Сердце в её руках

Пламя взнялось, окрасило землю рыжими отблесками — до небес закрутились костры, опалили снопами искр низкие облака. На опушке гулял весь хутор. Столы ломились от пирогов и колбас, от сыра и дичи, от ягод и пастилы из рябины. Прибыл давеча гость дорогой: жрец богов пресветлых, заступник рода человеческого и его охранитель. Ходил, зыркал из-под кустистых бровей, поправлял усищи да присматривался. Волхв весть принёс: в чёрном замке невеста преставилась. Пришло время новую выбирать. Вот перст божий ему и указал дорогу на хутор.

— Смилостивились, наконец, боги. Научили, как поганца победить! Уж скоро, скоро крепость Агниева падёт и мир воцарит на земле… — громом катился над землей его голос. — Крепитесь, люди. Бой грядет страшный, но вседержители наши одержать победу мне пророчат…

Мрачный замок высился на утесе, и жил там испокон веков страшный колдун Агний. Лицом черен, нравом зол и ни меч его не берет, ни заговор. Давным-давно связался Агний с темной силой — обрел бессмертие в обмен на то, что будет бесчинства творить. Ну, он и творил, знамо дело — то мор напустит, то пшеница в каморах по его велению сгниет, то солнце палит так, что и самые первые ростки засыхают, не успев проклюнуться. Как принялся Агний темные дела вершить, так сразу и стал требовать себе невест. Сначала едва ли не с десяток девиц за седмицу приходилось отдавать, затем — всё реже. Со временем все свыклись. Как явится волхв — значит, зачахла очередная невольница, надо новую готовить, чтоб гнев колдуна не навлечь.

Васька, когда ещё козявкой была, решила, вырастет и, раз уж волхв не торопится, а только ездит по городам и весям — невест подбирает, она сама задаст жару губителю, за все козни против честного люда расквитается! Васька на хуторе самой сильной слыла. Кузнец сетовал: родись она пацаном, он бы её в подмастерья взял. Только где это видано, чтоб девка за наковальней управлялась? Васька, конечно, обижалась, просила деда справить ей портки вместо юбок и колотила местных мальчишек — любого могла на лопатки уложить.

Сама судьба уготовила ей участь славного воина. Всего-то следовало монет подкопить, чтоб латы справить и оружие. Но дед Байко все денежки, которые жаловали односельчане за Васькину помощь, на сивуху спускал, и припрятать меди никак не получалось.

Про свой дар Васька ничего толком не знала. Деда не говорил особо, только монетки считал и требовал, чтоб без его присмотра она рукавички ни в жизнь не снимала. А сама Васька после волшбы ничегошеньки не помнила — будто вырезали кусок из памяти. Стоило подойти к иссохшему полю, опустить к земле голые ладони — и всё, начинала кружиться голова, гудело в ушах и темнело перед глазами. В иные дни после чародейства Васька по три дня с печи не вставала…

С прошлого вечера, как почтенный гость пожаловал, деда её в лес и отвёл, чтоб беды не случилось. Ваську-то лесник Байко младенчиком нашел — голодную и замерзшую. Детей порченных, отмеченных чарами, родители обычно втихомолку спроваживали к знахаркам да ведуньям, чтоб те научили, как с даром управляться, а потом передали волхвам в услужение. Но на хуторе, куда темной ночью подбросили голопузую Ваську ни лекарки, ни ведьмы не нашлось. Вот деда и подсуетился — забрал сиротку к себе, чтоб, когда подрастет, стряпала да по дому помогала. Заботился о ней, как умел: одевал, кормил, рукавички справил, чтоб беды избежать, да от волхва укрыл, чтоб за шалую колдунью не приняли и не упокоили, как собаку бешеную.

За хороводами и кострами Васька наблюдала издалека, затаившись в зарослях лещины. Подглядывала одним глазком и вскоре заклевала носом, потеряв всякую бдительность.

– Ай, крапива гадкая, прочь с дороги!..

Васька не сразу услыхала, как трещат ветки и шелестят травы на затерянной тропке. Она встрепенулась, но вздохнула с облегчением — дорожку эту Ваське показал дед, а та уже подружке своей закадычной проболталась. Никто больше не знал.

— Я тебе пирожка принесла, — возникло прямо перед нею Ладушкино румяное лицо. Даже в сумерках глаза её сверкали ярче звёзд, а тень от густых ресниц трепетала на щеке в зареве костров.

— Ну, напугала! Потом поем, как разойдутся все… — отмахнулась Васька и поправила рукавички, чтоб не сползли ненароком. Их кузнец пошил: хорошие, ровнехонько по руке. Дед много за них отдал, целое состояние — ещё б, телячья кожа: тонкая, нежная, сидит как влитая. А с травника по жнивень всё равно жарко, хоть волком вой!

— А я знаешь, чего скажу? Выбрали невесту Агнию! — поправила Лада подол сарафана: расшитый серебристой нитью, для нынешних гуляний загодя купленный, и протянула восхищенно: — Выбрали, Вась!

— Кого?

Васька зевнула. Ну, выбрали и выбрали, эка невидаль. Всё ж, традиция такая, никуда от неё не деться.

— Меня.

— Побег устроим! — сон, как рукой сняло. — Я тебя не отдам супостату проклятущему… Прямо сейчас, проведу лисьими тропами, схороню в чаще… Никто не найдет, а деда не выдаст!

Ладушка держалась, будто ни в чем не бывало — повела плечом, перекинула тяжелую косу за спину. И глаза её, похоже, огнем горели от гордости и предвкушения, а не ужаса. Ладу не зря считали самой красивой девицей на хуторе, но местные хлопцы к ней свататься боялись — уж больно нрав крутой. А той хоть бы хны — она князя ждала. Ну, или на худой конец, воеводу. Только обязательно, чтоб молод был и хорош собой, а не хромой усатый старикан.

– Говорят, последняя невеста в золоте и самоцветах купалась, ни в чем отказа не знала. И лакомствами баловали — зимой свежие ягоды приносили: морошку, землянику, малину…

— Откуда ж их брали? — Васька разинула рот и не нашлась, чего спросить получше. Подружку её закадычную вражине на заклание вести собрались, а та будто и рада. Неужто волхв зачаровал, чтоб не горевала попусту девка, раз жребий на неё пал и дело решенное? — Одна клюква да калина зимой бывает. Кислятина…

— Чародей старался угодить невесте, — распрямила спину Лада. — Ворожил, небось, из кожи вон лез. Так что, я теперь буду одежды носить краше княжеских, и кушанья мне подносить станут на золоченой посуде…

— Да ты никак разум растеряла! — Васька вскинулась, встряхнула подружку за плечи — голова её безвольно мотнулась и Ладушка невольно щелкнула зубами. — Или забыла, как в сказаниях говорится: мор наводил! Девок портил! Скотину забирал! Войско чёрное из мертвяков сколотил — княжество пало и теперь каждый правитель грабительскую дань ему платит…

— И чего? — Лада спрятала взгляд. — Невест-то не обижает…

— А тебе почем знать? Говорят, раньше по десятку в седмицу требовал, — приврала Васька. Она всё равно не помнила точно, но припугнуть стоило — Ладушка казалась чересчур безмятежной, блажной почти: перебирала косы и смотрела вдаль задумчиво, даже… мечтательно. — Вдруг он их раньше их быстро убивал, а теперь истязает годами?

— Чудная ты, подруженька, — обиделась Ладушка, и лицо её некрасиво сморщилось, — завидуешь, небось?

Васька ахнула: волхв постарался! Чтоб раньше времени девица не кручинилась — околдовал. Не могла ведь Лада взаправду мечтать о мерзком чернокнижнике и радоваться грядущему заточению!

— А вдруг у него усы?

— Усы? — Ладушка сдвинула пушистые брови.

— Точно! Как у сома усищи! Или как у запечного жука — длинные, тонкие и понурые…

— Фу, придумаешь тоже. Говорят, он лицом хорош. И молодость сохранил, как… — она на мгновение задумалась, — нет, не как сушеное яблоко, конечно… Просто молод, в общем, хоть и живет сто веков. Слыхала, что раз увидав Агния, девицы даже бежать не пытаются — так он хорош!

— Может, — вспыхнула Васька, — он как селедка тощий, и костлявый, как ёрш! И лысый ещё в придачу, с поросячьими глазками!

— Как есть завидуешь! — прошелестев юбками, всколыхнула сухие травы Лада и побежала прочь.

Васька провожала подружку взглядом, закусив губу. Слёзы катились градом, застили глаза. Решение пришло быстро, как единственный верный исход, вызрело, без всяких сомнений и ударило по темечку — спасать нужно Ладу любой ценой.

Пока Ладушка тщательно готовилась к отъезду, Васька отсиживалась в лесу — волхв, хоть и выбрал невольницу чернокнижнику, мог и её под шумок забрать. Дедка заглядывал — снеди принёс, портки и ножик. Рассказывал, что бабы по традиции крутились рядом с Ладой, причитали для виду и, похоже, втайне завидовали, пока та собирала платья, с рассвета и до полудня примеряла очелья с бусинами, подбирая те, что подчеркнут синеву глаз и нежный румянец.

Васька ушла рано — не пропели ещё и вторые петухи. Опередила волхва и Ладу. Те в обход пойдут, а Васька — напрямик, через лес. Ступив на тропу, что едва виднелась в темени, скрытая сорными травами, она обернулась напоследок, будто прощаясь — мазнула взглядом по соломенным крышам домиков, зевнула в полный рот и скрылась в густых зарослях.

Она шла три дня и три ночи, как подобает героям из сказаний, а потом, когда чаща сгустилась, и солнечным лучам едва удавалось пробиться сквозь переплетенные кроны дубов, потеряла счёт времени: стоптала добротные лапти и стерла ноги в кровь. Снедь закончилась, а найденные ягоды — зелень зеленью, кислющие и твёрдые, не утоляли ни голода, ни жажды. Она устала, выдохлась и, опираясь, висла на палице. Но шла. Тугая коса растрепалась, цеплялась за колючие ветви терна, и Васька, не выдержав на каждом шагу больно запрокидывать голову, срезала волосы дедкиным ножиком. Да как назло где-то в чаще его и обронила. Но это ничего — она и палицей орудует справно! Столько зим ведь готовилась к битве с чернокнижником, грядущий бой представляла! Главное, дойти…

Лес помалу редел, сменяясь полями. Сначала замок на утёсе виднелся мушкой на полотне светлого неба, а потом разросся, обрел очертания и навис над самой головой черной громадиной — аж коленки у Васьки затряслись и дыхание сбилось! Она поёжилась, выходя на пригорок, и почесала ладонь через рукавицу. Проверять дар в дороге Васька не спешила — толку-то с него чуть. Наверняка ведь, только и может, что медведок и землероек в полях гонять. Вот если бы создавать огненные шары умела, чтоб испепелить вражину или вьюгу поднять да жилы морозом заморозить — другое дело. А так, одна только слабость и беспамятство от этой волшбы…

На высоте перехватило дух и засосало под ложечкой, когда, наконец, впереди замаячил высокий частокол. Зачем он там понадобился? Предания гласили, что к замку даже мышь незамеченной не прошмыгнет, если хозяин не захочет.

— Выходи, супостат! На честный бой тебя вызываю! — крикнула Васька.

Супостат не явился. Тогда Васька стукнула палицей о камни и прошествовала до самых ворот частокола, звонко оповещая хозяина замка о своих намерениях. Приукрасила и приврала о собственной силушке, чтоб колдун поскорее вышел, но тот и носа не показал. Перестаралась, видать, запугивая.

Васька постояла немного, переминаясь с ноги на ногу. Вдалеке, в бойнице замка появилась высокая фигура в черных одеждах. Сердце Васькино затрепетало. От ужаса. Одно дело мальчишек хуторских на лопатки укладывать, совсем другое — идти на смертный бой. Прежняя решимость заметно улетучивалась…

— Выходи, биться будем! — просипела она, теряя голос. — Или струсил, окаянный?

Фигура не двинулась, и Васька с облегчением обтерла рукавом лоб, решив, что это просто причудливый идол, изваяние божества, перед которым склоняет колени чернокнижник, такой же тёмный и мрачный, как весь дворец, когда вдруг скрипнули, отворяясь, ворота, заставив её подпрыгнуть от неожиданности и выставить вперёд палицу. Трусовато и жалко.

— Чего разорался, блажной?

Из-за ворот черного замка на Ваську с укором глядела баба в расшитом переднике. Косы её уже съела седина — оно и не дивно, сколько она в чародеевом замке пробыла, каких ужасов навидалась?

— Матушка, — отшатнулась Васька, стыдливо опустив палицу. — Много вас там? Ты не переживай, я всех вызволю… Меня Васькой кличут…

Она гордо вскинула подбородок, но баба на той стороне частокола не прониклась.

— Иди, дурачок, откедова пришел. Погляди-ка, — оглядела она Ваську с ног до головы, — такой молодой, а уже жить надоело. Ты знаешь хоть, какие бесчисленные войска хозяин по щелчку пальцев в бегство обращал? Скольких богатырей отседа выпроваживали с позором? А ты-то, — фыркнула баба, — молоко на губах не обсохло, а всё туда же…

— Я вообще-то, — Васька прикусила язык, провела рукой по ёршику непослушных волос, взглянула на широкие портки — дедовы, на неё велики оказались, но расправила плечи и подбоченилась, — подмастерьем у кузнеца был.

— А-а-а, — баба махнула рукой, — иди-иди. Не принимает хозяин, не станет сражаться. Не интересно оно ему больше…

— Как это «не интересно»? — Васька опешила, но с места не сдвинулась. — Пусть выходит на бой. Мне вообще-то Ладу выручать нужно.

Баба пожала плечами:

— Не уродился еще такой богатырь, чтоб одолеть хозяина. Вот и заскучал, приказал добрых молодцев больше не впущать.

— Я сильный очень. Уйду с победой и честный люд из логова супостата выведу. Ясно?

— Уводить никого не надобно. Мы тут все хозяину верой и правдой служим. По собственной доброй воле.

Васька напряглась, ощерилась, задрожала палица в её руках:

— Так вы, что же, перед врагом всего честного люда пресмыкаетесь? Помощнички, значит, в его чёрных делах?

Баба всплеснула руками:

— Как есть дурачок… — цокнула она языком, разглядывая Ваську. — Али мор кто за последние века напускал на ваши поля? А может, войну учинил? Или дань стребовал? Живёте тихо-мирно столько зим уже, землю возделываете, скотину пасёте, дитяток нянчите, а хозяину всё покоя не даёте…

Васька на миг призадумалась и даже опустила палицу. Поля сохли, время от времени, но неурожайный год мог и сам собою случиться, без всякого чародейского вмешательства. Даже если волхв говорил иначе. А вражину страшного Агния люди испокон веков поминали, когда неприятности случались, так уж и не разберешь, где он вправду виноват, а где оговорили.

— Хочешь сказать, матушка, — спросила она, — что врут сказания? И войны супостат проклятущий не развязывал?

— Отчего же? Раньше-то, как только до всемогущества дорвался — чего только не творил. А теперь, вишь, заскучал. И сто зим уже ничего не развязывает.

— И дань грабительскую не собирает? — Васька жадно слушала дедкины россказни, привезенные из города в ярмарочные дни, что требует, мол, Агний от князя серебром платить за каждого мальца рожденного, золотом — за каждое колосящееся поле, и медью — за каждую дойную корову.

— Пошто ему? — баба развела руками. — Каморы ломятся от серебра, злата и камней самоцветных: красных, синих, зеленых, каких хочешь. Хоть объешься их! Да нет хозяину в этом счастья. Боимся, зачахнет совсем. Бродит днями по залам сам не свой, молчит и зыркает только страшно…

Ворота скрипнули. Баба исчезла за ними, лязгнув засовом с другой стороны.

— Постой, матушка! — пискнула Васька, но быстро спохватилась, и продолжила голосом погрубее, как подобает добру молодцу. — А невест, невест-то крадёт? Ладку мою себе затребовал! А я её без боя не отдам! Так и передай супостату!

Шорохи на другой стороне быстро стихли, и никто больше не откликнулся. Васька с досадой сплюнула и рухнула на камни, выронив палицу. Такой путь прошла, столько времени потеряла, чтоб с прислужницей впустую погуторить! Заморочила ей голову, охальница! Как теперь в хоромы Агния пробраться, чтоб выручить Ладку? С одной стороны замка возвышался частокол до небес, подпирая белые, что лебяжий пух, облака, с другой — разверзнулся обрыв: глубоченный — не пройти, не подобраться, разве что птицей вспорхнуть.

Васька закусила губу. Пришло время проверить, каким даром её боги-заступники наделили: может, растворит она эту стену из брёвен или, если свезёт, содрогнется гора и скинет дворец со всеми его обитателями в бездну. И не жалко! Она скинула рукавички и растерла руки. Чары проснулись — засвербели ладони, задрожали пальцы, будто волшба наружу рвалась. Васька стиснула зубы, приникла ладонями к иссохшему дереву и всем весом навалилась на частокол. Она не почувствовала ничего, пока силы не начали покидать тело: подкосились ноги, всё завертелось и расплылось перед глазами, зашумело в ушах, но частокол не пошатнулся и не дрогнул. Васька сдержала стон и напряглась, чтобы не упасть: сейчас или никогда!

Прошло никак не меньше вечности, когда она поняла — получилось, сработала волшба! Стена из бревен не растворилась, но ворота отворились сами собою: будто кто их легонько толкнул, впуская настырную гостью. На негнущихся ногах Васька добралась до входа. А ступив на другую сторону, во владения страшного колдуна, рухнула и дальше ползком ползла, позабыв на камнях палицу. И перед тем, как провалиться в темноту, она успела заметить, что чёрная фигура, которую она приняла за изваяние тёмного божества, исчезла из бойницы.

Ночь окутала мир густой теменью. В высокое окно робко заглядывал молодой месяц. Васька едва пошевелила пальцами и вздохнула с облегчением — успела у входа натянуть рукавички, хоть и перепутала руки: большие пальцы внутри скрючились и затекли. Она моргнула: из мрака покоев выглядывали два горящих, как раскаленные угли, глаза. Силясь рассмотреть лицо напротив, Васька приподнялась, и чугунная тяжесть в голове потянула обратно… на мягкую перину. Не иначе в княжеских хоромах оказалась! Быть может, сдержал обещание волхв и сверг чернокнижника.

— Кто ты, спаситель? — прошептала Васька.

— Супостат проклятущий. Вражина поганая, — ответили ей холодно. — И как там ещё было?

— Охальник треклятый… — холодок пробежал по спине, а руки и ноги стали, как у куклы-мотанки, какие для забавы сооружал ей дедка: ни согнуть, ни разогнуть.

Агний, будь он неладен, не уходил, и Васька никак не могла разобрать, чем его глаза пылают: ненавистью или гневом. Или и тем и другим сразу. Она поёжилась: надо ноги делать, пока он её не пришиб раньше времени, а не языком молоть. Какой бы ни был Васькин дар, чародей всяко сильнее — полдня она ворота силилась открыть, а тот мор по щелчку пальцев наводил, когда Васька не родилась даже. За столько зим всякий бы наловчился.

— Я тебя на бой вызываю, — подбоченилась, не вставая, Васька и добавила потихоньку: — Но завтра.

— Зачем медлить? — супостат кивнул, это она поняла по движению горящих огнем глаз, и добавил издевательски: — Сразим клиники, померяемся силой и пусть победит достойнейший…

— Палица моя за воротами обронилась, — смущенно призналась Васька, осторожно сползая к краю, чтоб увернуться, ежели супостат напасть на безоружную вздумает. — Пока новую вырежу…

— Для такого дела меч отыщем.

— Я, вообще-то, никуда не спешу, — заартачилась она. — И тебе торопиться некуда — бессмертный же. Вот даже ведьма с костяною ногой, и та предлагает добру молодцу сначала баньку истопить, накормить-напоить его, а потом уже в печь закидывает.

— А ты, значит, добрый молодец? — Агний подошел поближе, наклонил голову, разглядывая её с живым любопытством, как изголодавшаяся ворона смотрит на отбившегося от бдительной квочки цыплёнка.

— Ну да. Васькой меня звать. Запомни, я тебя сразить пришел, и голову твою поганую в честном бою снесу! Завтра. Ближе к вечеру, — быстро добавила Васька и зажмурилась.

Хлопнет он сейчас в ладоши, и останется от неё только мокрое место! Надо хитростью брать, а не бахвалиться силушкой. Тем паче, сил-то у неё совсем не осталось: в голове туман один, а перед глазами мушки пляшут. И не разглядеть этого Агния как следует. Заметила только, что усов у него нет.

— Спи, добрый молодец Васька.

И она, собиравшаяся всю ночь рваться из дрёмы и думу гадать, как хитростью заманить злого колдуна в ловушку, чудесным образом в мановение ока заснула.

С самого рассвета Васька шаталась коридорами замка, но чародея сыскать не смогла, а прислужники, коих оказалось предостаточно, только неодобрительно косились на гостью и избавительницы от морока в ней не признавали. К вечеру баба, что встретила её у ворот, сопроводила Ваську в зал, где зыбкие огоньки свечей танцевали отблесками на стенах, освещая богато накрытый стол. Всё, как Ладушка описывала: яблоки моченые, ягоды спелые, запеченные перепела — жирные, с золотистой корочкой, щука и гора пирогов. Будто целое воинство потчевать собирались.

— Хозяин велел гостя накормить.

— Отравить решил, значит? — нахмурила брови Васька.

— Полноте, — прислужница отмахнулась, как от надоедливой мухи. — Сказал, что сначала кормить-поить будет, потом баньку велит истопить, а потом на бой вызовет. Как добрый молодец возжелал…

— Это не я… — запнулась Васька, — возжелал. Это ведьма лесная с ногой костяной так с незваными гостями делает. Чтоб съесть потом.

Баба кивнула:

— Понравился, значит, хозяину подход. Решил перенять.

Васька помедлила, но села за стол. Хотел бы колдун её смерти, испепелил бы ночью. А ей сил набраться надо. Она сцапала пирожок, откусила и вдруг почувствовала, как кровь приливает к щекам, окрашивая их румянцем — хоть бы хозяин баньку не решил с добрым молодцем разделить. Узнает, что она — девица, как пить дать, на честь покушаться станет! От этих мыслей сбилось дыхание, а кусочек пирожка застрял в горле. Васька побагровела и зашлась кашлем, но проклятая корка никак не собиралась падать в брюхо, перекрыла горло и мешала вдохнуть полной грудью.

За тем и застал её хозяин замка.

— Я вообще-то, — Васька сипло вдохнула: предательский пирожок, наконец пошел по верному пути, — специально это устроил… Проверял так, чтоб не отравлено было. Метода у меня такая, — воздела она палец.

— Юнец-то совсем блажной попался, — громко шепнула колдуну на ухо прислужница, — может, отпустите к батьке, к мамке?

— Нет, — отрезал Агний.

— А раз не отпустите, что делать станете? Неужто драться? — спросила та, многозначительно выпучив глаза. — Малец-то слегка того…

Васька жадно вслушивалась в разговор, и от такой невысокой оценки приуныла. Чародей ухмыльнулся — от его кривой улыбки, обнажившей зубы, на душе стало совсем погано.

— Я сделаю нечто такое, — протянул он, кося на Ваську и щуря глаза от удовольствия, как кот на сметану, — такое страшное и мерзкое, чего ещё никогда не делал.

Васька сглотнула, но вскинула голову и взглянула, наконец, вражине прямо в глаза. Пусть знает, охальник, что ей совсем не страшно, что за Ладку свою, она хоть в самое пекло пойдёт! Агний с насмешкой встретил её взгляд, будто ждал его давно, и Васька едва сдержалась, чтобы не ахнуть: чародей, хоть и носил одежды темные, как сама ночь, оказался молод и хорош собою. Не врала молва людская! Черные, как смоль локоны рассыпались по плечам, омут глаз затягивал, как трясина болотная, и даже длинный, с заметной горбинкой нос ничуть не портил лица. Васька тряхнула головой: красив, охальник! Но она не даст себя провести — зол он и коварен, как собака бешеная.

— Сначала баньку… — просипела она, надеясь отстрочить поединок.

Баба-прислужница с укором глянула на хозяина, всем взглядом показывая, как низко он падёт в её глазах, если обидит блажного мальчишку.

— Истопи добру молодцу баньку, Верея, — приказал Агний.

— А бой проведём на рассвете тогда. После парилки-то несподручно, — подытожила Васька.

Агний безразлично повёл плечом и покинул зал. Васька вздохнула, подцепила ложкой шляпку боровика из миски. Ничего ей в голову не шло, как супостата победить. Потравить разве что. Да к еде ещё попробуй подберись! К тому же, чародей к кушаньям не прикоснулся, так голодным и вышел, хоть прислужница Верея и наложила ему целую миску, чтоб сам не утруждался.

— Во что ж ты вляпался, дурачок… — пригладила она ёршик Васькиных волос. — Беги, пока не поздно, я тебе ворота отворю.

— Нет, — уперлась Васька, — Мне Ладу спасать надо.

— Это кто? Нет у нас таких.

— Хозяин ваш старую невесту сгубил, а новую запросил. Вот волхв поездил по деревням, поворожил и Ладку выбрал ему в невольницы… А это моя… — Васька запнулась, — невеста она моя. Вот!

— Невеста тут померла? — нахмурилась Верея.

— Седмицу как, — подтвердила Васька.

— И хозяин, говоришь, запросил новую?

— Ну да. Мучить её чтоб.

— А волхв выбрал твою Ладу, чтоб хозяину её привезти?

— Заворожил её, она и радуется, что сюда прибудет, мол, жемчуга тут, самоцветы и харчи отборные… — Васька кивнула. — А я пришел вражину изничтожить, чтоб Лада моя ему не досталась.

— Последняя невеста больше полувека назад сгинула от дряхлости, — заверила Верея. — А новых никто не звал. Тут очередя, конечно, выстраивались из девок — молодых, здоровых, раскрасавиц. Косы друг другу выдергивали, чтоб в первых рядах стоять! Но хозяин не взглянул на них даже.

— Разве врёт молва, что мучил он их, что по девке в седмицу сюда спроваживали, чтоб он мор на селения не напустил? — Васька совсем приуныла: или Агний прислужницу зачаровал, или, если та не врёт, совсем непонятно, куда девались девицы, которых ему на заклание вели.

— Говорят, сначала и впрямь невест мучил — даже шкуру снимал, как с кроля. Но когда это было? — Верея развела руками. — Девки, пока жили тут, в серебре и злате купались. Может, и миловались с ним — мне то не ведомо. Последняя померла, когда мою бабку дитём неразумным в колыбели качали, так он и сказал, что не хочет больше невольниц. Опротивело ему всё.

— Зачем тогда волхв невест собирает? — перебила Васька.

— Откуда мне знать?

Безмятежность Вереи пугала. Агний дела творил страшные и мерзкие, от одного упоминания которых у Васьки мурашки по коже побежали, и волосы от затылка до макушки встали дыбом. А Верея про пытки говорила спокойно, будто бы так и надо. Будто время может стереть самые страшные преступления! Нет, хозяин замка хоть и согласился на честный бой, не прихлопнул обессилевшую Ваську у ворот, а всё равно не человек он, хоть ты тресни! Ладно бы раскаялся, осознал, чего натворил, так он ведь заскучал просто. Наверняка и прислужницу чарами опутал, чтоб выгораживала его… А может, она по молодости влюбилась в него, да и жила надеждой, что сможет его любовь заполучить преданностью.

— Шкуру, говорит, снимал… — взвилась Васька и сжала кулаки.

Пусть она не сможет победить его силой, пусть помрёт прямо на поле боя, но речей с врагом вести больше не станет!

Чернокнижник на её зов не вышел. Пришлось бегать коридорами и заглядывать во все закутки. Тяжело дыша, Васька остановилась у покоев, куда ещё не стучала и сдернула тяжеленный засов. Темнота сгущалась в комнатушке, клубилась по углам и свисала паучьими нитями, оплетая и тяжелый сундук. Васька вдохнула пыли и звучно чихнула.

— Куда? — только она занесла ногу над порожком, как её вытащили за шкирку, будто нашкодившего котёнка. — Полезешь сюда, убивать буду долго, мучительно и с удовольствием. Уяснила?

Она обернулась, разинула рот и занесла кулак, готовая дать отпор. Сзади, не выпуская ворота рубахи, стоял хозяин замка. Сомкнув губы в нитку, он смотрел на неё потемневшим взглядом и молчал так мрачно, что повисшая тишина оказалась красноречивее любых слов или чародейских штучек.

— На бой тебя вызываю. Сейчас! — рявкнула Васька и, вырываясь, залепила супостату звонкую затрещину. Очень по-бабьи, но подумать об этом она не успела.

— А банька как же? Веники собрали березовые, поленьев достали ольховых… — протянул Агний, потирая щеку. Для виду больше: на его белой, словно обескровленной коже не осталось и следа.

Васька не слушала, рвалась и брыкалась, отчаянно требуя поединка.

В саду собрались чародеевы прислужники — поротозеить. Среди других, маячила и Верея, краем замусоленного передника вытирая уголки глаз. Видать, заранее Ваську оплакивала.

Ей сунули в руки меч — такой тяжеленный, что Ваське с трудом его удавалось удержать. Она ухнула, оружие занесла, но не прошла и сажени, когда первая искра пролетела у ног и, опалив пожухлую траву, глубоко вспахала сухую землю. За ней вспыхнула ещё одна. И ещё… Танцевала Васька, подпрыгивала, пока спиной в частокол не вжалась. Она взглянула на него краем глаза и обмерла — на еще вчера сухих бревнах пробивались и тянулись к свету зеленые, полные сока, паростки. Васька замешкала, оступилась, и горячая искра прожгла штанину, больно ущипнув за лодыжку.

Солнце высоко поднялось. Пот по лбу катился градом, застил глаза, а Васька даже на шаг ближе к врагу не подобралась. Меч оттягивал руки, и она бросила его. Агний в замешательстве перестал швыряться огнем и скрестил руки на груди — мол, не станет он безоружного трогать. Тогда Васька пошла врукопашную. Она и сама не заметила, как соскользнула со взмокшей ладони рукавичка — Васька подскочила и вцепилась чародею, куда придется. Забурлила кровь, загудело в голове… волшба проснулась. Противник охнул — скорее от неожиданности, чем от боли, перехватил Васькины руки, стиснул запястья стальной хваткой, отрывая от себя… А она упала плашмя, силясь отдышаться. Из неё будто всю жизнь выпили до последней капли.

Прислужники обступили их и, перешептываясь, рассматривали лежащую на земле Ваську.

— Спасибо, хозяин, что помиловал, — всхлипывала Верея, смахивая слёзы. — Васька молод, горяч. Не ведает, дурень, что творит…

— Да я эту девку и пальцем трогать не собирался, — сквозь зубы процедил чародей, с удивлением и недовольством ощупывая грудь — видать, пробрала его Васькина волшба. Жаль, не пришибла…

— Это ж мальчонка блажной, — воскликнула прислужница, вглядываясь в побелевшее Васькино лицо, — вон, в портках, остриженный, как вшивый… — Верея нависла над нею, заморгала удивленно, а потом за сердце схватилась: — Как же это я сразу не признала?..

Дослушать Васька не успела, провалившись в беспамятство.

Она проснулась на перине, укутанная шерстяным одеялом по самую маковку. Разливалась дивным ароматом на всю комнату миска с похлебкой. Есть Васька не стала, только со стоном ощупала голову — внутри будто звенел колокол. Произошло нечто странное. Агний испугался её волшбы: она видела, как лениво он вызывал искры и как бросал их, не целясь: больше, чтоб напугать, не покалечить. И даже заметила, как поморщился он, когда ранил её. Но стоило Ваське притронуться к чародею, вцепиться ладонями, приникнуть к его груди, как взгляд Агния поменялся. Будто он впервые столкнулся с чем-то диковинным, с чем-то, что могло действительно причинить ему боль.

— Почему же он тогда не убил меня? — она проговорила мучавшее вслух, потому что молчать об этом было невыносимо.

— Потому что ты меня забавляешь, — всё так же безучастно, как в первый раз ответила пустота голосом чародея.

Васька, превозмогая ломоту в теле, завертела головой. Чародей расположился в изголовье кровати, так близко к ней, что она могла бы почувствовать его дыхание на макушке. Но не почувствовала. Невольно она провела рукой по ершику криво остриженных волос, глянула на дедовы портки и… смутилась. Ведь, если подслеповатая Верея не разглядела в ней девицу, Агний-то сразу признал… Наверное, он хотел сказать, что забавляло его Васькино скоморошество с попытками выдать себя за юношу.

— И долго ты меня собираешься держать тут, как зверушку какую, прежде чем шкуру спустишь живьем?

— Пока снова не заскучаю.

— Тогда, может, ты отпустишь Ладку восвояси? — Васька замотала головой, отгоняя мысли о пытках, которым подвергнет её чародей: — Она слабенькая, долго не вытерпит. А я… я сильная. Меня ничем не возьмешь. Можешь даже калёным железом жечь.

— Могу, — согласился Агний, — но мне пока не хочется.

Васька тяжко вздохнула: она мечтала стать воином и нести смерть врагам, чтобы добрый люд от злых сил защищать, а оказавшись в черном замке, лежа на мягкой перине, вдруг на мгновение решила, что плата за свободу Лады не так уж высока. Пусть чародей и грозит ей пытками, он не сделал Ваське ничего дурного. Пока что.

— А подружку твою, если приволокут сюда — разверну обратно, — он протянул ладонь, чтобы скрепить обещание, но едва заметив, что Васька без рукавичек, убрал руку, не коснувшись её и кончиками пальцев. — Слово даю.

— А если нет? — испугалась Васька. — Матушка Верея сказала, что ты целый век невест не требуешь.

— Верно.

— Кому же тогда невинных девиц волхв забирает?

Он не ответил — ушел, оставив её тревожиться в одиночестве.

После этого Васька чародея не видела. Прислужники выводили её гулять в саду, угощали разносолами, подсовывая непременно лакомые куски, а однажды привели в камору — на сокровища поглазеть. И очень дивились, что Васька быстро заскучала: обычно, девицы ради цацек в замок и рвались, от сокровищ невест за уши не оттащить было. Прислужники подавали ей и очелья с самоцветами, и запястья жемчужные, гривны золочёные — всё, как Ладушка рассказывала. Только Ваське звон монет не услаждал слух, ничто её не радовало. Пока одним днём ей не принесли серенькую птичку в клетушке.

— Хозяин передал, чтоб девица не заскучала.

Соловушка не пела. Смотрела на Ваську черным глазком и хохлилась.

— Это потому что ты в заточении, — сказала, наконец, Васька, поглядывая за окно.

Она дождалась, когда уйдет Верея, закончив развлекать Ваську чтением, и пробралась в сад. Поставила клетку наземь — птичка внутри сидела, как чучелко, понурив голову и закрыв глаза.

— Не поёт? — чародей привычно возник за спиной — всё такой же темный и мрачный, будто сотканный из тумана и вечерней мглы.

Васька, не теряя времени, отворила клетку. Соловушка не поверила будто: поглядела одним глазком сначала на чародея, а потом на Ваську.

— Я был бы рад вернуть тебе улыбку. Скажи только, и я заставлю её защебетать, — хмыкнул Агний.

Васька, не одарив его взглядом, постучала пальцем у открытой дверцы, и птичка, расправив крылья, вместо того, чтоб выпорхнуть стрелой, вдруг рухнула вниз. Черный глазок её заволокло пеленой, а пальчики па лапках сжались и в мгновение обмякли. Васька смотрела на комочек перьев на полу клетки, с трудом сдерживая слёзы.

— Никто в неволе не поёт…

— Тогда помоги ей.

— Она окоченела уже, — всхлипнула Васька, силясь проглотить ком в горле, — не видишь разве?

— Рукавицы сними, — приказал Агний.

Ваське так было горько смотреть на соловушку, что она не заартачилась — стащила рукавички. А дальше, повинуясь порыву и не слушая больше подсказок чародея, она подняла птичку и сжала безжизненное тельце. Руки огнем опалило, как если бы Васька схватилась за горячую заслонку печи, но стоило раскрыть ладони, как взъерошенная птичка вспорхнула, будто живая. Васька ахнула. Она и была живая, без всяких сомнений — села на сухую ветку и завела свою песнь с тягучими переливами.

Агний не дал Васька провалиться в привычное забытье, но подставил плечо, разрешив опереться.

— Вот, значит, как я могу… — удивилась она, вертя ладони перед глазами.

Глупо как — сама себе надумала, что она сильная, что воином сможет стать, в логово вражеское понеслась, в ловушку себя завела, а теперь сидит тут и гуторит с чернокнижником, будто не он давеча с неё шкуру содрать грозился. А дар её, может, и сойдет, чтоб лекаркой на хуторе обосноваться, но в черном замке не поможет — чародей, говаривали, и сам неплохо мертвяков из земли подымал…

— Почему ты избегаешь меня? — вдруг спросила Васька. — Я больше тебя не забавляю?

— У меня есть дела, — ответил Агний.

— Когда ты занят ими, тебя не одолевает уныние?

Он, пораздумав, кивнул.

— Значит ли это, что ты снимаешь с кого-то кожу живьем или калёным железом пытаешь? — уточнила Васька почти безучастно. В черном замке ей всё быстро опротивело, будто само это гиблое место высасывало жизнь. Ещё и от волшбы загудело в голове…

— Это пройдёт, — будто послушав её мысли, молвил Агний, а на вопрос не ответил. — Так всегда с живыми, когда мёртвые просыпаются. Хочешь посмотреть?

Васька повиновалась, хотя нутром чуяла, что увиденное ей не понравится. С обрыва, куда привел её чародей, открывался вид на бескрайние поля. Разверзая сухую землю, вспахивая её, из самых недр поднимались мертвяки — костяные совсем, съеденные временем, но в латах и шоломах. Воины, что полегли здесь веками ранее. Страшное и неудержимое войско, как в байках, что веками передавали из уст в уста.

— Они проснулись, чтоб стереть наше княжество в пыль?

— Нет. Того, кто явится сюда с мечом. Кто жаждет бессмертия, не понимая, что это проклятие, а не дар.

— Давай сходим к волхву? Он поможет. Скажем, что это не ты невест крадешь и мор наводишь. И что подати не требуешь. Что врёт молва… Заодно и Ладу мою заберём.

– Нет нужды идти к тому, кто скоро сам будет здесь.

— Волхв? — удивилась Васька, кося на костяных воинов и тщетно пытаясь обуздать дрожь в ногах. Она и сама не заметила, как вцепилась в руку врага и доверительно сжала его ладонь. — Чего же он хочет?

— Бессмертия, как жаждал я когда-то.

— А невесты тогда ему на что? — совсем запуталась Васька.

— Может, естество тешить, — пожал плечами Агний.

– Он говорил, когда невольницу выбирал, что недолго честному люду терпеть осталось. Нашел способ верх над тобой одержать…

— Много ума не надо.

Васька на мгновение обиделась и поджала губы — будто Агний о ней, так и не нашедшей его слабости, говорил. Не успела она бухнуться на колени, чтоб умолять его спасти и защитить Ладушку, раз уж он сам признался в желании развлечь её — свою добровольную пленницу, как чародей, подумав немного, распахнул рубаху:

— Когда он доберется до того, в чем моя сила скрыта — получит желанное. Смотри.

От неожиданности Васька закрыла лицо руками. Агний терпеливо дождался, пока она приоткроет щелочку между пальцами и взглянет.

— Так не бывает, это чары! Ложь и обман! — крикнула Васька, разглядывая зияющую дыру на месте, где у людей должно биться сердце. — Ведь ты бессмертный, а не мертвяк!

— Пока оно спрятано в надёжном месте, ни стрела меня не возьмет, ни меч… Я давно не знал ни боли, ни нежности, ни разочарования. Ни-че-го. Невесты, — словно упреждая её вопрос, продолжил он, — да, были… Я отчаянно хотел что-то почувствовать. Девицы — они мягче, их сердце проще растопить: не речами, так украшениями. Но те, которых приводили сюда — боялись. И скоро я заметил, что их страх питает меня, куда больше нежности или любви. Сначала я пугал их пытками, но это быстро наскучило. Пришлось держать слово. Сдирал ли я шкуру? Сдирал. Жег калёным железом? Жёг. А потом занялся пытками более изощренными. Пока они не закончились.

Васька стояла, слушая его, словно её обухом по голове огрели, и не могла найти сил, чтобы сдвинуться с места или хотя бы зажать уши.

— Не девицы. Тех всегда было в избытке, с лишком даже. Что бы я ни делал, вскоре их крики и вовсе слились в один. Люди умирают всегда одинаково.

Она содрогнулась всем телом. Агний в ответ погладил ей запястье пальцем, под рукавичкой у самой ладони.

— Когда ты здесь, я чувствую себя живым, — добавил он тихо.

А может, ей только почудилось. Всем сердцем она желала смерти зверю в человечьем обличии. Но ничего не могла сделать — даже руку вырвать из его холодной и сухой ладони.

 

***

Васька, встав за спиной у чародея, невольно щурилась от того, как плясали на латах княжьих воинов солнечные зайчики, как блестели на остриях оружий первые лучи. Битва началась на рассвете, когда тьма отступает, когда слабы и уязвимы чары колдуна. Но стоило ему вскинуть руки, как мертвяки строем двинулись вперед: все, как один, неукоснительно выполняя молчаливые приказы. Два войска схлестнулись у обрыва — светлое и темное, как две собаки, что сцепились да катятся клубком в облаке пыли: не разберешь, где свои, а где чужие.

Вскоре к воротам явился волхв. Верхом на белом скакуне, в светлых одеждах — хоть картины пиши. Окутанный слабым свечением, подкрутил он понурые усы и уставился вверх. Прямо на чародея и на Ваську позади него.

— Подобное тянется к подобному, — поморщился он. — Видал я, как прячут колдовское отродье на хуторе, да решил от цели не отвлекаться, помиловал… А надо было стереть в порошок.

Мертвяк с проржавевшим мечом, повинуясь приказу Агния, налетел на жреца, возведя оружие, да едва коснувшись белого облачка, что мерцало кругом него, рассыпался пылью.

— Где Лада? — набравшись смелости, завопила Васька, сжимая кулаки. — Где моя Ладушка? Что ты сделал с нею?! Верни её мне, и я своими руками его, — кивнула она на Агния, — придушу.

Чародей даже бровью не повел, зато волхв захохотал в седую бороду:

— Я, девица, вашего рода повидал на своем веку. Вы, колдуны и ведьмы, даром отмечены. А мне — служителю пресветлых богов, кроме молитвы в бороньбе против вас ничего не полагалось. Где тут справедливость? Как мог я зло одолеть, если не дали мне супротив него оружия? Сначала я богов просил, на алтарь возлагал мёд и хмель, но им было мало. Тогда я зарезал петуха. И почуял, что на верном пути. Отдал козлика. За ним — тёлочку. А потом… — он помолчал, — явилась мне богиня в лице черной воронихи, и сказала голосом человечьим, что поможет. В доказательство своей верности я в подаренье ей невинных девиц приносил…

Васька не верила своим ушам, стояла столбом, и слова вымолвить не могла — казалось, она забыла, как дышать.

— Сдавайся, — миролюбиво молвил волхв, обращаясь уже к Агнию. — При свете дня слабеет твоё войско: солнце ещё не закатится за край, а живые уже одолеют умертвий. А только опустятся сумерки, и получит богиня последнее подношение, я ступлю за ворота и царству твоему конец положу.

Агний не повел и бровью, только щелкнул пальцами — на зов явилась Верея. Склонив голову и спрятав глаза, ухватила она Ваську за рукав и потащила её, упирающуюся, к замку:

— Шустрей, шустрей… Хозяин велел схоронить…

Васька всхлипнула и покорилась. И даже когда прислужница привела её в тесную комнатушку без единого окна, она лишь молча опустилась на ларь, черным пятном выделявшийся средь голых каменных стен. Ничего нельзя уже изменить и исправить: на закате Ладу, как козочку или овечку, убьет на алтаре служитель… нет, не светлых богов. Те, похоже, давно отвернулись от мира, раз позволили человеку с черной душой славить их и приносить кровавые подаяния. В неустанной битве со злыми чарами волхв переступил черту и сам стал во сто крат хуже тех, с кем боролся.

— Не кручинься, — сказала Верея, истолковав её тяжелый вздох по-своему. — Знаешь, сколько таких было? Одолеет его наш хозяин. А потом будете с ним тут жить-поживать, пока ты не одряхлеешь и не помрешь.

Васька осталась одна. Она не знала, сколько времени прошло, но мгновения в одиночестве тянулись вечностью. Она встрепенулась, подхватилась на ноги, когда за дверью послышались тяжелые шаги и на пороге возник чернокнижник. Тот, которого она пришла победить, да застряла в его обители не то новой невестой, не то забавной диковинкой, предназначенной развлекать хозяина. Даже в темноте Васька заметила, как потемнел его взгляд, как заострились черты лица и как подрагивали тонкие обескровленные пальцы.

— Лада… — прошептала она.

— Сейчас я уйду, — не просил, приказывал он: — и ты уходи следом. Верея покажет обходной путь.

— Она пойдет со мной?

— Нет, — он покачал головой, — глупая упрямая баба! Когда волхв обретет бессмертие, от княжества он камня на камне не оставит. Богиня-жница, что явилась ему в вороньем обличии, всегда жадна до крови…

— Ты, что же, — удивилась Васька, — сдаешься?

— Спасешь подружку с жертвенника, — продолжил чародей, будто совсем не слушал. — А если не успеешь, теперь ты знаешь, как помочь ей. Такой подарок порадует тебя?

Она не успела ответить, когда Агний покинул комнатушку. Васька заметалась, заламывая руки — вражина поганая, супостат проклятущий, что мор наводил, что невинных девиц казнил, вдруг решил Ладушку её спасти… Нет, он не пожалел о своих злодеяниях, не ради людского прощения супротивнику сдаться решил — тому, у кого сердца нет и раскаяние неведомо. Но… он говорил, что чувствовал себя живым рядом с нею! Он сделал ей прощальный подарок. А она не смогла выдавить хотя бы слово благодарности!..

Васька окинула взглядом комнатушку, в которой томилась. Сюда она прибежала, в поисках Агния, чтоб на бой его вызвать, когда о гибели невольниц от Вереи узнала. Сюда он запретил ей приближаться под страхом смерти. И запер здесь же, спасая. Васька медлила, как во сне она опустилась на пол возле сундука. Крышка его подалась туго, пришлось прилагать недюжинные усилия, чтобы та отворилась. Внутри нашлась коробчонка резная, каменьями и бусинами украшенная. Васька открыла её и отшвырнула, подтолкнув носком от себя подальше.

— Фу, ну и дрянь…

Внутри, на расшитой золочеными нитями бархатной подушечке покоился полуистлевший, черный от времени, сухой и твердый, что камень кусочек мяса.

Её вдруг озарило. Чародей запрятал невольницу там, где хранил самое ценное, что у него было. Это же мёртвое сердце! Как же Васька мечтала изничтожить и дворец, и хозяина этой обители, и всех его обитателей — прислужников тьмы и мрака… И как растерялась теперь. Она могла раздавить сердце под пяткой или забрать и спрятать вместе с Ладушкой так, чтобы когда ворвется сюда волхв, предвкушая победу, ждала его лишь горечь поражения…

Но, может, Агний и сам жаждал окончить всё, устав от вечного существования без тени радости и грусти. И, если Васька невольно всколыхнула в душе чародея что-то давно забытое им же самим, в силах ли она теперь проявить милосердие, и дать ему желанное забытье? Васька вздохнула: нет, не в силах.

Но она могла одарить его иначе.

Рукавичку с левой руки она сняла неуверенно, хоть волшба и зудела уже на самых кончиках пальцев. Васька уже взялась за вторую, когда пол пошатнулся — её отбросило в сторону, а стену замка разворотила трещина. Сама земля содрогалась и грозилась принять в свои недра и замок, и всех его обитателей. Васька зажмурилась — прав был Агний, отсылая её прочь: присыплет камнями, и поминай как звали… Рукавичку с правой руки она стянула одним рывком, зубами. Едва отыскав взглядом сморщенное черное сердце среди осколков, Васька протянула руку, сгребла его, как самое желанное сокровище и сокрыла в ладонях.

 

***

Осень золотом покрывает макушки деревьев, рассыпает сухие листья цветистым ковром, за нею зима устилает дороги снегом, воет вьюгой и ютится сугробами, пока весеннее солнце не растопит их да не подмоет дороги вязкой глиной. Васька бредет без устали. Куда, сама не знает, но волшба горит внутри и ноги сами несут её вперёд.

И жрец богов пресветлых, что обещал род людской защищать, да черной воронихе душу завещал в обмен на могущество, что собака охотничья вынюхивает Васькин след: по пятам идет, ведя за собою войско, полное мертвяков. Он и сам давно мертв, да того не ведает. Если поймает Ваську – самое ценное отнимет.

И Агний, что прозван был губителем, гонится за нею - куда ступит чародей, там земля горит. Васька нутром чует — болит ему, за всех, кого в подземельях измучил, за всех кого замордовал, за каждую сгубленную жизнь, да так сильно, что и вздохнуть никак. И если настигнет её Агний – прихлопнет, как муху, чтоб только себя от кручины избавить.

Васька не стала воином, не смогла остаться в чертогах замка, чтоб тешить его хозяина, но и на смерть отпустить его не сумела, а вместо того — одарила щедро. И долго чародей будет идти за нею, целую вечность: пока не утихнет боль, не умолкнут голоса замученных пленников, пока не пустит первые ростки раскаяние.

Пока сердце живое бьется в её руках.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 10. Оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...