Вороний генерал

Случай этот мне крепко запомнился, потому что рассказ деда о нём был подкреплен изрядной поркой. А влетело мне за то, что я стрелял из рогатки ворон. Бить по жестяным банкам мне наскучило, вот и вышел «на охоту» за настоящей дичью. А дед у меня был хоть и старый, но шустрый. Уследил меня, рогатку через колено и давай меня ремнем угощать. Потчует и приговаривает: «Что ж ты, засранец, птицу бьешь?! Что ж ты творишь, негодный! Вороньего генерала на тебя нет!» Я проорался, штаны подтянул, и давай деда выспрашивать: «Что это за вороний генерал такой? И что он мне сделает?»

Тут дед успокоился немного, рассказывать начал.

Многое, - говорит, - мне случилось повидать, выпал как-то случай и с вороньим генералом повстречаться. Сам-то он человек, но давно уже человеческое имя позабыл. Живет с воронами и больше на ворона смахивает. Тощий как жердина, лицом темный, волосы то ли просто пегие, то ли седые, не разобрать. Ходит он во всем черном, точнее даже не ходит, а… Ну, да расскажу всё по порядку.

У всякого бывают хорошие дни, бывают - похуже, а с вороньим генералом я повстречался в самый худший из всех. Был я тогда шофёром, с машиной управлялся лучше, чем с собственными ногами. Ан и на старуху бывает проруха! Возвращался я с семьёй с дачи. Едем, жена и две дочки-лапочки. Тут на нас в лоб какой-то лихач вылетает. А дело на мосту было. Попробовал я отвернуть в сторону и вылетел за ограждение.

Очнулся – ни жив, ни мёртв. Машину, как консервную банку о камни сплющило, а вместе с ней и девочек моих. И жену тоже. Один я жив остался.

Лежу, в небо гляжу, смерти жду. Вдруг прилетает большущий черный ворон и прямо на плечо ко мне сел. Тут меня такая злоба взяла, аж закипело все внутри! Только что и дышал-то через силу, а тут подскочил как ужаленный, палку какую-то нашарил, стал в того ворона метить. Только ворон далеко не улетает. Сел в шаге от меня. Глядит. А я был так зол, что последний вздох бы отдал, чтоб того ворона придушить. Только где там! Нога перебита и в груди рана сквозная. А ворон не улетает, глядит. Каркнул три раза, слетелась их целая стая. Покатились у меня из глаз бессильные слёзы.

Вдруг зашелестело что-то, посмотрел я наверх, а там какой-то мужик с моста прыгнул. Да так падает чудно. Медленно, плавно. И плащ у него на ветру шелестит. Мост высокий был, кругом камни, а мужику – хоть бы что. На обе ноги приземлился и прямиком ко мне бежит. Снял он очки, глянул на меня пристально. И я на него глянул. Ба! Один глаз у того мужика обыкновенный, человеческий. Зелёный. А другой – стеклянный, черный. Мне, правду сказать, сильно не по себе стало, от ужаса аж зазнобило!

Мужик воронам знак сделал, те отлетели. А он глаз свой черный в ладонь сморгнул, на его место красный вставил. Посмотрел на меня, улыбнулся, а дальше всю память у меня отшибло. Рассказывают, будто мужик тот меня на руках по воздуху до больнички нёс. Что ж, может быть! У вороньего генерала силы на это достанет.

А я надолго в беспамятство впал. Не помнил, ни как ногу мне отрезали, ни как в пустой дом воротился. Одно только помнил – ворону на подоконнике. Не успел удивиться, гляжу – давешний мужик на кровати полёживает. Я на него с кулаками, а он – ноль эмоций:

- Что ты, - говорит, - Николай, так меня невзлюбил? Разве из-за меня машина твоя разбилась? Я-то просто посмотреть прилетел.

- Ах, ты посмотреть?! – заорал я, - На беду мою посмотреть, воронье отродье?!

Стул схватил, размахнулся, хотел мужика ударить, а того уж на кровати нет. На столе сидит и улыбается.

- Вот все говорят «воронье отродье». Я не обижаюсь, пусть говорят. Да только все же я человек.

- Мне это без разницы, кто ты. Чего тебе от меня надо, говори?!

- Ну, это скорее тебе от меня. Вот, хотел радостную новость тебе сообщить. Узнал я тут, что тот человек, из-за которого вся твоя семья погибла, сам сгинет. Причём исключительно через тебя.

Я присмирел. Прислушиваться стал. Потому как план имел, сразу по приходу из больницы идти на кладбище, где девочек моих похоронили, и прямо там повеситься. Жизни я без них не видел. А тут – такая новость. Ради того, чтоб этого негодяя сгубить, пожалуй, можно повременить, не вешаться пока.

- Где мне этого гада найти? Как его зовут? Говори!

Вороний генерал под потолок взлетел. Висит там как пылинка в луче света, покачивается.

- Искать не надо. Надо чинить часы.

Я аж остолбенел. Какие часы?!! Да причем тут часы?! Бред!

Тут генерал сунул мне под нос красный шарик:

- Смотри!

И я увидел… Увидел белесую короткопалую руку усыпанную веснушками, из-под ремешка торчат рыжие жесткие волосы. И чей-то голос равнодушно констатирует: «Время смерти – семнадцать ноль две.»

- Видел?

Я, молча, кивнул. Потом попытался сопротивляться. Мол, причем здесь часы.

- Детали должны совпадать. Чини часы. Ты же умеешь.

И улетел. Оставил приглядывать за мной Карима. То есть, по-вороньи он, может, и не Карим, но я его так звал, и он отзывался. Хороший ворон. Умный. Ходит по подоконнику, ходит, а потом возьмет две палочки в клюв и покажет мне. Напоминает: «Чини часы.» Я чинил-чинил, а потом… Устал, надоело.

Карим не подвел. Тут же помчался за генералом. Я уже веревку прилаживал, когда генерал явился. На кладбище не поехал. Прямо дома решил. На кухне. На крюке для люстры. Привязал я веревку, дергаю за нее – выдержит или нет.

- Нет. Не выдержит, Николай. Только зря потолок изуродуешь, - говорит генерал, и шарик мне черный протягивает. Смотри, мол.

Ну, я и посмотрел. На генерала посмотрел и все про него узнал. Как все было.

Вот идет по аллейке пацан, камушки пинает. Июнь, теплынь, зелень радостная, и впереди день большой, как двадцатикилограммовый арбуз. Пинал камушки, пинал и задел носком что-то мягкое. Опс! Серое, топорщащееся палочками недоперьев, недоразумение с огромным распахнутым клювом. Сидит на земле. Кричит.

Пацан взял птенца в руки, тот задергался, завозился на ладони своим шершавым неуклюжим тельцем. Вот ведь уродик! «Надо его обратно в гнездо пристроить!» - решил пацан и глянул вверх. Куда класть? А сверху на него уже мчалась мать-ворона, метя клювом в глаз. Пацан успел только зажмуриться. И тут же почувствовал, как лопнула тонкая кожица века, и огромный клюв впился прямо в мозг. Блямммм!

Ворона кричит, бьет крыльями: «Вррраг! Вррраг!» А вороненок – вот он, близко, под рухнувшим на него человеческим чудовищем – бескрылым, беспёрым, опасным. Вороненок хрипит. Еще дышит. Человеческое чудовище тоже дышит. Живет.

Я увидел в черном шарике мигающую синими огнями скорую и встопорщенного воробышка, который заметил, увидел, понял и полетел докладывать.

- Несправедливость, Старший, несправедливость! Человек вашего вороненка не обидел! Я там был. Я свидетель! – горячился воробьишка, - Ваши вороны человечка глаза лишили ни за что. Я там был. Я видел!

- Так давай и я посмотрррю! – прокаркал Старший и глянул на воробьишку через черный шарик. Глянул, задумался. Еще раз глянул.

– Не врррешь! Верррно говоррришь! Воррробьиное отррродье! – проворчал Старший, и, тяжело снявшись с ветки, полетел куда-то.

Вороны собрались на осинах к вечеру. Много ворон, очень много. Давно столько не собиралось. Люди качали головами, слыша их тревожный грай и гадали – то ли к дождю, то ли к граду.

- Смертушку чью-то чуют, - прошамкала старушка в платочке и перекрестилась.

Старший ворон начал прокашлявшись: «Брррать на веррру все подряд я не привык, но то, что скажу, пррравда. Человечек, которррому ты, мать-ворона, выбила глаз, не виновен. Верррни то, что взяла.»

- А воррроненка мне кто верррнет? – простонала мать-ворона, заплясав на месте.

- В дррругой раз говорю тебе – человечек не виновен. Верррни то, что взяла, - нахмурившись повторил Старший.

- Спррраведливость! Спррраведливость! – прокаркали собравшиеся так громко, что в окрестных домах закрылись, будто по волшебству, форточки. Люди! Что с них возьмешь!

- Можешь вернуть ему глаз? – сердито спросил Старший.

- Можешь вернуть мне воррроненка?! – воскликнула мать-ворона и отрыгнула какой-то камушек.

- Хорррошо, - одобрил Старший, принимая у матери-вороны ее откуп, - Смотрите братья и сестры. Мать-ворона дает человечку прозрачное око – оно видит мысли людей. Спррраведливо ли?

- Кааррр! Кааррр! – разнеслось над осинами и вороны затихли.

Пацан ворочался в палате, то и дело прикладывая руку к повязке. Страшно болела голова. Все время болела. Да еще дядька приходил. Орал, как всегда: «Ты что, совсем ничего не соображаешь?! На кой ты взял в руки погонь эту, вороненка этого?! Мало тебя клювом долбанули-то! Мало! Надо было всю башку тебе напрочь снести!» - распалялся дядька, тряся жирными щеками. Было обидно и хотелось плакать. Но пацан твердил про себя: «Фигушки я вам заплачу! Фигушки!»

- Эх, обормот! – почти ласково ругнулся дядька напоследок, пред уходом, и его мясистая красная лапища больно шмякнула пацана в затылок. Глаз заболел сильнее. «Фигушки я вам заплачу!» - твердил про себя пацан. И не плакал, пока не думал о маме. Нет. Нет. Нет.

На прогулку было нельзя, но доктор вывел его сам, за ручку, как маленького. Мимо злобной вахтерши, которая визжала как сирена: «Куууды?!», едва завидев любого проходящего. У доктора была длинная седая борода. Реально длинная. До середины груди. Когда пацан отходил от наркоза, он увидел эту бороду, аккуратно закутанную в марлю, и засмеялся.

- Хорошо смеешься, парень, - похвалил бородатый доктор и поправил марлю на бороде, - Асептика, - сказал он смущенно, и непонятное слово показалось чем-то хорошим, приятным.

В общем, доктор вывел его гулять на четвертый день:

- А то, ты, парень, совсем у нас тут мхом обрастешь.

Они ходили по дорожке, покрытой чешуей рассыпающегося асфальта, и дышали свежим воздухом. Доктор рассказывал всякие смешные случаи. Пацан смеялся. И вдруг – ворона.

Она промчалась близко-близко. Совсем близко. Так что глаз под повязкой снова налился болью. Она пролетела так близко, что пацан её, кажется, узнал. И уронила что-то из клюва.

- Вставай, парень, вставай. Это вороны должны нас с тобой бояться, а не мы их, - неумело утешал бородатый доктор, поднимая пацана с земли. А тот все не поднимался и прикрывал руками голову.

- Ну,одтохни. Успокойся, - отступился доктор.

Пацан часто задышал и сунулся носом в землю. И увидел стеклянный шарик. Прозрачный-прозрачный.

- Прозрачное око видит мысли людей, - сказал Старший, садясь на подоконник, - Когда повязку снимут, удобно будет. Вставишь прозрачное око вместо своего, и будешь видеть насквозь. И сейчас посмотрррри. Не бойся.

Пацан посмотрел. Федотов думал о тепличке для огурцов. Он попал сюда с инородным телом роговицы. А попросту – ветка ему в глаз ткнула на даче. «И вам того же, сердешные,» - думала почему-то баба Маша, которая с катарактой. «Жалко как мальчишку, на всю жизнь инвалид!» - думала медсестра Катя. Ворон не думал. Сразу говорил, вслух: «Мать-ворона пррросит прощения.» Пацан кивнул и спрятал в карман пижамы шарик.

Прозрачное око жгло. Люди думали разно, но в основном зло. Или – никак, просто как кабачки какие-нибудь. Смотришь на него, а у него тишина под черепушкой. Молчание. Даже скринсейвер не гоняет рыбок по экрану. Прозрачное око бубнит в голову без остановки чужими мыслями: «Инвалид парень. Развелось уродов. Обкурился, наверное, или подрался по пьяной лавочке….   Глаза нет. Фууу, как противно. И стекляшка к тому же блестит. Лучше бы черную повязку носил как пират…   Одноглазый парнишечка-то. Ох-хо-хо. Зато в армию не возьмут, как мово Володьку. А он может, лось еще тот, даром, что одноглазый. А Володюшка ломайся за таких вот, одноруких-одноногих.»

Пацан бродил по улицам целый день. У дядьки отпуск, он кухню красит, лучше домой не соваться. И вообще, нечего туда возвращаться. Безнадега. Пацан сморгнул прозрачный шарик в руку и шваркнул об асфальт. Шарик не разбился. Придавил каблуком. Что-то хрустнуло. Убрал ногу. Цел шарик. Вдавился в асфальт, как в кусок масла.

Пацан пошел к речному вокзалу. Там хорошо. Прохладно и можно устроиться на ночь. Как-то, в прошлой жизни, ему рассказывали, что там реально можно устроиться не плохо. Главное быть понаглее. Он уже дошел до остановки и вернулся к своей скамейке. Долго сидел на корточках, выковыривая из асфальта прозрачное око.

Ночью прилетела мать-ворона. Пацан почувствовал ее приближение пустой глазницей. Вздрогнул, провел рукой по бетону. Нет. Ни камней, ни палок. Ничего.

- Почему не летишь в свое гнездо, человечек? – спросила мать ворона. Клевать не стала.

- Нет у меня гнезда теперь, - прохрипел пацан, сдавливая в кармане прозрачное око.

Снова собрались вороны на сход. Обсели осины. Пацан вроде бы даже видел их во сне. Нарядные вороны, увешанные длинными золотыми нитями, несутся по кругу, сбрасывая со стола бокалы. Они подскакивают и выкрикивают что-то по-вороньи. Пацан вглядывается в воронье мельтешение прозрачным оком и видит их мысли: «Эккори кори коронэ!» И бледная девочка падает со стула. Так жарко…Жарко…

- Станешь ли ты нашим генеррралом, человек? – прокаркал старший, обмахивая пацана крылом, - Мы, воррроны, воины-смотрящие. Можно сказать рррразведчики. Находим зло, криком предупреждаем о нем. Нас хорррошо видно, нас хорррошо слышно. И люди говорят — плохое место. Мы и сами кажемся им плохими. Но мы только смотрррящие. И нам нужен генерррал. Будешь генеррралом?

Пацан сморгнул, отмахиваясь от давешнего сна. Старший ворон решил, что это значит «да».

- Ты потерррял гнездо, человек. Я нашел место. Будешь жить в старрром башенном кране высоко над городом. Там будет твое гнездо. Живи и напррравляй воронье войско.

Старший потянулся вперед и легонько клюнул пацана в затылок. Было не больно. Наоборот. Он почувствовал легкость. Как будто все кости стали легонькими полубумажными трубочками. Почти как у птицы.

- Это от перрра. Я подарррил тебе перрро перррвого из воррронов. С ним – полетишь куда пожелаешь. Ну?!

И пацан полетел. Вороны шумно всплеснули крыльями и помчались за ним – почетным эскортом. Пацан летел, как ему казалось, куда глаза глядят. А оказалось, на старую стройку. Здесь должна была быть высотка. Что-то не срослось. И вот стоит, поскрипывая и раскачиваясь, кран. Почему его не убрали?

В кабине крановщика гуляют вечные сквозняки. И три стеклянных шарика катаются по приборной панели – прозрачный, черный и красный. Настоящее, прошлое, будущее – все видит вороний генерал. И смотрит зорко. Всегда будет смотреть.

Я вздрогнул, черный шарик больше ничего не показывал. Прошлое было вычерпано до дна. Вороний генерал висел под потолком – серый, пропыленный.

- А можно мне красный шарик? – попросил я.

Он не заупрямился. Дал. Знаешь, что я увидел, внучек?

- Что, деда? – заворожено пробормотал я.

- Да вот такого одного несносного мальчишку с рогаткой! И с тех пор чиню часы.

Так он мне тогда сказал, но я не больно-то поверил. Дед мастак был болтать. Но ворон больше не бил. Ну их, к лешему, этих ворон!

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 29. Оценка: 3,48 из 5)
Загрузка...