Последний обход

Как же холодно. Телогрейка прохудилась что ли? Или там температура опустилась еще ниже? Он внимательно проверил одежду в свете пяти факелов, но ничего не обнаружил. Надо ли было устраивать осмотр, если и так прекрасно известно, что одежда как новая, заплаты свежие, крепкие и надежные?.. Почему бы сразу не признаться, что за последний месяц в пещерах стало подозрительно зябко. Особенно когда стоишь на месте.

Он снял грязные перчатки и протянул окоченевшие пальцы к пламени. Оно коснулось руки, но задубевшая кожа была нечувствительна. В помещении стало темнее, и Ветеринар отдернул руки.

Свят-свят-свят! Еще не хватало!

Одно радует — скоро закончится его смена. Он ненавидел караулы. За все сорок лет Ветеринар так ни разу и не полюбил это нудное, но такое ответственное дело. Когда на твое попечение оставляют от десятка до сотни людей, отдохнуть нельзя ни при каких обстоятельствах. Постоянная и неусыпная слежка за огнем, вечное прислушивание к возможному, не приведи Господь, сквозняку... Сегодня проще — ему достался небольшой зал, и здесь было всего пять факелов. Следить за ними, конечно, утомительно, но в прошлом месяце ему достался зал покрупнее, где было целых шестнадцать факелов! Их зажигали в разное время, чтобы случайное замешательство около одного из них не пустило цепную реакцию. Да и, честно признаться, гораздо труднее не поддаться усталости и не уснуть. А так хочется!

Под мерное сопение двадцати человек он в последний раз заменил факелы и пошел будить Соловья. Он спал ближе всех к выходу, чтобы если какая тревога, можно будет подскочить и нырнуть в светлый коридор. Легкий пинок в бок, шуршание и недовольный бубнеж сменщика.

— Вставай давай, харя! — тихо рявкнул Ветеринар. Еще не хватало, чтобы его задерживали! Дома полно своих забот, а он к тому же обещался сыну сделать его любимые крылышки летучих змей.

— Ну дай еще один круг факелов поспать, — промычал Соловей.

— Вот еще. Думаешь, я не устал?!

Ветеринар говорил беспрекословно. После рождения сына он изменился, а после самоубийства жены...

— Сегодня днем она задула свечку, дружище... — с кислой миной сообщил старик Пальфри, давний друг семьи.

После самоубийства жены он стал замкнутым и слишком домашним. С мужиками не задержится после смены, как праздник, так он у себя в пещере, все свободное время посвящает сыну да своим летучим мышам.

Недовольно выругавшись, сменщик кое-как поднялся на ноги. Бородатое лицо было опухшим, а красноту глаз не скрывало даже такое освещение.

— Дай закурить.

Ветеринар полез во внутренний карман и достал смятые самокрутки.

— Восточный? — с надеждой в голосе спросил Соловей, подразумевая завернутый в тонкую змеиную кожу мох.

— Ишь чего захотел, восточный! Северный.

— Самый вонючий. Эх, давай. Эти гномы готовы скурить собственные подштанники, лишь бы чем-нибудь подымить!

Он взял самокрутку и прикурил от ближайшего факела.

— Ты бы не дымил, пока народ спит.

— Я не могу, — пожал плечами Соловей, силясь спрятать хитрую ухмылку. — Ты сам велел заступать.

— Черт с тобой, вали в коридор! Даю три минуты.

Довольный Соловей затянулся и вышел из зала. На стену коридора упала большая тень. Сперва она пошевелилась, поерзала, точно примеряясь, как ей удобнее лежать на стене, а потом застыла. Периодически толстый неправильный овал темного цвета какое-то время двигался вверх-вниз — это бородатый сменщик делал очередную затяжку.

Завтра опять на ферму, обреченно подумал Ветеринар. Снова следить за факелами, снова убирать клетки летучих мышей, снова нюхать этот противный запах помета, снова убирать клетки… Хождение по кругу. В прямом и переносном смыслах.

Не зря же его прозвали Ветеринаром — только он и смог приручить этих животных и начать разводить их. В пищу их употребляли неохотно, но за неимением лучшего приходилось перебиваться чем есть. Ящерицы дорогие, а вкусная рыба либо еще дороже, либо просто непригодна для еды. Рыб-кормилиц, которых разводят специально для того, чтобы потом разрезать на куски и кинуть в пруд рыбам съедобным, продают дешево. Их готовы купить только самые нищие и голодные. На вкус эти комья слизи, громко именуемые филе, напоминают протухший носок стоявшего три дня кряду караульщика. А бульоном на этой дряни можно промазывать стены пещер — гарантия избавиться от зловредных насекомых обеспечена. Южане, эти идиоты-гоблины, так вообще ловят пауков и варят из них похлебки. Еще и смеют приносить свои гадости на обмен к соседям по сторонам. Говорят, они не гнушаются не только человечинкой, но и собственными сородичами. Один эльф с востока — торговец — как-то поведал Ветеринару, что на юге даже кладбищ нет, ибо все идет в пищу.

Вернулся Соловей. Обменявшись прощальным рукопожатием, они разбрелись каждый по своим сторонам. Первый — караулить, второй — в администрацию. Надобно отметиться, чтобы секретарь внес его в общий список горожан-караульщиков и непременно прописал все часы караула, а то потом выслушивай в конце месяца, почему это он филонит.

По коридору идти всегда в радость. Светлые прогоны совсем не страшат, а низкий потолок вовсе не давит, как казалось мужчине в детстве. Здесь еще не успели провести работы по расширению, потому что перестраивать начали с центральных пещер. Численность людей росла, в коридорах становилось теснее. Несколько раз случалось так, что два человека не могли разминуться, и один из них задевал факел, что приводило к неприятным последствиям — тушению огня. После того как двое несчастных померли — дело было в одном далеком коридоре — было решено устанавливать факелы более часто, а в самых востребованных местах расширить стены до предела, чтобы исключить вероятность возникновения подобных инцидентов. А за последние два года к ним в пещеры стали захаживать гномы. И как тут разойтись с этими низкими крепышами? Либо играть в чехарду, либо пускать их ползком под собой. К тому же они такие неуклюжие! Пальфри рассказывал, что в их коридорах можно хороводы водить и ничего.

А сейчас, чтобы не разбудить спящих, Ветеринар тихо шел по коридору и продолжал размышлять на злободневную тему. Имеет ли смысл расширять стены в свете последних событий? Стучащие зубы и дрожащие плечи никак не могли успокоиться и отойти от ночи дежурства, и даже быстрой ходьбе было не разогнать кровь, чтобы согреть тело. Похолодало… Не он один заметил гуляющие сквозняки. С каждым днем они становились все наглее и напористее. Они множились и унесли с собой уже человек сто. Чего стоит тот случай, когда потухла половина коридора, и все находящиеся там в тот момент пали замертво. Долго еще он не мог забыть ужасных выражений на лицах погибших и их жуткие крики, и даже сегодня, по прошествии целых шести лет, мужчину нет-нет да преследовали ночные кошмары.

— Говорят, когда наступает темнота, вылезают демоны и разрывают на части души людей, — еще в детстве твердил старик Тумак, сидя около большого костра. — Невесть сколько лет мы живем подобно дикарям, ютясь в тесных вонючих пещерах. А ведь когда-то все было совсем по-другому, ребятки. Было солнце и небо, просторные луга и горы, поля, водопады, озера и океаны... Все жили и дышали свежим воздухом, наслаждаясь пением птичек и стрекотом кузнечиков. Люди видели мир без помощи огня, потому что было светло, а темнота еще не была злейшим и смертельно опасным врагом. Тогда ее не пугались. Наоборот, наступление сумерек означало конец дня, время отдыха и блаженного сна. До того момента, как мир обнаглел. Все стали слишком жадными и избалованными, требовательными и алчными. Они хотели достичь мира путем войны. Погрязли в крови все, даже эльфы-чистоплюи и нелюдимые гномы. Нам, неразумным, еще в начале эпохи по напутствию какого-то древнего гения была надиктована целая религия с красивыми персонажами — святыми, мучениками, ангелами и добрым старцем, который после смерти возьмет к себе, обнимет и проводит в райские кущи. Глупцы! Тысячи лет люди верили в эту чепуху, чтобы потом, в Судный День, как они говорили, настал конец всему. Но почему-то не было ангелов, спасавших самых чистых и верующих, не было божественного озарения и лестницы в небо. Все погибли. Как чумные собаки, которых отравили. Все как один. Потому что слепцы думали, что мир в их власти. Не было различий между богатыми, бедными, гениями или малоразумными. Никто не выбирал, эльф это будет или человек... И когда почернели небеса, когда с них подобно ливню тьмы спустились ужасные создания и растерзали души всех до единого, кроме счастливчиков, находящихся под землей, тогда стало ясно, что мы ничем не лучше жалких трусливых букашек, а мир находится отнюдь не в руках божьих. Мы никогда не тушим свет, потому что не хотим отдаться на растерзание порождениям тьмы. Запомните — свет это жизнь. Никогда не идите туда, где темно. Никогда не оставайтесь там, где нет света. Всегда имейте при себе несколько свечек или факелов. У нас не осталось источников добычи огня, зато у нас есть сам огонь. Когда потухнет он, мы исчезнем раз и навсегда. А пока живите и радуйтесь. Вот вам старая добрая песенка от наших предков:

 

Пламя, пламя, огонек,

Замечательный денек.

Мы зажжем тут много свеч,

Чтобы свет разил как меч.

 

Пламя, пламя, огонек,

Отмеряешь ты нам срок.

Так гори, огонь, гори.

Годы жизни нам дари...

 

Так наставлял старик Тумак. Об этом разговаривали на каждом углу. В пещерах самым большим авторитетом пользовался он — огонь.

В зале администрации было суетно. О чем-то громко судачили мужики в дальнем углу зала около камина. Он узнал своих братьев по пещере. Ветеринар отметился у секретаря, поставил подписи, что согласен с количеством часов и решил было направиться домой, но нарастающие крики его товарищей вынудили остановиться и прислушаться.

— Пальфри… Пальфри вчера… Умер… Сквозняк…

Ветеринар развернулся и направился к мужикам.

— Здорова, парни.

— О, Ветеринар, здорова. Присаживайся! — хриплым голосом сказал Кинжал.

Солин, мужчина с обрубленным носом, протянул ему самокрутку, от которой Ветеринар решил не отказываться.

— Как дежурство? — сипло спросил безносый.

— Зябко. — Бросил Ветеринар и затянулся.

— Я ж вам говорил, мужики, — начал молодой Куль, — что эта хрень становится все наглее! Вот скажи, Ветеринар, ты разве не почуял его?

— Кого?

— Не притворяйся! — рявкнул Куль. — Ты прекрасно понимаешь, что я о сквозняке.

Сегодня слишком много разговор о нем. Не к добру. И лица мужиков по-прежнему взволнованные, а глаза пылают яростью.

— Заметил. Пламя подергивалось, но в целом все спокойно. Руки замерзли.

— Руки у него замерзли, — усмехнулся Кинжал. — А у нас Пальфри замерз. Навеки.

Пальфри... Дружище. Добрый старикан, ох и не зря я вспоминал тебя сегодня. Он был наставником Ветеринара, его учителем и заменял отца, погибшего под обвалом. А теперь Пальфри больше нет... Как странно. Кто мог ожидать, что внук Тумака кончит так нелепо?

— Что произошло? — спросил Ветеринар, прекрасно зная ответ. Отчего-то хотелось улыбнуться от этой иронии судьбы, но губы скривились так, будто во рту мужчины оказалось что-то донельзя неприятное. Например, кусок рыбы-кормилицы.

— Сквозняк, — просипел Солин. — Проклятый сквозняк выбрал очередную жертву. Бедолага сидел в своей каморке и что-то писал при свете свечи. Тут чихнешь-то и поминай как звали, а он даже не удосужился поставить дополнительную свечку где-нибудь еще. Так и нашли его, будто уснувшим за столом. Жуть.

— Значит, так хотел жить... — резюмировал Куль. — Устал старикан, как есть устал.

Ветеринар не стал докуривать самокрутку и бросил ее в камин. Настроение пропало. Он молча встал и ушел. Засыпал он с горькими мыслями. Все чаще ему хотелось уйти в какую-нибудь маленькую комнатушку и задуть свечку. Чтобы закончилось это издевательство. Чтобы никаких мучений. А кто его знает, что испытывает человек, умирая? Ведь говорят, что это воистину страшная смерть. Неизвестные существа — то ли демоны, то ли какие-то птицы — отщепляют от души по кусочку и рвут ее как старую тряпку, кромсают, режут и… И что дальше? Сжирают, выбрасывают? А как же?.. Куда попадет душа? И попадет ли, если от нее ничего не останется? Наверное, потому выжившие и боятся. Потому и горит огонь испокон веков. И никто не мыслит о том, чтобы выйти на поверхность. Говорят, там ветра. И умираешь с первыми ударами сердца.

***

— С этим пора что-то делать! — прокричал несдержанный Куль. — Сколько можно?!

Хранитель посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Все больше людей задувают свечи. На этой недели мы зафиксировали три случая коллективного самоубийства! Это уже не смешно, — сказал Ветеринар. Он тоже присутствовал на совете и участвовал в жарких обсуждениях начинающей беспокоить всех ситуации.

Хранитель Совета решил не игнорировать немолодого заводчика летучих мышей и обратился к нему:

— Люди и до этого задували огонь. Мало кто выдержит подобное существование. Да, нелегко, все тоскуют по прошлому. Но было ли оно? Все грезят о небе и солнце, но что если это такая же выдумка, как и их религия, оказавшаяся фальшивкой?

— То есть вы находите единственный выход в этой ситуации?! — набросился на него Куль.

— Помолчи, пожалуйста, ты слишком завелся. — Удивительно спокойно пресек его Хранитель. — Чего скрывать, наша жизнь становится все более угнетенной, но это не повод отчаиваться. Мы не стоим на месте и стараемся сделать все, чтобы народ стал хоть немного счастливее. Сейчас ведутся переговоры с эльфами на предмет поставки их светочей. Несколько ярких растений нам не помешают.

— Может, пора ввести в штат психологов, которые бы…

Громкий топот множества ног прервал речь Кинжала. У входа возникли пятеро гномов. Все бородатые, с грязными лицами и в окаменевшей от грязи одежде. Пламя свечей и факелов опасно заколебалось. Одна из свечей потухла.

— Тихо! — крикнул Ветеринар, опасаясь, что погаснут еще несколько слабых огоньков. К угасшему пламени подскочил Куль, вырвал свечу и поджег ее от соседней.

— Я бы хотел слышать слова объяснения. Какая спешка может быть важнее человеческих жизней, почтенные гномы?! — яростно бросил Хранитель Совета.

Предводитель отряда снял шапку. Показались длинные и спутанные волосы. Они влажно блестели, а редкие пряди прилипли к макушке, как будто головной убор не снимали целую вечность.

— Простите… Фу-у-ух, простите, товарищи. Спешили как могли!..

— Погодите-погодите. Отдышитесь и продолжайте. Мы видели вашу спешку.

Гном согнулся, уперся руками в колени. Дыхание со свистом вырывалось из широко раскрытого рта. Успокоившись, он продолжил:

— Меня Стрелой звать. Я из ближних северных пещер. Мы с ребятами ушли на разведку — какая-то дрянь начала дуть откуда-то с запада. У нас случилось несчастье — сквозняк потушил две сотни свечек в церемониальной зале как раз во время службы. Померло… Полтыщи!

— Иди ты! — брякнул Куль.

— Сивый, не дай соврать.

— Как есть говорит, — подтвердил гном с невероятно широкими плечами. — Сами вот этими руками трупов выносили.

Он замолк, считая, что слово должен брать главарь.

— У нас сейчас идет перестройка.

— Что, неужели поняли, что безопаснее содержать жителей в пещерах поменьше? — с издевкой спросил Хранитель Совета. — Эх вы, гномы. Говорил я Капитану, что ничего он этим не добьется, да не послушался. Небось, куски стен еще не успели убрать, а тут опять возводить придется.

Стрела дипломатично ответил, стараясь сдержать гнев:

— Всем нам свойственно допускать ошибки.

— Но не такие дорогие, — парировал Хранитель. — Впрочем, не сердитесь на меня, пожалуйста. Наш народ озадачен той же проблемой. Все мы устали. Нервы взведены. Прошу вас, продолжайте.

— Так вот, отправились мы выяснить, что и как. Восемь нас было. Шли, ориентируясь на свежий ветер. Тряпки промаслили как надо, потому что доходило до того, что факелы впереди идущих стали тухнуть, ровно их водой обливают. За очередным поворотом мы наткнулись на вход в пещеру, где ветер буквально завывал! Мы, значит, устроили привал, обмозговали все как надо и отправили троих на разведку. Те зашли в пещеру и были таковы. Не удивлюсь, если и вы услышали их ор. Ну мы намотали на факел тряпок побольше, вылили весь запас масла, все как надо и заглянули одним глазком. А там — расселина! Не сказать что большая, но кусок луны увидели. Ребята наши лежат бледные, на лицах страх, все как надо. Внезапно расселину что-то загородило, ну мы и дали деру оттуда. Бежали вот досюда и остановиться не могли.

— Любопытно... — задумчиво произнес Хранитель Совета. — Мы с удовольствием предоставим вам ночлег и пищу. Наш уют — ваш приют.

— Спасибо, — учтиво поклонился Стрела.

Хранитель поманил гномов к столу. Сидящие помоложе уступили место уставшим путникам. Собравшиеся в зале выглядели донельзя напуганными и озадаченными. Хранитель Совета нахмурился.

— Где этот коридор?

— На северо-западе. Аккурат между нами да вами.

— Проклятие! — подал голос Кинжал. — Кажется, я догадываюсь, где это. У этого... Солин, как ее?..

Безносый на одно мгновение застыл с пустым взглядом, потом резко выпалил:

— Около камня путеводного!

— Ага, — догадался Хранитель и перевел взор на гномов. — Встретили ли вы поблизости от коридора небольшое озеро?

Стрела почесал голову и нахмурился.

— Я что-то и не припомню… Пацаны, было что? Может, я прохлопал?

— Было, Стрела, было, — заверил одноглазый бородач.

— Так я и думал.

Хранитель Совета выглядел разочарованным.

— Это ведь главный приток воздуха. Наши строители даже наметили там несколько мест, пригодных для прорубания пещер.

— У нас становится все теснее, — влез в разговор Ветеринар, — а на фоне последних известий хотели потихоньку мигрировать. А тут вон как получается…

— Обвалить там все к чертовой матери, — проговорил Стрела.

— Нельзя. Это потенциальное место для жилья, — возразил Хранитель Совета.

— Потенциальное место?! — переспросил одноглазый.

— Да. Если мы обрушим коридор, то лишимся важного рукава. Если там обустроить пещеры, то хватит места для всех нас! Увы, но породы со стороны юга и запада не позволяют нам разрастаться собственными силами. Наши инструменты не пригодны для тех пород. Никаких сил не хватит! Сквозной рукав — наша надежда.

Стрела отодвинул стул и встал. Достав самокрутку, он прошел к факелу и прикурил. Ветеринар отметил, как поморщились его сотоварищи. Северный гномий мох не любит никто, особенно за его запашок.

— Нет, уважаемые. Я, конечно, не Капитан, но башка у меня варит как надо. Негоже оставлять этот коридор. Уж лучше вы доболтаетесь с нашими и попроситесь переселиться к ним. Объединим кланы, разрастемся, прорубим новые ходы, все как надо. Чем плохо?

— Тем, что это никуда не пойдет. Я все-таки в политике понимаю побольше вашего. Неизвестно что будет дальше. А если обвалим, но не так?.. Как надо, — передразнил Хранитель. — Место угробим, а сквозняк так и продолжит докучать. Наши ребята были в той пещере, когда она знавала лучшие времена. Значит, трещина разрослась. Что ж, Стрела, отоспитесь, мы вас выгонять не будем. И когда доберетесь до города, передайте Капитану мое послание…

***

После того памятного разговора состоялась встреча глав управляющих двух сторон. После жарких дебатов было принято совместное решение об организации экспедиции на — подумать только! — поверхность. Прошло полгода. Общими усилиями гномов севера и людей запада были разработаны специальные костюмы, отобраны добровольцы и проведены учения. Самые одаренные умом гномы изобрели рецепт скрепляющего раствора, еще надежнее обычного, и снабдили им каждого из участников экспедиции.

Но первая экспедиция не вернулась. Не воротилась и вторая. Точнее сказать, вернулся только один — молодой парень, весь дрожащий и съежившийся. Из-под шапки торчали седые волосы. С горем пополам удалось узнать, что какой-то человек напал на другого. Или гном на гнома. Или вообще это были эльфы...

А потом он умер. Никто так и не понял, кто оказался виновником, но злые языки подхватили слухи и разнесли их по всем пещерам. Молва о предателях-северянах дошла и до самого Капитана. С тех пор кланы людей и гномов прекратили сотрудничество и оставили попытки прорваться на поверхность. Хранитель Совета отправил отряд вести дополнительное дежурство неподалеку от того самого коридора, чтобы, не дай Бог, проклятые бородачи не обвалили его. А Капитан между тем приказал замуровать коридор, проходящий через нейтральные земли и соединяющий его город с пещерами Хранителя Совета, и прорыть обводной путь, чтобы сообщаться с эльфами.

Теперь людей осталось еще меньше. Два года они живут в отчаянии и вечном страхе. Ресурсов тратится очень много, а о третьей экспедиции никто и не помышляет. Ладно бы никто из своих не напал на собрата, но мало ли чего в бреду сказал тот седой парень. А ну как это плод его воображения?!

И тогда стало ясно: либо жители так и закончат свое существование в постоянном ожидании сквозняка да известий об очередном самоубийстве, либо отправят на поверхность одного. Одного. Он будет самым честным и беспристрастным, не имеющим за спиной планов на уничтожение людей-неприятелей и нелюдей из других городов. Правда, ситуация с злополучным тоннелем интересна разве что гномам, ибо он расположен на равном удалении от пещер запада и севера.

А если же все горе прошлых экспедиций заключалось отнюдь не в предательстве, то… Что ж поделать? Отправлять нескольких нельзя — народу и без того почти не осталось, а вести на смерть опытных мужиков неразумно.

Он все это понимал и бодро шагал по коридорам восточных пещер, где факелы перемежались с чудесными светочами — чем-то вроде пальм молочного цвета, чьи листья слабо мерцали серебристым. Он все понимал. И когда вызывался, в нем не было страха. Только решительность. Напоследок Хранитель Совета попросил его об одном — не обижаться и отнестись с пониманием.

У сына Ветеринара, Пастуха, с этим трудностей не возникло. После совета, где он выказал желание лично отправиться на поверхность и заделать дыру, ему дали прозвище Рывок. В придачу нагрузили десятком факелов, двумя десятками свечей, а также тремя килограммами рыбного филе. Не просто рыбы, а именно отменных кусочков свежайшей озерной рыбы! Это послужит платой за проход, потому что единственный путь наружу находится за городом эльфов, а дверь надежно охраняется стражей.

Еще в давние времена остроухие правители самолично присвоили себе право на владение этой дверью и никого чужого даже близко к ней не подпускали. Никто не возражал. Какой дурак сунется наверх? Но в последние пару лет дверь успела открыться целых два раза, после чего взятки стали носить красивое название — налог.

И когда в эльфийском городе были отданы куски рыбы, восполнен запас факелов и бутылей масла, когда Рывок вдоволь выспался, напился, потом еще раз выспался, он отправился к двери. Плечи оттягивал рюкзак, внутри которого лежало несколько емкостей с тем самым раствором. Тяжелую дверь, обшитую собачьими шкурами, сторожили двое.

— Куда? — сухо поинтересовался первый остроухий, вооруженный топором.

— А что, много вариантов? — с улыбкой спросил Рывок.

— Куда? — тупо повторил второй, высоченный.

— Туда.

Диалог получался неожиданно глупым. Человек явно не рассчитывал на то, что его последними словами в мире будут такие потешные фразы.

— Разрешение! — рявкнул тот, что с топором.

Из внутреннего кармана куртки сын Ветеринара достал смятый листочек с соответствующим текстом, заверенным тремя подписями членов совета.

— Все в порядке, — уже мягче сказал первый стражник. — Покойся с миром, друг.

— Рано хоронишь, топор.

— Лучше рано, чем никогда. Как тебя звать?

— Рывок.

— Мы зажжем свечку в твою честь и расскажем о твоем подвиге остальным.

Рывок не смог скрыть удивления. Кривая улыбка исказила лицо.

— Спасибо, конечно, но пока что никакого подвига не совершено.

— Решение выйти на поверхность в одиночку и расстаться с жизнью уже достойно того, чтобы об этом говорили, — аргументировал второй.

— Говорить можно по-разному. Как о герое или дураке.

— Будем говорить как о герое, обещаем. Даже если твое дело увенчается успехом, боюсь, что мы об этом никогда не узнаем. Крюк-то тебе делать вон какой! Никаких факелов не хватит. Возьми еще.

Рывок грустно усмехнулся.

— Не могу. Это замедлит меня еще сильнее. А идти и без того тяжело. К тому же пара лишних факелов меня все равно не спасет. Удачи. Надеюсь, хоть до ваших земель этот сквозняк не доберется.

— У тебя будет пара мгновений, не больше. Медлить не стоит, иначе мы рискуем умереть под напором ветра. И да хранит тебя Господь.

Дверь за спиной Рывка захлопнулась, и он пошел навстречу судьбе.

***

Сколько он брел? Кто его знает…

Вне пещер нет отсчета времени, и остается лишь гадать. По ощущениям — около двух суток. Кружилась голова, пересохло во рту, подкашивались ноги. Завывал страшный ветер. Рывок взметал облака пыли, мерзкой и подлой пыли, что лезла в глаза, не давая ему присмотреться.

Скоро, вот уже скоро он подойдет. Он знает.

На поверхности было тревожно. Это место можно назвать обиталищем страхов. Гигантская луна серебрила предметы, и простой черный силуэт чахлого деревца приобретал объем и отбрасывал зловещие тени. Рывок ожидал, что встретит здесь лес, светлое небо и всяких зверей — все то, о чем гласили легенды и древние предания. Вместо этого — какое-то скалистое плато с щетинистой травкой. Интересно, она и вправду такая серая или это пыль да грязь? Рывок то и дело спотыкался о камни, но оступиться права не имел. Падение равняется смерти. Здесь царили ветра, и он предусмотрительно водрузил на верхушку факела защитный воротник, сделанный из шкуры змеи.

Сперва человек смотрел по сторонам и видел остовы старых зданий. На горизонте вырисовывались древние замки с обвалившимися стенами и покосившимися башнями, высокие постройки с кажущимися отсюда тонкими шпилями. Так… Легко… Как будто рука художника быстро-быстро набросала зарисовку, чтобы потом дополнить ее деталями и отдельными фрагментами.

И ни души. О каких людях может идти речь, если не слышно банального шороха ночных зверей? Тишина. Такая густая, массивная, давящая. Громкая. В этой вязкой завесе непроницаемой тишины тонули звуки собственных шагов, будто какое-то плотное образование не давало им протиснуться дальше.

Было жутко. Рывок почувствовал себя самым одиноким человеком. В какой-то мере так оно и было. От порожденного страхом озноба не спасала ни одна телогрейка, ни один свитер, и даже бутылка с настойкой не согрела бы своим теплом. Особенно если посмотреть на самое страшное. На небо.

Там, над головой, кружило нечто. Под свет луны периодически попадали зловещие сущности, проносящиеся столь стремительно, что глаз за ними не поспевал. И их было все больше. Подобно хищникам они собирались вокруг жертвы, чтобы в миг ее беспомощности наброситься на нее и как следует полакомиться. Рывок понял, что они ждали. Когда у него закончатся факелы или опустятся руки. И как только он лишится источника огня, они тут же набросятся на него.

— Так вот как вы выглядите, твари, — отметил он, смотря наверх. — Ну ничего, одолеем и вас когда-нибудь. И уже вы будете бояться нас! Однажды человек выйдет на поверхность и отстроит этот мир заново, а вы уберетесь восвояси и больше никогда не посмеете учинить вот это, — он обвел рукой окрестности. — Вам еще предстоит ответить за все. Жаль, что я буду не в рядах мстителей.

Расхрабрившись, он ускорился. Иногда ветер стихал, но заменять факел свечками Рывок не решался. Слишком опасно.

Наконец, он дошел до того самого злополучного места и увидел каверзный источник бед. За все то время, с момента, когда была обнаружена расселина и до сегодняшней минуты, щель стала больше. Однако это не помешает ему замазать чудовищный зев. Он пристроил факел между камнями, подправил защитный ворот и скинул с плеч рюкзак. Сняв перчатки, он откупорил емкость с раствором, двумя руками почерпнул холодную липкую смесь, напоминающую глину, и начал замазывать. Рывок трудился быстро, но старался следить за качеством работы, ибо от ее результата, можно сказать, зависело существование целого народа.

Сквозь щель рывок видел выход из пещеры, тусклый свет далекого факела и содрогание теней. Он смотрел на свой дом, к которому был как никогда близко. Где-то там, в одной из пещер, он жарил любимые крылышки летучих мышей. Но они все равно не получались такими же вкусными, какими их готовил отец... Смехотворно — Рывок может протянуть руку и окажется в родных краях, но путь к этой границе проделан не одним десятком тысяч шагов. И очередной порцией раствора он ставил жирную точку в конце своей жизни. Точку невозврата. Рисовал границу и навсегда отрезал себя от того по-своему светлого и теплого мира, в котором он уже успел прожить двадцать шесть лет.

Его тень, отбрасываемая на каменистую стену, дрогнула. Факел затухал. Рывок достал новый, заменил. И усмехнулся.

Последний. Что ж, теперь ему некуда спешить.

Колебался ли он в тот момент, когда понял, что обратного пути нет? Не колебался. В противном случае зачем ему напрашиваться на поход, если в самый ответственный момент ты собираешься отказаться от всего и сложить руки. Рывок прекрасно знал, что живым отсюда не уйдет. Так пусть его смерть будет не напрасной, коли он определил свою судьбу. Достойный уход из жизни — это так здорово! Не больным, не старым, не погибшим по воли Бога или дьявола... А именно так, как считаешь нужным. Человек устроил себе последний праздник.

Он трудился так тщательно, как никогда в своей жизни. Каждый мазок — один спасенный. Каждый заделанный дюйм — спасенная семья. И чем меньше становилось вертикальное отверстие, тем радостнее было на душе сына Ветеринара.

— Вот бы отец увидел, — шептал Рывок, заделывая щель. — Жаль, помер от чахотки. Глядишь, вместе отправились бы на ремонт. А там, авось, и выжили бы... Ну ничего, бать, ничего. Скоро встретимся, похвастаюсь.

Чтобы было легче, чтобы можно было оставить рюкзак здесь и не тащить его с собой, он извел весь раствор. Так будет надежнее. Он оценил работу и удовлетворенно кивнул.

— Ну, вот и все. Конец бедам.

Он поднял факел и пошел обратно.

— Кто его знает, вдруг произойдет чудо, и я успею.

Но сам с какой-то обреченностью подумал, что это просто нелепые увещевания самого себя, чтобы было не так тоскливо. Рывок планировал походить по поверхности, посмотреть на нее хотя бы незадолго до собственной гибели, но смотреть-то тут и не на что. Мерзкие черные сгустки словно чувствовали его скорый конец и задвигались еще быстрее, опустившись при этом гораздо ниже того уровня, на котором летали в самом начале. Рывок машинально втянул голову в плечи.

Если помирать, так хоть поближе к дому. Глядишь, какие-нибудь новые лазутчики обнаружат его тело и смогут достойно похоронить на Родине.

Конечно же ему говорили, что проще взять тройку факелов, побольше ветоши да пару бутылей масла, но он отказался, посчитав замену тряпок и дальнейшее промасливание слишком суетным и длительным занятием. Идти к цели и то и дело отвлекаться на подобную чепуху не входило в его планы. Чего греха таить, если Рывок не так уж и печалился о грядущей кончине? Он понимал, почему так много людей задували свечи и отправлялись в мир иной… Реальность слишком давила. Давили стены, потолок, угнетенные лица. Но в отличие от них Рывок не станет задувать свечу. Он нашел своей смерти более достойное применение.

Факел практически потух, и Рывок, повеселев, достал свечи, прекрасно понимая, что пройдет от силы шагов сто. Ветер непредсказуем, и никогда не угадаешь, в какой миг и куда он подует. Тут даже ворота не нужно — ладонь вполне справится с тем, чтобы прикрыть огонек при быстрой ходьбе. Он отбросил ненужную палку и поджег свечу.

Черные твари спустились ниже.

— Пока горит пламя, я жив. Пока горит пламя, я жив. Пока горит… — твердил он, шагая вперед.

Нет, еще две ночи без сна он не выдержит. Кто способен на такое? Даже ради своей жизни... Перейти на бег нельзя, ускориться еще чуть-чуть — тоже. Вот и остается шагать не спеша, точно на прогулке. А это и есть прогулка, подумал Рывок. Прогулка на небеса. Гордый марш во славу жизни и смерти.

Забавно это — отправиться после смерти туда, к луне, к звездам, которых мы, люди пещер, никогда в жизни не видели. Зато предки останутся довольны. Мы сохранили их религию…

Рывок шел и напевал песенку. Он услышал ее от отца, когда тот возился с клетками для ночных мышей. Пару раз он помогал отцу в его делах и запомнил ее.

 

Пламя, пламя, огонек,

Замечательный денек.

Мы зажжем тут много свеч,

Чтобы свет разил как меч.

 

Пламя, пламя, огонек,

Отмеряешь ты нам срок.

Так гори, огонь, гори.

Годы жизни нам дари.

 

Слова стали звучать громче, как только он зажег последнюю свечу. Летающие сгустки тьмы теперь едва не задевали его макушку. Рывок слышал, как дрожал воздух, как тихо-тихо, на пределе слуха, жужжали существа. На середине свечи он переиначил песенку на свой лад.

 

Пламя, пламя, огонек,

Замечательный сынок.

Не зажгу я больше свеч.

Сам в себя вонзаю меч.

 

Человек продолжал идти дальше. Он начал чувствовать, что тени кусают его за плечи, щипают за волосы и треплют за штанины. Кажется, эти твари что-то шепчут. Да, действительно. Всякие грязные мерзости, ругательства и проклятия, которые в голове держать постыдился бы даже Куль.

На последней четверти свечи он перепел вторую половину песни:

 

Пламя, пламя, огонек,

Мне давно отмерен срок.

Так гори, Рывок, гори,

Смерть ты тварям не дари.

 

Нет, живым он им не отдастся. Только мертвым. А под конец он как следует задаст им трепку. Рывок достал из кармана бутылку масла и облил себя. После чего поднес свечку к животу, и когда язычок пламени коснулся телогрейки, Рывок вспыхнул и стал подобен живому факелу огромных размеров. Он сам превратился в огонь! Мир вокруг стал ярче. Тени с визгом взметнулись наверх и отпрянули в сторону.

Кажется, теперь он согрелся.

Бать, давай, я бегу к тебе. Готовь моих любимых крылышек.

***

— С тех пор, ребятки, наша беда закончилась. Люди и гномы забыли обиды, объединили усилия и стали развивать город так, чтобы никто не чувствовал себя ущемленным. К ним присоединились эльфы, и только вечно враждующие со всеми гоблины отказались вести переговоры и вступать в Первый Альянс Всех Живых. Прорылись новые тоннели, облагородились коридоры и расширились пещеры. Подземные жители перестали вымирать, и все чаще своды пещер оглашались капризным или задорным визгом детей, а не криками умирающих. А вам, ребята, пора спать.

Сонные дети недовольно заканючили. Им хотелось еще, но они понимали, что старик закончил не потому, что детям действительно пора в постель. В последнее время он уставал все чаще, а истории его были все короче и лаконичнее. Ребята отблагодарили человека в капюшоне за рассказ, который они слышали уже, наверное, раз в сотый, и с шумом выскочили наружу. В детских комнатах повсюду стояли горшки с эльфийскими светочами, чтобы неугомонные чада могли в безопасности копошиться, не страшась за свою жизнь. В зале горел только один костер, и тот, кто поведал историю, поправил капюшон и придвинулся поближе к теплому источнику света. Протянул руки. Какая ужасная кожа: розоватая, сморщенная, безволосая. Пальцы прошлись по обезображенному лицу, погладили такую же сморщенную и совершенно неприятную на ощупь макушку, палец прочертил по тому месту, где должны были быть брови. Он уже привык без них.

Рывок улыбнулся.

— Смешнее не придумаешь, — прокряхтел он. — Это ж надо было так нелепо выжить. Отец уж заждался, наверное. Жди, батя, теперь точно скоро.

Рывок не любил рассказывать эту историю и всегда предпочитал говорить о ней от третьего лица. На его взгляд, гордиться было особо и нечем. Красивый подвиг омрачился глупейшим выживанием. И что, что после его возвращения Хранитель Совета вознаградил его и предоставил почетное место в администрации как полноправному члену? Что значили почет и слава, если он так и не завел свою семью, а ни одна женщина ни разу не взглянула на него... Одного благого поступка оказалось недостаточно. Да он и ни на что не рассчитывал. Тем более что никаких задних мыслей, когда он вызывался на это предприятие, у него не было, и упаси Господь, если он солгал или надеялся заработать себе известность и вседозволенность! Красивая смерть переросла в уродское существование. Но он обещался выжить. Он дал слово сам себе. Черные твари не заставят его свести счеты с жизнью.

С тех самых пор ему жилось неспокойно. Он постоянно вспоминал страшную поверхность, но чем чаще он мысленно возвращался туда, тем проще воспринимал ее, и она больше не казалась ему чем-то кошмарным, что заставляет трепетать от ужаса. Рывок превращался в другого человека, когда предавался воспоминаниям. Он так и не смог забыть того простора, громады неба и свежего воздуха. Что ему сухие шаркающие шаги по пещерному камню, когда нога может мягко ступить на пучок травы и любоваться колючими кустами. Один из таких кустиков, молодой побег, рос прямо около выхода. Возможно, верхний мир далек от совершенства и в былые времена он был прекрасным, но даже того безобразия хватило, чтобы перетянуть одеяло на себя. Его манило наверх. Рывок не находил себе места все сорок девять лет.

Ему не было жить в радость, но сам факт того, что Рывок уцелел, послужил отличным поводом усомниться в надобности сведения счетов с жизнью. Божественное вмешательство, говорил он. Знак судьбы, судачили другие. Может быть, но в один момент все ослабло и рухнуло. Он перестал обманывать себя, он устал от самообмана, отсрочивая главный момент. Куда уж дальше-то? Сколько ждать, подкармливая себя мыслью: нехорошо выбросить самый лучший подарок на глазах у того, кто тебе его вручил. Раз тебе подарили шанс — воспользуйся им. И нечего отплевываться. Но он чувствовал конец…

Вчера ему исполнилось семьдесят шесть. Значит, формально прошло пятьдесят лет с момента его «успешного» возвращения. Юбилей. И сын Ветеринара знал, как отметить его… Напоследок он попросил: «Вот только дайте мне раствора на всякий случай. Обойду, посмотрю. Мало ли…»

Вновь хлопнула дверь, вновь за спиной остались два стражника, так и замершие в приступе недоумения с рукой около макушки.

И снова этот воздух.

— Ну, привет, — добродушно сказал Рывок, сжимая в руке факел. Единственный взятый с собой факел.

Кружилась голова. Свежий воздух пьянил. Огромная луна светила еще ярче, чем тогда. На поверхности ничего не изменилось, только вон тот кустик разросся и вымахал до невероятных размеров, и, кажется, травы под ногами прибавилось. На по-прежнему летавших сверху тварей он не обращал никакого внимания. Он еще удостоит их своим, так сказать, визитом. Но ему уже будет все равно. Не факт, что темным существам действительно удается справиться с душой...

Рывок шел, не глядя под ноги. Шел, не выбирая дороги. Шел и улыбался. Походка его была размашиста и свободна, а настроение — на высоте.

Он чувствовал себя счастливым. Кто еще может похвастаться такой смертью? Пускай он умрет, зато под открытым небом и не в этих душных пещерах.

Он шел и напевал старую-престарую песню.

 

Пламя, пламя, огонек,

Замечательный денек.

Мы зажжем тут много свеч,

Чтобы свет разил как меч.

 

Он осмотрел поверхность плато, покатые стены и склоны, но никаких широких расселин так и не увидел.

Значит, его последний обход увенчался успехом. Люди продолжат жить, будут строить пещеры, освоят новые возможности и когда-нибудь изобретут свою луну или то самое мистическое солнце, что светило прежним хозяевам этого мира. И тогда они выйдут на поверхность. Ему втайне хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее. Глядишь, похоронят. Нет, значит, он сольется с миром и станет его частью.

Рывок поднял угасающий факел.

— Нет, дорогой. Ты не станешь вершителем моей судьбы. К этому я приду сам и только сам, раз уж мне удалось выжить тогда.

 

Пламя, пламя, огонек,

Я себе отмерил срок.

Не гори ты, не гори,

Мне покой ты подари.

 

И огонь потух.

***

С тех самых пор людей не потревожил ни один сквознячок. Не было и обвалов, так докучающих им еще две сотни лет назад. Говорят, что дух по имени Рывок, о чьем подвиге твердили вот уже третий век, защищает пещеры и следит за их сохранностью. Некоторые и по сей день слышат тихий шепот, другие угадывают звуки наносимого на камень раствора…

И только люди западных пещер раз в году, зайдя в ту самую пещеру, источник первого сквозняка, могут увидеть таинственную фигуру человека с обожженным лицом, что опирается на памятник самого себя…


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 20. Оценка: 3,40 из 5)
Загрузка...