Тонкие пальцы скользят по грифу величественной скрипки, что порождает хрупкую, чистую, словно исток горного ручья, мелодию. Совсем рядом, во мраке закоулка, тонкие губы чуть слышно шепчут, восхищенно улыбаясь:

Пусть лесть – это яд, смиренье – венец, искусство – пародия…

 

Скрипач вздрагивает, и вместе с ним вздрагивает композиция.

 

Не станет ни толикой менее светлой той жизни… мелодия…

 

Широко раскрытые глаза косятся в закоулок.

 

Умрешь, и родишься, не вспомнят лица, но восстанут творения!

Даже ты ждешь начала конца, жаждешь вновь… искупления…

Умиротворенная некогда композиция завершается нервно и судорожно, что не мешает обомлевшей толпе взорваться овациями.

Скрипач – худощавый юноша с белыми спутанными волосами – кланяется публике, натянув марионеточную улыбку. Отбив на лестнице дробь деревянными башмаками, он понёсся прочь, ловко увернувшись от концертмейстера, искрящего предложениями денег, туров и перспектив, не слушая толпу, почти умоляющую сыграть что-нибудь еще, едва не сбив с ног прекрасную девушку, что смотрела на него, словно на божество... Скрипач бежит отчаянно, как загоняемая волчьей стаей жертва, но жертва прыткая, здоровая, безмерно жаждущая жизни и готовая бороться до последнего удара сердца.

Мимо проносятся вереницы неказистых домиков, дряхлеющих с каждым поворотом, будто скрипач своим бегом проматывает вперёд само время. Тяжело дыша, он ныряет в один из бесчисленных закоулков на окраине тонущего в сумерках Ремшайда. По спине растекается через тунику холод закопченной стены, необычную для этого места и времени тишину отныне нарушает лишь сбивчивое дыхание.

– Ты ведь Лириэль, бог скрипок, верно? – вслед за нежным голосом из-за угла выплывает женская фигура в шелковом балахоне. Глубокий капюшон открывает лишь губы. Без сомнения, те самые губы, что шептали стихи на главной площади.

Глаза скрипача, только что пылавшие желанием жить, пораженчески закрываются, и юное тело безвольно оседает на землю.

– Ахешай... – отстраненно бормочет он, чуть помедлив. – Кто мог подумать, что последнего бога убьет демонесса надежды, поставив точку не столько кровью, сколько неприлично глубокой иронией.

Ее аккуратные губы кокетливо хихикнули.

И тут же скривились, будто наслаждаясь филигранно выдержанным Марсельским вином, демонесса почувствовала примесь разливного трактирного пойла.

Изящным движением гладкие руки скидывают капюшон, обнажая, вопреки ожиданиям скрипача, выражение неподдельной горечи и почти материнского сочувствия.

– Я не хочу убивать тебя, Лириэль, – звенит, наконец, отчужденный голос, – и в то же время не могу сохранить тебе жизнь. Не желаю окончания игры, не желаю дележки трофеев и сфер влияния, не желаю вонзать когти в столь молодое, хрупкое, красивое создание, не успевшее распробовать жизнь бога. Но в то же время, если я отпущу тебя, то сама для себя стану предателем собственного народа, предназначения, мужа...

 

Гладкая рука с кожей алебастрового оттенка вдруг проводит по взъерошенным волосам юноши, словно по шерстке котенка, которого, несмотря на все душевные терзания, придется утопить.

– Сыграй мне напоследок, Лириэль, – шепчет Ахешай, отстраняясь. В пространство перед юношей с лёгким сиянием от головки до пуговицы выплывает из пустоты прекрасная алая скрипка.

Дрожащими руками он принимает ее, как принимают из утробы новорожденного. Опустошенный взгляд на мгновение поднимается к Ахешай, чтобы тут же рухнуть в землю. Пальцы неуверенно ложатся на струны, чуть помедлив, к ним присоединяется смычок, извлекая первый звук композиции, наполненной бесконечной тоской и печалью, трауром, и не снившимся мужу, молчаливо страдающему над гробом любимой жены, матери, рыдающей над могилой сына, солдата, на руках которого умирает друг... Все желание жить, пылавшее в скрипаче не так давно, пропитало эту мелодию, не давая демонессе сделать и шага. По алебастровой щеке скатилась первая слеза, следом ещё одна... Резко выдохнув, Ахешай кладет ладонь на струны, останавливая разрывающую душу мелодию. Ее грациозное тело, прикрытое лишь шелком, прижимается к юноше, обнимает его, как обнимают агнца перед жертвоприношением. Влажные от слез глаза встречаются с почти таким же выражением на лице юноши. Ее рука, из которой в любую секунду готовы показаться бритвенные когти, упирается в худощавую грудь. Палитра эмоций на лице Ахешай сменяется детским удивлением: с уголка аккуратных губ падает кровавая капля. Словно пойманная рыбка, демонесса хватает ртом воздух, а скрипач аккуратно опускает ее на землю с торчащей из-под грудины рапирой. Тонкие пальцы нежно проводят по алебастровой щеке, убирая слезы.

– Этот реквием я написал для тебя, Ахешай.

 

Затухающий взгляд все так же удивленно провожает лёгкие шаги, вслед за которыми, обратившись в серебристую пыль, рану покидает рапира.

 

* * *

Бледная, прошитая синюшными венами рука проводит по шелковому балахону, ощущая под ласковой тканью родное лицо, опускается ниже...

 

Он позволил себе вздрогнуть, нащупав рану, и ряды демонов, заполнивших церемониальный зал, невольно шагнули назад. Из-под черных локон стреляет взгляд: боль, гнев и отчаяние смешались в нем, словно магма, сера и нестерпимый жар, воплотив одним движением зрачков грандиозную мощь преисподней:

– Найти его.

И внушающие трепет, закованные в алую броню, вооруженные до зубов демоны суетливо бросились прочь, толкаясь и мешая друг другу. Прошла минута. Зал опустел. А стройная фигура продолжает молча смотреть на тело. Он знает, что остался один, и позволяет себе открыть ее лицо: почти живое, с удивленно распахнутыми глазами. Бледные пальцы, замерев на мгновение, аккуратно прикрывают холодные веки.

 

– Господин, – в зал степенно шагает Гарсион – демон амбиций, – прошу меня простить за беспокойство. Но, полагаю, вам будет любопытно взглянуть на сопровождение Ахешай, отнюдь не погибшее, вопреки нашим догадкам.

 

Взгляд, доселе застывший на безмолвном шелке, поднимается к гостю. Не останавливаясь, Гарсион щелкает пальцем, и в проход, тяжело лязгая громадными латами, втаскиваются тюремщики преисподней: Нимус – демон заточения, и Марбас – владыка агонии. Мощные когтистые лапы еле удерживают худощавую девочку, что с животным ужасом крутится, извивается и отчаянно лягает пленителей. Снова и снова она оказывается на волоске от успешного побега, снова и снова тюремщики ловят беглянку под укоризненным взглядом Гарсиона. Случайный наблюдатель подумал бы, что это длится с начала времен, и наверняка продлится еще вечность – с центра зала пленницу не удается сдвинуть ни на дюйм.

– Успокойся, – в голосе застывшей над шелком фигуры мелькнуло едва уловимое дружелюбие, которого оказалось достаточно, чтобы в оцепенении замерли все присутствующие. – Рассказывай, Инсэль. Все, что тебе известно. По порядку.

– Г-господин… – тяжело сглотнув, пленница склоняет голову. – Ахешай всего лишь предложила мне сыграть с ней в прятки! – на последнем слове тонкий голос сорвался в череду всхлипов. – Я… не знала, что она… так хорошо прячется…

– Пф-ф… и этому ребенку доверили жизнь бесценной супруги демона порядка, единовластного правителя преисподней?! – небрежно бросает Гарсион. Я лично выясню, кто совершил подобную глупость.

– Нет, – фигура оставляет позади тело Ахешай, надвигаясь на гостей, – Инсэль единственный живой демон, имеющий отношение к роду тьмы. Остальные в деле скрытного сопровождения бесполезны. Ищи бога скрипок.

– Господин, – поклонившись, демон амбиций стремительно двинулся к выходу.

Нимус и Марбас с каждым шагом правителя все сильнее сдерживают желание броситься прочь.

– Свободны.

Облегченно выдохнув, латные громады попятились.

Высокая фигура склоняется над Инсэль, похожей на сплошную кисточку спутанных волос, из которых нелепо торчат худощавые ноги.

– П-прошу вас, господин... – пищит она, с трудом контролируя губы.

– Все, что от тебя требовалось – не упускать Ахешай из виду, вовремя обнаружить угрозу, и повернуть кольца на браслете, что я дал. И тогда она была бы жива, а бог скрипок мертв. Но тебе захотелось поиграть в прятки… – взгляд, пронизанный пугающим спокойствием, не мигая сверлит застывшую девочку. – Ты сама знаешь, чего заслуживаешь.

Зрачки под спутанными волосами на мгновение расширились, кисть Инсэль в долю секунды распустилась бутоном когтей, устремляясь к длинной девичей шее. Ее остановили в миллиметре от избавления.

– Нет-нет… – буднично выводит ледяной голос, – это было бы слишком милосердно.

 

* * *

Спешно удаляясь по богато украшенному коридору, Гарсион невольно прикрывает уши. Он знает, что сейчас произойдет, и ему, несмотря на брошенную в главном зале фразу, жаль глупую наивную девочку, на которую взвалили слишком большую ответственность. Вдоль стен разносится полный невыносимой боли, разрывающий глотку вопль. «Это мгновение будет очень долгим, Инсэль, но выбора нет – придется терпеть» – шепчет про себя Гарсион, тяжело вздыхая.

 

Мимо, шлепая громоздкими латами, бегут тюремщики. Бегут, несмотря на отросшее за тысячи лет неспешной жизни брюхо, тяжело пыхтя и покрываясь потом… Не стесняясь показаться Гарсиону трусами, чего в иной ситуации они бы не допустили. Демон амбиций хорошо их понимает, пряча за высокомерной ухмылкой тот же самый страх: повелитель обладает чудовищной силой, сравниться она может лишь с его любовью к жене. Сколь полезен демон порядка для своего народа в холодном рассудке, столь же опасен в бешенстве. И с Ахешай ситуация вышла не менее пугающей: она была сильна… смерть такого демона от руки божка скрипок выглядит столь же нелепо, как триумф мотылька над тигром. Мало кто мог вообразить, что после великой, доставшейся огромной ценой победы в войне с богами, на преисподнюю выпадет столь несуразное, но от того не менее болезненное потрясение…

 

Так, перебирая в голове тяжелые мысли, Гарсион шагнул в одну из десятков пылающих сфер, рядами повисших над рубиновым полом Зала Переноса, в нос шибанул смрад закоулка на окраине ночного Ремшайда, где через мгновение растворились тихие шаги демона.

 

– Гюнтер! – глухо пробивает стену беспокойный женский голос, заставляя Гарсиона прислушаться. – Почему не спишь в столь поздний час, дитя? Откуда слезы?

– Там… – всхлипывает совсем юный мальчик, – там дядя другого дядю разрезал!

– Что? – фразу обрывает мерный стук шагов. – Пресвятая богородица!.. Нужно срочно проверить засов!

 

Должно быть, окна выходят на другую сторону улицы: минута спокойного шага, и переулок сменяется широкой вереницей фасадов, исполненных в стиле раннего барокко. На окровавленной мостовой действительно лежит тело в алом доспехе искусной работы, поодаль отблескивает иссеченный меч. Начиная нервничать, Гарсион склоняется над мертвецом, острое молодое лицо ему хорошо знакомо: Тайгерн, великий демон битвы. Остекленевшие голубые зрачки еще отражают свет звезд, а на тонких губах застыла та самая полуулыбка, которую видел в схватке любой противник, признанный Тайгерном достойным. На мгновение Гарсион замер: одолеть демона битвы в честной дуэли под силу разве что… владыке, и отнюдь не малой ценой. Сосредоточенный взгляд забегал по следам в пыли, стремясь прочитать хоть что-то: пируэт, здесь был нанесен точный удар: в пыль дугой легли кровавые брызги… Два смазанных следа – кто-то не ожидал контратаки… А здесь что? Гарсион склоняется к чуть менее яркой капле. Не чувствуется, что это кровь демона. Выходит, Тайгерн его ранил. «Его…» – задумчиво тянет про себя разум. Третьих следов действительно нет, мы стоим перед фактом: божок скрипок каким-то образом сначала убил демонессу надежды, а теперь демона битвы. Дело принимает куда более серьезный оборот, чем казалось в начале: господин одержим высокомерием и жаждой мести, он откажется воспринимать низшего бога как серьезную угрозу – остальные не менее самонадеянны… жаждут выполнить приказ дабы впасть в милость, получить привилегии. А в результате, не понимая, с чем имеют дело, будут гибнуть по одиночке. «Впрочем, нельзя сказать, что все понимаю и я». Гарсион осторожно берет меч, перчатка осторожно проводит по следам от чудовищных ударов. Чем к более общему понятию относится бог или демон, тем большей силой он обладает, и тем больше подчиненных имеет. Так было всегда: демон войны в сотни раз умнее, сильнее и быстрее демона стрел или пик… Есть, конечно специализации: высшие сущности лучше всего владеют именно своей областью: потому демон битвы был настолько хорош в открытом противостоянии. Но при чем здесь скрипки?

Один за другим задавая себе вопросы с неизвестными ответами, Гарсион собрал в стеклянные пузырьки куски крови. Он прекрасно знает, кто может разгадать тайну бога скрипок, знает, что случится, если правая рука господина без разрешения обратится к столь презираемой им сущности. А так же знает, что демон порядка даст категоричный отказ, недооценивая угрозу, и этим возможно поставит под вопрос само существование преисподней. На одной чаше весов – успех общего дела и окончательная точка в войне, на другой – последствия гнева владыки. Впрочем, кто сказал, что он узнает об этом до победы? А тому, кто принесет голову божка скрипок, все сойдет с рук.

 

* * *

Преисподняя велика, и состоит не только из дворцов. Здесь нашлось место и высохшим на первый взгляд лесам, населенным причудливыми тварями, и пустынным равнинам из алого камня, и горам, и каньонам… На склоне одного из последних сотни лет назад обосновался демон-отшельник Ютуи, владыка познания, не желающий играть по правилам порядка. Гарсион добирался сюда долго: к жилищу Ютуи не ведет ни дорог, ни порталов, а окрестности густонаселены крупными хищниками, с одним из которых демону амбиций пришлось сразиться.

Тяжелая дверь оказалась не заперта, и с тихим скрипом впустила гостя в заваленную свитками комнату. На табурете, недобро глядя исподлобья, сидит хозяин: с неизменной косой темных волос, перекинутой через плечо, в заляпанной чем-то робе, со странным ожерельем, не менее странными перстнями и сложными татуировками на кистях.

– Должно быть, тебя послали за смертью? Я подарю тебе ее.

Распрямившись, Ютуи двинулся к Гарсиону, сжав кулаки со вспыхивающими цепочкой кольцами. Вторженец попятился.

– Меня никто не посылал: я пришел по своей воле.

– После того, что вы сделали с Инсэль? Самым чистым и безобидным существом вашего царства?

Предвосхищая молниеносный удар, который, скорее всего, станет последним, Гарсион отпрыгивает на десяток метров.

– Да, господин сделал это. Но кому как не тебе понимать причины этого поступка, – демон амбиций говорит все быстрее, и все быстрее пятится от надвигающегося Ютуи, – пойми, наконец: господин обезумел от смерти Ахешай, Тайгерн тоже мертв, и неизвестно, будем ли завтра живы мы!

Ютуи, наконец, остановился.

– Я не знал этого. Лишь уловил боль Инсэль перед смертью, – один за другим перстни гаснут, и взгляд, сверлящий Гарсиона, на глазах теряет кровожадность, – пришел ты по приказу Эйона, или по своей воле… не знаю. Знаю, что этого не случилось бы без большой нужды, – окончательно потерявшие воинственность глаза с любопытством осмотрели изодранную когтями одежду Гарсиона, – говори.

 

* * *

– Ты прекрасно знаешь, как все работает: если люди сознательно или неосознанно создают что-то, рождаются бог и демон… этого. Бог жаждет сохранять – демон изменять, и в балансе развитие происходит, но только если это действительно…

– Да-да, я знаю, – перебивает Гарсион, – сейчас речь о силе. Так как божок скрипок – конкретной и молодой вещицы – смог одолеть могущественных демонов?

– Твой вопрос понятен, – вздыхает Ютуи, разглядывая оба сгустка крови, – я пытаюсь рассуждать: мог ли он, оставшись в ходе войны единственным богом, каким-либо образом заполучить часть силы остальных… Скорее всего, нет, – татуированные руки помещают кровь в небольшую огненную сферу, рядом с которой пространство медленно начинает рябить. – В любом случае, тебе придется убедить Эйона прекратить отправлять демонов на охоту по одиночке и небольшими группами. Только вместе вы можете продержаться необходимое время. Мне наверняка потребуется день или два, чтобы вникнуть в суть происходящего и дать вам практические советы.

От предвкушения разговора с господином губы Гарсиона скривились в нервную ухмылку, и тут же засветился его браслет.

– Пожри мироздание… Эйон меня призывает. Сделаю все возможное. Приходи как то…

Остаток фразы отзвуком растаял в открывшемся на мгновение портале.

 

Спустя час рябь у пылающей сферы начала преображаться в размытую картинку, еще через час изображение стало идеально четким, позволяя разглядеть все детали происходящего, от губ шепчущей из закоулка Ахешай до спутанных локон бога скрипок, очевидно, испугавшегося ее голоса…

Ютуи снова и снова пересматривает каждую секунду, где божественная и демоническая кровь оказывалась в непосредственной близости: встреча с демонессой на городской площади, их беседа, убийство, поражающий воображение бой с Тайгерном.

– Либо скрипач действительно больше никого не убил, либо я могу видеть лишь первые жертвы, так как эта кровь уже покинула тело к моменту смерти остальных, – рассуждает вслух Ютуи, снова последовательно пересматривая события с особым вниманием к лицу бога.

– Сначала страх на площади. Потом жалость к Ахешай. И мраморное спокойствие в битве с Тайгерном. Все эмоции выглядят слишком естественно, чтобы сомневаться в их подлинности, но в то же время слишком противоречивы… С чего бы ему бояться Ахешай на площади, но испытывать к ней жалость в переулке? И это мрачное, абсолютно серое безразличие в битве. Неужели… – схватившись за голову, Ютуи привстал с кресла, – это актерская игра. Актерская игра на уровне бога театра, обращение со скрипкой на уроне бога скрипок, и безупречное, филигранное боевое… искусство. Поглоти меня мироздание, он – бог искусства!

 

Спешно собравшись, Ютуи с максимально возможной скоростью понесся ко владениям Эйона. Презираемого им, но все же демона. К тому же, способного поддерживать мировой баланс сил со столь могущественным божеством как Лириэль.

 

* * *

Еще до того, как шпили демонической цитадели показались из-за холма, Ютуи услышал грохот и лязг. Здесь столкнулись поражающие воображение силы, стремящиеся уничтожить друг друга, и вместе с этим уничтожающие все вокруг: замок разрушен, а в кратере на месте одной из башен, сливаясь в размытые полосы, танцуют два силуэта, ежесекундно извергая тысячи искр от десятков ударов клинков. Один белый – другой черный. Словно воплощение всего хорошего и всего плохого в этом мире, они двигаются как два совершенства, не желая уступать друг другу даже в красоте теневого представления, что развернулось на осколке башни за их спинами. На мгновение силуэты замирают, позволяя Ютуи разглядеть лица: олицетворяющее холодную злобу выражение Эйона, демона порядка, и лисью ухмылку Лириэля, бога искусства. Неподалеку кто-то умер от ран: след ощущений очень похож на Гарсиона.

Зажигая перстни, Ютуи готовится отвлечь бога хотя бы на долю секунды, чтобы открыть Эйону окно для удара, но он бежит слишком медленно: не восстановившись после парирования, демон порядка замер с рапирой, насквозь прошившей грудь. С волчьего оскала упала кровавая капля, еще одна… И лишь сейчас стало видно, как тяжело дышит Лириэль и сколько порезов на его броне.

– Прости за жену, демон, – вытирая кровь со лба, произносит бог, – я не нашел другого способа победить тебя. Умирай с этой мыслью.

Веселый, задорный взгляд стреляет в Ютуи.

– А ты, я вижу, без оружия. Впрочем, моя рапира осталась в Эйоне… Все будет честно.

И окровавленное божество двинулось к демону познания, который прекрасно понимает, что шанса на победу у него нет.

– Бог искусства в роли бога скрипок… отлично сыграно.

– Надо же… ты все-таки понял, – Лириэль встает на расстоянии удара. Налетевший с руин порыв ветра едва всколыхнул тяжелые от крови волосы, некогда бывшие пепельно белыми. – Что еще ты смог узнать обо мне?

На мгновение Ютуи задумался, но его тут же поразило второй раз: актерская игра, перевоплощение…

– Война?!

Бог взглянул на демона почти восхищенно.

– Верно. Война – моих рук дело, – лисья улыбка становится искренне дружелюбной, – перед смертью ты можешь задать еще вопрос.

Ютуи с тоской подумал обо всех незаконченных исследованиях, интересных наблюдениях, вспомнил искренний смех Инсэль, и со смешанными чувствами смерил взглядом стоящего на коленях с рапирой в груди Эйона.

– Только сейчас, вспоминая хронологию войны, я начинаю понимать, как тонко ты работал их руками, – вздохнул демон, не прекращая смотреть на Эйона, – но мой вопрос коснется другого: я все равно имею право защищать себя в бою. Но может ли этот бой пройти в виде иного состязания?

Лириэль с улыбкой приподнимает бровь, Ютуи продолжает:

– Я долго изучал увлечения и страсти смертных, даже осваивал их. Например, скрипку. И, посмотрев, как ты играл на площади, хочу испытать то же самое. Хочу выступить после тебя перед людьми. Их восторг станет мерилом победы. Под его звуки мне будет не жалко отправиться вслед за бедняжкой Инсэль и остальными.

Бог устало смеется, вновь вытирая со лба кровь.

– Музыкальное сражение с богом искусства? Ничего не имею против. Завтра. На рассвете.

– Но, если я выиграю, ты сохранишь мне жизнь. И мы будем править миром вместе: познание, техника, математика пойдут своим чередом, а все, связанное с искусством, будет идти вперед так медленно, как любят боги.

– Разумеется, – удаляясь, бросает через плечо Лириэль, не сдерживая смешок.

 

* * *

Несмотря на ранний час, главная площадь купающегося в лучах рассвета Ремшайда полна. Ведь вчера объявили о возвращении так полюбившегося горожанам скрипача, да еще и с диковинным выступлением: музыкальной дуэлью против неизвестного исполнителя.

На сцену, купаясь в овациях, шагает Лириэль, держа в руках конструкцию сразу из двух соединенных скрипок. Не дожидаясь затухания волны аплодисментов, из диковинного инструмента хлынула поражающая технической сложностью и эстетической красотой мелодия. Ни у кого из публики нет мыслей о том, с чем это можно сравнить. Исполняя руками молниеносные пассы, слив смычок в одну размытую линию, скрипач ласкает слух присутствующих с холодным расчетом профессионала, точно знающего, чего хочет заказавший его услуги человек. Стоило мелодии стихнуть, как толпа самоотверженно зааплодировала, с пронзительными женскими криками и неизменным требованием исполнить еще что-нибудь. Довольный собой Лириэль поклонился, пропуская на сцену Ютуи, чьи руки сжимают самую обычную, старую, изготовленную людьми скрипку.

Глубоко вдохнув, он извлек первый звук, и недовольный поначалу люд замер в изумлении… Ютуи прекрасно знал, что не сможет обойти Лириэля ни в чувстве красоты, ни в техническом уровне. Так же он знал, что больше всего нравится людям: родное, знакомое с детства, но поданное со свежим взглядом. Он играет любимую каждым с детства колыбельную, акцентируя самые яркие, самые нежные звуки, добавляя эмоций монотонным участкам… Он ласкает не слух, но память, и люди внемлют: кто-то начал плакать, кто-то замер с блаженной улыбкой… Знакомый мотив подходит к концу, и взрыв уважения и признания сразу дает понять, кто победил. Лириэль выходит на сцену, озадаченно глядя в глаза Ютуи:

– Ты удивил меня, демон. Я сдержу свое слово.