Набор преисподних

1

 

Я хочу тебя убить,

Чтоб омыть тебя,

Искалечить, разорвать,

Чтоб познать тебя,

Скрыть за тысячью огней,

Чтоб пленить тебя,

Кровью напоить своей,

Чтоб спасти тебя.

 

 

В час истаявшей надежды, когда Кровавая Осень рисовала алые кольца, высекаемые из тел серпами, когда под пение стрел и звон мечей стонала разрываемая плоть, в устье реки Мениэль вошёл корабль. Он покачивался на шелестящих волнах, что ворочались в красках догорающего вечера.

«Здесь. Ступили на берег. Идут по твою душу», – брюзжало нечто.

Прежде красно-белые стяги Аватенского королевства, теперь разодранные и грязные стелились в медовом небе, словно отрепья. Неприветливый лес в убранстве чёрных ольх, изредка сменявшихся вязами, буреломами и свежими гарями, уставился пустыми глазницами, нашептывал что-то косноязычное, зловещее, своё. Он растопырил пальцы-ветки, прогоняя незваных гостей прочь, но бравое войско под предводительством генерала Кейтиана уверенно продвигалось вглубь леса.

«Вставай, хватай, беги! Они идут, они почти здесь, они казнят тебя», – трясло за плечи нечто.

Ургл лежал на плаще, пропитанном грязью и кровью. Сквозь прогалы меж ветвей показались силуэты. Враги? Нет, это были не люди. Воровка-ночь подбирала остатки рассыпанного солнцем золота, и статные воины размахивали светочами в попытке разглядеть хоть что-нибудь. Они искали выживших.

– Здесь, – просипел ургл, силясь приподняться, но сломанные руки лишь уродливо выворачивались.

Он повернул голову: эльфийские глаза, в которых погасла жизнь, взирали на него, а лицо украшала умиротворённая улыбка. Принц казался хрупкой фарфоровой куклой, небрежно упущенной на пол. Тело изуродовали лезвиями серпов, а после содрали с ещё живого эльфа доспехи и одежду. На глазах Глоу умирал друг – единственный, кто не побоялся вступиться за него перед лицом короля и целого народа.

«Твоего принца больше нет, нет и никогда не будет!»

Яркие светлячки – огни факелов – метались за рогатыми ветками в надежде выхватить из мрака выживших. Ургл собрал остатки сил и хлестнул по луже длинным чешуйчатым хвостом, будто плетью.

– Здесь! – выкрикнул он и едва не взвыл от боли.

Огоньки замерли и снова засуетились, постепенно увеличиваясь.

В меркнувшее сознание пробивалась лишь одна мысль: Тэлорин мертв. Он больше не взмахнёт приветственно рукой, не засмеётся, не скажет, что мир устал от ненависти и боли. Ургл проклинал его убийц во веки веков и до последнего колена.

Хрустнули ветки, раздвигаемые руками воинов, но тяжёлая тьма уже цепко схватила сознание. Глоу падал в пропасть своих кошмаров.

 

 

2

– Да разное говорят.

– А что говорят?

– Сама знаешь, что: сплетни глупые пережёвывают. Всё неймется.

– Ну талдычат, а сделать-то всё равно ничего не могут. Только нам под силу Хозяина вразумить, не то что этой мошкаре безмозглой. Сидят тут аки в силках, – обвела рукой старуха, – ни покоя от них, ни проку. Только и могут, что труд наш чернить.

– Тише ты! – шикнула на нее молодая женщина. – Не буди лихо, пока оно тихо, – сказала и наклонилась к самому уху собеседницы: – Предадут смерти уже на рассвете.

– Кого?

– Эх ты, старая! Уши-то развесила, чай не глухая и не глупая, а такого не знаешь. Хозяина нашего.

– Как так?

– Поговаривают, – зашипела женщина, выдыхая чёрный дым, – что Хозяин принца сгубил, своими руками, своим же оружием.

– Что ты? Что ты? – сверкнула жёлтыми глазами бабка и разинула от удивления свой зубастый рот.

Тяжёлое марево стелилось над мхами и травами, касаясь брюхом сырой земли. Повеяло тёрпким запахом бархатцев, что летом раскрываются перед каждым домом. Вдохнёшь аромат – и во рту становится горько, а на душе – спокойно и легко.

Враз всё потемнело и затихло. Трава пожухла, и только лёгкий шелест капель разбавлял воцарившееся безмолвие. Женщины спокойно всматривались вдаль, словно это не их заставила кутаться в шерстяные платки неожиданно нагрянувшая осень. Им обеим было не привыкать к резкой смене времени года, ведь такое явление означало лишь одно: Хозяину снились сны. Испытывающие, недоверчивые взгляды уставились на них, но те просто не обращали внимания.

Завыл ветер, подхватывая и унося ржавые листья, и за пеленой усилившегося дождя показалась фигура.

– Бабьё вы дурное, – бросил юноша. – Прикусили бы свои языки, пока вас не вышвырнули отсюда.

– А ты сам-то почто здесь расхаживаешь, межеумок? – возмутилась молодая Совесть. – Наставлять решил? Не поздно ли спохватился?

– Да вот, не смог мимо пройти. Одна злословит, притворяясь безропотной жительницей, которая сама же слухи и разносит, а вторая подхватывает и уже думает, как бы на свой лад пересказать. Всё грызёте его, и грызёте… Как бы друг дружку не загрызли!

Уставилась на него старуха Боль своими пустыми, как у покойницы, глазами, протянула руку, пошевелила узловатыми пальцами в воздухе, точно на инструменте струнном заиграла, да и бросила проклятье:

– Чтоб ты ходило-бродило, да выхода отсюда не нашло, чувство мимолетное!

Вопреки её ожиданиям, чернявый юнец лишь разразился искристым смехом, широко распахнув глаза. Земля под ногами задрожала, вода в лужах пошла рябью, облизывая мятую траву и расплёскиваясь во все стороны.

Боль съёжилась.

– А, это ты, чудаковатый? По наши головы пришёл?

Парень затих. Все знали его, но всякий раз забывали, словно кто-то стирал его образ из памяти, и вспоминали вновь. Он не был чувством, как и не был простым жителем, подобно тем, что прятались в домах и только зыркали на двух женщин, вольно распоряжавшихся душой Хозяина.

– А то! – повеселело Безумие и обратилось в дождь.

 

Глоу вскрикнул.

– Что, очнулся?

Сквозь пелену полузабытья вырисовывалось испещренное шрамами лицо генерала. Он сидел на табурете, подперев руками голову, и бросал в сторону ургла хмурые взгляды.

– Догадываешься, за что ты здесь?

Чешуйчатый хвост дёрнулся, но встретил сопротивление. Глоу огляделся, попытался высвободиться, а в ответ неволя лишь тоскливо звякнула прикрученными к стене оковами. Руки, похожие на сломанные ветки, беспомощно лежали на земле, но для ургла не составляло труда восстановить изувеченную или даже утраченную конечность. Зная это, генерал Кейтиан позаботился, чтобы в железные кольца были закованы не только ноги и хвост, но и искалеченные руки ящера.

Ярко-жёлтые глаза забегали в поисках знакомых предметов, однако не могли найти ничего из прежней роскоши дворцовых комнат. Приятная сырость щекотала ребра, а полумрак разбавлялся лишь светом чадящего факела и редкими лучиками дневного солнца, которые рвались из невидимого за стеной входа. На каменных стенах, блестящих от влаги, танцевали блики огня.

Взгляд Глоу остановился на пожилом генерале. Хоть эльф и выглядел невозмутимым, в его ножнах покоился длинный двуручный меч, в любой момент готовый выпорхнуть и снести голову неприятелю. Страх. Ничто не выдавало страх так же хорошо, как увесистое оружие.

– Сссс, – засмеялся ургл. – Генерал думает на меня? Он думает, что это я убил Тэлорина?

Эльф нахмурил брови:

– Здесь нечего думать. Тело принца иссечено серпом.

– Там были и другие урглы, – сверкнул мелкими зубами ящер.

– Твоим серпом.

Кейтиан достал из мешка оружие с острым лезвием, чуть загнутым, как полумесяц. На рукоятке отчетливо виднелся вдавленный символ, принадлежавший Глоу – три стрелы, знак хитрости. У каждого ургла был свой символ, но не было имени: своё имя Глоу получил лишь здесь, в Аватенском королевстве.

Он уставился на серп и почувствовал, как страх холодной водой растекается внизу живота.

– Я не мог…

– Поди глянь, – с раздражением в голосе бросил генерал. – Его тело ещё в телеге. Завтра будет предано погребальному костру. Позвать стражу? Они проведут тебя к нему.

– Я не мог!

Однако на смену злости пришли обрывочные воспоминания. Он помнил начало битвы: помнил, как воздух взорвался боевым кличем соплеменников; как просвистели первые стрелы, вонзаясь в деревья и разбрызгивая крошки коры; как люди, сунувшиеся на урглов, отлетали, словно тряпичные куклы, и больше не поднимались. Дождевые тучи уходили, освобождая пленённое солнце, и казалось, что осень отдала все свои краски и запахи этому лесу, чтоб налюбовались, чтоб надышались глупые смертные, прежде чем распрощаться с жизнью.

Глоу не мог вспомнить одного – как его принц оказался там, в самом сердце побоища.

Пробившись сквозь заросли непролазной черемухи, они вышли на светлую опушку. Лужи после недавнего дождя ещё не высохли, и приветливо поблёскивали, окаймлённые травами. Если бы у Тэлорина остались силы, они бы помчались так быстро, как только могли.

Вдруг что-то изменилось. Лесную тишину прорезал крик. Сорванный с плеч эльфа плащ. Боль. Сколько боли может вынести сердце смертного? Кровавая пелена застлала взор, а все, что осталось от Тэлорина – его улыбка.

И тут Глоу осознал то, чего никак не мог постичь там, на поле брани.

«Твоего принца больше нет, нет и никогда не будет!»

Он бы заплакал, если б умел. Внутренние кошмары выбирались наружу, расползаясь по стенам, заволакивая взор, обвивая шею. Стало трудно дышать, будто кто-то сдавил все тело.

Кейтиан заметил, как прежде изумрудная чешуя ящера начала темнеть, становясь коричневой, почти чёрной. Закалённый в сражениях генерал всё же решил подняться с табурета и отойти на пару шагов назад. Мало того что урглы превосходили эльфов по силе и росту, так ещё и слыли настоящими безумцами, которым ничего не стоило разорвать любого, кто стоял у них на пути.

– Генерал… должен понимать… – прохрипел Глоу, а когти неожиданно исцелившихся рук зацарапали холодную стену. – Мой друг… Я чувствую, но не могу. До… До-бей ме-ня…

Тело ящера выгнулось, будто охваченное судорогой. Повеяло мощью, рвущей, неистовой, готовой высвободиться из оков и уничтожить генерала в один миг.

– Успокой своих химер! – рявкнул эльф, преодолевая оцепенение. – Принца не вернуть. Это невосполнимая утрата для всех нас.

Но сознание Глоу уже окутывала дымка.

Ургл смотрел на себя, стоявшего на краю деревянной телеги и вглядывавшегося в мутное озеро. Он не хотел оборачиваться, видеть укор в глазах своего принца, его непривычно бледную кожу, изрезанную серпом и обезображенную полосами запёкшейся крови. Он не хотел видеть Тэлорина таким. Только не таким.

Глоу шагнул в озеро, и оно тут же потянуло его вниз, оставляя позади цепочку вскипающих пузырей. Толща воды упиралась в спину, выдавливая из ургла жизнь. Ящер бился, как рыба, пойманная в сети, – всем телом пытался сбросить невидимые путы. Растопырил перепончатые пальцы, загреб, что есть сил, старался позвать на помощь, но тёмное озеро глушило все крики. Оно затягивало ургла глубже – туда, где царствовал холод, вонзался в тело маленькими иголочками, вынуждал сдаться.

«Встреться со своим принцем. Да-да, встреться с принцем, расскажи ему правду. Ведь это не ты, Глоу? Не ты убил своего принца?» – загалдели голоса.

Он вспомнил лицо друга. Теперь это всё, что стояло перед глазами.

Глоу сделал глубокий вдох, и в лёгкие хлынула вода.

 

 

3

– Если бы я знал, что совершаю ошибку, то всё равно повторял бы её снова и снова до тех пор, пока живёт сострадание. – Эльф распустил волосы, и они золотистыми струями растеклись по небесному холсту. – Я не оставлю тебя, даже если мне велят отсечь свою руку в знак доверия к тебе. Мир начинается в нас. – Грустная улыбка подёрнула уголки губ, и принц посмотрел на друга в поисках понимания. – Умученные народы, истощённые от войн земли… Несчастные люди, которых выставляют за стены возведённых ими же городов; несчастные урглы, бессильные перед своей природой и вынужденные бороться за право жить на тех клочках земли, что ещё не подмяло под себя Аватенское королевство; несчастные эльфы, неспособные заглянуть дальше своего тщеславия.

Когда я увидел тебя – сполна испил и боли твоей, и одиночества. Мы, эльфы, умеем перенимать страдания других, хоть немного облегчая их ношу, но народ Аватена позабыл о своей целительной сущности, о призвании помогать другим. Как жаль. Как хрупок всё-таки наш мир. – Тэлорин мягко коснулся холодного чешуйчатого плеча и, улыбнувшись, добавил: – Они ждут тебя, Глоу? Ждут твои кошмары? Я чувствую их, но здесь я бессилен. Ты сам волен изменять ход событий в своих преисподних. Это и есть твой дар: используй его разумно, и сможешь обрести покой. А теперь прощай, Глоу. Я отпускаю тебя.

– Нет! – крикнул ургл и впился когтями в запястье юноши. – Пусть Тэлорин подождёт, пусть побудет со мной ещё немного. Не хочу туда, не хочу снова. Мне страшно.

В тёмно-синих глазах принца не было ни боли, ни страха, несмотря на струйки крови, что резво стекали с запястья. Глядя на ургла с пониманием и сочувствием, эльф невольно подчёркивал своё умение считывать каждую эмоцию.

– Чего ты боишься больше: моей смерти или своей совести?

Глоу и сам не знал ответа. Страхи потянулись вереницей размытых образов, и ящер старался выловить тот самый, наиболее чёрный, наиболее непроглядный ужас, который заставлял всё его нутро сжиматься в кулак.

– Зря Тэлорин принял меня, – сдался он. На языке сладкой конфетой заворочалась ложь, и горькой пилюлей – правда. – Я вошёл в доверие к принцу, дабы предать его. Таков приказ моего вождя. – Пилюля зашипела, стала горячей и больно обожгла язык. – Меня изрезали собратья и бросили на краю дороги, ведущей из Аватена в Гатлантийский лес – именно туда, где каждый месяц проходит мой принц со своей свитой, чтобы осмотреть окрестности и лично увериться в безопасности. Как и ожидали собратья, мой принц не позволил своим воинам добить раненого ургла.

«Нет-нет-нет, он добр, он поймёт, он примет и залечит раны соплеменника, – сказал вождь. – Раскалённый воздух шепчет мне о грядущей битве, величайшей в истории этого мира. Урглы, люди и эльфы схлестнутся, и кровь польётся рекой. Собрат должен убить принца, убить на поле брани и вернуться в племя. Со смертью единственного наследника старый король Майар сдастся, и Аватенское королевство падёт».

Я согласился, тогда ещё не зная, что доброта принца столь необъятна, что способна согреть моё холодное сердце. Тэлорин спас меня от воинов, поручился перед королём и народом, дал кров и пищу. Каждый месяц я сопровождал своего принца, осматривая окрестности, и каждый раз я незаметно выбрасывал на край дороги, ведущей из Аватена в Гатлантийский лес, небольшой камушек с вычерченными на нем символами – нашим языком. Так я выдавал планы королевства.

Но вместо ненависти в сапфировых глазах искрилась признательность.

– Я благодарен тебе за правду, – улыбнулся принц. – Но как бы ты ни пытался скрыть переполняющие тебя эмоции, они очень сильны, и я видел их, видел свет твоей души. Ты не предатель, Глоу. Предатель бы не плакал.

Прежде тонкие, как у кошки, зрачки расширились.

– Мы, урглы, не умеем плакать…

– Нет, – покачал головой Тэлорин и коснулся его груди, места, где билось сердце ящера. – Вы умеете.

 

Свист металла пронёсся над головой, кромсая тишину, но тут же разбился об эльфийский клинок, и песня двух лезвий вмиг рассеялась пёстрым эхом. Глоу пригнулся, а его рука проворно выхватила серп из-за двух спинных ремней. Загнутое лезвие тут же взлетело вверх, разъединяя клинок и меч, и ургл оказался лицом к лицу с человеком. Ему хотелось зарычать, вцепиться в горло наглецу, заставившему принца достать клинок, чтобы защититься. Глоу знал, как Тэлорин относился к оружию и кровопролитию, чтобы решиться на такое, и от этой мысли в нём вскипела злоба. Увидев горящие глаза ургла, человек на мгновение замер. Но лишь на мгновение. Он замахнулся мечом и с криком бросился на ящера, но Глоу отразил удар. Лезвие меча скользнуло по металлическому полумесяцу, а как только оказалось на середине, ургл повернул серп плашмя и с силой дёрнул в сторону. Меч вылетел из рук, а сам человек потерял равновесие. Ящер воспользовался замешательством противника, занёс серп и одним секущим движением вонзил лезвие в горло бедняги.

Золотистые лучи струились сквозь кружевные кроны и обращались в блики, устилающие лес. Лёгкий ветерок шелестел листьями и разносил приятный запах мокрой земли, вот только острый нюх урглов обмануть не так-то просто. Время от времени, когда принц начинал отставать, Глоу останавливался и раздирал влажную кору, после чего они резко меняли направление. Ургл знал, что запах теплокровного эльфа хорошо различим для ящеров, а потому пытался сбить их со следа, используя деревья. Когда Тэлорин уже не мог бежать, Глоу остановился.

– Мы должны выбраться отсюда. Ещё немного.

– Я… не… не могу, – запыхавшись, проговорил юноша.

Ящер быстро огляделся. Судя по запаху тысячелетника и не успевшего отцвести зверобоя, неподалёку раскинулась опушка. Он схватил принца за руку и повёл за собой. Теперь они не бежали: Глоу был уверен, что полевые травы и цветы смогут заглушить запах теплокровного.

Миновав пышные кусты черемухи, они остановились. От тепла и симфонии переплетающихся ароматов у принца закружилась голова.

– Позволь мне передохнуть, – прошептал эльф.

Глоу не мог отказать своему принцу. Он снял с плеч Тэлорина бурый плащ, разложил на траве и помог другу осторожно лечь на него. Сам же лёг подле. Их покой охраняли обступившие деревья-великаны, которые басовито гудели даже при полном безветрии. Ургл ещё некоторое время вглядывался в недобро сереющий лес, – туда, откуда они пришли, – выискивая кошмары, желая заглянуть в их лица. Но ничего не происходило. А затем он увидел, как в воздухе закружился лист, рыжий, с красными прожилками. Быть может, первый сброшенный лист этой осени – Кровавой Осени.

День уступал своё место вечеру, и приятное тепло, лишь некоторое время назад растекавшееся по телу ящера, теперь было не таким ощутимым. Изумрудная кожа успела заметно посветлеть, приобрести мшистый оттенок.

Эльф открыл глаза.

– Что ты собираешься делать?

Глоу непонимающе уставился на юношу, но быстро смекнул:

– Это плод моего безумия?

Тэлорин привстал, облокотился на один локоть и пристально посмотрел на друга.

– А ты как думаешь? – злодейски подмигнул он. Эта мимика принадлежала кому-то другому: она была знакомой и в то же время чужой.

– Голоса умолкли. Я их больше не слышу.

«Уже соскучился по мне?» – спросило нечто, а лицо друга расплылось в хитрой ухмылке.

– Чего хотят голоса?

– Убей принца, – одними губами сказал Тэлорин.

«И ты освободишься».

– Но я здесь, чтобы узнать правду! – вспылил Глоу.

– Глупый, – провело рукой по плечу ургла нечто. – В кошмаре ты ничего не изменишь, да и правду никак не узнаешь. Но я хочу тебе помочь.

– Заставив убить принца?

– Именно. Здесь ничто не повлияет на реальный ход событий, но ты сможешь узнать, какие чувства поселятся в твоём сердце, если убьёшь друга. Пока что там, под надзором Кейтиана и его стражников, готовых в любой момент привести в исполнение приговор, всё, что ты можешь – это страдать, не зная правды. Я же позволю тебе отринуть совесть и сделать то, о чём ты и так жалеешь.

– Почему я должен верить своим кошмарам?

Юноша рассмеялся, поднялся на ноги, набросил плащ и закружился, словно безумец. Подол накидки бил соцветия, заставляя лепестки разлетаться во все стороны. Зашуршали травы, взмыли потревоженные мотыльки и стрекозы. Казалось, само безумие обрело лик и теперь неистовое выплясывало на совести Глоу, втаптывало её, стирало в пыль шероховатой подошвой.

Но вскоре всё утихло, и нечто замерло. Холодные синие глаза вперились в ургла.

– А ты ещё не понял, Хозяин? Мы – всё, что у тебя осталось.

Глоу очнулся. На опушке было тихо, будто в храме, рдеющий купол которого призывал бежать. Принц лежал на земле. Он спал, беззащитный юноша, наследник аватенского престола, оставшийся наедине с предателем. Чрезмерная доверчивость его граничила с глупостью. Взять врага с собой, дабы он защитил принца… Ну что за ребёнок? Разве может ургл защищать того, чей народ нещадно истребляет других урглов? Тем более, если это сын вражеского предводителя. И сейчас он так близко, что можно вдохнуть сладкий аромат теплокровного… Здесь, совсем рядом… Ящер приподнял прядь золотистых волос, наклонился к шее эльфа и сделал глубокий вдох. На нежной как шёлк коже, под которой текла горячая кровь, танцевали тёплые краски вечера. Зрачки мгновенно расширились.

– Глоу? – вяло пробормотал принц, силясь отстраниться.

Но было поздно. Обезумевший от желания разорвать чистую, холёную кожу, отведать молодого мяса и крови, отомстить за павших соплеменников ящер прижал Тэлорина коленом к земле и выхватил серп. Одним взмахом он рассёк запястье и принялся жадно глодать хлынувшую из раны кровь. Эльф вскрикнул, попытался высвободиться, но колено ургла лишь сильнее упёрлось в грудь, не позволяя своей жертве бежать.

– Оста… остановись! – молил принц, но Глоу лишь делал всё новые и новые порезы, утоляя внезапную жажду.

Наконец, когда юноша перестал сопротивляться, ургл взглянул на него: покрытое множеством ран тело, застывший на лице ужас... Он никогда не видел страха в глазах своего принца. Внутри что-то шелохнулось, но лишь на какой-то миг.

– Убей, – протянул к нему иссеченные руки юноша. – Это моя вина. Это только моя вина… что не смог достучаться до света.

Шумно захлопала крыльями птица, пронеслась над головами, закричала пронзительно и тоскливо. Враз усилился ветер, задорно обрывая жёлтые лепестки зверобоя. И всё стихло, всё умолкло, почти умерло – превратилось в пытливого наблюдателя, уставившегося в спину.

Тэлорин закрыл глаза, и лезвие безжалостным хищником вошло глубоко в горло, вырвав прежде короткий крик – всё, что осталось от принца.

Он ожидал испытать упоение, но вместо этого пришла пустота. Под телом юноши лежал плащ, изодранный, в тёмных пятнах крови. Глоу замер. Клещом вцепилась грусть, смешанная с усталостью, развеялись все мысли и сомнения. Притихла даже боль, оставив тлеть одно только желание поскорее убраться отсюда и больше никогда не вспоминать этот ужас.

Но он остался.

В небе заискрились звёзды-алмазы, взвился сизый дымок и вскоре затрещал костёр. Чешуйчатая рука подбрасывала всё новые и новые ветки, и огонь тут же перекидывался на свежую добычу. Языки пламени плясали в немигающих глазах Тэлорина, но ящер, как и прежде, – там, у озера, – боялся в них заглянуть. Сон не шёл. Всё тревожился – а вдруг не кошмар? Что, если голоса солгали?

Неподалёку раздался хруст, но ящер даже не шелохнулся, чтоб посмотреть на непрошеного гостя.

– Идём? – пророкотал ургл из племени.

– Нет, – сухо ответил Глоу.

– Тогда собрат погибнет.

– Сссс, – засмеялся ящер. – Это меньшее, чего я боюсь.

Ургл из племени исчез так же быстро, как и возник.

Время шло, кошмар не отпускал. Вот и костёр уж догорел, дочерна обуглив камни. Тепло сменилось холодом. Глоу перевернулся на бок и стал наблюдать за качающейся на ветру блестящей травой, что нежно касалась его кожи, точно успокаивала. Сердце сжалось в болезненный комок, а когти зацарапали волглую землю.

«Как больно», – пронеслось в голове.

В глубине души он понимал, что поступил правильно, как и должен был, как и хотел того вождь племени. Тогда что не так? Что продолжает грызть изнутри? Чего хочет?

Усталость, которую он всячески гнал от себя, навалилась душным одеялом, вымела все желания и мысли, и вмиг всё поблёкло, стало безразличным.

 

 

4

Он был волен приходить, когда вздумается, исчезать, когда надоест, забавляться и играть, вытуривать или даже убивать тех, кто беспокоил его Хозяина. Но с этими дела обстояли иначе.

– Что ж ты, милок? Поди, сдался? – сверкнула глазёнками старая Боль, обрывая лепестки бархатца.

– Не дождёшься, – ухмыльнулся смуглый юнец и подбросил хвороста в разгоравшийся костёр. Пламя вспыхнуло ярче.

– Ну как же? Бедняжку Совесть выгнал, а я вот осталась.

– Да-а-а, – задумчиво протянуло Безумие. – Я надеялся, что вы, как две подружки – две змеи подколодные, вместе должны держаться. Её прогнал, а ты даже бровью не повела.

Старуха рассмеялась.

– Да какие ж подружки, голубчик? Так, работаем вместе.

– Значит, одна без другой может?

– Конечно, – закивала Боль, уперев руки в бока.

– А если я тебя вышвырну вместо нее?

– Появится другая, – проворчала бабка.

– Кто?

– Я. Только вдесятеро хуже.

Нет, не этого хотело Безумие. Как бы ни старалось, а всё плохо его Хозяину, что с Совестью, что без, и выгони или убей он Боль – ничего не изменится, даже хуже станет.

– Ладно, старая. Вернёшь Совесть?

Зубастый рот Боли растянулся в ухмылке.

– А как же. Помогу, верну. Только ты одно мне скажи: а надумал-то что?

Парень указал на гору поленьев у одного из домов.

– Это всё благодаря принцу, – пояснил он. – Время от времени я поглядывал на эту кучу, что появилась у дома Жертвенности, и с каждым разом она становилась всё больше. – Юноша собрал чёрные волосы, что прилипли к шее, и завязал их в хвост, после чего подкинул ещё немного хвороста: пламя разгорелось сильнее. – Видишь? Но хвороста недостаточно. Мне нужен большой костёр. И в этом вы мне поможете.

Выразительные тёмные глаза пытливо уставились на Боль, но та лишь покрутила пальцем у виска.

– Сдурел? На кой нам этот тяжкий труд? Ишь, командир нашёлся!

– Да как же ты не поймёшь, старая! Не станет Хозяина – не станет и нас.

Бабка замолчала – и не поспоришь. Как бы ни хотела отвертеться, а прав был взбалмошный.

Холодало. Боль вздрогнула и только сильнее закуталась в платок. Редкие снежинки начали опускаться на жухлую траву. Безумие сделало шаг в сторону поленьев, и льдистым хрустом отозвались замёрзшие листья, лишь мгновение назад устилавшие землю мягким шафрановым ковром.

– Плохо ему, – печально отозвалась Жертвенность. Стройной красивой девушкой предстала она перед Болью и Безумием. В длинную чёрную косу она вплела малиновую ленту, и глазами ясными, жемчужно-серыми взирала на всё девица с таким интересом, словно мир новый ей открывался. – Вам помочь?

Мало кто выходил из домов: всё боялись, что Боль с Совестью донимать будут. Но теперь всё изменилось – Хозяин умирал.

– Да, – отозвалось Безумие и быстро поклонилось в знак своего почтения. – Не могла бы ты нам поленьев одолжить?

– Отчего ж нет? – улыбнулась она. – Берите, что нужно. Всё отдам, только бы Хозяина нашего спасти.

Повеселело Безумие, оббежало все дома, постучалось во все двери, позвало остальных, дабы в деле нелёгком помогли. Засуетились, забегали жители, взволнованные нагрянувшей зимой, и вместе взялись огонь Безумия разжигать, чтоб ярким солнцем пламенел тот костёр, холод лютый прогоняя.

 

Глоу очнулся, быстро огляделся: огонь факела давно погас, и стены сырой темницы освещал только слабый свет невидимой луны, в голубоватых лучиках которой мерцали пылинки. Вдали слышался приглушённый разговор двух стражников, но вместо страха быть преданным казни, в душе воцарился покой. Теперь он точно знал, что невиновен в смерти принца, ведь больше не было того гнетущего, почти вязкого опустошения, что грозилось остаться навсегда.

В течение следующих семи дней генерал Кейтиан посещал заключённого, но лишь с целью убедиться, что ургл не помер или не сбежал. В остальном звучали уже успевшие приесться вопросы: «Как Тэлорин был вовлечён в битву?», «Кто убил принца?», «Как серп со знаком хитрости оказался воткнут в спину юноши?». И на все Глоу лишь безучастно пожимал плечами. Он ничего не ел, а только пил воду, большую часть времени неподвижно лежал в углу, то засыпая, то пробуждаясь от голоса Кейтиана. Казалось, ургл потерял всякую связь с реальным миром.

Глоу видел один и тот же кошмар, в котором Тэлорин был уже мёртв, а сам ургл лишь бессильно наблюдал за делёжкой трофеев – доспехов и одежд эльфа. Однако был ещё стальной клинок, инкрустированный золотом, и всякий раз каждый из двух здоровенных ящеров норовил забрать этот клинок себе. Картина всё время повторялась, словно кто-то хотел показать Глоу то, чего он никак не мог заметить.

– Послушай, – как-то заговорил Кейтиан. – Вчера Майар подписал приказ о твоей казни…

– Не дрогнула ли рука короля при этом? – поинтересовался ургл, не посчитавший нужным обернуться к говорившему с ним генералу.

– Нет.

– Это хорошо.

– Почему? – удивился эльф. – Тебя же казнят.

Наконец ящер повернул голову и пристально вгляделся в светлые глаза Кейтиана.

– Король никогда не ценил принца, как своего сына, – пояснил Глоу. – Тэлорин был для него лишь одной из фигур на стратегической карте. Я не спросил генерала, плакал ли король или скорбел. Мне важно только то, что рука Майара не дрогнула, подписывая приказ.

Кейтиан кивнул.

– Я никогда не мог понять, отчего Тэлорин принял тебя, несмотря на негодование отца и народа, несмотря на то, что ты наш враг. Мне всегда казалось, что это простое юношеское безрассудство, но теперь… – Кейтиан позволил себе слегка улыбнуться, а глаза его заблестели, тем самым блеском, чуждым всякому урглу. – Теперь я понимаю, о каком свете твердил наш принц. Ты преданный друг, Глоу. Если бы только…

– Если бы только не моя сущность? – бросил узник и снова отвернулся к стене.

– Да, – предательски задрожал голос эльфа, – если бы.

До казни оставалось меньше двух дней, и пока ургл продолжал лежать, мучая себя кошмарами и сожалением, эльфы сновали за стенами темницы, оживлённые подготовкой к демонстративной расправе над убийцей.

Иногда привычные сновидения сменялись новыми, в которых Глоу видел происходящее глазами Тэлорина, однако ни один из его снов не показывал момент убийства. В конце концов, он понял, что подводили не кошмары, а память. По какой-то причине исчезли любые воспоминания о том, как его принц очутился в самом сердце сражения и как, а главное, кем он был убит.

Вечером, накануне казни, урглу явился ещё один, отличный от всех остальных сон. В нём не было ни вражды, ни войн, ни Кровавой Осени, и Тэлорин, как единственный и законный наследник трона, принял бразды правления после смерти своего отца. Народ Аватена нарёк его Тэлорином Светоносным.

Первым же приказом он вернул людям построенные ими города, некогда отобранные Майаром, который пообещал за них горы золота и возможность жить в богатом Аватенском королевстве бок о бок с эльфами. Разумеется, прежний король даже не думал выполнять своё обещание, и эльфы просто вытурили несчастных людей за стены, оставив ни с чем, и тем самым нажив себе нового врага. Следующим приказом Тэлорин выделил племени урглов парочку эльфийских полей с одним условием: весь выращенный урожай будет делиться поровну, а эльфы-целители смогут находиться рядом и облегчать страдания, вызываемые кошмарами. Благодаря Светоносному строились школы, в которых эльфы могли обучаться не только воинскому ремеслу, но и управлению своими врождёнными способностями – даром видения душ и даром исцеления.

Народ чтил своего короля, союзники же уважали его мудрость.

«Нравится? – прошептало нечто, указывая на советника Тэлорина, которым был сам Глоу. – Ты мог добиться этого, если бы захотел, если бы с самого начала рассказал правду своему принцу. Как многое может изменить простая правда, верно, Хозяин? Почему ты лгал? Зачем точил серп за спиной своего принца, когда мог спасти и его, и себя, и целые народы? Ты же знал, какой силой обладает наследник престола, знал, что даже прочтя твои эмоции, он никогда не узнает ни мыслей, ни намерений, видел чистоту его души. Тогда отчего не сказал? Зачем проглотил правду, Хозяин? Принц смог бы повлиять на Майара. У него была своя, особая власть, дарованная народом. Если бы ты не выдавал планы Аватена, если бы признался принцу, рассказал ему о предчувствии своего вождя, о грядущей битве… Если бы, Хозяин. – Голос умолк, позволяя урглу испить чащу отчаяния до дна. А затем захрипел, зарычал пробуждая сильнейший страх Глоу: – Твоего принца больше нет, нет и никогда не будет!»

Весь следующий день узник провёл в кромешной тьме. Вход в темницу закрыли, а стражников, судя по голосам, прибавилось. До него доносились проклятия со стороны жителей Аватена. Они требовали немедленно впустить их, позволить самим совершить расправу над убийцей их принца, но стражники добросовестно выполняли приказ короля Майара, и ни один эльф не был допущен к урглу.

Со временем жители сдались, притихли, и отовсюду полезли приятные запахи и звуки осеннего вечера: пахло прелой листвой и мокрой корой деревьев; питаемые дождями тоненькие ручейки весело журчали, растекаясь по размытым ложбинкам и кое-где соединяясь в большие ручьи; пахло свежестью, волглой землёй.

Но танец волшебных ароматов и звуков был разрушен, когда скрипнул металлический засов.

– Пора, – прогремел голос Кейтиана.

Ургл встал на ноги, позволил воинам снять прибитые к стене оковы и надеть кандалы. Двор встретил его яркими огнями факелов. Отовсюду слышались рыдания женщин и брань мужчин, летели камни, царапавшие кожу. Толпу рассекало два ряда молчаливых воинов: они следили, чтобы ящера не разорвали раньше времени. Свет огней танцевал на тёмных доспехах, а сами воины только молчаливо взирали на Глоу, который смиренно шёл, который даже не пытался сбежать или оправдаться перед разгневанными эльфами.

«Я убийца, – твердил он себе, проходя между рядами статных воинов. – Я убийца, – повторял он, глядя на деревянные ступеньки, что мелькали под ногами и тут же исчезали, будто миражи. – Я убийца, и даже если не мои руки, то моя ложь всему виной. Я позволил этому произойти. Я убийца, никто другой».

Ночь горела множеством огней, что жадно облизывали смоляные остовы. Готовая принять жизнь смертного, она погасила все свои звёзды и старательно устлала месяц рыхлыми тучами.

– Глоу. – Кейтиан коснулся холодного плеча. – Мне жаль… Мне правда жаль, что всё так…

– Запоздалое сожаление генерала, – без какой-либо интонации проговорил ургл и взглянул на эльфа безучастными глазами. – Пусть генерал не корит себя. Это то, на что я заслуживаю.

Рука эльфа отпустила ургла, и, странно, в этот миг Глоу почувствовал, что вот-вот обретёт долгожданную свободу. Запертая в клетку душа билась, желая поскорее расправить крылья, стать свободной от кошмаров и сожалений. Больше не осталось сил бороться с собой. Не осталось ничего – всё ушло со смертью Тэлорина. В последний раз боль издевательски вгрызлась в нутро, в своём уродстве предстала жалость, а беспомощность заковала тело в цепи.

Ургл кротко положил голову на плаху, и наточенный топор навис над его шеей. Ещё одно мгновение… только одно… и всё закончится.

 

 

5

 

«Даже собака запрокидывает голову, чтобы излить боль в протяжном вое, – подумал Глоу. – Но мы, урглы, не умеем давать выход своим страданиям. Наши сердца, точно сосуды, вбирают их, а наполнившись доверху, не могут выплеснуть. Неужели поэтому мы становимся узниками собственных кошмаров? Оттого что так и не научились выливать свою боль?»

Он открыл глаза и попытался оглядеться, но очень быстро понял свою ошибку: резкая боль хлестнула по шее кнутом. Чьё-то теплое дыхание скользнуло по чешуйчатому телу, и ургл вперил свой тонкий зрачок в неизвестного: рядом лежал Тэлорин. Наконец-то проклятые видения привели Глоу к другу, позволили застать его живым. Юноша улыбался своей привычной мягкой улыбкой, словно не его тело иссекли острые лезвия, словно не его намеревался убить другой, более крупный ургл, вырвавший серп из сломанной руки Глоу.

– Нет!

Отгоняя огрызающуюся боль, ящер с силой ударил хвостом по ногам противника, и тот покачнулся, выронив оружие. Глоу окончательно пришёл в себя, оттолкнулся спиной и поднялся на ноги, мысленно направляя жизненные силы в руки. Крупный ургл гортанно зарычал, выхватил свой серп и рубанул от уха. Глоу же резко наклонился, уходя от удара и бросаясь к своему оружию. Он упал на землю, отпружинил ногами и проехался по мокрой траве, на ходу размыкая зубы. Серп со знаком хитрости на рукоятке больно врезался тыльной стороной в уголки пасти. Как только зубы заскрежетали по железному лезвию, Глоу резко перевернулся и с силой выпрямил ноги вперёд-вверх, что позволило вовремя нанести удар в атаковавшего противника. Он пришёлся точно в солнечное сплетение, и ящер захрипел, силясь сделать вдох.

Одна рука восстановилась. За то время, пока бывший соплеменник заново учился дышать, Глоу оттолкнулся от земли и схватил прежде зажатый в челюстях серп. Он быстро набросился на врага, не позволяя тому опомниться, крутанул серп и ударил коротко, наотмашь, угодив остриём лезвия в висок ургла. Противник мгновенно обмяк и повалился на землю. В воздухе ещё сильнее запахло кровью.

Неожиданно спину полоснула боль, а по коже заструилась жидкость.

– Собрат предал нас! – рявкнул второй ящер.

Серп Глоу разрезал воздух, а сам он развернулся всем корпусом так, что оказался лицом к лицу с новым противником. Глоу совершил ложный выпад, заставляя ургла перейти в защиту, сделал полуоборот с уходом в сторону, приблизился к раненому принцу, но обернуться к врагу уже не успел. Ящер атаковал низко. Скорость была такой, что Глоу не смог ничего предпринять. Лезвие-полумесяц вкруговую проехалось по щиколоткам, разрезая сухожилия и, Глоу повалился на Тэлорина. Он успел выпрямить руки, а потому замер в двух локтях от своего принца.

– Зачем? – еле слышно произнёс эльф.

Полосы боли проходили по чешуе снова и снова, и вскоре рдяная жидкость заструилась по бокам, пропитывая плащ и одежды принца.

– Я не… не мог, – с трудом заговорил Глоу, глядя как кровь из его пасти окрашивает лицо и золотистые волосы Тэлорина. – Не мог… убить… принца…

Руки ослабли, и привычный мрак окутал ургла.

 

В Аватен пришла весна, наполнив королевство жизнью и расцветив красками. Молодая трава изумрудной прохладой ласкала руки и ступни, а ветер колыхал её в изменчивом танце, каждый раз демонстрируя свой мятежный характер. Стрекотали ранние кузнечики, то там, то сям выскакивавшие из своих укрытий и снова принимавшиеся играть в прятки. Пахло жизнью.

– О чём ты спросишь меня?

Ургл почувствовал, как тепло сменилось жаром. Он откинул капюшон голубовато-серого плаща с янтарным подбоем, извлёк из-под полы оружие.

– Почему я не помню?

Ящер положил свой серп и тяжело опустился рядом с чернявым юношей, облачённым в светлые льняные одежды.

– Потому что эти воспоминания зависят лишь от тебя самого, но в любом случае не могут повлиять на исход.

– Почему?

– Всё было предрешено тобой. – Парень покосился на чернеющий позади лес, разглядывая голые деревья и беспокойно кружившихся над ними птиц. – Ты волен выбирать не только свою судьбу, но и судьбы других.

– В моём племени всё иначе.

– Знаю, – продолжал юноша. – И я пытался донести до тебя свободу, поделиться хоть частичкой своей свободы, но вместо этого… ты забрал её всю, последовал зову племени. Я не виню тебя, ведь это то, что живёт в крови, следует по пятам, не отпуская ни на мгновение, и будь то безумие, страх или тщеславие – это не просто чьи-то проявления, а сама сущность. Так или иначе, Тэлорин всё равно оказался бы вовлечён в сражение, и ты как никто другой должен знать, почему: не в его правилах прятаться за спинами, когда другие складывают головы за короля и наследника. Пусть даже придётся переступить через свою природу – ненависть к войне, но если понадобится отдать жизнь за тех, кто в него верит, он сделает это. А наследник престола, оказавшийся в сердце битвы… Его убьют, что бы ты ни предпринял.

Черты лица ожесточились, и теперь парень смотрел на ургла с вызовом, ожидая достойного ответа.

– Я боялся, что принц отвергнет меня, если узнает правду.

Юноша смягчился:

– Исправь это.

– Как?

– Прекрати убегать от реальности, ища укрытия в сновидениях, переступи через себя. – Он сорвал белую анемону, вдохнул её аромат и бросил по ветру. – Переступи так, как это сделал Тэлорин, и подтолкни его к верному решению. Конечно, если хочешь всё изменить. Ты видел, чем может обернуться твоя ложь и твоя правда, осталось только взвесить, что для тебя важнее – сущность ургла или дружба с тем, кто не побоялся вверить свою жизнь в твои руки.

Парень деловито прикусил травинку и поднялся.

– Но что мне делать? – удивлённо спросил Глоу.

– Просто открой глаза, Хозяин.

– Мне страшно. Всякий раз, как я просыпался, его не было рядом или же он умирал на моих глазах. Что если новый кошмар, в котором я очнусь, окажется таким же невыносимым?

Безумие улыбнулось мягко, почти так же, как его принц.

– Больше никаких кошмаров, Хозяин, – бросил темноглазый и отошёл на два шага назад. – Теперь всё по-настоящему, и лишь тебе выбирать, куда мне идти. – Его руки раскинулись в разные стороны, указывая на выгоревший лес и цветочную поляну, преисполненную ярких красок. – Открой глаза.

 

Сквозь полузабытьё послышались крики.

– Эта тварь ещё жива!

Удар.

– Эй, поди сюда, глянь. Не его оружие, случайно? Что здесь нарисовано? Стрелы?

– У них же не имена, а что-то вроде символов. Наверное, это его. Даже не знаю, как они друг к другу обращаются, чудища безымянные. Жестами показывают, что ли…

Удар.

– Как он проскочил мимо дозорной башни?

– Он же один. Дозорные могли не заметить, особенно если заполз ночью.

– Да ну. Думаешь, он смог бы так долго продержаться? Глянь, всё тело изувечено. Кажется, на нём живого места не осталось.

– Поверь, я видел их в деле. Урглы очень выносливы.

Удар.

– Мой принц, остановитесь! Он только кажется беспомощным. Эти твари опасны!

– Я сам решу, что мне делать, генерал. Немедленно расступитесь, это приказ!

Чья-то тёплая рука коснулась лба, и образы кошмаров померкли, начали отступать. Он сделал вдох, и воздух мощным потоком проник в грудную клетку, заходил по рёбрам, возвращая к жизни. Его взору открылось рассветное небо, а первые солнечные лучи уже вовсю перемигивались сквозь прорехи в зелёной листве. Свет ореолом окаймлял голову того, чьё тепло возвращало к жизни.

– Я исцелю его, – тихо, но твёрдо произнёс юноша.

– Мой принц, вы не можете! Вы хотите пригреть врага! – донёсся знакомый голос генерала, тут же разбившийся о непреклонность.

– Не враг он мне. В душе этого ургла теплится свет, и я высвобожу его.

Сапфировые глаза взирали на ящера с сочувствием и лаской. Рука успокаивающе поглаживала лоб, отгоняя затянувшийся кошмар. Но ургл попытался перевернуться, отстраниться от прикосновений эльфа.

– Нет… – просипел он.

– Мой принц, отойдите он него! Разве вы не видите, что он враждебно настроен?

Но Тэлорин лишь наклонился к раненому урглу.

– Почему ты отвергаешь мою помощь?

Ящер дёрнул хвостом, сверкнул мелкими зубами, попробовал зарычать, но издал лишь протяжный хрип. Несколько десятков воинов за спиной Тэлорина звякнули извлекаемыми из ножен клинками.

– Стойте! Спрячьте своё оружие!

– Нет… – повторил ургл. – Мой принц… Пусть убьют…

– Но я могу спасти тебя.

Ящер заглянул в лицо юноши и натужно проговорил:

– Предатель… Вождь племени послал… – Каждое слово давалось ему с большим трудом. – Сказал… грядёт великая битва… и я должен убить… моего принца.

Кейтиан бросился вперёд, сжимая в руках короткий клинок.

– Отойдите, я добью эту тварь!

Но Тэлорин лишь повернулся к урглу спиной и раскинул руки.

– Тогда тебе придётся убить меня! – выпалил он. – Генерал, я знаю, что делаю. Этот ургл сказал правду. Разве вы не видите, как чиста его душа? – Он с укором поглядел на закованных в тёмные доспехи воинов. – Что с вами, эльфы? Когда вы успели растерять свой дар?

Кейтиан не посмел поднять клинок на принца, а потому смиренно вернул его обратно в ножны. Под испытывающим взглядом Тэлорина то же проделали и остальные.

– Мой принц… – произнёс ургл.

– Всё хорошо. – Тэлорин обернулся к нему и снова коснулся лба, забирая страдания ящера. – Не беспокойся ни о чём, мой друг. Мы направимся во дворец, где я займусь твоими ранами.

– А имя? – странно виновато буркнул Кейтиан, разглядывающий новоиспечённого союзника.

– И то верно, – согласился юноша. – У тебя ведь нет имени. – Тэлорин закрыл глаза и заглянул в самые потаённые уголки души ургла. На лице принца засияла улыбка. – Глоу. Тебе нравится имя Глоу?..


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 8. Оценка: 4,25 из 5)
Загрузка...