Цена последней улыбки

Меня везли в неизвестном направлении около часа. Я лежал со связанными руками в фургоне, куда из-за отсутствия окон не доходил ни единый луч света. Судя по тому, что я успел за это время прочувствовать, кроме меня там не было ничего. Абсолютно. Тело изнывало от боли, ибо дорога, которую избрал мой водитель, вероятно, недавно пережила бомбардировку. Я в своей жизни бывал в разных ситуациях, но неизведанного боялся всегда одинаково. Кто знает сколько меня еще будет кидать по разным краям? Пятнадцать минут, час, а может, еще несколько суток? Кляп во рту дико мешал задать этот вопрос чуть громче, чем мысленно.

Чем я заслужил подобную участь? Здесь с ответом полегче – фоторобот Мэйсона Дженкинса слишком долго гостил на территории Мейпл-Гроув, штат Миннесота. Будь то телефонная будка, остановка или забор какой-то старухи – везде красовалась моя рожа и яркая надпись “разыскивается”. Нет, я не ушел за молоком на несколько дней, дома меня не ждали детишки с женой. По мне никто не скучал. Чувство справедливости заставляло людей вести поиски – оно и еще награда суммой в пятьдесят штук зеленых.

Был не прочь оказаться в тюрьме, оттого и особо не прятался. Местные бездельники обнаружили меня в лесном массиве, где я разбил небольшой лагерь а-ля турист-одиночка. Видать, их привлек запах жареной белки, а может, все дело в моей привычке громко свистеть, когда я разделываю чью-либо плоть.

Сколько требуется протирать штаны в камере смертников? Зависит от ситуации. Со мной вот решили особо не церемониться, и электрический стул подготовили спустя восемь лет. Дни проходили достаточно быстро, и в отличие от других постояльцев федеральной тюрьмы, на меня ничего не давило. Я был и подохнуть не против. Сколько раз наблюдал, как последние силы покидают тело, что мне не терпелось ощутить все на собственной шкуре.

Я пролетел пару футов вперед и ударился головой о стену – водитель нажал на тормоз. Дверь громко захлопнулась, и мне стали слышны чьи-то шаги. Понятно, что зайди кто-то внутрь, ничем кроме презрительного взгляда я его одарить не сумею. Более того, если сейчас не ночное время, то меня еще и ослепит. Даже в день моей казни я не чувствовал себя столь беззащитным.

После звона цепи дверь отворилась. Мне сразу пришлось зажмурить глаза, ведь иначе мое глазное яблоко могло превратиться в яичницу. Одно я заметить успел – водитель был в маске, горнолыжной, словно собирался ограбить местный ломбард. “Ну здравствуй, мой первый друг в новом мире”, – подумал я, когда он схватил меня за ноги и потащил наружу.

Оказавшись на земле, я наконец-то смог оценить ситуацию: мы находились на обочине, перед деревьями было чистое поле, а где-то вдалеке виднелись горы, и, что самое главное, жилые дома. Хорошо, по крайней мере, меня не выбросило посреди пустыни, где половина живых существ – плоды галлюцинаций. Через несколько секунд рядом с моей головой упал здоровенный охотничий нож, и пока я оценивал его рукоять, водитель фургона поспешил удалиться. “И все? Я думал, ты хотя бы скальп мне им снимешь”.

Я смотрел вслед уезжающему фургону, будто превратился в пятнадцатилетнюю девочку, что рассталась с любовью всей своей жизни. Эмоциональный момент. Однако если я пролежу так еще какое-то время, то рискую привлечь внимание грифов, что вполне могли меня счесть за падаль. Перевернулся, вынул нож из земли и принялся резать веревку – спасибо, что не наручники. Освободив руки, я наконец-то достал кусок тряпки из своего рта. Дышать стало ощутимо легче, я смог встать, несмотря на боль в пояснице. На мне висела какая-то старая рубашка, на один размер, как минимум, больше, чем надо. В карманах джинсах ничего не нашел, ботинки рваные, но давили не сильно. Неплохое начало.

Двинулся в сторону города. Почти сразу на дороге встретился одинокий билборд, что чуть-чуть прояснил мне картину:

Вы прибыли в Грейв-Ярд

Что ж, спасибо, что не в Сиэтл. Я бы, конечно, предпочел увидеть и фразу “Добро пожаловать”, но, видимо, приветствие готовили специально для меня. Нож был спрятан в рукаве – мне не хотелось портить впечатление жителей Грейв-Ярда, но и выходить к ним с пустыми руками слишком рискованно. К тому же, за восемь лет “отдыха”, моя ладонь успела сильно соскучиться по оружию. Не хочу загадывать заранее, но, кажется, моя жизнь возвращается в привычное русло.

Скоро я приблизился к первому дому, и недалеко от него услышал, как несколько ребят весьма увлеченно играли в футбол или, может, гонялись за злобным енотом. По звуку определить сложно – я решил оценить все глазами. Фасад дома одним только разбитым окном сообщал, что идея посетить задний двор неудачная в корне. Вообще, странно, что хозяин позволил разрисовать стены граффити, разбить черепицу на крыше и снять с петель входную дверь. Соседние дома, к слову, отличались едва ли. Не став стучать по стене, я пошел к ним знакомиться.

– Здравствуйте, – произнес я, как можно отчетливее. – Извините, что отвлекаю, но могу я поговорить с вами немного? – Про футбол я угадал.

На меня посмотрели трое парней – кажется, им еще нет тридцати. Они стояли с оголенным торсом: их худые тела были изранены, татуировки напоминали тюремные. У одного из них, того, что находился ко мне ближе всех, лицо, пораженное лепрой – я старался не пялиться.

– Новичок? – спросил прокаженный и остановил “мяч” ногой. Оторванная голова под подошвой заставила меня схватиться нож.

– Какого черта? – я пятился назад. – Клянусь, что всажу тебе его в ребра – только дернись!

Они засмеялись, словно в руках я держал мягкого мишку, а не средство убийства. Парень, стоящий сзади потянулся в карман, и я понял, что пора организовать живой щит.

Я сделал выпад и схватил прокаженного за шею – он не успел увернуться. Мои пальцы ощущали шершавое покрытие его кожи, но я знал, что простого контакта для заражения мало. Приставив нож к горлу, я понял, что теперь меня выслушают.

– Нет, чувак, ты реально здесь новый…

– Руку из кармана достань! Живо! – Я надавил лезвием, и пошла первая струя крови.

– А-а, – вскрикнул прокаженный, чем только больше меня разозлил.

Парень вынул руку. Так и знал, что у него там огнестрел. Короткоствольный кольт или что-то похожее. Не думаю, что с такого расстояния он мог попасть мне промеж глаз. Но лучше бы не проверять такое на практике.

– Не советую. Твой друг быстрее подохнет, чем ты успеешь нажать на курок!

Небольшая пауза, в ходе которой мои слова опровергли. Мы смотрели друг другу в глаза, и мне увы не приходило ни одно слово на ум. Признаюсь, меня охватила легкая паника, и я был уверен, что моя рука может задрожать в любую секунду. Тишина действовала на нервы – однако долго она держаться не стала:

– А ты смешной… тебе здесь понравится, – он всадил шесть пуль в прокаженного. До меня дошла каждая.

 

***

 

После того как я оклемался от полученных ранений, тот парень, что стрелял в меня, Джеффри, сказал, что мне необходимо дойти до Вейн-стрит – сердца Грейв-Ярда. Якобы там на каждом доме я увижу плакаты, что содержат основные положения данного города. Новичкам их обычно бросают вместе с ножом – меня, естественно, обделили. Однако уже сейчас я успел усвоить один интересный момент – здесь люди не умирают. Вообще.

Вновь я шел по дороге. Немного удалось осмотреть город: всюду был мусор, никто не следил за растениями, чувствовался запах гари, люди валялись на земле… Никто ничем не занимался, здания еле стояли, а некоторые и вовсе – превратились в руины. Всю жизнь я провел в Мэйпл-Гроув и лишь изредка выбирался в другие города Миннесоты. Мне казалось, что во всей вселенной нет хуже дыры, чем моя родная окраина. Видимо, я зря прогуливал географию в школе. А может, и нет. До сих больно вспоминать миссис Коллинс – таких мразей надо еще поискать.

Мое прошлое едва ли отличалось от историй известных серийных убийц. В принципе, я бы сказал, все по канону: строгая мать, отсутствие друзей и даже намека на красивую девушку – их я привлекал не больше шприца со спидозной кровью. По вечерам я смотрел телевизор и читал библиотечные книги – на обычные не хватало денег. День считался удачным, если в перемену в меня забывали плюнуть и прокричать “на, помойся, урод”. На уроках лучшее, на что я мог рассчитывать, – это трояк и полный игнор от учителя. Меня либо порицали, либо полностью игнорировали. Говорю же, все будто из учебника для будущих копов.

“Ну вот, Мэйсон Дженкинс, сейчас ты обо всем узнаешь”, – подытожил я, когда увидел “его” – небольшой плакат на кирпичной стене, которая когда-то была частью дома. Я наклонился и смог прочитать мелкий шрифт:

Вы прибыли в Грейв-Ярд, а значит ваша душа настолько черна, что даже смерть не казалась вам наказанием. В день своей казни вы не сожалели о содеянном, не раскаялись и не просили прощения у людей, что стали из-за вас безутешны. Вы были не против уйти в мир иной, и для таких чудовищ есть собственный ад:

Вся боль реальна

Вы никогда не умрете

Никогда не покинете этого места

Отныне вы живете в мире, что вы заслужили

Нет… нет, нет, нет! Какого черта… Такого же быть не может? Меня казнили на электрическом стуле, и я встретил смерть без опаски. Твою мать! Я должен был оказаться в обычном аду! Не может быть такого… Не может!

– Эй! – окликнул я лежащего на земле идиота. – Что это за место? Как мне выбраться?!

Ничего в ответ – даже не пошевелился.

– Ты! – обратился еще к одному. – Давно здесь находишься? Отвечай мне! – Я тряс его за плечи, бил по щекам, но все безуспешно. Под моими ногами валялись трупы. Они дышали, моргали, стонали от боли, но, все равно, были мертвее скелетов. Совсем потеряли рассудок…

“Кто-нибудь! Хоть кто-то здесь слышит меня?”, – эхо моего голоса донеслось в разбитых домах и квартирах. Несколько человек посмотрели из окон – видимо, я их напугал своим криком. Однако для всех я оставался невидим, будто снова вернулись школьные годы. Больно. Первый пункт, как нельзя кстати, описал здешний мир. Я достал нож и порезал им вены: резко провел лезвием от запястья до плеча – почти ничего по сравнению с тем, что происходило в душе. Но, видимо, это единственный способ хоть как-то заглушить отчаяние, которое… видимо, никогда не исчезнет.

Что будет со мной? Как давно эти люди находятся здесь? Месяц, год, двести лет? Нужно срочно найти человека, чья воля еще не подавлена. Никто не заслуживает такого страдания. Закопайте живьем, отдайте львам на съедение – все, что угодно, но только не это. Наказание должно быть соизмеримо содеянному.

 

***

– Джефри! – я стоял на пороге и стучал долго, неистово, ровно до тех пор, пока передо мной не появилась его лысая башка.

– Быстро ты. Какой из пунктов больше понравился? – спросил он, но тут же переключил внимание на другое: мои окровавленные рукава. – Ого, да ты просто мастер резьбы! У меня тоже бывают такие вспышки агрессии. Но ты же в курсе, что это все заживает через пару минут? Собакам и не снилось такое.

– Заткнись, – сказал я и, оттолкнув его, вошел внутрь.

Прокаженный и еще один парень сидели в гостиной и перебрасывались головой. Все стены были исписаны руганью, тупыми рисунками, числами без какого-либо значения. Почти никакой мебели: серый, рванный диван, словно только с помойки, перед ним стол и еще кресло тошнотного цвета. Я занял место на диване рядом с бывшим живым щитом, и Джефри пришлось постоять. Видимо, поэтому он решил не тянуть с разговором:

– Ну что, будешь еще нападать на нас?

Прокаженный засмеялся.

– Как вас зовут? Я Мэйсон Дженкинс, – стадию знакомства я прошел только с Джеффри, ибо никто кроме него не маячил передо мной, когда я очнулся, лежа на тротуаре.

– А я Эдди, – сказал прокаженный. – Это Сэм, а его мы называем Веселый Майк, – указал он на голову. – Ты же видел этих лежащих людей на улице? Им реально все равно, хоть поедай их живьем. Но в сыром виде я бы не рекомендовал – еще подхватишь инфекцию. Сам понимаешь, как здесь с лекарствами.

– Веселый Майк? – после этой фразы я даже не слушал.

– А что не так? – он бросил его Джефри, когда тот отвлекся – попал прямо в нос. – Видишь, как с ним весело.

Джефри поморщился и, улыбнувшись, швырнул его мне. В моих руках оказалась голова с выколотыми глазами: из приоткрытого рта торчал кончик языка, щеки были покрыты рубцами, видимо, полученными еще при жизни. Удивительный мяч…

– И вы хотите сказать, он живой? – я показал им его снизу, где еще виднелась часть позвоночника.

– За три года ни намека на разложение. Пока вороны не склевали ему глаза, он еще моргал иногда, – сказал Эдди и жестом показал, что мне надо бы бросить Веселого Майка ему.

Отдал пас: от груди, словно баскетбольным мячом. Кто бы мог подумать, что навык, полученный на физкультуре, мне когда-нибудь пригодится.

– Как давно вы здесь?

Сэм, что предпочитал молчать все это время, почесал свой затылок и произнес:

– Мне ввели смертельную инъекция в восемьдесят пятом, Эдди отправили на коптильню в девяносто первом, а Джефри – двумя годами позже, – он поднял голову и взглянул на мою изумленную рожу. – Сейчас какой год?

“Дружище, ты ведь имеешь в виду двадцатый век?” – увы я постеснялся это озвучить.

– Девяносто девятый, ноябрь. Семнадцатое, вроде…

– Нет, нет, нет, – перебил меня Сэм. – Здесь не работает время: всегда одна и та же погода, всегда день, ни дождя, ни снега – ничего.

В эти слова я не мог просто взять и поверить.

– Дождь не идет? А пьете вы из унитазов что ли?

Сэм не оценил моей шутки, но все же ответил:

– Давно пить хотелось?

– Что… но как…

– Нет, ты можешь, конечно, и есть, и пить, но, будем честны, в этом смысла нет никакого. Это то же самое, что и пытаться убить себя – можно попробовать, но результат нулевой. Не напоминай себе лишний раз о жизни. Чем раньше ты поймешь это, тем лучше. Поверь.

Из дальнейшего разговора я узнал, что в городе нет никакого управления. Никто из местных обитателей не захотел почувствовать власть и выстроить свое королевство. Также в Грейв-Ярде нет женщин, очевидно нет и детей. Вероятно, это было сделано специально, чтобы чистые, невинные создания не появлялись в столь проклятом, Богом забытом месте. Однако небольшая связь с внешним миром все же существовала: каждый новоприбывший доставлялся на фургоне, который оставлял его примерно в миле от первых жилых домов. Никакого другого транспорта в округе нет, бензина – тем более. Водитель фургона – не из здешних, и сомневаться в этом бессмысленно.

Джеффри рассказал, что однажды они с друзьями уже нападали на фургон. Недалеко от Вейн-стрит находится огромная свалка, где при желании можно раскопать огнестрел и боеприпасы. По его словам, на ее территории есть люди, что еще не до конца смирились со своей участью, и пытаются жить, как и раньше – восхваляя насилие. Понятно, что раз я теперь бессмертен, то и бояться таких идиотов не стоит. К тому же, мне бы не помешало обзавестись револьвером – ближний бой против толпы бесполезен. Но Эдди предупредил, что хоть мои раны и заживают за пару минут, новая рука или, скажем, все туловище обратно не вырастет. Пример Веселого Майка – тому подтверждение.

– Так чем же закончилась ваша потасовка с водителем? Вы поймали его?

– Они всегда очень осторожны, – ответил Сэм. – Наши наблюдения показали, что они выходят из кабины только в одном случае – выбросить тело. Все делают быстро, словно на автомате. При себе не держат оружие. Видимо, их работа тоже является наказанием. Просто, в отличие от нас, в их существовании есть хоть какой-то смысл. Так вот, однажды мы решили выждать, пока не появится очередной фургон – спрятались за деревьями и просидели там чуть больше трех суток. Бывает, новичков не привозят месяцами, так что мы еще легко отделались. Как только, водитель снял цепь и вытащил тело, Эдди подбежал сзади…

– Так…

– Я принесу что-нибудь холодное! – заявил Сэм и выбежал из гостиной. У Эдди началось сильное кровотечение. Серьезно, он трясся, сидел с запрокинутой головой, и по всему его телу стекал бордовый ручей – даже диван заляпал.

– Чувак, скоро все кончится, – выразил уверенность Джефри. – У тебя просто очередной приступ.

Эдди, весь в язвах и крови, напоминал оживший труп из старых фильмов ужасов, когда грим еще не был так развит, и на роль монстров подбирали реально страшных людей. При виде такого на улице в него бы всадили всю обойму даже без тени сомнения. Я хотел облегчить его страдания: нанести под сотню ножевых ранений и ласково опустить ему веки. Жаль, что реалии этого мира настолько суровы.

– Но я не хочу, чтобы все проходило! Я хочу умереть! – он кричал и дергал конечностями, словно недобитая свинья на убое. Весьма забавное зрелище.

Интересно, сколько людей при жизни погубил Эдди? Я осознавал, что задавать подобный вопрос – вернейший способ превратиться в “Веселого Мейсона”, но эта информация имела значение. Не хотелось сострадать живодеру или растлителю малолетних, хотя, понятно, что я и сам отличался едва ли. Одно было ясно предельно – в день своей казни он улыбался. Улыбался и я.

***

 

Там, где Бернар-авеню пересекается с четвертой улицей, где от запаха мусора слезятся глаза, на кресле, выброшенном из соседнего дома, сидел одинокий я и стрелял по пролетающим птицам. Джеффри отдал мне свой револьвер и, как я выяснил, у него таких лежало еще, как минимум, восемь. Прошло около трех недель с той нашей встречи с ребятами, а, может, и меньше – как говорил Сэм, время здесь не работает. Здесь вообще ничего не работает, кроме четырех законов, развешенных на стенах домов на Вейн-стрит.

“Вся боль реальна”, – гласил первый из них. Я бы сюда еще приписал: “Особенно та, что появляется при нападении на фургон”. Если парни не шутили, то Эдди стал прокаженным ровно в ту секунду, когда, вооружившись ржавой лопатой, сделал замах на водителя. Но это еще ладно, красоваться здесь уж точно бессмысленно, – его схватили такая мигрень, что он был готов положить башку под колеса, лишь бы остановить эту боль. А вместо этого бедняга потерял сознание и познакомил череп с асфальтом. Больше они так не делали.

– Эй ты, урод, – обратился ко мне какой-то жирный кретин со стороны свалки. Он шел ко мне вместе с еще одним таким же и держал в руках не что-нибудь, а Ремингтон 870 – друг же предпочел старый добрый мачете.

Ну наконец-то, а то я уже заждался.

– Здравствуйте! – помахал я им свободной рукой. – Присоединяйтесь, здесь птичек хватит на всех.

Тут же раздался выстрел дробью, такой сильный, что кресло подо мной отлетело, а сам я плюхнулся на асфальт. Ничего себе, а ведь между нами было не меньше тридцати футов! Я не стал долго отдыхать и перевернулся, как можно скорее. Действовать приходилось без замедлений – на меня уже бежал разъяренный примат, что желал только одного – отделить мое тело и голову.

– Тварь! – прокричала обезьяна, когда ее лезвие попало по воздуху. Он, видать, не особо ориентировался в пространстве, ибо махал своей зубочисткой по чему угодно, но только не по мне. Будь он здесь один, я бы с удовольствием обмотал вокруг него его же кишки, пока тот пытался поднять свои руки. Увы под прицелом дробовика мои действия были весьма ограничены.

– Роджер, в сторону! – приказал стрелок, и после того, как его друг увернулся, в меня выстрелили еще раз.

“Неплохое имя, – подумал я, когда выстрел миновал мое тело. – Но глаза я тебе отстрелю все равно”. Сжав крепко свой кольт, я нажал на спусковой крючок, а потом повторил это еще раз. Как и говорил Джеффри, поначалу мне здесь понравится. А как еще я должен реагировать, когда передо мной валяется кусок жира, облаченный в рваную футболку и джинсы, и визжит так, что мои перепонки начали кровоточить? Чистый кайф, да и только.

– Нет! Я убью тебя, сволочь! Убью! – он палил в меня, но все безуспешно. Почувствовав, что здесь моя миссия выполнена, я скрылся за углом, где только крысы могли лицезреть мою довольную рожу. Я знаю, что когда-нибудь мне обязательно надоест заниматься подобной активностью, но сейчас мне было чудесно – ведь я заставил закоренелого психа проявить сострадание, развел его на эмоции. При одной только мысли, что он сейчас сидит рядом со своим слепым другом и плачет, я ловил невероятный экстаз. Так оно было при жизни, и остается здесь неизменным. Конечно, исчезнет когда-нибудь. Но не сейчас, только не в эту секунду.

Жаль, что уровень сентиментальности разительно падает по мере отдаления от помойки – ведь тот, кто скучает по жизни, обитает именно там. Видимо, среди мусора они находят то, на что было похоже их существование, будучи в мире живом, и рьяно его берегут. Сэм, Джефри и Эдди не хотят вернуться на землю, оттого и живут на окраине. Хотя не удивлюсь, если Сэм однажды попадется мне, сидя в мусорном баке, – уж больно сильно он переживал, когда Эдди решил перекрасить диван в красный цвет.

Моя следующая цель заключалась в поиске какого-либо разговора, общения. Пока сознание еще не показало белый флаг, я решил, что буду пытаться извлечь максимум из своего пребывания в Грейв-Ярде. Понятно, что лежащие тела на дороге, мимо которых я прохожу постоянно, едва ли подходят на роль собеседника. Эти любители загорать могли хотя бы оставить записку, мол, “Решил выключить мозг добровольно, ибо жизнь здесь бессмысленна. Продержался пять лет – попробуй побить”, – и вот уже для других постояльцев данного города появляется хоть какой-то энтузиазм. Но нет – они просто лежат, словно счастливые обладатели лоботомии.

“Вы никогда не умрете”, – очевидно, в пределах Грейв-Ярда это не должно восприниматься как-то иначе, кроме как с криком, полным отчаяния. Но, услышав такое и в жизни, я бы точно не стал петь песни о счастье. Первая реакция оказалось бы той же: я бы схватился за лезвие и причинил себе боль, физическую, такую, что могла перекрыть душевные муки. В подобные моменты кажется, что единственная твоя проблема – это глубочайший порез на руке, а вещи, куда менее низменные уходят куда-то в дебри сознания. Так что, с моей точки зрения, нам весьма повезло, что вся боль здесь реальна.

– Ты же согласен со мной, приятель? – спросил я у тела, что лежало ничком, пока я не перевернул его своей ногой на спину.

И снова этот взгляд – в пустоту. Грязное, морщинистое лицо старика заставляло меня усомниться, что когда-то его владелец сидел на электрическом стуле с ухмылкой. Но, если в камеру смертника и можно попасть по случайности, то в места вроде Грейв-Ярда едва ли. Так что словом “мразь” здесь обозвать можно каждого, без исключений.

Мы находились где-то рядом с Ричвелл-стрит, что недалеко от высушенной речки, чье название я нигде не увидел. Вокруг все также стояли дома – полуразрушенные или совсем.

– Знаю же, что живой. Видно, как дышишь.

Вдруг я услышал то, что заставило меня пошатнуться:

– Убей…

– Что? – я не поверил свои ушам и наклонился к нему поближе. Они никогда не говорили со мной.

– Убей пожалуйста, – прохрипел он еще раз.

“Вот черт”, – подумал я, осознав, что в первый раз не ослышался. Кое-что в моем сознании щелкнуло и вместо слезных изречений о том, что никто из нас никогда не умрет, я зарядил ему ботинком по ребрам.

– А-а…

– Получил свое, ублюдок?! – я продолжал наносить удары, выискивая все новые, нетронутые части тела, пока носок моей ноги не попросил о пощаде.

Мне понравилось слышать хруст костей под подошвой, вздохи, что издаются в агонии, однако я знал, что скоро тело подо мной восстановится, как будто никто к нему и не подходил за весь день. Увы к усталости подобное не относится – желая передохнуть, я прилег на землю, положил руки под голову и, глядя на чистое небо, принялся воображать облака. Да, даже таких, казалось бы, незначительных моментов Грейв-Ярд лишен. А значит, лишены и все мы.

– Давно так? – спросил я, когда мой “друг” прекратил хвататься за воздух. – Ну, лежишь здесь, как больной без медицинской страховки?

Повисла неловкая пауза. Вероятно, он и не надеялся, что когда-нибудь снова придется связывать слова в предложения. Но раз я поставил цель поговорить с кем-нибудь, то выбью речь даже из столбов электропередачи, коих здесь, разумеется, нет.

– Давненько… Посчитал, что шести лет скитаний мне хватило сполна.

– Каких шести лет?! – воодушевился я не на шутку. – Здесь же время не работает, как ты определил такой срок?

– У некоторых встречаются здесь разные странности. Многие не замечают их, списывают на свой искалеченный разум, но я знаю… Знаю, что все это значит.

– О чем ты, урод? – я сжал рукоятку ножа, что держал все это время в кармане. – Что значит?

– Тебе покажется это чушью, бредом сумасшедшего старика, но каждый год двадцать пятого декабря я слышу его… Нет, ты мне не поверишь.

Всадил ему лезвие в горло. Не знаю, какие высшие силы удержали меня от того, чтобы довести дело до конца и срезать его башку недоразвитую. Ненавижу, когда долго к чему-то подводят. Его кровь лилась фонтаном, и единственным, кто оказывался на ее пути, был я, Мейсон Дженкинс. За неимением другой жидкости я даже протер ей глаза и прополоскал рот. Пить не стал, конечно. Кто знает, вдруг жажда вернется.

– А теперь скажи, что это ты такое на Рождество слышишь?

– Плач ребенка, – заявил он без пререканий. – Это началось еще при жизни.

Дальше пошла история о том, как этот старик задушил своего младенца в сорок четвертом: ему как немцу, живущему в Колорадо, приходилось несладко. Вокруг его чуть-чуть не любили: сожгли дом, разбили в магазине витрины и каждый день грозились убить. Вот у него и поехал рассудок, а потом все пошло по накатанной. Оставшись без семьи и признания, он находил любовь во внутренностях проституток, бездомных, беспризорных детей. Мог бы сказать, что своей участи этот урод заслужил. Но я последний человек, кому допустимо кого-либо судить.

Я уже уходил, когда меня остановила одна мысль, совсем незначительная, но бывают такие вещи, что просто из головы не выходят:

– Как тебя зовут, приятель?

– Альфред… Альфред Винклер, – сказал старик и снова погрузился в небытие.

 

***

Недавно я встретил Эдди – этот бедняга еще больше покрылся язвами: лицо под гнетом этих бугорков давно перестало напоминать человечье, и, мне кажется, теперь ему тяжело даже разомкнуть глаза. Не от боязни лицезреть свое уродство – веки стали слишком тяжелыми. Говорить со мной он отказался, и я его не виню в этом. Все-таки при таком первом знакомстве, как у нас, люди редко строят крепкую дружбу. Как я понял, он решил отдалиться от Джефри и Сэма: ему надоело вечно не думать, вечно скрывать свои чувства. Представляю, что сказал ему Джефри при таком заявлении: “Так вали на помойку” или “Маме своей расскажи”, а Сэм бы лишь покачал головой и пожелал другу удачи. Очень разные люди – думаю, скоро и эти двое разойдутся, если, конечно, Веселый Майк не заставит их помириться.

За последние два месяца или несколько дней я пришел к выводу, что в пределах Грейв-Ярда единственное, что имеет какой-либо смысл – это сон. Да, засыпать на холодном полу в зданиях, где даже нет крыши – процесс не из приятных. Но, по крайней мере, я могу быть уверенным, что на меня внезапно не пойдет дождь или снег. Чего не скажешь о местных бандах с помойки, у которых уже и нет другой цели, кроме как отомстить Мейсону Дженкинсу за регулярный обстрел их товарищей. Что тут поделать? Мне нужно было как-то занимать свое время.

На втором этаже ветхого здания на отшибе я спал на грязном матрасе – отнес его в угол, куда не доходил свет, и где пол не выглядел так, словно обвалится в любую секунду. Укрывался дырявым пальто, что успешно было мной снято с одного из уличных увальней. Сопротивления он не оказывал, но своим хрипом дал понять, что мои действия его скорее расстроили.

Казалось, воздух стал чище, а может, дело в том, что я просто привык. Из птиц здесь обитали только вороны, их “пение” хоть и перестало вызывать головную боль, все также оставалось бездарным и мерзким. Я поднялся со своего спального места и по привычке начал день с легкой разминки. Где-то вдалеке доносились звуки перестрелки и крики, которые издают люди, когда их разделывают живьем. Покинув свой дом, я вздохнул полной грудью и осознал, что пора – самое время покончить с собой.

Нет, второй закон Грейв-Ярда никуда из моей головы не исчез. Однако еще будучи в мире живом, я заметил, что нарушать правила бывает не только безболезненно, но и до жути интересно. Моя гипотеза явилась ко мне внезапно, одним вечеров, когда я прикидывал, в какой позе лежать, чтобы сонный паралич перестал приходить ко мне в гости. И так проблем хватает, а тут еще и просыпаешься без возможности двигаться – ужас, да и только.

Мозг не перестает функционировать, даже если голова живет отдельно от тела – чистейшая истина. Если его повредить, то он восстановится за считанные секунды – тоже верно. Но что, если превратить его в фарш: разбить себе череп так, что от него останется только мокрое место? Чувствую, здесь мне не обойтись без практики. Выжил – проиграл. Условия еще никогда не были настолько абсурдны. Что ж, на то я и являюсь жителем Грейв, мать его, Ярда – Богом ненавистного места.

Я отворил дверь и направился к руинам пятиэтажного дома на Вествуд-стрит, куда не так давно Джефри и Сэм переместили свой склад оружия. Мне требовался серьезный ствол, такой, чтоб от головы, если и осталось что-то, то только нижняя челюсть. Раздобыть ружье сложно, и единственный раз я его видел в руках человека, что палил в меня недалеко от помойки. Сейчас жалею, что убежал тогда, но во мне играл еще тот детский энтузиазм, который о суициде не дает и задуматься.

А вот теперь пора. Я посмотрел на красную надпись “проваливай”, нарисованную красным баллончиком, и понял, что я прибыл по адресу.

– Ну что, уроды, извращенцы и мрази! – прокричал я во весь голос. – Мейсон Дженкинс пришел умереть!

Особо не стал унывать из-за отсутствия ответа и поспешил подняться наверх – на четвертом меня ожидал шкаф, отодвинув который, можно наткнуться на весьма любопытные вещи. Насколько я понял, у Джефри еще при жизни был интерес собирать разные прикольные штуки: будь то запрещенный огнестрел или качественный снафф с малолетними. Если со вторым здесь имелись проблемы, то первое раздобыть при желании можно.

– Вот так, потрясающе…

Я нашел их тайник без усилий, убрал с пути деревянную развалюху и предстал перед нишей, где на неумело вбитых гвоздях висели: семнадцатый глок, беретта 92, пару хеклеров и мой любимый – винчестер 1300. Уж этим дробовиком я отправлю свою мозги в такой полет, что местным воронам придется вообразить себя чайками и научиться “ловить прямо в воздухе”.

– Иди ко мне, дружок, не стесняйся, – обратился я к огнестрелу и вытащил его на прогулку.

Без лишних сентиментальностей мы присели у стены. На холодном полу валялись осколки стекол, использованные гильзы, виднелись и следы крови. Позади меня находилось окно, куда по задумке и должны вылететь кусочки моего мозга. Представляю, насколько шикарным это должно получиться: разлетится череп на мелкие части и вслед за ним все остальное. “Эх, жаль, что я не могу посмотреть на себя со стороны, – подумал я, когда дуло дробовика уже уткнулось мне в твердое нёбо. – Прощай, город без воды и ночи”.

– Не советую, – раздался голос из соседней комнаты. Кто-то шел мне навстречу, но в моих глазах так помутнело, что я едва ли различал его очертания. – Мэйсон, убери эту штуку – она все равно не заряжена.

– Черт! – выругался я, доставая изо рта винчестер. Проблема была в том, что голос вроде и звучал знакомым, но зрение мое было явно не в лучшей форме. Передо мной словно стояла чья-то тень, но никак не существо из плоти и крови.

– Ты же знаешь, что припасы мы храним отдельно от оружия. Как раз на случай таких вот набегов.

Что-то такое мне действительно говорили. Причем я даже помню, кто:

– Сэм, дружище… ты очень хреново выглядишь. Да и запах… Тебя кто-то поджарил что ли?

“Протри глаза, – доносилось их подсознания. – Здесь что-то неладное. Протри глаза!”

– Ты разве не понял мораль истории с Эдди?

“Какая мораль? Почему от тебя пахнет гарью?!”

– Любая попытка пойти против правил…

– Твою мать! – закричал я и подпрыгнул с бетонной плиты. Зрение вернулось – передо мной стоял человек с обугленной кожей. – Что с тобой случилось?! Тебя подожгли?!

– Успокойся, Мейсон…

– Это они сделали? Уроды с помойки? Да я им позвоночники вырву и запихаю в их глотку!

– Нет, это не они.

– Тогда это Эдди! Вот же мразь.

Сэм закрыл глаза, и теперь его силуэт стал полностью черным, как сажа, как душа людей из Грейв-Ярда.

– Это не Эдди… и даже не Джефри – они отказались от жизни. Я видел их тела: один лежит на пустыре, где останавливается фургон – другой остался среди городских стен, недалеко от домов на Оук-стрит. Их больше нет. По крайней мере, в привычном понимании этого слова.

– Но как…

– Ты скажи мне. Не я держу в руках дробовик.

“Верно… держишь его в руках не ты… Но как?”

Эта компания – единственное, что посреди Грейв-Ярда казалось не мертвым. А теперь двое из нее решили попрощаться с сознанием. Бессмертие, невозможность покинуть границы города – это же настоящая дикость! Сохранить рассудок нереально, в принципе.

“Вы никогда не покинете этого места” – гласил третий, предпоследний закон. И тут я наконец осознал, насколько мое дело дрянь.

– Если бы я попытался прострелить затылок, то… я бы стал таким же, как Эдди?

– Может быть, может, и хуже.

Сэм пытался скрывать свою боль, но даже сквозь его обугленное тело я чувствовал, насколько бренным стало его существование. Мне было жаль его. Даже несмотря на все зло, что он причинил при жизни. Я не понимал, чем он заслужил такое наказание уже здесь, в Грейв-Ярде. Сжечь живого человека и не дать ему умереть…

– Как это случилось, Сэм?

Он молчал какое-то время, и я не смел нарушать тишину. Воспоминания – одна из худших пыток, как на земле, так и под нею.

– Я пытался молиться.

 

***

– Еще кофе, Мейсон? – спросила мама утром, где-то в 06:45. Перед школой я старался вставать пораньше, чтобы успеть подготовиться к очередной проверке на прочность для моих и так расшатанных нервов.

– Да, спасибо, – ответил я и протянул свою кружку с надписью “Голосуй за Риджесса”, которую мне вручили на улице.

Она села рядом со мной за кухонный стол. Как всегда, она уже была абсолютно готова к новому вызову: деловой костюм, прическа, чуть-чуть макияжа. Линда Дженкинс может по праву называться самым ответственным человеком Мейпл-Гроув, но это не меняет факта, что она та еще мразь:

– Сегодня твой последний день в старшей школе, а значит, уже завтра ты пойдешь выбирать колледж. Вот список, – она положила листок с более чем пятью наименованиями высших учебных заведений нашей страны. Все находились, как минимум, в трех часах езды от дома. Последнее, чего я хотел в этой жизни – это пребывать в студенческом общежитии.

– Хорошо, я посмотрю.

– Насчет выпускного…

– Я не пойду, – сам не знаю, как осмелился, но я ее перебил. Бывает, что я делаю вещи, над которыми не властно сознание.

– Следи за тоном, – предупредила мама. – И не смей перебивать меня, понял?

– Да, мэм.

– Ты пойдешь на выпускной и сделаешь это с Кэйти Льюис.

– Нет! – вновь я дал волю эмоциям. Вспомнив самую страшную девчонку в школе, да и во всем Мейпл-Гроув, иначе поступить я не мог. “Только не с ней, только не с Кэйти Энн Льюис!”

– Меня беспокоит твоя замкнутость, Мейсон, – заявила мне мать. – А у Кэйти аналогичная проблема. Мы с ее мамой уже все обсудили – вы идете вместе. После уроков не забудь взять на прокат смокинг. Я положила в твой портфель десять долларов.

“Бледное лицо, как у трупа, такие же бесцветные волосы, худая, словно скелет и голос низкий настолько, что я каждый раз вздрагиваю. Нет! Нет! Нет! Нет!”

– Пожалуйста… только не с ней, – я был готов умолять ее на коленях.

– Такая же тряпка, как твой отец! – она прокричала эти слова мне в лицо, и я понял, что сплю. Нет, подобная фраза была в ее стиле. Просто она не могла ее сказать в принципе – ведь маму я давно убил. Иногда забываю об этом.

***

 

Когда проснулся, осознал, что не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Живота не чувствовал, как и всего остального, что ниже черепа. Меня обезглавили… Ситуация усложнялась еще тем, что в мои глаза и уши было что-то воткнуто, очень острое и широкое, как будто деревянные колья для забоя вампиров. Вместо шеи из меня торчал железный прут. И только по запаху я мог определить, где нахожусь – на помойке. Вероятно, пока я спал, меня все же нашли эти “ценители жизни”. Надо было слушать Сэма и покинуть территорию города – лежал бы сейчас рядом с Эдди и считал пролетающих мимо ворон. Эх…

Что ж, меня зовут Мейсон Дженкинс, и за свою жизнь я убил тридцать два человека: среди них были и дети; женщин не щадил, даже на глазах их родителей. Да-да, я еще тот извращенец. В день своей казни я смотрел в лица убитых горем людей и улыбался так, что на мою голову пришлось набросить здоровенный мешок. Так и поджарили: под звук аплодисментов толпы и хохот моего больного сознания.

Какой там был четвертый закон? “Отныне вы живете в мире, что вы заслужили”, – за годы, проведенные в таком положении, я часто вспоминал данную фразу и многое пришлось переосмыслить. Например, что в колледже учиться необязательно, что большинство телешоу – полная чушь, и, самое главное, в Грейв-Ярд мы попали заслуженно.

– Ведь так, придурки? – спросил я мусорщиков своим подрезанным языком.

Как всегда, в ответ тишина. Справедливость иногда существует.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 4,67 из 5)
Загрузка...