Принять участие Конкурсные рассказы Главная страница Обсудить на форуме Правила участия
Пролёт Фантазии!

Подаренные сказки

1.

Марк успевает взять Женеву за плечико, худенькое, маленькое и хрупкое даже для Нас. Вздохнув, он решительно прислоняется к пушистому височку покатым лбом и задерживает дыхание.

Глыба, искрящаяся в синеватых лучах дня, поднимается и плывет к стене. Марк чувствует жгучее, трудное эхо тяжести камня, Марк выдыхает сквозь зубы и жмурится. Но прежде чем пришлось бы вмешиваться еще кому-то – и не одному – из Нас, работа завершается. Камень становится в стену; Уют практически завершен, ну, разве что кровлю теперь возвести… но – не страшно, если и не успеть.

Манамби редко ходят в день, заливающий все и вся светом тысяч Ламп. Они не боятся освещенных мест; но Мы облюбовали себе именно день, и всячески его оберегают. И от манамби тоже.

От тех следует оберегать вообще все. Манамби велики телом и могучи силой, и у них нету умения слышать Общность, и у них отсутствует уважение к собственности Нас. Манамби – то ближайшее к понятию Зла, оставленного Наверху, какое только можно найти в Нижних Местах.

Мы – противятся злу. Все успешнее.

Потому манамби обитают больше в ночи, ну, или в тенях… и только самые полезные и добродушные допускаются жить неподалеку от Нас, в рассвете или закате.

День… день Мы не уступят ни за что.

Марк ведет Женеву в сторонку и осторожно поит ее из серебряной фляжки остывшим чаем. Женева плачет, плачет не от горя, а от сильного облегчения. Женева пьет, и на напряженной шее пульсирует жилка. Иногда Марку хочется погладить и шейку, и жилку, словно усталого крохотного котенка. Но он молча поит девочку, зная, что та не умеет понимать в душе и в  мысли.

Женева движет предметы силой ума. А еще у нее нет рук.

Мы не замечают этого – разве что поспевают заботиться о ней, когда требуется. Все Мы – тоже чего-то да лишены силой страшной, оставшейся в давно прошедшем времени беды, от которой родители отгородили их прочными стенами.

Всем Нам чего-то не достает. Но у каждого есть также и свой талант.

Марку, онемевшему в ту пору, подчас кажется иронией случившееся. Все родители, как говорят книги, считают собственных детей талантливыми, замечательными, не похожими ни на кого. Все родители любят своих детей. Нас, наверное, любили без памяти. И когда в Столицу пришла последняя беда, когда огонь тек по улицам пополам с грязной от пепла водой, когда величайшая империя утонула в крови граждан и крови чужаков, именно детей родители спасли, спустив их в катакомбы… то есть, в Нижние Места. Кто знает, было ли слишком поздно, или беда оказалась удивительно вездесущей, - но вскоре Мы стали меняться.

Стали не похожими даже друг на дружку.

Женева отстраняет руку Марка, кивает и поднимается без посторонней помощи. Она разворачивается, и уходит, тихо улыбаясь медленным странным мыслям. Марк смотрит вслед, потом прячет флягу и замечает Терезу.

Тереза стоит и что-то сосредоточенно шепчет.

Десяток Нас, работая слаженно, радостно и энергично, занялся уже кровлей. Марк крутит головой в сомнении: спешки касаемо возведения очередного Уюта нет. Можно было бы восстановить силы, а уж потом…

Однако это же Тереза – и Марк остается смотреть с нежностью и собачьей грустью во взгляде.

Давно уже, еще когда слонялся вдоль кромки зеленых зорь, практикуясь в своем таланте, Марк заприметил золотоволосую девчонку. Еще не зная, кто она, проследил до утра, а потом разузнал, как зовут, и что талантлива шептать человеческим сердцам, и что лишена ушей, но внимательна к голосам тел, и, сам понимаешь…

Марк кивнул с готовностью – и запомнил сказанное, как и прежде увиденное, - на всю жизнь.

Время от времени он срывался с места и тенью следовал за Терезой; но всегда молчал, никогда не пытаясь привлечь внимания. Сказки, которые так легко и бесконечно составлялись в его душе, пропали без следа. Не мог неделями подобрать ни жестов, ни слов, только знал, что, скорее всего, заболел.

И не хотел исцеляться.

Марк смотрит, и думает, и почти не обращает внимания ни на что. Юркая верткая мысль никак не дается ему; но если отловить такую, то можно сделать какое-нибудь сказание для Нас. Пусть небольшое, но…

Но любой хороший рассказ согревает. Согревает насквозь.

Тем временем со стороны утра ко дню надвигаются топот, шорох и отдаленный гомон.

Шум приближается к Марку, и он поднимает голову, не оставляя мыслей о том, как заговорить с Терезой и какую повесть стоило бы подарить девчонке.

Из тоннеля показывается рослый и крепкий Рик Паурук, бурно размахивающий всеми четырьмя руками, весело скалящийся и тараторящий без умолку. На поясе у Рика свежая дичь; он лучший охотник из Нас, а вот к строительству новых Уютов для прибывающего племени равнодушен. Камню незачем доказывать свое превосходство, камень невозможно загнать в дальнюю кромешную ночь и воспользоваться талантом видеть в темноте.

Рик быстро проходит на середину Зала, сверкая синими глазами, и там резко останавливается, развернувшись к усталым Нам. Делает знак внимания и знак важной вести.

Мы начинают гомонить, потом постепенно находят ладошки, щечки, плечи друг дружки и касаются, совмещаясь в Общность.

Рик не спешит к остальным, он, на самом-то деле, тяжело дышит, и ему пришлось-таки пробежаться на пределе сил, торопясь порадовать, или хоть бы растормошить, остальных Нас. И он считает, что сумеет достичь цели. В тишине раздается одинокий мальчишечий голос:

- В проходе вдоль синих сумерек слышен громкий плеск. Он не утихает, а идет, похоже, со стороны Верха.

 

2.

«Что они думают о тебе, Стэн? Что? Долговязый Айк сжимает в руках пику и крутит головой по сторонам. Может быть, именно сейчас размышляет, какого черта ты их затащил в это забытое всеми богами место? А Саймон, какое выражение скрывается на его заросшем лице? Возможно, густая борода и усы прячут презрительный изгиб губ? Нора и Джек – эти-то увлечены друг другом, важно ли им, где находиться? Винс неизменно держит ладонь на рукоятке меча – наверное, единственный, кто обрадуется, случись сейчас переделка. Катрин… верит беспутному Стэну, в память об испытаниях прошлых, да и просто так. Не спрашивая ни о чем».

- Эй, Стэн, - Айк тряхнул головой, и тощий немытый хвостик по-воробьиному колыхнулся, - здесь, похоже, чисто.

- Хорошо, продвигаемся дальше.

Впервые за четыре недели, которые они провели на окраине опустошенной столицы, экспедиция Стэна Скаллиншега двинулась вглубь улиц, превратившихся в каменные кружева, местами инкрустированные фестонами расплавленного некогда металла. Ночами на лагерь, бывало, нападали маленькие группки монстров, до отвращения похожие то на животных, то на людей. Изуродованные тела с лишними конечностями и зеленовато-серой кожей оставляли только догадываться о том, как они выглядели в нормальной жизни. Жизни до катастрофы. Стэн обвел глазами останки города. Что за сила смыла высокие шпили башен, раздробила стены, скосила дома, превратив половину столицы в каменную чащобу, а вторую - во взрытое поле, прошитое канавами с бурой густой жижей, на поверхности которой вздувались маслянистые пузыри.

Мимо одной из таких канав и шел сейчас отряд. Катрин тихонько пискнула и отскочила в сторону. Из вонючей гущи торчала иссохшаяся рука с растопыренными пальцами, готовая вот-вот схватить неосторожного путника.

- Обычный утопленник, - Стэн постарался придать своему голосу равнодушный оттенок, - пошли.

Девушка нервно провела худенькой рукой по коротко остриженным волосам и, на секунду задержавшись, поспешила за остальными, то и дело оглядываясь. Лошади, груженные поклажей, беспокойно задергали ушами.

Их догнал хрип и сухое рычание. Винс молниеносно развернулся, металл скрежетнул о ножны. Айк выхватил копье. Остальные тоже замерли в боевых стойках и уставились на мертвяка, с глухим шарканьем бредущего в их сторону. С болезненно-бледной кожи стекала бурая жижа. Винс побежал, готовя меч для удара. Неповоротливое чудище замерло на своих трех ногах, будто выжидая, когда лезвие начисто снесет ему голову. В последний момент оно неуловимым движением проскользнуло под клинком и оказалось за спиной мужчины. Когти скользнули по плотной куртке, исполосовав жесткую черную кожу. Нора и Джек сорвались с места и насадили бывшего утопленника на острия своих мечей. Тот неприятно булькнул и повис между мужчиной и женщиной, изредка подергивая когтями.

- Интересно, много их тут еще? – невозмутимым тоном поинтересовался Винс, потирая спину.

- Будем надеяться, что нет, - подал голос Стэн. – Иначе наш поход становится бессмысленным. Мы не останемся в городе, кишащем подобными тварями.

Нора брезгливо вытащила клинок из омерзительной туши и пнула ее носком ботинка. Понадеявшись, что второй раз труп не поднимается, отряд двинулся дальше вглубь города. Если поначалу каждый хотел верить, что разрушения затронули не все районы столицы, то теперь не приходилось сомневаться, что даже места, похожие на укрытия, сделались опасными: везде могли найтись столь же подвижные покойники, а то и кое-что похуже. Но были и хорошие новости – за всю дорогу больше ни одного мертвяка им так и не встретилось. Стэн позволил себе едва заметную улыбку. Он боялся, что едва его маленький отряд войдет в город, как на них набросятся полчища этих уродливых недо-людей. Может быть, ночные нападения были лишь последней отчаянной попыткой чудищ добыть себе пищу, когда они уже пожрали друг друга? Не слишком-то утешает, но с такими уж, отощавшими и отчаявшимися, они справятся.

Придуманная отчаявшимся капитаном легенда, тоскливая сказка о доме, который еще можно найти в дальних далях, поведшая осиротевших солдат несуществующей державы… Возможно, именно здесь ее итог?

 

К вечеру экспедиция набрела на остов какого-то каменного строения. Стены его, как и все вокруг, были разрушены, но давали какую-никакую защиту.

- Остановимся здесь, - заключил Скаллиншег.

Большего говорить и не требовалось. Мужчины и женщины, измученные долгими месяцами скитаний и неизвестности, переглянулись между собой. Их серые от постоянного напряжения лица стали светлее.

«У тебя получилось, Стэн; у вас получилось. Это будет непросто, но вы сможете здесь обосноваться. Даже Саймон, из которого не вытянуть и пары лишних слов, о чем-то мечтательно гудит у костра. Айк отставил копье, которое не выпускает из рук даже во сне. Они заслужили дом. И ты тоже заслужил».

Катрин тихо подкралась и села рядом. В руках она сжимала бурдюк, щедро украшенный цветным бисером. Сделав осторожный глоток, девушка убрала небольшой мех и бросила осторожный взгляд на мужчину. В почти неестественно ясных глазах плескалась благодарность и что-то еще, давно забытое. Стэн посмотрел на Катрин и, повинуясь ее немой просьбе, обнял обеими руками, коснулся щекой мягкого ежика волос.

- Мы остаемся, - зачем-то произнесли его губы, - остаемся.

 

3.

Марк молча смотрит на массивную плиту с узором из сильных знаков.

Плита перекрывает просторный коридор у самого края синих сумерек, возле первых помещений рассвета;  в мерцающем мареве каждый из Нас кажется кем-то иным.

Сам он почти никого не узнает, а в висках нарастает тупая пульсирующая мигрень. Марк осторожно отстраняется от других Нас, стараясь не позволить крови побежать из носа и не поделиться нечаянно болью с Общностью.

Тем временем остальные трудолюбиво расшатывают плиту, рассевшуюся на всю длину сразу, толкают, тянут, крошат с помощью талантов, умноженных общими усилиями. Рик Паурук стоит здесь же, широко расставив крепкие ноги в ботинках и дробя плиту двумя кирками. Тереза стоит рядом и поддерживает высокого неунывающего парня. Тереза даже не смотрит в сторону Марка.

Верно: Марку нечего ей сказать. Марку нечем сказать ей что бы то ни было.

Плита крошится, и поток делается полноводней. Марк осторожно подхватывает Дим-Бима и ставит на решетчатую платформу сбоку коридора, потом подсаживает и Женеву. Вскоре, однако, по желобу вдоль центра туннеля бежит только мутный ручей. Марк смотрит вслед загадочно блестящим бурунчикам на воде и только тут замечает пару-тройку манамби, осторожно наблюдающих за Нами, совершающими немыслимое, а еще полгода назад – и вовсе невозможное для любого обитателя Нижних Мест. Один из них смахивает на кошку, другой на пса, а в тени замерли  похожие на диковинных созданий из бестиария. Приблизиться не рискует ни одно, а там и вовсе тени укрывают их без следа.

Наконец, проход расширен, и Общность легко относит в сторону крупные обломки, делая путь наверх удобным и просторным.

Рик пробует объяснить, что в Верхних Местах наверняка опасно, что лучше будет, если он отправится на разведку с несколькими другими парнями; но Мы искренне смеются: сегодня и сейчас они чувствуют себя поистине беспредельно могущественными. Общность сильна и здорова, и она ощущает, как стараются скрыться, сбежав подальше, могучие и неприязненные манамби.

Идут все, причем Марк осторожно приближается к Терезе и берет в ладонь горячую мягкую ладошку. Осторожно пишет в воздухе коротенькое «Привет!»

Девочка оглядывается и кивает. С улыбкой.

Мы выходят в туннели подземной дороги, пыльные, грязные, почти не освещенные, легко и просто разгоняя диких и одичалых животных и манамби, куда больше походящих на зверей, нежели на Нас, к тому же, почти не умеющих касаться единой силы.

Туннель вскоре приводит их в полуразрушенный зал, засыпанный с одной стороны. С другой виднеется лестница, по которой Мы и восходят.

Верх открывается перед Нами внезапно, залитый красноватым светом, как и положено дню. Мы выходят на поверхность, почти теряясь на безбрежной площади, окруженной руинами и остовами зданий, с раздробленным покрытием, заросшую колючей серой травой. Мы держатся вместе: вокруг пульсирует много, много силы, и вертится немало порождений оной. Следует быть осмотрительными; и Мы не рискуют. Они бродят вдоль тротуаров, стараясь держаться подальше от лилового пуха, плывущего поперек ветерка, и от прыгающих мясистых плодов, наперегонки мчащихся из одной улочки в другую. Они изучают и прислушиваются: новое место вполне может подойти для Нас. Пригодиться: Общность получит массу сил и тучу возможностей.

Но новое место способно оказаться и опасным.

Например, всех обратить в манических созданий, манамби.

Рик некоторое время наблюдает за остальными с подспудной досадой. Все так похожи на хорошо воспитанных малышей, выведенных на прогулку, думает он, внимательно вглядываясь в изувеченные башни, мрачно высящиеся вдоль проспекта. Здесь нужно другое.

Он уверен – ему ясно, что именно нужно. Недаром Паурук уже столько времени старательно борется с растущим голодом, с грубеющим голосом и уплотняющимися костями… все Мы знают, в каком обличье заканчивают страдающие таким недугом.

Тут Рик замечает немого Марка, повелевающего знаками и словами. Марк, тщедушный мальчишка, осторожно держит за руку Терезу и  указывает на что-то на вершине оплавившегося, словно свеча, многоэтажного некогда здания.

Рик хмурится, потом качает головой.

- Темнеет! – выкрикивает кто-то из Нас в этот момент.

И это странная правда, истина, небывалая в Нижних Местах, но вполне свойственная Верху, как припоминают многие Мы.

Свет здесь способен изменяться с ходом времени, а не в зависимости от зала, комнаты или коридора, в которых находишься.

Мы привычно касаются друг дружки, сбившись в небольшую плотную толпу. Обхватывают хрупкие запястья, обнимаются, щурятся – и пытаются сделать хоть что-то. Остановить надвигающуюся темноту.

Мы бледнеют и краснеют – кто к чему склонен больше. В этот миг трава и окрестные здания наполняются шорохами и топотом: населяющие их создания улепетывают подальше в панике.

Становится светлее, еще светлее. Но потом сил Общности делается недостаточно.

И они оказываются в странных серых сумерках, которых не бывает Внизу.

Тогда Рик предлагает вернуться, закрыть плиту, а продолжить позже, когда Наверху снова станет светло.

Мы соглашаются, весьма охотно, потому что успели устать и проголодаться, а наступление темноты изрядно их встревожило.

Все возвращаются в просторную нору, ведущую к подземным путям, по которым больше никто не странствует.

Рик зовет Терезу, ежась и жалуясь на странную тоску. Тереза медленно шепчет что-то, говоря с сердцем Паурука. Марк задумчиво плетется последним, не желая уходить из странного и диковинного Верха и на ходу складывая в маленькие узоры персонажей, места и случаи для новых сказок; о таких прежде он даже и не мечтал.

Сумерки придают городу очарование близящейся смерти, думает мальчик…

На этой мысли он вдруг видит чудную радужную вспышку и летит наземь. Когда отсветы минуют, Марк сидит в пыли один-одинешенек, опираясь спиной о кусок бетонной плиты, задравшейся к звездам.

Вскочив, он, шатаясь, бежит в сторону ступеней в Нижние Места, не замечая мелких манамби и зверьков. Что-то вскипает внутри груди, обжигая, причиняя острую, невыносимую боль. Марк спотыкается и падает на колени, но поднимается и добегает.

Стена закрыта. Он стучит кулаком, потом ногами, а дальше начинает кричать, кривясь и немо распахивая рот.

Задыхаясь от боли, истока которой ему не понять, Марк поднимается Наверх, в ночь, на самом деле вполне яркую: освещенную синеватой лампой луны. И идет по улице, все еще думая про себя как про Общного, про одного из Нас. И манамби пропускают его, а магические препоны и закавыки каждый из Мы чует и умеет обойти даже сквозь сон, жар и бред.

Тем неожиданней короткий звон, звучащий из-под правой ноги. Марк наклоняется, присматривается и берет в руки металлический предмет. Подкова, находит память нужное слово. Вполне целая и совершенно не ржавая подкова.

Марк настороженно озирается, но вокруг никого, кроме магии и детей ее.

Чужаков нет. Он не может успокоиться, но тут боль возвращается, вынуждая забыть о подозрительности.

Но – ровно до той поры, когда ногой ступает в кострище. В мягкий пепел, возле которого лежит украшенный бисером пустой бурдюк.

Марк замирает. Это все очень плохо. Наверху либо остались люди – но что же за люди смогли пережить Бедствие? – либо водятся че-манамби, однако кто же знает, на что способны и чего хотят здесь, вне Нижних Мест, в краях, которые не подчиняются Нам, существа, помнящие о том, что вещи умеют быть еще и красивыми?

Марк стоит на месте, вслушиваясь в чуждый, опасный город. И наконец, слышит звонкий цокот копыт.

Он бросается в сторону, к пустым проемам подвальных окошек, но – падает на полпути, корчась от боли разрываемой связи с Общностью. Медленно, мучительно сиротея во второй раз. Марк вскидывает руки, призывая талант – и окончательно тонет в темноте.

Не успев написать последней сказки.

Темнота холодна; но не навсегда.

 

4.

На страже стояли по очереди, сначала Винс, потом Айк, когда же пришел черед Стэна, он так и не лег спать до самого утра. Пусть ребята отдыхают, ему все равно больше не сомкнуть глаз.  Вчера Скаллиншег позволил себе помечтать, на секундочку  представить, что их странствия закончились. Сейчас, когда ночная темень душила заброшенные улицы, а тусклый лунный свет выхватывал из черноты шероховатые силуэты полуразваленных зданий, город меньше всего походил на надежное и безопасное пристанище. Стэн сидел на холодном булыжнике, вырванном из стены нечеловеческой мощью, и прислушивался к молчанию улиц. Можно ли верить ледяной обманчивой тишине?

Утро сероватым лучом погладило по лицу, нещадно высвечивая бледную кожу, оттененную мрачными подглазинами.

- Надо было меня разбудить, - невысокая фигура Саймона нависла над Скаллиншегом.

- Не спалось, - Стэн выдавил вымученную улыбку и глянул на своих. – Сегодня продвинемся дальше. Если хотим здесь остаться, нужно осмотреться как следует.

- Как следует? Да тут недели не хватит, чтобы просто обойти столицу, а уж заглядывая под каждый камень, успеем и внуков вырастить, - несмотря на резкий тон, Айк принялся деловито паковать вещи вместе с остальными.

- Осмотрим окрестности и убьем стольких тварей, сколько сможем найти, - в суровом голосе командира отчетливо сквозила усталость.

Скоро маленький отряд был готов двинуться по улицам, которые в дневном свете снова сулили укрытие и приют.  Стэн оглянулся на затоптанное кострище, и его взгляд упал на маленький бурдючок Катрин, закатившийся за камень. Ничего не стал говорить девушке, потому как к вечеру отряд все равно вернется… если же бурдюк пропадет, что ж, это невысокая плата за предостережение. 

 

Чем дальше шли, тем следы разрушений становились все меньше, хотя им так и не встретилось ни одного целого здания. Высокие дома были снесены наполовину, а то и больше, но в некоторых вполне можно было укрыться. Путники заглядывали в пустые квадраты окон, но всякий раз видели разве что изломанную мебель, куски камней да сор вроде палой листвы и веток – и ни одной живой души.

Впору было обрадоваться, однако Стэн ощущал растущее беспокойство. Спутники уже начали бросать на него странные взгляды. Катрин, бредущая рядом, осторожно коснулась его руки, но тут же отдернула пальцы точно от раскаленной сковородки.

- В чем дело? – не выдержал Айк; иногда эта его привычка говорить все, что приходит в голову, дико раздражала. – Чего ты опасаешься? Здесь пусто, как в заброшенной могиле.

- Мы все видели их, - все так же глядя строго перед собой, глухо отозвался Скаллиншег, - они прячутся, выжидают. Я не знаю, зачем; они не похожи на разумных, но могут оказаться достаточно смекалистыми… и они где-то близко.

- Мы все верим тебе, - вдруг подала голос Нора, - мы шли за тобой эти месяцы, потому что верим тебе. Но сейчас, когда мы нашли это место… ты нас пугаешь, Стэн. Тебе следует отдохнуть…

 

Казалось, мужчина ее не услышал. Он сверлил глазами широкий проспект, простиравшийся перед ним, кончики его ушей то и дело вздрагивали.

- Возвращайтесь, - бросил остальным Скаллиншег.

Сбросив с одной из лошадей сумки с поклажей, Стэн вскочил в седло и, подобрав повод, послал кобылу в галоп.

Он скакал по пустой дороге, как сумасшедший, не задумываясь о том, что лошадь может споткнуться об один из булыжников и обломков, щедро рассыпанных по мостовой. Грохот копыт отражался от зданий и возвращался назад вместе с причудливым эхом.

«Зачем ты это делаешь, Стэн? Они и так вот-вот посчитают тебя гребаным психом. Может быть, ты уже и правда сошел с ума? Ты слышишь мертвые звуки, ощущаешь взгляды неживых глаз… это паранойя, Стэн».

Лошадь устала и сбавила ход, Скаллиншег не стал ее подгонять, и она пошла неспешной рысью. Глаза до рези устали всматриваться в четкие линии зданий, на которые потихоньку начинал опускаться вечерний сумрак. Стэн и сам уже не знал, что пытается найти, не знал, зачем затеял безумную и бессмысленную скачку. Разве что пытался  приманить осторожничающее зло, так отчетливо дышавшее через опасную и грозную сказку здешних мест? Ведь если бы в окрестностях был кто-то живой, то стук копыт вспугнул бы его или заставил напасть...

Словно в ответ на тревожные мысли, впереди мужчина заметил едва уловимое движение. Он направил лошадь туда и прищурил глаза. Несуразная маленькая фигурка барахталась на земле, отчаянно рисуя в воздухе светящиеся разноцветным сиянием руны. Скаллиншег смотрел, точно завороженный, боясь даже моргнуть. И в какой-то момент, незаметно для себя, понял, что больше не видит странное существо, хотя подъехал уже достаточно близко, чтобы рассмотреть видение… видение, и ничто иное. Плод больного воображения.

- Стоит вернуться, - произнес он вслух, чтобы услышать человеческий голос.

Вопреки собственному совету Стэн проехал еще немного вперед и оказался на огромной площади. Смотреть на разрушения, нещадно прокатившиеся по некогда прекрасным строениям, было попросту больно. К своему удивлению он вдруг обнаружил, что не все здания пострадали. Прямо перед ним, на другом конце площади, возвышался белый замок, даже в сумерках казавшийся осколком мечты.

- Вот и все, Стэн,- хрипло пробурчал разведчик, - поздравляю, ты окончательно свихнулся.

 

5.

- Почему для тебя столь важны поиски? – тихо спрашивает Рик. В последние дни голос приходится приглушать изо всех сил, но так или иначе говорит Паурук все ниже, все грубей. Он не знает, впрочем, что Терезу невыразимо волнует голос высокого и сильного разведчика, не знает и того, что в пропавшем Марке видела девочка не по годам смышленого, даже мудрого младшего братишку; но она не решается рассказать пареньку, как и Рик – спросить. Все идет, как суждено.

Тереза молчит, не пытаясь говорить к сердцу. Почему-то ей больше не хочется говорить к сердцу Рика, поощрять его… понуждать, усмирять. Почему-то ей до боли хочется совершенно другого.

И она молчит.

Рик поднимается, они медленно выходят на середину одного из покоев дня. Мы сейчас не в Общности, многие из них занимаются забавными безделками, многие упражняют талант – или просто играют в диковинные, заумные и сложные игры.

Паурук откашливается и начинает приготовленную речь о том, как некоторое время назад вместе с прочими разведчиками обнаружил вдали от самых тусклых сумерек – другой день. Небольшой зал, освещенный ярко и совершено пустой: не то манамби сторонились его по привитому навыку держаться подальше от дня, не то что-то иное служило корнем их страха, однако разведчики Паурука не увидели и следа Больших порождений магии.

В одной из стен зала находились высокие двустворчатые двери, которые разведчикам не удалось открыть, применив даже все таланты сразу.

И вот во время похода Наверх Рик заприметил здание, находившееся примерно над другим днем. Здание было белого цвета. Очень чистое и, возможно, защищенное прежним волшебством. Он уверен, что, если здание цело, именно оттуда можно попасть в другой день. Он уверен, что именно там находится нечто, оставленное их родителями, создавшими Нижние Места.

Мы колеблются: возможно, другой день – всего лишь еще один Уют, или еще одно Место. В конце концов, если бы там были еще какие-то Мы, их бы слышала Общность…

Рик напрягается: его собственное время на исходе, и у него нету такого количества вздохов, как у прочих. Если Пауруку и удастся достичь белого здания и другого дня, чтобы, может быть, укрыться там от прежнего обычая изгнания больных временем, так сейчас. Совсем скоро Мы задумаются, не пора ли причислить к манамби еще одно существо. А без Терезы он не желает уходить ни в ночь, ни в смерть.

Рик наклоняет голову, собирая все силы, и касается пробуждающейся Общности. Перед глазами – его глазами, глазами каждого из Нас, перед единым взглядом, который по мере усиления Общности дотягивается до каждого Мы в дне ли, в сумерках ли, - проносится картина белоснежной Светлой Цитадели, заклинающей сердце любого увидевшего ее.

И Общность покоряется.

Почему бы и нет?

 

Когда Мы выходят на поверхность, Рику не найти места от страха и тоски; смятение понятно: скорее всего, Марк или лежит, убитый им, или, может быть, погиб от лап и щупальцев манамби. Или – умер от разлуки с Общностью, ведь случается и такое.

Рик не уверен, как поступит Тереза, узнав про судьбу Марка; пальцы Паурука мелко подрагивают.

Впрочем, он уже успел заметить, что живых околдовывающих легенд и рассказов не хватает всем Мы. Маленькие и побольше, быстрые и неспешные, все невзрослеющие чародеи жадно ищут взглядом потерянную часть Общности.

Однако снаружи чисто и пустынно, и ни следа бывшего одним из Нас, равно как нет и тел.

Рик обнимает опечаленную девочку и успокаивает ее, обещая отправиться по поиски немого мальчишки сразу же, едва они обоснуются в новом дне.

Мы выходят на площадь и некоторое время двигаются по просторной тенистой некогда улице, время от времени нанося болезненные уколы деревьям, сумрачно шевелящим ветвями на обочинах. Деревья подвижные, многие из них – хищники, у большинства Мы отчетливо чувствуют сознание, причем у старого дуба на перекрестке и у пихты на лужайке перед массивным цоколем отсутствующего начисто здания, - это совсем непонятное, чуждое и очень, очень могущественное сознание.

Мы инстинктивно сплачиваются, касаясь друг дружки и Вливаясь в настоящую, безоглядную Общность.

В этот момент почти потерявший сознание от чрезмерного усилия Рик дотягивается до Общности и указывает на высокие белые шпили.

- Уже недалеко, - обещает он, - вот-вот придем, не успеет и стемнеть!..

И тут даже он чувствует жуть: впереди масса манамби, масса че-манамби, умеющих думать как человек, а некоторые даже лучше человека. Рик осторожно поднимает руку.

Он замечает одну, потом другую спину. Многие из че-манамби похожи на Нас, некоторые похожи на людей Столицы, какими те были прежде. Никто из че-манамби не слаб, но нету среди них силы, способной даже близко сравниться с Общностью.

И все же они не уходят. Сторонятся Нас, не выказывая ни малейшей враждебности, - и остаются стоять тесными кучками и группками.

Все, все смотрят на шпили.

Мы идут сплошной толпой, сгрудившись и дыша единым целым. Рик идет рядом, напряженно посматривая по сторонам.

Че-манамби не шевелятся.

Мы выходят на очередную мощеную площадь – и видят то же, что и че-манамби, торчащие в окнах окружающих зданий. Лошадей.

Лошади – это пища, а иногда транспорт. Мы знают про лошадей. Из лошадок Столицы также получились некоторые занятные манамби…

Но эти лошади подкованы, оседланы и взнузданы.

И все они стоят у входа в Светлую Цитадель.

Мы останавливаются и осторожно тянутся слитным талантом к стенам белого здания. В тот же миг все манамби в окрестностях решительно оборачиваются и устремляются прочь.

 

6.

Стэн Скаллиншег стоял посреди кольца высоких зданий, не замечая, как густеют серые сумерки, скрадывая дальние концы улиц, вонзившихся в каменную площадь. Он неотрывно смотрел на белоснежные стены замка, которые непостижимым образом смогли уцелеть, в то время как остальной город лежал в руинах. Поначалу мужчина был уверен, что это галлюцинация или что-то вроде чудной фигурки на дороге, но чем дольше вглядывался, тем больше убеждался, что строение настолько же реально, насколько и он сам. Однако же подходить Стэн не спешил. Неведомо почему.

Лошадь, прискучившая стоять без дела, начала переступать с ноги на ногу и всхрапывать, нарушая почти мистическую тишину. Скаллиншег оторвал взгляд от замка и рассеянно положил руку на холку кобылы. Наверное, он мог простоять так всю ночь, если бы слуха не коснулся отдаленный гул шагов. Стэн вздрогнул, скорее от неожиданности, чем от испуга – остерегаться больше стоит того, чего не слышишь. Кто бы там ни был, шел он не таясь, значит, не боялся спугнуть неосторожную жертву, не подкрадывался в поисках случайной добычи. Мужчина развернулся и вытащил меч из потрепанных ножен – друзей здесь тоже не стоило ожидать.

Шаги стали отчетливей, они определенно принадлежали не одному ходоку. Стэн напряг зрение и заметил несколько силуэтов, движущихся по дороге в его сторону. Пальцы плотнее сомкнулись на рукояти оружия: хотя бы нескольких да заберет с собой, если тварей окажется чересчур много.

«А на что ты, собственно, надеялся, бросив остальных и отправившись в одиночку черт знает куда? На что рассчитывал, Стэн? Вам и так слишком везло последнее время. Ты был уверен, что здесь еще кто-то есть, что ж, браво! Ты был прав. Сделалось легче?»

Тем временем группа приблизилась - несколько силуэтов, напоминавших человеческие и один значительно выше и крупнее. Лошадь?.. Невысокая фигурка оторвалась от остальных и побежала, звонко отбивая ритм по мостовой.

Стэн спрятал меч, с облегчением узнав Катрин. Щеки девушки раскраснелись, она часто прерывисто дышала. Скаллиншег поймал ее и крепко прижал к себе. Девушка напомнила  маленькую птичку, внутри которой часто-часто трепыхалось крошечное сердце.

- Что вы здесь делаете? – выдохнул он, гладя невероятно мягкие, щекочущие ладонь короткие волосы.

- Ищем тебя, - Катрин спрятала лицо в складках его куртки, но Стэн слышал, что она улыбается, - и, как видишь, нашли.

- Уже темно, вам следовало остаться в лагере.

- Вот именно, уже темно, тебе следовало вернуться, - с укором парировала Катрин.

- Я кое-что нашел, - сказал Скаллиншег, бережно отстраняя от себя девушку. – Вон, смотри! Оно даже не потрескалось.

Мужчина кивнул в сторону белого строения, краем глаза отмечая, что остальной отряд уже почти добрался до площади.

- И что это? – Катрин с любопытством разглядывала замок, склонив голову набок.

- Дом, может быть? – улыбнулся ей Стэн. – Пойдем и узнаем.

Дождавшись остальных, наконец, двинулись через площадь. Казалось бы, рукой подать было до незапятнанных стен, но замок приближался медленно, словно не желая, чтобы путники достигли цели.  Но нет человека упрямее, чем тот, кто стремится завершить свой путь домой.

Стены строения словно излучали собственный свет, потому что даже в собравшейся вокруг темноте по-прежнему оставались чистейшего белого цвета. Вероятно, так оно и было: в Столице всегда толпились маги да чародеи, вот и тут сооружение встретилось определенно не из простых. Стэн остановился перед огромными дверями, больше напоминавшими створки ворот. В голове билось ясное ощущение, что именно это место звало его, не давало покоя, одновременно обещало и отбирало. Ладонь мужчины замерла на резной ручке, пальцы коснулись приятной прохлады благородного металла. Тоненький локоток Катрин уперся ему в бок.

- Давай же, - с неожиданной настырностью шепнула она. 

Скаллиншег не заставил просить во второй раз и навалился на дверь всем телом, предчувствуя колоссальную тяжесть громадины. Но вопреки ожиданиям створка распахнулась так легко и покорно, что мужчина едва не растянулся на сверкающем мраморном полу. Ну, конечно, улыбнулся он, вставая. Это же сказка, разрази ее прах!..

Не успел Стэн оглядеться, как восхищенные возгласы спутников дорисовали выхваченную кратким взглядом картинку. 

- Ничего себе, - Катрин смело шагнула в просторную залу с высоким куполом потолка.

Несмотря на отсутствие видимых источников света, на уличную черноту, навалившуюся на стрельчатые окна, здесь можно было разглядеть даже мелкие завитки узоров на толстых колоннах. Опять это странное сияние, идущее от белого камня.

- Недурное ты нам местечко подобрал, Стэн, - засмеялся Айк, плюхнувшись на один из роскошных диванов, стоявших поодаль.

На этот раз даже Скаллиншегу не хотелось быть бдительным и чересчур осмотрительным. Он подхватил Катрин на руки и закружил, пока та не засмеялась, и не начала колотить его по плечам своими маленькими кулачками.  Впервые за долгое время белоснежные стены услышали человеческий смех.

 

Ночью мерцание замка стихло, позволяя путникам уснуть, но даже в окружившем их полумраке  было что-то успокаивающее. Будто бы все страхи и тревоги остались где-то там за  огромными створками дверей. Может быть, это просто иллюзия, но все настолько устали, что охотно поддались ей и уснули, даже не выставив никого на стражу.

Проснувшись, Стэн ощутил укол стыда, вспомнив о не расседланных лошадях, которых они так и оставили снаружи перед замком. Остальных, казалось, не заботила собственная беспечность, заметно посвежевшие лица выражали только удовольствие от того, что в кои-то веки удалось поспать не на холодных камнях.

«Признайся себе, Стэн, ты и сам больше ни о чем не хочешь думать. Она спала рядом, положив голову тебе на грудь… Даже если бы утром ты не проснулся, то разве жалел бы об этой безмятежной ночи? Признайся, Стэн».

Нет, не жалел бы. Никто из них не пожалел бы,  Скаллиншег видел это на лицах так же ясно, как причудливую фреску, затянувшую купол над головой. В конце концов, вряд ли его маленький отряд способен найти в себе силы искать другой дом. Либо они будут жить здесь, либо умрут здесь.  В любом случае – останутся. Эта решимость светилась во взгляде молчаливого бородатого Саймона, отражалась на худом лице Айка, даже на все начхавший Винс смотрел так, будто уложит на месте любого, кто попробует отобрать у него новообретенный дом.

Стэн еще раз оглядел товарищей, и собственная уверенность стала крепче. Как бы там ни было, а лошадей все же нужно избавить от поклажи и дать им отдых. Если за ночь никто их не сожрал, запоздало подумал Скаллиншег. Он распахнул двери, на сей раз аккуратно и осторожно, и с облегчением увидел коней, понуро стоявших у импровизированной коновязи.

- Простите, ребята, - искренне произнес мужчина, отдавая себе отчет в том, что извинения будут не поняты и не приняты.

Взяв под уздцы одну из лошадей, он поднял глаза и тут же пожалел об этом. На другом конце площади замерли маленькие фигурки. Их было много, издалека невозможно было разобрать кто это или что это, но одно Стэн понял с мрачной определенностью – это были не люди.

- Готовьте оружие, забаррикадируйте двери! - резко распорядился он, врываясь под сень массивных стен замка. – У нас первые гости!

Покосившись на Винса, Скаллиншег едко добавил:

- А может, и хозяева. Не исключаю.

Не задавая лишних вопросов, поселенцы бросились по сторонам, чтобы подтащить к выходу грузную мебель. Не слишком-то надежная баррикада, но если она позволит продержаться чуть дольше, то стоила усилий. Вооружившись, мужчины и женщины тесно столпились в центре зала, напряженно всматриваясь в двери, заставленные роскошными диванами и комодами.

- Кто там? – пискнула Катрин, хватаясь пальцами за рукав куртки Стэна, в другой руке она сжимала арбалет, из которого так и не научилась толком стрелять.

- Не знаю, - честно признался Скаллиншег, - но вряд ли они нагрянули с поздравлениями по случаю новоселья.

Последние слова потонули в томительном скрежете двери. Диваны, с таким трудом приваленные к филенкам, отлетели в стороны, точно игрушечные. Что за сила налегла с той стороны? Лучше было и не представлять. Оружие в руках вдруг перестало казаться настолько уж верным спасением. Огромные створки распахнулись, и отряд Скаллиншега увидел, кто так легко разделался с баррикадой.

- Это же… - зашептала Катрин, - это же дети!

Маленькие юркие фигурки держались кучно, будто боялись потерять друг друга. Они и вправду напоминали детей, но изуродованные, каждое на свой лад, тела вызывали даже не жалость - отвращение. Противоестественно яркие глаза, отсутствующие конечности, увечные туловища… Обычные монстры. Или нет, все же не обычные. Не похожие на нелюдей, нападавших на лагерь ночами. Несмотря на отталкивающую нечеловеческую внешность, их взгляд казался слишком уж осмысленным. Маленькие вторженцы тоже разглядывали людей, и выражение кукольных личик не сулило ничего хорошего.

- Это не дети, - жестко оборвал девушку Стэн. – Стреляй, быстро!

Пальцы Катрин неловко заложили болт в желоб арбалета. Она выстрелила и, конечно же, промахнулась.  Скаллиншег шагнул вперед и закрыл ее собой. Меч в его руке угрожающе покачнулся.

«Пора узнать, чего вы стоите, Стэн. Пришло время в первый раз доказать, что этот дом ваш».

 

7.

Айк успел метнуть копье в высокого парня с четырьмя руками и схватиться за топор. Но этим и исчерпал отмеренный на сию битву успех.

 

Рик ловко перехватывает копье и вертит, выбирая мишень. Мы тем временем подхватывают комод и мечут грузное деревянное страшилище в мужчину с чешуистым могучим хвостом, так стремительно метающим копья.

 

Не обращая внимания на размазанного по мрамору Айка, Винс промчался вдоль стены, ловко увернулся от копья, запущенного высоким подростком что из твоей аркбаллисты,  - и врезался в толпу крошечных тварей. Успел нанести ровным счетом пять ударов, зато уж каждым срубая по два-три противника.

 

 Раздавленное прямо в прыжке тело кровожадного косматого обезьяночеловека Мы сплющивают и с огромной, удивительной даже для них силой выбрасывают в сторону врагов. Тело переворачивается в воздухе, и свирепый предводитель чужаков что-то ревет.

 

И тогда разверзлось пекло.

 

И отверзается сущий ад.

 

Скаллиншег рубится, как бесноватый, вспрыгивая на катящиеся через зал диваны и столики, перескакивая через изломанные тела, отбивая ударами плашмя мелкую домашнюю утварь.

Он защищает Катрин, отчаянно бьющуюся привычными кинжалами.

Рик сражается, словно безумец, взбежав при помощи шелковых покрывал на стену и спрыгнув прямо перед врагами. Он тычет и рубит длинными ножами, не утирая кровь с лица.

Он защищает Терезу, отчаянно выкрикивающую сердцам и своих, и чужих.

Снаружи воет голосами манамби Столица, повергнутая в руины Величайшей Войной, но не знавшая, что ей предстоит еще одна битва спустя долгие годы. Снаружи восходит луна и пылает закат. Снаружи умирает прежний мир.

 

Сердца сражающихся отмеривают утекающее время заполошными частыми ударами. Сами небеса нервно утирают испарину, наблюдая, как сталь и опыт закаленных бойцов встречаются с дивными силами крохотных колдунов и ведьм.

Смерть и разрушение входят в зал и, вознамерившись закатить изрядный бал, задерживаются на мгновение, когда Стэн ревет над раненой Катрин, а Тереза пытается остановить сердце воина, только что сумевшего срубить обе левые руки Пауруку.

В этот же миг между сражающимися пролегает первая огненная строка. Она обнаруживается просто перед глазами каждого из Нас, каждого из поселенцев.

«Жили-были дети, потерявшие своих родителей», гласит она. «Жили-были родители, не надеющиеся больше иметь детей», читается она с другой стороны.

И противники останавливаются.

Вслед за первой строчкой возникает вторая. Потом третья. Пятая, десятая.

Тишина нарушается разве что стонами умирающих и раненых. Мы читают. Поселенцы читают также.

Текст обретает власть над ними всеми.

И пелена, наложенная изломанным маническим полем на глаза отважных пионеров и на глазки бесстрашных Мы, спадает.

Присмотревшись, Женева видит, что раненая женщина на руках у вожака чужих удивительно похожа на маму.

Вглядевшись, Стэн с отчаянием и тоской узнает в паре зарубленных мальчиков-близнецов чад его же собственных соседей из прошлой жизни.

Мы видят усталых, измотанных, израненных и изувеченных взрослых, надеявшихся отыскать новый дом.

Пионеры видят измученных калек-детишек, нервных, напуганных и очень опасно талантливых, которые пришли за надеждой на возвращение семей.

Они молча склоняются, чтобы помочь раненым. Чтобы вместе исправить сделанное.

Дети – и родители. Большая скорбящая семья.

Так битва заканчивается. И завершается сказка, которая остается.

На балконе над залом теряет сознание Марк.

 

8.

Марк сидит в темноте. Все еще из Нас, маленький и несчастный больше, чем когда бы то ни было, но уже не нуждающийся в Общем Разуме и общем Зрении.

Не манамби, не че-манамби. Не один из неповоротливых поселенцев. Не… Марк вздыхает и стирает тускло мерцающую черточку взмахом ладони. Не человек, пишет он вместо этого.

В темноте сидит одиночка-Мы.

И в ночь, когда остальные сидят у большого очага и вместе скорбят, недоверчиво прислушиваясь и приглядываясь к нашедшимся наконец-то людям, в ночь, когда похоронены павшие и раненые ступили на тернистый путь выздоровления, он одинок вдвойне, пока пишет хитроумные руны, составляя правдивую историю, немеркнущую память.

И его костер горит отдельно.

Марк смотрит в густой пряный мрак ночи, сквозь который то здесь, то там мерцают светящиеся пятнышки чьих-то глаз. Делает один за другим несколько жестов. Несколько слов неслышимой речи.

Наклоняет голову и слушает.

Цикады, море цикад – единственный звук, долгое время доносящийся до него.

Затем звучит странный голос.

- Стррашшшшно рррисковал… - струится причудливая речь под невысоким потолком кабинета, находящегося на самой вершине башни. – Ссссам понимаешшшь!.. Исссторррия эта шшшшита белыми нитками…

Марк качает головой.

- Ну, да, - шипит ночь уже чуть ближе, и изумрудные глаза все ярче светятся из дальнего угла.  – Что общшшшего у обученных убийц, вояк, перрррвопрррроходцев – и у невзрррослеющшших волшшшшшебничьих деток Столичных магов?

Говорящий появляется на свет и нервно подергивает пушистым рыжим хвостом. Марк улыбается здоровенному сытому коту, и тот сразу же отступает назад. Прячется. Не доверяет.

Манамби.

Решившийся помочь и спасти страдающего парнишку из страшных Владык Подземелья. Но не умеющий в одночасье начать доверять подобному исчадию прежней Столицы.

Марк же не колеблется, хотя и сам-то куда как опасается иных манических искаженных.

Впрочем, последние дни научили его многому. Очень многому.

- Так и думал, - фырчит кот, - чужжжие. Чужжжие люди! С ума сойти: лепить семью из чужжжих людей!

Мальчишка слабо улыбается и дергает худеньким плечом. Нету других, жестикулирует он. Уж какие есть, добавляет вслед.

Ночь стихает и уютно окружает маленький костер. Мальчик подбрасывает топлива, хотя – он-то помнит! – кот и сам отличный истопщик… если и когда того хочет сам. Сейчас им хорошо рядом, и они молчат вдвоем.

Потом Марк словно пробуждается.

Сплетает пальцы и двигает кистями. Снова. И снова.

- Не знаю, - ворчит кот. – Сссскажжжжешшшшь… есссли и впрррямь ажжж так бессспокоит.

Марк кивает, затем откидывается назад и долго, долго сидит с закрытыми глазами. Решается. Встряхивает отросшими  волосами. Вскидывает кулак.

- Не понял, - бурчит кот.

Марк пишет в воздухе яркие сияющие буквы.

«Манамби».

Кот возмущенно шипит, словно в одинокий костерок плеснули черпак ключевой воды.

Марк бурно жестикулирует.

Кот побулькивает, порыкивает и фыркает.

- Да конечно жжже! – говорит пушистый зверь, отсмеявшись. - Большшшинство иззз ррродичей так жже ррразззумны, как вот вы. А ужжж че-манамби, как ты говоррришшшшь… да.

Кот мгновенно мрачнеет.

- Ррразумны. Не всссе – люди. Но всссе – разумны!

Марк опускает глаза.

- Шшшшто? – насмешливо шипит кот. – И сссс нами будешшшшь мирить? Мы тожжже окажжжемся потерррянной ррродней? Зззачем это все?

Мальчик долго молчит. Потом делает пару жестов, машет рукой и пишет в воздухе:

«А кто способен прожить без сказки? Уж не ты ли, разумный говорящий кот, упрямо таскающий сапоги?»

Кот возмущенно мяучет и выходит на свет. На задних лапках у него – мокасины.

- Ты-то у нассс, глядь-ко, младшшший сын! Вссем на ззззависть.

Марк ухмыляется с искристым озорством в глазах. И пишет дальше.

«Удел младших сыновей – достигать немыслимого и совершать невозможное».

Кот щерится, клычки блестят в отсветах костра.

«Ну, с помощью котов в сапогах, это верно».

Кот удовлетворенно усаживается и подергивает усами.

«Так неужели же мы… - Марк стирает строчку. - Неужели можно допустить, чтобы кто-то… - мальчик ежится и стискивает зубы, - кто-то еще так и умер – без сказки?»

Внизу потихоньку нарастает гул общей беседы. Где-то там сейчас, наверное, и Тереза, и тот самый быстрый поселенец... и малышка Женева…

Мальчик и кот потихоньку прокрадываются к окошку под куполом зала.

И долго смотрят на ожившую, осуществившуюся сказку.

И это тепло.







RPG-Zone
На главную · Конкурсные рассказы · Принять участие · Обсудить на форуме · Правила участия

Пишите нам: contest@rpg-zone.ru
Последнее обновление - 3 мая 2013 года. http://fancon.ru
Яндекс.Метрика