Настроение Аделины

Господин Чудобродов был глуп. Все так о нём говорили, да и сам он охотно подтверждал городские слухи своими действиями. Уже долгое время по узким улочкам от одного дома к другому ходила история, которая приняла статус настоящего анекдота. На званном ужине господина Н. зашёл разговор о числах и их функциях, и Чудобродов во всеуслышание заявил, что на самом деле дважды два вполне может и пять выдать. Конечно же, его бросились с жаром переуверять чуть ли не все собравшиеся гости, и каждому он отвечал:

– Если брать во внимание ноль, то почему бы и нет?

– Как же так, Павел Андреевич! – чуть ли не хватались за волосы его оппоненты. – Ведь ноль же ничто! Как можно брать его во внимание.

– Но всё-таки он есть, – продолжал Чудобродов, чем чуть ли не доводил до инфаркта местных умников. «В глупости сила, – повторял он раз от разу, не сдерживая улыбки. Иногда даже поднимал указательный палец и плавно водил им из стороны в сторону. В такие моменты казалось, что это и не палец вовсе, а маятник от часов. – Чем ты глупее, тем толще у тебя кожа. Разве нет?»

Господин Чудобродов работал госслужащим. Не тем, что сидит в кресле и что-то подсчитывает или подписывает. Вовсе нет. Он не любил читать, особенно какие-то там документы, а ещё не ладил с вычитанием, сложение любил, а вот вычитание никогда ему не нравилось, так что делал подсчёты он из рук вон плохо. Чудобродов работал ревизором детских домов. Во-первых, несмотря на очевидную для всякого человека глупость он не гнушался раздавать советы, а также искать чужие ошибки и тыкать в них носом любого, кто осмелится оказаться рядом. К тому же господин Чудобродов ненавидел детей. Мелкие создания, визжащие по вечерам во дворе высоки, в которой у него имелась замечательная трёхкомнатная квартира с окнами в парк, вечно его задирали, причём трусливо. Кричали ему ругательства и обзывали его, а он не мог к ним приблизиться и хорошенько оттаскать за уши. Уж больно шустрым урождается такой вид людей, как задиры. Ну нос у него картошкой. Ну глазки у него свинячьи. Ну похож он на шпалу. Что с того? Другой раз вели себя рядом с ним как с пустым местом. Если наступали на ногу или толкали локтем, то не извинялись, даже если он начинал их поучать. Приютские дети вели себя иначе, смотреть на них для Чудобродова была сплошная услада. Их учили вести себя сдержанно и более того скромно, когда в приют приезжало значимое лицо, вроде ревизора.

Господин Чудобродов прохаживался по старым коридорам, как король. К слову сказать, все коридоры выглядели одинаково, в какой бы приют он не приехал. Потёртые полы, скрипучие настолько, что раздражение брало верх над хладнокровием. И тогда-то наделённый властью Чудобродов с наслаждением начинал придираться ко всему, что попадалось на глаза. Этому занятию он отдавал всего себя. «Кто, если не я?» – объяснялся он, зачем-то поправляя и без того идеально сидевший на нём пиджак. Краска на стенах таких коридоров давно потускнела, местами потрескалась или вовсе облезла. Лампочки почти не давали света, но и его хватало, чтобы увидеть до чего неприятная получалась обстановка. Однако господин Чудобродов приезжал и осматривался не для того, чтобы её исправить. Наоборот, он искал, как бы ещё изловчиться, чтобы комитету по приютским делам платить меньше, да чтобы содрать побольше штрафов с сиротских домов. У господина Чудобродова получалось и первое, и второе, его не без основания называли мастером своего дела.

В этот раз случилось нечто непредвиденное. Когда он оказался у сиротского дома, никто его не встретил. Верить в то, что про его визит забыли, не хотелось, потому он ещё раз взялся за калитку и громко ей хлопнул да так, что забор аж затрясся. Снова никого. Ни намёка на то, что кто-то сейчас побежит к нему по кривой тропинке, рассыпаясь извинениями.

–  Что за безобразие! – возмутился Чудобродов. – Ну и народ пошёл!

Он достал потрёпанный блокнот из кармана пальто, с недовольным лицом записал в нём что-то и спрятал обратно; немного покряхтел, сварливо оглядывая трёхэтажное деревянное здание, в далёком прошлом небесно-голубое, но сейчас больше напоминавшее лишайник. Именно лишайник. Чудобродов почему-то всегда вспоминал о нём, когда смотрел на этот приют.

Подул обрывистый ветер, цепляясь своим дыханием за ветви яблонь, пожухшую траву, а особенно за Чудобродова, чуть с ног не сшиб. Свинцовые тучи остервенело летали над серой крышей, грозясь пролить на город холодный дождь. Застонали ржавые качели, засвистели приоткрытые окна. С земли поднялся сор, и по песочнице с шумом покатился грязный пакет.

Чудобродов вздрогнул, приходя в себя, кашлянул и побрёл к выкрашенной когда-то в белый цвет двери. Она громко скрипнула, когда он взялся за медную ручку и потянул её на себя.

В коридоре не было ни единой души.

– Эй! – крикнул Чудобродов. Его голос эхом забился в тёмные углы, но ответа не последовало. – Ох, и туго же вам придётся! – он снова достал блокнот, но после нескольких попыток так и не смог перевернуть страницу. Возмущение было слишком сильно и руки дрожали, потому пришлось плюнуть на палец – после этого удалось перевернуть уже порядком измятый листок.

Чудобродов зашагал вглубь коридора, заглянул на кухню и в столовую. Везде его встречало шипение и непреодолимое чувство того, что кто-то на него смотрит. Он очутился в игровом зале, и только здесь стал замечать удивительно длинные тени, которые теплились в свете распахнутых окон.

– Кто здесь? – зашептал он и услышал гоготания. – Если не покажетесь немедленно, я… – он подался назад, но наступил на игрушку и чуть не повалился на спину. Та запищала под напором его пятки, будто бы с миром распрощалась.

Тени тем временем соединялись в линию и, образуя кривую дорожку, приближались к ревизору с поразительной скоростью. Чудобродов рванул к выходу, по скрипучему полу коридора, вдоль грязных стен, но дверь, которая с легкостью открывалась снаружи, изнутри оказалась неимоверно тяжёлой и не поддавалась. Тогда Чудобродов заспешил к лестнице, на второй этаж, где, по обыкновению, в приютах располагались спальни.

Он проверил несколько комнат, но везде его встречали тени, которые при его появлении оживлённо шевелились, подобно растревоженному змеиному клубку, и шептались на непонятном языке. Он отскакивал и мчался к следующей спальне.

Раз на четвертый ему попалась комната, в которой тени на него не набрасывались. Он забежал внутрь и плотно прикрыл дверь, прижался к ней спиной для уверенности и только теперь позволил себе выдохнуть с облегчением. Что он успел заметить, тени не ходили сами по себе и не умели открывать дверей, а значит, он мог здесь укрыться. Здесь? Он завертел головой. Окно прикрывала выцветшая занавесь, и комната равномерно погрузилась в унылую серость. От мягкого света тени тускнели и жухли, да и почти вся мебель стояла в одном месте, сваленная в кучу, и не давала им шанса сдвинуться с места, используя свои страшные соединения.

Чудобродов не стал долго ждать и решительным шагом направился к окну. Он уже коснулся пыльной шторы, чтобы отодвинуть её, открыть окно и убраться подальше от страшного приюта.

– Я бы не советовала… В этот раз ты немного припозднился. Я ждала тебя раньше.

Чудобродов отпрял от окна и огляделся. На кровати в углу спальни сидела девочка, обнимая коленки и пристально глядя на него. Золотистые волосы расстелились по покрывалу, а светлая сорочка отдавала в желтизну по причине своей заношенности.

– Где другие? – Чудобродов тут же забыл о прочих своих намерениях и заспешил к ней, стараясь держаться подальше от собранных у стены кроватей и тумбочек. – Я должен высказать воспитателям все претензии, что записал! – для достоверности своих слов он потянулся за блокнотом, но не нашёл его. Он ощупал пальто, карманы брюк и рубашки, но блокнот исчез. – Неужто потерял! – раздосадовался он, ведь успел уже многое в него записать за сегодня.

– Их, – девочка вздохнула, – нет.

– Как нет? – удивился Чудобродов. – Вот дела! Нужно в срочном порядке подать жалобу! Нельзя не быть без разрешения! Эти дети под надзором городского управления. На них уже планы написаны. Нельзя их… вот так вот… чтобы вдруг раз – и нет. А ты кто же?

– Аделина, – она наконец зашевелилась. – А никого нет, потому что тени их забрали.

Чудобродов опустился на ковёр, прямо напротив Аделины – ноги не держали. Он старался не сводить с неё глаз, словно боялся, что она испарится.

– Да-а-а, – протянул он с досадой, – на тени сложно будет пожаловаться. – Откуда они вообще вылезли?

– Это я их такими придумала, – сказала Аделина. Чудобродов недоверчиво ухмыльнулся. – И тебя я тоже придумала.

– Ишь чего сочиняет! Врать нехорошо, паршивка! – раздраженно погрозил он пальцем. Не до игр сейчас. Совсем не до игр. – Если придумала, чего тогда сама боишься?

– Они ведь могут и не знать, что исчезнут, съев меня.

– Что за напасть! – завертелся Чудобродов. Ему вдруг стало совершенно не по себе. Пока он носился по комнатам, ему некогда было чувствовать что-то, кроме страха, но и теперь покоя он явно не дождётся. – Не плод ли ты моего воображения? – он вскочил и ткнул пальцем в руку девочки, выгибаясь дугой, чтобы не попасть ненароком на территорию подкроватной тьмы. Словно комка сухой земли коснулся. – Уж мало на правду похоже! Может, споткнулся о торчащую дощечку на лестнице, упал да головой хорошенько приложился? – он принялся ощупывать голову в поисках шишки.

– Что-то не пойму, кого из нас нет в большей степени, – она отодвинулась ближе к стене, и на миг дух захватило от огромной тени, которую она отбросила. – Тебя, которого я придумала, или меня, в которую ты не веришь. Ты слишком путаешь меня, – снова вздохнула Аделина. – Ты обычно что-то предлагаешь, много-много, и один из вариантов обязательно подходит. Но сейчас ты, видимо, ещё не отошёл от испуга. Понимаю, но помолчи, пожалуйста. Мне нужно прикинуть самой ещё разок, раз у тебя пока нет идей.

Господин Чудобродов не собирался ни слушать её, ни слушаться. Он открыл рот, чтобы доказать её полнейшую неправоту, по его уразумению, но губы его начали срастаться до тех пор, пока вместо рта не оказалась гладкая кожа.

«Ведьма! – закудахтал он в мыслях, словно курица, снёсшая яйцо. – Ведьма! Час от часу нелегче!»

– Вовсе нет, – сказала девочка. – Говорю же, придумала тебя и всё-всё, что здесь, тоже я придумала. О чём бы не подумала сперва, то сразу и случается. Знаешь, как это неудобно?

«Мне всё равно! – затопал ногами Чудобродов. Терпеть такое унижение не хватало сил. – Немедленно верни мне рот, поганая девчонка! Иначе как я доложу, что тут происходило!»

– Я придумывала тебя первым, – Аделина покачала головой, и на лице Чудобродова начал расти новый рот, – потому и оставила на твоё же усмотрение. У других есть свои дела, которые я им дала, они просто занимаются тем, что указано, но ты был волен делать, что пожелаешь. Теперь тебя и не изменить даже. И почему же ты такой? Вот я уже призналась, что виновата, а ты всё о своём.

– Ну, положим, ты их придумала, – отступил Чудобродов. – Эти тени твои. Зачем они тебе сдались?

– Мне не с кем было поговорить. Ну, с настоящим. Все меня сторонятся, и мне часто бывает от этого грустно. Я расстроилась и тогда, начала плакать от безысходности. Я плакала и плакала, но ничего не происходило. Тогда я стала ходить по дому, чтобы развеяться, но слёзы никак не высыхали. Наоборот, от них начало казаться, что тени становятся длиннее. А когда они добрались до моих ног, то почудилось, что они хотят меня украсть. Они взаправду начали меня хватать и щипать. Благо, я побежала прятаться в чулан. Он мне очень нравится, здесь складывают сломанные вещи, чтобы их потом починить. Я ещё тогда подумала, что лишь в нём мне удастся спастись. И теперь только я и осталась…

– Почему бы тебе их просто не передумать?

От натиска ветра окно загудело, и по нему забарабанили капли, первые удары совсем робкие, а после такие сильные, что заглушили шепотки теней. Где-то внизу рама с грохотом ударилась о стену, и стекло разбилось вдребезги.

– Если бы могла давно бы так и сделала, – сказала Аделина после некоторого молчания.

– А твоя тень тебя что же не хватает? – продолжал Чудобродов.

– Моя тень с этим домом никак не связана, – Аделина пожала хрупкими плечами и выпрямилась.

– А моя что же совсем нормальная? – никак не мог угомониться он.

– По той же причине. Я тогда подумала о тенях в доме. Твоей здесь вообще не было. Если поможешь мне, – загорелись её глаза, – соображу местечко, в котором тебе точно понравится. Ты же о таком мечтал, я помню! Ты однажды говорил, но мне не до того было!

– Мне ничего не нравится в этом городе, – нахмурился Чудобродов. – Я слишком знаю его. Вдоль и поперёк. Такого места, которое бы мне приглянулось, нигде нет. Не выдумывай!

– Знаю, потому и предлагаю!

– Хорошо бы просто выбраться отсюда. Вот о чём я сейчас желаю. Откуда только такая взялась? – почесал он затылок.

– Не знаю откуда, – Аделина опустила босые ноги на пол, но с кровати не поднялась. –  Видишь же, что приютская. Ни папы, ни мамы нет, чтобы спросить.

– И давно ты тут? – он огляделся, на этот раз более тщательно.

– В доме лет сто уже, не меньше. И ты столько же. Только тебе повезло больше! Я знаю, что происходит, а ты даже об этом не подозреваешь. Сто лет со мной кукуешь, не меньше.

– Как сто? – пропищал Чудобродов, от удивления голос пропал.

– Однажды воспитатель сказал мне ещё до того, как усмотрел моё умение, что хорошие девочки, вроде меня, живут долго и счастливо. И я подумала, что проживу наверно лет тысячу. Потом я старалась много раз передумать это, но кажется, сбывается лишь тот вариант, который пришёл ко мне в голову первым. Потому и тени не убрались, когда я решила, что они не должны быть такими.

– Так они и в город выйти могут! – взвизгнул Чудобродов и принялся нарезать круги по комнате.

– Не говори при мне об этом, а то ведь и подумать могу! Не знаю, что и делать! Как от этих теней избавиться!

– Так светом их! – оживился Чудобродов, даже зашагал к ней, но вовремя остановился, заметив, как из-под кровать торчит серенькая тень.

– Они только ярче становятся!

– Тогда наоборот! В темноте они растворятся. Или что? – немного смутился он, поскольку казалось, что девочка вовсе его не слушает.

– Может быть, – кивнула Аделина. – Но мне тоже, получается, во мраке сидеть? Ну что ж поделать? – поникла она. – Сама виновата.

– Выйдешь со мной.

– Мне не выбраться из этого дома. Ты не помнишь, но меня здесь заперли.

– Кто?

– Те, кто не хотят, чтобы я меняла что-то у них. Но ведь я же не специально… Твой мир начитается в этом доме, а мой в нём заканчивается.

– Не понимаю, о чём ты, и почему ведёшь себя так, будто мы с тобой об этом уже говорили, но раз не можешь выйти, просто сломай всё, от чего падает тень в этом доме, и получится, что старых теней нет, а новые пускай будут обычными.

– Долго же мне придется это делать.

– Придумай помощников! – развёл руками Чудобродов.

– И что мне с ними делать, когда они станут не нужны? Думать ведь нужно не на один раз, особенно что-то живое. Лучше позови на помощь. Я сейчас закрою глаза и станет темно, а ты беги что есть мочи да поторопись.

Чудобродов в мгновение ока оказался у двери, готовый бежать хоть на край света, лишь бы подальше отсюда.

– Спасибо, – Аделина словно прощалась с ним. – Если хочешь быть глупым, будь, – она улыбнулась, закрывая глаза. – Да, ты глупый, но не для меня.

На дом опустился мрак.

Чудобродов распахнул дверь и ринулся к лестнице, не боясь упасть и сломать пару-тройку костей. Он толкал, что попадалось под руку, в надежде избавить поскорее этот дом от проклятых вещей, и оставлял за собой столько шума, что казалось, будто орудует целая бригада.

Он вырвался на улицу и на миг ослеп от дневного света. Дождь уже прекратился, но тропинка расползлась в слякоти, потому он поскользнулся, как только ступил на неё, и рухнул в грязь, перепачкав пальто и брюки. Он вскочил будто ошпаренный и помчался прочь. «Ладно вещи, – завертелось у него в голове, – а как же тени от хотя бы тех же лестниц? Вечность их что ли бояться и стороной обходить?»

Чем дальше он был от приюта, тем туманнее становились его мысли. Вскоре он понятия не имел, почему так запыхался, и куда вообще спешил. Чудобродов огляделся и заметил свой любимый ресторанчик, в который заходил чуть ли не каждый день вот уже на протяжение многих лет. Огромная вывеска гласила: «Баранье счастье». Он свернул к нему, ощущая пряный аромат кофе и булочек.

– Добро пожаловать! – заулыбалась официантка, когда над дверью приветливо зазвенел колокольчик. – Ах, господин Чудобродов! Это Вы! Вам как обычно?

Он деловито кивнул, оглядывая помещение. Народу, как водится в хороших заведениях, собралось много, но Чудобродова это не беспокоило. Он пробрался по узкому проходу до своего любимого столика, который чудесным образом всегда был свободен к его появлению.

– Вы испачкались? – поднесла официантка огромную чашку, над которой клубился обжигающий пар. – Что случилось? Машина окатила, не иначе, да? – Чудобродов кивнул. – Вот ведь дураки нынче за руль садятся! Надеюсь, с Вами всё в порядке? Вы выглядите усталым. Что же Вы делали утром, что так изрядно притомились? – расспрашивала она, поскольку ей полагалось быть милой со всеми посетителями. А с Чудобродовым особенно, ведь он здесь завсегдатай.

– Ну… – задумался он, отпивая. – В голову ничего не идёт. Значит, ничего важного. Я сейчас отойду в уборную – почищу пальто и брюки. Приглядите тут за столиком. Зашёл бы домой, но больно уж долго провозился бы. Так быстрее, даже перекусить успею.

– Куда же Вы так торопитесь, если даже не можете нормально поесть? – искренне пожалела его официантка.

– У меня скоро осмотр приюта номер четыре, – он порылся в карманах. В блокноте у него записаны точные время и место. Но проверить, правильно ли он их помнит, так и не удалось. Блокнот исчез. – Потерял, – выдохнул Чудобродов. – Ну и чёрт с ним! Итак уже почти закончился. Новый по пути куплю. Что ж, – привстал он, – надеюсь, к моменту, когда я вернусь, закуски уже будут готовы, Анечка. Иначе не успею, а голодный я ох какой злой.

Официантка хохотнула, прикрывая рукой ярко-алые губы – единственное, что приметил в ней Чудобродов за всё время их знакомства. В остальном лицо её было таким же серым и заурядным, как у других жителей города. И встреть он её на улице без этих самых ярких губ, не признал бы ни за что.

– Вы, Анечка, красавица, – бывало говорил он ей, и слышавшие это посетители одобрительно кивали, – но, кажется, моя глупость не позволяет мне этого увидеть, – и она начинала тихонько хохотать, прямо как сейчас.

По дороге к приюту номер четыре ему пришлось проезжать мимо здания, которое он ненавидел всей своей душой. Деревянный трёхэтажный дом на фоне остального города больше напоминал лишайник на коре старого дерева. Из его распахнутых окон сочилась пустая тьма. Хотелось подбежать и перезакрывать их все. Чудобродов вдруг почувствовал, как в груди защемило, и подумал: «Когда же уже снесут эту образину! Который год стоит брошенной! Только тоску наводит!» и мотнул головой, отгоняя тщетные надежды.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...