Дополненная версия рассказа опубликованная после конкурса по ссылке - Дорога слепых
 

Говорят, когда-то в Горах жила красивая и надменная травница Лаок. Её полюбил странствующий колдун, но она отказала ему, и тот, разгневавшись, отобрал у девушки красоту. Утром Лаок увидела своё отражение в зеркале и расплакалась: «Лучше бы у меня совсем не было лица!»

Духи Гор услышали эти слова и исполнили её желание, лишив бровей, глаз, носа, ушей и рта. Тогда Лаок беззвучно взвыла от горя и бросилась со скал. Однако её гнев и отчаяние оказались столь сильны, что она не погибла и стала злым духом, который и по сей день крадёт у людей лица в поисках своего.

А питается Лаок чужим несчастьем.

Деревенские россказни

 

Дера Фэй вмиг постарела, когда умер её муж. Морщины пролегли глубокими чертами по лбу лекарки и собрались паутинками в уголках глаз. Губы потускнели, волосы выцвели и поредели. Женщина истончилась и увяла, как цветок в сухое лето.

Енга, её дочь, наоборот, раскрылась, словно горная орхидея. Весной девушке исполнилось шестнадцать, и все соседи твердили, что она – удивительная красавица. Когда Енга навещала больных, на неё оборачивались и еще не выбравшие пару юноши, и уже женатые мужчины.

– Почтенный Нуан, да пребудет его прах в покое, тоже ума лишился, как Деру увидел, – одергивали засмотревшихся старухи.

Те припоминали, что рассказывали о семье Фэй, и неохотно возвращались к своим делам.

В деревне ходили слухи, будто лекарям благоволила Лаок, безликая демоница здешних Гор. Именно так все объясняли давнюю историю, когда прабабка Деры, девушка из богатой семьи, не стала уговаривать жениха переехать в усадьбу своего отца и ушла жить в дом чужака.

На сумасшедшую невеста не походила, и соседи решили, что Фэй сговорился с Лаок заколдовать невесту. Кто-то даже пожаловался старейшине. Но тот отмахнулся и сказал, что другого лекаря в их глухомань всё равно не пришлют и придется лечиться у этого, будь он хоть трижды проклятым.

Да и не выглядел первый Фэй, предок Деры и Енги, как колдун.

Нищего студента назначили в Вайоши сразу после экзаменов в Лекарской школе. Он спросил разрешения поселиться в лачуге на отшибе и остался в ней, хотя ему и говорили, что там раньше жила Лаок, и место проклято. Открыл лавку, начал зарабатывать на жизнь своим ремеслом, починил дом и разбил сад. Быстро встал на ноги, купил у наместника бумагу на право владения землей. Потом женился, положив начало злым домыслам. Соседи никак не могли поверить, что белоручка сама согласилась ухаживать за охотниками-грубиянами и капризными стариками.

Однако все эти завистливые разговоры не помешали первым Фэй прожить в согласии до глубокой старости. Любить своё дело и передать потомкам не только мастерство, но и гордость за ухоженный дом, процветающую лавку и нажитое собственным трудом добро.

Возможно, оттого Дера, единственное дитя своих родителей, отказалась уехать со столичным костоправом. А он поддался уговорам её отца и матери, остался в Вайоши и даже взял фамилию «Фэй», не побрезговав за сущие гроши лечить местных.

Одно заставляло Нуана печалиться. После рождения Енги супруга так и не смогла подарить ему сына.

– Это точно из-за Лаок, – шептались соседи. – Демонова злоба мужнину силу-то подтачивает…

Нуан старался не обращать на них внимания, однако с каждым годом становился всё мрачнее. Он обратился в монастырь, раскинувшийся над Вайоши. Тарла, Настоятель вершин и глава обители, посоветовал вначале поговорить с коллегами-лекарями и лишь потом, если ничто другое не поможет, тревожить Духов Гор.

Лекарь прислушался к словам монаха и последние пять лет пропадал вдали от дома. Наконец, он решил отправиться на восток, к признанному у себя на родине травнику и целителю. Старик обследовал Нуана, заверил, что тот здоровее племенного быка, и попросил привезти Деру, чтобы посмотреть, не в ней ли проблема.

Однако по дороге домой Нуан подхватил неизвестную лихорадку. Отвары Деры не помогли, и мать с дочерью остались вдвоем.

 

***

 

После смерти мужа Дера заперлась в своей комнате, и Енга взяла на себя все заботы. Поэтому и Зиана, сына богатого овцевода Коби Рунка, дочери пришлось лечить без её помощи.

Молодой человек подхватил лихорадку – совсем как старший Фэй перед смертью. Он метался в бреду, стонал, а кожа стала сухой и горячей. Девушка могла бы лечить Зиана теми же отварами, которые её мать готовила для отца, но решила поступить по-своему и взяла рецепты столичного лекаря.

Енга провела у постели больного три дня и три ночи. Наконец, четвёртым утром Зиан приоткрыл глаза.

– Кто ты, нежная горная орхидея? – спросил он, увидев незнакомую красавицу с тёмными косами и карими глазами-звёздами.

Девушка залилась краской и отстранилась.

– Постой, куда ты?.. Не уходи…

– Я – Енга Фэй, – она ускользнула от протянутой руки, справилась со смущением и строго посмотрела юноше в глаза. – Почтенный Коби попросил позаботиться о тебе.

– А разве не Дера-голова у нас лекарь?

– Ей нездоровится, – ответила девушка. – Тебе лучше отдохнуть, Зиан.

– Погоди-ка, – он приподнялся на локте. – Неужели? Как же ты выросла!

– Не вставай! – Енга встревоженно уложила больного обратно.

А тот обнял её и утянул с собой на кровать.

Девушка фыркнула, замолотила его в грудь кулаками. Зиан расхохотался, разжал руки, и она с недовольным сопением скатилась на пол. Поджала губы, встала.

– Ты здоров, раз можешь смеяться.

– Не обижайся, недотрога, – юноша поймал её за рукав халата, – просто я давно тебя не видел. Ты изменилась…

– А ты по-прежнему грубый болван!

– Ну, не сердись, – Зиан заставил Енгу сесть на край кровати. – Я уже не тот мальчишка, который кидался в тебя орехами и вечно попадал в неприятности. Помнишь, как я окунул голову в ручей и расшиб себе лоб о дно?

Юноша приподнял кудрявую челку, показав шрам. Енга улыбнулась. Потом протянула руку и провела пальцами по выцветшему рубцу.

– Помню. Тебе было очень больно, но ты не плакал. Я отвела тебя к своему отцу. Он долго удивлялся, как такой неуклюжий медведь не убился насмерть…

Многие жители Вайоши знали друг друга с детства, и девушка помнила Зиана неказистым подростком. Когда мальчик подрос, отец послал его учиться на равнины, и Енга не видела друга шесть лет. Зиан разительно изменился. В конце лета ему исполнилось двадцать два; он выглядел сильным и крепким, даже несмотря на болезнь. Со скуластого лица смотрели ясные серо-зелёные глаза, подбородок украсила курчавая борода, плечи и руки бугрились мышцами.

– Еще ты дразнил меня «дочкой Лаок». Но, стоило кому другому начать, – защищал.

– Было… – хмыкнул Зиан, опуская голову на подушку и закашлявшись. – Времени-то прошло…

– Молчи, – Енга подала ему лечебный отвар.

– Помолчу, если побудешь со мной немного.

– Разве я могу не остаться?..

Зиан успокоенно смежил веки. Енга подоткнула ему одеяло и почувствовала, как у неё вспыхнули уши.

 

***

 

Девушка ухаживала за Зианом ещё шесть дней, и они подолгу разговаривали. Вспоминали, как детьми бегали по горам, ловили кумжу в реке и собирали в лесах светляков. Вскоре оба обнаружили, что скучали друг по другу и хотели бы встречаться чаще.

К концу декады Зиан окончательно поправился, смог выйти за пределы отцовской усадьбы и решил лично поблагодарить семью Фэй за своё выздоровление.

Он пришел к дому лекарок, ведя на кожаном поводке ягнёнка. Миновал калитку, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Раз, затем другой.

Однако ему никто не ответил.

Юноша уже хотел было уходить, когда в глубине дома заспорили два женских голоса. Первый – слабый и тихий, другой – низкий и шелестящий; и ни один из них не принадлежал Енге. Зиан задумался, кто бы это мог беседовать, но в прихожей раздались шаги, и все посторонние мысли вылетели у него из головы.

Дверь открыла Дера в мятом ночном платье. Её волосы сбились в колтуны, подёрнутые дымкой глаза запали, веки отекли, губы потрескались. Она неприветливо посмотрела на гостя:

– Кто ты и что тебе надо?

– Здравствуйте, Дера-голова, – юноша, не колеблясь, поклонился. – Я – Зиан, сын овцевода Коби Рунка. Молодая Енга вылечила меня, и я пришел поблагодарить семью Фэй за заботу. Вот, прошу, примите.

Он протянул Дере поводок.

– Я передам… – женщина озадаченно опустила взгляд на ягненка.

– Всего доброго, – искренне поблагодарил Зиан и вложил поводок ей в руки.

– Тебе тоже…

– Ждите в скором времени моего отца. Он придёт к вам с малахитовым ожерельем для вашей дочери.

Дера с лёгким удивлением приподняла брови.

А юноша улыбнулся ей и вышел за калитку. Сколько же сил он потратил, чтобы уговорить отца принести матери Енги зелёную кровь Гор!

 

***

 

Девушка вернулась домой вечером и с изумлением застала мать в саду. Старшая Фэй собирала травы и выглядела совсем как в дни, когда была счастлива с отцом. Умылась, расчесалась, надела красивый халат и деревянные украшения.

– Мама! – обрадовалась Енга.

– Я решила жить дальше, – Дера обняла дочь и погладила по черным косам. – Давай, помоги мне отнести корзину в дом.

Енга подняла с земли плетёнку и заметила выглянувшего из кустов ягненка.

– Откуда он, мама?

– Благодарность от сына почтенного Коби.

– Зиана? Но Рунки уже заплатили…

– А чем он болел?

– Тем же, что и отец, – не подумав, ответила девушка и погладила ягнёнка за ушами. – Я поила Зиана отваром огнеплодки, чтобы спал жар.

– Огнеплодки?! – переспросила Дера, и дочь вздрогнула от её голоса; возникший на лице старшей Фэй ужас сменился гневом. – Но ведь она заставляет всё внутри полыхать! Тебе повезло, что сын почтенного Коби болел чем-то другим, иначе сгорел бы за часы!

– Огнеплодка распаляет кровь лишь вначале, мама! – Енга резко выпрямилась. – Потом жар уходит вместе с болезнью! Если бы ты послушала меня и лечила ей отца!..

Ягненок, почуяв неладное, тоненько мекнул.

Обе Фэй замолчали, и между ними гадюкой затаилась тишина.

– Он был слишком болен, – горько обронила женщина, взяла ягненка за поводок и пошла к дому. – Пойдем ужинать, Енга.

Девушка вздохнула, вновь подхватила корзину и недоверчиво направилась следом.

Внутри был накрыт стол. Они сели на лавки, и Дера сняла крышки с горшков. От риса поднимался пар, печёная кумжа пахла горными травами, в чаре для горячих напитков настаивалась мята, на блюде лежал хлеб, а вымытые сливы сияли каплями воды. Дера расстаралась: стол выглядел так, словно собралась большая семья.

– Спасибо, мама, – тепло поблагодарила Енга.

Мать улыбнулась. Она чуть подалась вперёд и осторожно спросила:

– Скажи, а Зиан – хороший юноша?

– Он бросался в меня орехами, когда я была маленькой.

– Но нравится ли он тебе?

– Зиан – большой и бородатый, – уклончиво ответила дочь. – Впрочем, у него доброе и честное сердце.

– Мне он тоже показался очень искренним человеком, – согласилась Дера и заискивающе прибавила: – Будь у меня внуки, я бы совсем утешилась…

Енга зарделась.

– Ведь они будут, правда? – запавшие от долгой печали глаза Деры блестели надеждой. Енга посмотрела в них и поняла, что не может ответить «нет».

– Конечно. Тебе положить ещё кусочек рыбы?

– Положи, положи… – та с облегчением рассмеялась и отвернулась, пряча слёзы.

Снаружи стемнело, когда Фэй закончили обсуждать, сколько у Енги будет детей, а у Деры – внуков. Енга убрала со стола. Сложила горшки и тарелки в бадью и увидела, что чан, где она грела воду для мытья посуды, пуст. Девушка покачала головой, взяла ведро и отправилась к колодцу.

Сад вокруг дома окутывал густой ночной туман. Взошел месяц, и его рог голубел над золотыми шатрами монастыря на вершине горы. Небо становилось глубже и непроглядней, будто проказливые духи вливали в облака ежевичное вино; а там, где почернело совсем, начали разгораться звёзды.

Енга подошла к колодцу и заметила следы от женских ног. Они начинались у калитки и исчезали за домом. Девушка нахмурилась, принялась осматривать кусты, и… вдруг кто-то шелестяще рассмеялся за её спиной, словно опрокинулась коробка с бисером. Зашуршали ветки, повеяло прохладой.

Енга обернулась.

Позади никого не оказалось, и она удрученно хмыкнула. Наверняка подглядывала какая-нибудь деревенская дурочка, чтобы распустить по деревне свежие сплетни «о Фэй и Лаок».

Не желая беспокоить с трудом оправившуюся от утраты мать, девушка затоптала следы, наполнила ведро и вернулась в дом. Дера сидела возле очага, напевала колыбельную, которой убаюкивала дочь, и расчесывала струившуюся до самого пола реку седых волос. Енга взглянула на сгорбленную спину матери, поставила ведро на пол, подошла и прижалась щекой к родному плечу.

Ни одна из Фэй не заметила, как гребень, упавший у Деры с колен, подняла с пола чья-то призрачная рука и положила на табурет. Затем мимо очага промчалась тень, поколебав ровное пламя.

 

***

 

Утром Енга проснулась от стука в дверь. Вскочила с постели, накинула поверх ночного платья халат, заколола волосы и кинулась открывать. Она думала, что кому-то срочно потребовался лекарь, но на пороге стоял Коби Рунк. За ним перетаптывался смущенный Зиан.

– Ну, доброе утро, молодая Енга! – сказал усатый старик. – Могу ли я увидеть вашу уважаемую матушку?

– Доброе утро, – растерялась девушка и бросила взгляд через плечо. – Она еще спит, и…

– Я сейчас выйду! – крикнула Дера из спальни. – Приготовь чай!

– Хорошо, мама, – удивилась Енга и поклонилась гостям: – Проходите, прошу.

Она бросилась разжигать очаг и ставить чару на огонь, а Рунки вошли в дом и сели за стол.

Овцевод придирчиво осмотрел комнату: медвежьи шкуры на полу, которыми охотники когда-то заплатили отцу Деры, соломенные циновки на стенах и невзрачную мебель. Покрутил длинный ус, недовольно скривил рот, но потом взглянул на любимого сына и смиренно вздохнул, принявшись постукивать пальцами по колену.

Енга разлила по кружкам чай и затеребила пояс халата.

– Да ты садись, – Коби кивнул на лавку. – Чего жмешься?

Девушка послушно присела.

Вскоре из глубины дома вышла Дера и опустилась на лавку рядом с дочерью. Она надела привезённый ей Нуаном роскошный халат – из оранжевого хлопка, с вышитыми по рукавам и подолу певчими птицами. Уложила волосы в пучок, перевила его нитью сердоликовых бус; украсила запястья и лодыжки звонкими медными браслетами.

– Так что же у тебя за дело, почтенный Коби? — спросила старшая Фэй.

– И верно, Дера-голова, – усмехнулся Рунк. – Чего тянуть?

Он отхлебнул с полкружки чая и, откинувшись назад, достал из-за пояса расшитый бисером кожаный свёрток.

– Взгляни-ка…

– Что это тут у нас? – старшая Фэй развернула свёрток и расцвела улыбкой: – Ах, какая вещица!..

Зиан смутился ещё сильнее. Енга просто потеряла дар речи.

На тонкой коже лежало малахитовое ожерелье. То самое, невестино, из зелёной крови Гор, которое показывали родителям, когда просили отдать дочь замуж. По поверьям, малахит был особенным камнем. Он зеленел только там, где жили сами Духи Гор, и обладал чудесной силой скреплять любые слова.

Дера кончиками пальцев взяла ожерелье и цокнула языком, любуясь переливами. Обрамлённые в золото шлифованные диски играли оттенками весенней зелени. Между пластинами темнели резные бусины, замочек мерцал драгоценной звездой. Над ожерельем трудился настоящий мастер.

– А дочь моя согласна? Не могу же я отдать свою кровиночку против её желания…

– Я согласна, мама, – выпалила девушка.

– Вот видишь, Дера-голова? – засмеялся овцевод и взъерошил Зиану волосы; тот хмыкнул. – Чего нам с тобой, старикам, мешаться у молодых под ногами?

Дера одобрительно кивнула:

– Ты прав, незачем, – и продолжила: – Но готов ли твой сын переехать в этот дом и стать частью нашей семьи?

Рунк вскинул кустистые брови:

– Это ещё зачем? И тебе, и дочери лучше перебраться в мою усадьбу. Поместье большое – места всем хватит. Да и наследнику своему я не позволю менять родовое имя и уходить в чужую семью.

– Жаль. Однако иначе – не выйдет.

– Как так – не выйдет?

– Семья Фэй лечит жителей Вайоши несколько поколений. Наш прадед пришел сюда нищим, но сумел и дело поднять, и дом отстроить, и сад вырастить. Нам, его потомкам, негоже предавать семейную память, пресекать род и пускать нажитое по ветру.

– Ну ты и сказала! – Рунк подпрыгнул от возмущения. – Kто ж просит предавать память предков, пресекать род и, бред какой, дело по ветру пускать?! Наоборот! Станем одной семьей, будем не только овцами торговать, но и лечебные комнаты откроем – уж я-то не поскуплюсь, помогу врачевальню отстроить. Или ты за фамилию цепляешься? Брось. Сама знаешь, в деревне немало славных семей слились.

– Купить хочешь?

– Духи Гор с тобой!

Зиан и Енга с тревогой переглянулись.

– Ты ведь умный человек, Дера-голова, прислушайся к голосу разума. Зиан не лекарь…

– Значит, обучится.

– …и умеет кости ломать, а не вправлять, – закончил Рунк. – Он у вас зачахнет с травками да цветочками! Зато ты с дочкой под нашим крылом расцвела бы: расширила лавку и, может, даже за пределы Вайоши стала бы чего продавать…

– Мой муж, да пребудет его прах в покое, стал Фэй и поселился здесь!

– Почтенный Нуан, хоть и звенело у него в карманах предостаточно, был, во-первых – круглым сиротой, во-вторых —костоправом! Женившись на тебе, он не потерял ни наследства, ни дела, а уж корни-то и подавно!

– Если я отпущу свою Енгу с твоим Зианом, род Фэй прервется!

– Да не сошлись Горы клином на фамилии! – сорвался овцевод. – Тебе «Рунк» никто называться не предлагает. Оставайся Фэй. Ты хоть и не юная девица, но ещё сможешь сына родить. Короче, ищи мужа, а Енгу…

– Енга у меня одна, – с неожиданной злостью процедила Дера. – Или твой сын идёт в мою семью, или никакой свадьбы не будет.

Старик выдохнул и откинулся назад. Старшая Фэй бросила малахитовое ожерелье на кожаный свёрток и подтолкнула обратно овцеводу. Он протянул руку, чтобы забрать подарок, но оглянулся на сына – Зиан сидел оглушенный, растерянный – и не тронул. Только резко опорожнил кружку и встал, опершись кулаками на стол перед Дерой.

– Ты остынь, ладно? И подумай над моими словами…

– Мне не о чем тут думать, почтенный Коби.

Рунк посмотрел на неё с укором и хлопнул сына по плечу:

– Пойдем-ка, Зиан.

– Енга, проводи гостей, – холодно попросила мать.

Дочь поднялась с лавки и, не чувствуя ни рук, ни ног, пошла открывать Рункам дверь. Слёзы встали в горле острым камнем, сердце застыло от стыда за упрямство матери. Она чувствовала себя опозоренной. В голове колотилась единственная мысль: «Сейчас Зиан уйдёт и больше никогда ко мне не вернётся». Однако, выходя, он быстро сжал её пальцы, а почтенный Коби остановился и отечески притянул девушку к груди.

Енга безвольно прислонилась к закрытой двери.

– Зачем ты так, мама?

– Чтобы духу их здесь больше не было! – отрезала Дера и швырнула свёрток с ожерельем на дальнюю полку. – Раз стыдится Зиан быть частью нашей семьи – нет ему рядом с тобой места.

– Мама, – чуть не плача, повторила девушка, – ты же совсем его не знаешь…

– Не нужно, милая, – та подошла и обняла дочь за плечи. – Ты ещё найдешь себе лучше и не такого гордеца. Будут и у тебя сынишка, и у меня внучек…

Енга подняла на неё глаза и вдруг застыла – вспомнила, с какой злостью мать выставила овцеводу условие свадьбы. От догадки у девушки подогнулись колени. Она схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть.

– Так вот, в чём дело… Неужели ты знала и не сказала отцу? Заставила его мучиться и ездить по врачам? Как ты могла? Я же его пять лет почти не видела!

– Милая… – Дера притянула дочь к себе.

– Уйди! – Енга оттолкнула её и выскочила на крыльцо. – Это не Зиан – гордец, а ты – лгунья! Хочешь привязать меня, потому что сама – бесплодная слива!

Дера побледнела.

– Так я права? Если бы ты не солгала, он остался бы дома и не заболел?!

Плечи старшей Фэй затряслись, руки задрожали. Она закусила нижнюю губу и часто заморгала. Потом зажмурилась и закрыла ладонями уши, словно ей было больно видеть собственную дочь и слышать её слова.

Но Енга уже не могла остановиться.

– Значит, поэтому хочешь, чтобы я осталась Фэй? Думаешь, если сама неродиха, то дочка будет ждать дурака, позарящегося на фамилию? Не стану! Нет! Раз фамилия тебе важнее моего счастья, страдай одна! Это твоя ложь и твой дрянной отвар свели отца в могилу!

Дера вздрогнула, резко распахнула глаза, вскинула руку – и над садом разнёсся звон пощечины.

Енга осеклась и прижала ладонь к запылавшему лицу. Карие глаза зло блеснули, и девушка бросилась прочь от дома.

А её мать… так и осталась стоять на пороге, смотря перед собой невидящим взглядом.

– Только скажи, Дера-голова… – прозвучало из теней прихожей.

От шелестящего голоса Фэй очнулась. Она плотнее запахнула полы халата, потому что незваная гостья всегда приносила с собой холод. Повернулась и сказала, твёрдо глядя в белое и пустое, как яичная скорлупа, лицо:

– Сгинь. Нуан отказался, и я не приму твою помощь. Мы с дочерью справимся сами.

 

***

 

Несколько дней Фэй не разговаривали между собой. Зиан не заходил. На улице Енга тоже его не видела, и ей начало казаться, что он её избегает. Однако на четвёртый вечер после неудачного сватовства кто-то подкараулил девушку в саду и метнул ей под ноги орешек.

Енга обернулась, чтобы отчитать задиру, но увидела за забором Зиана и тайком вышмыгнула за калитку. Едва он оказался рядом, с девушки слетела вся грусть, тяжесть от ссоры с матерью перестала давить на плечи. Молодые люди взялись за руки и побежали по склону, прячась за кустами и деревьями, – к реке, где детьми ловили рыбу.

Они сели на мшистый камень на берегу, и Зиан заключил Енгу в объятия.

– Как же я рад, что ты снова рядом, моя горная орхидея, – сказал он и зарылся лицом в её волосы. – Ух, и рассердился мой отец на уважаемую Деру!

– Она совсем плоха стала после батюшкиной смерти, – Енга вспомнила ссору на крыльце после ухода Рунков, пощечину и как мать стояла потрясенная и потерянная в дверях. – Я ей таких страшных слов наговорила…

– Из-за того, что она сказала моему отцу?

– Нет, не только поэтому, – девушка покачала головой. – Спасибо, что убедил почтенного Коби разрешить нашу свадьбу, но… матушка меня не отпустит.

– Я ни за что от тебя не отступлюсь, – заспорил Зиан.

Однако Енга отодвинулась от него. Прошептала:

– Прости… – и попыталась встать.

Юноша не пустил. Он приложил палец к её губам и взглядом указал на другой берег.

К реке на водопой прискакала оленья семья: величественные длинноногие родители и непоседливый детёныш. У самки был ранен глаз; она то и дело замедляла шаг, озиралась и прислушивалась, но самец терпеливо шел с ней бок о бок, показывая дорогу. Олени склонились над водой, малыш, пофыркивая, стал обнюхивать мокрые камни.

Плеснула в промоине рыба, ухнула вдалеке сова, и какое-то время тишину нарушало лишь бормотание воды на вспыхивавших закатными самоцветами шиверах. Потом громко хрустнула ветка. Самец вскинул увенчанную короной рогов голову, настороженно поднял уши – и семейство умчалось прочь; олень всё так же поддерживал свою олениху.

Зиан взял лицо девушки в ладони и заставил посмотреть себе в глаза.

– Енга, выходи за меня. Вчера я был в монастыре, говорил с Настоятелем вершин – он примет наши клятвы. Сбежим, станем мужем и женой. Мой отец поддержит нас, а твоя мать не сможет пойти против воли Духов Гор.

Енга грустно улыбнулась любимому и накрыла пальцами его руки:

– Пойми, Зиан, я не могу её бросить. Я видела – ей страшно…

– Разве ты оставляешь уважаемую Деру на милость Духов Гор? – возразил юноша. – Разве после того, как мы станем семьей, не будешь навещать? Не отказывай мне из-за матери, Енга. Ты сама сказала: она никогда тебя не отпустит. Уж не знаю, из-за фамилии, из-за страха остаться одной или ещё по какой причине… Но не позволяй ей, не позволяй развести нас! Прошу!

Его «прошу» прозвучало с невероятной страстью, и Енга потрясенно распахнула глаза.

– Зиан…

Он говорил правду. Её мать никогда не благословила бы их брак. А Енга так мечтала стать его женой!

Зиан с надеждой вглядывался в её лицо, не выпуская его из ладоней. Девушка же думала, что неправильно приносить клятвы верности тайком, без благословения родителей; что это дерзость и кощунство. Ещё — что у Зиана необычные ясные глаза, и она не хочет говорить ему «нет». Енга облизнула пересохшие губы.

– Я согласна.

– Моя нежная горная орхидея! – воскликнул юноша.

Он вскочил, подхватил невесту на руки и закружил.

Они договорились встретиться на том же месте у реки следующей ночью и на рассвете уже были у обители. Их встретил юный монах с обритой головой, отвёл спать и сказал, что утром Настоятель вершин проведёт свадебный обряд.

 

***

 

Той ночью Дера проснулась от холода.

По полу струилась дымка, приоткрытая дверь поскрипывала от сквозняка. Утро ещё не наступило, очаг погас. Женщина села на кровати, дрожа от холода и кутаясь в накидку. Спустив ноги на пол, Дера надела чувяки и прошлась по дому, проверяя, закрыты ли окна. Потом разожгла огонь и заглянула в комнату дочери.

– Её нет, – вдруг лукаво сказал кто-то позади.

Женщина обернулась и оказалась лицом к пустому лицу с бледной черноволосой гостьей в истлевших лохмотьях.

– Ты лжешь, – Дера сузила глаза.

– Если не веришь мне, сама загляни под одеяло, – низкий голос гостьи пробуждался из глубины мёртвого чрева.

Она прошла в спальню, погладила простыню костлявыми пальцами и села на кровать, потирая друг о друга острые колени в лиловых струпьях. На пустом лице проступил жабий рот, будто вылепленный из глины неумелым ребёнком, – белый и отвратительный.

Дера сжала кулаки.

– Ты меня не обманешь, – она решительно сдёрнула одеяло с кровати.

Гостья захохотала, а Фэй в ужасе уставилась на подушки.

– Что ты с ней сделала? – женщина схватила её за руку. – Где Енга?

– Я ничего с ней не сделала, прекрасная Дера. Как я могла? Твоя семья всегда хорошо ко мне относилась…

– Где моя дочь?! – Фэй в бешенстве встряхнула демоницу. – Отвечай!

– Она сбежала… – хихикая, та растаяла в воздухе и возникла за плечом женщины. – Сбежала с Зианом… Бросила тебя…

– Быть такого не может! – оттолкнула её Дера.

– Может. Или опять не веришь? С одеялом-то я не ошиблась…

– Нет! – яростно воскликнула Фэй, отступила ещё на шаг и внезапно уставилась перед собой остекленевшим взглядом. – Нет…

Она запустила пальцы в седые волосы.

– Нет… нет… нет… – сбивчиво забормотала, – Енга не предала бы меня… не сбежала… не бросила… не оставила… моя кровиночка… нет… нет…

– Тс-с-с… – демоница взяла её за запястья. – Просто скажи мне «да», как твой отец, дед и прадед. Я тут же отправлюсь за ней. Для меня нет ничего невозможного, прекрасная Дера. Я верну ее домой, заставлю забыть о Зиане, и она никогда тебя не покинет.

– Нет… нет… моя доченька не могла… – из груди женщины вырвалось сдавленное рыдание. – Ты лжешь… Хочешь заманить меня, как пыталась заманить Нуана…

– О, как же много в тебе горечи… – на пустом лице проступил нос, ноздри алчно затрепетали. – Да… Я чую… Она уйдёт с первым же твоим «да»… Я всё сделаю… Ещё… Ещё…

– Нет… не могла… – продолжала истово шептать Дера.

– Скажи «да»… – демоница крепче сжала пальцы на её запястьях, повторяя, как заклинание: – Скажи «да»…

И вдруг что-то переменилось.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. – пронзительно завизжала гостья.

Она начала отбиваться от Деры, но её руки прилипли к ней намертво. Миг – и демоницу с чавканьем начало затягивать в старшую Фэй, словно та была болотом, а безликая – обречённым путником.

Дера завопила так, что птицы в саду залились свистом. Она снова попыталась оттолкнуть от себя демоницу, однако та стала её уродливой, слипшейся с ней руками и животом единоутробной сестрой. Невидимая сила толкала гостью к Фэй, вдавливала в мягкое тело. И оно с жадностью горного великана заглатывало демоницу. Гостья вопила, царапалась и кусалась, но с каждой секундой лишь глубже проваливалась в ненасытное брюхо.

Вот в Фэй исчезла и безликая голова.

– Нет! – застонала женщина. – Уходи!.. Убирайся!..

Она с ненавистью впилась ногтями себе в живот, пытаясь выцарапать незванную гостью прочь.

Клубок из двух слипшихся тел согнулся и упал на четыре неестественным образом вывернутых колена. Одежда на Дере затрещала, обнажая покрытую испариной боли спину. Кожа то синела, как плоть мертвеца, то шла рябью струпьев, то сминалась оставленным мотылем коконом. Иногда натягивалась — там, где проступала пятерня или острый локоть демоницы: безликая пыталась вырваться из человеческого тела, молотя воздух изъязвлёнными пятками. Хрипя от боли, Фэй била кулаками по этим наростам, выталкивая её из себя, хватала за лодыжки, пытаясь вытащить, но — тщетно.

Птицы не успели смолкнуть, а та уже оказалась в ней целиком.

Седые волосы Деры стали блестяще-чёрными, как в юности. Пряди растеклись по полу, собравшись ручьями в щелях между досками. Худая фигура скорчилась перед кроватью, и ещё какое-то время по дому разносились жалобные всхлипы.

Пока не стихли совсем.

 

***

 

Когда поднялось солнце, Зиана и Енгу разбудил всё тот же юный монах.

– С новым днём, молодые. Идёмте, я покажу, где умыться и переодеться. Настоятель вершин уже ждёт.

Он привел их к умывальне и оставил.

Девушка переоделась, заплела волосы и венцом уложила косу на голове. Застегнула на шее малахитовое ожерелье и посмотрелась в воду, поправляя тут – прядку, там – складку. У неё на сердце до сих пор было неспокойно из-за того, что она обманула мать и сбежала из дома, но тревогу почти вытеснило ожидание скорой свадьбы.

А потом Енга вышла на улицу и увидела Зиана.

Он надел коричневые шаровары, отороченный лисьим мехом жилет им в тон и изумрудного цвета рубаху. Расчесал бороду, волосы и водой уложил кудри за уши тяжелыми блестящими волнами. В его глазах девушка увидела своё отражение и смутилась. Прежде никто не смотрел на неё с подобным беззастенчивым обожанием.

– Моя нежная… восхитительная горная орхидея, – околдованно прошептал юноша.

Он с трепетом коснулся её щеки, и Енга почувствовала себя самой прекрасной девушкой на свете.

Юный монах улыбнулся и повел их к Настоятелю вершин. Они поднялись по выветренной лестнице в рощу перед главным храмом. У храма не было дверей, как и у других святилищ, и чудилось, что можжевельники, склонившиеся перед ступенями, точно почтительные старики, охраняют его покой вместо запоров. Внутри виднелись резной алтарь и величественные статуи, одна из которых сидела на полу. Из её ладоней бил ключ. Именно отсюда брала начало река Вайоши. Вытекала из источника, струилась по каменной ложбине в озеро священной рощи и выливалась оттуда узким, постепенно набиравшим силу ручьём.

Под вечнозелёными кронами жениха и невесту ждал Настоятель вершин, лысый крепкий мужчина с густой чёрной бородой, закутанный в коричневые одежды. Его глаза были яркими и молодыми, а взгляд – пронзительнее ветра.

– Эх, парень! А невеста даже краше, чем ты говорил!

Юноша гордо выпятил грудь, а у Енги от тёплых слов исчезли последние тревожные мысли.

– Знавал я твоего отца, молодая Енга… Хороший был человек. Честный, волевой.

– Спасибо, Настоятель вершин, – растерялась девушка.

Он внимательно посмотрел ей в глаза. Потом вздохнул:

– Ну, чего медлить? Подсоби-ка мне, брат!

Юный монах взял стоявший на камне позади Тарлы поднос. На гладком можжевеловом дереве лежали малахитовый клинок и зелёные ленты, расшитые бусинами из того же камня.

– Эх, два влюбленных сердца…

Тарла взял с подноса ленты и принялся обходить жениха и невесту по кругу, напевая густым голосом мантры. От них у Енги вспотели ладони, сердце заухало в груди, а между лопатками пронесся холодок. Ей захотелось сбежать, но поворачивать назад было поздно.

– Молодые Зиан и Енга, – Настоятель вершин встал перед ними, – вы пришли за благословением Духов Гор. Они чтут ваше желание объединить сердца, кровь и корни и дарят своё покровительство. Пусть ваш род будет таким же сильным, как реки, текущие по этим склонам. Таким же крепким, как камни в основании этих скал. Таким же несгибаемым, как эта вершина, где вы клянетесь друг другу в верности и любви. Теперь дайте мне ваши руки.

Зиан посмотрел на Енгу. Она вскинула на него испуганный взгляд, но приободренная улыбкой всё-таки вложила пальцы в ладонь Настоятеля вершин.

Тарла повесил одну ленту Зиану на правое запястье, другую – на руку Енги и торжественно спросил:

– Скажи, молодой Зиан, сын Коби Рунка, твёрдо ли твое решение стать мужем этой девушки?

– Да, – не колеблясь, ответил тот.

– А ты, молодая Енга, дочь Нуана Фэй, согласна ли взять его в мужья?

– …да, – отозвалась она.

Тарла поднял с подноса кинжал, крепко сжал руку жениха и полоснул его по ладони. Затем коснулся острием тонких пальцев невесты, заставив показаться несколько карминных капель. Резкая боль кольнула руку Енги, но девушка не успела даже ойкнуть. Всё прошло, стоило Тарле переплести её пальцы с пальцами Зиана и обвязать их ладони шелковыми лентами.

– Да будет ваша семья такой же нерушимой, как сами Горы, – закончил он и улыбка неожиданно исчезла с его лица.

По роще пронёсся холодный ветер, срывая хвою и оплетя стволы белёсой паутиной инея. Берега источника ощерились осколками льда. Затем прозвучал женский голос. Скользкий, он просачивался сквозь шорох крон и журчание воды, подобно ядовитой змее среди камней.

– Стойте…

В тот же миг затрубили рога монастыря, и умиротворение обители взорвали топот ног и крики братьев.

Небо потемнело, золото крыш поблёкло — и на траву позади молодоженов обрушился чёрный вихрь, щёлкая клювами и разбрасывая перья. Птицы рухнули замертво со свёрнутыми шеями, распластав крылья и глядя в небо гальками глаз. Взвившийся в воздух тёмный пух разлетелся в стороны. Зиан и Енга обернулись и увидели сгорбившуюся фигуру в драной саржевой сорочке и с ягнёнком на руках. У незваной гостьи не было лица. Спускавшиеся до пят смоляные волосы обрамляли пустой овал без бровей, глаз, носа, ушей и рта.

Юный монах уронил поднос и пролепетал:

– Лаок…

Настоятель вершин ринулся к ней мимо молодых, но не успел. Блеснули когти. Демоница распорола горло испуганному ягнёнку и швырнула того под ноги Зиану и Енге, заставив отскочить друг от друга. Скреплявший их руки свадебный узел развязался. Ленты упали на траву, а кровь из шеи ягнёнка ручейком влилась в озеро, осквернив священную воду.

Тарла застыл. Зиан замер. Енга ощутила, как её тело тоже сковала чужая невидимая воля.

– Тупая девка… – просвистела Лаок. – Грязная потаскуха…

Она рванулась к девушке и сжала в когтях невестино ожерелье, стиснув им шею Енги, как удавкой. На пустом лице проступили черты Деры Фэй:

– Ты ослушалась меня, дрянь!

Енга в ужасе захрипела, а Дера притянула её к себе:

– Будь ты проклята, бросившая свою одинокую мать! Будь ты проклята, купленная сыном торгаша! Будь ты проклята, ослеплённая мужчиной!

Она сорвала с дочери свадебное ожерелье, и малахитовые бусины разлетелись. Но не застучали по камням, не утонули в озере, не понеслись по течению, скача по каменистому дну. Они обратились каплями крови. Одни смешались с водой, омывая склоны, другие впитались в землю, глубоко проникая в недра Гор и запечатывая слова проклятья.

Щёки Енги обожгло морозом, в глазах потемнело. Чужая воля схлынула, и девушка вскрикнула, прижав ладони к лицу.

Зиан рванулся к ней, однако капкан держал по-прежнему крепко. Юноша дёрнулся еще раз и глухо зарычал, с яростью глядя на обидчицу жены. Дера повернулась к нему.

Её запавшие глаза полыхали ненавистью. Кожа сморщенным шелком обтянула скулы, искусанные губы запеклись кровью. Скрюченные пальцы напоминали птичьи лапы. Волосы, будто живые, сворачивались в жгуты, перевивались сетями, расплетались плетьми. Она вонзила взгляд в лицо юноши, но Зиан не отвёл глаза. Если бы сейчас он смог вырваться, то ни за что не позволил бы ей снова приблизиться к Енге.

– Ты, соблазнивший мою дочь… – демоница скользнула к нему. – Ты…

– Хватит, Лаок! – перебил Настоятель вершин.

Юный монах опустил сложенные в молитвенном жесте руки, и Зиан почувствовал, что путы ослабли. Он бросился к жене и загородил её собой. Дера фыркнула. Повернулась, облизнула посиневшим языком губы и уставилась на Тарлу:

– Енга – моя. Зиан – мой. Дитя Фэй…

Юный монах схватил прислоненный к дереву посох Настоятеля вершин и бросил хозяину.

Тарла ударил пятой по земле:

– Заклинаю тебя силой Духов Гор! Изыди, злое создание!

Горячий ветер взметнул волосы демоницы, но больше ничего не произошло. Дера оскалила зубы-пеньки и визгливо расхохоталась.

Тогда Настоятель вершин прыгнул вперёд, обрушив на неё посох. Демоница крутанулась на месте. Навершие лишь задело плечо, однако от прикосновения благословленного дерева ткань рубашки стекла жирным пеплом, а кожа расползлась, обнажив гнилую плоть и пожелтевшие кости. Дера перестала смеяться и озлобленно зашипела.

Юный монах и прибежавшие в рощу братья окружили их, читая мантры. Позади сгрудились послушники, быстро вращая в руках молитвенные барабаны. Дюжины голосов и непрерывный перестук соединились. Ровный гул наполнил священную рощу и стеной отгородил молодоженов от Тарлы и обезумевшей Деры-Лаок.

Демоница скалила зубы, Настоятель вершин не сводил с неё внимательного взгляда. Она царапала воздух пальцами, он крепко сжимал посох, не позволяя себе ни единого лишнего движения. Дера плевалась и сыпала ругательствами, но Тарла только без устали шептал мантры, призывая Духов Гор. От их древней силы его глаза полыхали малахитовым огнём, а тело налилось невиданной мощью.

– Енга, любимая, – тем временем шептал Зиан, отведя жену прочь, – что с тобой, моя ненаглядная?

Она не отвечала, закрыв лицо руками; хрупкие плечи вздрагивали от беззвучных слёз.

– Изыди! – громыхнул над озером голос Тарлы.

Дера рванулась к Настоятелю вершин с неразличимой для человеческого глаза стремительностью. Бросок слился в поток: в лицо Тарле полетели клубы чёрного дыма и ленты волос с переливающимися на концах иглами. Сверкнули когти, клацнули зубы. В ответ свистнул посох, и демоница с воем отскочила прочь – воротник её сорочки разошелся, обнажив обвисшие груди со сползающей стружкой кожи.

Братья затопали, добавляя к гулу голосов и стуку барабанов ритмичные удары ног. Настоятель вершин шагнул вперёд, размахиваясь для нового удара, и демоница проскользнула под древком. Напрыгнула на Тарлу, повалила на спину. Посох выпал у него из рук. Дера уселась у Настоятеля вершин на животе и попыталась впиться зубами ему в горло. Он стиснул в кулаках сухие запястья и отбросил противницу к краю круга.

Схватив посох, Тарла рывком вскочил на ноги.

– Посмотри на меня, Енга, – продолжал уговаривать жену Зиан, гладя её по волосам и без умолку шепча слова утешения.

– Изыди! – в третий раз долетел до молодоженов голос Тарлы.

Настоятель вершин повалил Деру навзничь. Пята пробила ей грудь, обездвижив. По истерзанному телу начала расползаться чудовищная рана. Демоница заорала, забилась, капая слюной с искусанных губ, и Тарла обеими руками принялся вкручивать посох в каменистую землю, громко обращаясь к Духам Гор:

– Сгинь, злое создание! Исчезни! Тебе не место в благословенной обители!

Его призыв раскатился над священной рощей, и Дера отчаянно захрипела. Изогнулась дугой, вонзила пальцы в грязь, закатила глаза и – вдруг смолкла, перестав вырываться. Обмякла сломанной марионеткой и умиротворённо смежила веки.

Тарла перевел дыхание и ослабил хватку посоха. Мантры стихли, барабаны смолкли; братья начали радостно переглядываться. Юный монах подался вперёд – взглянуть на мёртвую демоницу.

И внезапно её волосы вновь ожили: обвили тугими канатами Настоятеля вершин и швырнули в братьев. Обжигая руки, Дера вырвала из себя посох и, вздыбив перья мертвых птиц, вихрем устремилась к молодоженам.

Зиан заметил её, оттолкнул Енгу, схватил с земли свадебный кинжал и кинулся наперерез. Дера осклабилась. Когти на правой руке обратились лезвиями. Она обрушила их на малахитовый клинок. Священный камень пошел трещинами, но не раскололся. Юноша, бледнея от ярости, оттолкнул её и выдохнул:

– Не подпущу!

– Ты… – прорычала Дера. – Ты – вор, укравший мое сокровище, мою единственную Енгу… Будь ты так же, как она, прокля…

– Замолчи! – Настоятель вершин тяжело поднялся на ноги.

Однако раньше Енга ворвалась между матерью и мужем:

– Мама, прекрати!

Дера отпрыгнула назад.

Свадебный халат девушки смялся беспорядочными складками, полурасплетшаяся коса упала на левое плечо, по щекам и подбородку, не утихая, бежали слёзы. Но лицо выражало решительность, губы были твёрдо сжаты. Только вот глаза… когда-то прекрасные карие глаза Енги стали белыми, как туман, который в холодные осенние утра окутывал горы.

Белыми и абсолютно слепыми.

– Мама… – девушка потянулась туда, откуда веяло неживым холодом. – Мамочка…

Дера нерешительно опустила руку с когтями-лезвиями.

Зиан двинулся вперёд:

– Енга, отойди…

– Не вмешивайся, Зиан. Она – моя мать.

– Она – демоница! – юноша не остановился, и Настоятель вершин схватил его за плечо, удержав.

Тарла кивнул на Деру.

В облике женщины что-то изменилось. Она склонила голову к плечу, задумчиво разглядывая дочь, и ненависть, искажавшая и без того уродливые черты, покинула её лицо.

Настоятель вершин знаком приказал монахам отойти и замолчать, а послушникам – опустить барабаны. В наступившей тишине отчётливо прозвучали слова Енги:

– Мама, добрая, ласковая… Прошу, не гневись… Родная, я же так сильно люблю тебя…

Из груди демоницы вырвался смешок. Она подалась к дочери и зависла лицом к лицу на расстоянии не больше длины мизинца. Занесла когти-клинки над её головой, обнажила резцы и засвистела на угрожающей ноте. Однако – не ударила.

Енга этого не увидела, лишь почувствовала на щеках чужое дыхание. Душу клеймом жег миг, когда Дера сорвала и выбросила свадебное ожерелье. Девушка помнила лицо матери. И боль, которую она, обезумев, причинила дочери, не могла сравниться с её собственными страданиями. От воспоминания Енга ощущала холод. Не тот, мертвенный, что распространяла Дера-Лаок, а другой, колющий, – стыд за побег из дома.

– Мамочка, у меня нет никого ближе тебя. Но пойми… Твое сердце принадлежало отцу… Мое – отдано Зиану. Я – его дыхание… Мы любим друг друга, как вы с отцом. Он… остался с тобой, несмотря ни на что. Думаю, папа знал… о сыне… и до последнего надеялся, что ты не знаешь… Не хотел, чтобы его любимая печалилась.

При этих словах демоница едва не вонзила когти Енге в лицо – но словно невидимая рука удержала запястье.

– Его… любимая, – прошелестела Дера. – Наша… дочь.

– Да, мама… – всхлипнула Енга и кончиками пальцев коснулась её груди.

Дера вздрогнула. Она провела ладонями по волосам дочери и моргнула. Уродливое лицо подёрнулось рябью, и на короткое время в черты вернулась прежняя жизнь.

– Моя дочь… – повторила Дера. – Моя единственная дочь…

– Мамочка… – девушка улыбнулась сквозь слезы. – Ты всегда была такой сильной, умелой… Всё держалось только на тебе. Но женщины – лишь хранительницы рода. Мы бережем прошлое… передаём потомкам… Кровь принадлежит мужчинам. Я вижу, ты страдаешь… из-за отца… что не смогла оправдать его чаяния… Когда он заболел, ты от горя ничего не хотела ни слышать, ни видеть… Вот и я после твоего отказа Рункам… Мне казалось, Горы рухнули.

Зиан увидел, как по лицу демоницы пронеслась новая волна. Она глубоко вздохнула, и в огромных глазах, где прежде клубился лишь мрак, заплескалась прохлада бездонных карих озёр. На ресницах Деры блеснули слёзы-самоцветы.

– Ты отказала не из-за семейной лавки… не из-за родовой гордости, мама. Дело живет, пока его творят… принадлежит своим мастерам и помнит тех, кто вложил в него душу. И ты знаешь это. Знаешь… что просто испугалась остаться одна… обнаружить, что всё нажитое больше никому, кроме тебя, не нужно…

– Бесплодная… – вдруг тихо ответила Дера.

– Прости меня за злые слова, – эхом отозвалась Енга, почувствовав прикосновение знакомых, тёплых, ласковых пальцев – мама гладила её по лбу. – Прости…

– Доченька моя, цветущая слива, свежий тоненький лепесточек…

Дера обняла дочь и на короткое мгновение вновь стала сама собой. Статной высокой женщиной с легковесной вуалью уходящей красоты на покрытом морщинами усталости и печали лице. Затянулись раны. Волосы опали мягкой седой шалью. Когти исчезли, улыбка разгладила искривленные губы:

– И ты меня прост…

Енга прижалась к матери, но… обхватила пустоту. Дера рассыпалась высохшими крыльями бабочек.

Не удержав равновесия, девушка упала на колени и принялась слепо шарить руками перед собой. Крылья кружились в воздухе. Путались в косах Енги, оседали на одежде, проскальзывали сквозь пальцы и замирали траурницами в траве. Невесомые, блёклые, ломкие. Покрытые причудливыми и притягивающими взгляд узорами.

Зиан присмотрелся и вздрогнул. Каждый из них был человеческим лицом.

– Мама, мама… – забормотала девушка, ища знакомые объятия.

– Тише, Енга… – юноша опустился перед ней на колени и с болью в глазах взял за руки.

– Мама! – она вырвалась, покачнулась и поднялась на ноги, хватая рассыпающиеся в прах крылышки. – Мама!!!

Зиан подался следом и молча прижал к груди рыдающую жену.

 

***

 

В обед в монастырь приехал почтенный Коби, и Настоятель вершин рассказал ему, что произошло. Практичный овцевод долго отказывался поверить в услышанное. Однако ослепшие глаза невестки и раны самого Тарлы были красноречивее любых слов, и Рунку ничего не осталось.

Он хмуро огладил усы и посмотрел в сторону молодоженов. Его сын сидел под деревом и обнимал любимую. Она уже не плакала, только тихо всхлипывала и крутила в руках малахитовую бусину, единственную, оставшуюся от свадебного ожерелья.

– И что? Она теперь всегда такой будет? – кивнул на невестку овцевод.

– Кто знает? – откликнулся Тарла. – Зелёная кровь Гор – это печать. Что под ней, благословение или проклятье, Духам неважно. Тут теперь разве что колдуны помогут…

– А попросить за неё, – овцевод указал пальцем под ноги, – не можешь?

– Помогло бы – уже б попросил, – невесело хмыкнул Настоятель вершин и задумчиво присмотрелся к капельке малахита в руках девушки. – Жаль её…

– Жаль, – вздохнул Рунк. – Ну, пора ехать… Эх!..

Енга их не слышала. Она катала в ладони переливающуюся бусину. Гладила кончиками пальцев, представляла изысканную резьбу и гаснущие в недрах камня блики. И думала. Думала, над словами той, что укрылась в капле зелёной крови. Её вкрадчивое шипение заглушало и беседу Настоятеля вершин с почтенным Коби, и ласковый шепот Зиана.

Это была та самая Лаок, которая соблазнила первого из Фэй обменять несчастье больных на успех и достаток. Та самая Лаок, которую прикармливали его потомки страданиями раненых и горечью умиравших. Та самая Лаок, которой отец Енги ответил «нет», несмотря на всё желание дать Дере сына. Та самая, которую до последнего момента прогоняла и мать, пока её отчаянье не превратилось в водоворот, вобравший в себя всё наполнявшее демоницу зло.

Лаок соблазняла, обещала снять проклятье, сулила безбрежное счастье с Зианом. Её слова набатом отдавались в ушах девушки: «Скажи мне «да»… скажи «да»… скажи…

– Сынок, забирайтесь в телегу! – крикнул овцевод. – Скорее, ну!

– Пойдем, – сказал Зиан.

Енга сжала бусину в кулаке и негромко позвала:

– Настоятель вершин…

– Что, красавица? – тот подошел.

– Пусть она останется здесь, – девушка протянула ему руку, и бусина скатилась в мозолистую ладонь святого человека. Бессильное шипение стихло. – Не хочу забирать плохие воспоминания.

– Понимаю, – Тарла посветлел лицом. – Только не горюй, Енга. Твои родители жили честно, и у них была своя радость. А у тебя – всё еще будет.

– Я знаю, Настоятель вершин.

Зиан помог Енге забраться в телегу. Почтенный Коби сел на место возницы, и повозка тронулась. Мохнатый конь, на котором молодые люди приехали в монастырь, семенил позади, привязанный к задку. Юноша усадил жену к себе на колени и укрыл отцовским плащом, баюкая в сильных руках. Енга положила голову ему на грудь и не двигалась.

– Ничего, дочка… – овцевод бросил взгляд через плечо: сын продолжал смотреть на Енгу с прежней любовью. – Вылечим тебя. Что угодно сделаем, но вылечим. Верно, Зиан?

Девушка почувствовала, как её муж кивнул. Она нашла его руку и поцеловала.

«Я никогда не стану вам обузой, – пообещала себе Енга. – Мой отец отказался от помощи Лаок, моя мать не приняла, и я тоже справлюсь. Я возьму всё лучшее от своих родителей. Я буду гордой, честной, сильной, и ничто не заставит меня поступать против веления сердца. Я подарю Зиану много детей и научу их тому же. Мы станем самой счастливой семьей в Вайоши».

Повозка медленно ехала в сторону деревни. Монастырь остался позади.

Там Настоятель вершин поднялся в главный храм, положил малахитовую бусину у ног Отца Гор и растёр в пыль основанием посоха. Пыль сложилась в лицо невиданной красоты, и её развеял ветер, шепча: «Ла-а-а-а-а-а-а-о-о-о-о-о-ок…»
 
 

Обсудить на форуме