Искривлённый

Тренировка закончилась. Марк вышел за ворота стадиона. Раскисшая, короткая тропинка вела через зажатую в челюстях города улочку частного сектора. Одноэтажные домишки таращились из заросших садов мутными старческими окнами. Год-другой – и здесь появится очередной зуб-многоэтажка.

В конце улочки, послышался пьяный смех и гомон.

Марк поправил перевязь деревянной катаны, подумал, что стоит свернуть в проулок и не нарываться на неприятности. Но не свернул.

При виде Марка белобрысая девка с сигаретой в одной руке и банкой пива в другой захохотала. Сутулый, тощий парень, сидящий на корточках слева от неё, сплюнул и презрительно фыркнул: «Самурай-фиголай!» Ещё трое невыразительных толстых выпивох, с безвольными лицами, разразились насмешливой бранью в адрес «маменькиных сынков», которым делать нечего как палками махать.

Марк показал средний палец.

Его вторично облаяли. Девица, считающая себя защищённой дружками, швырнула пивную бутылку.

Марк легко уклонился от снаряда и, чувствуя себя победителем, зашагал дальше, представляя как бы отходил умников своей катаной, если бы не боялся, что выгонят из секции. Мысленно спорил с тренером, считающим уличные драки недостойным спортсмена поведением.

Деревянные домишки остались позади. Слева, справа и спереди заалели кирпичной кладкой четырнадцатиэтажки. Марк задрал голову, нашёл окна своей квартиры. Ни в одном не горел свет, значит, родители работают в ночную смену. Можно было бы позвать кого-нибудь в гости, но, ни ходить в рейд на компьютерных монстров с Витькой, ни смотреть очередной «жесть какой» фильм с Димкой не хотелось, а Катьку родители ещё месяц никуда не отпустят. Марк усмехнулся, вспоминая, как они залезли на крышу пятиэтажки по пожарной лестнице и, дождавшись, когда появится тетя Таня, сбросили ей на голову наполненный водой презерватив. Попали. И поделом гадюке! Нечего было Катьку шалавой называть.

Марк улыбнулся, с удовольствием вспоминая визги мерзавки, глубже надвинул капюшон толстовки. Поразмыслив, свернул не на дорожку, ведущую к подъезду, а к детской площадке. Остановился под раскидистой ивой, уселся на качели, толкнулся ногами.

Пустой двор наполняли уютные звуки: бормотали невпопад телевизоры в квартирах, из раскрытого окна на шестом этаже доносилась вальсовая мелодия, шумели осенней листвой деревья маленького парка.

Марк глубоко и счастливо вздохнул. Воздух пах первым, ещё не просыпавшимся, снегом и грибами. Наискосок, от круглосуточной аптеки к магазину дверей побежал, взвихривая пыль и таща за собой мусор, ветер. Розовый пакет экзотической рыбой раздувал жабры ручек, гнался за конфетным фантиком. Мелкие серые рыбёшки ивовых листов заполошно метались между ними.

Повинуясь порыву, Марк подскочил, выхватил из-за спины деревянную катану, рубанул пакет крест-накрест, а фантик отбил плашмя.

Негромко чавкнуло. Пакет развалился на четыре части, точно разрезанный острейшей бритвой. В лицо Марку брызнуло что-то горячее. Он моргнул, отшатнулся.

На резиновом покрытии лежали не обрывки пакета, а четвертованное тело юноши. Развалившееся нутро парило. Вырывающаяся из сосудов кровь разливалась и разбегалась в стороны. Стеклянные глаза покойника безразлично таращились в небо сквозь прорези птичьей маски. Одежда – нелепый крылатый наряд мягко светилась.

Марк, не веря увиденному, покачал головой. На одеревеневших ногах побрёл к подъезду. Страха, удивления, жалости не было. В голове царил звон и пустота. Трясущимися руками он нащупал в кармане ключи, отомкнул дверь подъезда, шатаясь, поднялся по короткой лестнице к лифту, нажал кнопку вызова. Пустота в голове сменилась торжественным голосом учителя по обществознанию, поздравляющего учеников с получением паспортов и вступлением в ответственный период жизни, то есть с наступлением частичной уголовной ответственности.

– Твою же мать, – каркнул Марк и вошёл в подошедшую кабину лифта. – Твою же мать! – повторил чуть громче, увидев себя – безумца с расчерченной алым рожей – в зеркале. Стёр рукавом с лица кровь.

На лестничной площадке десятого этажа было темно – кто-то опять украл лампочки «Руки бы ему оторвать» – подумал Марк, тыкая наугад ключом в дверь, не в силах искать телефон и подсвечиванием облегчить работу. Наконец получилось. Марк ввалился в прихожую, поспешно затворил дверь, зажёг свет, сел на табурет. Минуту сидел, задумчиво разглядывая ало блестящую катану. У самой кромки, на тягучей капле болтался фантик. Бело-красный, с надписью «барбарис». Затошнило.

Марк прошёл в ванную комнату, умылся, оттёр с мылом руки, сунул деревянный меч, под струю холодной воды.

Фантик шлёпнулся в слив неправдоподобно громко и не то взорвался, не то расправился, как прессованное полотенце.

Шмяк и вот поперёк ванной, сложившись пополам, сидит мальчишка лет двенадцати. Урод редкостный. Рожа, как у оплавленной куклы. Нос – курносый пятак. Глаза разные: один огромный, синий на выкате, а другой маленький, мышиный. Одного уха считай, что и нет – только огрызок, а второе большое, оттопыренное, рваное. Волосы торчат нелепыми клоками. Да ещё и ноги. Нет бы как у всех, были обуты в кроссовки или ботинки, так нет, на них оказалась невиданная обувка, вроде коровьих копыт.

Не веря в существование в природе подобной кривой пакости, Марк хотел ткнуть незнакомца катаной, но тот, стоило шевельнуться, завизжал. Да как! Зеркало треснуло и осыпалось, уши пронзило болью. На минуту Марк оглох, а потом расслышал:

– Не убивай меня мертвенец! Всё сделаю! Книгу отдам. Я нечаянно!!! – жалобно всхрюкнул и расплакался.

Марку стало стыдно. Раз урод, так катаной тыкать можно? Он подал мальчишке руку, помог вылезти из ванны, выключил воду и буркнул:

– Полотенца на первой полке, а мой старый спортивный костюм на третьей, – указал на бельевой шкаф. – Тебя как звать?

– Ю-юра, – размазывая грязь по лицу, всхлипнул гость. – М-м-можно я пойду?

– Нельзя, – отрезал Марк, вдруг подумав вот что: «Фантик этот наверняка видел, как я грохнул пакет и настучит на меня». Нервно рассмеялся, отчего кривой испуганно дёрнулся и, вразнобой, завращал глазами.

На улице зашумели. Среди поднявшегося гвалта послышался выводящий на одной ноте женский голос: «Уби-и-и-или!»

Марк прошёл в кухню, выглянул в окно. Орала та самая блондинка, что запустила в него пивной банкой. Тощий звонил по телефону, а три толстяка, точно хор на похоронах встали рядком в сторонке. Марк тяжело взглотнул, представляя какой будет скандал. Захотелось выпить чаю, поиграть в дурацкую игру в телефоне и забыть о случившемся.

Из ванной вышел Юра, процокал копытами по ламиниту и, нерешительно, замер в проёме кухонной двери.

– Чай будешь? – спросил Марк, гостеприимно приглашая за стол и щёлкая кнопкой электрического чайника. – Или кофе?

– Чай, с молоком, в большую кружку, – наглея с каждым словом, попросил, почти потребовал кривой. – С бутербродами. Побольше бутербродов.

– Вот сам и нарежь их, – фыркнул Марк. – Хлеб в хлебнице, остальное в холодильнике.

Юрка, ничуть не смутясь принялся за нехитрую готовку. К вопросу он подошёл умело, творчески и, через пару минут, на большой тарелке высилась пирамида бутербродов и бутербродиков аппетитного вида.

В животе у Марка заурчало. Наверно неправильно хотеть есть после того как убил человека и должно тошнить… Но не тошнило. Наоборот, желудок как обезумел: урчал, гудел и ворочался в животе.

Юра безошибочно нашёл в серванте гостевую кружку для себя и синюю в ромашках – любимую Марка. Налил в обе заварки и кипятка, себе добавил молока и шесть ложек сахара.

За окном засверкало красно-синим, взвыли сирены. Полиция и скорая помощь прибыли очень быстро. Марк взял бутерброд, задумчиво откусил, прожевал, проглотил, подумал: «Или я и правда убил того парня, и тогда меня отправят в дурдом, потому что не может здоровый человек принять за пакет прохожего, или мне всё это видится, и всё равно отправят в дурдом. Печально». Посмотрел на Юру.

Юра уминал бутерброды, ловко запихивая их в пасть и почти не жуя. Было видно, что с левой стороны зубы у него собачьи, а справа человеческие.

Скроив суровую мину, как, иногда её кроил папа, расспрашивая о дурном поступке, Марк потребовал:

– Рассказывай.

Юра подавился. Чай потёк у него из ноздрей, а раскисший мякиш выскочи изо рта и, с неспортивным плюхом, нырнул в кружку Марка. Прокашлявшись, кривой уродец заблеял, как нищий на паперти.

– Сами мы не местные, пролётом с Казани. Ничего не видимши, ничего не слышамши. Пожалейте сироту безродную, одноухую, беспородную…

Марк встал, многозначительно махнул так и не убранной в ножны катаной, вылил испорченный плевком чай в раковину, сделал новый, сел и снова потребовал:

– Рассказывай правду.

Юра вздохнул, вытащил из-за пазухи толстую тетрадку на пружинках и дрожащими руками положил на стол.

– Всё равно я не смог ничего прочитать, – обиженно буркнул и скрестил руки на груди. – Хорошо тебе, тебе-то всё по барабану и бубну. А мне как жить?

Марк пожал плечами, взял тетрадь, полистал. Обычная общая тетрадка нерадивого школьника подписавшегося как «Быдло Тарас Хрякович 9 «Ху» класса школы сасай наук». Все предметы вперемешку, тут тебе и домашние задания по алгебре и правила по русскому и похабные стишки и выразительные кривые рисунки и чей-то телефончик с подписью «давалка».

– Рассказывай, – в третий раз потребовал Марк, свирепея от того, что чувствует себя не то попугаем, не то имбицилом. – Что за фигня?

– Да ничего! – яростно рявкнул Юра. – Тебе-то что? В рубашке родился! Сел на троллейбус, да покатил куда хочешь, а я? Ошибиться не могу? Ошибиться человек может, понимаешь ты или нет?

– Не понимаю, – огрызнулся Марк, положил катану на стол и охнул. Пятна крови чернели, искрами отрывались от дерева, гасли и пеплом осыпались на стол. Полыхнул и погас рукав толстовки. Одна искорка упала на тетрадь. Марк попытался её смахнуть, но вместо этого втёр в лист, оставив на нём чёрный отпечаток. – Да что ж такое! – досадливо буркнул он и замер.

Тетрадка зашевелилась, заёрзала, словно поедаемая невидимыми червями и разлетелась обрывками. Из конфетти сложился вагон и люди в вагоне. Одна фигурка была выразительней прочих и имела вид молодого паренька с красивым, но усталым лицом. На груди билось стилизованное сердце. Удар, удар, ещё удар. Сердце замерло. Парень пошатнулся, охнул, и ошалело заозирался. Над его головой всплыло облачко, каким в комиксах показывают мысли, на нём появились алые буквы: «Я умер! Почему тогда я всё ещё думаю?». Пожав плечами, фигурка шагнула к дверям и… взорвалась. Вагон и людей охватило пламя. Пепел сложился в человека-птицу и полетел по тоннелю прочь. Конфетти осыпалось, сложилось в тетрадь, и на листе появилась надпись: «Хочешь ты уйти с пути, сядь в автобус двадцать три, едь до леса, там беги, крылья-лапы береги».

Юра восхищённо охнул:

– Вот оно как работает! А я-то думал, как это читается! – нетерпеливо заёрзал на стуле. – А можно я про себя посмотрю? Можно?

Во дворе жахнуло. Разом сработали сигнализации всех припаркованных машин. Заголосили, затопали люди. Марк вскочил, открыл фрамугу, высунулся, жадно вглядываясь и принюхиваясь. Взорвалась машина скорой помощи. Трое, в белых халатах, испуганно бегали туда-сюда. Один полицейский размахивал пистолетом, другой катался по земле, туша одежду. Ива полыхала точно факел.

Дым взвился колоссальной птицей, завис на секунду и рванулся прочь.

Юра занервничал.

– Не успею, сейчас придёт за своей ненаглядной тетрадочкой, вещий феникс! Жалко ему что ли! Ему-то хорошо-о-о. Часу не прошло, а уже воскрес! Тварь неубиваемая…

Марк попытался понять, что происходит. Принялся рассуждать вслух:

– Ты украл тетрадь у феникса, я его, – провёл рукой по горлу. – Но он сейчас придёт?

– Притащится, как пить дать! Голодный и злой. Он после воскрешения всегда такой, – и снова затянул надоевшее. – Сожрёт он меня, ох сожрёт! Но тебе-то что-о-о, тебе-то хорошо-о-о…

– Да заткнись ты уже, трус несчастный! – брезгливо бросил Марк, начал: – Ты мне вот что скажи…

В дверь деликатно, коротко позвонили. Пришлось прерваться на полуслове и идти открывать. На пороге стоял недавний покойник. Целенький, вполне живой. Недоверчиво зыркнув, воскресший колдун потребовал:

– Дай, – протянул руку птичью-лапу. – Отдай тетрадь. Это моя тетрадь.

– Отдам. Но попозже, – отступил и махнул рукой. – Ты извини, что я тебя катаной почикал, случайно получилось. Иди, поешь, ты же есть хочешь?

Юрка заметался по кухне и вытворил что-то несусветное. Вскочил на подоконник, открыл фрамугу и, выставив перед собой бутерброд, точно нож, грозно завизжал: «Живым не дамся!»

Марк прыснул со смеху, громко уточнил:

– Бутербродов поешь и, там, в ведёрной кастрюле борщ вчерашний, в общем, все, что в холодильнике, или на столе можешь брать.

Феникс поколебался, уточнил.

– Потом отдашь?

– Отдам, – зачем-то добавил. – Честное мертвеннецкое.

Ряженый серьёзно кивнул, открыл холодильник, достал кастрюлю, отложил крышку, неправдоподобно широко раскрыл рот и влил в себя борщ. В пасти полыхнуло как в печи. Маска довольно прищёлкнула клювом и в дело пошли другие харчи: колбаса, сыр прямо в пакете, пакет молока, заплесневелый позабытый йогурт, сырые яйца со скорлупой, хлеб, кетчуп, майонез, конфеты, баранки. Когда стол и холодильник опустели феникс, поразмыслив, отворил шкаф над столом и всыпал в себя полкило гречки, пару пакетов риса и макароны.

Ошалевший Марк подумал: «И что я скажу маме?», – заорал:

– Эй! Про полки уговора не было, полки оставь в покое.

Феникс ничуть не смутясь продолжил пировать.

Юра заорал с подоконника:

– Он говорит, остановись! Хорошь жрать, харя лопнет!

Ряженый развернул корпус и стал обходить стол с хищным намерением относительно кривого воришки.

Марк бросился наперерез, выставил перед собой катану, зарычал.

– А ну! Перестань немедленно, а то сейчас как дам!

Глаза феникса полыхнули недобрым оранжевым светом, но, нарываться второй раз, у пернатого, похоже, намерения не было.

– В своём праве, господин, – поклонился и отступил. – Отдай тетрадь.

– Сейчас, посмотрим, куда Юре идти и отдам. Слезай с подоконника, идиот, и отдай фениксу бутерброд, нечего им размахивать.

Кривой проворчал, что на таких оглоедов только еду переводить, на что Марк заметил, что чужим продуктам нечего счёт вести и, отняв изрядно помятый хлеб с маслом, отдал хозяину тетради.

– Приятного аппетита.

– Спасибо, – клекотнул тот и, не брезгуя, проглотил булку. – А можно я муку доем?

– Ну, доешь, – щедро разрешил Марк.

Пакет сгорел, а пернатый всосал в себя дым и золу.

Юра бочком подошёл к Марку, заговорщически зашептал:

– Слушай, а он не феникс, это, по ходу, того… – сделал страшные глаза. – Проклятый. Он слуга Гаруда всепожирающего…

Особой разницы между тем и другим Марк не видел, а потому пожал плечами и отмахнулся.

– Какая разница?

Но Юра не отлип, приподнялся на цыпочки и забормотал в самое ухо: «А такая, что он смертный, мы можем его того, прибить и отнять тетрадку. Тебе просто надо…»

Марк оскорблено отшатнулся:

– Да иди ты по компасу! Чо он мне сделал?

Гаруд грустно улыбнулся. Кажется, он слышал весь разговор. Поклонился. Лёгкое свечение исчезло. Костюм разом обветшал, стал похож на те, что носили во время колядок. Справа в прорехе виднелись кроваво-чёрные рёбра, нижняя губа развалилась, надвое показав зубы. Парень сел на стул подобрал пальцем крошки, отправил в рот. Нетерпеливо глянул сначала на Марка, потом на тетрадь.

– Ну?

Юра достал из ящика стола нож, заранее шикнув, ткнул им в свой указательный палец, сбросил набрякшую капельку на лист.

Ничего не произошло.

Гаруд удивился и занервничал, укоризненно заворчал что-то вроде: «Ну, вот испортили, теперь новую писать», – протянул руку.

Цап! Из враз почерневшей страницы змеёй выстрелило что-то блестящее.

Пернатый отшатнулся вместе со стулом, опрокинулся на пол и на четвереньках отполз в коридор, где и замер.

Юра побледнел, вжался в стену.

В черноте снова что-то блеснуло. Из листа медленно поднялась золотая рука, хищно поблёскивала перстнями-глазами и то сжималась в кулак, то разжималась, а отхваченные у пернатого фаланги таяли и похрустывали. Марк первый раз за день по-настоящему испугался. Испугался так, что побоялся обделаться. Пытаясь успокоиться, подумал: «Ещё одна картинка! Чего она мне сделает?» И не поверил собственным уговорам.

Рука покончила с омерзительной трапезой, зашипела:

– Позолоти руч-ч-чку! Поз-з-золотиш-ш-шь? Поз-с-з-солоти-и-и!

В голове пролетела череда мыслей: «На кухне нет золота. Из кухни она не выпустит. У меня золотой крестик. Крестик отдавать нельзя. Цепочку можно!». Медленно, точно стоял перед бешеной, решающей броситься или нет собакой, Марк потянулся к шее. Дёрнул цепочку. Тонкие звенья легко порвались. Крестик Марк спрятал в кармане, цепочку бросил руке.

Тварь ловко поймала подношение, зашевелила костяшками, втянула металл в себя и исчезла в черноте.

Лист посветлел, слабо дёрнулся и на его поверхности появились буквы: «Не отпущен, не отпет, знаешь ты руки секрет, нет дороги, нет пути, должен ты на зов идти».

Юра зарычал, расправил плечи. Его уродливое лицо наполнилось решимостью и словно бы немного выправилось. С губ медленно, чеканно сорвалось.

– Нет, – Юра выхватил из рук Марка катану и бросился на тетрадь. Ударил её. Раз, другой, третий! Листы снова наполнились тьмой. Рука прыснула наружу хлыстом. Щелчок! На щеке Юры остался багряный след, обои за его спиной пожелтели, отслоились от стены. Отчётливо запахло гнилью, склепом. Кухня увеличилась в миллион. Рука раздулась, стала размером с многоэтажку. Юра, не дрогнул, удобней перехватил, катану и неумелыми взмахами отражал одну атаку за другой. Нападая, рука шипела: «Деньги, власть, счастье! Я дам тебе всё это! Ты мой, все вы мои!» Юра сражался молча. Тварь слабела, там, где дерево касалось металла, золото чернело, ржавилось, рассыпалось пеплом.

Миг и всё кончилось. Вот она крохотная кухня где двум людям не разойтись. Вот сломанный, точно на него наступил слон стол, вот тетрадь, из которой течёт что-то вязкое, вонючее, точно гной. Вот Юра с пылающими решимостью глазами, оскаленным не то в улыбке не то гримасе боли ртом и разодранной щекой стремительно порастающей рыбьей чешуёй и нет никакой руки.

Марк опустил взгляд к катане и охнул.

Руки Юры покрылись язвами, от них валил пар. Кое-где кожа вскрылась и из-под неё аллели мышцы, и белели кости.

Марк выхватил у него катану и отбросил в сторону.

– Что это было?

Кривой ничего не ответил отчаянно, зло, бессмысленно крикнул и присев на корточки скорчился. Его плечи задрожали, с израненных рук на ламинат тяжело закапала чёрная кровь.

Гаруд крадучись вошёл в кухню, по новому, с уважением, глянул на Юру и, цокнув языком, полез в складки крыльев. Из-под лохмотьев показалась небольшая сумка из сумки склянка с жидкостью молочного цвета.

– Живая вода, сейчас не будет больно, – пообещал он и принялся втирать лекарство в ранки. – Мне покруче досталось. Зачем ты его оружие взял? Зачем ты на неё прёшь? Ты ей предназначен. Ты должен…

Дальше Марк не слушал. С тетрадью снова что-то происходило. Листы сложились в фигурки. Мальчик лет пяти, с искалеченным огнём лицом, одетый в костюмчик человека-паука шёл по дорожке, а следом за ним отец и мать. Мужчина курил, женщина брезгливо кривила губы.

Впереди показалась детская площадка, по ней с радостными воплями носилась ребятня.

Мальчик натянул маску и бросился в весёлую круговерть игр.

Его мать и отец сели на скамейку.

К горке, с которой скатился малыш в супергеройском костюме, подошёл человек в синих джинсах, чёрном пальто и синем шарфе. У него были тёмные волосы, золотые зубы и множество перстней на жёлтой, странной руке. Он показал мальчонке пустой ошейник и над его головой всплыли слова: «Ты тот самый человек-паук? Мне нужна помощь, моя собачка потерялась».

Женщина и мужчина на лавке переглянулись и, словно по команде достали сотовые телефоны. Не для того, чтобы звонить, а чтобы не смотреть. Наверно потом они скажут: «Мы просто отвлеклись».

Мальчик, гордый, что его приняли за настоящего героя, согласно кивнул, сделал шаг за мужчиной. Колдун бросил на шею ребёнка ошейник и тот превратился в собаку.

С площадки ушли: упирающийся, отчаянно визжащий щенок и его ласково воркующий, но теряющий терпение хозяин.

Марк опомнился и позвал:

– Эй! Смотрите!

Юра и Гаруд нависли над останками стола.

На листе возникла надпись: «Возвращайся». И больше ничего.

Марк разочарованно вздохнул – столько усилий и всё напрасно.

Юра, однако, наоборот повеселел. Улыбнулся и восторженно взвизгнул.

– Значит надо вернуться и сказать нет? Я скажу!

Гаруд посмотрел на кривого с жалостью.

– Нельзя. Мост сожрёт твоё время. Хотя нет. Карга оторвёт тебе голову. Не валяй дурака, – взял со стола тетрадь и, кивнув на прощанье, ушёл.

Юра задумчиво почесал затылок, извинился за доставленные неприятности и учинённый беспорядок тоже пошёл к двери. Его глаза лихорадочно блестели. Он пробормотал:

– Это ничего, что моё время уйдёт, зато я вернусь домой. Знаешь, у меня есть сестрёнка, тут недалеко, ей сейчас шесть, как мне тогда, она классная, – широкий рот разошёлся в улыбке. – Я за ней приглядываю. Мои родители, меня любили и искали. Они чуть с ума не сошли, когда я пропал! – убеждая не то Марка, не то себя продолжил Юра. – Да-да, очень любили и любят, – отчего-то разозлился. – И если надо я пойду через мост пешком!

Марк нарочито-радостно согласился, сказал, что поможет, чем сможет и всё будет отлично. Отговорил отправляться в путь, на ночь глядя, предложил остаться погостить. Юра пожал плечами, робко спросил:

– Ты, правда, меня проводишь? Знаешь, если ты за меня заплатишь, то, может карга согласится отвезти. Через мост это на семёрке, просто отдашь за меня обычную плату за проезд. Тебе можно, тебе всё можно, тебе хорошо… – резко замолчал. Вспомнил, наверно, как на него разозлились в прошлый раз за эти слова. – Заплатишь?

– Конечно. Погоди, на седьмом? Там Катина бабушка работает. Не то чтобы она меня любит, но не гоняет как других пацанов. Оставайся, ложись у родителей, – махнул рукой и пошёл перестилать кровать.

Пока Марк менял наволочки, простыню и пододеяльник думал о Гаруде, выглядевшем не лучше зомби, о Юре, родители которого ничуть не обрадуются возвращению сына, о загадочной руке. Что она такое? Какой-то древний божок? Ответов не было. В животе опять заурчало. Поесть ведь толком так и не получилось. Вспомнил о том, что в рюкзаке припрятана шоколадка, безо всякой охоты сжевал её, легче не стало, а идти в магазин за нормальной едой было лень. Пришлось чистить зубы и ложиться спать.

***

Разбудил вскрик и грохот. Марк подскочил с кровати, ничего не соображая, вывалился в коридор. Мать стояла в прихожей, у её ног валялись сумки. Отец с интересом рассматривал уродливую собаку, сидящую возле двери спальни. Какое-то время все молчали, наконец, Марк промямлил:

– Это Юра, я его сегодня домой отвезу.

– Мда? – ухмыльнулся отец, – А что за бардак на кухне?

– Стол поломался.

Мама всплеснула руками и, переступив через пакеты, побежала оценивать ущерб.

Отец подошёл к Юре, погладил его по квадратной башке.

– Мордатый какой, бойцовский? С питбулем помесь?

– Фиг его знает, – искренне ответил Марк. – Пап, вы меня очень больно убивать будете или нет?

– Фиг его знает, – эхом отозвался отец. Выпрямился, задумчиво потёр подбородок. – Ты расскажи всё по порядку, а там посмотрим.

Марк, открыл было рот, но тут же снова закрыл. Что тут скажешь? Еды не осталось, стол расплющен, во дворе пожарище. Вместо Юры – отвратительного вида собака.

На кухне заговорил телевизор. Шла программа новостей. Ведущая увлечённо рассказывала о террористическом акте во дворе жилого дома. Один погибший, двое с ожогами в больнице: водитель и стажёр-полицейский, геройски закрывший собой санитарку от огня. Мать вернулась в коридор бледная, с выражением ужаса на лице, обняла Марка и пробормотала:

– Тебя же могли убить! Почему ты нам не позвонил?

Отец поморщился. Он придерживался мнения, что если плохое не случилось, значит случиться и не могло, а значит незачем переживать.

Марк понял – придётся врать напропалую.

– Да никакого теракта и трупа не было. Пять пьяных дебилов из мусора соорудили чучело человека попугать прохожих, я его, когда увидел сам чуть не обделался, потом разорались, а когда поняли, что сейчас их заметут, вылили пару литров жидкости для розжига и подпалили муляж. Не рассчитали – получился пожар.

Мама достала телефон, стала набирать какой-то номер.

– Надо рассказать об этом полиции. Безобразие.

Отец отсоветовал:

– Ага, а потом нашего же в соучастии и обвинят. Типа он катаной пользоваться умеет, небось, зарубил человека и спалил. Да и нехорошо у людей хлеб отбирать. Пусть расследуют.

Отец не любил полицию, может быть потому, что какое-то время работал участковым, а может быть потому, что его брата близнеца с женой насмерть сбил пьяный сынок прокурора.

Марк согласно кивнул.

– Точно. Продукты я в кризисный центр отнёс, ну, знаешь, который возле хлебопекарни, как помощь беженцам.

Отец подошёл к холодильнику, критически осмотрел пустые полки:

– Вот уж не знал, что там принимают колбасу, борщ и початый кетчуп.

– Колбасу я съел, борщ прокис.

– А стол всё это видел, и его от этого расплющило? – едко спросила мама. – Признавайся, что тут было?

– Ну, были у меня в гостях ребята, – развёл руками Марк и потёр нос тыльной стороной ладони. – Помогли отнести крупу и макароны в кризисный центр, зашли на чай. Во дворе жахнуло, мы на сто полезли, чтобы лучше видеть, ну стол и сломался.

Допрос с пристрастием длился час. В итоге пришли к выводу, что стол давно всем надоел, а обои пора менять. Мама радостно сообщила, что пора делать ремонт и засела за компьютер – искать новую мебель и обои. Отец дал Марку затрещину и буркнул: «Вот сам ей помогать и будешь». Юра многозначительно сел у двери, принялся поскуливать, намекая, на то, что семейные разборки не его собачье дело, его дело лужу не наделать на коврике.

Марк, втайне радуясь, что легко отделался, одел толстовку, обнаружил дыру на рукаве, вздохнул, спрятал её в рюкзак, а сам оделся в нелюбимую осеннюю курту подаренную бабушкой. Правда сказать – у старушки странный вкус – нет бы купила внуку нормальную вещь, так нет, взяла и связала, да ещё и вышивку сделала. Если бы Марк искренне не любил бабусю сжёг бы гадость.

Мама вышедшая проводить одобрительно закивала:

– Здорово, вот что значит авторская, дизайнерская вещь, – умилилась. – Как ты на своего деда в молодости похож…

Отец сделал вид, что его вот–вот стошнит. Они с дедом не ладили. Какая между ними пробежала кошка, не знал никто.

Марк посмотрелся в зеркало, поморщился.

– Эльф темнолесья, для образа возьму катану, если уж меня будут закидывать тапками, смогу отбиваться, – махнул на прощанье рукой, свистнул Юре и отправился в путь.

В лифте собака стала человеком. Никаких вспышек и спецефектов. Моргнул и всё. Вот он Юрка настоящий, недовольный и озадаченный.

– Ничего не понимаю, – поделился он. – Если ты мертвенец, то оба твоих родителя должны быть мертвы. Ты из мёртвого чрева должен был родиться. Понимаешь?

– Нет, и не собираюсь, – отмахнулся Марк. – Ты ошибся и всё. Мои родители живы и тебя переживут.

Юра горько улыбнулся, кивнул.

– Наверняка. Кто тебе эту катану сделал?

– Дед, – коротко отозвался Марк. – Они в этнопарке в Карелии работают, гостиница у них своя, любят всякий крафт.

Замолчали. Вышли на улицу. Со вчерашнего дня значительно похолодало. Над головой висели низкие тяжёлые тучи. Редкие снежинки кружились по ветру. На сгоревшей машине скорой, не обращая внимания на ленты, ограждающие место преступления прыгали дети. В кармане зажужжало. Звонила Катя, отчего-то уверенная, что это именно Марка зарезали. Убедившись, что одноклассник жив, девушка перешла на шёпот, попросила: «Будь осторожен, чаще смотри вверх. Не пожимай никому руки» – положила трубку. Марк накинул на голову капюшон, отороченный волчьим мехом, буркнул: «Глядишь, в дурке вместе лежать будет веселей», – и всё же посмотрел вверх. Вздрогнул.

На фоне свинцового неба плавными кругами скользила большая странная птица. Если не приглядываться, то ничего особенного, но…

– Слышь, – Марк пихнул Юру локтем. – Смотри, Гаруд летает. Я думал он только ночью рассекает, как всякая порядочная нечистая сила.

Кривой не улыбнулся шутке, а вздрогнув, потребовал:

– Бежим, – не дожидаясь ответа и ничего не объясняя, рванул за угол дома в сторону парка.

Марк помедлил и успел увидеть, как веселящиеся детишки, будто по команде обернулись. Руки и ноги у них удлинились, головы округлились, превращаясь в тыквы. Они рванули к подъезду. Марк, ноги которого поняли, что надо бежать раньше, чем голова обнаружил себя обгоняющим Юру.

– Там церковь – вспомнил Марк.

– В подвал! – проорал Юра и дёрнул за рукав.

Они нырнули в дыру забора окружающую долгострой юношеского спортивного центра и прыгнули окошко. Ноги по колено оказались в воде. Глаза ослепила тьма. Марку остро захотелось достать телефон, включить фонарь и оглядеться.

Юра шикнул.

– Никакого света, они на него наводятся!

– Кто это такие? – задыхаясь, спросил Марк. – Их что Гаруд прислал? Нормально ж вчера разошлись, почти друзьями!

– Гаруд сам себе не хозяин. Его натравили, – помолчал. – Хотя, спасибо ему, дал нам фору. А детишки краденые, как я.

– А чего уроды такие?

Юра обиженно хрюкнул и надолго замолчал.

– Они из тех, кто отказался служить. Если меня поймают… – голос наполнила дрожь и фальшивое веселье. – Из меня сделают что-то наподобие. Из меня получится хороший, сильный раб. Ты меня тогда лучше убей.

– Не надо драмы, – беря себя в руки, отмахнулся Марк. – Лучше скажи, долго нам ещё тут в воде торчать?

И они побрели по подвалу. Через пятьдесят метров нашли лестницу, поднялись на второй этаж. Зубы Марка выводили чечётку, штаны на сквозняке стали леденеть. Таясь в тени стен, точно крысы, они прокрались в южное крыло недостроенного здания и через незапертую дверь вышли во двор.

Мелкая дворняга забрехала было, но Юра так зарычал на беднягу, что та обделалась и спряталась в будке.

Марк, мрачно стуча зубами, спросил:

– Давно было интересно, как это оборотни остаются в одежде.

– А это не одежда, это я сам, формально я голый.

– Фу блин, – Марк отшатнулся от Юры. – Так вы батенька эксгибиционист?

– Зато сухой и бабусины курточки могу не носить.

Юрка сказал это весело, почти воинственно, но Марку стало его жалко. Что уж в этом хорошего, когда некому о тебе позаботиться. В голове непрошено мелькнуло брезгливое лицо женщины – Юриной мамы и облегчение, с которым они уткнулись в телефоны, чтобы не видеть, как их сына уводят. Захотелось расспросить об ожогах, но вдали послышался грохот и выстрелы обратной вспышки. В гору пыхтя и скрипя, катила знаменитая жёлтая семёрка. Деликатно выражаясь, раритетный автобус советских времён, каким-то чудом не разваливающийся на части. Марк однажды спросил у Кати, почему этого монстра ещё не списали. Та сморщила носик и, давясь смехом, буркнула: «Юдифию Антониновну злить не хотят, боятся, что загрызёт». Тогда хохотали до слёз.

Юра потянул за руку.

– Пойдём быстрее.

– Слушай, там на остановке, эти же тыквы и тот мужик, который тебя украл, разве нет?

– Тут они нас не тронут, – неуверенно, но решительно тяфкнул Юра. – Тут карга хозяйка.

Мужчина приветливо улыбнулся, протянул руку для рукопожатия.

– А-а-а, вот и вы! Заждался. Юра, милый, ты заставил меня понервничать. Разве так можно?

Оба сделали вид, что ничего не замечают и не слышат.

– Ну, право слово, – осуждающе качая головой, сказал колдун. – Не ожидал. Юра, разве я так тебя воспитывал? Я, знаете ли, приёмный отец этого талантливого, но своенравного юноши.

– Не рад знакомству, – дерзко огрызнулся Марк. – Вы его украли.

– Какая чушь! Купил. Вы сами всё видели. Юрины родители не самые лучшие люди на свете, – вздохнул. – Увы. Они продали мне своего сына за полтора миллиона. Да-да, такие смешные деньги. За даром бы отдали, да я настоял…

Автобус должен был подъехать, но не подъезжал. Приближался, но оставался на месте. Марк достал катану.

– Отстаньте от него.

– Я уйду, – с достоинством ответил колдун. – Только подумай вот о чём, мертвенец. Автобус украдёт время, которое Юра прожил колдуном, знания и силу, которую получил. Перейдя через мост, он не вспомнит ни о тебе, ни обо мне. Он сделается никому не нужным ребёнком и вскоре умрёт, – видя, что Марк хочет возмутиться, выставил перед собой руки. – Нет-нет, я не угрожаю. Просто говорю как есть. Магия –дело тонкое. Если на том берегу жизни Юру никто не будет ждать, нити разорвутся и прежде чем Земля обойдёт солнце по кругу, он умрёт. Поверь, я сделаю так, чтобы ты узнал, когда это случится, буду снова и снова присылать тебе сны, это я могу, –нехорошо улыбнулся и закончил, точно выплюнул – мертвенец.

Наконец автобус одолел подъём. Юдифия Антониновна появилась перед раскрытыми дверями и погрозила колдуну клюкой, тот послал кондуктору воздушный поцелуй и сел на лавку.

– Ну? – требовательно спросила карга, обводя возможных пассажиров негодующим взглядом. – Едите или как?

– Едем, – решительно кивнул Марк. – Юра, пойдём!

Глаза Юры влажно блеснули. Он обернулся к колдуну и хрипло прошептал:

– Они меня ждут, – шагнул к подножке автобуса. – Ждут, понятно?!

Бледное лицо колдуна сделалось фальшиво-печальным, а злые синие глаза ледяными.

Марк и Юра вошли в Автобус и сели на заднее сиденье.

Юдифия Антониновна потребовала.

– Оплачиваем проезд.

Марк полез в карман. Что за чертовщина?! Кошелёк пропал. Порылся в другом – и мелочь исчезла. Глянул в окно.

Колдун пересыпал из руки в руку блестящие монетки, а тыквоголовые рвали кошелёк.

Юдифия Антониновна повторила.

– Проезд оплачиваем!

Юра понял, что случилось, и сник. Марк обвёл салон взглядом, секунду рассматривал билетный компостер, а потом улыбнулся, достал катану и, подцепив клейкую ленту, которой обмотал эфес открыл тайник. Дед впихнул в ручку старые монеты, для тяжести и баланса, а ещё, на счастье.

– Вот рубль за проезд, – лучезарно улыбаясь, протянул монету Марк. – Можете даже сдачу не сдавать.

Старуха протянула руку, тронула монету и отшатнулась. На её пальцах остался ожёг, а монетка изменилась, превратилась в серебряный кругляш исчерченный замысловатыми символами.

– Ну что же вы, – веселясь спросил Марк. – Не в ваших правилах бесплатно возить пассажиров, верно? Возьмите!

– Что ты мне даёшь? Нормальные деньги давай! Ты что, с луны свалился? Шутник! Оплачивай!

– Я оплачиваю! – медовым голосом пропел Марк. – Я вам даю деньги, а вы их не берёте.

Водитель, словно слышал весь разговор, глянул в зеркало заднего вида и улыбнулся. Марк узнал Катю. Она ловко крутила руль. Махнул подружке рукой:

– Привет!

Юдифия Антониновна клацнула ставшими огромными зубами, горбатая спина расправилась, латанная-перелатанная кофта превратилась в доспех. Зализанные волосы расправились капюшоном кобры. Ноги слились, обратившись в хвост.

– Ах ты, паршивец! Негодяй! – и вдруг пригрозила. – Я твоим родителям позвоню, получишь! Нечего моей внучке глазки строить!

– Юдифия Антониновна, вы о чём? Я хочу друга перевести через мост, разве нельзя?

Поворчав немного, старуха сдалась, попыталась изобразить добрую улыбку.

– Ну, смотри, в следующий раз уши надеру, – скрипуче захихикала. – А на первый раз прощаю. Только вот что. Через мост друг твой должен ехать один.

Юра озадаченно таращился то на монету, то на Юру, то на Юдифию Анатольевну. Когда старуха ушла обилечивать вошедших на следующей остановке пассажиров, спросил:

– Не хотел бы я твоему дедушке дорогу перейти.

– Мама говорит, я на него похож, – рассмеялся Марк и вдруг спросил. – Может, не поедешь через мост? Не то, чтобы я сомневался, что родители тебя примут, просто…

– Не примут, – спокойно кивнул Юра и упрямо, точно пытаясь боднуть кого-то, мотнул головой. – Ну и пусть. Спасибо тебе Марк, если бы не ты, я не знаю, что бы со мной было. Счастливо.

Юфимия Антониновна рявкнула:

– Торговый центр! Автобус идёт в гараж! Всем покинуть салон!

Марк сам не понял, как очутился в толпе на остановке.

Автобус фыркнул, закрыл гармошки дверей и покатил к мосту. Юра обернулся, махнул рукой. Его лицо с каждой секундой менялось, глаза становились одинаковыми, на месте пяточка оказался обычный нос. Теперь в окно озадаченно смотрел изуродованный огнём мальчик.

Марк, сам не понимая, что делает, побежал наперерез. Из кармана вывалился сотовый и, разлетелся на части. Асфальт под ногами стал растекаться, разогреваться. Пропитанные водой джинсы зашипели, в лицо ударило паром. Марк прыгнул, силясь зацепиться за лесенку убегающего автобуса, понял, что не достаёт, но получил под зад мощный пинок, взлетел и, оказался на крыше. Напротив, ухмыляясь, опустился и сложил крылья Гаруд. Вчера рассеченная губа была зашита неуместными синими нитками, на рёбрах стояла одеяльного вида заплатка.

– У-у-у, – только и выдавил Марк, потирая отшибленную точку и смахивая с глаз слёзы боли. – У-у-урод ты редкостный!

Гаруд довольно поклонился, точно услышал лучший комплимент из всех возможных, уселся возле люка, по-турецки скрестив ноги, достал из-за пазухи нитки с иголкой и принялся латать дыры в костюме. Люк открылся, над ним показалась голова Юдифии Антониновны.

– Хулиганы, вандалы, безбилетники!

Пернатый обижено клекотнул и выудил из-за пазухи помятую бумажную купюру и мешочек с чем-то шуршащим. Марк показал монету. Юдифия Антониновна фыркнула и поспешно захлопнула люк. Мост, обычно маленький и короткий удлинился, стал выше. Слева от него царила тьма и тишина, справа северное сияние и хрустальный звон. На то, что впереди, смотреть не хотелось, слишком уж неопределённые и пугающие возникали образы. Гаруд достал тетрадь и стал что-то строчить в ней.

Марк спросил:

– Зачем ты едешь через мост, разве он не крадёт время?

Гаруд загадочно улыбнулся.

Марк не стал допытываться. Его одолевали сомнения, он думал о том, каким пересечёт мост, и что будет делать. Наверно лучше было бы не гнаться за автобусом. Взять и сделать вид, что сделал для Юрки всё что мог. Но, наверно, Марк и впрямь похож на своего деда, а тот бы никогда так не поступил. Картины впереди продолжали меняться калейдоскопическим образом. Автобус жёлтой черепахой плыл и плыл сквозь вечность.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 4,25 из 5)
Загрузка...