Кукла в инвалидной коляске

Иллюстрация Валентина Потаевича

Иллюстрация Валентина Потаевича

А место для ворожбы было славное.

Готический дворец, преследуемый проклятием запустения последние двести лет.

На славянской земле он почти сводил с ума.

Казалось, его, со всей дьявольской гордыней лордов и пэров, с мясом вырвали из реальности где-то в Англии и без наркоза вшили сюда, в кроткое Подмосковье.

Как будто кто-то проводил генетические эксперименты или занимался вивисекцией и вживил льва в голубя, а к ним присоединил ещё золотую рыбку. И теперь это несчастное существо пытается одновременно бежать и улететь, задыхается на берегу, хлопая жабрами, и намерено сожрать две трети самого себя, само за собой гонится и само от себя спасается.

Мирная здешняя река, тихие липовые аллеи, безобидные берёзки – и всё это резко переходит в средневековый ужас застенков, в жестокую помпезность подавляющего окрестности замка, во внушающее холопам страх гнездо родовитых разбойников.

Диссонанс жгучий.

Опровергая Киплинга, Запад и Восток всё же сошлись тут, - и что-то происходит теперь. Что-то жутковатое. Невидимые гении места, что ли, в кровь бьются друг с другом, неистребимо враждебные.

У человека здесь мурашки по телу бегут, - а с чего бы? Всё так благопристойно, ухожено.

Но – страшно.

Вспоминаешь легенды о погубленной дочери молдавского господаря, которую здесь сгноил ревнивый Пётр I и которая будто бы прокляла эту землю.

И Екатерина, видимо, это почувствовала и от здешних пугающих красот сбежала, законсервировав строительство дворца.

Да и гениальный масон, строивший палаццо, набухтел что-то своими чернокнижными символами, напророчил и напортачил.

Это ж не поместье – каменные скрижали с зашифрованными на стенах заклятьями. Кто знает, что они нам наколдовывают…

Говорю же, - чистая ворожба, а не место.

Вот уж не знаю, кому в голову могло прийти здесь выставку кукол устроить.

Но – устроили. Здесь же музейных залов – тьма.

И куклы – потрясали. Не только меня, страстного коллекционера, много лет собирающего их.

Любого.

Нет, они не копировали тютелька в тютельку детей, что вызывает такой восторг у обывателя.

Совсем наоборот.

Шарнирные куклы, да ещё голые. Вся фурнитура, все суставы, вся подноготная наружу. Как музей Помпиду в Париже: все коммуникации на виду.

Словно Потрошитель с куклами поработал: вывихнул все ручки и ножки, надломил позвоночник.

И благодаря этим изломам, выворачиванию наизнанку и прочим травмам, не совместимым с жизнью, - куклы и начинали казаться живыми.

Даже чересчур.

Искалеченное тело могло принять теперь любую позу, передать женственность жеста, округлость и мягкость живого объекта.

Куклы были препарированными – и одновременно божественно непринуждёнными, как тренированная фотомодель, которая своей раскрепощённостью бешеные деньги зарабатывает.

Да, куклы были изощрённо, приторно красивы. И в то же время – уродливы.

Они сводили с ума, как само это поместье, где готические розетки-окна похожи были на монокль, в который кто-то нас рассматривает, как насаженного на булавку мотылька.

С кукольных лепестковых губ срывалось дыхание. Кукольные пальцы по-русалочьи манили. Глаза плакали по-человечески.

Все куклы проливали слёзы, и оставалось только догадываться, не крокодильи ли.

Слёзы. Боль. Мучения. Вот что роднило нас с ними, вот что завораживало толпу.

Было очевидно, что в этом жестоком мире фарфоровые гомункулусы страдают так же, как мы, они наши сёстры и братья. И потому способны сопереживать нам, как мы – им.

И как будто этого было мало, - всемирно известная кукольница ещё избирала какие-то извращённые сюжеты.

Кукла – жертва изнасилования. Одежда порвана, тело в синяках, зубы выбиты, сломанная рука на перевязи, в глазах – вся тоска мира.

Человека так унизили, что – уничтожили. С этим уже никогда невозможно будет жить счастливо. Сломанная жизнь…

…Человека?

Это же кукла!

Но кукла, притворяющаяся, - и нагло, хитро – человеком.

Ты уже ей поверил. Повёлся. Вляпался.

Кукла – оборотень. Личико ангельчика, - а кисти рук и ступни звериные, в шерсти и кривых, как ятаганы, когтях.

Кукла с ампутированными ногами, в инвалидной коляске.

Кукла – гоголевская панночка, в гробу, в трупных пятнах, с кровавой слезой на щеке.

Кукла – малолетняя проститутка. Ребёнок – в чёрных сетчатых чулках, в развратном корсете, с вызывающим макияжем, с колокольчиками на сосках.

Екатерина Медичи, знаменитая отравительница, спровадившая на тот свет сотни людей.

Кукла Жанна д’Арк, привязанная к столбу в балахоне смертницы, обложенная хворостом, бритоголовая. Сейчас сожгут.

Негритянка-рабыня. С клеймом на лице, в цепях, с жуткими рубцами от плети на спине.

Сиамские близнецы, на двоих – один таз, два тела, шесть рук и ни одной ноги.

Умирающая от рака. Лысая, держит в руках свои отрезанные груди, на месте которых – безобразные шрамы.

Мария-Антуанетта, с собственной отрубленной головой под мышкой, нагая и в ало-золотых туфлях на шпильках.

Кукла – жертва маньяка. Отрезанные пальцы, вырванный глаз, вывалившийся синий язык. Странгуляционная полоса на шее, выполненная с большим знанием дела, такое впечатление, что художница реальных жмуриков фотографировала перед работой.

Девушка задушена. А сама в свадебной фате.

Невеста Франкенштейна. Со следами вскрытия на теле, как у трупов в морге.

Мальчик и девочка в одном гробу.

И если от поместья у меня мурашки бегали по телу, то от кукол чуть не вырвало.

Сериал ужасов. Ожившие кошмары. Гимн садистам всего мира.

Но при этом куклы были сексуальны. Они возбуждали. Они действовали на публику, как приворотное зелье. От них глаз невозможно было оторвать.

Контраст между матовостью и полупрозрачностью фарфора, голубых невинных очей, хрупкостью ноготочков, губками бантиком – и гестаповской запредельной жестокостью судьбы был убойным.

И так грамотно всё подведено: это не какой-то там пошлый садо-мазохизм, а серьёзное искусство, которое помогает поднять серьёзные проблемы: семейное насилие, борьбу с раком, расовую сегрегацию, беззащитность женщины в социуме, равнодушное отношение к инвалидам и их абсолютное одиночество, когда они остаются наедине со своим увечьем и некому им помочь.

Всё чин-чинарём. Здесь отстаивают гуманизм и прогресс. Всё легально, благопристойно, престижно.

А у покупателей лица были испуганные – и масляные. Руки тряслись, как у воришки-новичка, пойманного с поличным. Очи были такими странными, словно человек только что увидел привидение, или НЛО, или ещё что-нибудь, столь же безжалостно ниспровергающее материалистические основы бытия.

И куклы, эти пугала, шли нарасхват. Отказаться от покупки было невозможно, как от любви короля: слишком сильное искушение.

Кукол раскупали за огромные деньги и с такой скоростью, как будто от покупки зависело, спасётся человечество от неминуемой гибели или нет.

А в уголочке стояла девочка, вылитая серая мышка, в детской шапочке с помпончиками, но в морщинах и с сумасшедшими глазами.

И лицо серой мышки определённо было маской. Такой камуфляж, как у хамелеона, чтобы казаться безопасной.

А что там, под маской?..

Серая мышка наблюдала за толпой, явно на глазок снимая мерку с каждого, как заботливый и очень талантливый закройщик.

Вот только непонятно было, что он шить собирается: роскошное вечернее платье, достойное принцессы, - или саван для покойника.

Я сама не заметила между тем, как оплатила покупку: куклу в инвалидной коляске

Ну, невыносимо притягательная козявка, с трогательными, в пол-лица глазами, с искусанными в кровь губами и страшными, очень натуралистичными культяшками ног.

Дома рассмотрела всё это получше – и в шкаф спрятала. И не купить невозможно, и рядом находиться мочи нет. Жуть берёт.

Но кукла и в шкафу не успокоилась.

Нет, она не стучала и не кричала. – И да, и стучала, и выла, требовала её выпустить.

Это был беззвучный вой и бесшумный стук. Но я-то их слышала.

Я спать не могла, я есть перестала. Я не могла больше думать ни о чём, как о судьбе, зашифрованной в кукле.

Каково это: пережить такое и не знать, как дальше существовать, и всё-таки держаться немыслимым образом, как ни в чём не бывало. И улыбаться, и не жалеть себя, и не давать жалеть другим. И знать, что в твоей жизни уже никогда ничего не будет: ни любви, ни детей, ни походов в театр, ни путешествий – всего того, для чего мы и живём!

Как женщине жить в таком теле?

И у меня сдали нервы: я взяла да и подарила куклу соседке на день рождения.

Та как узнала, сколько это стоит – за сердце схватилась. Решила, наверное, куклу продать (с руками бы оторвали!) и кольцо себе бриллиантовое на эти деньги купить.

Не успела.

Через неделю соседка попала под электричку и стала, как кукла: без обеих ног.

И самое жуткое, что похорошела, как та кукла. Лежала в больнице, вся в бинтах и в слезах, но неземной красоты, такая неотразимая, что вскоре в неё влюбился молоденький хирург да так при ней сиделкой и остался. Горшки из-под соседки выносит, а сам от счастья светится. Твердит одно: «Я за неё умру».

Когда я пришла соседку навестить, думала, убьёт она меня за всё то, что ей мой жуткий подарок принёс.

Но я же не думала, что всё так рабски повторится.

И соседка могла тоже от куклы избавиться.

Просто её надо было выбросить.

А девушка меня бросилась благодарить. Руку мне целовала.

Говорит, за такую куклу не жалко и жизнь отдать.

Я чуть в сумасшедший дом не попала.

И запала мне мысль: а как там другие покупательницы кукол?

Попробовала поискать в вездесущем Интернете: не было ли ещё таких странных совпадений.

Молчание.

И тогда я предприняла собственное расследование.

Стала ездить на выставки Кукольницы, знакомиться с приобретательницами шедевров, обмениваться телефонами и ждать вестей.

И вскоре владелица куклы «Умирающая от рака» действительно заболела этой страшной болезнью.

А хозяйка «Жертвы маньяка» была убита на улице неустановленным лицом.

Серия обозначилась.

Хотя заболевшая всё же не умерла. Она боролась и выкарабкалась.

То есть шанс на спасение у владельцев кукол всё же был.

Но мне-то что делать?

Идти в полицию писать заявление на Мастерицу?

Дескать, истребляет крещёный люд с помощью энвольтирования. Вставайте, православные! Уничтожим злодейку-авторшу!

Сколько минут будет добираться до отделения скорая психиатрическая помощь – ровно столько минут продлится моя свобода.

Уговаривать на выставках не покупать кукол?

А причина?

Я объясняю – и результат тот же.

Вот в средние века с этим умели справляться. Недаром всё же весь этот шабаш провели в готических интерьерах.

А наше поколение здесь бессильно.

Тогда я решила убить Кукольницу и сжечь её мастерскую.

Но перед этим – в последней нелепой надежде – пришла с художницей поговорить.

Я ей рассказала о том, что стало с владельцами её игрушек.

Но её беспокоило одно: целы ли куклы!

Ведьма.

Я кричала, умоляла, показывала фотографии ампутированных конечностей, послеоперационных шрамов и посмертных изменений трупа. Я на колени даже встала.

Кукольница медленно, словно с трудом шевеля атрофированными от долгого простоя мышцами рта, улыбнулась.

-Вы думаете, что причинно-следственная связь такова: сначала кукла – потом событие?

Но гораздо же вероятнее, что сначала было событие, - а потом я рассказала о нём с помощью куклы.

А всё остальное – совпадение.

Сколько в мире людей, никогда даже не видевших мои куклы, попадает под поезд или заболевает ужасными болезнями.

Я потому и делаю не слащавые и сусальные сюжеты, что в мире безумное количество боли!

Я кричу об этом, чтобы люди стали чуточку добрее.

Люди же выбирают мои куклы не просто так.

Та, что боялась рака, купила куклу «Умирающая».

Та, что боялась остаться беспомощным инвалидом, - купила куклу без ног.

Это страх их искалечил, понимаете? А вовсе не бездушные куклы. Они как раз учат со своими страхами справляться.

И потом, если даже вы в чём-то правы, - я ведь не единственный художник на земле. И куклы не единственный вид искусства.

Что же вы, запретите всю литературу, живопись, скульптуру? Сожжёте на кострах и разобьёте толстовскую «Анну Каренину», «Гибель Помпей» Брюллова, «Оплакивание» Микельанжело?

Ведь всё искусство в мире только об этом и вопиёт: о боли!

И что ж вы думаете, если отменить искусство, в мире исчезнут все болезни, катастрофы, убийства невинных?

Как вы вообще будете жить без искусства?

Что есть искусство – вампиризм и погубление – или спасение?

Берёт оно – или даёт?

Множит страдание – или хоть кого-то останавливает на пути зла?

Искусство – как жизнь, где красота смешана с болью. – Мы же не можем отменить жизнь.

И кто расскажет о боли тех, кто и без нашей помощи попадает под руку изуверам?

И как мы будем жить без красоты?..

Я ушла ни с чем.

Убивать я, конечно, не стала.

Кукольница не была хладнокровной злодейкой. Она разучилась улыбаться, потому что всю боль мира пропускала через себя, слишком жалела людей.

В себе сначала бы разобраться.

Но за судьбами хозяек кукол продолжала следить.

И куклы меня не уставали удивлять.

Не всё там оказалось просто.

Женщина, купившая Марию-Антуанетту, вдруг стала знаменитой актрисой и сыграла роль казнённой королевы.

Владелица Невесты Франкенштейна изобрела лекарство от тяжёлой болезни.

А приобретательница Жанны д’Арк занялась благотворительностью и спасла от закрытия детский дом для детей с отклонениями в развитии. Их чуть ли не на улицу собирались выкинуть.

Кто-то рабски повторил сюжет. А для кого-то это оказался толчок, принесший непредсказуемое или заставивший задуматься и изменить и свою, и чужие жизни к лучшему.

Икусство-то, похоже, работало, как в сказке «Морозко»: подлой и жадной доченьке – пустой сундук и замёрзнуть под елью.

А доброй падчерице – богатое приданое и жениха, красавца, умницу и добряка.

Пока я собирала эти сведения и осмысливала происходящее, произошла и со мной странная вещь.

У меня дома появилась новая кукла.

Я не помню, откуда она взялась. Я её не покупала.

Подарок автора преданной фанатке?

Ещё один шанс? На что?

Я знала одно: я эту куклу никому не отдам.

Я без неё жить не могу.

Она сидела на специальной подставке-колонке, нагая под полупрозрачным алым покрывалом и в изощрённо красивой и фантастической золотой короне.

У куклы было сладостно-покорное, счастливое от ужаса лицо.

Кукла называлась «Жертва».

И я стала ждать.

Свою судьбу.

Того, кто принесёт меня в жертву.

И лицо у меня стало счастливым от ужаса. Красивым до боли. Так что хотелось кричать от наслаждения и муки, когда я смотрела на себя в зеркало.

Но жертвоприноситель всё не шёл.

Всё опять складывалось не прямо и не криво, - а надо было постичь, как.

Что-то в моей жизни исподволь менялось, хотя внешне это пока никак не проявлялось.

Но я чувствовала: что-то происходит.

Куклы были уже и не куклы, и это было уже не искусство, - а что?

Куклы что-то лепили из меня, из нас всех.

Но что – хорошее или кадавров, невест Франкенштейна – было пока не понять…

Но рождалась новая реальность.

Что-то стояло на пороге…

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 23. Оценка: 2,83 из 5)
Загрузка...