Мыслегон и Старший визар

 

Старший визар Почившего, Хранитель Последних сандалий и распорядитель Пятничного Утреннего омовения Виорлан Колесинант стоял перед скромной дверцей и раздраженно теребил косицы правой бороды. За дешевой, неряшливо покрашенной деревяшкой находилась келья Мыслегона. Самого нелепого, неправильного и гнусного существа, когда-либо отравлявшего этот чистый мир своим существованием.

Виорлан стоял у двери уже довольно долго и все не мог решить: нужно ли стучаться, или Мыслегон не настолько важная птица, и можно запросто ввалится к нему без предупреждения. С одной стороны, разве можно сравнивать? Кто этот жалкий оборванец без единой бороды и кто он – Виорлан Колесинант, могущественный вельможа, имеющий доступ и к телу Почившего и к его посмертным велениям. Но с другой стороны, ведь Мыслегон мог запросто прервать этот доступ. Ну, не к телу, конечно, а к велениям. А зачем это тело было бы нужно, если бы веления Почившего оставались в Замирной Пустыне? Вот то-то и оно. Да и дело, которое привело Виорлана в это недоброе утро к Мыслегону, было столь щекотливым, что даже когда он просто думал о нем (и о деле и о Мыслегоне), его тяжелые, тугие щеки наливались малиновым...

Виорлан вздохнул, неодобрительно посмотрел на дверь и с брезгливой осторожностью постучал в нее костяшками пухлых пальцев. Из-за двери послышалось приглушенное: «Войдите!». Визар даже крякнул от досады. Что это за «Войдите!»?! Кто так говорит? Выскочка, жалкий и наглый выскочка, ничтожный, плевый человечек, обладающий редчайшим, ценнейшим даром – заставлять Почившего думать и повелевать. У визара мелькнула даже мысль, а не уйти ли отсюда? Пусть кто-нибудь другой, какой-нибудь младший идет и разговаривает с ублюдком. Но… на то он и старший визар, чтобы брать на себя самые трудные и ответственные задания. Да и кому поручишь такое… Из-за двери вновь крикнули: «Войдите! Открыто!». Скривившись, Виорлан толкнул дверь и шагнул в полутьму кельи. В нос сразу ударил едкий запах. О, то был особый запах! Виорлан и раньше был уверен, что Мыслегон продал свои потроха коварным богам Стороны, а теперь сомнений быть не могло: гаденыш явно сжигал жертвенных насекомых во славу Посторонней мерзости. Белесый дымок колыхался в коротком коридорчике и в маленькой комнатке, в которой и обитал Мыслегон. Дымок этот забирался в ноздри Виорлана, ел глаза, лез в глотку, пытаясь проникнуть одновременно и в живот и в голову. Бр-р! Виорлана едва не стошнило от омерзения. А когда он увидел сутулую спину Мыслегона, кисловатый комок и впрямь подкатил к горлу. Ну как он может быть таким?! Почти голым – в каких-то непонятных тряпках, нечистых, пропитанных потом, сидеть вот так – спиной, спиной к старшему визару?! И куда он, кстати, смотрит? Что там перед его непокрытой плешивой башкой светит бледным, явно Посторонним светом?

Визар собрал всю волю в кулак и, преодолевая отвращение, выдавил из себя стандартное приветстие:

– Да будет тебе удача на путях твоих, мудрый Мыслегон!

– Привет. – Мыслегон, наконец, соизволил оторвать взгляд от непотребного свечения и обернулся к визару.

Виорлан скривился, как от зубной боли.

– Что-то случилось? – равнодушно спросил Мыслегон.

«Что-то случилось? – мысленно передразнил его Виорлан, – тупица, если к тебе приходит сам старший визар, значит «что-то случилось». Вот случилось бы лучше что-нибудь с тобой. Например, упал бы на твою уродливую голову орех с дерева Урр, чьи кроны уходят за облака…». Но так он лишь подумал. А вслух сказал совсем другое:

– Мудрому Мыслегону известно, сколь трудна служба визаров. Мысли и волю Почившего, которые ты столь искусно выгоняешь из его благословенного высохшего тела, так непросто улавливать нам – визарам во снах своих. А многие из младших еще весьма далеки от настоящей искушенности в видении снов Почившего. Они могут тревожить Почившего своими мелкими мечтами и страстями. Поэтому возможны разные казусы, но…

– Покороче, пожалуйста!

Мыслегон сунул в рот белую палочку, высек из маленькой коробочки пламя и поджег палочку с одного конца.

«Так вот как он это делает, – со сладостным омерзением подумал Виорлан, – видимо, трупики насекомых засунуты в белую трубочку, и он сжигает их и употребляет внутрь в виде дыма. Какая гадость!».

Визар вновь нащупал косички боковой бороды и принялся их подергивать и выкручивать.

– Случилось невероятное, странное и очень встревожившее меня событие – Почивший увидел сон. И не просто сон, а сон о страсти, о… о женщинах и утехах… – по лбу щекам визара тек обильный пот. – Так вот, прошлой ночью он совершенно не думал о подданных, а… а только о… о всяком, э…и у него даже, даже возникла э…, появилась э-э…, – окончание фразы потонуло в неразборчивом смущенном клокотании.

– Я понял, – кивнул Мыслегон. По его лицу скользнула кривая усмешка. Он пробормотал куда-то в сторону:

– Надо же. Всего-то посмотрел часок немецкий телеканал.

И вновь обратившись к Виорлану, проговорил громко, словно глухому:

– Послушайте, милейший! Уж и не вспомню теперь, как вас там. Не надо вам больше сюда приходить… Незачем. Я вам сейчас прочту один текстик. Набросал на днях. Так, забавлялся. Ну, можете считать его чудодейственным, что ли. Заклинанием, одним словом. Прочитайте его потом во сне, как вы визары можете, а вы можете, я помню. Это неплохо, кстати, тогда получилось… Так вот, прочитайте это вашей высокочтимой мумии – и у того все как рукой снимет. Вы меня слушаете, любезный? Запоминаете? А?

Виорлан быстро кивнул.

– Ну, тогда я начинаю. Запоминайте. Слово в слово.

«Привет!

– Здорово.

– Прочесть, что я вчера накропал?

– Валяй.

– Я не знал о чем писать рассказ… – это я уже начал, – поэтому, наконец, просто закрыл глаза. Я смотрел, как на изнанке век медленно тает совершенно пустой виртуальный лист, который сетчатка отсканировала с экрана монитора. Какое-то время я так и сидел, не двигаясь, не издавая ни единого звука. Где-то под столом монотонно урчал системный блок. Мои мысли напоминали больших ленивых рыб – они медленно плыли по течению и были бессловесны… Незаметно я задремал и увидел сон. Это был очень простой сон – я как будто бы сижу за своим компьютером и пишу рассказ. Не помню, как он назывался, но говорилось там о неком писателе. Да, так вот, этот писатель, этот автор мучился с сюжетом очередного рассказа, которого от него ждали в редакции. И решил, что сочинит небольшой текстик про одного не очень известного, но талантливого и не без… не без, так сказать, амбиций… Этому типу, созданному придуманным мной во сне автором, – ты следишь за мыслью? – (тип этот, кстати, тоже как раз был писателем), повезло – ему подкинули халтурку в одном журнале – написать с полдюжины коротеньких рассказиков в какую-то дурацкую рубрику – не то «Мы и мистика», не то «Мысли с листика» – черт его знает, он даже не помнил. И неплохо обещали заплатить. Пять коротышей он сготовил как миленькие, а вот на последнем застрял. И бился растрепанной головой о поколупанный письменный стол до тех пор, пока не решил сделать главным героем тоже литератора, который никак не может придумать окончание для цикла из шести прозаических миниатюр. Каждая по страничке, не больше. А закончить цикл нужно. И отослать в редакцию к назначенному сроку тоже. А не то плакали писательские денежки, авторские гонорары. А тут еще жена заболела… И сам с утра не очень. Вот так-то. И не придумал литератор этот бедный ничего лучшего, как рассказать в последней миниатюре о своем коллеге – собрате по перу. Об одном прозаике, в общем. Вымышленном, конечно. Который…

– Стой! Стой! Ты долго это собираешься тянуть?! Сколько там у тебя еще этих писателей, пишущих о писателях, которые пишут о писателях?!

– Теоретически бесконечное множество. Но…

– Тебе денег надо?

– Да, но…

– А этот, твой заказ из редакции? На шесть рассказов. Когда заплатят?

– Это же вымысел! Чистой воды фикция. Не было никакого заказа. Ни на шесть, ни на сколько. Да и не платят за рассказы. И вообще, важно не то, сколько их в моем тексте, а…

– Так. Сколько?

– Подожди, ты же не дослушал, чем все кончается.

– А там есть окончание?

– Ну да. Я продолжу? Уже немного осталось.

– Валяй…

– … не страшись, дорогой читатель! На одной страничке даже такого большого и солидного журнала не уместится бесконечность, в которую я окунулся, задремав перед монитором своего старенького компьютера. На последнем мгновении сна энный по счету писатель решил придумать историю, в которой повествоваться будет обо мне самом. Да! В ней буду я! Живой и настоящий! И уже на исходе этого самого мгновения тот бесконечно кратный автор сочинил Вселенную, эволюцию и цивилизацию. В тот момент, когда я открывал глаза он уже дошел до истории любви моих родителей, прорабатывал сцены моего зачатия и рождения. И когда первый свет с экрана достиг глазного дна и на сетчатке вновь отпечатался совершенно чистый виртуальный лист, я прожил всю свою жизнь вплоть до момента пробуждения и теперь был готов заполнить этот лист живыми и настоящими словами и знаками препинания. Ну как?

– Угу. Так тебе занять?

– Занять. Тысячу.

– Пятьсот.

– Ну давай пятьсот…ну, я пошел…

– Пока».

– Ну вот. Все.

Когда Мыслегон закончил, Старший визар Почившего, Хранитель Последних сандалий и распорядитель Пятничного Утреннего омовения Виорлан Колесинант мало походил на живого человека. Он неподвижно стоял у светло-серой стены и едва не сливался с ней – до того он стал бледным. Даже каким-то прозрачным. Мыслегон легонько подул ему прямо в лицо, и Виорлан Колесинант окончательно слился со стеной – ушел в нее, растворился в воздухе, сгинул.

– Туда и дорога, – проворчал Мыслегон, по старой привычке вслух разговаривая с собой, – все равно проект был изначально ущербным. Никакого толку от этого Почившего с его придурковатыми визарами. Там еще что-то было про то, что правителем мог стать только умерший принц. Он лишался эмоций и желаний и приобретал кристальную ясность ума. А его братья становились визарами и могли толковать его волю. Как-то так. Никуда их не пристроил. Вот и лезут теперь, наверное. Хм. Ошибки молодости …

Он вздохнул, крутнулся на кресле и полез в пачку за новой сигаретой.

– Вот пойду завтра к Амандочке, страшно даже подумать, что у них эта мумия во дворце начнет вытворять.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...