О наследстве, девушках и неприятностях

Аннотация:

Шалопай и авантюрист Генри получает в наследство старинный дом в английской глубинке. Наследие его далёких предков – не только богатство, но и огромная ответственность. Ведь где-то в недрах дома дремлет демон. Но что случится, если его выпустить?

[свернуть]

 

— Но ведь это не так, да и не было так, — проговорил мистер Фокс.

Из народной английской сказки

 

Всё началось с того, что я получил наследство от дядюшки Джима. Cтарикан помер, но перед тем почему-то решил, что будет здорово озадачить меня своим имуществом.

Джим Берроуз жил в огромном доме, больше походившем на умеренных размеров замок, неподалёку от деревеньки Л*** в графстве ****шир в Англии. Дом стоял в уединении, отгородившись от мира пиками тополей и закутавшись в плащ из плюща и дикого винограда. Сквозь буйную зелень кое-где проглядывали стены, сложенные из светлого камня, и окна с чуть оплывшими старыми стёклами. Выглядело всё это живописно и чуточку зловеще. И когда я впервые увидел Хеорот-Холл – так назывался этот дом-замок, – то подумал, что тут непременно должна обитать пара-тройка приведений. А то и чего похуже. В конце концов, какой же старинный дом обойдётся без жутких историй и рассованных по шкафам скелетов? Кто бы мне тогда сказал, что я окажусь прав… Может я удрал бы сразу. Хотя, не думаю. Пожалуй, мне никогда не хватало благоразумия не ввязываться в заманчиво маячившую на горизонте авантюру.

Итак, когда меня настигла новость о дядюшкиной кончине и внезапно свалившемся мне на голову наследстве, я болтался по Европе. Просто переезжал с места на место, из города в город, из страны в страну. Останавливался в самых захудалых гостиницах и днями шатался по очередному городку, название которого я даже не пытался запомнить. Воображал себя опытным путешественником, способным найти какую-нибудь интересность или диковинку без путеводителей, карт и навигаторов. Иногда мне везло, иногда не очень. Адвокат дядюшки Джима вызвонил меня в Вене, откуда я собирался отправиться в Румынию на «Дачия-Экспресс», а именно – в Трансильванию и хорошенько осмотреть тамошние замки и древние монастыри на предмет чего-нибудь действительно интересного. В общем, я развлекался на свой лад. Но дядюшка Джим слегка подпортил мои планы, и экскурсию по владениям графа Дракулы пришлось отложить. Так что вместо Трансильвании я вылетел в Лондон.

Когда все формальности были улажены, я остался один на один со своим наследством. Дом вызывал у меня восторг и странный трепет, и в то же время какое-то смутное чувство тревоги. И еще это странное название – Хеорот-Холл… Оно мне что-то напоминало, но сообразить, что именно, я не мог, как ни напрягал свои извилины.

Нет, не поймите неправильно… Не то чтобы оседлая жизнь в английский глубинке входила в мои планы.  Болтание по Европе меня вполне устраивало. Отец, прижившийся в столь обожаемом им Париже, относился к моему безделью равнодушно. Он много к чему относился равнодушно. Не уверен даже, что отец был в курсе смерти брата. Или придал ей большое значение, если ему сообщили. Отца занимали многочисленные любовницы и маленькая парфюмерная компания, совладельцем которой он являлся. Дела фирмы шли неплохо, так что деньги у отца всегда водились, и  меня он спонсировал без лишних вопросов. Мать, наверное, неодобрительно поджимала губы, глядя на мои праздношатания с небес. Но возразить, понятно, ничего не могла. Так что после завершения образования я мог заниматься, чем вздумается. А именно – бездельничать.  Я отпустил бороду, воображая себя истинным пилигримом, и отправился «скитаться».

Но всё же пренебречь таким великолепием как Хеорот-Холл я не мог. Я просто обязан был его хорошенько изучить. Заглянуть во все тёмные закоулки, вытащить на свет все тайны, смахнуть пыль со всех скелетов в каждом чёртовом шкафу. В Хеорот-Холле их, то есть шкафов, оказалось преизрядное количество. Гораздо больше, чем комнат. Я исследовал их все – и комнаты и шкафы. Первые были заставлены мебелью, а последние – завалены разнообразнейшим тряпьём. Выглядело всё это подчас комично: изящные стулья, обитые потёршимся бархатом, и массивные дубовые столы на резных ножках-лапах соседствовали с этажерками из пластика или металла, функциональными шкафчиками, превращающимися в маленькие столики и обратно. Наиболее занятными из всех комнат я нашёл большой зал, представлявший собой теперь столовую, а когда-то, возможно, использовавшийся для банкетов и приёмов, и библиотеку. Зал был увешан гобеленами. Довольно древними и сильно обветшавшими. Шитьё на них вылиняло и местами обтрепалось, но всё же кое-где можно было различить фрагменты, изображавшие охоту или битву. Я никак не мог разобрать, что за историю пытаются рассказать гобелены. Только в одном месте можно было рассмотреть премерзкую рожу какого-то древнего чудовища и высившийся над монстром едва различимый женский силуэт, изъеденный временем и вытравленный солнцем. За гобеленами прятались холодные каменные блоки и чёрные хвостики электропроводки. В дальнем конце зала имелся камин, такой большой, что в нём при желании можно было зажарить корову целиком. А в самом центре над столом висела массивная люстра из дерева и еще чего-то желтовато-белого. Как-то раз, убедившись, что поблизости нет мистера Боунза – дворецкого Хеорот-Холла, маленького сухонького старичка с крючковатым носом и цепким взглядом больших чёрных глаз, – который мог бы выразить своё негодование укоризненным «Сэ-э-эр!», я залез прямо на стол и прямо в туфлях. И только тогда разглядел, что деревянную люстру украшали кости. Целая коллекция разномастных костей. Углубления под свечи полностью затопили наплывы старого воска. Люстрой, конечно, уже давным-давно не пользовались.  Меж гобеленов притаились маленькие симпатичные светильники-бра. Но было бы любопытно взглянуть  на этот зал в свете настоящих восковых свечей. В общем, столовая имела вид совершенно варварский и этим меня полностью покорила.

Библиотека тоже оказалась хороша. Там конечно водилось много всякой дряни, вроде религиозных талмудов, текстов проповедей и огромного старинного тома Большой Библии издания тысяча пятьсот сорокового года. Перевернув без интереса несколько хрупких жёлтых страниц, я прикинул, не вызвать ли мне оценщика и не избавиться ли от всей этой рухляди. Религия, святые книги, священники и всё в таком духе всегда вызывало у меня лёгкое чувство тошноты пополам с отвращением. Это было невыносимо скучно, ненужно и совершенно бессмысленно в современном мире. Так что плевать, сколько там столетий нашей семейной Библии! И не говорите мне ничего о традициях.

Однако кроме религиозной литературы в библиотеке имелось кое-что ещё. Что, кстати, порядком меня удивило. Там были книги по демонологии. Очень много книг. Поражало, что религиозного дядюшку Джима понесло в такие дебри. Но подобная тематика была мне куда как более интересна. Порывшись в книжных шкафах, я обнаружил «Большой ключ Соломона», «Гримуар Гонория», «Истинный гримуар», «Гримуар Империум» и много чего ещё. Я пролистал «Гримуар Гонория». Это оказался перевод с немецкого оригинала тысяча двести двадцатого года. В начале сразу обнаружились любопытные строки:

«Святой Апостольский Престол, которому ключи от Царства Небесного были даны с этими словами, адресованными Св. Петру Иисусом Христом: Я даю тебе Ключи от Царства Небесного. Тебе одному я даю возможность повелевать Князем Тьмы и ангелами, которые ему служат и которые с почтением послушны ему и другими словами Иисуса Христа: Поклоняйся Господу Богу твоему, и служи только Ему. Поэтому силой этих ключей Глава Церкви стал Повелителем и Ада…»

Вот, значит, где собака зарыта: «возможность повелевать Князем Тьмы и ангелами, которые ему служат», «силой этих ключей Глава Церкви стал Повелителем и Ада». Вот она, связь религии и дешёвого оккультизма. Главное, красиво повернуть. Дядюшку, это, похоже, впечатлило.

Я пролистал гримуар дальше. В нём обнаружились разнообразнейшие заклинания для вызова и освобождения духов и демонов.

Что ж, занятно.

Я подумал, что вызывание демонов от скуки – это очень эксцентрично. То есть, вызывание демонов – занятие само по себе довольно необычное. Не свойственное среднестатистическому оболтусу. А если он ещё и умирает от безделья… В общем, можно будет этим заняться, как только градус скуки повысится.

К тому же, в Хеорот-Холле обнаружилось ещё одно помещение, которое привлекло моё внимание и как раз очень подходило для всякой оккультной белиберды. В торце левого крыла обнаружилась комната, единственная во всем доме всегда запертая на ключ. Узкая деревянная дверь была забрана тяжёлой чугунной решёткой. В петле висел замок. Старинный, очень изящный, серебряный. Потемневшее от времени тело замка покрывали странные знаки и символы, разобрать которые было почти невозможно. Ключа от комнаты у меня, конечно, не обнаружилось. Дуга замка была совсем тонкой, под стать изящному корпусу. Её с лёгкостью можно было перекусить болторезом, но мне вдруг стало жаль красивой вещицы. Пока я раздумывал и сомневался, сзади неслышно подкрался мистер Боунз. Обнаружил он себя только сухим покашливанием. Вполне намеренным и деликатным. Но я подпрыгнул.

– Сэр! – дворецкий держал конверт. – Мистер Берроуз оставил вам вот это.

Я принял у него конверт, вскрыл. Внутри оказался плотный лист бумаги и маленький ключ.

Это определённо был он! Ключ к старинному замку. Я издал радостный возглас и тут же бросился к двери. Перевернул конверт, и ладонь ощутила холодное прикосновение серебра. Мной вдруг овладело жуткое нетерпение. Просто неприличное! Я должен был отворить эту чертову дверь сейчас же, не мешкая. Скорее, скорее! Меня словно что-то звало, требовало, томилось там, за закрытой дверью. Руки дрожали от предвкушения, пока я пытался вставить ключ в замок.

Но тут опять подал голос мистер Боунз:

– Сэр, я думаю, вам стоит сперва прочесть письмо. Полагаю, там есть что-то, что касается этой комнаты и ключа к ней.

Не отвлекаясь от своей возни, я бросил на дворецкого недовольный взгляд через плечо. Весь вид мистера Боунза выражал крайнее неодобрение. И я сдался.

Всё ещё ощущая зуд нетерпения в ладонях, вытащил из конверта письмо. Оно оказалось коротким.

«Дорогой Генри,

прости, что втравил тебя в это. Но я не знаю, что ещё можно сделать. Ты славный парень, сообразительный и авантюрный, как мне всегда говорил Джон. Возможно, ты что-нибудь придумаешь. Но лучше просто не открывай ту дверь.

Джим Берроуз»

Это интриговало. Письмо было написано коряво, наспех. Нервным прыгающим почерком. Дядюшка Джим явно торопился.

Я подумал, что это всё было похоже на неплохую хохму. Был ли дядюшка Джим шутником? Этого я не знал. И, пожалуй, много чего не знал о папином брате. Только то, что общаются они с отцом мало. Из-за ссоры или чего ещё – меня это не волновало. Джим приезжал на похороны мамы. Я тогда был еще достаточно мал и, на тот момент, сильно зарёван. Дядя запомнился мне высоким сухим стариком. Болезненно бледным и слабым, усталым. Не думаю, что ему было тогда много лет. Но, наверно, многочисленные болезни или болезнь, отчего он там страдал, быстро его состарили.

Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кто же старше – дядюшка Джим или папа? Почему-то мне казалось, что папа. Но я мог ошибаться.

В любом случае, значения это не имело.

Я запихнул письмо обратно в конверт и посмотрел на странный серебряный замок. Ну в самом деле, пахнет розыгрышем! Что может оказаться там, за дверью? Пентаграмма с мёртвой девственницей в центре? Перевёрнутое распятие? А может, дядюшка Джим завёл себе какую опасную домашнюю зверушку, вроде пантеры или рыси, поселил в отдельной комнате, вместо клетки, подпилил ей когти и клыки, навёл шороху с гримуарами в библиотеке, а потом, посмеиваясь, попугивал друзей по праздникам? Эффектная чёрная пантера в тёмной комнате за серебряным замком. Горящие зелёные глаза и испуганные лица друзей-соседей. А потом басовитое мурлыканье и облегчённый, чуть визгливый женский смех. Очень даже стильно.

Дрожь нетерпения в руках чуть утихла. Ключ повернулся в замке с тихим щелчком. Вот оно! Сейчас мы узнаем, что там прячет дядюшка Джим. Позади меня мистер Боунз не то охнул, не то каркнул, возмущённый, очевидно, моим пренебрежением дядюшкиной посмертной запиской. Интересно, читал ли дворецкий послание? Ведь конверт был не запечатан.

Я снял замок и осторожно приоткрыл дверь. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Пришлось искать по карманам телефон и включать фонарик. Когда слабый электрический луч, наконец, осветил комнату, я не увидел ни пантеры, ни пентаграммы, ни даже распятий в каком-либо виде. Комната была довольно просторной и почти пустой. За исключением огромной старинной кровати с балдахином. Ветхая ткань полога еще хранила воспоминания о сочном красном цвете и золотом шитье. Изящные деревянные подпоры украшала затейливая резьба. В складках парчового покрывала скопилась пыль. Я с любопытством осмотрел кровать. Настоящий антиквариат! Ложе королей для великих деяний. Губы мои невольно искривила похабная ухмылка. Так что тут у нас? Маленький секрет от дядюшки Джима?

Я провёл рукой по покрывалу. Сверху оно было пыльным, словно не вытряхивалось сотню лет. Но стоило мне откинуть край, как моему взгляду предстали новые свежие простыни. Бельё оказалось белоснежным и прохладным под моей ладонью. По шёлковым наволочкам подушек струилась цветная гладь шёлковой же нити. Мне вдруг нестерпимо захотелось спать. Какие сладкие, дурманяще откровенные сны можно увидеть, если…

Темнота позади меня вздохнула томно и мечтательно.

Я вздрогнул и очнулся от накатившей грёзы.

–  Мистер Боунз, кто-то тут убирал всё это время? Вы или Молли?

– Сэр? – послышался удивлённый голос дворецкого из коридора, и тогда мелкие волоски на затылке встали дыбом.

Кто-то стоял у меня за спиной. Стоял и смотрел. И этот кто-то не был мистером Боунзом.

Я медленно, очень медленно повернулся на ослабших, ватных ногах. В комнате было пусто.

Луч фонаря скользнул по окнам. Вернее, по месту, где они когда-то имелись. Оконные отверстия были наглухо заложены кирпичом.

Пятнышко света запрыгало по стенам, пыльному полу.

Ничего.

И всё же, там кто-то был. Чужое присутствие ощущалось очень отчётливо, почти осязаемо.

Я глубоко вздохнул и медленно отступил к двери.

Всё, мне хватило чертовщины.

Я выскочил из комнаты и защёлкнул замок в петле. Ключ отправил в карман. И вдруг почувствовал изрядное облегчение. Вытер рукавом капли пота со лба. Да, утомительное это оказалось занятие – перетряхивать чужие шкафы с чужими скелетами. На сегодня достаточно. Наверное…

Мистер Боунз наблюдал за мной, и вид у него был настороженно-взъерошенный, как у большой нахохлившейся птицы.

– Вы знаете, что это за комната? – поинтересовался я. – Для чего она?

Дворецкий перемигнул, два цепких чёрных глаза продолжали внимательно меня изучать. Определённо, повадки у него были совершенно птичьи.

– Нет, сэр, не знаю, – наконец сказал он. – Покойный мистер Берроуз строжайше запретил мне туда заходить. Даже приближаться. Равно как и Молли. Кроме того, ключ имелся только у мистера Джима Берроуза. Но если хотите, я думаю, что в ту комнату заходить действительно не стоит.

Так, понятно, письмо, предлагавшееся к ключу, мистер Боунз изучил. Прежде чем передать мне. Меня это почему-то рассмешило. И я наморщил нос, пытаясь скрыть улыбку.

– А я, мистер Боунз, думаю, что Хеорот-Холл слишком пуст и слишком серьёзен. Но мы можем это исправить. Хочу отпраздновать новоселье в конце недели. Большая столовая с костяной люстрой как нельзя лучше подойдёт.

Мой план был очень прост и отчасти гениален. Во-первых, в Хеорот-Холле действительно было слишком тихо и уныло. Но одновременно достаточно зловеще и таинственно для небольшой костюмированной вечеринки а-ля Хеллоуин. И хотя было лето и до Хеллоуина, собственно, еще далеко… Что мне мешало? Я решил, что нам потребуется мало еды и много выпивки. Устрою друзьям небольшую экскурсию по дому, мы зайдём в библиотеку, там, конечно, обнаружим дядюшкину коллекцию по демонологии. А затем – таинственную комнату. Я перескажу, что со мной приключилось, когда я в первый раз туда заглянул. И… да, на тот момент мы будем уже достаточно пьяны, чтобы дурацкая идея вызвать духа или демона, или хотя бы пообщаться с тем, что уже, возможно, есть в комнате, показалась заманчивой.

Я довольно улыбнулся. Намечалось славное приключение.

***

Сказано – сделано.

На выходных с континента на туманный Альбион пожаловали Лука и его новая подружка Алессия – эффектная итальянка с длинными тёмными волосами и глазами черными и блестящими, как обсидиан. Из Карлайла приехал Вильф – мой однокашник по Камбрии. В общем, собралась небольшая компания.

Высокий широкоплечий Лука нарядился в чей-то поношенный пиджак, который был ему велик размера на три, измазал лицо белилами и золой, а в уши приспособил винные пробки. Вышел вылитый Франкенштейн. Кусочки кожи, которые фигуристая Алессия разместила на самых интересных местах, видимо, были призваны изображать костюм амазонки – набедренную повязку и лиф. Вильф надел чёрный балахон с капюшоном и прихватил косу. Лицо его было разрисовано гримом под оскал смерти. Я же нарядился в бутафорские доспехи из пластика и фанеры и вооружился пластмассовым мечом, изображая доблестного воина.

Наш маленький пир мы устроили в большой столовой. Я настоял на том, чтобы очистить люстру, снабдить её новыми свечами и зажечь. И после всех необходимых манипуляций зал озарили несколько десятков огоньков. Столовая преобразилась. По углам притаились зловещие тени. Огромный тёмный зев холодного очага, казалось, готов был поглотить весь длинный стол и нас заодно. А с выцветших гобеленов что-то вглядывалось в нас, рассматривало диковинных гостей, пожаловавших незваными на чужой пир. У меня по спине бодрым топотком шествовали толпы холодных мурашек. Алессия то и дело издавала нервный смешок. Оскал смерти, за которым пряталось лицо Вильфа, был угрюм и торжественен одновременно.

Меня вдруг снова захлестнула волна нетерпеливого предвкушения, как тогда, перед самой дверью в странную комнату. И я запустил руку в карман и любовно погладил маленький ключик, согрел его теплом ладони.

– Погоди, еще совсем немного… – пробормотал я и сам удивился: никогда не имел привычки разговаривать с вещами.

После не слишком плотного ужина и порядочной порции спиртного – у дядюшки Джима обнаружились приличные запасы ирландского виски и различных ликёров, коими очень активно угощалась Алессия – я напустил на себя таинственности и заявил, что гостей ждёт нечто совершенно потрясающее. Мы покинули великолепно мрачный зал и переместились в библиотеку.

– Ох ты ж, обалдеть! – завопил Лука, обнаружив коллекцию гримуаров. Он был уже порядочно пьян. Пиджак на Луке совсем скособочился, из правого уха вывалилась винная пробка, сажа и белила на лице перемешались и расплылись сероватыми разводами. – Старик был не промах, знал, как скоротать тоскливый вечерок. Как думаешь, он серьёзно пытался кого-нибудь вызвать?

– Ну, мы можем это проверить, – я улыбнулся в предвкушении, любовно оглаживая серебряный ключ в кармане. Взгляд невольно упал на высокое зеркало, притаившееся в глубине за шкафами. Из зеркала на меня смотрел я, и не-я одновременно. В густой чёрной бороде – такой чёрной, что, казалось, она отливает синевой – прятался лисий оскал. Хитрый и плотоядный. Зубастый. Выжидающий. Самодовольный.

Собственный вид в зеркале мне понравился. Он придавал остроты задумке, маленькую безуминку нашим бутафорским нарядам и идее с вызовом демона.

– Это шикарная, просто шикарная идея! Я за! – в звонком голосе Алессии пополам с итальянским акцентом звучал алкоголь. Она сидела прямо на письменном столе, покачивая в руке бутылку с ликёром, закинув ногу на ногу слишком демонстративно и откровенно. Так что вся наша мужская компания могла без труда разглядеть, что на Алессии нет белья.

Я почувствовал, что оскал мой становится шире, а нетерпение – жарче. Мне вдруг страшно захотелось оказаться там немедленно – в темноте странной комнаты, в прохладе шёлковых подушек под пыльным балдахином. Но я длил свою пытку, оттягивал сладкий момент, когда в серебряном замке, сплошь испещрённом не то вензелями, не то древними рунами, тихо повернётся ключ.

– Я нашёл кое-что подходящее, – не переставая улыбаться, снял с полки «Ключ царя Соломона». – Тут описано, как нарисовать пентаграммы и особый круг для защиты вызывающего. Ещё нам понадобится нож… или меч.

Я помахал своим пластмассовым мечом, и ухмылка моя сделалась совсем уж кривой.

– Свечи, благовония…

Вильф широко улыбнулся – жуткая маска смерти при этом сделалась совершенно безобразной – и достал из кармана сигару.

– Золотая корона… В общем, куча всякой дребедени. Думаю, мы можем обойтись без всего этого. Давайте только возьмём свечи. Какой-нибудь маркер. Ну и книгу. Да, сигара в качестве благовоний сойдёт.

– Отлично! – Алессия неуклюже слезла со стола, качнулась и опять опёрлась о столешницу. Язык её заплетался: – Где будем рисовать пентаграмму?

Вот оно! По венам моим словно тёк жидкий огонь.

– О! Для этих целей у нас есть отличное местечко… – рука в кармане до боли сжала ключ, острый край бородки впился в ладонь.

Мы раздобыли в письменном столе несколько маркеров, в кладовой – свечи, и я повёл нашу маленькую процессию в ту самую комнату.

Тихо провернулся ключ в замке, и мы шагнули в темноту. Тьма в комнате была такой густой, что кажется, её можно было есть ложкой. Вильф клацнул зажигалкой. Крошечный оранжевый огонёк оплавил воск, света от него оказалось совсем немного. Вильф продолжил зажигать свечи, Лука вооружился маркером и взялся рисовать защитный круг и пентаграмму на каменных плитах. Плюхнувшаяся прямо на холодный пол Алессия поддерживала открытую книгу. Она наблюдала за действиями Луки и время от времени издавала короткий смешок, когда подрагивающие руки парня чертили неверную линию. Лука сердился, толще наводил маркером стороны пентаграммы, превращая ритуальный знак в совершеннейшую мазню.

Из темноты гротескным пыльным монстром выступала кровать. Мне вдруг ужасно захотелось спать. Прямо сейчас, здесь.

Я присел на край кровати.

– Ой, она всё равно вышла кривая! – долетел до меня откуда-то издалека голос Алессии. – Не трогай! Дай я лучше потренируюсь это читать… Генри, это тут, где закладка?

Я промычал в ответ что-то неразборчивое.

– Ну ладно, будет тут. Вот, – Алессия откашлялась и начала чуть визгливо, с завыванием, подражая шарлатанской манере дешёвых фокусников-заклинателей: – «Придите о непокорные, проклятые духи, я заклинаю вас именами и символами Бога, силою и достоинством Всевышнего … придите немедленно без всякого уродства и наваждения, появитесь пред нами покорными в прекрасном человеческом образе… будьте покорны нам и исполните все, что вам будет приказано…»

Волосы у меня на затылке зашевелились, словно от чьего-то близкого дыхания. Казалось, что слова заклинания – наиболее сильного, как уверяла книга – вместе с Алессией повторяет кто-то еще. Невидимый нам, но, несомненно, присутствующий в комнате.

Не помню, в какой момент меня сморил сон. И был ли это сон. Шёлковые простыни оказались так прохладны. Глаза закрывались. Внезапно свечи погасли, и темноту пронзил женский крик. Он оборвался на самой высокой ноте, сменившись смехом. Игривым и манящим. А потом рядом со мной на кровать опустилась девушка. Кажется, это была Алессия – больше некому. Во всяком случае, у неё были обсидиановые глаза – темнее самой тёмной ночи – и длинные волосы. А дальше… Мне запомнились стройные ноги и изящные руки, цепко обвившие моё тело. И жар, адский жар, будто комната вдруг погрузилась в самое сердце преисподней. Будто пламя всех костров грешников вмиг окутало нас, опалило и выжгло до самого дна. Я корчился, опустошённый этим огнём, отдав ему свою живительную искру, самую свою суть. И только тогда он отступил, сыто облизнувшись, схлынул в неведомые недра. И кровать, на которой я лежал, опустела. А странная гостья ушла, оставив меня в забытьи. Уже проваливаясь в прохладную тьму, я успел подумать, как всё-таки вышло неловко, если это действительно была Алессия. Лука определённо разозлится…

***

Очнулся я в полной темноте и долго не мог понять, где нахожусь. Прошло несколько минут, прежде чем память моя хоть немного прояснилась.

Я встал  с кровати и на ощупь добрался до двери. Она, конечно же, оказалась не заперта, но плотно прикрыта.

Снаружи был день.

Заперев комнату на замок, я отправился искать друзей и скоро нашёл Луку и Вильфа – они спали вповалку в одной из гостевых комнат. Только Алессии нигде не было.

Её не оказалось в доме вообще. Мистер Боунз морщил свой птичий нос, пытаясь припомнить, была ли с гостями дама и когда уехала. Горничная Милли, и она же кухарка, растерянно моргала.

– Послушай, – сказал, в конце концов, Лука, – я, честно говоря, не помню, чтобы приглашал её поехать к тебе. Я много о ней рассказывал, она классная. Но… её ведь вчера здесь не было? Так?

Вильф согласно закивал.

– Но …Алессия была, я её видел! Такая эффектная фигуристая брюнетка, – я почти кричал.

Лука развёл руками.

– Я показывал тебе фотки. И успокойся ты, наконец!

Мысли мои путались, не желали собираться воедино. Воспоминания расплывались. И я сдался.

– Ладно, вы правы… Наверное, я вчера много выпил. И мне приснился странный сон.

Мы позавтракали или, вернее сказать, пообедали, еще немного побродили по дому. А затем Вильф и Лука уехали по своим делам, оставив меня одного.

Сейчас как подумаю: ведь тогда у меня был замечательный шанс. Уехать с ними и больше никогда не возвращаться в Хеорот-Холл. Забыть всю чертовщину, Алессию, которую так никто никогда больше не видел. Продолжить свои праздношатания. Но… когда это я был благоразумен? Или, может, демоническая отрава уже закипала у меня в крови.

И я остался.

Делать мне было особенно нечего. Я слонялся по дому, ковырялся в библиотеке. И часто вспоминал свой сон. Горячий жар, стеклянный взгляд обсидиановых глаз. И нутро моё сладко сжималось, а плоть напрягалась от этих воспоминаний. Несколько раз я нарочно засыпал в той странной комнате на древней кровати. Но ничего больше не происходило, великолепная незнакомка не посещала меня во сне.

Со временем я пришёл к выводу, что мне не хватает …хм… женского общества.

Мысль эта подкралась исподволь, но завладела мной полностью. В самом деле, какой смысл чахнуть тут в одиночестве, если можно подыскать приятную женскую компанию?

Я стал совершать короткие вылазки  в окрестные городки. И в одну из таких поездок познакомился с Лиззи. Она была рыжей, как апельсин, вся в веснушках и непрестанно улыбалась. Это меня покорило.

Лиззи была сиротой. Работала на кассе в местном супермаркете и снимала крохотную комнатку в пансионе.

Мы несколько раз встретились в городке, в котором познакомились. Затем я пригласил её в гости. Потом ещё. И ещё. И, наконец, Лиззи перебралась в Хеорот-Холл со своим скромным чемоданчиком.

Пару недель мы жили душа в душу и развлекались, как могли. Но часто после веснушчато-апельсинового сеанса любви я вспоминал ту ночь в комнате со старой кроватью. И отголоски безумного жара будоражили мои мысли и тело.

Мало-помалу Лиззи начала меня раздражать. У неё была эта идиотская манера улыбаться или даже смеяться по поводу и без. К тому же девушка оказалась простовата, говорить с ней было скучно. Но, тем не менее, достаточно назойлива – мне не удавалось уединиться даже на какой-то час, так как Лиззи сразу начинала хныкать и канючить, и лезть с нежностями, и болтать всякую ерунду. Нежности и ерунда раздражали. Мне не хотелось слюнявых поцелуев и воркования. Мне хотелось огненного безумия, которое всё ещё клокотало где-то на дне, в самом корне моего мужского начала.

Когда терпение натянулось тугой струной и грозило вот-вот лопнуть, я решил удрать. Хоть ненадолго. Поболтаться по окрестностям и хорошенько поразмыслить. И придумать какой-нибудь способ избавиться, наконец, от Лиззи. Желательно тихо и без лишней нервотрёпки. Мне представлялось, что если я объявлю о своём желании расстаться и попрошу её убраться, Лиззи устроит грандиозную истерику, перебьёт вазы и всю посуду. Может быть, подожжёт что-нибудь. Всё-таки она слишком импульсивна. Мне всего этого не хотелось. Хотелось только, чтоб Лиззи исчезла. Чтобы я вернулся домой, в Хеорот-Холл, и её там не было. Не было даже воспоминания о Лиззи.

Ей я сказал, что съезжу к другу. Тут недалеко, неважно где. Да, давно его не видел. Ну, знаешь, скучные мужские разговоры. Ты тут отдохни без меня. Посмотри телевизор. Исследуй дом. Это, представь, почти целый замок. Вот тебе ключи. Да, от всех-всех комнат, кладовок, чердака и подвала. И вот ещё…

На огромной связке ключей, новых, старых и даже старинных, медных и латунных, мельхиоровых и стальных, сиротливо поблёскивал единственный серебряный ключ. От той самой комнаты.

Я повесил его на связку, чтобы ненароком не потерять, и раздумывал, не снять ли его теперь.

А впрочем, пусть.

Я улыбнулся и, наверное, в улыбке моей снова было что-то лисье, потому что изумлённая Лиззи отшатнулась.

– А вот этот ключ не тронь.

– От чего он? – спросила Лиззи, глупо хлопая рыжими ресницами.

Но я только оскалился на прощание и ушёл.

Гулял, наверное, часов шесть, не меньше. Устал как собака, но ничего не придумал. Умные мысли наотрез отказывались посещать мою голову. Тогда я понял, что придётся настроиться на скандал. Но… не сегодня. Не было сил. Ноги гудели от длительной ходьбы, ныла спина.

Когда я вернулся, в Хеорот-Холле стояла оглушающая тишина. Пронзительная и сыто-довольная. И я почему-то сразу понял, что что-то произошло.

– Лиззи? – позвал, уже зная, что ответа не последует. – Лиззи!

– Сэр? – появившийся в холле мистер Боунз смотрел на меня недоумённо. – Кого вы зовёте? К нам должен бы кто-то приехать в ваше отсутствие?

Сердце моё пропустило один удар, а потом пустилось в радостный галоп.

– Нет. Но где девушка, которая жила у нас две недели? Где Лиззи?

– Лиззи? – дворецкий нахмурился. Косматые брови его надвинулись на цепкие птичьи глаза, губы беззвучно шевелились. Казалось, мистер Боунз пытается, но никак не может вспомнить, о ком идёт речь.

Наконец, он осторожно спросил:

– Сэр… А… вы уверены, что у нас кто-то гостил последние две недели?

Я почувствовал, что лисий оскал опять заползает на лицо и плотнее сжал губы, чтобы не выдать своё ликование.

– Нет, вы правы. Никого не было…

Внутри меня пели фанфары и взрывались фейерверки. Я поскорее нырнул в коридор, бросив на мистера Боунза короткий взгляд. Вид у дворецкого был растерянный и встревоженный одновременно.

Но не важно.

Добравшись до заветной комнаты, я обнаружил серебряный ключ в замке, болтавшемся на открытой дужке. Вся остальная связка валялась рядом на полу.

Я осмотрел замок. Быть может, мне показалось, но странных знаков на нём стало меньше. Вытащил ключ. На нём обнаружилось крохотное пятнышко крови, которое прямо у меня на глазах исчезло, впиталось в металл.

Тогда я потянул на себя дверь и медленно вошёл в комнату. Не знаю, что я ожидал увидеть. Груду окровавленных костей и обрывков одежды, пряди рыжих волос. Но ничего этого не было. Всё осталось как прежде. Темнота и томная прохлада шёлкового белья.

Я опустился на кровать. Глаза сами собой закрылись. И в этот раз моя жажда была утолена.

***

После того случая меня понесло.

То есть, наверное, я всё ещё мог бы взяться за ум, проявить силу своей хилой воли, собраться и уехать. Тогда ещё, возможно, мог. А может быть, уже нет…

Их была, наверное, дюжина. И еще одна, если считать Алессию. Чёртова дюжина миловидных, симпатичных, красивых девушек. Но в каждой из них рано или поздно обнаруживался свой изъян. Или даже несколько.

У Моники были большие чувственные губы, такие мягкие и пухлые. Их прикосновение к чувствительной плоти рождало тёплую волну возбуждения, заставляло плавиться, растекаться свечным воском по постели. Я любил наматывать её блестящие волосы на кулак, когда она покрывала поцелуями моё тело.

Но, в остальном, Моника была полновата и нескладна. И заметно косолапила. Со временем, приглядываюсь к ней всё тщательнее, я находил новые и новые изъяны. И великолепная припухлость её губ не могла затмить прочие недостатки.

Потом была, кажется, одинокая пианистка Дора. У неё были очень изящные, невероятно длинные пальцы и абсолютный музыкальный слух. Она часто играла мне на старинном клавесине, обнаружившемся в одной из комнат. Иногда даже пыталась петь. Зря. Голос у неё был резкий и скрипел, как несмазанные петли двери.

Затем были Гленда, Стелла, Феб, Эйприл, Карли, Китти, Натали… Кто же ещё? Кажется, я даже начал забывать их имена. Они сменяли друг друга, как слайды в диапроекторе – разные, яркие и такие … скоротечные. Я всегда знал, что приглядевшуюся картинку скоро сменит следующий слайд.

Всё они исчезли, там, в странной и страшной, и одновременно манящей комнате. И за каждую из них я получил награду. С каждой из них видение, посещавшее меня во сне, становилось чуть-чуть отчётливее, яснее. Хотя я никак не мог разглядеть моего прекрасного демона до конца.

После последнего сладкого визита в ту комнату, я крался по дому как сытый лис – медленно, вразвалочку, но чутко, прислушиваясь к звукам Хеорот-Холла. Зеркала на моём пути отражали ухмыляющееся бородатое страшилище. И это отражение мне нравилось. О да! Я воображал себя сказочным злодеем. Синей Бородой. Или мистером Фоксом. Я ловок и хитёр, и мне всё сходит с рук. И моя сказка, моя история, в отличие от прежних, нравоучительных, не будет иметь счастливого конца для какой-нибудь очередной дурёхи. Моя история не будет иметь конца совсем.

Где-то глубоко, на самом донышке моего сознания пищал комаром прежний Генри. Он был испуган, он был в ужасе. И горел желанием убраться из Хеорот-Холла сию минуту.

Зануда!

Но ведь я никогда не был занудой?

В конце коридора, по которому я крался лисом, обнаружился мистер Боунз. Он сильно состарился за последние месяцы. Плечи дворецкого поникли, глаза потускнели, нос сильнее заострился. Всё это придавало ему ещё большее сходство со старым нахохлившимся вороном.

Последнее время мистер Боунз меня сторонился, старался не попадаться на глаза. Я знал, что он ничего не помнит. Ни одну из тринадцати. Но дворецкий явно чувствовал, что творится что-то нехорошее. И ощущение это, ну, и может быть ещё моя жуткая рожа, не давали ему покоя.

Мистера Боунза мне было отчасти жаль. Всё-таки я привязался к нему за всё это время.

– Сэр, – пробормотал дворецкий, глаза его смотрели в пол, – сэр, вас ждёт какая-то леди в большой гостиной. Она не представилась, сказала, что это сюрприз.

Прозвучало интригующе. Леди? Сюрприз? Неужели, добыча сама плывёт в лисьи лапы?

Я направился прямиком в гостиную, чувствуя спиной, как провожает меня взгляд Боунза.

А в гостиной… в гостиной ждало самое прелестное создание из всех, кого мне случалось когда-либо видеть. В жизни ли, на страницах журналов, в фильмах, интренет-роликах…

У неё были глубокие тёмные глаза и рыжие волосы, пышные и вьющиеся, яркие, почти апельсиновые. Полные чувственные губы. Женственная и очень изящная фигурка.

Когда я вошёл, она поднялась навстречу и улыбнулась. Широко и победно. Да, она знала, какое впечатление производит на мужчин.

– Мисс Фокс, – представилась она и протянула мне самые кончики своих длинных тонких пальцев, которые я сжал влажной ладонью, – вы можете называть меня Сильва.

У неё был странный, незнакомый акцент, непривычный выговор, который я тоже счёл очень милым.

И с того момента всё окончательно перевернулось вверх дном.

Мисс Сильва Фокс была безупречна. Воплощённое совершенство. Казалось, она вобрала в себя все те лучшие черты, которые мне доводилось наблюдать в других девушках. И ни одного изъяна.

Наши ночи с Сильвой были жарче, чем мои грёзы в комнате за серебряным замком. Куда насыщеннее и горячее. Каждое утро я возрождался из пепла и праха нашей любви. И каждую ночь горел снова.

Я больше ничего не замечал. Прежний малыш Генри внутри меня оглох и ослеп. А может, упал в обморок, или впал в кому. Да какая разница?

Больше не замечал даже, что происходит с мистером Боунзом. Как он угасал на глазах. Как сторонился Сильвы ещё больше, чем меня. Всё чаще пропадал в библиотеке, вместо того, чтобы следить за домом. Что мог он там делать? Искать ответы на мучавшие его так долго вопросы?

Моя слепота, а прежде – беспечность сильно меня подвели.

Однажды я вернулся с короткой прогулки, на которую отправлялся проветриться, побыть наедине с распиравшим меня изнутри чувством абсолютного счастья, ощущением сладости, как от вкушённого запретного плода.

Первое, что бросилось в глаза – небрежно оставленная на маленьком столике в холле связка ключей. Я не взял их с собой. Зачем? Я ведь полностью доверял Сильве.

Крохотный серебряный ключ был окрашен алым.

Меня бросило сначала в жар, потом в холод.

Сильва! Всё повторилось… Я так долго не навещал, не кормил запертого в комнате демона. И вот теперь совершил такую глупость! Почему я не взял ключи? Теперь, наверное, Сильва уже мертва.

Схватив связку, я бросился к комнате.

Ключ не понадобился. Замок валялся рядом с дверью. Мельком, краем глаза, я заметил, что серебряная поверхность его стала совсем гладкой, лишившись неведомых знаков.

В комнате было пусто. То есть, там по-прежнему стояла кровать под балдахином. А прямо на покрывале, в пятне света, ложившимся наискось от настежь распахнутой двери, я разглядел нарисованную чёрным маркером пентаграмму. Рядом валялся сам маркер и распахнутая книга, – я даже не стал разглядывать какая, – на развороте красовалась пятиконечная звезда, вписанная в круг и окружённая причудливыми символами.

«Для освобождения призванных духов» - прочёл я подпись.

Пентаграмма на покрывале была не дорисована.

Что же всё это значит?!

В тишине комнаты мне вдруг послышался мелодичный напев нежного женского голоса. Доносился он, кажется из-за стены, из-за толщи старого камня. Из сада за домом.

Я выскочил из комнаты, даже не прикрыв за собой дверь, и бросился к выходу в сад, невысокой дверце в задней части дома.

– Сильва! Мистер Боунз! Сильва!!!

Кажется, по дороге я пару раз во что-то врезался. Уронил несколько бесполезных столиков и тумбочек по дороге. И уже на выходе, в дверях, неожиданно столкнулся с Сильвой, едва не сбив её с ног.

От облегчения на глаза навернулись слёзы.

– Где ты была?! – я едва не плакал. Жалкое, должно быть, было зрелище. – Я так испугался… ключ был в крови, и комната открыта. Там зачем-то пентаграмма на покрывале. Ты ведь туда не ходила, Сильва? Обещай мне, что никогда не пойдёшь…

Я лепетал какой-то бред, а Сильва стояла и смотрела на меня. В глазах её застыло странное выражение.

– Почему, собственно, я не должна туда ходить? – наконец спросила она голосом невинным, как первый смех младенца. – Там очень удобная кровать. Гораздо лучше, чем у тебя в спальне.

Мои глаза в ужасе округлились.

– Так ты была… там?

Сильва пожала плечами.

– Ну, туда определённо кто-то заходил, – уклончиво ответила она, – явно не с самыми хорошими намерениями. Этот кто-то хотел, чтобы я ушла. Насовсем. Ведь тебе бы это не понравилось, верно?

– Заходил… кто? – тупо переспросил я.

Какая-то мысль вертелась в голове, но мне никак не удавалось ухватить её за хвост.

Да что же такое!

И тут взгляд мой упал на руки Сильвы. Они почему-то были грязные, все в подсохших комьях земли.

– Где мистер Боунз? – наконец догадался спросить я.

Глаза мисс Фокс приобрели вдруг особое лукавое выражение, с каким сказочный мистер Фокс, должно быть, заманивал в свой замок наивных девушек.

– Какой мистер Боунз? – спросила Сильва. Голос её был всё так же невинен.

И тут у меня с глаз словно спала пелена. Я увидел Сильву не целиком, а как бы по частям: обсидиановые глаза Алессии, апельсиново-рыжие волосы Лиззи, чувственные губы Моники… Сильва была мозаикой, составленной из мёртвых девушек, из самых красивых, драгоценных лоскутков чужих личин. А внутри…

– Кто ты? – глухо спросил я. Где-то во мне всколыхнулся страх, но испугаться по-настоящему я ещё не успел.

– Генри, детка, ты всё равно не сможешь произнести моё имя, так что даже не утруждайся, – пухлые губы Моники улыбнулись, но глаза Алессии остались холодны и лукавы одновременно. – Впрочем, да будет тебе известно, наша с тобой история, а вернее, история твоих далёких предков и моя, связаны довольно тесно. Отношения у нас не складывались, но пришло время всё изменить. Это так несложно в нынешний безверный век.

Длинные пальцы Доры взяли из моих онемевших рук связку, потёрли окровавленный ключ, но алые пятна не поддались.

– Любопытство, тяга к страшным, непонятным тайнам – это у вас наследственное. Старина Джим очень увлекался семейными легендами. Собрал коллекцию гримуаров – а некоторые у вас в семье хранились уже давно. Переписывались при необходимости и передавались по наследству. Мне оставалось всего лишь ждать, таиться и прятаться в щелях древних камней. Когда-то, очень давно, на них опирался сам Хеорот – прообраз нынешней жалкой копии. Их, эти камни, когда-то перевезли из Скандинавии, а вместе с ними и меня. Вернее даже, воспоминание обо мне. Но стоило только как следует позвать… – Сильва прикрыла глаза и мечтательно вздохнула. – До твоего дядюшки это никому, однако, не удалось. Но я терпелива. Джим, конечно, быстро понял, что загнал себя в ловушку. Но старичок оказался крепок и никак не желал поддаваться, хотя я была изобретательна. О, я умею быть крайне изобретательной и убедительной! Под конец, когда он совсем слетел с катушек, из него так и пёрло сентиментальное занудство и морализаторство. Он читал мне библию, вообрази!

Сильва громко и мелодично рассмеялась.

– Кстати, можешь не надеяться – от святых текстов мне никакого вреда. Я старше их и вашего жалкого бога. Я страсть огня, питающаяся страстью, животной плотской любовью. И красотой, и молодостью. Я пепел и прах земли! – выкрикнула Сильва в запале. Сквозь истончившуюся маску чужих личин на миг проступило что-то невообразимо древнее и жуткое. Обсидиановые глаза лихорадочно блестели, и я ощутил отзвук того жара первой ночи, навсегда опалившего душу.

С меня вдруг разом слетала вся шелуха воображаемого сказочного злодейства. То есть, злодейство, конечно, осталось. Но ничуть не сказочное, вполне реальное. И я был его частью. Я ему потакал и всячески потворствовал.

Немного успокоившись, мисс Фокс продолжила:

– Знаешь, он читал мне не только библию, иногда и другие книги. Некоторые были забавными. Славные старые сказки. Мистер Фокс и Синяя Борода, – Сильва выдала ослепительную улыбку. – Я так и не смогла решить, какая версия мне нравится больше. А ещё в какой-то книге, я помню, была отличная мысль: «мы в ответе за тех, кого приручили». В этом что-то есть.

Я сделал два шага назад и упёрся спиной в стену крохотной задней прихожей. На лбу выступил холодный пот. До меня медленно, очень медленно доходил весь ужас, трагизм и одновременно чёрная комичность ситуации. Дядюшка Джим читал суккубу сказки и «Маленького Принца». Зачем? Думал чем-то пронять вызванное им же чудовище?

Я представил себе, как вечер за вечером дядюшка открывает испещрённый запечатывающими символами замок, садится на чертову кровать. В руках он держит свечу и книгу. Новую книгу для старого монстра. И начинает читать. Ему хочется спать, но прилечь нельзя ни на минуту. А на ухо ему шепчет голос. Бесплотный голос Сильвы. Он живёт в складках покрывала, под пыльным пологом, в камнях, плитах пола. Он сулит невиданное блаженство, воплощение любых фантазий и самых тайных запретных грёз. Но дядюшка Джим не слушает, он продолжает читать. Он всё равно ничего больше не может сделать. Воля его уже надломлена. Теперь он может только пытаться не поддаться искушению.

Не удивительно, что у бедняги никогда не было семьи, детей.

Издалека, словно из-под толщи воды доносился милый, почти воркующий голосок мисс Фокс.

– … так что теперь за меня в ответе ты. Некоторым образом. И, кстати, уже не только за меня, – Сильва провела ладонью по своему плоскому животу. – Срок еще совсем маленький, но я уже чувствую. О да!

Я смотрел на Сильву расширившимися от ужаса глазами.

– У нас будет мальчик, – сказала она, и в голосе Сильвы звучала непередаваемая нежность. – Я назову его, как когда-то, очень давно, своего первенца. Грендель.

Слова упали и покатились по полу тяжёлым свитком моего приговора. Я медленно сполз по стене.

До сознания наконец-таки достучалась мысль, которая долго блуждала где-то на задворках. Я понял, какую историю рассказывал гобелен в большой гостиной. История эта обещала повториться вновь, но теперь уже с моим добровольно-принудительным участием.

И только тогда я с удручающей отчётливостью осознал, что вот теперь съезжать уже точно поздно.

 
 
 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 19. Оценка: 4,32 из 5)
Загрузка...