Что вы так боязливы, маловерные? (Мф.8, 26)

 

Крошечное солнце озолотило промозглые поля, не дотянувшись лишь до луж на просёлочной дороге. На серых равнинах колючими валиками возвышаются стога сена, а в низинах, у реки, ватным рулоном развернулся плотный туман. Ещё тепло, но холодный ветер уже пробирает до костей, а мелкий дождь напоминает, что на дворе уже две недели как сентябрь, и хоть на земле ещё и проглядывают зелёные травинки, но и скоро самое хмурое время года возьмёт свои права. Порывы ветра холодной щёткой прочесали коротко остриженный затылок, и Андрей, зажав тлеющую сигарету в зубах, аккуратно натянул шуршащую болоньевую куртку. И отмахнулся от какого-то жука, с разлёту врезавшегося в щетинистую щёку.

Сентябрь. Сентябрь – это время затишья на рынках всей страны. Август прошёл, День Знаний прошёл, сезон походов тоже на исходе, теперь до самого конца октября на вещевых рынках будет традиционное затишье, – которым и решил воспользоваться молодой предприниматель Андрей Лукин. Этот молодой человек, уже десять лет как считавший себя мужчиной, держал на центральном областном рынке две «точки» – обуви и сумок. Уже купил машину, ещё не заработал на квартиру, ехал в родную деревню проведать отца и брата. Матушка, к сожалению, уже два года как скончалась, – однако с её смертью обязанности перед родственниками не заканчивались. И, кстати, самое время было проведать камень на холодной могиле.

Ветер стих, и Андрей выдохнул партию сизого дыма. Точно размазанные по небу, розовели перистые облака. Редкие кучевые барашки пролетали мимо их громады. Такой тишины в городе нет. Нет и такого покоя. Покоя – вот чего не хватает в городе. Покоя – вот чего искал Андрей.

– Э-э-э-э! – закричал он во весь голос. Просто ради развлечения. Тощим блином эхо раскатало его крик над полем. Андрей затянулся ещё пару раз, и эхо принесло ему ответ.

– О-о-о-о! – стройно прогудел зычный бас, и собачий лай аккомпанементом. Андрей усмехнулся, открыл дверцу машины. В последний раз затянулся и сбросил окурок в серую лужу под ногами. Покой покоем, думал он, а человеку нужен друг. Возможно, затем люди и придумали себе бога.

*

Спал он в машине. Ему было не привыкать. Андрей щёлкнул выключателем радиатора и поёрзал, устраиваясь, на подголовнике. За окном была непроглядная темень. Впрочем, если выключить свет, то сможешь различить обочину, на которой стоишь, очертания двухполосной трассы слева, очертания проносящихся мимо припозднившихся автомобилей, а справа – чёрный молчаливый лес. Редкий дождь барабанил по крыше, убаюкивая молодого человека, и Андрей погрузился в сон. Длинный, мрачный, уже ставший привычным сон, который он уже даже не пытался истолковать.

*

В оранжевом пламени заката, на холме, стоит огромный крест. Не поклонный, не православный, а может быть, даже не христианский: без дощечки у основания, без таблички, -- косой, равносторонний, грубый, будто наспех сколоченный. Хлопают форточки домов. Открываются на ветру и с дребезжащим воплем захлопываются вновь и вновь. Ветер воет, наполняя гулом тяжёлую голову, и голова кренится к сухой земле, из которой лезут черви. Он идёт по селу. Дома покосились и обветшали, печи – растрескались. Стёкла везде выбиты, мебель -- поломана. Он ищет живых, но на ветвях беззвучно качаются лишь мёртвые.

А вот и вороны. Хлопают их крылья; сначала лишь одни, потом ещё одни, и ещё, ещё, ещё, ещё… Ставни хлопают, вороны каркают. Ставни сводят с ума, вороны опускаются на трупы. Выклёвывают покойникам глаза, лентами отдирают губы… Андрей видит себя с мечом и шлеме маковкой, в латном доспехе и стёртых сапогах. Он стоит на пороге чьего-то дома; стены все в громадных щелях, но внутрь через них не проникает ни единого луча света. У печи сидит, покосившись, труп; его лицо изъедено, глаза – выклеваны. Руки Андрея сами сжимают меч, – но уже знает, что никакой меч не защитит и не укроет от Того, Что Смотрит на тебя снаружи. И вот он уже идёт к кресту на пригорке и видит, что крест этот воткнут в трупы. Трупы, трупы, трупы. Они огромной грудой свалены на пригорке, и на вершине их апофеоза стоит, покосившись, тот самый наспех сбитый крест. Андрей лезет на эту груду, чтобы выдернуть этот жуткий остов…

*

Утро. Серо-голубое утро. Жёлто-зелёный лес справа полнится перекличкой птиц, тонкие ветки с красными фонариками уткнулись в запотевшее стекло. Капли росы покрыли стёкла, белёсый туман прорезали точно нарисованные рассветные лучи. Слева со свистом пролетел чей-то мотоцикл, справа на ветру качнулась ветки дерева. Красные фонарики кустарника застенчиво постучали по крыше. Андрей включил дворники и повернул ключ зажигания. Щёлкнул запором от ремня, посмотрел в зеркало заднего вида, пригладил волосы, вгляделся вдаль через лобовое стекло. Невдалеке, у кромки леса, уже выглядывала развилка, за которой был поворот в сторону родного села. Что ж, пора ехать.

*

Сухие бурые соцветия кольями стояли на диких полях. Окультуренные земли давно закончились, и лишь чётко очерченная дорога напоминала о людях, живущих где-то в этих местах.

– Мда. Тут уже бесполезно кричать – тут разве что чёрт ответит, – пробормотал про себя Андрей, когда вдруг заметил где-то слева знакомые очертания.

– Да ладно! – воскликнул он. И свернул.

Эта церковь стояла в Тристаполье, сколько было село. И всегда была заброшенной. Белый камень точно умылся кирпичной кровью, колокольня развалилась, маковка над куполом отсутствовала. Неизвестно, была ли она когда-то. Дед рассказывал, что когда пришли коммунисты, они даже опись населения проводить не стали – решили, что раз церковь в таком состоянии, то эсэровцы уже здесь побывали. И когда нацисты случайно забрели – тоже, не стали даже дома обыскивать на предмет съестного, такой несчастной и заброшенной казалась местность. А в перестройку приезжали ГБшники, а в девяностые -- новые русские, и несчётное количество раз приезжали сюда ценители архитектуры и священники, пытались то освятить, то произвести реконструкцию – и каждый раз им что-то будто мешало. Она хранила Тристаполье, эта церковь. Но совершенно не желала возрождаться.

Мальчишками они часто играли на этих остовах. Вот выбоины от детского ножа, вон раскрошившаяся ступенька; вон разводы, которые детский ум Андрея представлял как крылья сокола… Андрей ощутил на себе чей-то взгляд изнутри.

– Эй! Тут кто-то есть?

Скептиков любой мистический опыт всегда пугает вдвойне. Андрей считал, что давно вырос из страха перед Монстром Под Кроватью. Видимо, нет.

– Погоди-ка, – обернулся кругом Андрей. – Дома же вокруг были! Дома, вокруг, были…

Он обернулся кругом. Церковь стояла посреди пустого поля. И хорошо, что, обернувшись, посмотрел-таки себе под ноги – как-то он ухитрился просмотреть, что ушёл в болото почти по щиколотку.

Болота коварны. И леса были не там, где обычно должны были бы быть… Андрей вновь взглянул на показавшийся знакомым порог. Выбоина, куда они с Пашкой монетки прятали, где она? Нету. Нету! Значит, это не та церковь.

Андрей вздохнул даже с некоторым облегчением. Он-то уже начал сомневаться в своём рассудке – ведь не проехал ещё и полдороги..? Но если не та, так значит не та. Похожа и всё, – в конце-то концов, это же не Спаса на Крови, ничего особенного в провинциальных церквушках нет, небось, все по одному чертежу построены. Андрей быстрым шагом вернулся в машину и со всей силы дал по газам. Машина заурчала, выбираясь из вязкой земли. Андрей заметил, что его бьёт дрожь, и старался не смотреть в сторону церкви. И пусть не сразу, но машина всё же выбралась обратно на дорогу.

*

Он тяжело дышал. Качающаяся перед носом игрушка в форме собаки мерно щёлкала, раздражая хозяина. Андрей сорвал её и швырнул через плечо на заднее сиденье. Стало немного легче. Отъехав километров на сорок, молодой человек смог, наконец, успокоиться и прерывисто выдохнуть. Он обернулся: на заднем сидении лежали подарки отцу и брату -- сумка в зелёном упаковочном мешке и кроссовки в чёрном. Собачка угодила в тонкий сетчатый материал мешка и затихла. Андрей, уже почти устыдившись минутного срыва, провёл горячей ладонью по лицу.

– Чёрти-что, – прошептал он. – Чёрти-что…

*

Смеркалось. Поля даже не думали кончаться. Андрею казалось, что он уже давно должен был приехать, но он ехал и ехал, а будто стоял на месте.

– Я просто давно здесь не был. Я просто давно здесь не был, – уже вслух он говорил себе. – Надо чаще ездить к маме на могилу, брата там проведать, отца… А я приезжаю раз в три года, вот ничего и не помню. Вон, в болоте чуть не увяз, в кювет съехал, какую-то церквушку с родной деревней перепутал, сейчас вон заблудился явно… – он провёл рукой по лицу. – Или не заблудился?..

Он вытянул шею, будто это помогло бы ему лучше разглядеть дорогу в спускающихся сумерках, и приготовился к повороту. Очередная излучина на краю поля белела узкой полосой. Поросшая розоватым пушком просёлочная дорога, прочерченная точно по линейке, тянулась меж берёз, среди которых была одна особенно примечательная – «Невеста». Если верить деду, рощу эту высадили сорок лет назад, -- и все берёзки выросли как надо, к солнцу, а одна зачем-то извернулась, да вросла в землю, нарядной аркой встав над просёлочной дорогой. Местные называли этот проезд «дорогой невест»: сюда приезжали гулять все окрестные деревни, и не только со свадьбами. Считалось, что если поцеловаться под Невестой, то брак будет крепким, а любовь -- долгой. Если брак оказался недолгим, значит, мало целовались. Солнце уже село, последние лучи надрывно пронизывали лес. Лес превратился в чёрное марево, над верхушками уже показалась обглоданная луна, но перепутать такую Невесту было невозможно.

Хорошо. Он сто раз заплутал по дороге, но хоть сюда успел добраться до темноты. Местность отсюда до своих шести соток Андрей знал как свои пять пальцев: он здесь родился и вырос, прогуливал уроки и бегал на свидания. Километрах в десяти отсюда было Раменское, село, куда он ходил в школу, а в тридцати – родной посёлок. Сложность лишь в том, что дальше дорога вся в ухабах и канавах, тем более осень на дворе. Ехать в темноте туда опасно.

Ничего. Не впервой. Андрей съехал на обочину сразу за Невестой. Ветки клёна глухо постучали по крыше, хворост захрустел под бампером, берёзовые листья радушно осыпали капот. Андрей заглушил двигатель. На минуту, по нужде, молодой человек покинул свой кроссовер и посмотрел в чисто вымытое небо, приукрашенное обглоданной луной. Кто-то бы сказал, что его жизнь удалась, раз он купил такой дорогой автомобиль. А кто-то бы сказал, что жизни у него нет, если он купил машину, не имея квартиры. Где-то вдалеке что-то основательно хрустнуло, вскинулась стайка мелких птиц, и Андрей предпочёл поскорее вернуться в свою крепость на колёсах. Конечно, медведей тут не водится, а волки обычно не нападают на взрослых мужчин… Да как-то неохота проверять статистику.

Для некоторых автомобиль – и есть дом. Только на колёсах. Дверца сочно хлопнула, приводной механизм кресла заурчал колыбельную. Андрей поёжился, поёрзал на подголовнике и укрылся пледом. Спать в машине ему не привыкать. Не привыкать и к одиночеству. Лишь бы до утра машина не просела в вязкой земле, одному выталкивать из болота полтонны, или сколько там эта зверюга весит, будет очень невесело.

*

Бывало ли у вас когда-нибудь, что вы, кажется, только что закрыли глаза – а секундой позже открыли, и уже утро? Так случилось и с Андреем. Только была ночь.

Он открыл глаза, первое время не понимая, где он и зачем сюда заехал. На секунду показалось, будто его уши заложило и забило ватой, но это ощущение разрезал оглушительный скрип и скрежет кожаных сидений, стоило молодому человеку пошевелиться.

Должно быть, это от холода, решил он. В городе автомобиль бы остывал бы до утра, но сейчас вокруг лес, и речка, и болота. Машину окутал могильный холод, и Андрей попытался привстать, – когда с хрипом выдохнул облачко пара.

Стоп. Почему он пристёгнут?

Андрей отстегнул ремень безопасности и сел. Как так? Спать в машине ему не привыкать, и он никогда не пристёгивается на ночь. Андрей почесал небритую физиономию и вставил ключ замок зажигания. Он собрался уже повернуть чёртов ключ, когда угловое зрение уловило какое-то изломанное движение на кромке леса и болот.

Беззвучное. Неестественное.

Направляющееся сюда.

*

Андрей как можно тише, боясь каждого скрипа, осел на дно машины. Остатки рассудка подсказывали ему, что стартовать сейчас, с шумом, рёвом, и потом нестись по ухабам в кромешной тьме – ещё большая глупость, чем оставаться на месте: да и кто, будь от жив или не очень, кто разглядит ночью, в лесу, на обочине среди кустарников, его чёрную заиндевевшую «тойоту»?

Что это? Он ведь не стал разглядывать, что там движется на кромке леса и реки; Андрей залёг на дно машины. Его трясло. Так страшно ему было лишь в детстве, когда они с братом, в страхе перед Бабаем, прижимались друг к другу. Дверь трясло из-за взлетающих рядом самолётов, но они-то воображали, что кто-то рычит за дверью… стоп, Андрей, какие самолёты? С чего, как и почему они смогли себя убедить, что это были самолёты?

По щекам потекли слёзы, и в голову вдруг пришла спасительная мысль: молитва.

Он пытался вспомнить «отче наш» или хоть какую-то ещё молитву, только безуспешно. Дрожащей рукой он перекрестился и начал молиться случайными словами.

– Господи, иже еси на небеси… Господи, Господи, я не помню слов, я не помню ничего, но это же неважно, Господи, сохрани раба божего, не оставь в долги наши яко же мы оставляем должникам нашим, Господи, помоги, Господи, защити…

Он вспомнил о том, что у него до сих пор есть крестик на шее, и сжал его в кулак. Справа затрещали ветки, и Андрей замолчал, боясь даже словом привлечь нечто, что поджидало его снаружи.

Всё стихло.

Тишина и неизвестность были страшнее любого рёва, и он боялся даже посмотреть по сторонам, ему казалось, что даже взгляд имеет звук. Он больше не пытался убедить себя в том, что это всё лишь игра воображения.

-- Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя… -- вдруг вспомнилось ему. – Творца Неба и Земли, видимым же всем и невидимым…

*

Андрей ударился лбом о руль машины и съехал в кювет. Солнце высоко стояло в небе, на часах было четыре часа дня.

– Чёрт побери! – ругнулся он, и понял, что попросту уснул за рулём. – Чёрт побери!

Одной рукой он сжимал руль, в другую впился нательный крест. Осознав, откуда такая боль, Андрей разжал руку, – и крестик упал вниз. Должно быть, во время резкой остановки он, дёрнув, оборвал цепочку. Андрей остановился посреди просёлочной дороги и начал ворошить коврики под ногами, однако так ничего и не нашёл.

– Чёрт возьми. Чёрт возьми! – со всей силы он ударил по рулю, вызвав оглушительный сигнал автомобиля.

Андрей в гневе начал бить по рулю. С радостью и чувством он сорвал на кожаной обшивке всю злость. Он до сих пор был в куртке, футболка промокла насквозь от пота; холодным градом пот катился и со лба. Отведя душу, Андрей достал сигареты и нервно закурил.

Затяжка.

Ещё одна.

– Чёрт возьми. …Чёрт возьми. …Чертовщина, мать её.

И ещё одна затяжка.

Он открыл окошко машины и облако сизого дыма полетело ввысь, к собратьям. Белое в серых разводах, серые бескрайние поля, поросшие бурыми палками сухих цветов. Ох уж эти поля. Триста полей Тристаполья. Они все такие разные и все такие одинаковые.

Тишина.

– …Это совпадение, – заговорил с собой Андрей. – Совпадение. Конечно, это совпадение. Нет, это просто совпадение! И церковь похожая, и крест, и… нет, стоп, какая церковь, она же мне просто приснилась. Даже совпадений нет. Нет-нет-нет, всё в порядке. Нет, ни один нормальный современный человек не верит в такие вещи. Ай!

Зажав сигарету в зубах, он схватился за рукав. То ли куртка, то ли ещё что проехало о саднившей ранке, оставленной крестом. Андрей встряхнул рукой, снова затянулся и даже почти успокоился.

Было тихо. И умиротворённо. Только ветер колыхал на ветру сухие травинки.

– Назад, – тоном, которым успокаивают маленьких детей, заговор с собой Андрей. – Назад, назад. Сейчас сяду и поеду назад. В город. Подумаешь, не приеду, я и не говорил, что приеду. Подумаешь. Да. …А бате так и скажу: ну, дурак. Не нашёл дороги. Да не нашёл же, что ж сделать! Давно не был, заблудился… Ничего удивительного, если раз в пять лет приезжать. Да, да, так и скажу. Господи помилуй раба божьего. Твоея. Чёрт, да что ж там дальше было…

Андрей обернулся кругом, уже собираясь сесть в машину, – когда вдруг понял, что прямо за его спиной, – дорога невест.

Сразу он её не признал, ведь в его сне она вся была в листьях, а теперь стояла облетевшая и точно голая, – но вдалеке виднелась приметная бело-чёрная живая арка, – и раскидистый жёлто-зелёный клён там, рядом. А несколько веток были как будто зверем поломаны…

*

Солнце было ещё высоко, когда Андрей выехал на знакомую двухполосную трассу.

– Да твою же ж мать!

Он снова отдёрнул руку от сбитого кожаного руля. На ладони всё ещё был след от креста, стёртый и расцарапанный. Мимо пронёсся какой-то автомобиль, сигналя ему.

– Чё фонишь, дебил? Делать больше нечего? – он выдохнул и вырулил на прямой отрезок трассы. Долгие дороги по прямой всегда успокаивают.

Мимо проносились золочёные леса и пустые бугристые поля, все коричневые, все одинаковые.

Андрей вздрогнул от резкого писка: ожил его видавший виды айфон. Доселе вне зоны действия сети, теперь он решил принять все те сообщения, какие всегда приходят человеку одновременно, стоит вернуться в зону покрытия. Сложно было читать сквозь треснувший экран; Андрей нервно поджимал губы на барахливший сенсор. Большая часть из сообщений, конечно, оказалась ненужным спамом, однако некоторые были и впрямь очень любопытны.

*

GOSUSLUGI

Пт, 29 окт., 16:01.

С прискорбием сообщаем вам, что Пётр Иванович Лукин, 1994 г.р. скончался 16 сентября 2016 года. Предположительная причина смерти: колото-резаное ранение.

 

Пт, 29 окт., 16:03

С прискорбием сообщаем вам, что Иван Ционович Лукин, 1964 г.р., скончался 18 сентября 2016 года. Предположительная причина смерти: отравление угарным газом. Просьба подойти за освидетельствованием в морг города Раменский.

 

– В Раменском нет морга, дебилы. И это не город, -- ругнулся Андрей, когда во всплывающем окне показалось ещё одно смс-уведомление.

 

GISMETEOCENTR

Пт, 29 окт., 16:16

.