Двенадцать часов на каминной полке


Тема: Игра против часовой стрелки

 

Тик-так, тик-так…

 

Город из теней, люди из костей, время из золота. А старый сундук – из черного дуба с ветвями-как-руки.

 

Люди играли в игры друг с другом: от этого получались дети и случались войны, возводились и разрушались стены, рождались прекрасные вещи, – и так же прекрасно сгорали. Однажды люди решили поиграть со временем, – и от этого получился Город Часов. Сначала выросла часовая башня; она отбросила тень, а тень отбросила улицы, мостовые и парки. В город пришли горожане; они смотрели друг на друга, а не вокруг, и не считали утраченных часов и минут, потраченных впустую. У них было много времени: так много, что из него можно было чеканить монеты. А ещё были Часовщики: они знали, что делать с временем, и знали, что можно сделать из времени. Это были славные деньки и славные игры. Но всё имеет конец, вот в чём дело. Годы шли; люди стали жадны до неважного, а Часовщиков не осталось.

 

Почти не осталось.

 

***

Город Часов встречал свою последнюю осень. Город знал это; он хотел запомнить каждую её частичку, а ещё он хотел, чтобы и его запомнили. Город надеялся, что осень станцует для него, станцует напоследок.

Небеса как никогда были, щедры на дождь, а деревья – на золото листьев.

 

А Часовщику нужно было иное золото; он никогда не покидал своей лавки, притаившейся в прожорливой тени самой длинной в городе арки.

 

***

 

Тик-так, тик-так…

 

***

 

На каминной полке стояли двенадцать часов. Стояли, как им хочется, – а шли так, как прикажет им Часовщик. Они боялись стать недостойными своего времени; а ещё – сбиться со счёту. Часы умели ходить: от края до края полки; и имели привычку перещёлкиваться стрелками, когда в лавку захаживали посетители.

 

***

 

– Вы – последний из Часовщиков?..

Девушка была прекрасна, – невыразимо, невообразимо.

– У меня почти не осталось времени, – сказала она, и это было правдой.

Тень арки просочилась в лавку и разочарованно заворчала. Сердце гостьи пылало, словно пожарище, разгоревшееся на поле битвы; здесь поживиться было нечем.

Часовщик знал о людских сердцах многое. Они не скрывали в себе никакой тайны: их можно было пощупать руками, а остановить любое из них было не сложнее, чем часы.

– Понадобится много золота, – после длительной паузы пробормотал Часовщик.

– Я готова на всё.

«Какие горячие, должно быть, её монеты, – завистливо подумал хозяин лавки. – Но мало, слишком мало!.. Нет, пусть лучше она добудет мне других: не таких замечательных, но вполне годящихся для того, чтобы накормить сундук».

Он достал с дальней полки шкатулку из красного дерева.

– Возьми её и иди на рынок. Столько людей… Старых и молодых, крикливых и немых. Собери их время. Ты поймёшь, когда минуты становятся тяжёлым золотом; ты придёшь ко мне и я дам тебе то, чего у тебя нет, – нараспев произнёс Часовщик.

Двенадцать часов первыми поняли, что задумал их хозяин. Они испуганно поблёскивали циферблатами, поглядывая на гостью, но не видели её имени, сомнений и стремлений, – лишь свои силуэты, отражённые в её широко распахнутых глазах.

– Эта шкатулка… будто кровоточит, – девушка задумчиво провела пальцем по крышке.

– Немудрено. Края монет остры, словно лезвие ножа.

Девушка взглянула на часы; но не увидела времени, а только своё отражение в часовых стеклах. Ей вдруг захотелось убежать и никогда не возвращаться в это страшное место. Но у неё не было никакого «никогда», а только одно лишь жалкое завтра.

Шкатулка распахнулась; из неё дохнуло сыростью и холодом, словно из глубокой могилы.

– Разве… разве тем людям не нужно их время? – запнувшись, спросила красавица.

– Не нужнее, чем тебе.

И девушка-без-времени ушла, унося с собой свою красоту и шкатулку с алыми разводами на крышке.

Часовщик обернулся к часам и приказал:

– Начинайте отсчёт.

 

***

 

– Эй, старик! Говорят, ты приторговываешь звонким временем? У меня есть для тебя дельце!

Торговец. Пустой, как городские улицы после пьяного праздника. И такой же грязный.

От него сильно пахло вином.

Часовщик принюхался: было ли лишнее время у этого глупца? Да, было, – и немало.

– Моя славная женушка за последние годы что-то сильно подурнела… Сможешь сделать её красоткой, как раньше? А?!

Гость размахивал руками и то и дело шумно сморкался.

Двенадцать часов брезгливо подобрали стрелки: они ненавидели громкие звуки, – особенно, когда полдень давно миновал.

Сундук безмолвствовал.

«Значит решать мне», – понял Часовщик.

– Что ж, – вздохнул хозяин лавки. – Можем попробовать. Я могу сделать твою женщину молодой, – но лишь тело, не душу. И лишь на время.

– Мне этого хватит, – махнул рукой торговец. – На улицах говорят: грядёт конец света. Сколько вообще его осталось, этого времени?

Его сердце раздулось, словно прожорливая птица, проглотившая слишком большой кусок. А души и видно не было: она заплыла жиром.

Тень арки и носа не совала в лавку, – брезговала.

– Почему тебе нужна именно твоя жена? – поинтересовался Часовщик. – Разве ты не можешь купить себе других, молодых и прекрасных?

– Им нужен только мой кошелёк, – выругался гость. – А она… Да какое твоё дело, старик?

– Я дам тебе монеты, – сказал Часовщик. – Но они будут горьки, как утрата. Твоя жена  больше никогда не будет улыбаться.

– Что с того?! Главное, что б ей нужен был только я один! Лишь я!! Понял, старик?

Довольный торговец ушёл. Его монеты, – ленивые, праздные, с грохотом обрушились на прилавок.

Старый сундук даже не пошевелился, презрительно скрипнув крышкой. И даже шкатулка из красного дерева с дальней полки не вышла из своей глубокой тени.

Ну, разумеется!..

Золото было фальшивым.

«Теряю я хватку! Значит, верно было то старое пророчество: день, когда Часовщик не сможет отличить настоящие монеты от поддельных, будет для него началом конца!»

Двенадцать часов перешептывались между собой; и, право, было хорошо, что они не умели смеяться, – такого бы хозяин им не простил.

– А вы чему радуетесь, бездельники?! – вскричал Часовщик. – Если я исчезну, вы станете тем, чем были, – грудой бесполезного хлама!

 

***

 

Тик-так, тик-так…

 

– Я хозяйка дома с пятью этажами, – представилась женщина в изысканной шляпке, вышагивая важно, словно королева королев. – Вы должны мне помочь: моя служанка больна! Пусть она поправится скорее!

Её сердце поблескивало, как кусочки фольги, как отражение фонаря в разбитых стёклах.

– Что же, ей совсем плохо? – Часовщик зевнул. Монеты этой дамы его не слишком интересовали. Много, много таких монет он повидал за свою жизнь.

– Через пару месяцев она встанет на ноги. Но я не могу столько ждать! Кто присмотрит за моим домом?

Женщина кокетливо улыбнулась и добавила:

– По правде говоря, я не плачу ей ни копейки: лишь позволяю жить в своем замечательном доме. Понимаете, насколько это выгодно?

Часовщик понимал. Он знал цену монетам лучше многих. И спросил, как же так получилось, что бедная служанка захворала.

– В тот самый день я отправила её за покупками! – всплеснула руками кокетка. – Эта дурочка могла бы почувствовать неладное!

Хозяин лавки понимающе покачал головой.

– Какой-то безумный колдун устроил на ярмарке бойню. Из его тела выпорхнули две змеи: змея бури стёрла с лица земли базарную площадь, а огненная пожгла то, что ураган не успел разрушить. Погибли все люди, все кто там был.

– Именно так! Какой кошмар! – притворно ужаснулась хозяйка дома с пятью этажами. – Словно какой-то монстр пожрал у них всё время, всё разом!

Если бы кокетка посмотрела на часы, она бы увидела, как изменилось лицо Часовщика, отраженное в мутных стёклах; но часы её не интересовали.

– Много я не попрошу, – один лишь только год, – озвучил хозяин лавки свою цену.

– Год жизни?.. – девушка наморщила прелестный носик.

– Если хочешь, можешь отдать год своего ребенка. Ты же стала не так давно матерью, верно? Он ещё совсем маленький; детские монеты самые звонкие.

Хозяйка дома с пятью этажами задумалась. Она вспомнила своего сына: крикливого, вечно пачкающего пелёнки; с ним чаще возились няньки, чем родная мать.

– Хорошо, – согласилась кокетка. – Когда он станет дряхлым стариком, ему, верно, будет все равно.

«А я тогда уже давно умру, и меня не будет мучить совесть», – подумала она.

– Ну что ж, – усмехнулся Часовщик, потирая руки. – Сыграем на этот год. Служанка твоя поправится сегодня же, и руки у нее станут сильные, как у дюжины плотников. Ступай!

Арка отправила вслед свою тень: видно было, что она не останется сегодня голодной.

Двенадцать часов без особой охоты начали отчитывать время жизни. Они тянули, как могли, и если бы Часовщик не пригрозил скормить их ненасытному сундуку, не ровен час, начали бы запаздывать.

Наконец, воздух зазвенел.

– Хорошо! Как же хорошо!.. – вскричал Часовщик.

Он и сам не понял, почему монет так много: они сыпались и сыпались, словно сияющий дождь.

Ах, вот оно что!..

Маленький мальчик в колыбельке. Он смеётся, когда цветные лучи солнца с витража церкви приходят поиграть в его тёмную комнату. Он плачет, мечтая о теплых руках матери, которые лишь однажды касались его.

Только год. Много ли это?..

А ведь всего один год ему и оставался.

 

***

 

Двенадцать часов тайком мечтали, что в окно лавки однажды заглянет Осень. Они бы многое могли ей рассказать: немало времени они перевидели за свою жизнь. Ворча и ругаясь, Часовщик плотно задергивал шторы. Последнее время он избегал смотреть на стёкла своих часов, боясь увидеть что-то бесконечно важное, бесконечно страшное и совсем не нужное Часовщику

Если бы какой-то случайный посетитель пригляделся к часам, то заметил бы множество странных вещей. Не на всех циферблатах красовались цифры; некоторые лишены были даже делений.

Одни часы, высокие, как дозорная башня, шли торжественно и точно, шли, словно офицеры на параде; они отсчитывали время взлётов и падений.

Стрелки маленьких круглых часов постоянно крутились, как лопасти мельницы в бурю: они считали минуты, растраченные зазря. На циферблате часов цвета пепла кто-то выгравировал лишь две картинки: ребёнка и старика. Первая располагалась вверху, а вторая внизу, скрытая под толстым слоем серой пыли на стекле. У этих часов была лишь одна, похожая на сломанный меч стрелка. Когда она поднималась вверх, часы цвета пепла менялись: их словно разрывало изнутри какой-то неведомой силой: звенела пружина, скрипел механизм. Наружу вырывались тонкие, но упорные в своей жажде свободы полоски света. Тут-то и приходила на помощь тень арки: она сразу же обволакивала старые часы своей густой тенью.

Песочные часы, которые за всю свою жизнь не уронили ни одной лишней песчинки, всегда поглядывали на тень с осуждением: тень была ленива и полна праздного любопытства, а у двенадцати часов всегда было много работы.

Лишь толстый будильник, стоящий на самом краю полки, бездельничал, подворовывая минуты.

 

***

 

Помогите мне, – мальчик всхлипнул, смешно шмыгнув носом. – Пожалуйста!

Он подбежал к прилавку так стремительно, что едва не столкнул толстый будильник с каминной полки.

– Я видел, как Осень танцует на площади. Краешком глаза. Я не успел! Я всегда не успеваю самое важное! А времени у меня воо-от сколько!

И мальчик широко раскинул руки и надул щеки.

– Я хочу попасть на площадь вовремя! Вернуться в тот самый миг!

Часовщик задумался. У этого ребёнка и вправду было много лишнего времени. Отсыпь хоть целую кучу, он даже и не заметит.

Переполненный сундук завозился: он был сыт монетами младенца, сыт по самую крышку, – и всё же, был не прочь перекусить ещё. Выругавшись, Часовщик ударил его своей тростью.

Мальчик маялся и мялся; его золото уже готово было выплеснуться на прилавок.

Двенадцать часов по-стариковски скрипели: юный посетитель им не нравился.

– Сбереги-ка пока своё время, – нехотя сказал хозяин лавки. – Осень ещё будет танцевать этой осенью.

– Правда?! – встрепенулся юный гость.

Он едва не сбросил на пол толстый будильник, который всегда запаздывал на пятнадцать минут.

– Поверь, ты успеешь поглазеть вдоволь. Только не засматривайся, а то город подумает, что ты имеешь на неё какие-то виды и отбросит твою тень куда-нибудь подальше.

Мальчишка убежал, счастливый и беспечный.

«Хорошие монеты, – подумал Часовщик не без сожаления. – Но, всё же, не стоит перекармливать сундук».

 

***

 

Затравленно озираясь, в лавку зашел убийца. Часовщик и часы сразу же поняли, кто он такой, и убийца тоже понял, что они поняли.

– Я хочу забрать время одного человека, – вкрадчиво сказал гость, опасливо поглядывая на хозяина лавки.

Но Часовщик не удивился. К нему приходили и с такими просьбами.

Довольная тень арки легла убийце на плечи, словно чёрная шаль. Двенадцать часов даже не успели рассмотреть его душу и сердце.

– Этот человек мой враг, – продолжил гость. – Я готов заплатить любую цену, чтобы убить его.

– Тебе не придётся платить. Твоё золото чёрное: оно интересно лишь тени моей арки, – отмахнулся Часовщик. – Но я знаю, как помочь твоей беде. Видишь шкатулку с кровавыми разводами на крышке? Я прячу её на самую дальнюю полку, но всякий раз она снова показывается мне на глаза.

И верно: красная шкатулка выдвинулась уже на самый край и нависла над Часовщиком, словно неотвратимое бедствие.

– Я отдам её тебе, – пообещал хозяин лавки. – Быть может, именно тебя она и ждала. С её помощью ты сможешь забрать время всех твоих врагов, – или друзей.

Убийца встрепенулся. Глаза его загорелись недобрым светом:

– Ты щедр, как никогда, Часовщик. А я слышал, что вы готовы убить даже за жалкую монетку!

– Я отдам её тебе, – повторил Часовщик. – Если ты сможешь её удержать.

Не медля, убийца схватил шкатулку из красного дерева. Она манила его, она его звала; он не мог терять ни единого мгновения.

Шкатулка действительно всегда ждала этого человека, – лишь его. Она распахнулась так стремительно, что едва не потеряла свою крышку. Шкатулка забрала монеты, – черные, как прогоревшие поленья, и с шумом захлопнулась. Верно, теперь уж надолго.

То, что осталось от убийцы, уволокла прожорливая тень. Лишь сундук разочарованно заскрипел: в этот раз ему совсем ничего не досталось.

 

***

 

В лавку вошел, точнее, – влетел, мужчина с остановившимся взглядом.

Тень арки кинулась было отщипнуть кусочек его души: но отшатнулась с ужасом. Внутри  человека остались лишь окровавленные лохмотья. В них было завернуто его трепещущее сердце.

– Я едва вас нашел, – гость судорожно сглотнул. – Моя невеста… она ведь обратилась к вам? Она все-таки рискнула?

Часовщик медленно кивнул.

– Я дал ей довольно времени. И получил довольно монет. Хорошая, честная сделка.

– Она умерла! Убила себя… – мужчина сжал кулаки, словно намериваясь разбить ими стекло на прилавке. – Где же здесь честность?!

Часовщик всё смотрел на его лицо: оно было изрезанно болью, испещрено страданиями, словно уродливыми язвами.

– Я многое слышал о вас. Вот значит, какие вы… Лжецы, обманщики!..

Хозяин лавки пожал плечами:

– Что же. Значит, выигранное время не пошло ей впрок. И такое бывает.

– Я хочу её вернуть. Мне всё равно, какая цена. Я готов сыграть.

– Нет, – Часовщик нахмурился. – Так не пойдёт. Я не играю против часовой стрелки.

– Зато я играю.

Все часы в лавке остановились. Без привычного щелчка и скрежета, безмолвно и одновременно. Часовщик кожей ощутил их ужас. Они и представить себе не могли, что однажды их повернут вспять.

– Одного желания мало, – Часовщик посмотрел гостю прямо в глаза. – Нужна особенная монета. У тебя такой нет.

– Посмотрите получше, – мужчина выпрямился, горько усмехнувшись.

Часовщик посмотрел и увидел; глубоко и далеко, на самом дне, она сияла, как заповедный клад. Та самая, о какой он мечтал и какой боялся. Бесценная…

Хозяин лавки вспомнил девушку с горящим сердцем.

«Она лишь отражала этот свет», – догадался он.

– Моя возлюбленная страдала рядом со мной, – сказал гость, словно прочитав мысли своего собеседника. – А мне не хватало решимости уйти. Она бросалась в крайности, сжигая саму себя, – чтобы только быть на меня похожей. День за днём я жег её время. Если бы я понял, что творю…

Голос незнакомца дрогнул. Часовщик невольно отшатнулся: теперь ему действительно стало страшно:

«Она сожжет меня, она ослепит весь мир. Монета конца, монета начала…»

– Сказано, что день, когда часы обратятся вспять, станет последним для Города Часов. И для Часовщика.

Мужчина слушал и не слышал: его волновало другое:

– А моя невеста? Она будет жить долго и счастливо?!

– Нет, – Часовщик хмуро покачал головой. – Просто я дам ей ещё немного времени.

– А что будет… со мной? Я умру, да?

В его голосе почти не было страха.

– Умру я, – вздохнул Часовщик. – Я заберу с собой часы и ненасытный сундук. Видишь, как он трясётся от ужаса? Ты же… забудешь всё, что знал. Тебя не станет, но ты останешься. Впрочем, сам увидишь.

– Но…

– Твоя женщина будет жива, даже если не станет города. Чего ещё?

И Часовщик сказал, сколько она проживёт.

– Пятьдесят лет?! – человек ужаснулся. – Что вообще можно успеть за пятьдесят лет?!

– В Городе Часов – немного, – Часовщик согласно кивнул. – Но Города Часов не станет.

– Что же. Забирай мою монету!.. Я счастлив расстаться с ней, я всю жизнь боялся её обронить, ведь она всегда жгла мне руки. И вот теперь – свободен!..

«Несчастный глупец!» – сокрушенно подумал Часовщик.

Но человек с пустыми глазами не выглядел несчастным. А может, он просто не осознавал, что теряет.

Если бы он стал полководцем, то завоевал бы весь мир. Если бы он стал поэтом, то смог бы заставить сердца гореть, не сгорая. Если бы он стал царём, то Город Часов стал бы Городом Людей.

Вот на что была способна эта монета.

«Отдать такое сокровище ради какой-то женщины!» – сокрушался Часовщик. Уж если б ему досталась такая монета, он распорядился бы ей иначе. Но он не имел в себе монет, – никаких, лишь считал чужие.

Двенадцать часов сокрушенно уронили свои стрелки. Они знали то, что не было ведомо их хозяину, и, быть может, рассказали бы всё без утайки; но часы не умели говорить, –

лишь ходить, вперед и назад, по полке над камином.

Монета упала – и развалился сундук, и рассыпалась коробка из красного дерева. И треснули циферблаты двенадцати часов.

«Прощай, моё золото!..» – шептал Часовщик монетам, которые никогда не принадлежали ему. Он бы заплакал, если бы мог; но глаза его были мертвы, как жуки в янтаре. Лишь изредка сыпался из них золотой песок.

Оно высыпалось на прилавок, на пол и на полки, и прожорливая тень арки, захлебнулась этим светом. Горожане высыпали на улицы и площади, повинуясь непреодолимому зову. Потерянное, отданное, проданное, – время вернулось к ним; на один короткий миг люди осознали, что потеряли. Смеясь и плача, они ловили монеты, которым не было цены; рассовывали по карманам, прятали за шиворот; и целовали жарко, и хватали жадно. И не было горожанина, который ушёл бы с пустыми руками и с пустотой на дне глаз.

А те монеты, которым не к кому было возвращаться, умостили собой улицы.

Осень, беспечная и прекрасная, плясала на всех площадях. Ох, как же она плясала!..

В тот миг двенадцать часов поняли, что умеют плакать; а еще умеют делать множество других вещей. Но для всего этого было уже слишком, слишком поздно…

А потом стрелка часов на башне дернулась, словно в агонии, и шагнула назад. Один лишь раз, – но хватило и одного раза.

Город Часов исчез, вместе со своими тенями и со всеми жителями, чьи минуты, часы и дни становились кружками из желтого металла.

 

***

Тик-так, тик-так…

 

Часовщик открыл глаза. Ему нужно было время.