так он считал, несмотря на некоторый свой интерес ко всевозможным сверхъестественным явлениям.

Добровольский даже где-то в глубине души верил в возможность их существования, но всё же он не практиковал ничего богомерзкого и даже называл себя православным верующим, потому что время от времени посещал церковь. Весь его интерес к мистическому ограничивался лишь чтением книг и случайным собирательством диковинных вещей наподобие его последнего приобретения. Однако в этот раз Николай решил рискнуть.

Когда Книга безумца была полностью переведена, Добровольский, сгорая от интереса, полностью её прочёл. Множество магических и алхимических инструкций, переплетавшихся с какой-то особой оккультной мудростью, смотрелись немного нескладно с устрашающими изображениями существ, явно напоминавших своим видом демонов преисподней. В книге они были представлены как хозяева определённых секретов, хранители врат, проходов во всевозможные измерения. Книга не призывала ни к какому поклонению, а скорее давала читателю открыть новые возможности своего тела, разума и духа. Конечно, это было похоже на каббалистические учения и различные мистические теории, но всё же отличие имелось. Инструкции были явными и точными. Некоторые, конечно, перевести так и не удалось по причине испорченности книги.

Наводя справки, Добровольский заставил удивиться некоторых своих знакомых из эзотерических кругов. Они все захотели взглянуть на эту книгу. Оказывается, в тесной среде оккультистов бытовала легенда о Книге безумца. Многие называли её ещё и книгой безумного. О ней слышали даже некоторые священники, которые нарекли её писанием сумасшедшего. Никто из ныне живущих не видел эту книгу. По крайней мере, не было явных и достоверных свидетельств. Многие утверждали, что такой книги никогда не существовало, так как никому неизвестно имя её автора.

Однако ходили слухи и легенды, гласящие о якобы жившем когда-то в 17 или даже в 16 веке неуловимом чёрном маге, который убил своих жену и сына, после чего стал открыто бесчинствовать в деревне, в которой жил. Селяне совместно с инквизицией смогли усмирить чернокнижника и предать огню, но тот, даже будучи связанным, продолжал смеяться, сквернословить и повторять безумные еретические богомерзкие речи толпе, взиравшей на него. А спустя несколько месяцев страшным и таинственным образом погибли почти все свидетели той казни и, конечно же, все те, кто непосредственно был к ней причастен.

Тут тоже огромный простор для воображения. Кто-то говорил об эпидемии чумы, кто о мгновенном возгорании людей. Не обошлось и без якобы достоверных свидетельств нашествия инфернального демонического войска, творившего страшные зверства, и по окончании своего жуткого деяния растворившегося в ночной тьме подобно призраку или дыму от костра.

Предметом споров являлось и местонахождение той, уже не существовавшей деревни. Высказывались предположения о том, что события имели место где-то в Англии, Германии, Австрии, Трансильвании и великом множестве других стран. Таким образом, перебирался чуть ли не весь земной шар. Не была затронута лишь Африка, так как все спорщики почему-то не сомневались в том, что колдун был как минимум белым человеком.

Всё это, однако, являлось обычными домыслами, так как не было ничего реально подтверждавшего подлинность рассказов. Ничего кроме самой книги безумца. Книги, которую тот самый маг лично написал, совершенствуясь в магическом искусстве и алхимических опытах. Книги, которая теперь находилась в квартире переводчика Николая Добровольского на письменном столе, рядом с объёмной рукописью её перевода. Ещё одна рукопись близилась к завершению. Это предисловие, в котором упоминались мифы, слухи и легенды связанные с данной книгой. В ближайшее время Добровольским было запланировано отнести законченные рукописи в издательский дом. Что делать с оригиналом книги потом, он ещё толком не решил. Но зато Николай точно знал, что ему делать с этой книгой сегодня ночью. Он всего лишь попробует. Возможно, это всего лишь очередная мистификация.

Часы показали половину первого ночи. Николай собрал все законченные рукописи вместе и сложил их в дальний край стола. Затем он взял в руки оригинал книги безумца одной рукой, другой стоявший на столе подсвечник и последовал в другую комнату, полностью озарённую тьмой. Окно этой комнаты было наглухо закрыто фанерой. В комнате не было мебели. Добровольский заранее вынес её и расставил по всей квартире, создав тем самым хаос многочисленных нагромождений.

Николай закрыл дверь. Слабый огонёк трёх истлевших наполовину свечей частично осветил помещение. На стенах, полу и потолке виднелся сплошной наисложнейший орнамент, нарисованный белым мелом. В точности как на иллюстрации в книге. Не хватало лишь нескольких линий. Поставив подсвечник на пол, Добровольский извлёк из кармана брюк кусок мела. Аккуратно дорисовав недостающие детали орнамента, он положил мел в карман, затем достал из-за пояса небольшой кинжал и задул свечи. Чтобы врата открылись, нужно было пустить себе кровь, стоя в центре нанесённого рисунка. Николай сосредоточился и полоснул острым лезвием по своей левой ладони. Боль обожгла руку, Добровольский зарычал сквозь зубы. Он чувствовал, как кровь вытекала из раненой руки во тьму и, хлюпая, падала на пол.

Тьма стала абсолютной и кромешной. Николай вдруг почувствовал полную тишину. Он как будто лишился слуха и зрения. Отсутствие запахов создавало впечатление того, что он лишился и обоняния. Больная рука перестала беспокоить. Она теперь не только не болела, но даже не кровоточила. Спрятав кинжал обратно за пояс, Добровольский медленно ощупал раненую руку. Это была не его рука. Он не ощущал ей собственного прикосновения. Правой рукой он не чувствовал свою левую руку. Он полностью перестал чувствовать своё тело и окружающее пространство.

Николай огляделся и решил сделать несколько шагов. Но в то же время почему-то не мог этого сделать. Непонятный ступор, паралич, сковали его по рукам и ногам.

Перед глазами Добровольского стала выявляться похожая на человеческую, фигура. Тьма будто бы рассеивалась, и незнакомец становился отчётливее с каждым мгновением. При этом тьма вокруг сохранялась.

«Ничего не говори, живущий, я и так тебя слышу» - проговорил уродливый субъект булькающим нечеловеческим голосом. Он был очень похож на человека, но мертвенно бледен. Белые мёртвые бельма пустых глаз смотрели в никуда, и, при этом, видели всё. Чёрное одеяние, подобное монашескому, было едва видно в кромешной тьме и, казалось, что мёртвая безволосая голова зависла в воздухе, если конечно в этом месте был воздух.

Николай вдруг понял, что не дышит и не имеет потребности в дыхании. Каким-то образом, несмотря на свой ступор, он сохранял здравый рассудок и понимал, что всё делает правильно. «Страж мёртвых, стоящий на границе, всё знает о живых, он встречает новопреставленные души и венчает их со смертью, пополняя бескрайние просторы её гарема» - было написано в книге. «Всевидящий слепой, одетый в облачение из осквернённой кожи Адамова отродья. Дыра в голове, дарованная верховными надсмотрщиками, даёт ему острый слух. Он слышит живых, даже если те молчат». Всё сходилось.

Добровольский продолжал молча смотреть на стража границы, оставаясь в мёртвом параличе, которым «сковывает всякого живого вошедшего в мир мёртвых окольными тропами.»

«Ты перешёл за грань, чтобы узнать тайну безумца, живой», - Громко и безэмоционально булькал бледный слепец в чёрном одеянии из человеческой кожи, вдвое превосходящий габаритами высокого и не хилого Добровольского. «Ты уверен, что понял смысл, и считаешь, что найдёшь ответы на все свои вопросы». Николай продолжал заворожённо слушать. «Блеск твоих глаз - это сияние духа, свет из мира живых…» Сделав небольшую паузу, верзила продолжил: «Ты очень хочешь посвятить в тайны тьмы таких же, как и ты. Привнести в свет тьму». Едва уловимое движение пустых белков всё же было замечено Добровольским. «Безумец. Очередной безумец. Наивный, живой, а потому уязвимый и ничтожный». Ступор не сходил с Николая, и ему оставалось продолжать слушать демонический монолог. Он ждал, пока страж даст ему слово. Страж должен был это сделать.

«И ты не ограничишься одним ответом. Твой светлый, пульсирующий ум, подобно бешеным псам, терзают разные вопросы. И ты получишь на них ответы». Добровольский продолжал выжидать. «Но не вздумай поставить тьму в услужение свету. Мёртвых в услужение живым. Высшие силы в услужение низшим. Но ты об этом не думаешь. Я всё слышу». Добровольский не видел упомянутой в книге дыры в голове стража границы только потому, что последний стоял к нему лицом. Отверстие находилось у него в затылке. Николай давно уже не сомневался в её наличии. Мудрый страж знал его как облупленного и в очередной раз доказывал данный факт.

«Я даю тебе дар речи, живущий. Ты должен сам сказать, что ты хочешь» - сказал страж и Николай ощутил вернувшуюся способность говорить.

«Да, я хочу узнать тайну безумца. Безумца, написавшего книгу. Имя этого безумца, его жизнь и смерть, знать всё» - сказал стражу Добровольский.

«Ты узнаешь» - тут же сказал страж. «Ты узнаешь всё. Ты хочешь видеть этого безумца, говорить с ним.»

«Да» - коротко подтвердил Добровольский.

Тьма вдруг полностью поглотила стража границы. Николай всматривался в темноту и ничего не мог разглядеть, зато ощутил, как к нему возвращается ощущение собственного тела. Он мог передвигаться, ощущая ровную поверхность под ногами и пустоту вокруг. Добровольский обернулся назад и увидел перед собой прикованного человека. Тьма начала рассеиваться и всё отчётливее теперь виднелись стены помещения, выглядевшего как тюремная камера. В зарешёченном небольшом окне, находившемся под потолком, за пеленой густого тумана просматривалось отливающее синим ночное небо.

Николай присмотрелся к узнику. Тело последнего было полностью изрезанно. Глубокие порезы пульсировали, но кровь из них не выходила. Он кривлялся и стонал от нестерпимой боли. Голова его была полностью обрита. Руки и ноги прикованы к стене. Он был одет в лохмотья, пропитанные запекшейся кровью.

Добровольский теперь заметил, что на теле прикованного появлялись всё новые и новые раны. Их появление сопровождалось жутким и громким страдальческим криком арестанта.

«Ты хотел его увидеть» - пробулькал знакомый голос откуда то справа и Николай оглянулся. Страж стоял рядом.

Николай снова посмотрел на истязаемого мужчину и задал вопрос: «Как тебя зовут?».

Мученик извивался и стонал и через пару мгновений через силу ответил: «Я не помню». Голос его был полон страданий. Он плакал.

Вдруг на израненном теле истязаемого стали появляться опухоли, подобные желвакам. Множество блуждающих бугорков. Желваки начали разрываться и из под кожи, изнутри организма узника стали выползать крупные чёрные жуки чудовищно причудливой формы, отдалённо напоминающие скарабеев. Они выползали из организма этого человека и заползали обратно внутрь. С бешеной скоростью бегали они по истерзанному телу. Глаза узника вдруг выпучились и задрожали. Мужчина завопил и глаза его лопнули, выпуская из глазниц толпы ползучих тварей. Он не умирал и всё чувствовал сполна.

«Чем ты занимался в своей жизни?» - задал следующий вопрос Добровольский.

«Я не помню!» - так же страдальчески прокричал свой ответ терзаемый насекомыми мученик.

Николай посмотрел на стража. «И никогда не вспомнит» - сказал тот. «Причиной всему его безумие. Но стражи и верховные надсмотрщики всё помнят про живых».

Тело узника мгновенно воспламенилось, и тот разразился воплем запредельных страданий. Когда Добровольский вновь посмотрел в сторону стража, последнего там не оказалось и тьма вновь начала сгущаться. Страдальческие крики истязаемого не помнящего себя чернокнижника, обречённого на вечные муки, отдалялись, сам арестант стремительно поглощался тьмой. Наступила тишина.

«Нет смысла в разговоре с этим провинившимся Адамовым выродком» - булькал в пустоте голос стража. Добровольский осматривался, но никого при этом не видел. «Рассказать всё можем только мы - стражи мёртвых, познавшие жизнь» - продолжался монолог.

«Расскажи мне, страж. Расскажи мне всё об этом человеке, убившем своих родных. Безумце, желавшем познать как можно больше секретов чёрной магии. Мои помыслы чисты. Я скромный гость мира мёртвых, не пожалевший своей крови. Я чту память усопших. Я чту тех, кто охраняет их вечный сон» - вдруг заговорил Добровольский.

Страж материализовался и, стоя теперь перед Николаем, ответил: «То, что ты упомянул, живущий, этот безумец совершал, но не это самый страшный и самый дерзкий грех».

«Что же тогда?» - поинтересовался Николай.

«Этот безумец был настолько безумен, что хотел иметь безграничную власть. Он дерзнул пойти против верховных надсмотрщиков, против великих владык, против всех тех, кто знает всё о живых, и против самого Хозяина» - отвечал страж. «Он был безумен, но в то же время настолько умён, что использовал секреты в своих целях и не платил за это. Он смог найти окольные тропы. Он смог обмануть верховных надсмотрщиков, а некоторых даже поставил себе в услужение. Презренный, ничтожный выродок первого ничтожества, изгнанного из Эдема решил подчинить себе мир тьмы и смерти, но долго это не продолжалось».

Николай был удивлён новой информацией и не смел раскрыть рта, чтобы не перебить стража. Он испытывал уважение к своему собеседнику. Однако восхищение вызывало и то больное упорство простого смертного, познавшего когда-то мистические секреты.

Страж продолжал: «Это не он убил своих близких. Это сделали мы. Безумец был наказан за своё стремление оседлать Хозяина. Он решил передать свои знания грязному мелкому отпрыску. Мальчишка был таким же сумасшедшим, но в придачу ещё и глупцом. Он ослушался отца и решил вернуть к жизни свою мёртвую псину. Так мы добрались до паршивого ягнёнка. Мелкий ничтожный выродок был растерзан и его душа теперь принадлежала нашему миру. Безумец решил снова нас одурачить, но на этот раз выхода не было. И он сдался. Взамен мы отпустили его глупого мальчишку, и тот вернулся к жизни. Тогда и пришёл час расплаты. Тело больше не принадлежало безумцу. Мы отняли у него имя, жизнь, знания… и потомство. Трусливая толпа ничтожных эдемовских отпрысков была уверенна, что это он творил бесчинства, умерщвляя их грязный скот, детей, сжигая их хрупкие жилища. Наивные гордецы, носящие крест, были по-настоящему уверены в том, что поймали его своими силами. Им было невдомёк, что животное само пришло на убой. Распираемые гордостью они ждали, пока сгорит эта вшивая мерзкая оболочка. Они сносили все наши проклятия, считая, что всё наконец-то закончилось. Но именно тогда было положено начало».

Страж сделал небольшую паузу, Николай продолжал смотреть на него в ожидании развязки истории. Страж продолжил: «Имя этой трясущейся как все они твари, память о нём должна была быть стёртой, вычеркнутой из мироздания и растоптанной на веки вечные. Были уничтожены все, кто помнил и знал его имя, все его союзники и враги. Все следы его существования. Никто из живущих больше не знает его имени и не знает, существовал ли он на свете или нет. Имя его отнято, растерзанно и произведено в ничто. Его нет.»

«Но как же книга? Его главное творение» - удивился Добровольский.

«Эта книга больше не его» - ответил страж. «Она была переписана, когда дух безумца перешёл в наш мир, и оставлена глупцам, чтобы преподать им всем урок».

«Какой урок?» - спросил Николай.

«Адамовым отродьям, ничтожному эдемовскому скоту не дано право знать секреты. За них нужно платить» - отвечал страж. «Дорого платить».

«Но об этом не было написано ни на одной странице. Книга обещала бесконечный рост и совершенство, познание тайн» - гнул свою линию Добровольский. Страж выслушал его и ничего больше не говорил.

«Это обман?» - вновь задал вопрос Добровольский.

«Глупцы и безумцы обманываются с величайшим удовольствием и наслаждением» - отвечал страж. «Верят в то, что они хозяева, отрекаются от того, что имеют и предаются запретным удовольствиям, даже не догадываясь, что у всего есть обратная сторона».

«Что всё это значит?» - со страхом вопрошал Николай у собеседника.

«Ты тоже безумец. И глупец. Большой глупец. Ты был движим невинным любопытством, но как только его удовлетворил, решил идти до конца, даже не задумываясь о цене».

К Николаю пришло понимание того, что всё не так просто, как было на страницах переведённой им книги. Теперь его просто так не отпустят. Страж слышал его мысли, ощущая их нервную пульсацию, возвещавшую о надвигающемся безысходном ужасе, который словно адский инфернальный удав оплетал разум и тело Добровольского.

«Ты восхитился бесстрашием этого червяка. Всего на миг. Но ты не разборчив, живущий. Он был трус, жалкий и ничтожный трус. Как и всё племя изгнанных из Эдема. Боишься и ты. Ты вошёл на территорию тьмы, на обратную сторону, безо всякого понимания того, что тебя здесь ждёт и попал в западню. Живущим не место в мире мёртвых. Из мира мёртвых нет выхода.»

С ужасом и замиранием сердца Добровольский продолжал слушать. Его снова начинал сковывать жуткий паралич.

«Мёртвому уже никогда не быть живущим. В их мире он просто тленная оболочка, снедаемая паразитами.»

После сказанных стражем слов, Николай, всё ещё находясь, казалось-бы, в бесчувственном ступоре, ощутил как внутри его живота кто-то или что-то копошится. Какие-то крупные ползучие твари. Они ползали внутри его тела, причиняя неимоверную боль. Но Николай не мог даже закричать. Он просто стоял как вкопанный и лишь глаза его слезились.

Мерзкие отродья теперь забегали и в груди, в ногах и руках. По телу Добровольского заблуждали такие же опухоли-желваки, какие он видел на теле истязаемого скованного безумца. Желваки стали прорываться и мерзкие, чёрные скарабееобразные жуки выползли наружу. Теперь они ползали по Николаю вдоль и поперёк, заползая внутрь его тела и выползая на поверхность, попутно лакомясь его плотью. Он ощущал жуткую боль, но всё так же неподвижно стоял. Жуки заползли через одно из прорытых в теле отверстий в пищевод и стали выползать изо рта Добровольского. Страж молча взирал на это отвратительное зрелище.

Тело Николая воспламенилось, и тогда его накрыла волна жутких болевых ощущений. К нему вернулась возможность кричать, и он разразился диким воплем. Огонь сжёг мерзких жуков, но теперь пожирал тело Добровольского с утроенным усердием. Николай почувствовал, как плавятся его глаза, и кромешная тьма становится тотальной и абсолютно непроглядной. Из вида исчез огонь, исчез надменный верзила-страж. Осталась только вечная боль – плата за раскрытый секрет и заурядную глупость, присущую человеческой природе.

«Ваше благородье, вернулся сегодня утром домой, зашёл в спальню, а там! Узоры! Как будто выжженные. На потолке. Понимаете?» - в спешке объяснялся с городовым низкорослый, упитанный Шапкин. «Я к соседу сверху. Добровольский его фамилия, кажется. Стучу-стучу, дверь не открывает. Даже с улицы решил его позвать, молчание. Наверно, нет никого, но я всё равно решил сразу вас позвать. Пусть всё будет засвидетельствовано. Иначе мне никто не поверит. У него, кстати, видите, фанерой какой-то окно спальни закрыто. Вот она, как раз над моей спальней» - Шапкин указал полицейскому вдаль на окно соседа. «Сейчас всё посмотрим» - сухо отвечал высокий и коренастый городовой.

Шапкин и полицейский поднимались по лестнице. «Вот моя квартира, ваше благородье, пройдёмте» - Шапкин пропустил городового вперёд, затем вошёл сам.

«Полюбуйтесь» - возмущённо воскликнул Шапкин, показывая взмахом руки вверх на потолок с выжженными на нём причудливыми узорами. «Что это такое?» - вдруг удивился Шапкин. Узоры начали дымиться. Тонкие нити густого белого дыма уплотнялись и комната медленно, но верно наполнялась удушливым туманом. Шапкин в спешке открыл окно и начал размахивать руками. «Чёр-те-что!» - воскликнул он, неуклюже носясь по комнате. Вместе с городовым они вышли из квартиры и поднялись на этаж выше. Полицейский постучался. После нескольких призывов открыть городовой выбил дверь плечом и вошёл внутрь. Шапкин проследовал за ним.

Они ожидали увидеть пожар, но квартира Добровольского не была даже задымлённой. «Вот она, та спальня, ваше благородье!» - быстро показал на дверь Шапкин. Полицейский открыл, и его взору предстала пустая комната с наглухо закрытым фанерой окном. Стены, пол, потолок и фанера в оконной нише были испещрены сложнейшим узором, который был выжжен на них. На полу валялись подсвечник и старая, видавшая виды книга в раскрытом состоянии.

Шапкин не находил что сказать. Городовой, стоя на месте, осматривал помещение. Из выжженного сплетения линий также начал сочиться удушливый белый дым. Шапкин задержал дыхание и опять принялся разгонять едкий туман короткими пухлыми руками. Городовой подобрал с пола книгу, закашлялся и опустился на колени, медленно теряя сознание. Недолго думая, Шапкин выволок полицейского из дымящейся комнаты, закрыв за собой дверь, сбегал за водой и привёл городового в чувства.

«Ваше благородье, посмотрите в эту книжку. На этой странице она была раскрыта» - Шапкин показал полицейскому обшарпанный фолиант, раскрытый на той же странице, на какой он был раскрыт в комнате. Точно такой же сложный орнамент был выжжен на стенах.