Все повторяется. Из раза в раз, из года в год. Пока старики наблюдают со стороны, восседая на своих великолепных пьедесталах, молодняк состязается друг с другом. Они парят над восторженно ревущей толпой, грызутся и кусаются, пуская в дело не только клыки и когти, но и пламя. Юные наездники бьются с тем же азартом и ожесточением, что и их ящеры, а люди внизу все кричат и гогочут, наслаждаясь зрелищем. Ни один турнир, сколь пышным бы он ни был, не сравнится с Весенними Состязаниями. Человек на лошади – дело столь же обыденное, что и людская жестокость, не то что воин на драконе – подобное впечатляет всегда. Даниэль не знал ничего столь же грозного и прекрасного, как дракон. Не знал он и ничего более удивительного. Его существо уже давно принадлежало одному из их гордого крылатого племени. Ленивые мысли, неторопливо скользящие по сдвоенному разуму наездника и дракона, чуть щекотали и будоражили обоих. Даниэль улыбался, а Дарриар тихо урчал, грея свои золотистые бока в лучах весеннего солнца. Ничто не омрачит для них этот день, ведь грядет Час Рождения.

Почти два десятка богато украшенных ларцов – в каждом на бархате и шелке покоится ровно одно яйцо – драконье яйцо. В этом году их было действительно много. Ни Даниэль, ни Дарриар не помнили, чтобы им раньше доводилось представлять столько птенцов за раз. Каждый год запасы ордена росли и множились, драконы давали приплод, но все меньше и меньше малышей проклевывалось, находя себе наездника по душе. Впрочем, неважно... совсем неважно. Пусть считают и сетуют другие, пусть делают это в просторных и величественных залах, покуда Даниэль и Дарриар радуются празднику жизни и единства. Ненадолго вскинув голову вверх, мужчина прищурился и вновь улыбнулся, но на этот раз не самому этому дню и своему благостному настроению, а дракону, что наблюдал за происходящим на арене и в небе над ней с высоты своего постамента. Дарриар улыбался ему в ответ. Со стороны это наверняка походило на хищный оскал, однако наездник знал, что за чувства он означает.

«Не медли, мы ждем», - тихим шепотом молвил голос родной Даниэлю души. Ему вторили шелест кожистых крыльев и утробное ворчание множества драконьих глоток.

Раскланиваясь перед королем и знатью, перед хозяевами и гостями этого края, Даниэль думал отнюдь не о мнимом величии всех тех, кто со снисхождением взирал на него с трибуны. Мысли Крылатого были со всеми теми, кто сейчас жался и дрожал, в ожидании толпясь у самого края песчаной площадки. Мальчики и девочки, бедняки, бродяги и бастарды, юные господа и будущие торговые принцы, младшие сыновья аванской и аварской знати, земледельцы и ученики цеховых мастеров – все они сегодня были равны, ведь для драконов не имеет никакого значения, кем ты родился – куда важнее для них, каков ты на самом деле. Границы стираются, когда предстаешь перед существом от рождения мудрым и всеведущим. Оно отыщет истину даже в самых потаенных глубинах, чтобы после либо выбрать, либо отвергнуть тебя.

***

Церемония началась, а сборище вокруг замолкло, вдруг проникнувшись тем таинством, что должно было вот-вот свершиться. Саред дрожал, нервно облизывая сухие губы. Слишком много людей, слишком много внимания, слишком много ответственности, что на него возложил отец. Мальчик даже здесь, на краю арены, чувствовал пристальный и чрезмерно строгий взгляд родителя. Совсем не обязательно было видеть его, ведь Саред и без того знал, как смотрит на него отец, знал и надеялся, что когда-нибудь тот взглянет на него по-другому. Может быть, даже так, как мама. Нужно только не разочаровать его. Мальчик еще ничего не сделал, однако неприятное и липкое ощущение собственной вины понемногу наполняло его, обволакивая изнутри. Он не позволял себе ничего предосудительного, лишь стоял на месте, терпеливо дожидаясь своей очереди, но это склизкое чувство все росло. Впрочем, оно никогда не покидало Сареда до конца: просто затихало, позже вспыхивая вновь.

Саред не знал, откуда в нем эта вина, он просто жил с ней, взращивая в себе, точно комнатного зверька, такого маленького зверька, который и не укусит, если к нему протянуть руку. Вина кусала всегда. Иногда больно, иногда очень больно. Он знал, как ладить с этим зверьком, но не знал, как его прогнать. Чувствовать себя виноватым Саред попросту привык. Только вот эта привычка не приносила ему ни облегчения, ни успокоения, а потому мальчик дрожал все сильней и сильней. Его вина кормила собой другого зверя, и зверь этот был куда опаснее и злее. Его зубы громко лязгали над ухом, его когти ночами скрежетали по камням родового замка Д`Эстэ, а зловонное дыхание душило Сареда во сне. Этого зверя звали Страх, и он любил примерять личину графа Д`Эсте, поглядывающего на своего первенца с хмурым недовольством в глазах. Представив осуждающий образ отца и от того сжавшись еще сильней, Саред отшатнулся на шаг, когда как детвора вокруг наоборот двинулась вперед.

Юный виконт Д`Эстэ тянул время. Иногда лучше ничего не делать, чем делать плохо, это Саред уже успел понять за свои десять с небольшим лет жизни. Еще он понял, что благоразумно бездействовать зачастую нельзя или же попросту невозможно, а потому единственным спасением остается только намеренная медлительность. В конце концов, для того Сареду не приходилось даже прилагать усилий. Его совсем не тянуло ко всем этим золоченым ларцам, величественным постаментам, не менее величественным Крылатым и их чудовищным драконам. Особенно к драконам. Те были столь же удивительны, сколь и устрашающи, а еще они походили на виверн. Древняя Империя Юга ковалась в пламени этих бестий, и от крови их рождались тираны, способные покорять не только чужие земли, но и само небо. Сареду нравились уроки истории и сказки бабушки Ванды, он искренне любил все старинное и далекое, внутренне стремясь стать единым с ним – с прошлым – с таким манящим и притягательным прошлым, но даже там скрывалось то, что пугало его, пугало не меньше, чем возможность вновь расстроить отца.

Аварская Империя пала больше тысячелетия назад, и века прошли с того, как остыл погребальный костер последнего завоевателя, что пытался ее возродить, однако Вольный Юг все еще помнил имена великих королей и императоров Вивернова Трона. Бояться крылатых змеев у большинства южан в крови, а виверны или драконы эти змеи – значения не имеет. И те, и другие исторгают пламя, и те, и другие немыслимо свирепы по своей натуре. Саред боялся и простых змей, что уж тут говорить о больших и крылатых? Нервно теребя себя за край блио, мальчик заворочал головой. Толпа вокруг двигалась, расходилась и таяла, смещаясь все ближе и ближе к золоченым ларцам и дремлющим подле них чудовищам. Саред ощутил пустоту вокруг, пустоту и незащищенность, которую та означала. Взгляд отца стал еще строже и еще требовательнее, а вина радостно всколыхнулась внутри, раздувая свою незримую тушку, точно разозлившаяся ящерка или жаба. Нехотя мальчик все же последовал за другими детьми, настороженно озираясь вокруг.

Глазами Саред искал родителя. Отчасти потому, что надеялся увидеть в его образе намек на одобрение, отчасти из желания увидеть сейчас хоть что-то родное и знакомое. Страх рос, понемногу пожирая вину. Вина была для него любимым лакомством. Руки стали липкими и холодными, несмотря на все тепло этого весеннего дня. Граф Д`Эстэ был из тех редких южан, что не боялись ни змей, ни вивернов, ни даже драконов. Того же он, несомненно, ожидал и от старшего сына, когда вез его в столицу, ожидал, что тот запечатлит дракона. Все же это лучше, чем вступить в Круг. Ремесло мага опасно и грязно, магов не любит даже Спаситель – Саред это знал, а потому испытал радость и облегчение, когда слуги Церкви не нашли в нем того проклятого дара. Быть драконьим наездником всегда почетно: ими гордятся и восхищаются, их уважают. Но отец в случае очередной неудачи расстроится куда больше. Возможно, даже разозлится. От мыслей об этом страх внутри становился все алчней. Его зубы хватались теперь не только за поскуливающую о прошлых промахах вину, но и за самого мальчика.

Саред не хотел ездить верхом на драконе, но и не хотел он, чтобы отец опять кричал. Впрочем, сейчас, когда мама так далеко, тот запросто мог и ударить его. Этого Саред тоже не желал, ведь всякий удар, каждую пощечину и зуботычину он был вынужден принимать с покорным молчанием. И почему только отец не видит в нем достойного правителя или воина? Саред хотел бы стать рыцарем и носить цвета своего дома, как все прочие благородные сыновья, однако ему означили другой путь. Мальчик следовал ему, до боли и хруста сжимая в кулаки бледные пальцы. Трепыхания напуганного сердца отсчитывали шаги, перед глазами мутилось: толпа на трибунах и под ними, теплый песок и золоченые ларцы слились в одно. Дыхание с шумным шелестом рвалось с губ, а в ушах теперь назойливо, громко звучал скрипучий голос старухи Ванды, рассказывая самые плохие и нелюбимые истории, которые только слышал от нее Саред, истории о его доме и роде, истории его семьи, которые мальчик был обязан знать. Когда его далекие прадеды седлали безжалостных виверн, сам Саред должен был обуздать дракона. Только этот исход принял бы его отец.

***

Такие маленькие и такие слабые...

Церемония началась, и Даниэль, стоя подле площадки, пристально следил за восходящими на помост претендентами. Большинство ростом едва дотягивали Крылатому до пояса, а кто-то при этом был вдобавок излишне пухлым или тощим. Орден не зря называл своих учеников всего лишь заготовками, сырым материалом. В этом была своя доля истины, хоть сам Даниэль и испытывал от того некоторую неловкость. Старики из Эдоксиля, в конце концов, не могли видеть всего того страха, волнения и предвкушения, что наполняли детвору за миг до очередного испытания. У великовозрастных и равнодушных в своем величии снобов попросту не было возможности всем сердцем полюбить этих малявок, рискнувших предстать перед драконами. У Даниэля она была, и он уже действительно любил каждую девчонку и каждого мальчишку из этой разношерстной, но отнюдь не безликой толпы, каждого из них он уже был готов назвать своим братом или сестрой. Волнуясь не меньше, чем ребятня вокруг, Крылатый едва удерживал себя на месте. Ему хотелось радостно голосить, носиться и суетиться вокруг каждого яйца и каждого претендента. Схожее возбуждение царило и среди драконов.

Не нужно обладать великим умом, достаточно лишь толики наблюдательности, чтобы понять это. Могучие ящеры беспокоились, но беспокойство их было радостным и столь же приятным, как и то, что наполняло самого Даниэля. Подрагивающие в нервном возбуждении хвосты, тихий рокот десятков глоток, шелест сияющих чешуй – Крылатые в этот день и в этот час были как никогда едины, ведь когда счастлив его дракон, не может оставаться равнодушным и наездник. Глаза соратников сияли, лица выражали знакомое нетерпение. Кто-то переглядывался, кто-то не скрывал улыбок, а кто-то… позволял себе даже больше, чем допускалось строгими правилами и традициями. Даниэль едва удержал в груди удивленный вздох, когда его руку мягко сжала чужая. Смущенный и охваченный каким-то странно томительным трепетом, Крылатый покосился на подругу.

- Всегда пробирает… правда, Дани? – тихо прошелестел голос Айрин. Удивительно, но, несмотря на обилие звуков вокруг, Даниэль без труда расслышал слова эльфийки. Та улыбалась ему.

- Всегда, - коротко согласился он, чуть наклонив голову. Даниэлю было невыразимо неловко и приятно от касания Айрин. Он чуть сильнее сжал ее ладонь, совсем не желая ту отпускать.

- Гвин и Ксайна будут недовольны, - одними губами молвил Крылатый, на что эльфийка лишь беспечно улыбнулась ему.

Весенний ветер ласкал их обоих, мягко подталкивая друг к другу. По крайней мере так чудилось Даниэлю, в лихорадочно спутанных мыслях которого теперь разгоралась своя маленькая война. Слишком много чувств, слишком много желаний и уж слишком много слов, которые он хотел бы сказать Айрин, а та… та словно бы ничего не замечала в своей веселой беспечности. Даниэль вскинул голову вверх, щурясь в сторону солнца, но так и не отпуская ее руки. Когда-нибудь он все скажет, когда-нибудь ему хватит духу рискнуть.

- Дани, что ты чувствовал, когда он выбрал тебя? – вновь послышался радостный голос Айрин. Она спрашивала это отнюдь не в первый раз и даже не во второй. Даниэль не знал, что заставляет эльфийку делать это вновь и вновь, но он не замедлил с ответом:

- Смятение и страх... радость, - мягко и уверенно повторял его голос все то, что Даниэль говорил подруге из раза в раз.

- Я нашел свой путь, - забавно, но слова для него, да и для нее тоже, не были сейчас просто словами – Дани это чувствовал, чувствовал сердцем и даже тем, что в пору называть душой.

- Нашел себя, - переполняясь эмоциями до самого края и чувствуя их комком сбившимися в горле, продолжил он, но осекся, ощутив, как Айрин всем телом жмется к его боку. Даниэль смолк, пылая и мечась, смолк, проникаясь чувством единства с этим тонким и изящным созданием.

- Я больше не была одинока… - ласково, почти бархатно молвила она, прижимаясь к другу настолько близко, насколько это вообще возможно. Айрин закрыла глаза, щекой прильнув к его плечу, а Даниэль, проронив еще один судорожно-возбужденный вздох, последовал ее примеру. Что ж, он действительно больше не мальчишка из борделя, в который от бедности и безнадежности продалась его мать, пытаясь прокормить нежеланного сына, а Айрин больше не отвергнутая возлюбленная эльфийского дворянина, они не одиноки каждый в своей беде, они орден – одно крыло, один клинок, одна душа.

***

Раздался хруст и долгое протяжное верещание. Саред с силой подавил в себе желание бежать прочь. Он застыл на месте, медленно повернув голову в сторону источника странного звука. На другом конце помоста застыл мальчишка, удивленно округливший глаза. Его ладони были в крови и чем-то еще. У ног рассыпались сине-голубые искры разбитой скорлупы. Алое мешалось с этой синевой. Слух обострился. Невыносимый шум собственного дыхания оглушал Сареда, вызывая тяжелую и глубокую боль в голове. Если бы он мог, то мальчик бы закричал. Закричал от смеси страха и боли, а после уже из ярости и зависти, тут же огненным змеем, свернувшейся в груди. Вид чужой крови напугал его, напугал и слишком неожиданный и громкий звук, но то, что увидел Саред мгновение спустя, разожгло в нем злую кипучую ревность. Дракон проклюнулся.

Совсем маленький и неуклюжий. Уродец, едва способный устоять на собственных коротеньких лапках. В нем не было ни изящества, ни силы тех чудищ, что зашевелились на своих огромных пьедесталах. Они ревели, восторженно приветствуя новорожденного собрата, а Саред, схватившись за голову, стиснул уши. Беспомощно он смотрел на новорожденного дракона, смотрел, как тот тянется к мальчишке подле него, и как между ними происходит что-то: что-то совсем непонятное и недоступное другим, что-то, что превращает просто человека в Крылатого. Парень, к которому потянулся маленький ящеренок, был ему под стать. Даже отсюда и даже в жарких лапах боли, Саред видел, кем тот был. Такой уже уродец, оборванец с самых задворок Аваны, всего лишь отброс, недостойный не то что оседлать дракона, но и просто стоять здесь. Взгляд отца, ставший острой иглой, вонзился в самый затылок Сареда. Мальчишка скрипнул зубами. Раз какой-то безродный может стать Крылатым, то чем хуже он – потомок древних аварских королей – великих тиранов, покоривших весь Вольный Юг на своих чудовищных вивернах?!

Ярость и зависть дали сил, они даже одолели боль, заставив Сареда не просто пойти дальше вдоль рядов ларцов и постаментов, а побежать. Он миновал одно яйцо, затем другое, даже не оглянувшись на тех, кто смотрел на него удивленно и испуганно. Ни одно ему не нравилось. Саред искал своего дракона, одержимый идеей того, что здесь действительно есть ящер, достойный его. Красное, зеленое, еще одно синее, два черных и ярко-оранжевое. Ни одно не казалось мальчишке подходящим, ни одно не заставило его остановиться рядом, не то что коснуться. Саред мчался вперед, с остервенением отталкивая тех, кто имел глупость замешкаться подле очередного ларца. И чем дальше он продвигался, тем больше яиц оставалось позади. Саред застыл в замешательстве. В отчаянии он прикусил губу, понимая, что здесь нет его дракона, что он совсем один против злого и требовательного взора отца, устремленного к нему с трибуны. Соль и металл крови жгли горло, на глазах наворачивались слезы. Он действительно один, совсем один: подавленный, сломленный, но не забытый своими внутренними хищными тварями.

«Все повторяется», - прошелестело в его уме, прошелестело, прошептало, промурлыкало. Саред вскинул голову, вслушиваясь в тот причудливый звук, что вдруг проник в него, но это был не звук, и говорил он не словами. Мальчик удивленно заморгал и заворочал головой, пытаясь понять кто говорит с ним и где он прячется. На миг Сареду показалось, что он заснул, ведь краски реальности вокруг стали удивительно легкими и эфемерными, такими легкими и эфемерными, словно сон. Сон этот дразнил и ласкал его, манил и утягивал к себе точно так же, как манили и тянули те дивные сказки, которые Саред так любил. Ему стало тепло, даже душно и тесно… так тесно в оковах собственного тела. И он оставил его, пуская свое существо дальше. Несмотря на страх, несмотря на взгляд.

«Из раза в раз, из года в год», - голос опять говорил с ним и говорил не звуками, а самими чувствами – чистыми и совершенными. Саред был ошеломлен их предельной ясностью и их предельной искренностью. Они очищали его, омывая больно саднящие раны, они прогоняли прочь тех зверей, к которым мальчик так привык. Он был и не был собой, он становился чем-то действительно большим, даже огромным или колоссальным, восхищающим и всеохватывающим. Сареду захотелось ответить. Он понимал, что не сможет ничего сказать, что вряд ли ответит, но отчего-то потребность эта стала в нем куда сильнее всех прочих. Он улыбался, он плакал, сжимая руками теплую серебристо-белую скорлупу. Светлое сияние играло на его пальцах.

***

Боль и треск заставили Сареда очнуться. Он вздрогнул всем телом, услышав над собой торжествующий рев драконов, и с искренним недоумением уставился на свои руки, охваченные белым холодным огнем. Мальчик тут же вспомнил кровь, вспомнил и маленького чешуйчатого уродца, ковыляющего прямиком к тому оборванцу. Он снова ощутил на себе чужое внимание и требовательные взгляды, ощутил и испытал невыносимое желание спрятаться. Вернулась вина, вернулся страх. Саред побежал прочь на негнущихся ногах. Едва не скатившись кубарем с деревянного помоста, он грудью влетел в чье-то бедро. Его подхватили, не дав упасть, и поставили на ноги. Испуганно тараща глаза, мальчик сначала посмотрел на тонкую черноволосую женщину впереди – несмотря на весь свой испуг и смятение, он удивился ее мягкой благосклонной улыбке – а после на мужчину, что удержал его. У этого человека были теплые зеленые глаза и забавный хвостик на затылке, а еще он пах морем и чем-то далеким, но приятным. Он пах… сказкой?

- Ты куда собрался, малой? – спросил Сареда мужчина. Виконт Д`Эстэ лишь удивленно заморгал.

- Вернись к своему дракону, Крылатые не бросают друг друга! - наставительно сказал этот человек, весело, но беззлобно усмехнувшись, а после повернулся к женщине.

- Вот видишь, Айрин? Все повторяется, – сказал он, отпустив Сареда и подтолкнув того обратно к помосту.

«Все повторяется», - прошелестел голос, голос, казавшийся теперь самым родным и самым знакомым.

«Все повторяется», - подумал Саред, опускаясь на колени перед своим драконом.