Люди султана носили белое и зеленое с золотой каймой, и сам он был в белом и зеленом с золотым, на сером в яблоках коне. Тагбалу поняла, что он – султан, потому что он ждал впереди войска, а советники и генералы держались чуть позади, стременами к крупу его коня.

 

Сокол с криком опустился на руку сокольничего, черного, как полночь, когда Тагбалу толкнула коня пятками и начала неторопливо спускаться. Когда Тагбалу поравнялась с султаном, она сняла с лица высохший шарф, вытряхивая песок из складок, и, приложив руку к сердцу, учтиво поклонилась.

 

Султан был зрелым мужчиной, уже вступившим в возраст увядания. У него было узкое, решительное лицо, борода на краях его челюсти была подстрижена по городской моде, и на подбородке отпущена на ладонь, доставая до груди. В бороде, серые от пыли, виднелись пряди седины, с которыми спорили глаза, пронзительные и беспокойные.

 

– Принц Тагбал? – спросил султан, и Тагбалу покачала головой.

 

– Принцесса Тагбалу.

 

– Где принцы? – султан сузил глаза. Тагбалу кивнула на телохранителя.

 

– Вот принц, мой брат, Иддер. Мой советник и правая рука.

 

 

– Значит, то, что говорили о северных племенах – правда, – султан перекинул поводья через луку седла.

 

– Мой господин, вы позволите вести нас женщине? – спросил худой, высохший, как ящерица, визирь. Кожа у него была зернистая, высохшая, и до странности похожая на чешую. – Боги не создали женщину способной к войне, только к тому, чтобы даровать жизнь.

 

– Я вижу глазами песка. Какая разница, кто я, мужчина или женщина? – спросила Тагбалу, терпеливая, но удивленная. Она услышала, как Иддер бормочет себе под нос: «Мной не будет командовать ящерица. Наверняка он один из тех, кто вышел из Развалин».

 

– Когда я приехал к Аманар-бабе, – сказал султан, не глядя ни на Тагбалу, ни на человека-ящерицу, – он один из шейхов девяти племен не сделал вид, что не помнит обещания. И напомнил другим о том, что значит верность и честь. Обычаи северных племен останутся их обычаями. Мне нужен провидец. Ты – провидица, принцесса?

Да – кивнула Тагбалу. – Вы пустили сокола, и я смотрела на пустыню глазами сокола. Отец сказал, что вы хотите идти по серпу Большой пустыни, но там занимается буря, и нам придется идти с ней стремя в стремя.

 

– Я ходил по серпу когда был моложе, и он всегда выглядел так, как будто на нем занимается буря. Если мы пойдем быстро, то сможем бурю обогнать, – возразил султан.

 

– Эту – не сможете. Эта рождается в самом сердце Развалин, – Тагбалу покосилась на человека-ящерицу, и продолжила, – а о них вам известно не меньше, чем мне.

 

– Аманар-баба обещал мне людей, своих воинов, – спросил султан, когда человек-ящерица замолчал. – Где они?

 

Тагбалу подняла руку, и Иддер, брат Тагбалу и старший над телохранителями, снял с пояса рог. Когда он протрубил, дюны стали синими, как волны, от плащей воинов, поднявшихся на гребни. Иддер говорил, что это приятно, но Тагбалу еще не знала, насколько – когда пустыня поднимается за твоей спиной.

 

– Аманар-баба достойный человек. Достойный человек не мог взрастить недостойных детей., – султан прижал ладонь к груди, но не поклонился, только качнул подбородком. – Что скажешь, Али-бей? Что пустыня говорит тебе?

 

– Пустыня волнуется, ее сердце изменилось, – неохотно подтвердил человек-ящерица. – Тут  я готов согласиться с принцессой. Может быть буря.

 

– Мы пойдем через дюны, – сказал султан, разглядывая воинов. – И пусть песок рассудит, сможет нас вести женщина, или нет. Он проверяет твердость духа лучше, чем слова.

 

Два войска растянулись по пустыне зеленой и голубой лентами. Если бы они шли по серпу, они бы уже видели скалы гробниц, плутая между дюн, они делали круг, обходя бурю. Тагбалу была довольна, но сомневалась, не совершила ли она ошибки, позволив человеку-ящерице обсуждать себя при султане.

 

– Они идут так, как будто бы впервые видят пустыню, – сказал Иддер презрительно, когда он вернулся с хвоста отрядов, а Тагбалу – из головы. – Хотя старик держится неплохо.

 

Повернув голову, Тагбалу посмотрела на султана, едущего в голове отряда. Султан достал маленькую книжицу и что-то читал, хмурясь и помахивая четками. Человек-ящерица, ехавший с ним стремя в стремя, не моргал, но его глаза подернулись прозрачной пленкой, он выглядел так, как будто спал с открытыми глазами.

 

– У меня такое же лицо, когда я пытаюсь не заснуть на жаре? – спросил Иддер, кивая на человека-ящерицу, когда они с Тагбалу поехали в хвост человеческой цепочки, разглядывая воинов и пересчитывая верблюдов, нагруженных кувшинами с водой, сушеными финиками и вяленым мясом.

 

– Какое – такое? – не поняла Тагбалу.

 

– Как у Меддура. Эй, Меддур, – Иддер поравнялся с худощавым конником и спросил, перегнувшись через луку седла, – Ты спишь или делаешь вид, что едешь?

 

– Я совмещаю, мой принц, – Меддур стрельнул на него глазами, как куски кобальта, и снова прикрыл веки. – Берегу силы для ночи.

 

Пустынники взорвались хохотом. Тагбалу коснулась двумя пальцами подвески на чалме, прося у песков прощения за громкость и грубость, когда к ней приблизился сокольничий.

 

– Султан Сеид-Мухтар хочет говорить с вами, принцесса.

 

– Мне пойти с тобой? – спросил Иддер, и Тагбалу пожала плечами:

 

– Как хочешь. Мне все равно.

 

– Султан хочет говорить только с вами, принцесса, – настоял сокольничий. – Он сказал, что, принцесса или принц, он будет говорить с провидцем, и больше ни с кем.

 

Иддер качнул головой и повел лошадь в сторону, и Тагбалу пришпорила коня. Копыта погружались в песок, иноходь заставляла песок прыскать в стороны Тагбалу казалось, что она скачет в полосе прибоя. Тагбалу хотела отправиться на побережье и увидеть море перед сезоном бурь, но отец решил по-другому.

 

– Сколько дней пути до скал? – спросил Сеид-Мухтар, когда они поравнялись.

 

– Таким же шагом – будем к вечеру следующего дня, – Тагбалу ответила, не задумываясь.

 

Человек-ящерица выпрямился в седле и достал из-за пояса маленькую медную шкатулку. В шкатулке прыгала и вертелась игла, кончиком стремившаяся в сторону скал. Тагбалу вытянула шею, пытаясь разглядеть, что еще было в шкатулке, но человек-ящерица почувствовал взгляд Тагбалу и захлопнул ее, убирая обратно за пояс.

 

– Значит, мы пойдем быстрее, – Сеид-Мухтар обернулся к человеку-ящерице и сказал: – Али-бей, скажи воинам, мы должны идти быстрее. Наша цель – скалы за один день.

 

– Игла говорит, что мы отклонились от цели, – Али-бей поджал тонкие губы

 

– Сильно?

 

– Примерно на полсотни зир.

 

– Так поправь наш ход, – благодушно ответил Сеид-Мухтар.

 

Сокольничий ехал поотдаль, и Сеид-Мухтар мог выбрать для передачи сообщения его, но возразить Али-бей не посмел. Он развернул коня и поехал в середину каравана к сотнику, следившему за ходом войска по другую сторону от Иддера.

 

Тагбалу проводила Али-бея взглядом, думая о коробке с говорящий иглой.

 

– Удобный способ отделаться от ненужного человека.

 

– Отец не учил тебя почтительности к старшим? Али-бей служил еще моему отцу, а до него – отцу моего отца.

 

– Отец учил меня почтительности, но я не только принцесса, я провидица. Провидица должна иметь острый ум и быть правдивой, среди всех людей, которые приносят шейху сладкую ложь, она должна нести правду. Не всегда это легко.

 

– Меня не полюбили за то, что я был правдив, – Сеид-Мухтар покатал во рту языком. – Но приняли за то, что я был тверд.

 

Али-бей ехал рядом с сотником, ракибы, сновавшие, как муравьи, вдоль шагающих по песку пеших и конных воинов, подъезжая к сотнику, возвращались к строю и подгоняли войско гортанными криками. Иддер забрал у Меддура копье с синим знаменем и, уперевшись древком в стремя, ускорил шаг коня; пустынники последовали его примеру.

 

– До нас дошли слухи. Больше всего говорили о восемнадцати обезглавленных беях. Шейхи были довольны, сказали, рука города не так мягка, как они думали.

 

– Это повлияло на Аманар-бабу? – султан посмотрел на Тагбалу, и Тагбалу почувствовала себя так, как будто бы он заглядывает ей в голову. Ощущение было непривычным, она посмотрела вбок, в сторону от солнца, где сияли пески.

 

– И это тоже. Он сказала, что ты – султан, который мог бы быть шейхом. Такому человеку отказать в помощи – грех.

 

– Скажи мне, принцесса, – сказал Сеид-Мухтар, помедлив. – Как вышло так, что мужами вашего племени управляют жены, если воля богов на то, чтобы жена глотала пыль из-под копыт коня мужа?

 

– Так же боги сказали, что плох тот муж, который оставляет жену позади и позволяет ей вдыхать пыль из-под копыт своего коня, – возразила Тагбалу. – В городе помнят только первую часть закона, но никогда не вспоминают о второй. Так же закон позволяет жене оставить такого мужа, который поступает с ней, как с рабыней.

 

– В городе мужчина заботится о женщине, в пустыне на плечи женщины ложится куда больше забот. Она и рожает, и воспитывает детей, и следит за деньгами, и следит за скотом, и распоряжается слугами, и решает тяжбы. В городе мужчина освобождает ее от тяжестей.

 

– Забирая ее свободу. Свобода это не только права, но и обязанности, а обязанности не всегда легки. Ни одна дочь пустыни не откажется от своего долга перед племенем ради лени и неги.

 

– Моя жена, мать моих сыновей, не была ни ленива, ни праздна, но все свои дни она проводила на женской половине дома, в заботах об наших детях, их воспитании и их будущем, – сказал Сеид-Мухтар резко, и Тагбалу почувствовала, что слепнет внутри самой себя, и ответила гулким голосом из этой слепоты:

 

– Женщина раздирает волосы и лицо, кричит, женщины, должно быть, служанки, держат ее за руки. Мужчина, хромая, входит в покой, но ее нет – он обходит дом, обходит двор и находит ее в саду, лежащей под жасминовым кустом.

 

Лунный камень укусил Тагбалу в грудь, и она прозрела. Солнце стояло в зените, лицо Сеид-Мухтара казалось залитым золотом, только глаза были темными, как пепел похоронного костра, и полными гнева.

 

– Прости меня, – Тагбалу прижала кулак себе ко рту, дрожа от силы видения. – Иногда я вижу то, что не должна, и не успеваю этого заметить.

 

– Ты еще слишком молода, – султан покачивался в седле, глядя туда, где пустыня сияла на солнце, как алмаз, затмевая очертания скал. – Когда ты молод, и жизнь, и смерть – это только слова. Я прощаю тебя. Но ты больше никогда не будешь говорить о моей жене так, как будто бы что-то знаешь.

 

– Я потеряла мать, когда она давала жизнь моей младшей сестре. Это случилось много лет назад, но... – начала Тагбалу. Сеид-Мухтар ее перебил.

 

– Это горе, которое нельзя описать словами. Женщинам вашего племени должно быть проще. Я слышал, что только они могут предвидеть будущее, ходя боги предостерегают правоверных от гадалок и предсказателей.

 

– К счастью, я не гадалка и не предсказатель. Мать песков показывает мне будущее и прошлое, скрытое от глаз. Но если прошлое неизменное, то будущее меняется. Будущее я могу видеть не всегда, исход битвы от меня скрыт, – объяснила Тагбалу хрупким, ломким голосом. Белое покрывало дрожало на ветру, когда тело погружали в выбитый в скале лаз, по коридорам несся ветер.

 

Тагбалу сидела у стены, прижавшись к ней ухом, и силилась расслышать голоса тех, кто упокоился в темноте, но она не слышала ничего. Она сидела, пока люди не разошлись, и тогда отец взял ее за руку. И, когда он взял ее за руку, Тагбалу увидела женщин, пытавшихся перегородить отцу путь к шатру, которых он отталкивал в стороны, забыв об обычае и крича, как раненный зверь.

 

– Богословы говорят, что видения – это грех, потому что они уводят от мира, созданного богами, в мир, созданный воображением человека, который вечно искажают дьяволы, – заметил Сеид-Мухтар.

 

Тагбалу показалось, что она слышит в его голосе любопытство, и потерла лоб рукой, чувствуя себя потерянной. Сеид-Мухтар смотрел на нее, и Тагбалу спросила первое, что пришло ей в голову:

 

– Ты не боишься согрешить, позволяя провидице указывать тебе путь?

 

– Султан, испытывающий страх, подобен бродячей собаке, бесстрашный – льву, и только отважный и любопытный – человеку, – кивнул Сеид-Мухтар. – Я прикажу отпустить сокола, и хочу, чтобы ты посмотрела его глазами на то, что ждет нас впереди.

 

Тагбалу, сделав жест, благословляющий солнце и песок, кивнула, радуясь возможности отвлечься:

 

– Я готова.

 

– Гачи, – Сеид-Мухтар кивнул сокольничьему и тот, сняв с головы сокола шапочку, подкинул его на руке. Сокол взвился в небо и Тагбалу, подняв голову, провожала его взглядом, пока тот не превратился в точку на солнце.

 

Тагбалу напряглась и ее затылок взорвался болью, когда в глазах у нее начало темнеть. Ослепшая, Тагбалу взмыла ввысь, и, когда она снова открыла глаза, боли не было: ветер играл в ее крыльях, и, счастливая, она издала крик от радости полета и свободы.

 

***

 

Воины устраивались на ночь, разжигали костры, натягивали тенты. За раздачей мяса и воды у городских следил сотник через ракибов в красных кушаках, рядом с сотником стоял Али-бей, заложив руки за спину, и смотрел прикрытыми пленкой глазами на то, как определяются порции. Сеид-Мухтар перебирал четки у костра, поглядывая на Али-бея и на Тагбалу с Иддером.

 

– По-моему, султан не сводит с тебя глаз, – шепнул Иддер на ухо Тагбалу, и Тагбалу посмотрела на него, подняв брови.

 

– По-моему, с тебя не сводит глаз Меддур.

 

– Вовсе нет! – воскликнул Иддер, теряя всю свою важность. Тагбалу обняла его за плечи, Иддер попытался стряхнуть ее руку со своего плеча, но Тагбалу держала крепко, шепча ему на ухо:

 

– Конечно, ты не сводит, особенно когда ты едешь верхом, весь тонкий и красивый.

 

– Лемта убьет меня, если я не выберу себе жену из ее личной охраны, – мрачно ответил Иддер, и Тагбалу его отпустила.

 

– Лемта слишком много командует.

 

– Хочешь сказать, что на ее месте ты командовала бы меньше? – сощурился Иддер. Тагбалу повела плечами, чувствуя, как лунный камень на веревке мотнулся между грудей:

 

– Она – первенец. Я не буду на ее месте.

 

– Ты лучше, ты провидица. Ты видела, что ждет нас у скал? Что собирается предпринять Кабир?

 

Вопросов было много, они были раскаленными, как камни в пустотелом вади. Тагбалу отвела взгляд, ей должно было быть стыдно за ребячество с соколом. Она резвилась в то время, как должна была искать Кабира.

 

– Я пытаюсь увидеть, но не вижу.

 

– Ты разве не используешь лунный камень? – нетерпеливо спросил Иддер, Тагбалу сердито отмахнулась:

 

– Лунный камень не работает, как волшебный глаз. Если видений нет во мне, нет и в камне.

 

– Я пошлю разведчиков, – перебил ее Идер. Оперевшись руками о колени, он встал, разминая ноги.

 

Тагбалу осталась одна. Поднявшись с земли, она пошла к костру Сеид-Мухтара, сложив руки на груди и пиная песок носками сапог. Сеид-Мухтару не нужно было этого видеть, но Тагбалу начинало казаться, что он и так видел слишком много.

 

– Хороший обычай, – сказал Сеид-Мухтар вместо приветствия, кивая на Иддера, ходившего среди воинов, – когда генерал сам проверяет своих солдат.

 

– Али-бей, похоже, серьезно отнесся к поручению, – Тагбалу опустилась на песок, поджимая под себя ноги.

 

Али-бей коснулся горла, на котором вздулся зоб, и ткнул пальцем во что-то на небе, подзывая ракиба. Когда ракиб подошел, Али-бей вытянул руку и ракиб вложил в нее необычный предмет, похожий на угол из металла. Али-бей поднял его и направил на звезды, двигая планкой.

 

Иддер, стоявший за спиной у Меддура, что-то сказал, кивая на Али-бея, и пустынники засмеялись. Задорнее всех смеялся Меддур, хлопая себя по коленям, когда Али-бей бросил на них грозный взгляд, Меддур, словно мальчишка, притих и сделал вид, что о чем-то разговаривает с Иддером. Али-бей отвернулся, снова наставив на небо металлический угол, и Тагбалу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пялиться на него во все глаза, как дикарка.

 

– Али-бей не генерал, он визирь, – Сеид-Мухтар положил локти на колени, и Тагбалу последовала его примеру, расслабляя спину. – Ему полезно увидеть, как живут солдаты. Может быть, тогда он перестанет представлять их фигурами на доске.

 

– Я слышала, что в городах таким, как он, не доверяют.

 

Тагбалу обернулась, чтобы посмотреть, не обернулся ли Али-бей, но он продолжал стоять к Иддеру и Тагбалу спиной, двигая зеленоватой рукой, с которой рукав спал до локтя, планку на угле. Меддур что-то шептал Иддеру на уха, оба они посмеивались, и Тагбалу нахмурилась, собираясь подняться и велеть им прекратить, когда султан заговорил снова:

 

– Меньше, чем в пустыне. Считается, что люди ящерицы – колдуны, умеют наводить пыльные мороки и бурю. Али-бей ничего такого не умеет, но он честен и верен. Я благословлен его дружбой.

 

Сеид-Мухтар взял финик с плетеного подноса, стоявшего перед ним. Тагбалу посомневалась, но Иддер и Меддур угомонились, и она последовала его примеру. Когда Сеид-Мухтар раскусил свой финик, финик Тагбалу остался у нее в пальцах, крупный и влажный от медового сока.

 

– Тебе не даю покоя я, или обычаи города? – Сеид-Мухтар выплюнул косточку в ладонь и воткнул ее в песок, вытирая ладонь об ладонь.

 

– И ты, и обычаи города, – смутилась Тагбалу. В отсветах костра лицо Сеид-Мухтара казалось лицом ифрита, пламя плясало на его коже, бросая отблески на впалые щеки и делая глаза золотыми, как расплавленное золото. – Ты и правда больше похож на шейха, чем на султана.

 

– Это – то, что мне говорят мои советники, – согласился Сеи-Мухтар. – Я никогда их не слушал.

 

– Почему ты их не слушаешь? – Тагбалу не смогла удержаться от улыбки. Сеид-Мухтар улыбнулся в бороду.

 

– Они для того, чтобы советовать, я – для того, чтобы принимать решения. Не потому что я мудрее всех, а потому что, пока мудрецы спорят, султан должен действовать.

 

Руки Сеид-Мухтара расслабленно лежали у него на коленях, пальцы касались песка, Тагбалу набрала песок в ладонь и начала пересыпать его из руки в руку, шепча себе под нос слова, но она не слепла. Что-то двигалось вдалеке, что-то, под покровом бури, но Тагбалу не видела, что.

 

– Ты колдуешь? – спросил Сеид-Мухтар, и Тагбалу покачала головой.

 

– Нет, я ищу. Предвидение – не колдовство.

 

– А выглядит, как колдовство.

 

– В пустыне думают, что шкатулка с иглой, которая всегда указывает на север, это колдовство, – возразила Тагбалу. – Что смотреть на звезды через угол с планкой это колдовство. Я знаю, что делает Али-бей, я слышала о том, что в городе все по-другому, и путешествия, и дома. Я только никогда раньше не видела, как.

 

– Это не колдовство, – вздохнул Сеид-Мухтар. – Это игла и магнит, а вместе они создают компас, который помогает узнать путь, когда над головой нет звезд. Али-бей смотрит на звезды с квадрантом, который придумали наши астрономы, чтобы определять путь по звездам было проще.

 

– Ваши астрономы делают жизнь человека проще, – задумчиво сказала Тагбалу. – Моя мать, а за ней и мой отец верили, что человек не должен упрощать свою жизнь, ведь жизнь – это испытание, данное Матерью песков. Но если человек проходит испытание Матери с помощью своего ума и знаний, разве он все равно не проходит его с честью?

 

– Может быть. Астрономы тратят жизни на то, чтобы разгадать тайны богов, заложенные в звездах. Время сгибает их спины, корпение над книгами и зрительными стеклами отбирает зрение. Если боги испытывают нас, их жертва должна стать достаточной ценой за испытание.

 

Сеид-Мухтар молчал, глядя в огонь. Тагбалу положила в рот финик и разжевала, обходя языком косточку. Ее снова касалась чужая память: женщина кладет в рот финик и разжевывает его, и мужчина в зеленом, сидящий у ее ног, улыбается ее рту, улыбается ее глазам и рисункам на ее руках в доме, построенном из камней.

 

– Расскажи мне о провидении, – Сеид-Мухтар заговорил, не отводя глаз от огня. Тагбалу выплюнула косточку себе в ладонь и воткнула ее в песок. – Что ты умеешь? Видеть будущее так же, как смотреть глазами сокола?

 

– Предвидеть будущее – не то же самое, как смотреть на пустыню чужими глазами, – предупредила Тагбалу. – То, что я показала тебе с соколом, умеет каждая девчонка, отмеченная милостью матери песков.

 

– Ты увидела прошлое, – Сеид-Мухтар обернулся к Тагбалу. – Что ты можешь видеть еще?

 

– Ты хочешь увидеть прошлое или будущее? – спросила Тагбалу осторожно, не зная, что она будет делать, если Сеид-Мухтар захочет будущее. Сеид-Мухтар, не сомневаясь, ответил:

 

– Я хочу знать, где мой младший сын. Его одного я не видел среди мертвецов. Если он жив, ты узнаешь это?

 

– Узнаю, – кивнула Тагбалу, подвески на ее тюрбане зазвенели. – Узнаю, и если он мертв.

 

– Что тебе нужно для того, чтобы увидеть его? – властно спросил Сеид-Мухтар, и Тагбалу выпрямила спину.

 

– Вещь. Какая-то его вещь.

 

Сеид-Мухтар вложил в руку Тагбалу четки, сделанные из прозрачного зеленого нефрита, похожий на чай, застывший в привезенном пиратами льду. Тагбалу дала Сеид-Мухтару руку и повела его за собой на подлунную сторону дюны, где не были слышны голоса людей, не играли отсветы костров и не пахло едой.

 

Тагбалу одела четки на одну руку, и взяла руку султана другой. Она вынула из-за пазухи лунный камень и подняла его над дюнами, в лунном свете казавшимися белыми, как снег. Свет преломлялся в камне, Тагбалу смотрела на причудливый пейзаж: по белым холмам скользили ломкие, черные тени, вдалеке, на самом серпе Большой пустыни загорались призрачные огни ифритов.

 

Тагбалу видела дальше, видела руины города, построенного не людьми, когда начала слепнуть. Ночное солнце гасло в ее глазах, и она погружалась в темноту, из которой не видела выхода, Тагбалу металась, стучалась в окна и двери, но они оставались закрытыми, когда увидела свет полуденного солнца.

 

Он лежал в песке, его глаза облепили мухи. Его конь лежал, мертвый, словно сломанная игрушка, а он подвернул под себя руку и ногу и все пытался вывернуться, чтобы посмотреть на что-то. Из спины у него торчали стрелы с черным оперением, какими в спину стреляли тем, кто убегал с поля боя.

 

– Отец, – всхлипнула Тагбалу чужим голосом, и лунный камень ужалил ее в руку. Она стояла на коленях в песке, и Сеид-Мухтар держал ее за плечи.

 

Его смуглое, выкаленое солнцем лицо было похоже на лицо юноши, умиравшего в песках, но в лице юноши чувствовалась нежность женщины из видения Тагбалу. В лице Сеид-Мухтара была боль мужчины, и одиночество, которое не было ни мужским, ни женским, только бесконечным, как сама пустыня. Тагбалу взяла его за щеки: желтые, как мед, глаза, были полны слез.

 

Тагбалу проснулась до рассвета. Воины разжигали костры, шли к верблюдам за водой. У кувшинов с водой, сложив руки на груди, стоял Иддер, вид у него был помятый. Меддур сидел под тентом, взъерошенный, как молодая сова.

 

– К концу дня будет пустынная буря, – сказала Тагбалу, садясь. Сеид-Мухтар читал молитвы, положив руки на колени ладонями вверх, его голову покрывала не чалма, а платок, под которой угадывались очертания атласной шапочки. – Нужно дойти до скал.

 

Слуги, принесли таз, в котором плескалась вода и немного песка на дне. Второй такой таз, но поменьше, принесли визирю Али-бею, который сидел на склоне дюны ниже, чем султан, и перебирал пальцами, потворяя про себя слова молитвы. Тагбалу впервые заметила, какие длинные, острые у него ногти – такими можно было распотрошить овцу.

 

– Может быть, сразу двинемся в путь? – спросила Тагбалу, глядя на то, как неторопливо Сеид-Мухтар закатывает рукава. – Буря все сильнее, она выплеснется за серп раньше, чем мы...

 

Сеид-Мухтар положил руку на плечо Тагбалу. Али-бей следил за Тагбалу, не моргая, как две надувшаяся жаба, в том, что Сеид-Мухтар взял ее за плечо, было что-то, что оскорбляло обычаи горожан, но у Тагбалу не было времени с этим разбираться.

 

– Это обычай, – сказал Сеид-Мухтар, и Тагбалу встрепенулась:

 

– На обычаи нет времени. Если пустынная буря настигнет нас раньше...

 

– Не настигнет. Мы делаем больше ходу, потому что ты знаешь, куда идти. За весь вчерашний день мы преодолели расстояние вполовину большее, чем когда шли одни.

 

– Почему бы не выдвинуться сейчас, и не выиграть еще больше времени?

 

Иддер заметил перепалку на гребне дюны. Сеид-Мухтрар говорил тихо, но Иддер слишком хорошо знал Тагбалу. Он пошел к дюне, и Тагбалу остановила его взглядам, покачав головой, Иддер сбавил шаг.

 

– Потому что у скал будет бойня, – сказал Сеид-Мухтар. – Воины должны видеть спокойствие своих командиров. Мы ничего не откладывае,м и не бежим в страхе. Все произойдет так же, как и всегда. Принц присоединится к нам?

 

Сеид-Мухтар повернул голову в сторону Иддера. Тагбалу не знала, слышал он о бойне или нет, по нему было сложно сказать. Иддер, сложив руки на животе, покачал головой.

 

– Я не все могу разделить с сестрой.

 

– Мы выдвигаемся сразу после омовения, – упрямо сказала Тагбалу.

 

– И после еды. Они должны быть сыты перед битвой, – добавил Сеид-Мухтар, и Тагбалу посмотрела на него через плечо.

 

– Воин должен уметь обходиться без пищи, если это необходимо.

 

– В этом нет необходимости, – возразил Сеид-Мухтар. Слуга принес кувшин с водой, и Тагбалу, сев на пятки, закатала рукава. Сеид-Мухтар пне сразу убрал руку с плеча Тагбалу. Али-бей не видел, но Иддер видел. Выражение его лица не понравилось Тагбалу.

 

Войско выдвинулось на рассвете. Пустыня еще не успела раскалиться, но ветер уже стал сухим и жарким, он дул с востока и песок со стороны песков поднимался грязно-желтым маревом. Скалы уже было видно намного лучше, визирь осмотрел их в зрительную трубку, Тагбалу посмотрела на него заинтересованно, а Иддер цокнул языком.

 

– В чем дело, царевич, ваши женщины не дают вам пользоваться и этим? – спросил Али-бей, и Иддер развеселился.

 

– Я не так слеп, чтобы мне нужен был еще один сверкающий глаз. Я вижу скалы по белым плитам гробниц, и они сияют так, что мне не нужны волшебные трубки, чтобы видеть.

 

Иддер ткнул пальцем в горизонт, и Сеид-Мухтар рассмеялся, а Али-бей поджал губы. Смех быстро стих, среди дюн, поднимая пыль, показался всадник, над ним летел сокол. Визирь вскинул зрительную трубку, но Иддер вытянул руку и опустил ее.

 

– Это мой человек, – сказал он спокойно. Сокол опустился на перчатку сокольничего раньше, чем всадник достиг Тагбалу и Сеид-Мухтара: это был Меддур, в одеждах, засыпанных песком.

 

– Султан Кабир достигнет скал одновременно с нами, госпожа. Он хочет вытеснить нас в пустыню.

 

– Разве у тебя нет видений о Кабире? – спросил Сеид-Мухтар, посмотрев на Тагбалу. Тагбалу обменялась взглядами с братом, и сухо сказала:

 

– О нем – нет.

 

– Принц Лемта обещает быть под скалами к полудню, – сказал Сеид-Мухтар, читая записку, которую сокольничий снял с лапы сокола. – После того, что я видел и слышал, я думаю, что Лемта – это принцесса.

 

Сеид-Мухтар посмотрел на Тагбалу, и Тагбалу кивнула.

 

– Все еще скажешь, что помощь женщин приведет нас прямиком в преисподнюю, старый друг? – спросил Сеид-Мухтар, посмотрев на Али-бея, и тот, надувшись, пришлепнул губами. Тагбалу показалось, что под воротником фанилы, торчащей из-под кандуры, у него что-то шевельнулось, когда он вздохнул.

 

Тагбалу дождалась, когда Сеид-Мухтар двинулся вперед, а Иддер вернулся к воинам, и подъехала к Али-бею, рассматривая трубку, которую он держал в руках, и протянула руку:

 

– Вы позволите, визирь?

 

Али-бей посмотрел по сторонам, и потом в руку Тагбалу.

 

– Позволю что, госпожа?

 

– Зрительную трубку.

 

– Разве ваши глаза недостаточно остры, чтобы обходиться без помощи волшебных трубок? – Али-бей поджал губы. Губы у него были настолько тонкие, что, когда он втягивал их, они заворачивались под десна, обнажая зубы.

 

– Достаточно. Но вы привезли из города много нового: компас, квадрант, теперь и трубку. А я люблю учиться новому, – ответила Тагбалу, не убирая руку. – Так вы позволите мне взглянуть?

 

***

 

– Скоро придет буря, – сказал Иддер, подтягивая подпругу.

 

– Значит, мы спустимся вместе с бурей, – ответила Тагбалу, взявшись за луку седла и поставив ногу в стремя.

 

– Воины говорят – зачем умирать за людей из каменного города? – спросил Иддер, подходя к Тагбалу. Он встал, прижимаясь грудью к ее лошади, и закрывая ее плечом и боком. Тагбалу положила ему голову на плечо.

 

Пустынники точили сабли, проверяли пальцами тетивы и меняли наконечники на стрелах в молчании. Мужчины не были разговорчивы на войне и на охоте, но молчание, которое слышала Тагбалу, звенело, как порванная струна.

 

– Кто говорит – Меддур говорит? – Тагбалу взяла Иддера за шею и посмотрела ему в глаза. Иддер уже подвел глаза от солнца и мух сурьмой, это сделало его похожим не на воина, а на танцовщика, но не один танцовщик не умел так строго сжимать губы, и шрам на его щеке надувался белым не от танцев с бубном.

 

– И Меддур тоже, – Иддер выдержал ее взгляд, под конец сморгнув. – Мы хотим знать, что с нами будет, а ты даже не можешь сказать, какое будущее нас ждет. Ты его просто не видишь! Какой прок от провидицы, которая видит только настоящее и прошлое?

 

Тагбалу поджала губы.

 

– Ты бы не сказал это Лемте.

 

– Потому что ты – не Лемта. Лемта слушает только себя.

 

– Лемта не нарушает данных слов, – Тагбалу подтянулась и уселась в седло.

 

– Лемта не стала бы и проводить ночь с чужаком...

 

Иддер едва договорил, когда Тагбалу отвесила ему пощечину. Губы у нее дрожали, она заставила себя унять дрожь. В небе было не видно сокола, но что-то в крови Тагбалу говорило ей, что у нее совсем немного времени, а она совсем не знала, что говорить, но чувствовала, что не может смолчать.

 

– Я знаю, – начала Тагбалу. Ее голос сел и она откашлялась, – Я знаю, что среди вас есть те, кто говорят, что война людей из каменного города – не наша война.

 

Идер тер щеку, глядя на Тагбалу волком. Воины молчали, и Тагбалу начала понимать, что Иддер не шутил.

 

– При всем уважении, госпожа, – поднял голос Меддур, уже замотавший лицо льняным шарфом. – Они не такие, как мы. Они забыли обычаи предков, и они воюют за город, а не за пустыню. В пустыне хватит места для всех.

 

– Объясни это южному племени, которое занимает наши пастбища каждую весну, – резко ответила Тагбалу. – Сначала Кабир покорит города, а потом обратит взор в пустыню, и увидит там нас, не приносивших ему клятв. Он захочет поставить нас на колени.

 

– Разве горожане уже не поставили нас на колени? – негромко спросил Иддер. Воины смотрели на Тагбалу сумрачно, и она чувствовала, как их внимание уходит сквозь ее пальцы, как песок.

 

– Праматери заключили с горожанами мир, – Тагбалу развернула лошадь, стараясь увидеть как можно больше лиц. – Сговорились на праве свободного прохода.

 

– Мы могли бы заключить такой же договор с Кабиром, – сказал Иддер. Меддур кивал, воины окружали лошадь, задирая головы.

 

– Мы могли бы заключить договор, да, – Тагбалу задрала подбородок, отчаяние захлестывало ее. – Но племена матери песков не продают свою верность, как торговцы. Мы – дети пустыни, наше слово твердо, как скалы где лежат останки наших матерей, и наша ярость подобна пыльной буре.

 

Тагбалу задыхалась, в голове звучал смех Лемты, они не пойдут за тобой, за тобой не пойдет никто. Крик сокола раздался у нее над головой, и она намотала поводья на кулак, обматывая шарф вокруг рта. В одежде застревали песчинки, марево в глубине пустыни темнело и росло, Тагбалу толкнула пятками коня. Искушение обернуться было велико, но Тагбалу помнила слова Сеид-Мухтара: твои люди не должны видеть твои сомнения.

 

Его сомнения не видел никто. Смели ли ему перечить?

 

С гребня дюны перед Тагбалу открылся величественный вид. Зеленое и красное с золотым войско смешались, похожие на змей, терзающих друг друга. Два знамени развевались в гуще, там, где нужно было искать султанов. Тагбалу натянула поводья, поднимая коня на дыбы, и выхватила саблю, Лемта предпочитала обходиться без красивостей, но Тагбалу впервые собиралась умереть, и хотела сделать все по правилам.

 

Тагбалу закричала, ее крик потонул в вое и улюлюканье, доносившемся из пустыни. Ее воины спускались по гребню дюны, вопя, как дьяволы, и Тагбалу отвернулась и пришпорила коня, не оставляя себе времени даже на то, чтобы обрадоваться. Чем ниже она спускалась, тем лучше видела потные, перекошенные лица бойцов: битва была похоже на месиво.

 

Кто-то лежал на земле, кто-кто кричал от боли, кто-то поднимал другого на пику, и по древку тянулся мясной след. В нос Тагбалу ударил запах крови, ненависти и страха, ошалев от увиденного и услышанного, Тагбалу сбила пехотинца с ног. Он закричал и вцепился в упряжь, и Тагбалу рубанула его саблей, сабля вышла тяжело, с чавканием, и Тагбалу пришлось упереться ему в плечо ногой, чтобы вытащить ее.

 

С одной стороны Тагбалу прикрывал Иддер, с другой – Муддар, оба они не смотрели ей в глаза и рубили по обе стороны от седла. Пустынники входили в бой клином, красные воины смыкали строй, оглушенная, Тагбалу вертела головой по сторонам, ища султана и молясь, чтобы Лемта не опоздала.

 

Когда Тагбалу увидела Сеид-Мухтара, он упал с коня. Али-бей рубился рядом с ним, отгоняя воинов Кабира, воротник его фанилы разорвали перепонки, поднявшиеся на шее. Али-бей шипел, и тех, кого не доставал когтями, доставал мечом, а к ним уже шел мечник в красном, в тяжелом золотом нагруднике, размахивая пылающими мечами, которые держал в обеих руках.

 

Тагбалу слышала об этом, но никогда не видела своими глазами. Мечи из моря огня, живое пламя на которых вспыхивало, когда их вынимали из ножен. Вживую они были еще страшнее, чем в рассказах калек.

 

Сеид-Мухтар выхватил саблю и принял удар золотого мечника на крестовину, искры упали на его плащ. Али-бей, больше не похожий на человека, шипел и плевался, вертясь юлой. Сеид-Мухтар рубился яростно, но хромота его подводила, золотой мечник лупил по сабле с такой силой, что Сеид-Мухтар начал заваливаться на одно колено, открывая для удара бок, на руке, которой он держал саблю, начали вздуваться волдыри.

 

Меддур закричал от боли, зажимая грудь, и Иддер потянулся к нему. Лошади вились на дыбы, синих всадников вытаскивали из седел и тащили под ноги коням. Иддер смотрел на нее с мольбой, они еще могли повернуть назад, Тагбалу уже готова была сказать эти слова, но они не сходили у нее с языка.

 

– Султан! – крикнула она упрямо, подаваясь вперед. – Али-бей!

 

Ее конь взвился на дыбы между упавшим на одно колено Сеид-Мухтаром и его противником, удар меча пришелся на щит, висевший у Тагбалу на крупе коня, щит раскололся и конь бросился в сторону, но Али-бей его удержал. Он шатался, но стоял на ногах, а Сеид-Мухтар валился на одно колено.

 

Она протянула руку Сеид-Мухтару, предлагая втащить его в седло. Сеид-Мухтар задрал голову, и Тагбалу увидела его глаза – дикие, как у тигра. Сеид-Мухтар поднырнул под брюхом у коня Тагбалу и, сжав саблю обеими руками, бросился на золотого мечника. В лицо Тагбалу пыхнуло огнем, искры ужалили ее в лицо, и она услышала свист.

 

Тагбалу задрала голову. Между гробниц стояли лучники, голубые, как морские птицы, их было так много, что сказала казалась не белой, а лазоревой от синих тюрбанов и плащей. Красные воины дрогнули и подняли щиты, но тяжелые стрелы с оглушительным свистом пробивали медь. Воин с пылающими мечами вращал ими над головой, и стрелы вспыхивали и обращались в пепел, но своих воинов он защитить не мог.

 

– К скалам! – закричала Тагбалу, срывая голос. Зеленые и синие воины, услышав призыв, отступали, но ее слышали не все. Сеид-Мухтар не влез в седло, он толкал вперед задыхающегося и держащегося за грудь Али-бея. Тагбалу не видела Иддера, но видела его лошадь, и притормозила коня.

 

– Иддер! – Тагбалу почувствовала тяжесть в стремени. Иддер держался за него, взвалив на себя руку белого, как смерть, Меддура, по виску которого стекала кровь. Войско султана Кабира отступало прямо в пасть пыльной буре, с ревом втягивавшей в себя пески.

 

Когда конь Тагбалу поравнялся со скальной стеной, Тагбалу обернулась, ища вход в гробницу. Меддур падал, Иддер схватил его обеими руками, крича, его голос заглушал вой ветра, но Тагбалу увидела, куда он указывает рукой.

 

Тагбалу выпрыгнула из седла, взяв коня под уздцы. Ступени было сложно заметить, потому что праматери умели прятать следы, но ступени были достаточно широки для того, чтобы по ним могли взойти воины и провести лошадей. Потрепанное войско забиралось в зев пещеры, как израненная змея, возвращающаяся в логово.

 

Пыльная буря ударила им в спину и остановилась, у входа в пещеру наткнувшись на невидимую преграду. Зеленым зажглись факелы, освещая лавки, на которых лежали тела, замотанные в истлевший лен. Али-бей опирался на руки рекабов, Сеид-Мухтар, прислонившись к стене, тяжело дышал, уперевшись руками в колени.

 

– Мертвецы, – проскрипел Али-бей, жмуря глаза. – Вокруг мертвецы.

 

– Они не будут против, друг мой – закашлялся Сеид-Мухтар.

 

В конце галереи появились люди, Сеид-Мухтар схватился за саблю, а Тагбалу отпустила упряжь и сделала несколько шагов вперед.

 

– Лемта? – позвала она. – Отец?

 

***

 

Сеид-Мухтар сидел у огня в жилой пещере за некрополем, его обожженная рука была покрыта густой коричневой мазью. Он отщипывал от мяса и хлеба небольшие кусочки и бросил их в огонь, Аманар-баба кормил огонь реже, скатывая из хлеба кругляши и отправляя их в костер щелчками пальцев. Али-бея перевязали, и он отодвинулся дальше от огня и от любопытных взглядов, ощупывая перепонки у себя на шее.

 

– Кабир не выживет в пустыне во время бури, – сказал Аманар-баба, постукивая себя кулаком по колену. – Если только он не колдун и не знает, как найти пустынных девов и их призрачные города.

 

Аманар-баба хохотнул, Сеид-Мухтар даже не улыбнулся.

 

– Я сражался с ним и был уверен, что убил его. Я нанес ему раны, которые не пережил бы сам, и оставил его на милость женщин и лекарей, – ответил Сеид-Мухтар, потирая пальцем подбородок. – А он выжил и пошел на меня войной.

 

– Ты веришь в то, что он сын шайтана?

 

– Я верю в то, что он завел привычку выживать, когда смерть дышит ему в лицо. Его возвращение опасно для нас обоих, и вот что я хочу предложить, друг мой...

 

– Мужчины много говорят, – сказала Лемта. Они стояли в углу пещеры, где, завернутый в плащ, с шеей и руками, перетянутыми ремнями его братьев, лежал мертвый Меддур. Иддер сидел рядом с ним на корточках, старший брат Меддура стоял в ногах с копьем.

 

– Мать песков примет его, Гвафа, – Лемта, положила руку на плечо брату Меддура. – Она принимает храбрецов и тех, кто верен долгу.

 

Иддер смотрел в сторону, когда Лемта сказала о долге. Тагбалу сидела на корточках рядом с ним, взяв его за руку. Иддер отпустил все ее пальцы, только мизинец оставался просунутым под мизинец Тагбалу.

 

– Хватит, – сказала Лемта. – Принц не льет слезы по воинам, хотя и каждого хранит в своем сердце и своей памяти.

 

– Он был моим другом, моим братом. Мы выросли вместе, – Иддер поднял голову. Глаза у него были сухие, но лицо выглядело раскаленным, как камень на полуденном солнце. – Я любил его.

 

Лемта подошла, Тагбалу посмотрела на Гвафу, он смотрел в стену, сжимая в руке копье. Лемта наклонилась и взяла Иддера за подбородок, она сказала, тихо, взяв его другой рукой за щеку:

 

– Он погиб, как герой. Тебе следует гордиться им, а не оплакивать его.

 

– Он погиб, какая теперь разница ему, мертвому, – упрямо сказал Иддер, выпрямляясь, и Лемта сделала шаг назад, поставив руку на пояс.

 

– Ты отлично знаешь, что...

 

– Мы все это знаем, – Тагбалу поднялась, вставая между ними. – Мы потеряли не так много воинов, как могли. Мы оплачем их на заре, но сегодня мы отпразднуем победу.

 

– С каких пор ты так соблюдаешь традиции? – Лемта сузила глаза, и Тагбалу пожала плечами:

 

– С тех самых, что не выношу семейные ссоры к гостям. С нами султан Сеид-Мухтар и его люди. Им не нужно знать, что у нас происходит.

 

Лемта смерила Тагбалу взглядом, под которым она почувствовала себя самозванкой, и, взяв Иддера за плечи, что-то шепнула ему на ухо. Встряхнув Иддера, Лемта отпустила его и прошла к костру отца в середине пещеры. Иддер смотрел ей вслед, на глазах у него выступили слезы.

 

– Лемта будет королевой, которую друзья будут бояться больше, чем враги.

 

– Она будет нашей королевой так или иначе, – устало сказала Тагбалу, посмотрев на Иддера. Его лицо было наполовину скрыто тенью, танцевавшей, как призрак вороны, на его щеке.

 

– Если только королевой не станет другая сестра, – сказал Иддер.

 

– Я не должна думать об этом.

 

– Но ты думаешь, – Иддер схватил ее за пояс, потянув к себе, и Тагбалу услышала голос отца, зовущего ее от костра.

 

– Тагбалу, подойди! Ты слышала разговор, что скажешь?

 

Тагбалу сжала в кулаке лунный камень на веревке, обвязанной у нее вокруг шеи, и некстати вспомнила слова матери о том, что ее средняя дочь станет Королевой Песков. Она лежала в шатре, измученная родами, а отец все ходил с Тагбалу на руках вокруг, и изумлялся:

 

«Что Лейла такое говорит! Не значит ли это, что Лемта умрет, и Тагбалу займет ее место?»

 

«Конечно же, нет, – из шатра послышался слабый, но недовольный голос Лейлы. – Я сказала только то, что ты слышал. Когда ты научишься меня слушать? Лемта пусть живет тысячу лет, но Тагбалу ждет особенная судьба».

 

Тагбалу вошла в освещенный круг костра, поклонившись отцу и гостям, и, села на подушку рядом с Сеид-Мухтаром, случайно коснувшись рукой его руки. Сеид-Мухтар коснулся пальцами внутренней стороны ее ладони, и Тагбалу неожиданно для себя нашла ласку приятной.

 

– Моя первая дочь, моя наследница, – сказал Аманар-баба, взяв Лемту и Тагбалу за руки, – и моя вторая дочь, моя провидица, выигравшая сегодняшний бой. В знак дружбы с султаном Сеид-Мухтаром, согласится ли одна из вас отправится в город, чтобы привести к скалам гарнизон Сеид-Мухтара? Лучший человек Сеид-Мухтара в обмен останется в песках, чтобы учить нас доблести камней.

 

– Похоже что боги рассудили, что это буду я, – кисло сказал Али-бей, прижимая к голове прохладный компресс. Тагбалу посмотрела на отца, и тот прикрыл глаза. Заложник в обмен на воинов из города у священных скал. В обмен на возможность оказаться в городе и учиться, подумала Тагбалу, переводя взгляд на Сеид-Мухтара.

 

– Никому я не доверяю больше тебя, – отозвался Сеид-Мухтар, глядя на Али-бея со странным выражением глаз. – Кого как не тебя мне просить остаться с Аманар-бабой от моего имени?

 

– Пускать воинов камней под наши скалы, где лежат останки праматерей? – спросила Лемта, разглядывая блики огня в перстнях на ее руках. – В городе другие обычаи. Они могут оскорбить праматерей, если не умышленно, то случайно.

 

– У нас разные обычаи, но мы произошли от одних матерей, – сказал султан Сеид-Мухтар. – Твоя сестра напомнила мне об этом. Та из вас, что отправится со мной в город, научит моих воинов их чтить.

 

Сердце Тагбалу забилось чаще. Когда она держала в руках Сеид-Мухтара, она попросила его только об одном взамен на видение о его сыне. Проси что хочешь, сказал он. Проси все, чего пожелаешь, и Тагбалу попросила.

 

– Если так, то посланником детей песка может быть любая из нас, – Лемта уперлась кулаками себе в колени. – Как старшая дочь, я должна заключить подобный союз.

 

– Но, как старшая дочь и королева песков, – возразила Тагбалу, не поднимая глаз, – ты должна оставаться рядом с отцом и быть его правой рукой, я же нужна племенам только во время войны. Я провела с султаном и его войском этот переход, и его люди знают меня. Я думаю, что пойти должна я.

 

– Если они признали тебя, они признают и меня... – начала Лемта, Аманар-баба остановил ее жестом:

 

– Тагбалу права. Ей принадлежит эта победа, а ты нужна мне здесь. Если хочет идти она, я отпускаю ее. Что скажешь, Сеид-Мухтар, брат мой?

 

– Что я рад слышать, что все устроилось таким образом, – сказал Сеид-Мухтар, прижимая ладонь к груди, и Тагбалу наклонила голову в знак согласия. Камень не жегся, а холодил грудь, она не знала, что это значит: он никогда еще не делал так раньше.