Мне всегда особенно нравилось слушать сказки зимой. Есть какое-то невыразимое великолепие в том контрасте льда, ветра и холода с мягким неверным светом домашнего очага, чашкой обжигающе горячего чая и сладким запахом сушеных яблок. Вся эта сгустившаяся мягкая теплота, нежные сладкие ароматы сушеных фруктов и трав, тихий и размеренный голос няни – доброй старой Ни-Ну, нашей соседки, соглашавшейся приглядеть за мной пока родители за работой - расслабляли мое тело, но в тоже время невообразимо обостряли внимание и воображение.

Из всех слышанных в детстве сказок, более всего мне нравилась сказка про Белого зверя. Я готов был слушать ее еще и еще и, кажется, она была совершенно не способна надоесть. И я вновь и вновь просил няню рассказать эту сказку.

- Ни-Ну, а почему к нам приходит зима?

- Как, разве ты не знаешь? - полное, круглое как луна лицо няни озаряется ласковой улыбкой. - Зиму нам приносит Белый зверь. Он огромен и величествен, и весь покрыт густым белым мехом. Когти и клыки его остры и созданы из прочного и прозрачного, как хрусталь, древнего льда, покрывающего от сотворения мира и по сей день неприступные вершины Мертвых гор. Ничто не способно переломить такой клык или коготь, но тает он под палящим южным солнцем. Каждый год, когда приходит срок и Белый зверь исполнен сил и дыхание его подобно порывам ледяного зимнего ветра, покидает он неприступные ледяные пики, спускается с Мертвых гор и начинает свое путешествие с севера на юг со своими верными помощниками и спутниками - демонами Белой тьмы, самой сильной и лютой вьюги. Так шествуют они на юг, засыпая снегом и сковывая льдом и холодом землю. Но чем дальше продвигается Белый зверь на своем пути, тем сильнее греет солнце, и силы медленно оставляют величественное создание. Лапы его слабеют, густой мех становится обузой, а великолепные ледяные когти и клыки начинают таять. И наконец, не выдержав палящего южного зноя, Белый зверь бежит обратно на север - залечивать причиненные солнцем раны и копить силы для нового путешествия. Вместе со зверем отступает и зима.

Я слушаю, раскрыв рот. Белый зверь всегда представлялся мне огромным красивым белым тигром. Воображение разрисовывало его белый густой мех едва заметными серебристо-серыми полосками, глаза зверя представлялись ярко-голубыми, как самое сердце вечных льдов, а взгляд этих глаз - бесконечно мудрым и печальным, но уж никак не злым.

- Ни-Ну, а зачем Белый зверь идет на юг, если солнце причиняет ему такие страдания?

Няня тихонько смеется, и полное тело ее чуть заметно колышется под складками просторного платья. Ни-Ну неохота сочинять сказку дальше.

- Об этом знает только сам Белый зверь, в том его тайна. Может быть, когда вырастешь, станешь сильным и храбрым и не побоишься выйти зимой из дому в Белую тьму, тебе встретится Зверь. Спросишь у него сам.

Ни-Ну подмигивает и идет к печи, вынимает из нее горячий горшок с кашей и несет к столу.

- Ну а для того, чтобы вырасти большим, сильным и храбрым, тебе необходимо хорошо кушать.

 

Кушал я действительно хорошо и все-таки вырос большим и сильным. И даже достаточно храбрым. Старые сказки несколько стерлись из моей памяти, на их место пришли другие занятия и увлечения.

Я стал моряком, много плавал, но особенно манили меня к себе теплые южные страны. И однажды в одной из этих стран встретил я прекрасную и гордую девушку Миа-Лисс и полюбил ее всей душой. Миа-Лисс была дочерью богатого купца и, наверное, самым прекрасным существом во всем мире. Стан ее был изящен и хрупок, нежная кожа напитана солнцем, длинные темные волосы свиты в тяжелые косы, а глаза - как безлунная южная ночь. Много мужчин, богатых и знатных, достойных и не очень желали взять Миа-Лисс в жены. Но девушка была очень горда и даже заносчива. Она знала о своей невероятной красоте, и знание это ее портило. Много часов проводила она перед зеркалом, любуясь своим совершенством. Женихи толпами приходили в дом купца, надеясь увидеть Миа-Лисс и как-нибудь завоевать ее благосклонность. Но девушка лишь насмехалась над ними.

Я встретился с Миа-Лисс случайно - корабль, на котором я плавал, перевозил ткани, которыми торговал ее отец. Меня послали в дом купца с поручением и там, нечаянно столкнувшись с прекрасной девушкой и немедленно влюбившись, тотчас предложил ей руку и сердце и то немногое, что успел скопить за годы плаваний. Но Миа-Лисс только посмеялась - я не был завидным женихом. Понимая это, я все-таки не смог смириться с ее отказом и оставил службу на корабле.

Поселился в прекрасном и жарком городе Ши и стал часто наведываться в дом купца. Но, поскольку Миа-Лисс не желала меня видеть, и ее отцу, привечавшему более богатых и знатных женихов, не казался выгодной партией для прекрасной дочери, двери купеческого дома для меня оказались закрыты.

Тогда я стал искать другой способ увидеть Миа-Лисс, и способ этот вскоре нашелся. В ограде, окружавшей дом и сад купца, была прореха, и сквозь нее я мог иногда наблюдать Миа-Лисс, расчесывающую свои прекрасные волосы перед зеркалом, вынесенным и установленным в саду у фонтана. А однажды даже отважился забраться на довольно высокое дерево с гладким и скользким стволом, одна из ветвей которого простиралась над оградой милого мне сада, в котором Миа-Лисс вплетала дивные цветы в тяжелые косы. Заглядевшись на девушку, я не почувствовал, что ветвь опасно кренится и трещит под слишком большим для неё весом и может обломиться, что в конце концов случилось. И я рухнул в купеческий сад. Услышав шум и увидев меня, Миа-Лисс не стала кричать и не убежала, лишь посмотрела на непрошеного гостя грустными глазами и со вздохом поправила изящные косы.

- Мне скучно, - сказала Миа-Лисс.

Сердце возликовало от того, что красавица не прогнала меня сразу, и в душе всколыхнулась надежда, что, быть может, что-то удастся сделать для нее.

-Как я могу развлечь тебя?

- Расскажи, откуда ты приплыл, где бывал.

И тогда я поведал Миа-Лисс все: о своих странствиях и покинутом доме и родителях, о стране, в которой родился.

- Как странно! - воскликнула Миа-Лисс, когда я рассказыл ей о смене времен года. - В Ши и во всем Ли-Ши-Рей всегда лето! Что же такое зима?

Я рассказал красавице про снег и холод, и вьюги, про морозы и долгие зимние вечера и, наконец, вспомнив любимую сказку, поведал ей про Белого зверя.

Миа-Лисс сказка очень понравилась.

- Знаешь ли ты еще сказки? - спросила она.

- Великое множество! Я очень любил их в детстве.

Девушка на мгновение задумалась, а потом сказала с легкой чуть высокомерной улыбкой:

- Мне никогда не рассказывали сказок столь интересных, как та, что ты поведал сегодня. Скажи, где можно тебя найти, и я буду посылать за тобой служанку, когда станет скучно, чтобы услышать еще одну чудесную сказку.

Сердце затрепетало от восторга. Миа-Лисс, самая прекрасная девушка на земле, захочет увидеть меня снова и услышать из моих уст старые сказки, некогда рассказанные Ни-Ну!

Я радостно назвал Миа-Лисс место, в котором ютился в Ши.

Вот так моряк превратился в личного сказочника капризной, пресытившейся всеобщим вниманием и любовью, красавицы. Сидя в маленькой лачужке, с восторгом ждал появления служанки Миа-Лисс, которая обыкновенно звала меня в купеческий дом. Я не мог найти занятие, боялся отлучиться из своего скромного жилища, опасаясь, что служанка, посланная Миа-Лисс, может меня не застать, и тогда капризная красавица рассердится и не пожелает больше видеть сказочника.

Я едва сводил концы с концами. Скромные сбережения, накопленные за годы скитаний, почти подошли к концу. Но я не мог разорвать порочный круг и отказаться приходить к возлюбленной Миа-Лисс. Ужасала лишь одна мысль о том, что могу больше никогда ее не увидеть. Я не питал особенных иллюзий насчет участи, которая ждала меня, когда иссякнут все сказки или когда попросту надоем капризной ветреной красавице, но ничего не мог с собой поделать.

И вот однажды меня настиг ужасный слух. Миа-Лисс, моя вечная любовь, смысл пустой и никчемной жизни, выходит замуж! Принц соседнего королевства Миота и островов Ти-Ньен прослышал о неземной красоте купеческой дочки из Ши и пожелал взять ее в жены.

Сердце мое было разбито. Но когда на пороге лачуги появилась служанка красавицы, я послушно поплелся за ней. Я был уверен, что возлюбленная Миа-Лисс призвала меня в последний раз.

Красавица сидела в саду подле фонтана и напротив нее, как обыкновенно, стояло большое зеркало. Но девушка не смотрелась в него, взгляд ее был рассеян и мечтателен.

Давя подступающие к горлу горькие слезы, я опустился в траву у ног Миа-Лисс и начал свой рассказ. Таков был наш обычай - ни приветствий, ни прочих условностей. Только сказки и различные истории из путешествий. Но в этот раз слова не шли, я путался, никак не мог вспомнить окончание сказки, которую начал рассказывать, заикался и, в конце концов, умолк. Некоторое время в саду царила тишина. Но вот Миа-Лисс встрепенулась, стряхнула свою рассеянность и взглянула на меня лукаво и чуть насмешливо.

-Ты опечален известием о моей скорой свадьбе с принцем Миоты и островов Ти-Ньен?

Я ничего не смог сказать и только судорожно кивнул.

Миа-Лисс счастливо рассмеялась и мелодичный ее смех, сливаясь с пением струй фонтана, звучал дивной мелодией, еще больше тревожившей несчастное сердце.

Моя жестокая возлюбленная, между тем, продолжила:

- Да, это правда. К тому же принц красив. Мы никогда не виделись, но мне прислали его портрет с искренними заверениями, что он не преувеличил, а скорее уж преуменьшил очарование и красоту оригинала. Мы поженимся, и вскоре принц станет королем, а я - королевой Миоты и островов Ти-Ньен.

Слезы заволокли глаза, но в этот раз я сумел выдавить:

- Рад за вас, прекрасная Миа-Лисс и желаю вам всяческого счастья.

Красавица смотрела на меня внимательно и звонкий голос ее вдруг потеплел:

- Но мне будет не хватать тебя и твоих сказок. Я привыкла, что ты иногда приходишь ко мне в сад и .... Ты совсем беден и не знатен, но я хочу дать тебе шанс. Помнишь, что поведал мне в первую нашу случайную встречу в саду? Ты рассказал про приход холода и снега, про Белого зверя. Так вот, моя свадьба с принцем Миоты и островов Ти-Ньен состоится через три месяца. Если до их исхода ты принесешь мне шкуру Белого зверя, я обещаю отказать принцу и стать твоей женой!

Я вскочил на ноги. Изумление моё мешалось с негодованием.

-Но это же невозможно! - закричал я. - Зачем вы так мучаете меня, прекрасная Миа-Лисс! Белый зверь - только сказка! Его не существует!

Но красавица лишь покачала головой. Тогда я бросился бежать прочь из сада, подальше от купеческого дома.

Не помня себя, метался по улицам Ши - прекраснейшего из городов Ли-Ши-Рей - и не находил себе места, не находил угла, куда я мог бы забиться, как раненный зверь, спрятаться от боли и обиды.

Только к вечеру следующего дня в полубреду, почти случайно, набрел на свою лачугу. И тут ждало еще одно горькое известие - весточка из дому. Моя бедная матушка умерла. Письмо искало меня слишком долго, и нашло лишь спустя два месяца после того, как было отправлено отцом. Эти два события - смерть матери и столь долгое путешествие письма с тяжелой вестью - несколько вразумили меня. Как же далеко на юг я забрался, как далеко от дома, от одинокого старого отца, которого некому теперь утешить. В сознании забрезжила путеводной звездой мысль о возвращении, и, так как с городом Ши меня связывала теперь только боль разбитого сердца да воспоминание о последней злой шутке жестокосердной Миа-Лисс, я поспешил в порт.

Мне удалось устроиться простым матросом на корабль, плывший на север, и так начался долгий путь домой.

Возвращение было длительным и холодным. Казалось, все вокруг остывает, замерзает, покрывается тонким слоем льда. Я возвращался в зиму. Временами разум посещал отголосок странной мысли. В чем истинное мое стремление вернуться домой? В смерти матери, в болезни и одиночестве отца? Или же намерения вернуться имели слабый налет смутной надежды? Отголосок последних слов Миа-Лисс?

Долгие шесть недель провел я в плавании, но, в конечном счете, путешествие оказалось бессмысленным. Я вернулся домой, чтобы не застать в живых и отца.

Наш маленький домик был почти полностью заметен снегом, холоден и пуст. Не было больше сладкого запаха яблок, тепла домашнего очага, не было едва ощутимого предчувствия чуда, как в детстве.

Я сходил на старое кладбище. Могила матери была заботливо укутана снегом, но могила отца оказалось отвратительно голой, какой-то неопрятной, наспех засыпанной комьями мерзлой земли. К великому своему удивлению я ощутил, что не могу заплакать. Это казалось кощунством, редкостным бесчувствием и безразличием к смерти родителей. Но слез не было. Только холодок в груди. Казалось, внешний холод родил во мне холод внутренний, и теперь сердце медленно леденело, как леденеет с приходом зимы земля.

Так и не уронив на могилы родителей ни единой слезы, я побрел домой. Развел кое-как очаг, пытаясь согреть давно не топленый дом, лег и вскоре забылся.

Разбудил меня глухой жалобный вой. Открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь. А осознав, стал прислушиваться к разбудившему меня звуку. Выло печально и протяжно, выло тоскливо. Такая безысходность слышалась в этом стоне, что сердце мое забилось, запрыгало в остывающей безразличной груди. Выло в печной трубе, в щелях. За окном стояла непроглядная тьма, и только тяжелые снежные хлопья хлестали по стеклу. Я зачарованно смотрел на мешанину мрака и снега за окном, а потом встал, оделся, прихватил свою дорожную сумку и вышел в Белую тьму. Сперва вокруг нельзя было различить ничего, только снег, влекомый лютым ветром страшной вьюги, да неясные тени. Но я упрямо шел навстречу ветру, медленно, тяжело ступая, изнемогая под его порывами и, то и дело, увязая в снегу. Шел, не зная, куда и зачем. Только тени становились четче и быстрее, страшнее. Вот уже скалятся бездонные пасти демонов Белой тьмы, тянутся к безумному путнику скрюченные лапы. От них некуда спрятаться, невозможно укрыться. Холодные колючие пальцы чьей-то мерзкой лапы уже лезут за шиворот, черпают пригоршнями остатки тепла.

И вдруг, прямо передо мной из вьюги выступило что-то огромное, белоснежное и величественное. Длинный мягкий мех развивается на ветру, матово поблёскивают молочно-белые клыки, выступающие над нижней челюстью, потухший взор больших голубых глаз смотрит сквозь меня. Казалось, нет в мире величественнее и прекраснее картины, чем та, что предстала. И не было, просто не могло быть сомнений в том, кто встретился мне посреди Белой тьмы. Я поразился, насколько Зверь оказался схож с моей детской фантазией – огромный тигр, покрытый густой белой шерстью. Я глядел на него и не мог налюбоваться. Все мысли словно покинули разум, задержалась лишь одна предательская мыслишка.

Миа-Лисс!

Я не сумел вовремя вернуться к родителям, но всё еще могу попытаться успеть к ней!

Миа-Лисс…

Убить Белого зверя? Ужасала одна лишь мысль. Вид его не внушал страха, только чувство бесконечной скорби.

Но пока разум пребывал в смятении, руки уже действовали. Я вынул из сумки длинный охотничий нож и шагнул к зверю. Он не шевельнулся, даже не вздрогнул, когда я ударил его ножом в грудь. Кажется, Зверь ждал удара. Лезвие вошло удивительно легко, словно проткнуло не плоть, но мягкий пух. Или тёплый снег? И всё-таки я удивился, когда из раны на руки хлынула горячая кровь. Откуда ей взяться? Ведь Белый зверь не настоящий! Он создан из снега, холода и льда. Из самой зимы с вершин Мертвых гор.

Но зверь был мёртв. Он упал, и Белая тьма взревела, безумно взвыла тысячами тысяч демонов, заметалась вокруг миллионами снежных смерчей.

Я дрожал от страха, но где-то глубоко внутри жила твердая уверенность, что необходимо закончить начатое. И принялся сдирать с мертвого зверя шкуру. Из глаз катились слёзы, но остановиться было уже не возможно. Я чувствовал, что совершил самое страшное, что только мог совершить.

Сколько времени это длилось, сказать трудно. Но, наконец, дело было завершено. Я кое-как свернул еще недавно прекрасную, сильно перемазанную теперь кровью, шкуру и поплелся с ней сквозь беснующуюся бурю. Не имея представления, куда идти, просто двигался наугад. Но постепенно движения мои становились слишком медленными и вялыми, шаги слишком тяжёлыми. Холод сковывал всё тело, и не было сил ему противиться.

Я завернулся в шкуру и лёг. Закрыл глаза. И тогда буря стихла, наступила тьма.

Наверное, я спал слишком долго. А может совсем немного. Или вовсе не спал. Просто закрыл на минуту глаза.

Буря утихла, а я отдохнул. Лежать в сугробе оказалось мягко и тепло, но теперь мне опять пора идти. Я должен идти к НЕЙ, идти, во что бы то ни стало. На юг. Навстречу палящему солнцу и яркому небу.

Мои широкие лапы легко ступают по пушистому снегу. Холодные зимние лучи переливаются в длинном белоснежном мехе, сверкают на ледяных клыках.

На юг. Я должен идти на юг.

 

Обсудить на форуме