Утро занималось волглым – на росу. Утренний свет скудно сочился сквозь неплотно задёрнутые ситцевые занавесочки, застиранные до белёсости, но чистенькие. В незатейливо обставленной комнате деревенского дома ещё густился сумрак. И лишь в углу пред иконами трепетал живой огонёк лампады, рассыпая золотистые отблески на потемневшие от времени строгие лики.

Ворчливо, старчески натужно скрипнула стоящая в дальнем углу железная кровать – типичный атавизм прошлого века, этакий «доисторический» показатель достатка советского народа – с жёсткой панцирной сеткой и блестящими металлическими шариками на высоких спинках. В городах такие «динозавры» давно перекочевали на пункты приёма металлолома или просто на свалки, но тут, в вологодской глухомани, кровать ещё верно служила своей столь же древней хозяйке – бабке Степаниде. Это именно она там, на кровати, ещё разок перед вставанием тяжело повернулась с боку на бок.

Она была уже такой старой, что порой самой не верилось, что были у неё и детство, и юность. Как-то уж очень незаметно – гусями перелётными – промчались годы. Давно никто не кликал её ни Стёпой, как некогда муж Иван, ни Стёпушкой – как давно почившая на погосте мать Агриппина. Стёпушка… Да… А вот мальчишки окрестные долго изводили её дразнилкой «Стёпка-растрёпка!». Сколько слёз горючих, помнится, пролила из-за этого. Да кто ж их меряет, слёзы девичьи? И было бы за что дразнить?! Мать сызмала приучила дочку к аккуратности – Стёпа сама расчёсывала длинные густые волосы и заплетала косы – тугие, как налитой в спелости колос. Но соседские сорванцы, неугомонные в своём озорстве, всё припоминали девочке тот давний, жуткий для неё случай, когда впрямь приплелась она в деревню в рваном платье, со взлохмаченной головой, с репьями в волосах. Мать потом еле повытащила их. Где и выстричь пришлось. А Стёпа терпела, сидела молча, даже и не плакала. Только сжималась судорожно, когда вцепившийся насмерть репей норовил прихватить с собой пучок волос.

Мать, едва отошедшая от первого шока, прежде всего исподволь попыталась выспросить у Стёпы, не чужие ли какие мужики поизгалялись над дитём неразумным, но дочка лишь головой мотала, да и лекарь потом подтвердил, что никаких серьёзных повреждений у ребёнка нет. А что вся в ушибах да ссадинах – так то не беда. Всё это быстро заживает у ребятни. И надо было бы матери со всей строгостью дать хорошую взбучку девчонке, забредшей в лесу невесть куда и тем взбаламутившей полдеревни на поиски, но что-то удерживало. Чуяло растревоженное сердце материнское, что не всё дочь договаривает. И ещё одно было ясно: то ли сила молитв, то ли верный Ангел-хранитель, но некая незримая сила отвела на сей раз беду от их дома.

В ту ночь мать легла на печке вместе с дочкой, уже помытой, накормленной, переодетой в чистую рубашку. С отцом потихоньку пошепталась в сторонке, попросила не дёргать пока дитя расспросами. Дать придти в себя. Тот, вздыхая, лёг на лавке, но долго не мог заснуть, так и проворочался до утра. А Стёпа, измученная за почти трёхдневное отсутствие, заснула, но мать, тревожно караулившая каждый её вздох, чувствовала, что и в рваных снах продолжается мучительное блуждание по чащобам. Дочка во сне то вздрагивала, то всхлипывала, и ныла душа материнская в бессилии помочь, отвести боль и страхи от страдающего ребёнка. Она только поглаживала Стёпушку по голове и шептала «Чшшшш…Чу, милая…». Да всё прокручивала, прокручивала в горячечных мыслях сбивчивый, не во всём понятный рассказ дочки…

 

* * *

Тем утром, когда всё произошло, ничто, вроде бы, не предвещало напасти. Лето, хоть и скупое на тепло в их северном краю, вдруг расщедрилось и порассыпало округ лесных даров немерено. Народ, не ленясь, потянулся в лес за грибами да ягодами. И все возвращались домой с полными корзинами да туесами. Да и то – грех отказываться от дармового богатства. Потом до самой весны можно было баловать себя припасами. Взрослые, понятно, при вечной занятости не всегда могли захаживать в лес, поэтому не препятствовали тому, чтобы этим занимались ребятишки. А тех и уговаривать не надо было – охотно промышляли по ближним лесам. Деревенская детвора с малых лет чувствовала себя в лесу, как дома, не боялась его. Одно лишь наказывалось им строго-настрого: ходить по лесу ватагой, не разбредаясь далеко, ждать отстающих и – главное – на Чёрное озеро – ни ногой!

Издавна дурная слава шла об этом странном озере. Находилось оно в десятке километров от деревни, в глухих, почти не проходимых местах. И бурелома там хватало, и болот. Но манило к себе, окаянное! Говаривали, рыбы там всякой – хоть руками хватай! И зверьё, дичь водились в округе, да и тех же грибов – не перетаскать, но что-то неладно было там, словно кто проклятье на озеро наложил. Черна была душа таинственного озёрного ока с какой-то будто густой, тягучей водой. Сказывали, слышались там непонятные, пугающие звуки. Странные огненные сполохи нередко метались на горизонте в той стороне. Пару раз кое-кто видел даже огромные оранжевые шары, стремительно летящие и наводящие ужас на очевидцев. А однажды заметили, как над озером появился столб света! Постояв несколько мгновений, он вдруг разделился на несколько лучей. Всё исчезло так же неожиданно, как и появилось.

А один случай из уст в уста передавался. Собрались как-то на озеро двое мужиков из соседней деревни. Надумали-таки порыбачить. И улов так хорошо пошёл, что увлеклись, далеко заплыли, а озеро-то немаленькое. И вдруг что-то как дёрнет бредень! Да так сильно, что лодка чуть носом в воду не ушла. Оторопели мужики со страху, побросали всё, да и рванули к берегу. Но неведомая сила ещё пару раз наподдала лодке снизу, словно пытаясь перевернуть её. Во второй раз один из мужиков не удержался и с криком вывалился за борт. Дело было к вечеру. Не всё уже ясно просматривалось, но оставшемуся в лодке показалось, что – щука-не щука – но какая-то огромная рыбина крутнулась рядом с тонущим, и тот скрылся под водой. Только пузыри пошли. Выплыть ему не удалось.

Сам себя не помня от ужаса, оставшийся мужик выгреб к берегу и бросился опрометью бежать. О лодке и думать забыл. Так она там где-то и сгинула. Да что – лодка! Сколько людей по тем местам пропало бесследно. Не считая того утопшего. И добро бы зверь какой загубил – хоть малые следы остались бы. Но мужики окрестные, уходившие в таких случаях на поиски, нередко вообще никаких зацепок не находили. Неспроста, ох, неспроста звалось озеро Чёрным. Какая-то дурная сила шаманила в его глубине и над ним, пугая и словно предупреждая: не суйтесь лучше сюда!..

Да, неприятное соседство досталось деревушке Нечаевке. А что делать? Ко всему люди привыкают. Уверовав, что нечистую силу всё равно не одолеть, порешили лучше не связываться с ней и жить, по возможности, порознь. По принципу: я тебя не трогаю, так и ты меня не трожь!..

 

* * *

Стёпка-растрёпка… Да, долго к Степаниде липло то противное прозвище. Не любила она вспоминать, что произошло с ней, малой, в том далёком, но столь памятном году. А забыть не могла. Всё помнилось. И снилось. Из ночи в ночь. Извелась вся. Как порченая стала. Мать даже в город возила её к учёному лекарю. Тот поглядел её так и сяк, попросил открыть рот и показать язык. Постучал молоточком по коленкам, поводил им перед носом. Стёпа дрожала, глядя на него, на вопросы отвечала, заикаясь, а то и просто мотала головой, как немая. С мольбой поглядывала на мать, мечтая, чтобы поскорей всё это закончилось. Больше всего боялась, что её оторвут от матери и оставят в больнице. Но вышло проще – лекарь выписал какие-то порошки, велел пить их на ночь и приехать ещё раз через месяц. Никуда они с матерью, к счастью, потом не поехали, поскольку лучше всего помогла Стёпе деревенская знахарка бабка Федосья. Что-то пошептала, умыла особой водицей и отпоила ей только известными отварами. Спать Степушка стала спокойней, но иной раз всё же словно в ступор какой впадала, в себя уходила. «Опять вспомнила…» - переживала мать, но не трогала дочь в такие моменты. Поняла уже – это временно, отпустит…

 

* * *

- Стёпка! Идёшь? Чё копаешься?! Отстанем же!

Поверх плетня едва виднелась голова соседской девчонки Мани. Наконец, на крыльцо дома выскочила Стёпа с большим туесом для ягод. Подружки со всех ног кинулись догонять гурьбу ребятишек, сговорившихся пойти поутру в лес.

- Всё-то ждать тебя надо, - тоном старшей ворчала на бегу Маня, хотя обогнала по возрасту соседку всего на полгодочка, но ей по метрикам числилось уже восемь лет, да и в семье своей, где детишки шли погодками, была старшенькой. А Стёпа росла без сестёр и братьев. «Балованная», как всерьёз считала соседская ребятня. На выговор Стёпушка только носом шмыгнула, но про себя подумала, что небольшая задержка стоила того – надо ж было увязать в платочек хлеба горбушку и репку, что оставила ей мать, уходя на ферму на утреннюю дойку.

По негласному закону «ягодники» бродили по лесу до тех пор, пока у всех не наполнятся туеса да корзинки. Те, кто поглазастей да попроворней, набирали, конечно, ягоду быстрей. Отставших, однако, не бросали – негоже поодиночке в лесу шляться. За это и взбучку от старших можно было получить. А натопчешься по лесу да на свежем воздухе – страсть как аппетит набрасывается! А тут вам и нате – хлебушек с репкой! Вкуснотища!..

Дружной ватагой ребятишки вошли в лес и порассыпались по сторонам. Далеко друг от дружки старались не разбредаться. Аукались – такая звонкая «перекличка» шла от поляны к поляне, сливаясь с щебетом ранних птах.

- Тараска! Ты тут?

- Ага! А ты?

- И я тут!

Маняшка! Ау!..

Стёпушка решила про себя, что сегодня-то расстарается и всех обгонит. Не как давече – накануне чуть ли не последней добрала свой туес. Пацаны даже грозились не брать её больше с собой. Копушей обзывали! А тут, как на грех, сегодня чуть не проспала. Нет, надо всем показать, на что она способна. И девочка очень старательно ползала в траве, заглядывая под каждый кусточек.

«Вот наберу «с горочкой», будут знать! Не хотели меня брать... Посмотрим-посмотрим…» - настраивала она себя на желанную победу. Но, к её огорчению, трава вокруг оказалась уже притоптанной. Кто-то до неё изрядно «почистил» выбранную полянку. «Ну, уж нет! Опять последней – ни за что! Ой, а вон в той низинке, кажись, ещё никто не лазил…»

Увлекшись сбором ягод, она не сразу заметила в траве змею. А надо сказать, что этих тварей ползучих водилось в тех местах немало. Вольготно им было в озёрах да болотах. Увидела змею Стёпа в тот момент, когда чуть не наступила на неё ногой. Взвизгнув, отскочила и, подхватив наполовину полный туес, опрометью бросилась бежать.

- Манька! Тут змея! – крикнула, остановившись, наконец, перевести дух.

Не сразу сообразила, что подружка почему-то не отозвалась. Сердечко вдруг захолонуло. Пугливо огляделась по сторонам, пытаясь сообразить, куда это её занесло. Место показалось совсем незнакомым.

- Ма-а-а-нь! Ау-у-у!!! Ау!!! Тараска!!! Где вы все?!

Даже эхо не откликнулось. Глянула на небо, пытаясь сообразить по солнцу, в какой стороне деревня (этому учил её отец). Небо, как на грех, затянулось облаками, спрятав солнце. Стёпе показалось, что деревья враждебно сдвинулись вокруг, сцепившись сверху макушками и понизу – кустами. Смотрели на неё сверху вниз и будто шелестели густой листвой: «Наш-ш-ш-а… Не пущ-щ-щ-ать!..».

«Мама-матушка! Что же это?!. Куда мне теперь?!» - так и помертвела от страха Стёпа.

- Ау! Ау!!! Маня-я-я!!!

Побежала опять. Куда глаза глядят. Лишь бы не оставаться на месте. Одной. Мигом припомнились бродившие по деревне слухи о людях, пропадавших в этом лесу.

«Нет! Не-е-ет!!!»

Она изо всех сил мчалась, не разбирая дороги. Перелезала через поваленные деревья. Продиралась сквозь колючие кусты. Чуть ногу не подвернула в овраге. В горле всё ссохлось так, что не только крикнуть – вздохнуть не могла. Лишь сип толчками прорывался. До крови содрала ноги, и на лбу забагровела наливающаяся бугром шишка – прямо головой влетела в пень, когда растянулась на земле, зацепившись за корягу.

Когда совсем обессилела, рухнула на землю. В груди что-то мучительно вызревало, готовое выплеснуться наружу. Может, рыдания, которым никак не удавалось пробить заслон. Лежала, распластавшись, со слипшимися глазами. Боялась открыть и снова увидеть вокруг один только сумрачный лес. Но вот одному всхлипу всё же удалось нащупать щёлку. Заскулила тоненько, по-щенячьи, и – хлынуло всё накопившееся! Заревела – истошно, в голос! Так, словно в этот миг почуяла: не отпустит её лес окаянный. Не вернёт к мамке домой. Ну, почему именно ЕЁ! За что?!

Рука невольно нащупала под тонким платьишком простенький оловянный крестик. «Чур меня, нечистая сила! Отче наш…». Богомольная мать давно обучила её молитвам, и вот сейчас Стёпа истово зашептала все, которые только удалось вспомнить. Губы почти беззвучно шевелились, а взгляд насторожённо обшаривал окружающие кусты – не прячется ли там неведомое чудище или лешак, пугающий добрых людей и путающий им пути-дорожки…

Чуть отдышалась и двинулась дальше. Ещё теплилась надежда, что выберется. Если не к своей, так хоть к соседней деревне. Лишь бы к людям. Лишь бы…

Так и брела она, уже не разбирая дороги. Ноги сами несли её неведомо куда. Чутьё подсказывало: надо идти. Никто не поможет. Упала в траву, лишь когда совсем стемнело. Что удивительно, туес свой так и не бросила. Отчего-то казалось, что за потерю туеса ей больше всего влетит от родителей. По дороге сжевала хлеб с репкой. Очень хотелось пить, но ни единого ручейка не попалось. Выручали собранные ягоды. Бросала в рот горсточку за горсточкой, пока ничего в туесе не осталось.

На лес спустилась темнота, отрезав все пути дальше. Легла прямо на траву. Думала, глаз не сомкнёт. Так и будет всю ночь прислушиваться к пугающим звукам, рождаемым дремучим лесом. Но будто опрокинулась в сон. Слишком велико оказалось напряжение минувшего дня. Усталость так и придавила к земле – не шелохнуться…

 

* * *

Утром проснулась задрогшая. Вся одежонка насквозь промокла от студёной утренней росы. Встала с трудом. Тело ломило, как если б кто поколотил её накануне. Но надо было идти. В тяжёлой голове мыслей не было. Все чувства сосредоточились на желании есть и пить. Желудок ныл, требуя хоть чего-нибудь. Попались заросли лесной малины. Исцарапалась в кустах, но хоть чем-то перекусила. Попробовала пожевать сыроежку, но проглотить не смогла, выплюнула. Остереглась. Пить хотелось всё мучительней.

Пару раз чуть не угодила в болото. Ярко-зелёные полянки с «капельками» морошки и черники были так обманчивы! Под ними нередко коварно пряталась непролазная топь. Сил оставалось всё меньше.

К вечеру в просвете между деревьями вдруг что-то блеснуло. Не поверила своим глазам. «Вода?!». Кинулась туда. Перед ней действительно открылось озеро. Чёрное озеро… Никогда прежде не видела его, но то, что это именно оно, поняла сразу…

Догадка обожгла, но жажда оказалась сильней. Осторожно, с оглядкой подошла поближе. Огляделась. Всё выглядело совершенно мирно. Озеро раскинулось широко, берега утопали в ивняке, а с косогора в воду заглядывали высоченные сосны. Где-то прокрякали дикие утки, степенно квакали лягушки. Озеро – как озеро. Даже красивое.

Осмелев, Стёпа спустилась к воде. Зачерпнула горсть. Вода показалась удивительно вкусной. Вкуснейшей! Никогда такой не пила. Черпала её горстями и не могла напиться. Остужала, вливала силы в запекшееся нутро. Зашла поглубже в воду. Умылась. Плеснула ещё несколько раз водой в лицо, а потом и вовсе окунулась с головой. Почувствовала настоящее блаженство. Вода смывала усталость, возвращала к жизни.

Отвела душу, вернулась на бережок. Сняла и отжала платье. Натянула его снова на себя. Теперь оно как-то неприятно липло к телу и студило. Прилегла в траву. Стала опять рассматривать озеро. Чувствовалось, что оно, как сказывали, действительно глубокое. Уже поодаль от берега вода казалась чернющей. Стёпа ощутила лёгкий озноб – то ли от мокрой одежды и волос, то ли от возвращающегося страха. Захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Но вспомнила, как мучилась без воды, а тут – вон её сколько. Впрочем, сразу ушла бы, только жалела, что воды в дорогу набрать было не во что. Уже совсем поднялась было, но тут совсем рядом раздался треск. Сердце так и рухнуло: «Чудище!!!». Упала под куст, крепко зажмурилась от страха, затаилась.

Кто-то, пройдя рядом, направился к воде. И боясь, и не в силах оставаться в неведении, Стёпушка приоткрыла глаза, чуть приподнялась из травы. И – выдохнула. У самой воды стоял здоровенный лось. Сохатый, как говорили в деревне.

Зверь был завораживающе красив, велик в своей природной мощи: крупный, с широкой грудью, крепкими ногами, ветвистыми рогами. Настоящий царь лесной! Видно, и его привела к озеру жажда. Стёпа, стараясь всё же не выдавать своего присутствия, заворожено смотрела на лося. А тот не спеша вошёл в воду. Достаточно глубоко, так как длинные ноги не позволяли ему дотянуться до поверхности озера. Зверь пил, иногда поднимая голову и оглядываясь. То, что произошло дальше, было настолько неожиданно и ужасно, что и много лет спустя заставляло сердце Степаниды мучительно сбиваться с ритма.

Лось спокойно пил воду, слегка поводя ушами и пофыркивая, как вдруг гладь озера у берега взбурлила, взметнулся фонтан брызг. Стёпушка и охнуть не успела от неожиданности, а из воды в сторону лося метнулось что-то большое, длинное, чёрное. Это не напоминало рыбу, так как тело было гибким и без плавников. Но и для змеи это «что-то» было слишком огромное – толщиной чуть ли не со ствол дерева, с большой зубастой головой. И этими зубищами животное вцепилось в шею сохатого. Резким, дёрганым движением оно сбило лося с ног.

Тот, не ожидавший нападения, поначалу рухнул в воду, забил в воздухе копытами, силясь сбросить противника. Он, силач леса, не собирался сдаться без боя. Взревел трубно. С трудом, но встал, упёрся ногами, запрокинул голову в мучительной попытке вырваться из капкана зубов. Страшное тело, выдернутое из воды, оказалось даже больше, чем Стёпа могла себе представить. Оно даже больше было похоже на сказочного дракона, только не трёхглавого – с одной головой. Но какой! Истое чудище!

Лось попытался пропороть ему брюхо рогами. Казалось, ещё чуть, и его атака могла оказаться успешной, но в эти решающие мгновения, как видно, удалось озёрному чудовищу перекусить шею лесного великана. Лось вдруг зашатался, ноги подломились, струёй хлынула тёмная кровь, и лось со всего маху мордой вперёд рухнул в воду. Это и нужно было его жестокому противнику. Подняв крутую волну, он обвился вокруг жертвы, ломая хребет. И утянул его в воду. Ещё несколько сильных всплесков прошло по поверхности, и поднятое волнение начало утихать. Только рябь ещё некоторое время держалась на воде, будто само озеро нервно дрожало, оказавшись свидетелем столь страшной схватки не на жизнь, а на смерть…

Девочка, ни жива ни мертва, лежала, боясь шевельнуться. Ей было так страшно, как никогда ещё не бывало в жизни. Чудище, раненый лось, схватка – всё так стояло перед глазами. Надо было бежать подальше от всего этого ужаса, а ноги не слушались. Вокруг повисла тишина – мёртвая какая-то тишина. Даже лягушек не стало слышно. Наконец, с трудом переведя дух, Стёпа привстала из травы, чтобы оглядеться.

На берегу было пусто, гладь озера слегка серебрилась в свете выплывшей на небо луны. Наступило как раз полнолуние, и луна казалась большой, тяжёлой, спелой тыквой, катящеёся по небу. Ночь была ещё на подходе, на западе слегка светлело небо, и вполне можно было разглядеть, что происходит. Может, поэтому Стёпа и заметила, как достаточно далеко от берега внезапно вспучился куполом большой водяной пузырь. К тому же он ещё и светился! Девочка, не веря своим глазам, даже встала на ноги, чтобы лучше видеть. Поначалу она подумала, что это луна так отсвечивает на воде. Но тут пузырь лопнул вдруг с громким хлопком, а свет на воде остался!

Но для Стёпушки это был не свет, а немигающий жёлтый глаз водяного чудища. Оно смотрело! На неё! Прямо на неё! Выискивало, нет, уже нашло новую жертву!

Этого она уже выдержать не смогла. С раздирающим грудь воплем «А-а-а-а-а!!!» кинулась прочь от колдовского озера. Бежала, не разбирая дороги, обезумев от страха. Всё казалось, что вот-вот за спиной услышит жуткое клацанье зубов. Только и остался на опустевшем берегу забытый ею туес…

Как выбралась из леса, сама не ведала. Никак, сжалился над ней коварный леший, подпихнул под ноги верную тропку, но поутру вышла она прямиком на свою деревню.

А там уже вовсю голосили петухи, перебрёхивались собаки. Хозяйки вывели за калитки коров, и местный пастух, дядька Семён, с подпаском Тёмкой гнали стадо на дальнюю луговину. Обомлели оба, увидав бредущую им навстречу полуживую девочку. Она двигалась, как во сне.

- Дядь Сень, глянь – Стёпка, что ль?.. – Тёмка вглядывался, вытянув шею.

- Ах, ты! Сама нашлась, шатучая! – крякнул Семён и поспешил навстречу Стёпе. – Эй, тя тута обыскались ужо! С ног сбились! Мамка твоя чуть не померла с горя, а ты… – но договорить не успел. Стёпушка с трудом глянула на сельчан сквозь мутную пелену, застилающую и взгляд, и разум, и разом обмякла. Так и упала бы в дорожную пыль, кабы не успел подхватить её на руки подбежавший дядька Семён.

- Пригляди-ка за стадом! – строго бросил он на ходу Тёмке и понёс девочку домой…

 

* * *

С тех давних пор много воды утекло. Всяко бывало в судьбе Степаниды. И чёрных, и белых полос поначертила жизнь. О своих давешних блужданиях по лесу не любила рассказывать, отнекивалась, как могла. В лес ходить приходилось – в деревенской жизни нельзя обитать рядом с лесом да не захаживать в него. А вот от купания её как отворотило – не могла заставить себя идти в воду. Так и мерещилась жуткая зубастая пасть. Тогда, после событий на Чёрном озере, порешила она про себя крепко-накрепко, что надо молчать об озёрном чудище. Казалось: коль поведает о нём кому, выдаст его тайну, сыщет её страшный зверь и утащит к себе в наказание. Впрочем, сомневалась, что вообще кто-то может поверить в такое. Совсем чокнутой дразнить станут. С пацанов станется. Хватит и того, что «растрёпкой» обозвали. Тёмка всем разболтал о том, в каком потрёпанном виде она вышла из леса…

После счастливого спасения и не мечтала, что такая долгая жизнь выпадет по судьбе. Семью имела, троих сынов родила да вырастила. Поразъехались из родимого дома соколики: старшой – в Вологду, двое других в Череповце осели. А чего их при своей юбке держать – для молодёжи в деревне и работы-то не осталось. Городскими быстро стали. Обросли своими семьями. Родителей давно снесли на погост. Муж с десяток лет уж как помер. Свой век Степанида одна доживала в своём потемневшем от времени, кособоком, но таком родном доме. Дети звали к себе, немного с внуками помогала им, но совсем отрываться от своей земли не хотелось. Там, в городе, своя жизнь, у неё – своя. Огород под боком, курочки, коза Дуська.

«Ох, ты, а ведь пора выпустить козу из сараюхи. Поди, думает: заспалась хозяйка», - начала «раскачивать» саму себя Степанида. Вздохнула, откинула одеяло, поднялась. Железная кровать, будто помогая ей, скрежетнула: «Скр-р-р-да…». Ногами нашарила у кровати тёплые войлочные «чуни», натянула и, шаркая, вышла на крыльцо.

Солнце ещё не выбралось из-за серой сырой пелены, но утро всё же потихоньку пробиралось в полусонную деревню. Вдали глухо громыхнуло. «Над Чёрным…», - даже не повернув головы, на слух определила Степанида. «Никак, опять гроза затевается…».

 

PS: В Вологодской области в Череповецком районе действительно есть Чёрное озеро. Многочисленные свидетельства очевидцев подтверждают, что это место является зоной аномальных явлений, трудно объяснимых современной наукой.

Обсудить на форуме