Три белоснежных пера. Клетка

"- Это… Нет, это, на третьем ряду, не идол, а почти обыкновенная маска. Была там одна неинтересная история… шибко хищный один решил на меня поохотиться… Ну, в двух словах, после небольшого выяснения отношений он оставил мне ее на память. Вместе с тем вот диском и копьецом, что чуть пониже висит. А то, под клеткой, другая маска, клоунская. Оно тоже тебе вряд ли интересно будет, там довольно скучная история.

Кстати, о клетке… Если вдруг тебя заинтересовали перышки, то могу рассказать, откуда они появились. Помню, было дело так…

 

***

***

 

Мерзкая, скользкая серо-бурая тварь пробежала рядом со мной по стене камеры, перебирая всеми своими лапками и шевеля изрядным количеством усиков. А оных было немало, порядка шести. Издалека к ней потянулась рука голодного создания, которое я с трудом назвал бы человеком…

 

— Прочь ратицы от моей жратвы, свинтус! — с этими словами я шлепнул борова по загребущей лапе, и схватил насекомое за панцирь. Осмотр показал, что это членистоногое было каким-то отдаленным родственником чешуйницы.

— Вон, у себя на стенке поищи — сказав это, я с аппетитом зачавкал. Третий обитатель камеры брезгливо отвернулся…

 

— Мда… Так за что, говоришь, тебя сюда посадили? — спросил я у нашего собрата по несчастью, еще раз осматривая доставшееся нам помещение. Сырые каменные стены, мокрый пол, несколько каменных выемок в стенах, на которых лежали связки прелой соломы, и узкое окошко под потолком. Сквозь него с трудом можно было бы просунуть руку, не будь оно перегорожено стальными прутьями… Хотя судя по всему, это была бойница, а не окно.

— Хо! — подбоченился наш сокамерник — Два грабежа лавочников, нападал на купеческие эти… повозки, и плевок начальника стражи в рожу. А еще этих два, мертвеньких, дык. Но эта уже происки усача того, надутого, зол на меня шибко который, опосля того, как я при всем народе, сказал, что ему в помойной яме мол, самое место.

А вы тут чаво? Я так это, погляжу, не нашинские будете — и раз вас сюда засадили, то там какой-то сурьезный проступок быть должон, как то жизни лишение, да многих… Али что-то еще сурьезнее. — это он добавил, ерзая задом по тонкому слою соломы, покрывавшему каменную лежанку.

— Ну, это лишь третий час нашего пребывания в этом городе. Слабо верится? Возможно. Пока мне лень куда-то идти, так что могу и рассказать о случившемся. И с начну я с начала, пожалуй.

 

***

 

— Город как город… — пробормотал я на ходу, провожая взглядом невзрачные черепичные крыши домов,, ютившиеся в тесноте, как грибы в грибнице после дождя.. — Но я все же надеюсь, что тут найдется кое-что интересное.

— Интересное… эта… как вот тот вот золотой ящик с воронкой, шо я… то есть, шо мы полдня перли? Тока моя все равно не понимать, что ты в нем нашел. — проворчал варвар, жуя что-то, найденное на улице… в смысле, оторванное от мостовой.

Я проводил взглядом трех молодых людей в цветастых камзолах и обтягивающих лосинах, которые обогнали нас, протиснувшись под стенкой дома. У одного из них, шагавшего чуть впереди остальных, красный камзол был запачкан со спины в помете.

— Кхм… Вот у тебя был золотой унитаз?

— Уни… Чаво?

— Все ясно… И у меня тоже не было. И этого для меня достаточно.

— Хм… — варвар в задумчивости отпихнул с дороги какого-то пижона, не захотевшего уступать дорогу — а улочка была узкой, немного шире двух метров. Пижон был в широкополой шляпе с синим пером, у него еще висела на поясе рапира с позолоченной рукоятью…

 

***

— С синим пером?

— Да.

— И рапира с рукоятью, такой… позолоченной?

— Да…

— И на нем был плащ синий, такой, с белой полосой по краям?

— Хмм… Да, с белой окантовкой… И, кажется, перчатки с какой-то монограммой. В. И., если я не ошибаюсь… — проговорил я задумчиво, рассматривая стены, сложенные из толстых каменных блоков.

— Кхе, кхе… — закашлялся мой собеседник.

— Что-то случилось? Такое впечатление, что ты его знаешь…

— Не… ничего… просто вы умудрились с ходу нарваться на сына одного из самых влиятельных людей в городе.

— О! И кто же это?

— Винсельм Ибрис. Его батя заправляет крупным ломбардом, и сильна дружен с тем вот самым начальником стражи, шо меня сюда засадил, шоб его черти при жизни наизнанку вывернули, да через пузо.

— Ооо? И ты думаешь, что из-за этого мы здесь? — спросил я задумчиво, наступив на хвост особо наглой крысе.

— Да иначе и быть-то не…

— Ладно, ладно. Я еще не закончил…

 

***

 

Так вот, идем мы дальше, причем как цивилизованные люди — никого и ничего не трогаем, я даже удержал свинью от того, чтобы он кинулся на прохожего, который особенно косо посмотрел на его топор…

***

— Стой, стой, стой! Какой еще топор? Шо, не слышали, шо все оружие длиннее трех четвертей метра нельзя проносить? Али вам нихто не сказал, а?

— Да говорил один… кхм, стражник. Прямо таки настаивал, дабы мы оставили оружие в специальном ящичке…

— И?

— Что — «И»? И мы не согласились. Рожа больно уж хитрая у него была, а ящички — слишком хрупкие. А хряку топор дорог как память — у него в нем духи предков, или что-то такое. А главное — режущая кромка мифриловая. Из того мифрила, что не пошел на мою коль… в общем, не важно. Не согласились мы со стражником. И пришлось нам их убедить, что нам можно пройти…

— Так шо, он там не один был?

— Ну… Да, их там было трое. Или четверо… уже не помню, пардон, склероз.

— За вооруженное нападение на охрану города… лет по пять каторги, за каждого пострадавшего стражника…

— Вооруженное? Ну так мы оружием не пользовались… — посмотрел я на кабана. Он, как обычно, делал вид, что нас не слушает, и вообще ему на все наплевать.

— Пять али три — разница вам уже невелика…

— Это да. Так вот, вскоре после этого мы и встретили тех злобных стражников, в белых плащах и шлемах с крыльями… Хотя, если быть точным, это они нас встретили. А что было самым неприятным — так это то, что с ними было штук восемь арбалетчиков.

 

— Тока эта, мне сдается, что они на нас были злыми за то, что мы эта… окно того. — прокашлявшись, и почесав затылок, пробасил Хрюкер.

— Шо за окно? Чье окно? — встрепенулся сокамерник.

Я вздохнул, вспоминая:

 

Красивый домик, с резными коньками и красной черепицей, возвышался посреди площади. Но я на него обратил внимание не сразу — сначала все мое внимание привлекли голуби. А если быть точным, то не голуби, а а их наглость, которая была настолько велика, что даже когда я прошел сквозь стаю что-то клевавших с мостовой голубей, то они разве что вальяжно разошлись, даже не пытаясь взлететь. А один из самых упитанных даже не стал отходить с моей дороги, не обращая на меня никакого внимания.

Такого неуважения к своей особе я не мог вытерпеть, и, вспомнив молодость, немного отошел для разгона, чтобы пнуть птицу со всей силы. Когда я подбегал, он почуял неладное, и попытался взлететь. Но было слишком поздно — этим он мне только помог.

Красивый витраж, из красных, желтых, и синих стеклышек… В домике… Был. Потому как голубь, оставляя за собой трассировку из пуха и перышек, начал махать крыльями. Если бы он летел смирно, то так он максимум ударился бы в стену дома под витражом. А так он набрал высоту, и попал аккурат в серединку креста, выложенного желтыми стеклышками…

 

— … и попал я им аккурат посередине креста, из желтых стекол.

— … — ничего не смог мне ответить собеседник. Потому что в этот момент, глядя на меня округлившимися глазами, он отползал к стене с окном, дабы оказаться подальше и от меня, и от Хрюкера.

— Что случилось? Неужели и этот домик принадлежал какой-то важной церковной шишке? — проявил я чудеса догадливости. Сокамерник, к сожалению, снова ничего не ответил, продолжая тяжело дышать.

 

Я с сочувствием глядел на его попытки прийти в себя. Минут через пять ему это удалось.

 

— Так чего ты так переволновался-то? Судя по тому, что ты сказал, нам и так…

— То одно, када вы земным людям жить мешаете — а вот коль воплощениям Бога на земле, то энто другое. За этакое вами не медля займется инквизиция…

— Охо… «Воплощения Бога на земле»… Неплохо устроились тут священники, хе. Как звучит-то, а, Хрюкер? — варвар кивнул головой, соглашаясь со мной, что звучит неплохо.

 

— Вы тута, в этих краях, недавно?

— Да. Что, настолько заметно?

— Голуби.

— А?

— Не священники. Голуби.

— Эээ… «Воплощения Бога на земле»… Голуби?..

— Да. Церковь учит, что в каждом из голубей есть частица этаво… Божественного Духа. И мол, когда неверные хотели принести в жертву голубя, то эта, еретиков убил Господь громом небесным за такое богохульство…

 

Я еще раз посмотрел на варвара. Долгие секунды мы, не моргая, глядели друг на друга…

Стены камеры содрогнулись от громкого гогота.

 

— А я думал, шо ж они все ходят обгаженные… — хрюкал боров, судорожно цепляясь за лежанку, чтобы не скатиться на пол.

— Ихихихихихи… За голубя… Молнией… — я катался по полу, продолжая хохотать.

— Глядите! На меня снизошла благодать божия… С этой голубиной какашкой… — Хрюкер уже скатился на пол, и продолжал постанывать… или повизгивать от смеха. Сокамерник, вынужденный терпеть все это, прижался поплотнее к стене, и глядел на нас, как на умалишенных идиотов. И в принципе, он был наполовину прав…

— Небось, и когда этого голубя ножом ударили, нож сломался? — умудрился я сказать, несмотря на хохот.

— Эээ… точно. А ты что, уже был тута?

— Не… хехе… т… Обычная интуиция… Оо хохохох, дери восьмую прядь Вотана, это было бы эпично…

— И небось у них стоит тотемный столб… С гордо реющим петухом на вершине… — продолжал перекатываться по полу варвар. Я еще раз задумался, стоило ли ему объяснять мое видение некоторых вещей…

— Шо еще за тотемные столбы? Нету у нас такой ереси. Есть Голубь, в котором больше всего святого Духа.

— Действительно? А где он находится?

— В клетке. А клетка — в Храме Божьем, естественно.

— Это не на его ли вершине золотой крест, что виден с площади?

— На его, есеснна. Он отовсюду виден, не токмо с площади.

— Вот оно как… Интересно. И что, прям в нем он и находится? На виду, дабы все желающие могли на него полюбоваться?

— Ну да… А вы шо, хотите помолиться? Но, сдается мне, это вам не удастся. Смерть на костре — это самое легкое, чего вам стоит ожидать. А скорей всего, предварительное колесование, а потом четвертование, или насаживание на кол…

— Насаживание на кол? Помню, однажды одного… гы… ушастого насадили на кол. Так он, падла, знаешь что учудил? Дождался ночи, и сбег со стоянки нашего племени. А мы к тому колу животин ездовых привязывали… До тех пор, пока он не сбежал вместе с ним… — поделился воспоминаниями Хрюкер.

— Элави… Кол в задницу? А вы как, не пробовали паладинов молитвами убивать?

— Это… Не, не доводилось еще.

— Обязательно попробуй как-нибудь, это тоже занимательно и интересно…

— Эй, вам что, все равно, что по вам костер плачет? — недоверчиво окликнул нас сокамерник.

— Точно, спасибо что напомнил. Ну ладно, мы пошли…

— Эээ… Стойте… Куда?!

— Не пойми меня превратно — вообще я не против запеченной кабанятинки, но не в качестве главного блюда.

— Ну… Эта да, но эта… куда?

— А не все ли равно? Для начала за снаряжением, а дальше посмотрим. Так, хватит блох трамбовать, поднимайся с полу, свинина не нарезанная.

Хрюкер вздохнул, и начал неспешно подниматься с пола. Поднявшись полностью, он зевнул, отряхнулся, и пошел к противоположной входу стене, в которой было окошко.

Опустившись в очень низкий старт, он начал скрести пол левой ногой. Отгребя оттуда всю пыль, он рванул с места, и помчался к двери так, как два месяца просидевшая взаперти минотавриха бежит к первому увиденному самцу любой расы. И нет, лучше не спрашивай меня, откуда я это знаю.

Несмотря на то, что двери были из крепкого дуба, окованного железом, они не открылись после этого удара. Но по единственно той причине, что они открывались внутрь.

 

Варвар немного отошел, посмотрел на вмятину в железной полосе, шириной в пятую долю метра, и недовольно хрюкнул.

— Ты тут со мной эта, не шути! — и показал на дверь пальцем — Я тебя, зараза, заставлю открыться. По хорошему илии-ииииии…

Внезапно оборвав мычание, он рванулся к двери, и с силой ударил ее головой, аккурат в середину. Что-то звякнуло. И треснуло. И грохнуло. Дверь изогнулась по шву между досками, как раскрытый бумажник.

— У-уу ты какая… — с обидой в голосе произнес варвар, глядя на все еще не поддавшуюся дверь.

— Просто попробуй сделать так… — сказал я, подойдя поближе. Взялся за железную полосу в том месте, где она отошла, и медленно потянул дверь на себя.

Дверь со скрежетом открылась.

— Она открывается внутрь. — сообщил я варвару, перешагивая через упавший засов.

— Хм… Вот же она как, а… — задумчиво протянул Хрюкер, цивилизованно прикрывая за собой дверь. Надо заметить, что снаружи ручка была.

— Счастливо оставаться! — крикнул я нашему сокамернику. Бывшему. Он все еще сидел, зажавшись в угол. То ли действия хряка довели его до шока, то ли что-то еще…

На всякий случай я подобрал с пола цепь, с конца которой свисал толстый замок. с дужкой. Чувство очевидности нашептывало мне, что до этого она висела на дверях нашей камеры. Хмыкнув, я обмотал цепь вокруг правой руки. Мало ли — вдруг пригодится.

И вскоре таки действительно пригодилась. Но обо всем по порядку…

 

Низкий коридор, в который мы попали, был освещен еще более скудно, чем камера. То есть можно сказать, что он не был освещен вообще. Возможно, не будь я болен ноктофилией, мне пришлось бы передвигаться на ощупь… Но скудных лучиков света, простиравшихся из-под дверей камер, мне более чем хватало для лицезрения окружающей картины. А картина была такова:

Вдоль каменных стен, на которых время от времени попадались пустые подставки для факелов, простирались оббитые каким-то металлом двери, большинство которых были заперты на засов и замок, подобный тому, что я сжимал в кулаке. Хрюкер, не смотря на то что с глазами у него было все в порядке, тоже ухитрялся держаться посередине коридора, и ни во что не врезаться. Даже несмотря на то, что коридор все время изгибался влево… При этом глаза у хряка были закрыты, а уши время от времени подергивались.

 

И тут я увидел мерцающие отсветы вдали, на влажных камнях стены.

Чуть позже и Хрюкер остановился, и, пошевелив ноздрями. продекламировал:

— Люди тут. Огонь несут. Железом трясут. Немного их тут.

— Коль немного их тут, значит в Хаос пойдут — я решил поддержать его внезапный стихотворный порыв. Впрочем, поэзия всегда была моей Ахилловой пятой.

Переглянувшись, мы продолжили идти вперед. Только теперь я уже раскрутил цепь, добавляя к стонам и всхлипам, доносившимся из-за нескольких дверей, мерный свист рассекаемого воздуха.

Вскоре я прикрыл глаза: впереди появились три стражника с мечами в руках — надо полагать, они пришли на шум выбитой двери. На них были надеты остроконечные шлемы с наносниками и кожаными пластинами, закрывавшими уши и затылок. Наносники были настолько широки, что, как мне кажется, должны были неслабо мешать обзору. Шли стражники треугольником — один впереди, со щитом, а двое, помимо мечей державшие факелы, чуть позади.

Увидев нас, они ускорили шаг… Но видя, что мы не собираемся бежать. изрядно замедлились, и начали перешептываться. Мы же не привыкли стесняться кого-либо, и я даже не собирался понижать голос:

— Твои — оба правых, мой — левый. И попробуй избавиться от факела.

— Э-ээ… Но так эта, нечесно… — он посмотрел на меня так, как малец, заподозривший, что Бог не слышит его молитв, смотрит на священника.

— Да, да, да, я понимаю, что ты хотел бы всех трех — но уж нет.

— Ладно… — проворчал хряк. И рванулся на щитника.

 

Текущим я шагом приблизился к левому, с факелом. Цепь взметнулась вверх, он рефлекторно поставил меч на пути, видимо, надеясь, что цепь захлестнется вокруг меча, и он сможет пустить в ход факел. Напрасно.

Я дал проскользнуть нескольким звеньям, которые до этого сжимал в кулаке. За долю секунды до того, как удлинившаяся цепь перехлестнулась через лезвие меча, я заметил периферийным зрением, что Хрюкер ухватился за факел третьего стражника, и с радостным визгом тянет его на себя.

Замок на конце цепи с приглушенным стуком впился в руку стражника, сжимающую факел. Он коротко вскрикнул (выматерился?), отступая назад, факел упал на пол, рука безвольно повисла вдоль туловища. Я перешагнул через факел, и отпихнул его пяткой сапога подальше от себя — чтобы он не резал глаза, привыкшие к темноте.

Все тем же боковым зрением заметил, что третий стражник, чтобы не упасть, отпустил факел.

 

Тем временем я крутил восьмерку, заставляя оппонента пятиться все дальше от единственного источника света. Ибо несколькими секундами тому свин сначала помахал из стороны в сторону факелом, пытаясь его потушить — но увидев, что это только распаляет огонь, как заправский огнеглотатель, медленно опустил факел себе в пасть. Двое стражников ошарашенно наблюдали за этим номером. Раздалось чавканье.

Что было мгновением потом, я не видел, так как мой оппонент перешел в контратаку несколькими резкими выпадами. Но я, медленно пятясь, услышал звук плевка и разочарованный возглас: «Ну вот как так можно кормить огонь? За энто вас надобно… чпок… наказать.»

По прежнему крутя цепь справа от себя, двумя опасными прокрутами (ударами?) я заставил соперника защищаться. И когда он поднял меч, блокируя удар по правому плечу, то в момент, когда цепь пошла вниз, я изогнул руку и продолжил ее движение за спиной, которое перетекло в коварный удар сбоку по голове. Раздался звон, его сильно шатнуло в сторону, так что он чуть не упал. Но я быстро помог исправить это досадное недоразумение двумя ударами: в голову и в шею. И наступив на неподвижную руку, быстро забрал меч.

Через мгновение, развернувшись, увидел, как меч стражника стремиться к голове Хрюкера.

Раздался звяк. Он успел принять удар на наруч. Два удара сердца — и я уже накинул цепь на шею опешившего щитника. В это время варвар с упоением трамбовал оставшегося стражника об стенку.

 

Я хотел бы узнать… кое-что… интересное… — прошептал я на ухо стражнику, немного ослабив натяг. Тот сразу же попытался ударить за спину кромкой щита. Но ему не повезло — отойдя в сторону, я накрутил цепь на кулак, и он сразу же вернул руки на место, пытаясь выкроить себе лишний глоток воздуха.

Оглянувшись, я увидел, что вравар со знанием дела связывает одному из стражников руки за спиной, причем его же поясом.

Подождав, пока у пойманного побагровеет лицо, я все так же шепотом сказал:

— Хочешь жить — похлопай по полу.

Тот из последних сил уронил руку на пол, и несколько раз судорожно поскреб его.

Восприняв это как ответ на мой вопрос, я снова приспустил натяг, и крикнул:

— Эй, Хряк! Нужна твоя помощь.

Хрюкер лениво затянул узел, и, не торопясь, подошел поближе.

— Чавой те надобно?

— Подержи этого товарища, да так, чтобы он мог меня видеть.

Почесав затылок, свин нахмурился, посмотрел на пленника… И начал стягивать с его руки щит.

Потом захватил его под плечи, приподнял, оттащил его до стенки, и уселся у стенки, взяв в замок его предплечья, так что стражнику пришлось сидеть между его ног, обдавая меня презрительным взглядом.

— Так вот, меня интересует, где наше оружие и вещи. Очень интересует. — спрашивая, я не отводил взгляда от его глаз. — Это прямо таки вопрос жизни и смерти. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я.

Он плюнул, целясь, надо полагать, в меня. Вот только обслюнявить ему удалось лишь собственные штаны.

— Я ничего вам не скажу, лучше убейте меня! — при этом он попытался не стучать зубами… И это у него почти получилось. Я вздохнул. Порой люди бывают такими изменчивыми… И такими лживыми, что умудряются лгать даже самим себе.

— Похоже, ты не понимаешь сути положения, в которое тебя угораздило вляпаться. Подозреваю, ты думаешь, что мы не в пыточной, и не сможем вырвать из тебя эту информацию? Если так, то ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься, думая, что тут нет нужных инструментов — я с нежностью погладил влажные камни стены — К примеру, ты знаешь, что бывает с теми, кого несколько раз хорошенько приложили об стенку? Когда лицо превращается в кровавую кашу, и человек может только стонать — когда он пытается что-то сказать, просто появляются кровавые пузыри на том месте, где раньше был рот. И он не может даже пошевелить бровями, потому как бровей уже тоже нету. Самое забавное, что если правильно делать, то человек остается в сознании — и может даже пощупать желе, в которое превратилось его лицо. Да, бывали случаи, когда человек даже выживал после такого — куда же без этого? Вот только везение их было сравнительным. Глазные яб… глаза после такого, как правило, редко оставались целыми. Или они разбивались при самой процедурке, или их задевало осколками кости — когда как. Но тем не менее большинство из них не могли посмотреть, во что превратилось их лицо. К счастью для них…

Но ты можешь не беспокоиться, из-за твоей храбрости я оставлю тебе глаза целыми. Чтобы каждый раз, умываясь в бадье, ты мог видеть, к чему приводит неверный выбор.

А, ну да — конечно, если ты скажешь мне, где находиться комната, то я не буду тратить на вас время, и даже оставлю в живых.

 

Он сглотнул, глаза его лихорадочно забегали по сторонам.

— Показать тебе, что ли, наглядно… — мой взгляд зацепился за лежащего без сознания, которым Хрюкер уже трамбовал стену. — Хотя нет, пожалуй не стоит. Лучше начнем с тебя, ну а если ты не расскажешь, пока будет чем говорить — то что же, покажем остальным твою тушку. Свинтус, поехали.

Хрюкер с радостной улыбкой идиота поднялся, схватил его за волосы, размахнулся, сладко вздохнул — и…

— Стоо-ойте! Я все скажу, я скажу, скажу, скажу!

— Ой ли? Эх, жаль, конечно, что так рано… Но я тебя внимательно слушаю.

— На… На один пролет выше. Туда, п-по лестнице, — он показал трясущимся пальцем направление, — а потом-м налево, и до двери с красным львом вместо ручки. Он там один-н, не ошиб-бетесь. Ключ, что ему в пассть зап-п-пихивать, тут — он полез в кошель, и несколько раз попытался его открыть трясущимися руками.

— Спасибо, я разберусь. — мне было лень ждать, пока он его таки откроет, и я сграбастал кошелек с пояса., порвав тесемки.

Глаза у молокососа широко раскрылись, а рот открылся в попытке что-то возразить… Прежде чем Хрюкер гулким ударом по загривку не вышиб из него сознание.

 

***

 

Легкий бриз обдувал мое лицо, донося из трущоб свежий аромат городских нечистот. Выйдя из башни как положено, через парадный вход, я даже как-то сразу почувствовал себя легче, и свободнее… Варвар, судя по всему, испытывал те же чувства — утерев меховым наручником забрызганный кровью лоб, он вздохнул полной грудью. И чихнул, поморщившись. Я задумчиво поправил перевязь. После того как пасынки хорька и шакалих, служащие в местной страже, протянули свои клешенки к моим саблям, придется их по новой подтягивать…

— На, накинь — поймав вопросительный взгляд варвара. я бросил ему накидку, неосмотрительно оставленную кем-то на столе. — Так ты хоть на монашку сможешь сойти…

— Скотина. — пробурчал Хрюкер. Но накидку надел.

 

***

 

— Уважаемый, не подскажете, где можно увидеть знаменитого белого голубя? — остановленный мною прохожий сначала хотел пройти, не останавливаясь… Но, услышав про голубя, развернулся, предоставив нам возможность лицезреть прорези в алой куртке, сквозь которые проглядывала рубашка. воротник которой, с многими складками, охватывал шею кругом.

— Мы благочестивые странники, и мы истоптали немало дорог, чтобы добраться до этого знаменитого города… — свин благочестиво сложил копытца на груди, и склонил голову, чтобы тень от капюшона закрывала лиц… морду и не мешала ему лыбиться.

— О? Я счастлив, что вы соизволили почтить вниманием сей, не побоюсь этого слова, прекрасный город. А откуда вы, о многоскитальные путники, путь держите, если не секрет? — поставленный голос и цветастая шляпа с пером недвусмысленно указывали на его профессию. Яснеее, чем выглядывающие из-под полы лилового плаща колки лютни.

— А-а… Недавеча мы проходили через… Через Мнэ… кхе-кхольм.

— И как там обстоят дела, ежели вам не трудно ответить? А то путь туда далекий, я сам там не был давно…

— Ну что — дела там как всегда, солнца не стало ни больше, ни меньше… А, да, среди тамошних дам мода на новые шапки была… А еще чего-то такого масш… широкого, мы уж и не упомним. Ну разве что слышал, что неподалеку начался падеж птиц. Ты ведь не помнишь чего-то еще, благочестивый товарищ мой?

Варвар, едва сдерживая смех (хотя в этом похрюкиванье от смеха была немного) энергично замотал головой, дескать, ничего не помнит и не знает.

— Благодарю вас, странники… А что до собора, то вам туда, на площадь Погребальных Костров — ну а дальше, как пройдете за помосты, так и будет видно.

Благочестиво поклонившись, мы, не оглядываясь и не мешкая, отправились по указанному маршруту. У меня было такое чувство, что менестрель некоторое время смотрел нам вслед… Но мы быстро скрылись в толпе.

 

Площадь погребальных костров оправдывала свое название — на ней можно было увидеть не один покрытый копотью столб. И у двух из них уже высились штабеля дров и хвороста.

— Интересно, кого будут жарить? — задумчиво спросил я сам у себя, глядя на помост, стоявший неподалеку. Виселицы на помосте приветливо покачивали свежими пеньковыми веревками…

— М-мм… — повел плечами Хрюкер — Дров многа, жертв жирный.

Повеяло ароматом очищенного спирта. Впритык к нам прошли, стуча посохами, двое путников в плащах с ниспадающими капюшонами, чем-то похожими на наши, и с широкими поясными сумками, откуда доносился звон мелких баночек. На шее у одного висел какой-то амулет, или символ.

— Возможно… — я задумался, что раз трупов не висело, значит вскоре ожидалась свежая партия. Ну или кто-то не любил вид качающихся трупов… что менее вероятно. А тем временем вдалеке показалась стрельчатая, направленная в небеса, крыша собора.

 

***

 

У черного входа, к которому мы подошли, стояло двое в уже знакомых крылатых шлемах и белоснежных табардах. На табардах красовался синий силуэт голубя. У обоих в руках были небольшие, чуть короче двух метров, алебарды.

Видя, что мы остановились напротив, один из них прогнал с лица благочестивое выражение и сообщил нам:

— Главный вход, для верующих, с другой стороны. Этот — только для духовных лиц и воинов Божьих.

Я ухмыльнулся, оценив такое чистосердечное признание.

— Вот оно как? Я и не сомневался, что ни священники, ни храмовники не относятся к верующим. Вся проблема в том, что мы тоже… — и, не дожидаясь, пока до него дойдет смысл моих слов, с шагом вперед ударил его ногой в живот, чуть пониже сплетения.

Алебарда, выпущенная им на лету, зацепилась за покрытую сажей подставку для факела, а сам он впечатался в створку двери, от чего та не замедлила открыться вовнутрь…

Варвар же, также не теряя времени, схватил второго храмовника за шлем, и, наклонив его, второй лапищей ухватил за пояс. Он уже поднял его на уровень груди… Но шлем выскользнул из его руки, и он уронил его прямо на камни, которыми была вымощена площадка перед собором. Головой вниз.

— Кхэм… — прокашлялся варвар, направляясь в собор. Вторая створка живо отскочила от его корпуса, — он даже не поднял руки, чтобы толкнуть дверь.

 

***

 

Похоже, мы забрели куда-то не туда, потому как вместо того, чтобы попасть в алтарный зал, нам приходилось следовать через переплетение коридоров… Которые, судя по всему, вдобавок еще и спускались вниз.

 

— О-о да, сын мой, да… Нежнее… — я заглянул в комнату, откуда доносились звуки. Чуть позже моему примеру последовал и варвар. На скамье у толстого столба развалился священник в белой мантии, приподнятой так, чтобы молоденький парнишка, стоявший перед ним на коленях, мог без преград познать оральное причастие. — Помни, сын мой, что женщины — то исчадие ада, зло во плоти, созданное чтобы искушать нас… Да-а… И заветы Отца нашего так и…

 

Я развернулся, и пошел назад. В комнатке потолок подпирали столбы — а значит, она, скорей всего, была под уровнем земли. Хотя в принципе я был согласен с постулатом насчет женщин, но вот одна деталь — как уже было сказано, я не считал искушения чем-то скверным.

Варвар еще некоторое время прислушивался, но потом, недоуменно покачивая головой, прошел мимо меня, не говоря при этом и слова.

 

***

 

Идя по коридору с высоким, стрельчатым потолком, я разглядывал гобелены, украшавшие стены. Временами среди них попадались довольно сносные картины — рыцарь в полном латном доспехе, сражавшийся в одиночку с целым полчищем супостатов, голубь, летящий к солнцу, ангел с мечом пылающим и белоснежными крыльями… Не вглядываясь, я сразу же заметил, что крылья у ангела изображены анатомически неверно. И еще меня всегда веселили пылающие мечи, любимые ангелами, особенно если учитывать, что больше всего они не любят демонов. А для демонов, как известно, температура ниже 50 градусов по Цельсию — это суровая зима. Но особо сносным я определил гобелен, где изображался очередной рыцарь, который, в отличие от предыдущих, пересчитывал деньги под тусклым мерцанием свечи. Из темноты на него смотрели два звериных глаза, видимо, символизирующие жадность в представлении художника. По привычке оглянувшись по сторонам, я живо снял гобелен со стены, и((, свернув его трубкой)), обмотал вокруг туловища.

 

Наконец мы вышли в алтарную часть собора, опять же, со стрельчатым сводом. В глаза бросалось многообразие витражей — и в северной части, как положено, был изображен Ад. В частности — бесы и грешники, нещадно истязаемые оными. Конечно, настоящие картины ада имели с этими не больше сходства, чем разумные существа — с людьми, но достоинств богатой фантазии художников это не отменяло. Ну а ближе к нам располагались витражи и росписи, изображавшие святых, ангелов, и прочие сомнительные преимущества небесной жизни.

Но особо внимание привлекал большой и многоцветный витраж в форме розы, находившийся над западным входом, и содержавший, если я верно посчитал, аккурат 9 элементов.

Стоя на площадке у алтаря, святой отец, одетый в серую рясу с белым голубем на спине, что-то проповедовал немногочисленному количеству слушающих, со смирением на лицах внимавших ему.

Над алтарем на цепи, опущенной с потолка, метрах в семи от пола висела клетка с белоснежным голубем, заключенным внутри. Голубь молча покосился на нас, как будто чувствуя мои замыслы. Я пригляделся к потолку — основание цепи скрывалось в едва различимой дырке в середине арки, связующей две колонны.

 

— Отче, приключилась страшная беда. Ужасная. — не останавливаясь, направился я к нему.

Поп дочитал предложение, снял очки, поворачиваясь к нам, и спросил:

— Что случилось, сыны мои, какая беда вас тревожит, и с чего вы заходите через тот вхо…

— Голубь в опасности — перебил я его на полуслове властным тоном — Страшная болезнь буйствует неподалеку. И ужасна она в свирепости своей.

— Но ведь он совершенно здоров, и вдобавок святость защи…

— Это воистину жестокая болезнь. Каждая минута может оказаться фатальной. — я снова оборвал его реплику. — Она коварна, и жертвы до последнего не подают никаких признаков. И вдобавок, болеют ей только птицы. Но при этом переносить заразу может кто угодно. У вас ведь не было путников с юга, так ведь?

— Но… Но она же подождет до конца проповеди?

— Подождет, подождет. Вот только с каждой минутой все больше шансов, что она станет неизлечимой. Это до неприличия коварная болезнь, как я уже говорил. Конечно, если вы настаиваете, то мы можем подойти хоть завтра. Впрочем, я не далее как сегодня видел ее жертвы в городе.

Святой отец задумался… Потом немного позеленел и громко сглотнул. И, чуть погодя, спросил.

— А как называется болезнь?

— Оо. Эта болезнь, без сомнения ужасающая, называется птичий грипп. Но если вовремя застать, то мы можем помочь… — я протер полой плаща повешенную на грудь пыльную гемму, на которой были вырезаны чаша и змея. Склероз уже сожрал то, как она появилась у меня в кармане и сколько там пролежала. Хотя одном я был уверен точно — я ее не купил, потому как это точно не смогло бы так уйти из моей памяти.

Сначала святой отец качнулся в сторону колонны… Но потом развернулся и сказал:

— И все же, кто-то это санкционировал?

— Естественно. Это… — я обернулся по сторонам, а потом смиренно сложил руки на груди, и возвел очи к небу — … Сам Епископ!

— И у вас есть его распоряжение?

— А как же? Куда же без этого? — с этими словами я начал рыться в сумке. — Сейчас найду, не беспокойтесь.

 

***

Одной минутой спустя

***

 

… — Ну, вы скоро там? — настороженным тоном спросил отец, глядя на мои неспешные поиски.

— Как я уже сказал — не беспокойтесь, сейчас все будет.

— Может, вы все же… Того, побыстрее?

— Спешка вредна в нашей работе. Нам сказали — проверить, мы и проверим. Если можно излечить — излечим. Как оговорено, так и сделаем.

— А может… Вы потом покажете?

— Ну как можно… — я оторвал голову от сумки и посмотрел на него с укоризной — Мы сейчас, как положено, все найдем, покажем, и уже после этого начнем делать свою работу.

Святой отец стал заметно нервничать, и, приобняв нас, подошел поближе к стенке, увлекая с собой.

— Может все же мы это… Как-то договоримся?

Я посмотрел на него с печалью:

— Ох, нельзя. Если кто узнает о таком нарушении — меня же лишат членства в гильдии. А если нет, то серьезно оштрафуют.

— Может, все-таки как-то… того? — святой отец потряс под рясой кошелем. Я услышал столь милый моему уху звон золотых монет, томившихся в тесной калитке.

— Ну только ради вашего звания… Десять золотых. И то, если кто узнает — с меня сдерут намного больше, за порок на лице всей гильдии. — святой отец, услышав сумму, с трудом подавил кашлем попытку яростного возражения.

— Может быть, вас устроит пять?

— Нет, не могу. Штраф ого-го, если мне не хватит — то вместе с помощником пошлют отрабатывать на каторгу. Десять, как я сказал.

— А все-таки, может, как-то это… Семь?

— Ну как же можно… Сейчас не время для торговли. Подумайте о птичке, во имя Бога! Десять.

— Но все же… Ближайшее ваше отделение в Леварнеде, а значит, слухам туда так просто не…

— Благодарю за напоминание, отче. Пятнадцать. — тут поп, похоже, наконец-то вспомнил, для чего был торг.

— Даю двенадцать, и молю, займитесь своими делами!

Я посмотрел на Хрюкера. За прошедшие годы совместных мытарств ему удалось научиться минимум одной вещи — это в нужное время сохранять видимость спокойствия. Вот и сейчас он молча стоял, лишь изредка пофыркивая, как будто у него был заложен нос. Но чем дальше, тем громче.

— Согласен.

С неохотой поп извлек из складок рясы кошелек, и толстыми руками отсчитал мне деньги.

Ловко забрав деньги, я скомандовал:

— Ну а теперь опускайте пациента.

 

Святой отец сделал махнул рукой, и крикнул: «Александро!», семеня к колонне. Когда он дошел до второй колонны, из боковой двери показалась курчавая голова послушника. Вроде бы другого. Поп сделал ему вращательный жест рукой. Тот недоумевающе посмотрел на него. Поп еще раз покрутил в воздухе рукой. Глаза мальчишки расширились, а на лице с легкостью можно было прочитать: «Что, действительно?». Отче еще раз покрутил рукой, и он бегом отправился к колоннам. Дойдя до второй (от нас) колонны слева, он одновременно с отцом начал крутить ручки, хитро замаскированные в лепнине. Клетка потихоньку начала опускаться.

 

— А теперь можете доверить это дело профессионалам… — произнес я, направляясь к ручке. Хрюкер, в свою очередь — тоже.

Властно отстранив святого отца, я живо начал крутить ручку. Процесс опускания голубя пошел раз в пять быстрее.

— Сын мой, как можно так обращаться с реликвией? — теребя меня за рукав, с мольбой в голосе произнес святой отец.

— Так быстрее, а время не ждет, отче. Видите — вот он уже начинает дергаться? Это, скорей всего, признаки второй стадии болезни. — я показал на голубя, действительно ошалевшего от такого быстрого спуска, и начавшего возмущенно бить крыльями.

— Но будьте нежнее, это же все-…

— Не могу, время не ждет. Как сделаем необходимые проверки, так тогда — сколько угодно… — отвечал я, продолжая крутить рукоятку. От того, что мы не слишком соблюдали синхронность движений, клетка начала раскачиваться. Я посмотрел на потолок — голубь уже опустился на полтора метра вниз, и из дыры в потолке перестала показываться цепь — оказывается, она была прикреплена к веревке, которая начала появляться оттуда.

 

Вдруг откуда ни возьмись, из двери, через которую мы пришли, появилось с десяток наших знакомцев в крылатых шлемах. В зале сразу стало раза в полтора больше народу.

 

— Тут находятся преступники! — с уверенностью произнес один, с самыми длинными крыльями. И окинув зал взором, показал на нас по очереди — Вот этот человек. И тот. Держите их.

— Кто, я? Та не. Не может быть. Вы меня с кем-то путаете… — продолжая крутить рукоятку, я картинно показал на себя пальцем, а потом сделал отрицательный жест. Только впечатление немного портил гобелен, который начал разматываться, и уже почти достиг пола.

— С кем перепутали? — чуть опешил храмовник. Я заметил, что у них у всех доспехи пластинчатые, с кольчужной основой. Металлические пластины, нашитые на плечи, поножи, и скорей всего — на грудь (которая была скрыта под табардом), оставляли покрытыми одной кольчугой такие места как подмышки, пах, и прочие.

— С преступниками, естественно — жестикулируя, я старался вести себя непринужденно, при этом упершись локтем в угол гобелена, столь настойчиво устремившегося к земной тверди. И при этом еще не забывая крутить ручку. До алтаря голубю тем временем оставалось чуть более трех метров… И тут он заметил, куда я смотрю. Следующее, на что он посмотрел, было рукояткой, крутимой мною.

— Взять их сейчас же! — заорал он на весь храм. Мы лихорадочно начали крутить рукоятки. Когда рыцари, громыхая железом и доставая на ходу мечи, преодолели половину расстояния, я понял, что мы не успеваем…

Достав арбалет, заблаговременно взведенный перед входом в залу, я снял его с предохранителя и пульнул в веревку, на которой держалась цепь.

Широкий листовидный наконечник прошел на пару-тройку миллиметров левее, чем я метил, и вместо того, чтобы разрезать веревку, всего лишь сделал на ней надрез в половину ее толщины. Клетка вздрогнула, но осталась висеть.

Молнией взлетев на алтарь, я прыгнул. Что интересно, мне даже удалось ухватиться не за клетку, а за цепь, чуть повыше кольца крепления. И не теряя времени, я начал взбираться вверх с помощью рук.

Хрюкер тоже прибежал от столба с рукояткой к алтарю. Но видя, что крылоголовые приближаются, и что трюк с прыжком ему повторить не удастся, даже не стал забегать на алтарь, а, не сбавляя скорости, начал нарезать круги вокруг алтаря. Как я мог видеть, целиком забравшись на цепь — несколько рыцарей, после тщетных попыток поимки в момент пробегания мимо них, начали сами за ним гнаться. Итого под моими ногами образовался веселый хороводик.

 

— А ну слезай оттуда, нечестивец, чтобы я мог проткнуть тебя мечом как свинью! — в подтверждение своих слов храмовник вытащил из-за спины здоровенный двуручный меч с крестовой рукояткой.

— Зачем мне это? Не, не слезу. Как свинью можете тыкать этого, который вон там снизу бегает — я начал потихоньку раскачиваться, стоя ногами на клетке. Голубь ощутимо нервничал. Похоже, это было для него впервые.

— Ты мне зубы не заговаривай, презренный святотатец… — скрипнул челюстями храмовник.

— Сын мой, одумайся и покайся — мигом сориентировавшись, вещал святой отец — Негоже нечестивыми… ногами осквернять святыню. Ежели сейчас же не покаешься, Бог не простит тебе такого зла!

— Зло? Добро? Что такое добро, а что зло, ответьте мне для начала… — я приноровился, и клетка начала описывать довольно широкие круги… — Прежде чем дискутировать надо убедиться в том, что мы подразумеваем под используемыми терминами одно и то же. Вот скажите мне, что такое Зло?

— Не смей больше морочить мне голову — священник сердито стукнул посохом по полу — Бог тебя накажет, и тебе не сбежать от погибели!

— Бог? Не простит? А давно ли в этом мире давно видели ангелов? — от этого вопроса у святого отца дрогнуло веко… Потом еще раз. Но не взирая на нервный тик, он стоически промолчал.

— Понятно… Значит давно. — я почесал подбородок. — Поверьте мне, святой отец: он глух к вашим молитвам. Не свершится чуда, и меня не поразит громом, ежели я при всех скажу, что Бог — пустобрех, который занимается лишенной смысла деятельностью, а также не следит и за половиной миров, в которых его почитают. Хотя это для вас не аргумент, верно?

У попа дергалась щека. Похоже, разговоры о Боге его серьезно завели. Но капитан храмовников, стоявший рядом, прямо-таки пылал. Единственное, что их удерживало — это то, что я был наверху, а они внизу. И возможно, еще то, что для того чтобы достать до меня, им пришлось встать на алтарь… Я намеревался продолжить монолог, но тут случилось одновременно три вещи.

Один из рыцарей, устав бегать по кругу, остановился и развернулся, готовясь встретить Хрюкера. Под моим весом, наконец, перетерлась веревка, на которой все держалось… И я ебнулся вниз, вместе с клеткой, прямо рыцарю на шею.

 

— Не дайте ему уйти! — прорычал капитан, беря неплохой разгон с места. По два шлемокрыла рванулись к выходам, чтобы заблокировать их. Хрюкер остановился на мгновение, взглянув на меня. Я кивнул головой в направлении витража. И тут какой-то особо прыткий из храмовников оперищил его каменным молотом по голове…

Раздался стук, как будто… Нет, даже не так. Раздался стук, как будто каменным молотом жахнули (шандарахнули) по каменной же скале. И молот отскочил от черепа Хрюкера, не оставив на том ни царапины. Восприняв это как сигнал к действию, варвар, распихивая опешивших храмовников, бросился к витражу покрасивее.

Вовремя… Как только свин выбил большую часть витража своей тушей, я последовал за ним. Но успел заметить, что один вход был открыт, и оттуда как раз повалили арбалетчики…

Так что я выпрыгнул еще более резво, чем хотел поначалу, перелетев через поднимающегося варвара, но умудрившись не потерять клетку.

— Вы — на улицу! А вы — стреляйте по ним! — раздалось из собора. Я поднажал газу. Мимо меня пролетел первый бельт. "- Квииик" — раздался взвизг варвара. Я взглянул — бельт по касательной задел его зад, распоров кожаные бриджи и едва не повредив мозг.

— Хе! — только и смог выдохнуть я, раскручивая клетку. Через два удара сердца клетка начала размываться в сверкающий круг, голубя вжало центробежной силой в днище. Помет разлетался во все стороны, орошая вытоптанную землю вокруг.

Из собора раздался звон колокола… Набат вещал тревогу, а цепочка белых крыльев уже протянулась к нам стройной полосой. Несколько попадавшихся на пути человек рванули тоже за нами, и пришлось использовать один из трюков.

Едва добежав до угла, варвар сразу же сменил походку на нормальную, и мигом снял плащ, превратившись из монаха/помощника целителя широкой комплекции во вполне уверенного в себе наемника или телохранителя. Я последовал его примеру, повернув под самой стенкой, и как только скрылся из виду преследователей, скинул плащ и обмотал его вокруг клетки, после этого мигом свернув в попавшуюся подворотню.

— Хе… Хе… — раздалось от Хрюкера. Я недоумевающе посмотрел на него. Но уловив направление его взгяла, сам с трудом сдержал смех.

Я все еще был обмотан гобеленом, который спустился на бедра, и в данный момент времени выглядел как девица легкого поведения с южных краев. Проблема была в том, что чуть позже я заметил посторонних зрителей, не оплативших билет. И они явно не собирались мне аплодировать, пока я осторожно сворачивал гобелен в трубочку…

 

***

***

 

Я замер, чувствуя чье-то присутствие у ворот замка.

— А что случилось дальше? — спросила моя незваная гостья.

— А дальше… А дальше мы прошлись по трущобам, объяснили мешающим, попавшимся на пути, почему мы люди занятые. И спокойно вышли из города через другие ворота, где нас никто не ждал… — договорил я, зевнув, и начал подтягивать ремни, являвшиеся гарантом того, что гостья не станет совершать излишних а то и бессмысленных телодвижений, пока меня не будет — Ладно, мне надо отлучиться на пару минут. Придется вам некоторое время побыть без моего общества…

— Стой. А так что случилось с гобеленом и голубем? — спросила она, поерзав.

— Гобелен висит где-то в коридоре. Если бы ты заходила через парадный вход, то смогла бы его увидеть… — при этих словах ее щеки покрылись синевой смущения — А птичка…

Я посмотрел на перышки в клетке и направился к выходу, облизнувшись. У проема остановился и повернулся к ней:

— Мы провели экспертизу. Было установлено, опытным путем, что этой хворью она не болела. Как бы там ни было, после экспертизы ни я, ни свин и разу не чихнули…


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...