Три грани одного клинка

 


«Светом и Тьмою, Добром и Злом
именуемое - суть отблески граней
одного клинка, лучами не светила,
но самой жизнью порождённые, и
смыслом её преполняющие.»
 
пресветлый Гильберт, писчий
Йорнской вивлиофики

 

 

  1. История мира Айвэ

Мир Айве - лишь смесь двух цветов, чёрного и белого. Видно, работавший над ним неведомый художник оказался скуп, и попросту решил не тратиться на дорогую палитру, обойдясь мелом и углём.

Неизвестно, было ли так всегда. Романтиков всегда заставляло трепетать одно старое предание, найденное на истлевшем пергаменте в раскопках древнего храма. Обнаруженное откровение, и так сохранившее только пару неразборчивых строчек, вскоре словно провалилось обратно под землю. Случайным ли было исчезновение, или нет, - тоже не известно, но молва бережно сохранила строчки предания, передавая их из уст в уста. Наверняка сильно искажённые, они гласили: «…Не был Мир вечно поделен надвое. Лишь только вызвав немилость Создателя своим бессмыслием, переполнили люди чашу терпения Его, и явлен был Его гнев. Но не отвернулся и не отверг Извечный детей своих, а скрыл лишь от них то, что не готовы были пока увидеть. Ибо хоть и были зрячи, но не умели видеть, и не желали ведать что творят…».

Толковали этот кусочек предания по-разному, каждый на свой лад. Учёные признавали пергамент виршами неумелого сочинителя; историки говорили что, возможно, описываются причины одной из древних войн; богословы же объявили писанием ересиарха, кощунствующего над самими первоосновами: одним из краеугольных камней Белой Церкви был догмат Двух Начал, или Двуцветия - «Дано Создателем два цвета, два начала, дабы врагов наших и Его отличать, и величайшая в том мудрость. Иначе, будь цветов десятки многие, как понять где Тьма, а где Свет?..»

Но клялись и божились иные в немыслимом - в снах, где видели больше двух цветов! Говорили, дескать, всё в них свои оттенки имеет, и что взаправду, в мире такое может быть, и раньше было.

Скептики, находившиеся в большинстве, отвечали, что в застенках монахов и не в таком признаешься, и клясться станешь. Белая церковь и вправду считала такие сны наваждениями Чёрного, а людей их видящих - попросту одержимыми. И костры для соблазнившихся многоцветием периодически жарко и весело пылали, доставляя потеху многочисленной публике.

Но курии это хлопот не доставляло - несчастных еретиков выявлялось мало. Вечной же проблемой и головной болью как Белой Церкви, так и пресветлых князей был юг, ещё века назад порабощённый отступниками, почитателями теней и мрака. Белый, цвет божественного первоначала, они назвали квинтэссенцией пустоты, или отсутствием всего. Поклонялись отступники, несомненно, самому Чёрному, и погрязли во Тьме так, что их души не очистит и светлейшее пламя Извечного…

И сколько зиждется Белая Церковь, сколько стоят Светлые Княжества Севера, столько лет идёт святая война с богомерзкими полчищами. Основали чернопоклонники даже свою державу - Обскурас, объединившись с островными кланами.

Пресветлые князья собирают армаду за армадой, но - увы, наместники юга лишь также упорно посылают навстречу полки Тьмы…

 

 

 


«Лучшее из богатств сильного
духом - достойный противник.
 Так смерть придаёт пламени
жизни особый жар.»
 
наместник Эль-Хамма, Самир ад-Дин

 

 

  1. Война мира Айвэ

 

Над Винсэр-э-Винскими равнинами нехотя рассеялся стелящийся туман, оставляя на прощание ленивые капли росы на стоптанной траве. Наступал рассвет, всегда заливавший местные долины лишь кипельно белым: ярким, но без примесей красок и оттенков.

Оба светила поднялись над горизонтом, и широкую долину Аэтернус, охваченную пологими холмами, наполнил божественный свет. В воздухе потёк аромат раскрывшихся лучам цветков эдемиса.

Сегодня, в месяц Ночных Ветров цикла Саламандры, утро застало в долине два лагеря. Силы, о которых летописцы непременно напишут « …и сошлись воинство Света, и воинство Тьмы…», уже занимают боевые порядки, растягиваясь на многие лиги в стороны. Несчастный мир ждёт очередное столпотворение.

С высоты птичьего полёта одно войско кажется переливающимся яркими вспышками слитком серебра, а другое, на южной стороне долины, - океаном чернил, испещрённым сероватыми мелководьями.

Постепенно окрики команд, топот и шум оружия стихают, и над долиной воцаряется напряжённая тишина. Перегородившие поле армии, светлая и тёмная, застывают друг на против друга подобно фигурам шах-мат, старинной восточной игры. От стального монолита княжеских тысяч отделяется одинокий всадник. Герольд достигает середины поля, и раздаётся зычный голос, несомненно усиленный магией.

- Слышат ли меня наместники юга? Слышит ли владетель державы, Обскурас именуемой? - начинает он выспренную, давно заготовленную речь.

Знамя в руке всадника трепещет, будто ткани неуютно, и она силится слететь прочь с длинного древка.

- Союз пресветлых Князей Севера и Белой Церкви пресытился бесчинствами южного оплота Тьмы! Но, в своём великом милосердии к заблудшим душам, патриархи взывают к тем, кто ещё не предался Чёрному целиком! Сложите оружие, и вам будет дарован шанс искупить сей грех перед Создателем, пройдя через пламя Извечного!

Герольд замолкает, но отвечает ему лишь тишина - в черноплащном океане ни шороха, ни движения.

- Что я вижу? Неужели среди…

Громовой глас прерывается, потому что в аккурат над его обладателем внезапно появляется подозрительное облачко. Оно быстро сгущается, и проливает на посланца князей настоящий водопад. Тот судорожно кашляет от негодования, и голос теряет былое благозвучие:

- Как смеете вы, выродки, оскорблять Князей, унижая их слугу!? Как…

Но его опять прерывают - облачко стремительно наливается свинцом, и вниз срывается ветвистая чёрная молния.

Мгновение, вспышка - и назойливого слугу испепелило. Осталось лишь широкое пятно сажи, и чадно догорающее знамя. Великое милосердие патриархов, как и всегда, отвергли…

Хрипло, протяжно взвыли трубы, и закованные в сталь шеренги светлого воинства слитно качнулись. Вперёд поплыли многочисленные штандарты: белые, без всяких изображений - символы Пламени Извечного.

Навстречу же хлынул тёмный океан, и ратники юга шли молча, не трубя в рога и не ярясь боевыми кличами.

Живые волны набрали разбег, и сшиблись с многоголосым металлическим хрустом - словно громадное существо исторгло из лёгких воздух в гортанном крике. Перемешались треск обломанных копий, проклятья и стоны умирающих, удары оружия о щиты, и над полем повис единый смертный хор.

Стремительно разгорался обнажённый спор мечей, сабель и секир, так часто полыхающий под серыми небесами этого мира…

 

***

Солнца мира Айвэ склонились к закату, а небо затянули низкие тучи. Набрал силы ледяной ветер с холмов. Облачные мешки грозили прорваться в любой момент, и хлынуть серыми потоками.

Стороны уже вконец обессилили, а битва превратилась в кровавую баню, где пошли в ход засапожные ножи, кулаки, и чуть ли не зубы.

Тогда в долину спустилась тьма, и хлынул косой ливень. Настолько плотный, что в десятке шагов нельзя было ничего разглядеть.

В старых сказаниях такой дождь приносит лишь однолапая птица Шанъян, выпивая клювом воду из рек, чтобы смыть скверну. Она появляется, когда насытившаяся до предела земля не может более впитывать кровь.

Безжалостный хаос воцарился на поле, и на оставшихся в живых сошло боевое безумие. Глаза разгорались тёмным пламенем, и воины рвали друг друга голыми руками, позабыв, кто свой, а кто чужой. Не помня себя, потеряв человеческий облик, уцелевшие стали проводниками незамутнённой ярости.

Безраздельно отдавшись гневу, воины обратились в берсерков. Они возжаждали крови, словно упыри - и пьянели от неё всё больше и больше. Такую схватку не остановить уже никому - она продлится, пока не падёт последний.

И только тогда из остатков воинства света вышел воин в чёрных как смоль одеждах. Черны были и волосы его, и взор. Он шёл не торопясь, сжав в ладонях рукоять простого полутораручного меча.

А из воинства тьмы выехал всадник в ослепительно белом плаще и с копьём, на острие которого сверкало маленькое солнце. Белоснежный скакун набрал разбег, и пика нацелилась в грудь чёрного воина.

Они сшиблись в жемчужной вспышке. Черноволосый, нырнув под слепящее острие, широким взмахом подрубил жеребцу сухожилия, и всадник полетел в грязь.

Однако, когда он встал на ноги, одежды остались всё так же белы. Поднявшийся усмехнулся, подобрав первый попавшийся меч, и шагнул к чёрному. Мгновение - и клинки с глухим звоном нашли друг друга.

Столкнувшееся железо, казалось, закричало от ярости. Движения их и взмахи замелькали столь отточено и молниеносно, что для взирающего со стороны, найдись такой, схватка слилась бы в призрачный танец росчерков и пляску теней. И угадывался стоящий за каждым выпадом, за каждым сверкающим полукружием удара опыт тысяч пройденных войн.

Но вот - сталь, рождённая горнилами этого мира, не выдерживает силы сжимающих эфесы рук. Клинки разлетаются брызгами режущих осколков, а два воина, тёмный и светлый, застыв, некоторое время выжидающе смотрят друг другу в глаза.

Теперь усмехается одетый в аспидно чёрное, и совершенно по-дружески хлопает противника по плечу:

- Похоже, опять! - голос напоен мощью. - Как это называл тот мудрец, Нарада? - уже смеясь, спрашивает он.

- Кажется, голые короли, - хмуро отвечает второй, оглядевшись по сторонам.

Вокруг уже не было видно никого живого - только перемешанные с металлом тела медленно тонули в раскисающем кровавом болоте. Сплошь усеяна телами долина Аэтернус, погибли обе ставки, на одном поле легли князья севера и наместники юга - мир мог отдышаться до следующей петли истории.

Набравшая силу буря ревела, растворив в чёрно-белой круговерти очертания двух фигур. Ливень, порождённый птицей Шанъян, не утихал…

 

 

 


«Сами по себе лбами
сталкиваются только
горные архары. Просто
по природе своей.»
 
отшельник Нарада из Амитсара

 

 

  1. Игра мира Айвэ

 

Просторная терраса, висящая прямо в воздухе, утопает в мягком свечении. Оно исходит словно бы из клубящихся внизу белоснежных облаков, придавая всему пастельные оттенки.

В углу террасы свалены всевозможные доски для игр - расчерченные вкось, по диагонали, причудливыми спиралями; цветные, чёрно-белые, клетчатые; тавлейные, со сваленными рядом резными фигурками. А в центре, на гранитной тумбе покоится поистине исполинская плита. Она почти прозрачна, и только в глубине проглядывается страшный пейзаж - охваченная холмами широкая долина, устланная телами; косматые низкие тучи, беснуясь, изливают небесную влагу. Обрамляет же плиту лишь грубовато высеченное изображение Уробороса, ухватившего собственный хвост.

Двое сидящих за ней облачены в одинаковые длинные балахоны, только у одного он белый, а у другого - чёрный. Лица скрыты глубокими капюшонами.

Игроки вполголоса разговаривают.

- Похоже, смена цветов разнообразия не внесла?

- Похоже на то, - сдержанный кивок. - Но ты, я вижу, перенял мой трюк… Право, жаль только коня.

- Да уж, ему выбора не предложили...

Они встают, и подходят к краю террасы, облокотившись о резные перила. Беседа продолжается.

- Но… снова ничья? - в интонации скользит разочарование.

- Ты же знаешь наше проклятье… и проклятье этого мира, - говорит собеседник со вздохом. - Не зря ведь Он запер нас здесь, и дал нам Айвэ. Цвет не победит никогда, да и не может победить - не случайно Он выбрал именно нас, равных соперников.

- Стало быть, все мы обречены на игру до тех пор, пока населяющие мир это позволяют… Но кто знает, не окажется ли тогда игра вечной?

На несколько мгновений воцарилось молчание, и прозвучал ответ:

- Думаю, рано или поздно, они всё же осознают… Они увидят, и тогда ход времён соскочит с чёртовой спирали…

Двое едва заметно улыбаются, и вновь садятся по разные стороны полупрозрачной доски. Ведь когда боги слишком устают, им только и остаётся, что играть в тавлеи - надо же как-то коротать вечность…


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...