7 мая 1178 года

Где-то в Кантабрийских горах

 

Дорога продолжала забираться наверх, петляя и скрываясь из виду. Иногда она шла по самому краю, так что с одной стороны оказывалась пропасть. В таких случаях Генрих поглядывал вниз в неубедительной попытке преодолеть страх высоты. К счастью, его лошадь не знала, что высоты нужно бояться, так что она совершенно спокойно и неторопливо продолжала путь.

Генрих провел в седле весь день, как и многие предыдущие дни, что здорово сказывалось на его самочувствии. На него навалилась тяжелая усталость, которую уже не мог прогнать короткий отдых на дневном привале или тревожный сон под открытым небом. К счастью, до монастыря оставалось не больше дня-другого.

Солнце, еще минуту назад дарившее свет, вдруг исчезло, резко, как и всегда в горах. Похоже, пора было подбирать себе место для ночлега.

Лошадь внезапно остановилась, хотя всадник не давал ей такой команды.

– Тисона! – прикрикнул Генрих на животное.

– Красивое имя, – донесся из темноты женский голос.

– Кто здесь?

Ответа не последовало, зато справа появился изящный девичий силуэт. Незнакомка была в теплом плаще, а капюшон закрывал лицо. Генрих на секунду потерял дар речи, его правая рука так и замерла на полпути к рукояти меча.

– Я вас напугала?

– Не то чтобы… Но немного неожиданная встреча.

– Простите. Я услышала лошадь и мне стало так любопытно…

– Любопытно? Вы любите животных? – Генрих безуспешно пытался рассмотреть лицо собеседницы.

Судя по голосу, ей было не больше шестнадцати лет.

– А чего их любить? – удивилась незнакомка. – Нет, просто тут редко всадника встретишь. Монастырь-то редко навещают.

– Чего бы это? К нему ведет такая живописная дорога.

“По непролазным дебрям”, – добавил про себя всадник.

– Вы же туда едете?

– Да, туда. Далеко до монастыря, кстати?

– Не слишком далеко, но не по темноте. Не думаю, что вы сейчас найдете дорогу.

– Я и не думал пытаться. А вы тут какими судьбами?

– Мой отец тут вроде лесника: бьет для монахов дичь, дрова привозит. Но живем мы отдельно, вот в той стороне.

Девушка протянула руку и Генрих на мнгновение забыл обо всем другом: жест был исполнен такой природной грации, что… К тому же, он уже пару недель не видел живой женщины.

– Меня Генрих зовут, – наконец-то вспомнил о манерах юноша.

– А я Эстефания.

– Эстефания, мне вас сам Бог послал, похоже. Скажите, можно остановиться у вас на ночь? Устал я спать на плаще, правду сказать.

– Конечно! Отец с братьями будут рады гостю. Идёмте!

Девушка свернула с дороги и пошла через лес. Генрих спешился и последовал за ней, ведя Тисону в поводу. Они шли по некоему подобию тропинки, которая быстро вывела их к небольшому домику на полянке, выглядевшему живописно в свете едва взошедшей луны.

— Сейчас никого нет дома, — сообщила девушка, — но скоро они должны вернуться.

Эстефания первой вошла в дом. Генрих задержался, чтобы привязать Тисону к коновязи и последовал за девушкой. Он оказался в просторной комнате, в центре которой располагался очаг, в котором ещё догорали угли. Кроме того в комнате был стол и два больших сундука, использовавшихся и как вместилище для вещей и вместо сидений, когда приходила пора приема пищи. В правом углу располагалась лестница на второй этаж или чердак.

— Я сейчас разожгу свет, — сообщила девушка чуть смущенно, если Генриху не показалось, — и займусь ужином. Чувствуйте себя как дома.

— Я могу вам чем-то помочь? Может, нужны дрова или…

— Спасибо, не нужно. Садитесь пока к столу.

Генрих не стал спорить. Вместо этого он снял плащ и повесил его на крючок у входа, затем расстегнул перевязь, на которой висел его меч, и прислонил оружие к столу, а сам устроился на сундуке.

Эстефания тем временем раздула угли, тлевшие в очаге, и зажгла от них лампу, которую поставила на стол.

— Ого! — удивилась девушка, разглядывая вышитый крест на плече у гостя. — Вы из ордена Сантьяго! Я принимаю у себя рыцаря?

— Не совсем, — на этот раз смущенным выглядел Генрих, — я всего лишь брат-сержант.

— Не скромничайте, — хозяйка тепло посмотрела на него. — Я знаю, что в орден берут только храбрецов.

С этими словами она добавила дров в очаг, так что там скоро заплясал огонь, окончательно разгоняя тьму. Генрих с удовольствием наблюдал за девушкой, имея возможность наконец-то её рассмотреть. Она оказалось чудо как хороша собой: красавица с лицом королевы и такими непослушными каштановыми кудрями, что позавидовала бы любая венценосная особа. Но особое внимание привлекали её руки: необычайно изящные кисти, длинные тонкие пальчики, которыми она так умело разводила огонь. Это были руки дворянки, которые, казалось, не знали тяжелого труда. Словно опровергая последнее наблюдение, девушка достала здоровенный котел, накрытый крышкой, и повесила его на крюк, висевший над очагом.

— Сейчас нагреется и можно будет ужинать, — с обворожительной улыбкой сообщила девушка, — как раз и отец с братьями вернутся.

— Пахнет уже чудесно, — почти не соврал гость, хотя запах ещё едва начинал пробивать себе дорогу из под тяжелой крышки.

— Какой нюхастый! — рассмеялась хозяйка.

Она смеялась заразительно и Генрих сам начал улыбаться, не зная чему. Ему захотелось ещё раз рассмешить её, но он не мог придумать ничего остроумного.

Тем временем из котелка начало доносится шкворчание, свидетельствовавшее о том, что еда разогрета. Девушка взяла две деревянные миски и наполнила их густой ароматной похлебкой — Генрих узнал запах овощей, щедро приправленных чесноком, укропом и базиликом. Эстефания поставила миску перед гостем и протянула ему ложку. Генрих поблагодарил и принялся за еду.

— Ммм, чертовски вкусно, вы сами готовили?

— Да, — ответила девушка, — рада, что вам нравится.

— Между прочим, — сообщил Генрих пару ложек спустя, — у меня есть немного молодого вина в бурдюке. Если желаете…

— Сейчас найду, во что налить.

Генрих разлил вино в два стакана. В бурдюке оставалось ещё больше половины.

— Ваше здоровье, Эстефания, и спасибо еще раз за приют и гостеприимство.

— Я рада, что избавила вас от необходимости бродить ночью по лесу, — улыбнулась хозяйка.

Болтая о разных пустяках они закончили трапезу.

— Что-то ваших братьев все нет, — забеспокоился Генрих.

— Возможно, они и не придут, — пожала плечами девушка, отчего её платье чуть съехало набок.

Генрих на секунду замолк и даже забыл о чем они говорили, залюбовавшись обнажившимся плечом. Эстефания заметила его взгляд, поправила платье и лукаво посмотрела на юношу.

— Давно ты путешествуешь один, Генрих?

Его удивила и ехидность вопроса и тот факт, что она перешла с ним на “ты”.

— Не первый день еду, конечно, но я еще не одичал. Извини, если повел себя невоспитанно, но твоя красота меня завораживает.

— А я и не обиделась, — игриво произнесла Эстефания, поднимаясь со своего места, чтобы убрать со стола. — Но вид у тебя сейчас презабавный.

Генрих хотел что-то возразить, но девушка прервала его.

— Я выйду во двор, сполосну посуду. А ты пока можешь подниматься наверх, там ты найдешь свою кровать.

— Спасибо, Эстефания, я очень ценю твою заботу. А где будешь спать ты?

— Тоже наверху, — произнесла хозяйке неожиданно томным голосом и подмигнула Генриху, после чего вышла во двор, закрыв дверь.

— Черт бы меня побрал… — начал Генрих, но тут же спохватился.

Он прошелся взад и вперед по комнате, пытаясь унять охватившее его волнение.

“Ну, дружище”, — думал Генрих, обращаясь к себе со вполне понятным дружелюбием, — “если я хоть что-то понимаю в женщинах, то это все было неспроста. Как же быть? Пойти наверх и ждать там? Или сначала… Стоп. А что насчет братьев и отца? Их мы уже не ждем?”

Генрих нахмурился, чувствуя какой-то подвох.

“Она живет одна? Может быть, сказала про братьев, чтобы я не позволял себе лишнего? Но потом она сама начала себя вести весьма свободно… Видимо, ей понравилось сочетание моих внешности и манер.”

Последняя мысль окончательно успокоила гостя. Он и правда был красивым юношей, что не раз помогало ему в любовных делах, хоть никогда прежде его победы не были столь быстрыми и легкими.

“С другой стороны, такая красивая девушка, а живет в лесу, вряд ли тут ей часто встречаются симпатичные парни. Разве что красавцы-олени…”

Генрих улыбнулся собственной шутке. Эстефания, между тем, все не возвращалась. Гость забеспокоился и посмотрел в окно — во дворе девушки не было. Генрих решил проверить, все ли в порядке, и вышел на улицу. Эстефании нигде не было видно, так что он подошел к своей лошади и убедился, что та в порядке и ей хватает воды в люльке.

Он вернулся в дом и поднялся на второй этаж, предвкушая последующие события. Он хотел было раздеться, но решил сначала поднять наверх лампу, без которой ему с трудом удавалось ориентироваться. Он спустился вниз как раз в тот момент, когда хозяйка вошла в дом.

— Ты все еще тут? — удивилась красотка.

— Решил взять наверх немного света.

— А вот это зря, — Эстефания смотрела прямо в его глаза. — Свет нам не понадобится.

Почему-то от этих слов Генрих почувствовал какой-то холодок. Казалось, девушка недвусмысленно давала ему понять, что его ждет, но он чувствовал какое-то странное волнение и вызвано оно было вовсе не её красотой и предстоящей близостью.

— Хорошо, — согласился гость, — тогда глотну еще вина и иду.

С этими словами он вновь опустился на сундук и налил себе полный стакан. Эстефания не спорила, она поставила миски на место и подошла к Генриху. Девушка уперлась коленом в край сундука, на котором он сидел, и чуть наклонилась к нему. Генрих поспешил повернуться, чтобы не сидеть к ней боком.

— Я уже устала играть, — сказала Эстефания низким томным голосом.

Руками она оперлась на разведенные ноги Генриха, а её второе колено также оказалось на сундуке. Лицо Эстефании почти прижалось к его лицу. Генрих почувствовал, как её волосы щекотно задевают его нос, ощутил её запах – она пахла вербеной. Она смотрела в его глаза, чуть приоткрыв рот и этот взгляд зачаровывал его и заставлял забыть обо всем.

— Я вижу, что ты устала играть, — прошептал он с улыбкой, борясь с искушением поцеловать её. — А теперь брысь, пока я не перерезал тебе глотку.

Эстефания с удивлением обнаружила, что к её нежной шее приставлен острый нож.

— Ты чего это, милый, — улыбнулась она, отпрянув, — не любишь слишком сильный напор?

— О, нет, с этим проблем нет. Просто мне почему-то совершенно не хочется умирать сегодня.

— Что ты..

— Не юли, красотка. Ты пахнешь вербеной. И совсем не пахнешь женщиной. Не знаю, кто ты такая, но точно не человек.

Эстефания замерла, а лицо её застыло в глупой гримасе: она продолжала удивленно улыбаться, но глаза её уже выражали совсем другое отношение.

— И правда нюхастый, — произнесла она своим нежным голоском. — И что же нам теперь делать?

— Кто ты такая? Чтобы понять, что делать дальше, неплохо было бы это выяснить.

Генрих встал, спрятал нож за пояс и неторопливо нацепил на себя перевязь. Эстефания следила за ним неотрывно, но не пыталась предпринять никаких действий.

— Я просто одинокая девушка, — заверила она гостя, глядя на него глазами святой невинности.

— Не дух и не призрак, — заметил Генрих, будто размышляя вслух. — Я даже твое дыхание ощутил. Имитируешь или правда дышать нужно?

— Смешной какой, — не ответила девушка, зато обнажила одно плечо. — А так тебе нравится?

— Потрясающая красота, глаз не отвести, — подтвердил Генрих. — Хоть и смахиваешь на суккубу, но не демоница, вон распятие висит.

Он мотнул головой в сторону креста, который висел над входом.

— Я же добрая христианка и верую в Господа нашего Иисуса Христа.

— Не богохульничай, мерзавка. Значит, не хочешь назваться?

— Эстефания, — в очередной раз обворожительно улыбнулась девушка.

— Слушай меня, Эстефания, — голос его стал торжественным, а вынимаемый из ножен меч придавал убедительности. — Я — Генрих, избранник Господа, действующий с позволения капитула Великого Ордена меча Сантьяго Компостельского, убью тебя и отправлю обратно в ад, откуда ты несомненно пришла в этот мир.

— Ты заранее эту речь подготовил? — усмехнулась хозяйка.

Гость промолчал.

— Меня не впечатляют подобные заклинания, мой милый. Стоило бы подготовиться получше.

Генрих открыл было рот, чтобы ответить, но Эстефания с нечеловеческой скоростью атаковала его. С хриплым воплем она бросилась на своего гостя, но тот не растерялся. Генрих встретил бросок этой твари своим мечом, среагировав быстрее, чем мысль об этом сформировалась в его голове. Секунду назад он хотел вернуть шпильку Эстефании, а сейчас середина его меча вспарывала ей шею, а сама хозяйка отлетала к стене.

У Генриха больше не было сомнений, что перед ним не человек. После такого удара в шею, кровь должна была залить и его и её, а из раны девушки слабо сочилась какая-то черная жижа.

— Быстрый сучёныш, — прохрипело нечто, с ненавистью глядя на своего убийцу.

— Когда ты называла меня “мой милый”, мне нравилось больше, — спокойно парировал Генрих.

— Мне больно, милый мой, — перестроилось существо.

С располосованной шеей голос девушки изменился: на слух напоминало старика больного проказой или сифилисом.

— Я бы посочувствовал, милая моя, — последние слова он выделил особо, — да только все из головы не идет, что ты планировала мной поужинать.

— Прости, не злись. Я буду долго умирать от этой раны, мне страшно. Добей меня, ударь в сердце.

Эстефания рванула платье, обнажая левую грудь: маленькую, идеальной формы и даже с расстояния чувствовалось, что она должна быть нежной и упругой на ощупь.

Генрих сглотнул, не в силах отвести взгляд.

— Прошу, — просипела девушка.

Сержант решил, что никогда ещё не оказывался в такой ситуации. Перед ним на полу лежала самая красивая девушка в мире, зажимая идеальной рукой горло, с разорванным платьем и просила убить её.

— Покойся с миром, — медленно произнес Генрих, а затем решительно шагнул к умирающей Эстефании и пронзил её грудь.

— И-и-и-и-и-и-и-и-и-и, — завопила девушка, схватившись рукой за клинок.

Её визг, вначале наполненный болью, становился громче и в нем начинали проскальзывать какие-то новые оттенки. Эстефания широко раскрыла свои и без того немаленькие глаза и вперилась в Генриха страшным взглядом.

— Какой же ты идиот! — весело сказала она и голос её вновь становился звонким. — Какие же вы все идиоты! Избранник Господа! Я сожру твое сердце, засранец!

Генрих в ужасе отступил, сжимая свой меч. Он не мог понять, что он сделал не так, но на его глазах Эстефания передумала умирать. Рана на шее быстро затягивалась, то же происходило и с дыркой под грудью. Черная вязкая кровь споро бежала обратно, после чего кожа слипалась и на месте раны не оставалось даже и следа.

— Не-е-е-е-е-т, — протяжно выла Эстефания и голос её больше не был ни нежным, ни хриплым, теперь это был ураган. — Не так быстро. Сначала я скормлю тебе твои внутренности, а потом закушу тобой.

Генриха не испугали её угрозы, ему доводилось слышать вещи и пострашнее. Он подготовился к схватке, предоставляя телу возможность действовать так, как его учили, а сам думал о том, что же за тварь перед ним и почему она снова на ногах. Эстефания бросилась на него, на этот раз готовая к его быстрым контратакам. Она рванулась вперед, но это был обман, так что Генрих зря махнул клинком, а девушка нырнула под меч со скоростью кобры. Генрих отшатнулся, увидев её лицо перед своим носом и почувствовал её руки на своей шее. В следующее мгновение Эстефания опрокинула его, так что Генрих упал на спину, сильно ударившись затылком об пол и выронив меч.

— Эльма-а-а-а-а-у-у-ут! — верещала хозяйка, сидя на госте и отчаянно сжимая его шею, душа его.

Генрих потянулся за мечом, но тот лежал слишком далеко, а достать нож, заткнутый за пояс, из такого положения было невозможно. Генрих чувствовал, что теряет силы, маленькие ручки впились в его шею словно железные тиски, не давая сделать даже крошечного глотка воздуха.

— Эльма-ха-ха-ха-ут! — хохотала хозяйка, видя как слабеет её противник.

—  Алла.. — просипел в ответ Генрих.

Эстефанию словно по лицу огрели плеткой, она дернулась, но не разжала хватки.

— Аллаху… — повторил теряющий сознание сержант. — Аллаху Акбар!

Эстефанию отбросило к стене, словно по ней вдарил невидимый огромный молот.

— Элькелиба! — выругалась девушка.

Но Генрих уже успел вскочить на ноги и поднять свой клинок. Эстефания тоже поднялась и двинулась в сторону, обходя его полукругом, неотрывно следя за мечом. Выглядела она препаршиво: синюшная кожа облепила кости, как будто мышцы у этого отвратительного создания отсутствовали совсем. С головы почти пропали волосы, если не считать пучка седых волос, торчавших сбоку и прикрывавших то место, где полагалось быть уху. Но ушей у твари не было. Зато белым пламенем горели глаза, единственный признак жизни во всей этой иссохшей мумии.

— Так-то в ордене поклоняются Иисусу? — прошипела она. — Мерзкий ублюдок, как ты понял?

— Я немного знаю арабский, вот и все. Не стоило вопить “Смерть!” прямо мне в лицо.

Генрих замер, готовый к новому прыжку, но Эстефания не спешила переходить в атаку.

— Ты все равно не уйдешь отсюда живым, Генрих.

— Ошибаешься, теперь я знаю, кто ты.

— Правда? — девушка облизнула рассеченные губы, пострадавшие в результате схватки.

— Ты — гуля, — уверенно сообщил Генрих. — Пора тебе умереть.

С этими словами он быстро шагнул к Эстефании и размашисто ударил наискосок. Как он и ожидал, упырица увернулась от удара, подсев под меч, а затем бросилась на него, целясь когтистой лапой в пах. Генрих пропустил упырицу, повернувшись, получил за счет этого инерцию, необходимую для второго удара, который развалил тело монстра на две неравные части. На этот раз Эстефания не успела обратиться к Генриху с последними словами. Останки просто осыпались пеплом, который остался лежать на полу двумя кучками.

— Аминь, — заключил Генрих.

Он убрал меч в ножны и огляделся, как будто в первый раз оказался в помещении: теперь, когда он знал, кто был его хозяйкой, он с отвращением смотрел на посуду, очаг и прочие детали быта. Похлебка, которой его угостила Эстефания, была овощной — большая удача, иначе пришлось бы вызывать у себя рвоту. Генрих всерьез размышлял, что ему делать дальше: ехать ночью по незнакомой дороге все ещё не хотелось, но и оставаться на ночь в логове гули казалось не лучшей идеей. С улицы вдруг донеслось ржание его лошади. Животное явно чего-то испугалось. “Что такое опять…” — ругнулся сержант и открыл дверь.

На улице стояли пятеро мужчин. Когда открылась дверь, они как по команде повернули головы к дверному проему, из которого лился свет, превращавший фигуру Генриха в темное пятно, на котором выделялся меч, висящий у бедра.

— А ты кто будёшь? — донесся до Генриха голос одного из мужчин, крепкого бородача лет пятидесяти на вид.

— Генрих из ордена Сантьяго. А вы кто такие?

— Я-то вот в этом доме живу, — спокойно продолжил бородач, — но вот не припоминаю, чтоб я тебя в гости звал. А, сынки?

Четверо ребят согласно закивали.

— Прошу прощения, — поспешил объясниться сержант, — я и не думал без спроса вторгаться в ваш дом. Дело в том, что на дороге я встретил девушку…

— Эстефанию, что ли?

— Именно, — Генрих решил пока не вдаваться в подробности.

— Угу, вон оно как, значит. Так а где она? Где дочурка-то моя?

Генрих сглотнул. Происходило что-то совершенно невозможное: или он столкнулся с целой семьей упырей, а такого он прежде не встречал, или отец не знал, что его дочь — гуля, что тоже было бы странно.

— Эстефания внутри.

“Точнее то, что от неё осталось”, — добавил про себя сержант.

— Внутрях, значит, — покивал отец. — А ведь голодна была, как мы-то уходили, верно, сынки?

Четверо “сынков” закивали, подходя ближе к Генриху и доставая из-за поясов топоры, какими пользуются дровосеки.

— Голодна, говорю, — продолжил старик, — да и мы не сыты.

— Аллаху акбар! — крикнул Генрих, но этот клич не произвел на его оппонентов никакого впечатления.

— Ай-я-яй, а ещё из ордена, — усмехнулся отец.

“Сынки”, тем временем, встали полукругом у крыльца, готовые бросится на Генриха в любой момент.

— Я — Генрих, избранник Господа, — объявлял сержант, доставая меч из ножен, — действующий с позволения капитула Великого Ордена…

Но его оппоненты не дали ему договорить. На него бросились разом все четверо, только “отец” остался стоять позади. Генрих мгновенно оценил ситуацию и сделал шаг назад, так что его врагам пришлось по одному протискиваться через дверной проем. Первого он встретил ударом меча по шее, второй влетел с разбегу в комнату, вынуждая Генриха пятиться. Сержант сумел навязать противнику свои условия, ушел из под удара топором и достал парня концом меча в подмышку. Тот заорал, зажимая рану, из под его пальцев показалась алая кровь.

“Что за черт?” — успел подумать Генрих, прежде чем его атаковали с двух сторон. Он не стал пытаться парировать клинком топоры оставшихся братьев, просто шагнул между ними, закружился, на первом развороте вспорол живот левого, довернулся и рубанул по шее правого, так что голова весело отлетела от тела и заплясала по полу. Четверо братьев разлили не меньше ведра крови. То была алая, пахнущая железом, человеческая кровь.

— Вон оно как вышло-то, — услышал Генрих дрожащий голос сзади.

Он обернулся, выставив меч, но “отец” не спешил атаковать. Старик стоял в проеме, сжимая в руках колун, взятый во дворе, и со слезами на глазах смотрел на своих детей. Сержант молчал и тишину нарушало лишь поскуливание парня, раненного в подмышку.

— Что ж ты за изверг такой, сучий ты хвост, — обратился старик к сержанту, — что всех детей моих перебил?

Генрих соврешенно перестал понимать происходящее.

— Они… — начал он неуверенно, — Они были людьми?

— А кем же, собаками, что ль?

— Эстефания была упырём, — в голосе сержанта звучало сомнение.

— Была и что с того? А они любили её, больше жизни любили. Что ж мне, прогонять её что ли? А я всегда дочку хотел, кто ж теперь… Вон ведь как…

Генрих опустил меч. Он представил себе, как легко Эстефания вскружила головы четырем братьям, как просто ей было играть роль любящей дочери и как… Стоп. А как же её милая привычка поедать людей?

— Так вы знали, что она монстр? Не страшно было, что она съест ваших ребят?

— Куда там, — махнул рукой старик, — нас-то она не трогала. И не тронула бы. Она ж, вон, только путников поедала. А как иначе, жить-то всем хочется.

Генриха ужаснул ответ старика.

— Вы что, помогали ей в этом?

— Кому? А, дочке-то… Нет, какая уж тут помощь. Не мешали и ладно.

Раненный парень тем временем с трудом дополз до выхода, где стоял его отец. Старик опустился на колени рядом с парнем и положил свое неубедительное оружие рядом.

— Бей давай, чего ждешь, — промолвил плачущий старик, — забирай уж, как остальных забрал.

— Я не желал вам зла, — твердо ответил Генрих, — вы напали на меня, я защищался. Я не буду вас убивать, если вы дадите мне уйти.

Старик не стал отвечать, лишь отодвинулся с прохода, а затем положил голову своего сына себе на колени.

Сержант осторожно прошел мимо и вышел на улицу, где наконец убрал меч в ножны, отвязал коня и забрался в седло. Он легонько тронул бока лошади шпорами, но та уже и сама давно хотела убраться подальше от этого дома, пахнущего смертью, так что сержант не успел даже опомниться, как оказался на дороге.

— Придется нам все же поплутать, Тисона, — похлопал он лошадку по шее.

Из-за облаков показалась луна, освещая им путь. Генрих глянул в сторону дома, не покажется ли старик, проклинающий убийцу его детей, но на тропинке никого не было.

— Покойтесь с миром, — пробормотал сержант. — И да простит меня Бог.

Он поудобней перехватил поводья и продолжил путь. Ночь и правда была чудесной для прогулок.
 

Обсудить на форуме