Реставрация

 

1.

Ветер рвал плащ с императора.

Слегка сощурившись, исхудавший и болезненно бледный Люс Архемон из Даррантесов стоял на вершине безымянного покатого холма и всматривался в противоположный берег Порубежной.

Над ковыльным полем чадно полыхал закат. Румяные тучи с горелыми свинцовыми боками мчались сквозь зарево; ноздри безжалостно бередил дух жженой плоти.

Сегодня устроили погребение пятерым мальчишкам из Рукавиц. Костры сложили подле капища, на скалистом бугре по соседству с излучиной, и дым, рваный, лоскутный, шел все больше вверх… но Люс Архемон не мог отделаться от устойчивого аромата сжигаемых героев.

Он стиснул зубы, заиграв желваками на щеках, по-военному четко повернулся. Медленно, оберегая все еще не сросшуюся до конца руку в лубках, зашагал вниз, в распадок, укрывший маленькое, каким-то чудом почти полностью уцелевшее в недавнем сражении село.

Вигго и Руиз мигом приблизились, внимательно следя за окрестностями и держа наготове боевые посохи. Хорошие ребята. Два славных парня из манипулы Кожи Дракона. Весь личный состав, выживший после атаки Ордена Золотых Очей, случившейся сразу после того самого полудня.

Император шагал по высокой, клочковато отрастающей траве, а перед глазами колыхался серопенный вал реки, слепо рушащей волны на тылы имперских порядков. Страшно, страшно завершался тот день.

Говорят, именно Вигго с Руизом и вытащили изломанного владыку из пасти последней ловушки Белого Совета. Воистину, великим чародеем был Джемеральд, и даже смерть его обернулась жутью и пагубой для врагов…

А я вот пережил тебя, старый пройдоха, слабо улыбнулся Люс, сумел, погляди ж ты!

Запрокинув голову, Темный Властелин посмотрел в испятнанный розовеющими облачками недостижимый фиалковый свод. Вдохнул стылый бриз, донесшийся от заводей.

Впервые за долгие годы, полные войн, советов и решений, напитанные золотом и шелком, сандалом и индриковой костью, Люс не слышал заботливых и звучных голосов наперсников и министров. Впервые мир осмелился хранить молчание – и с пониманием встречал молчание императора.

Архемон слушал тишину. День за днем он оставался в случайно встретившейся деревушке, питаясь нехитрой снедью и довольствуясь обществом деревенского кузнеца-знахаря, а также священнослужителя и войта.

После схватки с Джемеральдом, после надрыва души в отчаянном ударе огнем и камнем – не ощущал в себе сил стремиться и бороться.

Где-то за спиной жила и дышала его Держава, за десятки весен сравнившаяся с живым ребенком. Где-то интриговали Пять Столиц, где-то две дюжины королевств и полсотни герцогств отчаянно соперничали за благосклонность Пурпурного Престола, где-то – но здесь крестьяне ни свет ни заря подымались к пушистым, будто плюшевым, коровенкам, выгоняли на луг, отправлялись к наделам с мотыгами и заступами… и горечь правителя, потерявшего более половины верных людей, утратившего цвет рыцарства, оставшегося без лучших сенешалей и гетманов, понемногу уходила, как спадает, утекая меж переплетенных трав, половодье.

И в тишине начинал звучать тонкий чистый голосок малиновки, скакавшей по крыше постоялого двора каждое утро. Но только что – впервые за долгие недели, – Люс сумел расслышать, о чем поет юркая пичуга.

Она пела о жизни, оставшейся с ним.

Жизнь, черт возьми, оставалась прекрасной; - и в глубине души ворохнулась, оглушенная было, совесть, чтобы торжественно зазвенеть беспокойным напоминанием о Джемайн Торе и народе, оставшемся без повелителя. Архемон долгим взглядом проводил пламя, убегающее вверх по дымным дорожкам, но все так же прикованное к месту. Эту картину следовало забрать с собой на самом донышке разума. Чтобы никогда не забывать.

- Хватит отлынивать, - твердо произнес он вслух – совершенно прежним, напоминающим густой колокольный звон, голосом. – Пора за дело.

 

2.

Бессонная ночь торопливо ускользала в густые лозняки на дальнем лугу. Туман редел, рвался в серые мокрые лоскутья, тающие на пелеринах.

До сторожевой фигуры усталого императора сопровождали верхами телохранители с палашами наголо. Посохи, удобно притороченные к седлам, сумрачно мерцали искрами силы. В окрестностях пошаливали, третьего дня из-за отдаленного бора сияло веселое золотистое зарево большого пожара.

Увидев крытый помост, с которого свесился тощий парнишка в не слишком удачно подогнанной байдане, Люс вскинул целую руку, и Вигго с Руизом поотстали. Подъехав к потемневшим замшелым колодам вышки, последний Даррантес остановил Турена и спрыгнул на дорогу. Мелкая пыль мягко обняла кавалергардские сапоги, скрипнуло седло, брякнули серебряные шпоры. Люс внимательно посмотрел на дозорных, наставивших пики наперерез плечистому мужчине, державшему за повод рослого ставного каурого жеребца. Турен тоже заметил чужого коня, всхрапнул, топнул копытом, затряс блестящей гривой.

- Он? – отрывисто спросил Архемон у усатого ополченца постарше.

- Он самый, Ваше Величество, - заверил тот. – Издали заприметили.

Люс слабо усмехнулся, спокойно глядя на нежданного гостя: слегка мерцающие в тумане узоры, набитые на коже предплечий и краешком выглядывавшие из раструбов перчаток, явно свидетельствовали об открытости визита.

- Боюсь, мой добрый Паоло, - сказал Люс, - что наш почтенный посетитель позволил вам увидеть себя – и не более того. Он из Тенелисов, причем уже далеко не щенок. Не так ли?

- Я служил в гвардии Вашего Величества, - с достоинством ответил чужак, чуть сильней потянув за повод. – Рубился в деле на Сером Поле. И получил отставку всего лишь одиннадцать дней назад.

Люс изучал высокие вздернутые брови, белесые и слегка тронутые пеплом седины, тяжелые рубленые щеки и глубокие складки у носа, обветренные тонкие губы… Лицо утверждало, что человек не врал; поэтому император заглянул в болотистого цвета глаза, по-эльфьи крупные и чистые.

- Похвально, - коротко бросил Люс и, сдержав дернувшийся уголок губ, продолжил: - Однако зачем ты здесь, гвардеец из Клана Теневого Лиса?

- Я отчаялся найти Вас, сир, - выдохнул тот, наклоняя непокрытую голову. – Ополченцы бдительны, подозрительны и хорошо владеют… древковым оружием. Хвала Небу, стрелки из них не такие славные.

Люс улыбался уже шире. После битвы ему было вдесятеро труднее вспоминать, однако он не сомневался, что отыщет имя в располосованной и ноющей памяти.

- Это верно, - ответил император, качнув тяжелой породистой головой. - Такова была моя воля. Дальше на равнинах скитаются несколько гномьих рот Белого Альянса, отказавшихся капитулировать. Гномам не так уж просто сориентироваться на равнине; особенно если верховые орки-арбалетчики преследуют по пятам, перерезав дороги  к Гряде Розмокорта… Приграничье нескоро еще сделается мирным. – «Если вообще – сделается», добавил Люс мысленно, оставаясь честным с собою. – Ну, так что могло подвигнуть на дорогу в огненный край отставного воина?

- Я приношу челобитную, - неожиданно смиренно промолвил гость, опускаясь на левое колено и склоняя голову так, что косица перевесилась на оттопыренное ухо, - и прошу Ваше Величество снизойти до народов, вверившихся руке его.

Люс, не мигая, наблюдал за происходящим. На какой-то миг он почти поддался искушению оттолкнуть и отвергнуть странного бойца. Но слабость не свойственна монархам, не так ли?

- Я слушаю прошение, - напомнил он, следуя церемониалу.

Теневой Лис вскинул лицо, искаженное странной болью. Хрипнув простуженным горлом, негромко откашлялся.

- Ваша Держава горит, Ваше Величество.

 

Вода обожгла кожу осенней стынью.

Отфыркавшись, Архемон с силой отер с кожи разбежавшиеся капли и отряхнул ладони. Ощущение прилипшей к вискам и лбу теплой и стягивающей паутины не проходило.

- Не вижу я, отчего бы кому-то паниковать, - пробормотал он, скорее, себе, чем покорно склонившейся девушке, державшей наготове вышитое на южный манер полотенце. – Тем более – мне, - рассудительно сказал он в мягкую душистую ткань.

- Здесь, - эхом отозвался Тенелис Рутгер, протягивая свежую, слегка пахнувшую мятой, рубаху, - далеко не в одних только гномах дело, Ваше Величество.

Люс пристально посмотрел на упрямый длинный нос, удивительно тонкий на мощном лице Лиса. Ноздри слегка подрагивали: человек почти ярился изнутри, удерживая лаву гнева под ледяным панцирем воспитания.

- Хлеба горят – разве не об этом был разговор у рукавичанского войта? – продолжил Лис чуть тише. – И в Солонцах возле горящего поля осталась засада, пострелявшая много народу.

- Повелитель знает обо всем, - коротко и кротко поправил чужака Вигго.

- Это хорсениты, Рутгер, - невесело покачал головой Архемон. – Наши ребята из вырубленных почти начисто полков. Обезумевшие в чаду волшебной бури. Потерявшие все, во что верили. Трижды и дюжину раз погибшие страшной смертью внутри себя, как погибли наяву их братья по мечу… Такие же дети, как и павшие селяне.

Люс замолчал, одолевая колючие толчки из-за грудины. Все они – убивавшие и убиенные, - были чадами императора. И как любые другие, дети эти не рождались озверевшими убийцами, лютующими и режущими всех подряд. Что бы ни думал о том великий Тенгаир Люс из династии Даррантес, да обойдется с ним Небо милосердно!

- Как бы там ни было, они все умрут, - заключил император жестко, - умрут, ибо на то моя воля. Воля Темного Властелина.

На этот раз низко поклонились все присутствующие. Кровь, говорившая с ними устами Люса Архемона, владела Пурпурным Престолом три тысячи лет; власти, звучавшей в простых словах, невозможно было противостоять. И легаты обеих Черных Твердынь поблизости также поспешили окружить логово мародеров  в лесу Чупаш по первому же приказу Даррантеса.

- О них не стоит беспокоиться слишком сильно, - сказал Люс. – Ни о них… ни о том, что зеркала молчат. Молчат уже третий день.

А может быть, и дольше, сказал кто-то печальный и мудрый внутри императора. Может быть, Белые все же перехитрили? Может быть, великолепие Джемайн Тора более не украшает нагорье Бихеиз? Может быть, отогревая застывшую от раскаяния и горя душу, он терял тех, кого мог бы еще сохранить – день за днем и неделя за неделей?

Тенелис отвернулся и уставился в окно; Вигго и Руиз обеспокоенно воззрились на своего повелителя.

- Что ж, - сказал, наконец, Архемон, - пришла пора возвращаться домой.

Так он считал тем утром.

 

3.

- Ну что? – спросил картавый вожак разбойников, нетерпеливо поигрывая чеканом, паскудно посверкивавшим под колкими лучами полудня. Солнце бессильно вилось над шумливым пологом крон, в отдалении звонко долбил в сосну черноголовый дятел. – Добром ли сдаетесь? Или крови подпустить придется? Мне-то, честно скажу, с кровью-то оно веселее чудится. Душу, скажу я благородным сударям, греет…

- Зачем ты пошел в разбой? – спросил Люс, разочарованно оглядывая добрых две дюжины немытых орясин во рванье, окруживших четверку верховых на глухой лесной дороге. – Чего ты не нашел в жизни?

- Все нашел, - ощерился сквернозубо главарь, - все, что полагается, и нашел. Даже вона вас – и то не упустил, верно?

Разбойники отчаянно загоготали вразнобой.

- Наверное, ты прав, - кивнул Люс величаво. – Наверное, и в самом деле будет вам лучше…

- Заткнулся бы, рыцарёк! – вякнул кто-то из толпы, и из хохота мигом выдуло растерянность и отзвуки мучительных укусов совести. Лес отозвался эхом и вороньим граем.

- Вы могли растить и преумножать! – громыхнул Вигго, не сдержавшись. – Что же вы за сволочи?..

- Много не курлычь, птица щипанная, - перебил главарь, неожиданно делаясь серьезным, точно инок на отпевании. - Не надо проповедей читать. Читали уж нам. О том, что, мол, роты спокойствия надобно собирать, чтобы землю Белых под руку императора привести. О том, что все силы заради державы!

Нестройный гул голосов поддержал сказанное, а Люс насторожился, все еще не желая верить в услышанное.

- А продуктовый-то оброк, а?! – крикнул главарь, бешено выкатывая глаза. - Когда это не платили? Всегда платили! Войско содержали, понимали, старались. Но – война уж минула, опять же – победили, оружной силой одолели! – а оброк-то втрое возьми и заплати?! С чего?! Как?!

Турен всхрапнул и запрядал ушами, когда разошедшийся вожак заплевал себе нечесаную бородищу в азарте перебранки.

- Магов извели! – гулко бухнул здоровый, туповатый на вид детина, обросший редкой щетиной и косматыми белобрысыми лохмами.

- Маги-то вам на что, деревенщина? – вклинился Тенелис, дожидавшийся только сигнала, чтобы начать бойню. Широкая ухмылка цвела на лице Рутгера, не числившего почтительность среди своих достоинств.

- Умный! – желчно отмахнулся главарь. – Магов сколько было по деревням да по городишкам, - всех забрали в войско. Всех поволокли на войну, кроме самых разве что плевых. А много ль возвернулось-то? Много ли, скажи, даже из тех, кто и прихромал-то, - много ли из таких силу сберегли, да столько, чтобы урожаю подмогнуть, да от градов с бурями сберечь? Думал о том, рыцарёныш?! Али все про баб, да про железяки смекаешь? Так до далекой звезды твои бабы с панцирями, ежели жрать нечего окажется… уж поверь.

Разбойники кивали, и качались согласно разлапистые ветви сосен.

- Чего говорить-то? Скидывайте все, да лошадок отдавайте! – спохватился главарь. – Живо, живо!

Люс прислушался. Уже некоторое время сквозь посвисты, скрипы и хрусты леса до него доносились отзвуки лихой боевой песни. Песни, насквозь ему знакомой.

- Ну, так, - сказал он несколько равнодушно, - можете бросить оружие и попробовать убежать. Можете попробовать напасть – и умрете. Но через пару акафистов здесь будут солдаты, поэтому вам бы решить поживее.

- Врешь, - сказал мальчишечьим голосом изрядно подзаросший разбойник.

- Не врет, - зло сплюнул главарь, топая ногой. - А, все едино! Бей, убивай!

Руиз и Вигго стремительно достали посохи и  протянули свободные ладони к Архемону. А тот уже закрыл глаза и потянулся через бледно-зеленый простор к падшим душам. Шевельнув нервными пальцами, коснулся нужных звеньев Цепочек, осторожно погладил – и быстро дернул.

Первыми в воздухе оказались главарь и здоровяк, оба, схваченные Цепями Сил за шеи, пучили глаза и смешно хватались за пропахший хвоей воздух скрюченными пальцами. Тут же взмыли еще трое, и еще парочка… Оставшиеся развернулись и ломанулись в лес, чертыхаясь и  почем зря кляня несговорчивых рыцарей. Ни один не бросил оружия – и ни один не ушел. Люс собрал жуткие неподвижные фигурки на полянке. И всматривался в отекшие лица удавленников до той поры, пока не показались из-за поворота вороненые доспехи витязей Черного Меча.

Спутники – даже нетерпеливый и достаточно простецкий Тенелис, - хранили молчание, и тишина казалась поистине гробовой. Только звучали редкие капли, стекавшие по опоркам некоторых разбойников и размеренно шлепающие в густые ладони папоротников.

В напряженную эту, недобрую тишину с разбегу впечатывались и стройные ряды отважной гвардии Пурпурного Престола; впечатывались – и начинали медленно и осторожно обнажать оружие, исподволь располагаясь замысловатым трехслойным узором. Случайный чернокнижник не имел бы шансов, воспользуйся всадники насеченными на металле панцирей латентными Печатями; Люс, успевший вернуть значительную часть силы Даррантесов, способен был даже сейчас оставить безлюдным целый лес.

Наконец выехали и встали во главе строя офицеры с серебряной насечкой на металле доспехов и шлемов. Один – сам, видимо, центурион, - вскинул ладонь, привлекая внимание встречных, и сделал знак спешиться.

- Уже, - буркнул Рутгер, подобравшись в седле. Хрустнули стиснутые зубы, и Архемон краем мысли уцепил давнюю историю о склоке, возникшей было между гвардейскими полками Черного Меча и Туманного Полоза. Рутгер, что неудивительно, значился среди зачинщиков смуты, а после нее – и среди первых фехтовальщиков Джемайн Тора.

- Кто такие? – зычно рявкнул центурион, умело притворяясь, будто не видит покойников.

Люс надменно вскинулся, и легонько подал Турена вперед; откинул плотный низко надвинутый капюшон. Изготовился карать и миловать, как подобает роду Даррантес.

 

- Ах, слезы Небес! – выкрикнул центурион, срывая с головы шлем, снабженный нарядным белоснежным плюмажем. Слетев с седла, он пал на правое колено, однако все никак не мог решиться оторвать глаз от императора.

- Ну, славно, - улыбнулся Люс, все еще немного бледный. - Энрико Вагуаста! Названый братец! Полезай в седло, незачем тут церемонии…

Они встретились и крепко пожали руки. Чуть в стороне и значительно выше вращались в хороводе тела казненных разбойников.

- Вон где наш Владыка, - счастливым голосом сказал центурион Вагуаста, сияя лучистыми серыми глазами. – А мы уж все Пять Столиц обшарить успели: все нету да нету. А тем крысам крючкотворским из Престольного – ну какая вера? Есть, мол, Владыка, да здравствует и да продлятся дни…

- Не был я в Столицах, не изволил все вот. Вы-то сами здесь какими судьбами? – спросил Архемон. – Зачем вас к границе? Разве разгром был аж настолько страшен? Или…

Внутри у него отплясывали кадриль десятки возможных ответов, десятки свершившихся бед.

- Да почему? Напроказничали малость… в Столицах-то, - ухмыльнулся Энрико, - вот и турнули нас. Но только не на Границу, что ты! Мы теперь в ротах спокойствия зачислены. На захваченные земли, в края Белых направляемся. А нас заменят эти… - центурион поморщился, - щегольки из унсильтской герцогской гвардии. На готовое притащатся, - фыркнул закаленный в боях Черный Меч. – Юбки бабам на головы завертывать.

- Странно же решает Совет, - протянул Люс, хмурясь. – Ох, странно…

- Чего ж в жизни-то не бывает! – махнул рукой Вагуаста, нимало не кручинясь опалою. – Прах оно все и уныние! Приказы исполнять следует, а не обсуждать.

- Исполнять… - задумчиво сказал император. – Знаешь, может, и так. Слушай тогда: приказываю явиться в Джемайн Тор не позже… не позже, чем через месяц. Только, Энрико, - понизил он голос, - постарайтесь не смешивать небо с землею, мне нужно, чтобы вы попали в Третью Столицу скромно, аки монашки.

Вагуаста упрямо набычился, видимо, стиснув при этом коленями бока жеребца, обиженно всхрапнувшего от неожиданности.

- Знаешь, брат мой Люс… не подумай, будто я не умею ценить добра, ладно?.. но прятаться за твою спину от собственной вины не пытался и даже пробовать не буду. Отслужим! Месяц, два… долго ли там торчать?!

Он оглянулся на своих и кивнул, подзывая нескольких декурионов. Те неуверенно тронулись с места, лошади прижимали уши и всячески норовили обойти заляпанное покойниками место как можно дальше.

- Видишь ли, сударь Вагуаста, - задумчиво протянул Архемон, наблюдая за Черными Мечами. - Сдается мне, что нечисто что-то в Державе. Как бы, - он опустил ладонь на резной деревянный арчак, - не Белые дорвались до Престольного Дворца.

Энрико рассмеялся – но вдруг замолчал и потемневшим взглядом уставился в лицо императора.

- Но как… - начал он, - ты же не был в Столицах?

- Вон, смотри, - бесцветно произнес Архемон, - висят, видишь?

- Разбойные, поди, - уверенно сказал Энрико. – Мы, пока окончательного предписания ожидали, подвывели эдаких шаек изрядно; да вот, видно, не всех. Не уследили, прощения прошу.

- Во-первых, это для комеса работа, - отмахнулся Люс, - но никак не для армии. Не для того Даррантесы ковали свои войска, чтобы с собственными подданными сражаться.

- Во-вторых, - добавил он, заметив, что декурионы – и Тенелис, разумеется, вездесущий Тенелис, - присоединились к ним. – Во-вторых,  они подались в леса не от хорошей жизни. Им подняли налоги, причем подняли излишне резко и неоправданно сильно. А путных магов из деревень отозвали – и это в засуху! Кто-то расшатывает Державу – или же попросту не умеет понять, что творит.

- Одно на одно выходит, - тихо произнес молодой веснушчатый декурион. – Одно и то же в итоге.

- Мы, как сюда ехали, - кашлянул Вагуаста, бросив быстрый сердитый взгляд на юношу, - видали множество обозов. Колоды везут, понимаешь. Из лесов да в степи. Порадовались еще: отстраиваться люди станут, а то ведь, пока шла война, Орлы да грифоны залили сала за шкуру, чего таиться?

Он умолк, качая головой.

- Да только оказалось не то. Частоколы городят вокруг сел. Каждая деревушка городится. Кого ни спроси – говорят, а, от лихих людей. А в корчмах… в корчмах иное балакают. Одних соседи не устраивают, другие уже чуть ли не сборщика податей за стену выставить вознамерились. Ждать ли добра? Вот только я-то надеялся: ну, деревушка, ну, две, три даже… А вот теперь не знаю.

- Разберусь, - решительно сказал Люс. – Разберусь. Но вы мне понадобитесь в Джемайн Торе, Энрико. Волей Даррантеса! – добавил он, пресекая дискуссии.

- Повинуюсь, - наклонил голову Энрико.

- Но сначала, - Люс задрал голову и горько вздохнул, - сначала отберите из этих всех, кто достоин реставрации. Остальных – развесьте вдоль дороги с ножами в зубах. Ради наглядности.

Архемон попрощался с офицерами Черных Мечей, в рядах которых годы и годы назад начинал воинскую службу и постигал премудрости не только рукопашного боя да стрельбы, но еще и командования другими солдатами.

Его, какую уверенность ни демонстрируй народу, беспокоило собственное решение, идущее вразрез с отданным для верноподданных Империи приказом. Бередило что-то в душе, словно сорванный от нечаянного падения лоскут кожи. Оказавшись внутри Державы, он не умел, получается, ужиться с отработанным механизмом. Стало быть, либо император, либо механизм не были вполне хороши?

Люс потряс бы головой; но и этого не мог позволить себе величайший Темный Властелин.

Вскинув руку, император приказал двигаться дальше.

В глубине бора дятел завел свою извечную песню; видимо, многое другое в Державе было все же гораздо менее долговечным.

 

4.

Комес, не отрываясь, глядел в лицо Архемону, состроив сложную мину. Неверие и надежда поминутно перетекали друг в дружку, струясь и мерцая под пляшущими огоньками в лампадах.  Комес взмок – судя по измочаленному потешному мечу, как раз отрабатывал парады с кнехтами, которые до сих пор толклись и чесали языки на заднем дворе. Ежедневные упражнения с оружием вошли в привычку у Джуневитта Хранна еще со времен Сорельской Академии, в которой он учился наравне и одновременно с будущим императором.

Комес молчал, словно заодно с полным кувшином хрустальной воды нечаянно проглотил и язык.

- Это и верно я, Джуне, - спокойно подтвердил Архемон, - и ты знаешь, мне нетрудно использовать волю Даррантеса, чтобы вынудить поверить хоть все сенешальство; но я надеялся, что ты меня вспомнишь и так.

- Я все помню, Люс, - прервал молчание Хранн, осторожно складывая ладони на столешнице. – И я честно оплакивал тебя после страшной потери на Серых Полях…

- Долго буду жить, - усмехнулся Архемон. - Наверняка дольше, чем досужие языки, кинувшиеся меня хоронить.

- Ты ведь скрывался? – поморщившись, спросил Хранн. - Не осуждаю и тем более не упрекаю: стоило пережить Победу Серых Полей, чтобы узнать, сколько злопыхателей ждут оказии вылезти из щелей Джемайн Тора на белый свет!

- Злопыхатели были и пребудут, - Люс осторожно протянул руку и выбрал золотистое яблоко покрупнее, мягко поблескивающее на свету. – Важно, чтобы власти над нами они не получали никакой.

- Власти… - понурил голову комес, постукивая пальцами по крышке стола. – Власть они забрали всю – твоим именем, именем твоего рода! В Джемайн Торе засел герцог из Унсильтии. Поговаривают, честно выбранный владыка.

Люс погасил улыбку.

- Никогда я не подумал бы, что унсильтийский правящий род способен перейти на другую сторону, - он закрыл глаза. – Герцог Энхард был мне как дядя…

- Ну, в нем-то ты сомневаешься зря, - мотнул головою комес Хранн. - Он бы жизнь за тебя отдал, старик был крепок и мудр. Жаль только – умер. Скончался на другой день после Серого Поля. Как велено поминать – не вынес известий о смерти двух старших сыновей.

- Эрио, Станио, - Люс подавил рассвирепевшую совесть, - значит, и они…

Весть о разгроме алых полков принес ему в тот день израненный, едва сумевший удержаться в седле адъютант полковника Эссахи. Люс знал, что гибель алых принесла время, достаточное для того, чтобы прорыв по центру Белых сделался необратимым; но, услышав, что около трех сотен продолжают сражение вместе с высокими орками, надеялся…

«Не знаю, на что», - едва не сказал Архемон. Надежда ушла из-за игрового стола в самом начале битвы.

- Но кто же? – спросил Люс резко.

- Юнцио Альгот, младший из сыновей, новый герцог унсильтийский, воспитанник Шестиустых.

Архемон усмехнулся. Вот оно как. На трон одним рывком вскарабкался ставленник опасного, но мало влиятельного доселе вероучения…

- Но как мог решиться Регентский Совет?! – стукнул он кулаком по столешнице, и один из подсвечников, подпрыгнув, пал ниц. – Это ведь – хуже, чем преступление! Это ошибка!

- Регентов никто не созывал, мой король, - потупился комес, и на его лице среди отблесков пламени зазмеился румянец. – Целые провинции были потрясены слухами о Вашей гибели! Отложились карраны, ствеги, у гулей началась междоусобица покровавей даже самой Войны… Регенты же на третий же день  получили извещение о временной немилости и повеление удалиться в собственные владения. Не возразил никто: земля в огне, и спасать свой дом любой захочет прежде всего. Кроме того, все начальные распоряжения были подписаны тобой… Это уже потом собрали князей-курфюрстов, провели выборы временного правителя; в конце концов, неважно, как именуется правитель – император, мажордом…

- Курфюрстов?! – Архемон встал, - да после битвы осталось хорошо если полдюжины из двадцати четырех! Избрать новых – это невозможно, это церемонии, ритуалы посвящения сил, это – месяцы! Годы!

- В Джемайн Тор вернулось трое курфюрстов, - тихо сказал Хранн, - после голосования из Дворца вышли двое. Вышли и огласили единогласный эдикт собрания князей.

Люс рухнул в кресло. Держава не просто была больна, она была одержима мелкими, хитроумными, но недалекими жрецами и якобы слабогрудым Юнцио, постигавшим науку словесных побед в школе у Зеленых Гор. Все, кого он приблизил и обучил, отстранены.

- Хотя бы какой-то порядок сохраняется, - пожал плечами Джуневитт, - где больше, где меньше…

- Джуне! – вскрикнул Люс, словно от телесной боли, - да посмотри вокруг! Посмотри на людей!

- Странные тут люди, - объявил Рутгер, зубами вытаскивая затычку из рыжего бурдючка. Прозвучало малость невнятно, однако общий смысл понять было крайне просто, потому что люди в Ингезе в самом деле выглядели нетривиально.

Обеспокоенный Люс, проезжая через город до замка, снова и снова внимательно всматривался в серые тревожные лица, скукоженные стремлением объегорить и ободрать, - и не узнавал. Сновали между тесными рядами лотков и коробок мальчишки-зазывалы; коверкали язык купцы, как один в чалмах, даже породистые северяне с длинными соломенными усами, трудолюбиво засеянными хлебной крошкой и мелкими рыбьими косточками; метались вдоль лотков дородные матроны и тоненькие девчата, хмурясь, цокая языками и наперебой бранясь… его народ будто бы умер, оставив по себе только оскорбленные, разочарованные и обиженные посмертия.

- Давно ты бывал на рынке? – спросил Люс. - Ворье на каждом шагу! Купцы плевали на честный торг, мужчины расталкивают девушек и стариков, подати взимаются на испорченных весах! Они забыли Кодекс!

- Они забыли свою жизнь, Люс, - сказал Джуневитт. - Потеряли ее. Как и я утратил бы, но пока что забывался в тренировках да пограничных стычках. Старался помнить – но что-то сломалось, когда ушел ты. Мы соблюдаем кодекс, не насилуя детей и не моря их трудом и голодом; но сейчас минуло уже три луны – и Кодекс надежно встал на помост из шибениц. Ты видел их, много висельников вокруг городских стен. Мародеров и кнехтом мелких зазнавшихся барончиков вешать приходится прямо в одежде, для наглядности. Впрочем, в отместку на Ингез уже точит зубы практически вся округа: те быстро переучились на новый лад.

Люс Архемон молчал, опустив голову на скрещенные запястья.

- Я давно думал о том, как мне придется потерять свою Державу и свой скипетр. Давно – ты же помнишь всю эту молчаливую возню послов - представлял себе… разные исходы. Того, что случился, - не мог даже вообразить. Что ты! Уж скорее на месте Джемайн Тора вырос вулкан.

Люс Архемон прошелся по кабинету и рассеянно впился в яблоко.

- И я не о предательстве Унсильтии, Хранн. Я не о скипетре.

- Это блажь, Ваше Величество, - хладнокровно отозвался из угла Тенелис, которого не вывели бы даже в цепях. – Все, что упало, можно поднять. Разрушенное – возвести снова. Да, Держава была Вами. Но ведь Вы живы – и все можно повернуть вспять.

- Реставрация? – скривился Архемон. - Реставрация… Державы?

- Реставрация династии, - пожал плечами Рутгер, - реставрация власти. Реставрация, в конце-то концов, нашего Кодекса!

Они уехали из Ингеза наутро. Комес провожал их до ворот, а вот висельники, как причудливые и вычурные памятники нового времени, нового дня Державы, провожали их намного дальше.

Висельники – и вороны.

 

5.

- Ну, это еще просто, - заключил Рутгер, - это еще, что ты, элементарный фокус! А вот…

- Мне, - негромко и  веско разогнал мутный и чадный поток детских воспоминаний Тенелиса император, - в возрасте семи лет было позволено завести собаку.

Правящий император Тенгаир Люс Даррантес, чеканя шаг подкованными сапогами, входит в просторную детскую, из которой уже три года, как исчезли пастельные тона.

Под бордовым пологом – жесткая, тщательно заправленная самим принцем постель, у ложа, на небольшом пузатом комоде с резными драконами, книга в переплете из синеватой кожи. Принц с отчаянием смотрит на нее: это всего лишь Начертания Первого Шага, но у него не находится то ли внутренней силы, то ли отваги – и книга не открывается в его руках.

За окном кипит порывистым теплым ветром весна, мечущая в отворенные окна белоснежные капельки вишневых лепестков. За окном играются с борзыми дворовые мальчишки и всхрапывают молодые лошадки, перегнанные с бескрайних гулльих степей.

- У тебя есть время, сын, - тепло говорит Тенгаир Люс. – Возможно, не так много, как мне или тебе того хотелось бы; но оно есть.

Он протягивает ладонь, чтобы взъерошить аккуратно подстриженную голову мальчика, - и останавливает на полпути: в семь лет принца нельзя поощрять как ребенка. Даже родному отцу.

- Я принял решение, - говорит он вместо этого, и Люс Архемон вскидывает на него вопросительный взгляд. – Тебе позволено завести собаку, сын. Ты выберешь пса в ближайшее новолуние. Подумай над своим выбором…

- Хорошего пса, - Тенелис не спрашивал, он озвучил собственные путанные мысли.

Люс покачивался в седле, раздумывая над рассказом Руиза; Руиза, выращенного боевым рабом, человеком-оружием, нерассуждающим продолжением руки хозяина. Так поступают на Лукао. Вот откуда эта странная манера драться: не мечом на меч, но одним покойником за удар.

- Щенка, - наконец поправил император. – Маленького щенка.

Песик славный. У него четыре толстых и пока неуклюжих лапки, короткий хвостик, заломанные ушки и звездочка на лбу. А шерсть аспидно-черная.

Псинка приглянулась принцу сразу же – и он тут же забыл о лобастых длинномордых гончих, о змеевидных псах-лазутчиках, о широкоплечем уже в детстве варге-полукровке.

- Этот, - говорит он без колебаний, нагибается и берет пса на руки.

Подняв глаза, он видит чуть смущенную, но гордую улыбку отца и чувствует приятное тепло, разливающееся внутри.

- Щенок гарма, - говорит ему Тенгаир Люс, - один из самых страшных псов, которых создавали на земле. Но прежде, чем он будет способен убить полярного медведя, с ним придется повозиться. Они страшно хрупкие…

- Это был гарм, - добавил Люс, и Рутгер вскинул брови, полуобернувшись в седле. – Настоящий гарм, только очень маленький. Очень хрупкий.

Рутгер закашлялся, и птицы в роще, мимо которой поспешают всадники, умолкли на время.

Щенок лежит, не шевелясь, и Тенгаир Люс улыбается печально: гармы никогда не вырастают без родителей. Обычно если кто и способен убить такую собаку – так уж дракон или василиск, мальцу после смерти родителей не жить тоже. Этого спас сам император, охотившийся в предгорьях.

Но, видимо, не судьба.

Щенок поскуливает и поднимает мордочку со слезящимися глазенками.

И тут Тенгаир Люс замечает принца. Тот сидит в тени, обессиленный, с синяками под глазами. В руке – кувшинчик с тряпицей в горлышке. Он поднимает гарма и поит его молоком. Поит долго и терпеливо, хотя половина угощения стекает по рукам мальчика и по шерстке щенка.

- Отвечать за того, кого выбрал, - качает головой Тенгаир Люс. – Это важный урок, малыш.

Он так и не показывается из тени…

- С ним было много забот и хлопот, пока он рос, - продолжал Люс задумчиво. – Иногда я думал, что брошу его на псарне… но думал так… понарошку. Не всерьез.

Пес летит через двор и с разбегу впивается в горло набитого чучела василиска. Опрокидывает махину наземь и резкими движениями вырывает глотку.

- Молодец, Тоби! – кричит Люс Архемон, и бросает кусочек сахару псу, который в четыре месяца уже сравнялся в размерах со взрослыми солдатами…

…Олень вылетает на поляну, оскальзываясь на палой влажной листве. Он мечется из стороны в сторону, но кровь Даррантесов уже позволяет принцу насылать недлительные и достаточно неуклюжие мороки даже без помощи Мудрых книг.

Определившись, олень вскидывает рога и скачет прочь. На третьем прыжке широкая черная лента пересекает тропку – и рогач с вырванным горлом катится в заросли лещины.

Гарм останавливается и радостно смотрит на принца: похвали, похвали!.. а с вершковых клыков каплет густая темная кровь…

- Я постарался научить его правилам, - сказал Люс, - всем, какие мог придумать для того, чтобы никто не был в опасности. Чтобы никому не пришлось страдать.

Псы волнуются, мечутся, зачуяв кровь. Один только гарм, вымахавший до размеров хилого зубра, лежит меланхолично и спокойно. У него по морде расхаживает расхрабрившаяся плиска. Гарм не обращает внимания. Он сдержан, верен и спокоен. Поэтому он снаружи вольера, а остальные питомцы – внутри.

Тенгаир Люс молчит. Не в его обычаях поощрять работу не просто хорошую, но – необходимую…

…Пажа уносят, надежно перевязав рану, а принц остается в обледенелом дворе один-одинешенек. Ему еще предстоит пойти и поймать собственного пса; но это уже ничего не изменит – не найди он, найдут другие.

Только что Тоби подписал себе приговор,  во второй раз атаковав человека без приказа. Этого не изменить.

Молчание тянулось и тянулось, но не в правилах Рутгера было оставить историю без финала, и он все-таки начал:

- И что ж пес?

- Я, - сказал Люс Архемон тоскливо, - его убил. И он чуть не убил меня.

Глаза принцу застилают слезы. Рука с кинжалом не дрожит, но внутри кто-то вырезает на ребрах символы скорби и тоски.

Гарм радостно машет пушистым хвостом. Потом замирает: ему невдомек, откуда взялись в хозяине отзвуки боли.

 Принц падает на колени, плача, и обнимает пса, спрятав слезы от других в плюшевой антрацитного цвета шерсти.

Стоя на коленях, он вслепую начинает бить клинком, и гарм поначалу просто сидит – будто не понимает. Будто не может поверить, что его предали так гнусно. Он просто сидит, а кинжал раз за разом входит в бок.

И Тоби не выдерживает – ощеряясь, он бросается на принца, и пытается разорвать. Клыки полосуют плечо мальчика; однако сил у пса уже нет – милосердный яд на клинке делает свое дело.

Принц встает на ноги спустя полгода – и едва прикасается к Начертаниям Первого Шага, как обложка послушно распахивается навстречу таящим горечь глазам.

- Урок третий, - читает он вслух первые попавшиеся строки, - если ты не способен научить кого-то жить по правилам, то обязан убить такого своею рукою.

Принц запинается. Перелистывает книгу. Находит маленький совет, мерцающий синеватым светом в этот вечер.

- Совет прост, - гласит книга, - коли решишься убить, бей твердо. Не мучь других, не мучайся и сам…

Дальше они некоторое время скакали молча, затем Люс добавил – без выражения:

- Потом Тобиаса отдали на реставрацию. Лучшие маги-реставраторы занялись заданием императора. Тобиас вернулся ничуть не изменившимся наружно. Что уж, он восемнадцать лет хранил меня; веселый был, ласковый… Но – не живой. Не настоящий.

- Не друг, - закончил Архемон, качая головой, - а мираж. Иллюзия.

- Но разве реставраты могут  умирать? – хрипло спрашивает Вигго.

- Его убили Орлы, - сказал Люс. - В самую первую мою войну. Страшные птицы! Могли убить и меня, но Тобиас бился до последнего, и времени на заклинание все же хватило. Мой пес купил мне немного лет.

Рутгер смотрел вдаль, видя там что-то совершенно собственное, личное, тайное.

- Вот что меня гложет, - добавил Архемон. – Ведь если я реставрирую династию и империю, то не будут ли они такими же реставратами, как Тоби? Будет ли возрожденная Держава – живой, а?

Впереди показались верстовые столбы домена Джемайн.

 

6.

Нагорье Бихеиз открывалось навстречу ветру.

Здесь дул знойный восточный турен, не уступавший в иные дни по части свирепости даже породистому жеребцу Архемона. Турен раскачивал ветви чинар, гнал клубы перекатиполя через журчащие и дышащие прохладой арыки, турен трепал одежды солдат, посаженных на колья.

Присмотревшись, несложно было заметить, что почти все они оказались на деревянных постаментах уже посмертно. А туники с символом Черного Меча носили все поголовно.

Поодаль виднелись почти скрытые разросшимися травами следы славной сечи – торчащие из земли мечи, копья, три или четыре разломанные повозки. Верным воинам Темного Властелина не позволили вернуться в Третью Столицу грубым и очень простым способом: дав сражение на самом краю нагорья.

- Я не вижу Вагуасты, - мертвым голосом сказал Люс Архемон.

- Полагаю, командиров должны были казнить, или хотя бы выставить на обозрение в крупном городе, - сказал Вигго сухо.

- После Джемайн Тора следует найти его, - рассудил император, - и предать погребению со всеми почестями.

Рутгер кивнул, придерживая поводья лошади, волнующейся от запаха мертвечины.

- Мне придется пересмотреть план, - сказал Люс, и четверо подняли коней в галоп, оставляя за собой шлейф молочно-белой пыли.

 

- Еще вчера я, было, усомнился: а нужен ли вообще Темный Властелин в Державе? – зло говорил Архемон, пришпоривая стремительного Турена. - Ведь как-то же они живут без меня? Не день, даже не неделю…

- Если мне будет позволено сказать, сир, - перекрикивая ветер, вставил быстрое слово Рутгер, - так поздно сомневаться: вспомните про Ингез, про Рукавицы, про Солонцы, - да про все Приграничье! Не забудьте Люан Тайг, Секомоаль, Тугир Суишшу… Вы же везде объявлялись людям, везде взывали к их совести и сердцу.

- Ты смеешь упрекать? – спросил Люс зловеще.

- Вы внушили веру в то, что Держава устояла, и их жизнь не закончена с завершением Войны! – стремительно парировал Тенелис. – Что добрый порядок старого доброго времени устоял. Они беззащитны перед новым злом вдвойне; отступиться было бы предательством по отношению к людям.

- А они, Рутгер, - вдруг отрезал Люс Архемон, придерживая жеребца. – А они не предали ли меня и мое дело?

- Нет, - покачал головой Тенелис, - своих магов, свои деньги, свой труд и хлеб, своих детей, свою кровь и свою жизнь они отдали и вверили Вам. Пошли до конца. Переломили битву за Серое Поле. Принесли такую победу, которой не слыхали уже свыше дюжины веков!.. Они не предали. Просто спутали свою победу с поражением.

Люс резко остановил коня и вгляделся вперед. Желваки на его щеках заиграли, подобно танцующей в землетрясение почве.

Впереди чернел громадный провал. Он осторожно изучил его издали, затем указал Вигго и Руизу.

Спешившись, Архемон принялся рисовать громадную странную схему в пять кругов Силы, один в зацепе с другими.

- Впереди, - сказал он, главным образом, Тенелису, - сильные ловушки, западни и препятствия. Чем ближе к Джемайн Тору, тем их больше. Хуже того – там потрудились отнюдь не одни Шестиустые святоши, там приложили руку и достойные магики… Нам долгонько придется преодолевать это безобразие.

Император закатал рукав и сделал надрез на предплечье. В высокий и узкий серебряный стакан собрал собственной крови.

- Вигго, Руиз, - сказал он, закончив. - Кого-то из вас двоих я попрошу остаться и прочитать заклятие открывания над схемой. Ему придется держать проложенную через преграды дорогу в своих руках. Не слишком долго – я не хочу лишать верного человека пальцев или даже предплечья из-за истощения. Но сложнее всего то, что при этом нельзя допустить, чтобы начертания коснулся кто бы то ни было чужой. Даже отощавший суслик!

Руиз кивнул, легко и плавно спрыгнув с лошади, и почтительно принял сосуд с кровью Даррантеса.

- Второй, - продолжил Архемон, - Вигго, - дойдет со мной до Дворца. И если Дух Дворца усыплен, - а иначе никто безнаказанно не умостился бы в Пурпурный Престол! – то разбудит. Но береги себя, Вигго, и не вздумай пользоваться своей кровью. Возьми кого-то из прислуги. Моя воля.

Затем Люс обернулся и посмотрел на Тенелиса.

- От тебя я прошу только взлома. Скорее всего, в дополнение к старым запорам святоши соорудили какие-нибудь новые. Снять их придется тебе, пока я буду прикрывать от нежелательного лишнего внимания…

В этот самый миг Руиз активировал схему – и серебристо-туманная лента дороги протянулась сквозь барьеры. Трое всадников направили лошадей на нее, чтобы уже несколько вздохов спустя казаться удалившимися на лиги и лиги.

Пополудни они оказались в городе, перед самым Дворцом.

 

Тенелис взломал последнюю печать. Эта была клеричья, не магическая, но уж церковные-то печати он и обожал вскрывать больше всего. Достаточно немного ума – и можно сообразить, по какому принципу действовали попы, поучал седобородый наставник. А после этого силы в печатях их немного, если с верной стороны зайти.

Люс и Лис вместе вошли в парадный зал и направились к Пурпурному Престолу.

Они не дошли каких-то двадцати шагов.

Ослепительный свет залил зал, стремительно наполнившийся святошами и гвардейцами в цветах Унсильтии. На Пурпурном Престоле же восседал молодой парнишка с ледяными глазками и скошенным подбородком. Жидкие усики не спасали безвольные и весьма заурядные профиль и анфас.

- Говорил я им, - проворчал мальчишка, - сто раз говорил! Жив Даррантес, не делает доля таких подарков. Вот он – видите, отец Семиул, отец Делиграв? Вот наш бывший хозяин и повелитель!

- Бывший?! – Архемон расхохотался, наполнив жутким зловещим смехом все помещение аж до витражей у потолочного свода. – Три тысячи лет одна и та же Династия хранила власть в Державе! А ты, святоша, возомнил, будто волен и способен все изменить?!

Юнцио остался сидеть, разве что пальцы, сжатые на подлокотниках, немного побелели.

- Я уже все изменил, старый дурень, - презрительно отвечал он, - Мы ушли от замшелых порядков, мы дали возможность развиваться, преумножать состояния…

- И плодить нищую злобную голытьбу? – усмехнулся Люс, ступая на шаг ближе.

- Голытьба – ерунда, - отмахнулся Юнцио с величественным небрежением. – Армия не будет даром есть свой хлеб!

- О, - не сдержал едкой ухмылки Лис, - а Вы, я погляжу, прямо-таки и не боитесь ничего?

- Ах, - рассмеялся Юнцио, - так чего же мне бояться? Сегодня будет объявлено о безвременной смерти императора, так и не одолевшего последствий боевого ранения. Вместо временного правителя, я стану полноправным Темным Властелином!

- Я ведь жив, - Люс неотрывно смотрел на сам Престол и, наконец, увидел, как заклубилась вокруг трона Изначальная Сила.

- Ненадолго, Даррантес, - Юнцио больше не улыбался, он пристально глядел через плечо императора, и тот рванулся в сторону, инстинктивно отходя от удара… но не успел. Тенелис оттолкнул его назад, в другую сторону, подальше – и меч Энрико Вагуасты вонзился в бок Рутгера.

Энрико, - не тратя время на изумление: он был переделан в безмозглого реставрата-раба, командовать которым хватило бы сил и у ребенка, - развернулся, выдернул меч и пошел на императора.

- Бояться тебя?! – выкрикнул с трона Юнцио. – Твое время истекло! Вышло! Кровь Дарантесов уже давным-давно следовало обновить на этом троне! Или попросту заменить!

- Твоя просьба, - сказал вдруг Архемон холодно и спокойно, и самые чуткие Шестиустые немедленно стали просачиваться ближе к дверям. – Моя воля!

И реставрат канул под сказочной красоты узорчатый пол тронного зала во мгновение ока; и Пурпурный Престол молниеносно заключил Юнцио, герцога Унсильтского, узурпатора Державы, в объятия стальных обручей, а затем рассек на ломти, чтобы кровь глупца оросила древний трон Империи.

Шестиустые попытались вознести акафист о низвержении – но разве можно надеяться одолеть хозяина в доме его? Сила Дворца проснулась и разила всех, кто посягал или злоумышлял против Даррантеса, одного за другим.

А Люс, оставив трон допивать кровь преступника, склонился над другом и мучительно долго врачевал глубокую жуткую рану. Отняв руку от бока Тенелиса, император улыбнулся толстому шраму и стряхнул онемение с пальцев.

- Всегда лучше убивал, чем исцелял, - сознался он бледному Рутгеру.

- Я бы хотел, чтобы о Вашем возвращении сочинили песнь, - прошептал тот в полузабытьи.

- Это будет песнь под названием «Про Люса и Лиса», - улыбнулся Архемон, но глаза его оставались серьезны.

Поднявшись, император позвал оставшихся в живых царедворцев.

- Падаль убрать! – велел он зычно, указав на тело узурпатора и его наушников. – И вышвырнуть вон!

Он обвел взглядом тех, кто не предал его, хотя и оставался служить здесь. Их было не так уж мало. Совсем много. И Люс успокоено прикрыл глаза.

- Мне сейчас лучшего коня! И когда я вернусь, чтобы Совет был здесь! В полном составе!

Люди встревожено и беспокойно переглядывались, не зная, можно ли уже шевелиться.

И тогда во второй раз в этот день – после долго, такого долгого перерыва! – под сводом прозвучало извечное: «Моя воля!»

 

Император выехал в поля и остановился не раньше, чем Джемайн Тор исчез из виду.

Он думал о том, что многие достойны наказания, но мстить недопустимо; он думал о том, что без правильной власти никогда не выстроится правильной Державы и никто не захочет быть правильным сам. Он думал о том, что где-то впереди, за Порубежной, ждут его десятки новых стран, покорившихся или беззащитных. Что, в общем-то, ему не придется вдыхать жизнь в прежнюю, умершую Державу. Достаточно просто построить новую. И надеялся, что на это хватит жизни, души и мира.

Затем он спешился, погладил молоденького жеребца по чутким ноздрям и пошел по проселку между дозревающих нив.

Протянув пальцы, он осторожно коснулся солнечно-желтых колосьев и вслушался в мерный шелест хлебов; бескрайний мир по-щенячьи доверчиво и беззащитно ткнулся колючей щетинкой прямо в ладонь.

Очень хотелось стиснуть кулак, но было нельзя.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...