Ошибки прошлого

- Что ж… Теперь ты мужчина.

Юноша, смахивавший скорее на мальчугана пятнадцати-шестнадцати лет, молчал. Лицо его отображало двоякие чувства. Но остроухий мужчина не замечал этого или намеренно не обращал внимания.

- Сын мой! Если бы я только мог представить взгляд моего отца, когда я был бы на твоём месте двести тридцать лет назад! – глаза его горели. Пристально, будто в последний раз осматривая мальчика, он крепко держал его за плечи, чуть не падая на колени. На глазах появилась первая слеза и, прокатившись по гладкому подбородку и щекам, упала на землю.

- Если бы я только мог вернуть те года, когда… Я бы вместо того, чтобы воевать, лить чёрную кровь проклятых орков и зверолюдей, я бы проводил всё своё время с вами: с твоей матерью, твоей сестрой. Я бы проводил столько времени с тобой, сколько бы только ни пожелал!… Но теперь годы ушли…

- Отец, - уверенным баритоном юноша прерывал исповедь, постепенно перерастающую в слёзную мольбу. – Ты был с нами столько, сколько мог себе позволить, или, возможно, сколько решили позволить тебе боги. И нет нужды тебе за что-то извиняться. Война научила тебя многому, а потом ты передал это мне… И только благодаря тебе теперь я смог оказаться достойным. Именно ты доказал мне, что я могу овладеть стихией, когда я уже опустил руки.

Эльф поцеловал сына в лоб и крепко прижал к груди.

- Мне нечего дать тебе на память, ты знаешь – у нас и нет почти ничего… Разве что только это, - освободив мальчишку из объятий, его рука полезла в маленький кожаный поясный мешочек.

Но юношеская ладонь остановила его.

- Не надо, отец. Оставь всё себе. Памятью о тебе мне будет вся моя дальнейшая жизнь, ведь ты поставил меня на этот путь, - голос юноши не дрожал, лишь креп с каждым словом, хотя, казалось, слёзы вот-вот рухнут градом из глаз его.

Очи мужчины умоляюще бросились на юнца, но тот был непоколебим.

- Не надо отец, прошу тебя, - ещё раз повторил он.

- Я… Я куплю дом… Большую усадьбу! И потом завещаю её тебе, сын мой! Я отправлю тебе письмо… Нет! Личный экипаж, слышишь! И на нём ты отправишься в свой новый дом! Наш дом! – глаза взрослого эльфа радостно засияли, странное чувство счастья посетило его; но с каждым словом этой радости становилось, будто меньше и меньше, он словно хотел что-то исправить. Что-то далёкое и ныне недосягаемое. А, может, он хотел исправить всё. – Только дай о себе знать: пошли старику Плескалю весточку, - добавил он, тяжело вздохнув, уже другим тоном. – Как только блокада Энги прекратиться, я перееду к твоей матери и сестре – они, я слышал, в Эльрьем-Гайте! Ты представляешь! В самой столице!

- Для них давно должно было найтись место где-то получше, чем в грязном пограничном городишке, - улыбнулся юноша. – Ты должен найти их, а я рано или поздно найду вас. В конце концов, моё обучение не будет длиться вечность.

Отец улыбнулся вслед за сыном. Но в улыбке этой было больше сожаления, чем в самых искренних слезах многих простодушных существ.

Они долго молчали, глядя друг другу в глаза.

- Я бы так много мог сказать тебе, сын мой! Но что теперь, когда всё уже решено, а времени не осталось, - мужчина, собрав всю волю в кулак, сумел постепенно отбросить слёзы и скрыть горечь, что поедала его изнутри. – Помни всё, чему я тебя учил, и там - учись достойно, Клоддор лод'Филль! А теперь иди! – выкрикнул эльф с болью в сердце, будто сам не веря своим словам.

Мальчишка чуть оглянулся через плечо: возле дряхлой калитки, внимательно читая какую-то толстую карманную книжечку, стоял высокий эльф в чёрной, красной по швам, длинной мантии. За калиткой на дороге, что после дождя собрала в себе все пятьдесят оттенков грязи, расположилась приличных размеров закрытая карета, запряжённая шестёркой белоснежных лошадей и двумя оленями, что стояли в авангарде и вели весь экипаж.

Юноша посмотрел на отца, но тот только наделил его принуждённым холодным взглядом. Впрочем, юноша прекрасно понимал, что тот на самом деле чувствует сейчас. Плескаль и сам прекрасно это понимал. Он резко обнял сына. Юнец ответил взаимностью, затем развернулся и двинулся к калитке. Старый эльф в мантии, приподняв глаза, заметил это и довольно небрежно, прежде закрыв книжечку, бросил её в карман. Он положил руку юноше на спину, когда тот поравнялся с ним, и они оба вышли со двора.

- Господин Плескаль лод'Филль, надеюсь, вы хорошо попрощались? – спросил эльф, престарелым голосом обращаясь к отцу мальчика.

- Да, - холодно ответил тот.

- Это хорошо – вы не увидитесь многие годы. Но далеко не всем выпадает такая честь – обучаться в Селестрильской академии, помните это. Уверен, ваш сын станет выдающимся магом.

Плескаль промолчал. Казалось, он хотел выхватить сына прямо из-под руки этого старого и немощного на вид эльфа, а если понадобится, то и не без применения силы. Что казалось странным: он всю жизнь хотел, чтобы маленький Клоддор добился своего места в кругу магов, повелителей реальности, что всегда были так редки, но так необходимы миру. Именно из-за отца сын попал в школу близлежащего городка, откуда вычерпал все возможные знания. И только благодаря отцу карета с символом лебедя под пылающим в огне ночным светилом, что раз в десять лет проезжает по всем землям огромного эльфийского королевства, остановилась подле их полуразвалившегося дома.

Теперь уже поздно. Нога юноши ступила в повозку - ступила в новую жизнь. Жизнь опасную и незнакомую, но такую желанную многими. Старый эльф в мантии влез вслед за ним, и дверца закрылась. Возничий тронул лошадей – те медленно ускоряясь, фырча, отправились в путь.

Клоддор изо всех сил держался, чтобы не броситься назад, к отцу, выскочить из кареты прямо на ходу, убежать и забыть про все академии мира – гори оно всё к чёрту! Но мысли остались лишь мыслями.

- Не забудь про старого Плескаля, Клоддор лод'Филль! – услышал он в последний раз преисполненный мнимой надежды крик отца. – И возвращайся, сын мой!

Слёзы хлынули из глаз юноши. Он хотел бы ответить, хотя бы ещё раз обнять отца… Последний раз… Карета уже быстро мчалась в двух-трёх сотнях метрах от дома, и с каждой секундой они всё больше и больше отдалялись друг от друга. И вот – полностью исчезли.

Немолодой солдат сам вбивал себе в голову, что время уже ушло, и ничего не вернуть. Но, казалось, сам не хотел в это верить. Плескаль ещё долго стоял у дряхлой калитки, всматривался вдаль дороги, но видел только пустоту. Пустоту, что наделяла его изнутри, что травила его душу и рвала в клочья сердце. Он сожалел обо всём, но равно и понимал, что ничего не лишился. Быть может, множество войн тому виной, быть может - собственный эгоизм... Он всю жизнь был солдатом, он бился во многих сражениях: с орками, с дикарями из южных Песчаных Земель, участвовал в подавлениях бунтов, в гражданской войне; лишая жизни каждого врага, что вставал на пути его священного повелителя.

Но, как известно, со сменой короля приходят и новые законы… Легион, где он служил, распустили, оставив только те пару центурий, что до блеска были готовы вылизывать новому королю его паршивую высокомерную задницу. Плескаль не поддерживал идей нового королевства. Идей, возвращавших всю гордую эльфийскую расу в дикое, первобытное состояние. И теперь эта лачуга – всё, что у него осталось. Он понимал, что потратив все свои пять лет гражданской жизни на его образование, обеспечил юному Клоддору дорогу не только в высочайшую академию магии, но и в лучшую жизнь. Но что делать теперь, когда эта цель выполнена? До сей секунды отцовский инстинкт в его сердце яростно боролся с приобретённым инстинктом беспощадного солдата. Теперь же солдат в нём стал доминирующим звеном.

Плескаль молчаливо вошёл в дом через низкую скрипящую дверь. На стене напротив входа висели часы с сорока восьмью делениями на циферблате.

- Сорок, - безнадёжно прохрипел эльф, подходя к столу за миской воды, дабы хоть чем-то утолить приевшуюся жажду. - Они приехали в тридцать два.

Эльф подошёл к ветхому деревянному сундуку. Чуть не разваливаясь от малейшего прикосновения, тот поддался, и крышка медленно приподнялась. Надпись на бутылке гласила: «Верзесс Четвёртый». Бледная рука жадно потянулась в сундук, и уже через мгновение бутылка стояла на столе.

- Что, смотришь теперь на меня, да? – переполненным злобы, безнадёжным голосом заговорил бывший солдат, пристально глядя прямо в нарисованные глаза короля, что был со всей его непревзойдённой гордостью и самолюбием изображён на бутылке спиртного. – Старый сраный пёс! Не жилось же тебе нормально, собачий ты сын! Посмотри, посмотри теперь на нас всех, на тех, кто служил тебе больше полусотни лет! И отцу твоему грёбаному ещё столько же! Посмотри, ублюдок, во что мы теперь без тебя превратились!! – Плескаль яростно взревел и со всей силы смахнул бутылку в сторону. Та в мгновение раскололась о стену, и, блестя в последних закатных лучах солнца, что били сквозь кое-как застеклённое окно, мелкие и крупные осколки разлетелись во все стороны. Один, небольшой заставил эльфа громко выругаться, рикошетом от стены вонзившись ему в открытую внутреннюю часть правой ладони.

- Гнида ты, а не король! – в порыве закричал Плескаль. – Гнида ты, потому что сдох! Не было бы сейчас этой гражданской войны! Да и меня бы тут не было!

Небрежным движением эльф вытянул осколок из ладони и, ударив в ближайшую стену кулаком, бездвижно упал на кровать. Ещё долго он лежал, не обращая внимания на кровоточащую рану, не изображая никаких эмоций, глядя на потолок своими стеклянными янтарными глазами, но на самом деле во тьму собственной внутренней пустоты.

***

Яркий свет пробудил в нём чувство жизни. Утро настало. Плескаль открыл глаза:

- Двенадцать.

В это время деревня ещё спит – это люди, принявшие кротость своего бытия, вечно куда-то спешат, пытаются всё успеть, просыпаются, как только первый луч солнца нежно упадёт на лицо сквозь задвинутые шторки. А эльфы, что им с четырьмя, а то и шестью сотнями лет в запасе? За пару лишних часов скот никуда не пропадёт, а урожай не завянет.

Он ощутил следы тех ядовитых укусов, что оставили после себя мысли, весь вечер и полночи поедавшие его изнутри. Эльф изо всех сил напрягся: единственным лекарством от душевного недуга было встать с кровати и взяться за работу. Делом это оказалось куда более сложным, чем показалось на первый взгляд. И, тем не менее, он поднялся на ноги.

Осколки всё также покрывали полхаты, а вино уже успело впитаться в доски и старый слегка запылившийся ковёр на полу.

Метла тут же выпала из его руки, как только он прихватил её из-под кровати. Плескаль перевёл внимание на резко заболевшую ладонь – ранка всё ещё не покрылась достаточно плотной корочкой, но кровь больше не лилась. Благо, левая рука также отлично могла управлять метлой – останки бутылки были убраны уже через минуту.

Затем, как и полагается каждое утро, эльф завершил все водные процедуры в большой бочке подле дома и накормил коня. Белый Йаэрь (так называл своего коня эльф; в переводе с Северного Эйлшеля, одного из эльфийских языков, это означало «метель») был уже четвёртым скакуном Плескаля и за всю жизнь успел поучаствовать лишь одном небольшом сражении. После эльф занялся рукой, зная, чем могут сулить даже самые маленькие на вид раны. Но наложив смоченную колодезной водой повязку, он посчитал дело завершённым. После произошедшего вчера, невиданное раньше безразличие поселилось в нём. Этого должно хватить, посчитал Плескаль, рана небольшая – с такой ничего не случится.

Завтракая холодной слипшейся кашей, он пытался переваривать не только пищу, но и все мысли в голове. Вчера он на многие годы лишился возможности видеться с сыном. Ну и что? – подумал он. Разве это всё? Разве это - конец? Неожиданно в подсознании, будто невольно, прозвучали слова Клоддора и обещание самого Плескаля. «Найди их!».

Он резко встал. Полный решимости, взор его устремился к высокому шкафу, что всегда был на замке. Отрыв заветный ключ в мешочке на поясе, рука Плескаля потянулась к замку. Он на секунду остановился, закрыл глаза, сделал глубокий вдох, будто вновь взвешивая все за и против сего опрометчивого решения... Ключ идеально вошёл в скважину. После трёх оборотов замок глухо щёлкнул. Плескаль посмотрел на него, всё ещё отбрасывая сомнения, придерживая дверцы рукой, чтобы они ненароком не открылись раньше времени. Но время пришло: послышался тихий скрип, и старый дубовый шкаф показал все свои секреты… Длинная серебристая чешуйчатая кольчуга с белым поддоспешником изнутри; всё ещё острый полуторный меч с тысячей и одной царапиной; вытянутый треугольный щит с полукруглыми вырезами под копьё в верхних углах; шлем в виде совиной головы и пластинчатые металлические сапоги. Эльф поднял глаза. Множество смешанных чувств обрушилось на него в эту минуту. Он долго неподвижно стоял. В этих доспехах он прошёл не одно кровопролитное сражение – и сотни вмятин тому подтверждение. Когда-то это был его дар, затем – часть жизни, теперь же – это был демон. Демон, что таил в себе боль утрат, павших друзей и врагов. Демон, от которого Плескаль так тщательно пытался избавиться все последние пять лет, полностью отдавая себя жизни, которую в своё время отняли у него эти доспехи. Теперь старого эльфа посетило чувство, что все его действия на мирном поприще тайком за руку вели его к этому моменту, а он даже не пытался сопротивляться, лишь ускоряя шаг. Будь он эгоистичнее, забрось он воспитание сына, быть может, не стоял бы он теперь здесь. Но время вспять не повернёшь, и даже если бы мог, Плескаль не изменил бы своему выбору…

Солдат не бывает бывшим. Эти слова нашли подтверждение, когда всего через час Плескаль уже торжественно водружал заточенный меч в ножны на поясе до блеска зачищенных доспехов. Эльф старался не думать о том, что делает, – он придерживался этого принципа всякий раз, когда требовалось совершить какой-либо рискованный поступок – ведь иначе это могло изменить его решение, а сейчас это было ни к чему. Горстка денег, что он мог бы потратить разве что в ближайшем трактире на кружку дрянного пива; старый, почерствевший хлеб, немного овощей с огорода (на выращивание коих неумелой рукой когда-то был потрачен не один день) и пара тряпок, что должны были послужить заменой кровати на твёрдой лесной почве под прохладой теней деревьев – это всё, что Плескаль лод'Филль счёл нужным забрать с собой в пыльном походном мешке, прежде служившем ему и его сыну в роли ковра у входной двери.

Последний взор, брошенный на полуразрушенную халупу, не выражал ни малейшей капли сожаления.

Почувствовав дёргание узды в пасти, конь тут же ринулся вперёд, оставляя за собой только неглубокие вмятины в затвердевшем грунте да невысокие столбцы пыли. Кто-то из деревенских жителей, соизволивших проснуться в столь ранний для эльфов час, поначалу не признавая в рыцаре на благородном животном своего давнего соседа, с ужасом замирал – не добралась ли война и сюда? Но уже в следующий миг чуть не кидался под копыта с сотнями вопросов. Плескалю было безразлично, он продолжал вести коня плавным, быстрым шагом, невзирая на лепет шествующей за ним толпы; наконец, выйдя за пределы деревни, он со всей силы дёрнул поводья, и галоп быстро унёс всадника от кучки заинтересованных глаз.

На удивление, уже через два с половиной дня пути с высокого лесистого холма, походившего скорее на небольшую гору, на горизонте показалось множество струек дыма, в безветренную погоду стремившихся прямо к облакам, но развеивавшихся где-то на полпути. К вечеру того же дня на пути Плескаля выросла высокая деревянная ограда из частокола, перед ней, в неглубоком рве в ряд был выставлен рожон.

Не прошло минуты, как навстречу незваному гостю из ворот быстрой рысцой устремились два породистых коня. Всадники их были в доспехах, очень похожих на те, что водружены на Плескале, незначительная разница была лишь некоторых закруглениях на пластинчатых элементах брони и в замене основного цвета с белого на тёмно-синий. Один из всадников, с длинным красным пером в шлеме, рукой приказал Плескалю оставаться на месте, а сам с товарищем остановился метрах в десяти от белоснежного Йаэрь.

- Здесь не приветствуются псы Каменного Короля, - угрожающе выкрикнул он, положив одну руку на навершие меча, спрятанного в ножнах на поясе. Каменный Король - так с самого начала прозвали нынешнего правителя эльфийских земель, правившего из Дворца Горного Ручья, что был вырезан прямо в скале тысячи лет назад. Но главной причиной такому прозвищу послужило его поистине каменное сердце: помимо прочих разного рода сомнительных деяний король Вофоль развязал войну между двумя исконно братскими народами: горными эльфами и эльфами Двуречья (народами, что жили мирно уже многие сотни лет, бок о бок взращивая хлеб в полях). Выступая с лозунгами о «нечистокровности» вторых, что, видимо, понравились совсем не только его ближайшим подданным, высокомерный король добился того, что теперь эти два народа вгрызлись друг другу в глотки, словно бешеные волки, сцепившиеся в смертельной схватке. Только один из этих волков стар и слаб, его поражение – лишь дело времени.

- Я отставной, - громко ответил Плескаль. – Седьмая когорта Четырнадцатого легиона. Был центурионом. Нас распустили пять лет тому назад.

Два всадника переглянулись.

- За что?

- За неподчинение приказам короля.

- И за это только распустили? Так просто? – удивился второй всадник, не имевший пера в шлеме.

- Хотели устроить децимацию. Нам, Десятой, Третей и ещё Восьмой когортам повезло. Остальным – нет, особенно Шестой. Там вырезали не каждого десятого, а четырёх из десяти.

Всадники о чём-то перешепнулись.

- Каменный ублюдок не щадил даже своих, я смотрю, - презрительно произнёс тот, что с красным пером, разворачивая коня к воротам. – Ладно, чёрт с тобой, следуй за нами. Есть тут у нас в отряде один парнишка из Шестой когорты твоего бывшего легиона. Судя по его рассказам, ты не врёшь. А лишний меч и щит нам явно не повредят.

- А если он шпион? – возразил другой, не сдвинувшись с места.

- Тогда, возможно, мы проиграем чуть раньше, чем должны.

Как только трое всадников подъехали вплотную к воротам, те отворились. Плескаль очутился в главном лагере Двуречья (или болотных эльфов, как их ещё прозвали), что растянулся по восточному берегу реки Энги, заблокировав единственное на многие десятки километров место, где воду можно было пересечь без особого труда. Всё вокруг было утыкано палатками, образовывавшими целые подобия улиц; на каждом углу торчали стойки с копьями и мечами, мельтешили солдаты, отовсюду доносился то хохот, то приказы старших, то вопли раненых эльфов откуда-то из глубин лагеря эхом врезались в уши.

- Здесь оставляй коня, - указал эльф с красным пером и сам, спешившись, стал привязывать своего скакуна к одной из опор высокого навеса. Плескаль не стал ослушиваться.

- Тебя как зовут-то, центурион? – спросил тот эльф, что был без пера, придавая слову «центурион» яркую саркастическую окраску.

- Плескаль лод'Филль.

- Я Мевез лйа'Эльша, а это Тиенсоатль лод'Альнд. Он тут у нас префект лагеря, - непринуждённо представился эльф, заодно сделав акцент на высокой значимости «оперённого» товарища.

- Префекты не носят простую солдатскую кольчугу, - заметил Плескаль.

- Может, у вас и нет, а у нас – носят, - холодно отозвался Тиенсоатль. – Вы же, горные - избранный народ.

Плескаль не нашёл, что ответить на неуместную иронию в адрес своей расы (да и высокое положение Тиенсоатля не позволяло допускать никакой дерзости), поэтому решил мирно продолжить разговор.

- А где ваш легат?

- Пал. Во время нашей прошлой атаки, - флегматично ответил префект. – Его тело так и не нашли. Но, полагаю, сейчас оно уже либо до костей обглодано воронами и трупоедами, либо каменные сожгли его в яме с остальными трупами.

Плескаль промолчал.

- Мевез, проводи нашего нового соратника к палаткам Пятой когорты, там же этот… Гвилиньон? – обратился к «беспёрому» Тиенсоатль.

- Гвилиньон, господин? А-а, тот самый… Там. Слушаюсь! - Мевез ударил себя кулаком левой руки в грудь, а затем в плечо – знак уважения и подчинения.

- Теперь твой дом – Пятая когорта, новичок. Пообщайся с бойцами – там тебя введут в курс дела, - сказал префект и тут же поспешно зашагал куда-то, вмиг исчезнув между рядов палаток. Так что Плескаль даже не успел ни согласиться, ни возразить. Хотя и смысла это не имело бы.

- Что за Гвилиньон? – спросил он Мевеза.

- А, это тот самый парень из Шестой когорты твоего легиона… Бывшего легиона. О котором префект упоминал.

Плескаля посетило странное чувство. Он несомненно был рад встретиться с эльфом, когда-то сражавшимся рядом с ним… Но другая его часть горела оставить прошлое, забыть всё о том злосчастном легионе, окончившем так трагично.

Это была большая палатка по размеру схожая, пожалуй, с небольшим сараем для загона скота. Она стояла на небольшом пригорке, вокруг которого было выстроено нелепое низкое ограждение из попавшегося под руку хлама: гнилые ветви деревьев, разломанные древка копий, штандартов, всё это было прикрыто сломанными треугольными щитами с различной символикой. Среди них нашлось место и нескольким отличным от остальных щитам – маленьким пятиугольным. Плескалю отлично было известно, что такими ходили только центурионы в армии горных эльфов. Внутри эмитируемого ограждения, вокруг нескольких костров сидели, что-то поедая и разговаривая, изредка посмеиваясь, расслабленные грязные солдаты. Их было не больше пятидесяти. Мевез добродушно (хотя и с глубоким безразличием) соизволил представить новичка-ветерана его теперешним товарищам. Большинство без особого энтузиазма кивнуло или выкинуло своё имя в ответ, а кто-то, заприметив на кирасе Плескаля геральдический символ врага, стал презрительно перешёптываться. Затем Мевез оставил Плескаля наедине с новыми вынужденными собратьями.

Он не горел большим желанием заводить новые знакомства – быть может, все эти солдаты уже завтра будут кормить землю после внезапной битвы. Плескаль подошёл к костру, где большинство бойцов отреагировало на его появление более или менее радушно, кивнул в знак приветствия и, сбросив свой походный мешок, расположился у ограды чуть поодаль от них. Мысли эльфа унеслись далеко отсюда, на другую сторону реки, куда-то подальше от войны, от крови и бессмысленных смертей. Плескаль огляделся вокруг. Отсюда, с пригорка, на западе отчётливо была видна Энга. О, великая Энга! Сколько чувственных певцов и романтичных поэтом описывало её лесистые брега и тёмные воды, сколько легенд и сказок ходит вокруг неё, скольких великих королей она пережила, и скольких переживёт ещё! В свете восходящей луны лёгкие волны её сверкали серебристым блеском, словно чешуя дивной рыбы, завораживая сознание, заставляя его выдумывать сказочные образы, мечтать.

- Лагерь каменных, как их тут называют, - чей-то звонкий, необычный голос с выразительным северным акцентом разъяснил за спиной.

Плескаль обернулся и увидел перед собой высокого эльфа. Его белые, засаленные волосы доставали до плеч, где был прикреплен развивающийся в лёгком вечернем бризе синий плащ.

- Каждый раз смотрю в ту сторону и завидую: у них там еда, девки, всегда есть кому меч подковать. А у нас… Одни несъедобные харчи и вездесущая грязь, да заслушанные до нельзя байки, чтоб потешиться, - усмехнулся незнакомец. Плескаль опять посмотрел на реку. На противоположно берегу, чуть левее места, где он с замиранием сердца созерцал на поверхность воды, горели костры и смутно виднелись флаги Объединённых Земель.

- Я помню тебя, - вновь привлёк к себе внимание незнакомец. – Плескаль лод'Филль, центурион Седьмой когорты Четырнадцатого легиона при короле Верзессе.

Старый эльф был довольно приятно удивлён, что его персону так хорошо запомнил какой-то солдат, которого он сам видел впервые.

- А ты… Гвилиньон, как я понимаю? – догадался Плескаль.

- Совершенно точно.

- Мне сказали про тебя ещё у ворот, как только я назвался. Сказали, ты был со мной в одном легионе ещё до всех событий, в той самой «очетвертованой» когорте. Так как ты очутился здесь, боец?

- Вот как теперь прозвали Шестую когорту, - усмехнулся Гвилиньон, но тут же сменил тон. – Чёрт, я ещё помню тот день… Как вчера было. Я чуть не попал под жребий, представляете? Они брали четырёх из десяти… Ублюдки! Я должен был быть третьим, но в последний момент они решили считать через одного. «Забавы ради» - псы! Я уже чуть не распрощался с жизнью. Сразу после этого оставшихся стали собирать в повозки, чтобы потом закинуть в шахты… Кто-то запротивился, развязалась драка – я сбежал. Вспомнил, что где-то в Двуречье, в городке Лэтальд-Цалльтсе, у меня тут какие-то родственники дальние есть, добрался до них. Приютили. Ну а потом эта война развязалась… Я махнул рукой, думаю – к чёрту! И записался в местный легион. Вот, теперь сижу тут, каждый день как на полпути к богам.

- Да, не лучшая доля… А лагерь этот, посмотрю, не блещет, - Плескаль решил сразу сменить тему, не желая невзначай ни с кем делиться своими причинами прибытия сюда.

- Х-ха! – громко усмехнулся Гвилиньон, так, что несколько солдат поблизости даже отвлеклись от своих похлёбок. – Не блещет – не то слово! В хлеву со свиньями лучше бывает, уж поверьте, - чего я только не видал, но такого лагеря! – кто-то за спиной у него засмеялся, указывая товарищам глазами на Плескаля и что-то увлечённо с хохотом говоря. – Но ничего, командир, я привык, и ты скоро привыкнешь. Еда едой, грязь грязью, но главное всегда – хороший коллектив, а с этим тут всё в порядке!

«В мои планы не входит привыкать» - подумал про себя Плескаль, но не стал озвучивать свои замыслы вслух, ведь, как известно, если планы раскрывать раньше времени, они имеют особенность не сбываться.

- Ладно, господин командир, - усмешливо поклонился Гвилиньон Плескалю. – Прошу пройти со мной к «столу», покуда мои товарищи не оказали нам услугу, полностью освободив котёл от сей отвратительной похлёбки. В иной ситуации я был бы им только благодарен, но сейчас…

Плескаль одобрительно кивнул и проследовал к костру. Вокруг огня сидело эльфов двенадцать. Гвилиньон представил каждому своего старого-нового знакомого и услужливо протянул ему железную миску с похлёбкой. Всё в действительности оказалось так, как он и описывал. На фоне местной похлёбки сырая конина казалась кулинарным шедевром, но вот компания солдат на удивление и правда оказалась приятной. Так разговоры, то весёлые, то вызывающие ностальгию, то слезу, протянулись до самой глубокой ночи. И когда всё небо уже покрылось прекрасным звёздным ковром, солдаты один за другим начали перемещаться в большую палатку, где была оборудована казарма.

- Повезло тебе, новичок, - сонным голосом сказал один из тех трёх эльфов, что ещё остались у костра. Его имя Плескаль даже не запомнил, но это его совершенно не заботило.

- В чём же моё везение?

- Префект ещё утром, до твоего появления, объявил, что через пару дней будем форсировать Энгу.

- Я бы назвал это по-другому: через пару дней мы будем лягушками, которые толпой пытаются сожрать аиста, но у них даже не получается добраться до его ног, - вздохнув, угрюмо отозвался Гвилиньон, равнодушно ковырявшийся палкой в горящих углях.

- Да иди ты к чёрту! Со своими «позитивными» метафорами до психической болезни доведёшь рано или поздно! Когда же ты наконец поверишь в наш легион? – эльф воскликнул с досадой, после сонливо махнул рукой, зевнул и побрёл в палатку.

- Война сама доведёт нас всех… Что тут я… - пробормотал себе под нос Гвилиньон. – Эх, да прибудет с нами со всеми Гроумв, - упомянув верховное божество эльфов, он двинулся спать, небрежно откинув палку в огонь.

Он остался один. Посмотрев на безоблачное ночное небо, Плескаль ещё некоторое время безмятежно сидел у огня, размышляя о грядущем. Весть о скором форсировании реки очень обрадовала его, и он ещё раз детально обдумывал весь свой хитроумный план, подгоняя его под все возможные развития событий. Но каждый раз он представлял один и тот же исход: величественные врата Эльрьем-Гайта отворяются перед ним, и он бродит по улицам этого города, рыща взглядом в толпе, ища кого-то. И вот к нему на встречу наконец выбегает его милая жена - вся в слезах - и радостная дочь… Костёр начал тухнуть, и Плескаль вернулся из мира грёз.

Найдя в общей палатке свободную койку, он тут же рухнул на неё и моргнул. Когда глаза его открылись, было уже утро. Он осмотрелся вокруг: обстановка была необычной. И не только потому что это был не маленький трухлявый домик или (как несколько последних дней) густой лес, а ещё потому что на нескольких твёрдых кроватях до сих пор мирно спали солдаты. Солнце уже скоро взойдёт в зенит, а никто никого не будит - великая странность для военного лагеря. Умывшись из небольшой бочки (что была в этой имитируемой казарме всего одна на десять человек), эльф поспешил надеть поддоспешник с кольчугой и выйти на улицу.

На его вопрос завтракающий Гвилиньон ответил, что сам проснулся едва полчаса назад, и что лично префект отдал приказ центурионам, чтобы те дали бойцам отоспаться столько, сколько им того потребуется, обосновывая это тем, что послезавтра будет очень важная битва, а уставшие воины принесут столько же пользы, сколько жабры кролику. Затем, после короткой трапезы, Плескаля отыскал уже знакомый ему Мевез. Он попросил новичка полностью облачиться в боевой доспех, а затем прибыть за своим конём, что теперь стоит в общих конюшнях. День выдался жарким, и перспектива устроить какие-нибудь скачки в полном стальном доспехе Плескаля совершенно не радовала, но приказы префекта не принято оспаривать.

Как выяснилось, дело было не в скачках. Пятая когорта оказалась кавалерийским подразделением, а поскольку Плескаль заявился в лагерь на коне, Тиенсоатль распорядился поместить его именно туда. А теперь, дабы точно увериться в правильности своего выбора, он поручил нескольким подчинённым центурионам лично проверить умения Плескаля в седле.

Что каких-то пять лет мирной жизни эльфу, отслужившему добрые сто пятьдесят? Наверняка для человека или, быть может, зверолюда, чей жизненный цикл сопоставим лишь с юношеством для эльфа, такой «отпуск» и стал бы причиной потери всех навыков, но Плескаль с первой же попытки показал блестящие результаты во всех испытаниях. Один центурион после всего даже уважительно пожал ему руку, признаваясь, что сам хотел бы научиться такой первоклассной верховой езде. Плескаль лишь откланялся и бросил пару шутливых отговорок вроде: «сам не знаю, как у меня так вышло».

Остаток дня пробежал незаметно, обычной лагерной жизнью: кто-то правил доспех и оружие, кто-то укреплял частокол вокруг лагеря, другие же попросту валяли дурака, травя байки или рассказывая истории из своей долгой эльфийской жизни. Под вечер бойцы вновь собирались вокруг костров и за ужасной похлёбкой продолжали разговоры, что не были завершены, когда солнце ещё светило на небе.

Плескаль всё же старался лишь косвенно участвовать в сих собраниях, больше погружаясь в собственные раздумья, не касающиеся больше никого. Он также не хотел ни с кем родниться, ни привязываться к кому-то – это было бы лишь помехой его плану, что требовал максимального эгоизма и равнодушия к окружающим.

Последующий день почти целиком повторил предыдущий только со своим небольшим нюансом. Проснувшись, Плескаль почувствовал неумолимую боль в правой ладони. Он сразу вспомнил о той незначительной ранке, полученной им таким нелепым образом, и лечением которой он в своё время по глупости пренебрёг. Эльф собирался пойти к лекарю, но мысль о том, что окажись там что-то серьёзное, и его не допустят к завтрашней битве, быстро отсеяла это желание. В конце концов, если всё удастся, то уже завтра к вечеру Плескаль будет на дороге в Эльрьем-Гайт, а по пути наверняка найдётся врач получше обычного полевого костоправа.

Эта ночь была волнительной. Для всех без исключения. До подъёма оставалось ещё часов десять – все намеренно легли пораньше, зная, что уснуть смогут не раньше, чем через пару-тройку часов. Плескаль лежал, пытаясь полностью отогнать прочие мысли и всецело погрузиться в детали своего замысла, который так дерзко собирался воплотить в жизнь уже завтра. На секунду его посетила мысль: а разумно ли вообще будет поступить так, не перечит ли это самому инстинкту самосохранения, что бережно был заложен в каждое живое существо по замыслу природы? Возможно. Время покажет. А что если бы он, как тогда и хотел, всё же отдал бы ключик от этого злосчастного шкафа своему сыну перед отъездом?… Нет! Никаких отговорок! Плескаль не собирался отступать. Больше никакие войны не разлучат его с семьёй, и никакие сырые, холодные казармы больше не будут домом для него.

- О, Гроумв всемогущий, во имя всех сыновей твоих да созданий, что ты породил, ниспошли мне удачу и благослови землю, по коей будет ступать конь мой завтра среди смерти и хаоса… - прошептал Плескаль, пристально всматриваясь в ночное небо через небольшую щель меж ширм, закрывающих вход в палатку. Тут ему показалось, что одна из сотен открытых взору звёзд через мгновение после его мольбы моргнула, а затем бесследно исчезла во тьме бесконечной пустоты, что учёными зовётся «космос». Веки его сомкнулись, сон тут же овладел всем его телом.

***

- Пятая когорта! – проорал Тиенсоатль с небольшого песчаного возвышения на берегу реки.

- В полной готовности! – прокричал молодой эльф на вид по эльфийским меркам не старше восьмидесяти-девяноста лет (в таком возрасте большинство эльфов едва начинают полноценную взрослую жизнь, только-только покинув беззаботный юношеский мир). Подумать только, ещё день назад этот парнишка без капли серьёзности в голосе похабно отшучивался у костра о том, в какой бордель направится сразу после битвы. А теперь он поведёт в бой смертоносную конницу Двуречья, что известна своими всадниками далеко за пределами этой провинции.

Таким образом счёт дошёл до пятнадцати когорт. В стандартный состав легиона обычно входят по двадцать плюс две-три конных когорты по размеру в три раза меньших обычной.

Затрубил торжественный рог, прерывая все перешёптывания в рядах.

- Солдаты! – помпезно начал Тиенсоатль. – Я знаю, каждый префект, командир или вождь… Разница невелика. Любой из них – это пример, а главное - учитель для своих солдат: иногда строгий, иногда мягкий. И я такой же. Но я не хочу быть для вас просто учителем, я хочу стать для вас отцом и матерью, дедом, прадедом…! И я хочу, чтобы вы все посмотрели друг на друга и сказали: «Да, это мой брат стоит рядом со мной!». Я хочу, чтобы мы все стали друг для друга теми, кого так яростно хотят отнять у нас псы, сидящие на цепи Каменного Короля по ту сторону этой великой реки, хочу, чтобы каждый из вас был готов умереть за другого! А они, сидящие за рекой, они такие же солдаты, как и мы… Но они безвольны, а оттого дики и - лишь бы получить очередную кость - готовы загрызть каждого, на кого укажет трясущимся от страха пальцем их хозяин. Поэтому отныне мы не солдаты! Отныне мы – воины! Мы сражаемся не потому что нам приказали, не оставив выбора, мы сражаемся потому что сами приняли это решение, и это только наш выбор, чёрт возьми! Мы вольны, мы дерёмся не за деньги, а за наши жизни и жизни тех, кто нам дорог! Сейчас они сидят на том берегу и слышат, они слышат, что мы готовимся к битве! И они боятся. Половина из них давно сбежала бы, но они прикованы стальной цепью к королевской будке! Так что же, мы так и будем до конца дней терпеть выходки этих безвольных шакалов, или мы покажем им, как способны биться свободные воины, отстаивая свой дом и право на жизнь!? Разве мы хуже их, как они внушили это себе? Нет! И сегодня мы докажем им это! Занимайте плоты! Уже к вечеру мы будем пировать в их шатрах и пить их вино! – прокричав это, Тиенсоатль резко обнажил блестящий меч и, высоко вытянув руку, направил его прямо в небо. Солнце яростно отразилось от блестящего металла, словно сами боги благословляли детей своих на битву, и, подобно раскату грома, загремел горн, знаменующий начало битвы.

Восторженные крики воинов разнеслись по всей округе. Тиенсоатль действительно был достоин звания префекта, ибо даже те новички, что готовы были сбежать из строя ещё минутой ранее, ныне ликовали и, казалось, сейчас же вплавь ринутся на врага.

- Опрометчивый поступок, - чуть слышно, стараясь сделать так, чтобы только стоящий рядом Плескаль услышал этот упрёк, произнёс Гвилиньон. Нынче он говорил так спокойно, будто вероятность погибнуть в битве совершенно не заботила его. Он словно и не верил, что может погибнуть. – Я бы на его месте не стал приказывать трубить во всё, что есть под рукой. Зачем давать врагу предупредительный сигнал, когда можно было просто незаметно перебраться на ту сторону и сделать каменным небольшой подарок? Бессмысленная показуха…

Плескаль чуть повёл плечами. Замечание справедливо. Но это же только на руку – осенило старого эльфа, и даже лёгкая улыбка отразилась на его губах. Враг лучше приготовится и даст достойный отпор. Будет паника, хаос битвы во всей его «красе». Вряд ли в такой суматохе будет заметна пропажа «какого-то новичка».

План Тиенсоатля не был излишне мудрён: первой форсировалась лёгкая, но хорошо обученная пехота, и пока всё внимание врага будет занято исключительно ей, отряды тяжёлых воинов должны будут следом переправиться на ту сторону, не испытывая особых проблем со стрелками врага. Позже приходит роль кавалерии и лучников, которые переберутся на нескольких плотах чуть выше по течению от основных сил к небольшой лесистой зоне и затаятся там. Далее остаётся лишь ждать заветного сигнала, по которому полсотни коней и две сотни луков сокрушат вражеский фланг.

- Говорят, у каменных ужасные всадники, - громко сказал юнец, центурион Пятой когорты, когда оная неспешно продвигалась к плотам, заготовленным в лесу поодаль от лагеря. – Мне пока не удавалось видеть их в деле, но у нас тут есть знатоки, - обратился он явно к Плескалю и Гвилиньону, являвшимися единственными горными эльфами в рядах всего легиона.

- Не сказал бы, что это совсем так… Но однажды я видел, как от одного очень знатного всадника убежал кролик, когда тот гнался за ним галопом. А это было в поле! - весело воскликнул Гвилиньон. Хотя любому было понятно, что он лишь пытается разрядить атмосферу перед боем и утрирует факты, но хохот не заставил себя ждать. Даже Плескаль искренне улыбнулся.

Минутой позже вся когорта вместе с конями и лучники уже погрузились на плоты. Переправа началась, когда из-за мешающих обзору деревьев ниже по реке послышались первые крики. Крики, что издаёт смертельно раненное существо, сознающее, но не желающее принимать свою участь: вероятно, план префекта не сильно удался, и часть лучников начала обстреливать плоты с пехотой. В последующие несколько минут эти звуки вовсе слились со свистом сотен стрел и стали казаться чем-то обыденным, привычным, подобно гулу ветра или жалобному крику чаек. Они словно сами стали частью природы.

Солдаты не должны поддаваться эмоциям ни перед битвой, ни во время битвы – так учат старцы, строящие из себя знатоков искусства войны или те, кто в своё время так много воевал, что стал бездушным орудием для убийств. Но попробовали бы эти старцы сами хоть раз взять меч в руки, а обездушившие солдаты вспомнить свой первый бой… Несколько лет назад Плескаль и сам отнёс бы себя ко второму типу. Он воевал столько, сколько некоторые существа вроде человека не способны жить, а убил столько, что из этой кучи тел можно было бы сложить многоэтажный дворец… Сейчас всё было по-другому. Мирная жизнь дала волю многим, невиданным ранее, тёплым чувствам, и Плескаль не хотел их терять. Он видел, как слегка подрагивают руки некоторых молодых бойцов, и боялся сам. Сейчас для него битва - не с врагом, но с теми принципами и правилами, которых он придерживался всю сознательную жизнь: это была и честь, и чувство долга, и право называть себя солдатом. Но результат будет стоить того. Должен стоить того.

Странно, что лошади так спокойно перенесли довольно долгое пребывание на плоту и вышли на берег совершенно безмятежными. Звуки битвы были слышны отсюда куда чище, чем с реки. Лязг железа и предсмертные вопли бойцов тяжело врезались в уши и глубоко въедались в голову. То и дело то одна, то другая сторона трубили в рог, приказывая перестраиваться или чуть отступить отрядам. Затем рог трубил вновь, на этот раз с призывом к атаке. Так прошло порядка получаса, - самого долгого получаса в жизни Плескаля - после чего с поля брани послышалось первое ржание лошадей – каменные вывели кавалерию. Идеальный момент, чтобы Пятая когорта вместе с лучниками нанесли смертоносный удар прямо в правый фланг врага.

Так и произошло: яростный горн вдруг трижды сокрушил воздух. Лучники мигом устремились к окраине рощицы. Все отлично услышали, как стремительно натянулись тетивы, а затем в небо взмыл град из двухсот пропитанных губительным паралитическим ядом стрел. Зрение эльфов было безупречно, а навыки – смертоносны. Как же, наверное, были сбиты с толку каменные, когда непонятно откуда летящие стрелы скосили, по меньшей мере, три четверти всей их кавалерии одним залпом. И во сколько раз сильнее они удивились, вдруг узрев несущуюся им прямо в незащищённый бок фаланги кавалькаду тяжело бронированных коней, чьи всадники, закованные в тяжёлые латы, полные ненависти к врагу, готовы разрывать на мелкие кусочки всё, что встретится им на пути.

Ему повезло: когда центурион скомандовал выстроиться клином, Плескаль оказался с краю почти в самом конце фигуры. Крепко ухватившись за поводья, эльф почувствовал дикую боль, в глазах вдруг потемнело. За день рана загноилась и уже не в первый раз давала о себе знать. Как и прежде, Плескаль собрал всю волу в кулак и ещё сильнее сдавил поводья – это всего лишь рана, его план не может быть сорван такой глупостью! В сию секунду кони понеслись вперёд. Навыки давали знать себе даже сейчас: Плескаль не выбился из строя и даже не запоздал пустить коня вскачь, хотя сам был отвлечён проблемной рукой.

Этот миг был, пожалуй, самым долгим в его жизни. Почти три сотни лет пролетели у него перед глазами, словно это была лишь секунда. Плескаль полностью освободил разум от всего, что могло бы отвлечь его в миг, когда решалась вся его жизнь. План, что он так долго вынашивал в себе, был чрезвычайно прост – бежать. Он собирался бежать далеко на запад, прямиком к Эльрьем-Гайту. Выбиться из строя и бежать, сквозь ряды врагов – это единственный выход, единственный путь к семье.

Сокрушительный натиск вошёл прямо в стан обескураженного противника. В первую же секунду несколько «каменных» эльфов навсегда лишились возможности вернуться домой. И тут находящийся сбоку от Плескаля всадник с ужасом и недоумением посмотрел направо от себя. Только что ровно скачущий конь «новичка» встал на дыбы и резко бросился бежать прочь. Плескаль дёрнул за поводья с такой силой, что, казалось, Йаэрь чуть было не завалился на бок.

- Бежать, бежать! – быстро бормотал он себе под нос, нещадно погоняя скакуна. Эх, если бы только гноящаяся рука могла услышать его, может, она бы хоть на миг перестала взывать к жестокой боли от малейшего ею движения. И этого мига было бы достаточно, чтобы собраться с силами. Сейчас не время для нытья! Плескаль со всей мочи гнал животное, прорываясь через плотные ряды солдат, не отличая «своих» и «чужих». Совсем близко, ещё чуточку, и вот он вырвется в лес!

Вдруг белоснежный конь неистово заржал, будто видя собственную смерть…

Он упал из седла, ударившись спиной о землю, но даже не почувствовав это. Следом за ним пал гордый Йаэрь, испуская свой последний жалобный вздох. Перед его тушей стоял рослый эльф, весь забрызганный алой кровью, он вытягивал из шеи только что убитого животного, почти рассёкший её напополам, длинный меч. Скача с затуманенными от боли глазами Плескаль упустил из виду ловкого врага, но теперь, под угрозой смерти, он опомнился.

- Я ваш… Я был пленник…! – безнадёжно, совершенно отчаявшись, кричал он неожиданно возникшему бойцу. Тот, заметя на «враге» схожие со своими доспехи, казалось, вот-вот бы заговорил с Плескалем… Но стрела, прилетевшая со стороны рощи не дала сделать ему и последнего вздоха. В груди, где должно биться сердце, даруя жизнь существу, теперь застрял острый кусок металла.

Быстро отбросив боль, Плескаль тут же ринулся бежать. Он оказался в гуще тех, кого когда-то называл своим народом, а теперь вынужден клеймить «врагами». Но сейчас ярлыки не играли роли. Словно на втором дыхании он выхватил из ножен клинок и ловкими движениями расправился с несколькими бойцами, вставшими у него на пути. И бежать… Бежать! Он ощущал, что во время падения с коня вывихнул себе лодыжку, ощущал, что удар чьего-то меча всё-таки задел его, распоров руку, но усилиями всей своей воли продолжал двигаться вперёд, к новой жизни!

Тут будто камень застрял у него в груди, дыхание сбилось, и колени, не слушаясь приказов хозяина, медленно потянулись к земле. Что-то под тяжёлым пластинчатым нагрудником мешало ему дышать. Руки сразу почти перестали слушаться, и онемевающие пальцы еле-еле смогли расстегнуть нужные ремешки, чтобы освободиться от кирасы. Сталь с грохотом упала на окровавленную землю. Сняв одну перчатку, не опуская головы, Плескаль судорожно провёл ладонями по груди, чувствуя, что неизвестно что по-прежнему мешает ему. Тут же нечто тёплое и мокрое испачкало его ладонь. Он упал на спину, услышав и почувствовав, будто что-то деревянное хрустнуло за спиной под тяжестью его веса. Собрав последние силы, он попытался вновь подняться на ноги, но только лишь приподнялся на один локоть. Взгляд устремился на грудь. Холодный пот тут же проступил у него по всему телу. Чувство неимоверного страха, какого он не зрел никогда прежде, только что пустило в непрошибаемого эльфа свои чёрные корни: между мелких звеньев кольчуги, разорвав их, торчал маленький острый кусочек стали, по нему струёй стекала кровь. Шея вдруг перестала слушаться его, голова бесконтрольно опрокинулась на бок, но он всё ещё зрел. Зрел, как в нескольких десятках шагах от него очередной жертвой бессмысленной войны один за другим навзничь падали эльфы двух гордых народов, но, казалось, будто белые доспехи постепенно вытесняются синими. Какая теперь разница…

Величественные врата Эльрьем-Гайта отворились пред ним, навстречу выбежала радостная маленькая дочь, за ней – жена. Они махали ему руками. Он отвечал тем же. Но тут вспышка света в мгновение стёрла сладкие грёзы.

Воздух показался Плескалю таким сладким, а резко вышедшее из-за чёрного дыма солнце – ярким, как никогда прежде. Но он не мог осязать, словно бы лишился тела. Паралитический яд действовал небыстро и мучительно, и эльф понимал, что дело именно в нём. Видимо, кто-то из лучников в роще из-за доспеха спутал его с врагом, и решил сделать ещё одну засечку на своём оружии.

Пасть жертвой войны, от которой так долго скрывался – как глупо, подумал Плескаль. Всё, что он мог – это лежать в собственной крови и покорно ждать, когда яд парализует сердце и закончит все его мучения.

Вдруг странный гул пронзил его слух. В паре метрах от него под сильнейшим натиском навечно упали несколько солдат. Плескаль увидел расплывающиеся очертания всадника, выпрыгивающего из седла остановившегося коня. Тот бегом направился прямо к раненному эльфу и, заметив признаки жизни на его лице, обнадёживающе что-то сказал с ярким северным акцентом. Этот необычный голос, черты лица и белоснежные волосы: всё это уже было знакомо Плескалю.

В следующий миг всадник испуганно воззрел вокруг. Плескаль ничего не ощущал, но видел, как земля под ним начала двигаться, а потом он вдруг и вовсе оторвался от неё. Затем снова упал, но на что-то подвижное и высокое: он догадался, что это был конь. Тот самый всадник, стоявший рядом, бросил на Плескаля печальный прощальный взгляд, затем сильно ударил животное по спине, и оно понеслось вперёд, топча тела павших солдат и сшибая с ног ещё живых, оставляя за собой высокий столб пыли. Удаляясь, Плескаль отчётливо видел, как всадник яростно размахивает мечом, пытаясь отбиваться от сужающегося круга врагов вокруг него.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 5. Оценка: 1,60 из 5)
Загрузка...