Голос Пустоты


 

Весенний ветер сбивал с крыш сосульки, гонял по лужам вытаявшие из—под снега прошлогодние листья, подставлял плечо крыльям птиц, пел в дымоходах, свистел в бутылочные горлышки и воровал блестящие фантики. Увидев пожилую леди на крылечке одного из домов, он схватил её фетровую шляпку и кинул в бочку, полную дождевой воды. Кораблик получился знатный.

Леди рассмеялась, погрозила ветру пальчиком:

— Не шали, Фудзин, лучше поиграй вот с этим, — и достала из сумки ветряной колокольчик. — Я сама сделала, — с гордостью сообщила леди и подвесила цветной стеклянный шарик с язычком и ленточкой. — Помоги мне, Ким.

Мальчик полез в сумку и достал целую связку цветных шаров.

— Бабущка, а кто такой Фудзин?

— Дух ветра, — улыбнулась женщина. — Там, откуда мы родом, духа ветра называют Фудзин, а колокольчик для ветра фурин. Говорят, они отгоняют злых духов.

— В школе говорят, что всё это ерунда, сказки.

— Конечно, — загадочно улыбнулась женщина, — Но я люблю сказки.

Ветер протянул прозрачные пальцы к шарику, внутри которого, в стекле, застыл крохотный цветочек вишни и услышал самый замечательный звук из всех, какие слышал. Он захохотал и стал играть с ленточками. Улица наполнилась праздничным перезвоном. Ветер подумал: «Надо же Фудзин, что за имя? И что значит это «там, откуда родом»? Неужели есть ещё где-то, кроме нашего посёлка? И почему я никуда не летаю?» Он оставил забаву и взлетел высоко-высоко к облакам, и увидел, что край мира близко. Подумал, что успеет осмотреть всю Землю за пару дней. Или ещё лучше, за время, пока звенит колокольчик. «Если я не успею, стану отзываться на имя Фудзин! Ну и глупое имечко!» — рассмеялся ветер и полетел прочь.

***

Колокольчик отзвенел, а горизонт отдалялся и отдалялся. Край горы становился началом долины. Конец речного пути стартом морской прогулки. Километры пахотных земель сменялись пустынями, вырастали города и дома, животные натаптывали тропы, растения и те не стояли на месте: ползли, стремились в небо.

— Похоже, зваться мне Фудзином! — рассмеялся ветер, садясь на край огромного гнезда: — Почему большинство людей всё время сидят на одном и том же месте? – спросил он у аиста, устроившегося тут же. — Неужели они такие глупые и нелюбопытные?

— Не забывай, у людей нет крыльев, — снисходительно прощёлкал тот.

Ветер проводил взглядом самолёт. Нет, тут дело было в чём-то другом. Даже те, кто садился в небесные повозки, всё же стремились вернуться на своё место: «И перелётные птицы такие же, хоть и не признаются. Каждый год взлетают, чтобы вернуться туда, откуда родом.

***

Фудзин летал и летал. Звенел колокольчиками у храмов и домов и думал: «Не тот звук. На доме той женщины, что дала мне имя, было лучше». И ветер решил вернуться.

Поначалу он не узнал улицу. Одни дома подросли, другие обветшали, третьи сменили цвет или вовсе исчезли, и на их месте выросли новые. Фудзин испытал странное, неприятное и незнакомое чувство. Ему стало страшно, что не услышит звона своего колокольчика, может, он разбился или его сняли и выбросили? Ветер пошёл по улице, взмётывая тучи пыли и обрывая с берёз серёжки. Он остановился напротив знакомого двора, и какое-то время стоял в нерешительности.

Девочка, игравшая в песочнице дома напротив, привстала и крикнула:

— Мама, смерч!

— Нет, это колдунчик, он не страшный, покружится, покружится и улетит. Старая бабушка Иоши рассказывала нам, что когда ветер получает имя и осознаёт себя, он становится колдунчиком. Маленьким волшебником. Если крикнуть ему «привет», он может откликнуться. А если откликнется, можно много интересного узнать.

Девочка стала кричать «привет» и её мама тоже. Фудзин смутил и бросил в них песком: «Странные люди, говорят с ветром, неслыханно!» — прыгнул через высокий забор бабушки Иоши. Дом из красного кипича стоял на своём месте, только увяз фундаментом в земле, обзавёлся широкой трещиной на углу возле газовой трубы. Слева и справа от дорожки по-прежнему цвели розы. На лавке в тени яблони дремала незнакомая полосатая кошка. На балке веранды висели в молчаливом ожидании колокольчики.

Фудзин шагнул им навстречу. Яркие шёлковые ленточки-язычки выцвели и поистрепались, а стекло позеленело. Ветер нашёл тот, что понравился больше других, и — о, чудо! внутри прозрачного купола всё так же цвёл маленький вишнёвый цветочек.

— Привет, — поздоровался Фудзин и нерешительно тронул свою детскую игрушку.

— Привет, — отозвался колокольчик. — Как дела?

Ветер рассмеялся. Его наполнило чувство необыкновенной радости. Его ждали! Его спрашивают «как дела», и это так здорово. Фудзин заскользил по рассохшимся резным перилам и стал рассказывать о том, где был и что видел. О том как нашёл замерший в штиле парусник, на котором совершала кругосветное плавание шестнадцатилетняя девочка, и как она радовалась, когда ветер пришёл на помощь. Об аисте. Об облаках цвета ночи над равнинами Африки. Колокольчик звенел, задавал вопросы. Или не он? Его голос почему-то раздавался не прямо из стекла, а из тёмного угла веранды.

— Кто ты? — спросил Фудзин. — Поначалу я подумал, что ты колокольчик, но нет, у тебя его голос, но ты что-то другое. Не бойся, покажись.

Но никто не ответил.

На крыльцо вышли взволнованный мужчина и худая печальная женщина.

Ветер вгляделся в их лица и удивился.

— Ким, как ты вырос, постарел, теперь ты, как твоя бабушка. А где она?

Мужчина задумчиво тронул колокольчики.

— Сколько лет молчали, а тут запели, — глаза его стали печальными и счастливыми, заблестели, — Фудзин вернулся. Не дождалась его бабушка Иоши. Думала, что придёт с ней попрощаться...

— Замолчи, — зло шикнула женщина. — Бабушка твоя была чокнутая, всему городу голову заморочила со своими сказками, — и почему-то заплакала, — не хочу ничего этого слышать.

Ветер разозлился на то, что незнакомка назвала Иоши чокнутой, хлестнул её по щеке. Женщина покачнулась и упала. Лицо у неё сделалось удивлённым и испуганным. Фудзин перепрыгнул через перила и помчался по саду, вырывая маргаритки и розы для букета: «Разве можно назвать человека, который умеет делать такие прекрасные фурины, чокнутым! Сама ты чокнутая!» — и полетел на кладбище. Он хорошо помнил лицо женщины и без труда нашёл надгробие.

— Ветер помнит тебя, Иоши, и люди помнят. О тебе говорят дети и тот прекрасный голос, который живёт в тёмном углу. Жалко, что ты спряталась ото всех в шкафу под землёй, но ничего не изменишь, верно? Если люди замолкают, то навсегда, к ним уже не вернуться…

***

Теперь Фудзин летал не так далеко и не так долго. Ему не хотелось упустить что-то интересное, а, как ветер убедился, интересное только и ждёт, когда ты куда-то улетишь. То ребёнок родится и без тебя имя выберут, то кошка залезет на верхушку дерева, а ты не успеешь её напугать, то начнут ломать сарай и некому закинуть старые вещи на провода. А ещё он боялся, что Голос замолчит в его отсутствие. Всё лето его новый друг жил в темноте веранды, изредка раздавался из-под яблони или с больших садовых качелей, а осенью перебрался в дом.

Сегодня было очень холодно. Фудзин немного поиграл с колокольчиками, похрустел свежим снегом на дорожках сада и взобрался на крышу послушать, о чём чирикают воробьи, и рассказать Голосу где был и что делал.

Птицы любили этот старый дом и прилетали целыми стаями, но не из-за колокольчиков. Им нравилось, что на крышу выходит труба от газового котла и возле неё можно погреться, и то, что хозяева развесили на деревьях кормушки.

— Мороз будет, — чирикнул старый воробей. — Небо ясное, закат яркий.

— Разве это мороз? — рассмеялся Фудзин. — Это недоразумение! Летал я на север, там мороз такой, что небеса пылают зелёным огнём, самим богам в печах огонь разводить приходится и медведи белые от стужи.

— Врёчи-чи-шь, врёчи-чи-шь, врёчи-чишь, — защебетали молодые воробушки. — Чивскажи, Чивскажи, Чивскажи!

И он рассказал. О зиме, о ледяных замках, о пещерах, в которых можно увидеть косматых животных, вмёрзших в лёд. Воробьи слушали и чирикали от удивления.

— Я читала, что таких животных называют мамонтами, — робко прозвенел Голос. — Они родственники слонов, только одеты в шубы.

— Чи-чифо? Чив-кого? — спросил старый воробей. — Чирунда все эти ваши сказки, чирунда.

— Чирунда-чирунда-чирунда, — подхватили желторотики.

Ветер улыбнулся. Для большинства людей он тоже был ерундой. Частью мира, которая не стоит внимания. Одиноко, когда ты не стоишь внимания.

— Спокойной ночи, Голос! — крикнул Фудзин и несколько раз щёлкнул плохо приколоченным кусочком жести, прикрывающим трубу. — Но прежде, чем я отправлюсь в путь скажи, как тебя зовут?

— Не знаю, — нарочито весело, но с какой-то горечью ответил невидимка. — Придумай мне имя.

— Хорошо, — пообещал Фудзин. — Я принесу твоё имя завтра! Ладно?

— Ладно! До завтра. Удачи тебе! — крикнул Голос и затих.

Фудзин посидел ещё немного на крыше, гладя распушившихся воробьёв, а потом улетел. Интересно, что происходит с одинокими голосами, когда им придумывают имена? Может, тоже превращаются в колдунчиков, только шумных, вертлявых, как пожар в высоких степных травах, или переменчивыми, как дым?

***

Фудзин долго летал. Одно имя красиво звучало, но не имело смысла. Другое имело смысл, но не звучало. Он совсем вымотался и устал, сел на ветку липы в городском парке и вдруг услышал, как юноша разговаривает с девушкой.

— Нады или Нада, это голос безмолвия. Голос, который мы можем услышать, если замолчим, понимаешь? Ты пробовала молчать?

Девушка кивнула и улыбнулась. Парень ходил, размахивал руками, уверял, что молчать — это здорово, что все проблемы оттого, что мы вовремя не можем закрыть рот. Ветер улыбаясь слушал, а потом захохотал и вслух заметил.

— Вот заливает, вот красуется, ни дать ни взять мой знакомый соловей.

Девушка обернулась и посмотрела прямо в лицо Фудзина. Она не открыла рта, но воздух зазвенел вопросом:

— Ты Голос Безмолвия?

— Нет, я Фудзин — ветер, а Голос живёт не здесь, он далеко. Интересно, почему ты меня слышишь и видишь? – и с замиранием сердца задал последний вопрос, — И как я выгляжу?

— Как очень-очень влюблённый ветер, — улыбнулась незнакомка.

— Лучше тебе и вправду помалкивать, — тряхнул головой Фудзин. — Где это видано, чтобы ветер влюбился? Да ещё и в кого? В безымянный голос. В голос пустоты! Лучше скажи, какое имя мне дать ему?

Девушка задумалась.

— Ты не видел того кто говорит, но надеешься увидеть? Так назови Надеждой!

Парень, продолжавший горячо доказывать, что от споров и разговоров одни неприятности, и что основная проблема слова в том, что каждый толкует его по разному и даже написанное, оно прозвучит в голове не с той интонацией, осёкся и спросил:

— Что? — тряхнул головой и разозлился. — Алка, какая ты всё таки дура, я тебе о высоком. Какая ещё Надежда? Ты что, по телефону переписываешься?

Девушка покачала головой, обернулась к дереву, но ветер уже улетел прочь.

***

Фудзин вернулся домой. Пока он летал, наступила оттепель. Ким, пользуясь моментом, работал в саду, опилил сухие ветви, развёл костёр. Ветер покружился над огнём, поиграл его рыжими локонами и полетел на веранду. У колокольчиков появились новые яркие язычки. Ещё на табуретке, на фарфоровой тарелочке, лежал ароматный кусочек яблочного пирога, политого варёной сгущёнкой. Карамельный дух был необыкновенно-пленительным. Фудзину нравилось носить полные карманы запахов, этот он тоже припрятал.

— Это тебе, — раздался из пустоты знакомый голос. — Кушай, — а потом нетерпеливо спросил: — Ты нашёл мне имя?

— Да, я нашёл, — Фудзин задумчиво покружил над тарелкой. Пару дней назад он бы сказал, что предлагать ветру кусочек горячего пирога глупо, но не теперь. Почему бы ветру, которого видят люди и с которым говорят Голоса, не поесть? Он стянул с выпечки одеяльце запаха, и нежность свежести и любовь с которой его пекли, и почувствовал себя потрясающе. Раньше он знал несколько видов счастья. Счастье свободы лететь, куда вздумается. Счастье быть узнанным – прекрасно, когда есть кому произнести твоё имя. Теперь ветер узнал счастье сытости.

— Спасибо, было очень вкусно, — сказал Фудзин. — Это имя очень красивое и правильное. Надежда. Нада, или Нады, или Надя, значит голос пустоты или голос безмолвия. Ты мой голос, который дал мне надежду.

Но никто не ответил. Ветер подумал, что слишком уж много болтал, чтобы услышать ответ. Как тот говорливый парень, и примолк. Потом Фудзин решил, что имя может и не понравиться. Он сам не сразу принял своё.

— Прости, если я нашёл для тебя имя, которое недостаточно красивое.

— Всё в порядке, — ответил голос. — Пустота, это как раз обо мне. Если хочешь, завтра я угощу тебя ещё чем-нибудь.

— Хочу, — сказал ветер. Кусочек пирога лежал на своём месте, но если бы кому-то пришло в голову попробовать его, то лакомка вряд ли почувствовал вкус или запах. — А ещё я хотел бы тебя увидеть. Знаешь, здесь жила женщина Иоши, она говорила, что тот, кто имеет имя, имеет и вид. Она говорила много умных вещей, жалко, я тогда невнимательно слушал, — позвенел колокольчиками, смиряя нервную болтливость. — Покажись мне.

— Нет, извини, — ответила Надя. — Не могу.

Услышав отказ, Фудзин так расстроился, что случилось невозможное. Вихрь-колдунчик перестал вращаться и оставлять змеистые таящие следы. Фудзин испугался на миг, а потом улыбнулся. Ничего страшного не случилось, просто небольшая передышка. Как это странно, что рядом с новым счастьем всегда оказывается новое горе. Горе несвободы, одиночества, отказа. «Глупости, — подумал ветер. Кто обижается на то, что пустота не хочет, чтобы её увидели? Может, пустота не умеет становиться видимой?» Теперь ему стало стыдно, но ненадолго.

— Знаешь, а пока я летал, увидел, как падает звезда. Она упала в пустыню, и её подобрал мальчик. Не сразу. Поначалу звезда сияла и заставляла песок сиять и плавиться, а потом умерла. Она остыла и стала походить на обычный камень, но мальчик взял её в ладони и, поцеловав, назвал чудом. На миг мне показалось, эта уродливая ноздреватая глыба стала снова настоящей звездой. От неё в глаза ребёнка шёл свет.

— Это метеорит. Пока летит, разогревается и становится метеором, а потом падает. Это не звезда.

— Знаю, — улыбнулся ветер, глядя на вплавленный в стекло, давно мёртвый, но одновременно вечно живой цветок. – Но для мальчика в пустыне камень навсегда остался самой лучшей, самой яркой звездой. Иногда достаточно одних глаз, чтобы что—то стало из обычного чудесным, — помолчал, — И одного слова, чтобы из чуда сделать грязь. Жалко, что я не могу показать тебе того ребёнка, того момента, не могу передать то, что чувствовал.

Пустота в углу на миг стала белой, а потом прозвенела:

— Я вижу. Этот свет теперь живёт в твоих глазах. Спасибо…

***

Возле дома установили ветряной генератор. Седой Ким, посмеиваясь, сказал жене:

— Не ворчи, Арина, на нашей крыше всё равно всегда ветер, так пусть от него будет польза.

Фудзин обиделся и хотел уйти. Где это видано, чтобы от юных ветров была польза? Да, люди ставят ветряки по берегам морей, но ради ветров же! Иначе, где старикам бризам и пассатам  накручивать и расчёсывать бороды? На скалах? Или шпилях небоскрёбов? Ни те, ни другие не сделают такие смешные завитушки! А что ему, Фудзину, с этой штукой делать?

Но что это был за ветряк! С ленточками, мишурой и крохотными лампочками. Крутишь лопасти, а они горят, мерцают! А на основании надпись: «Сделано с Надеждой, что тебе понравится».

— Спасибо! — крикнул он в дымоход. — Здорово придумано!

— Не за что! — звякнул в ответ тонкий стеклянный голосок.

Фудзин спустился в сад, приник к окну. Арина, как обычно по вечерам, читала книги, Ким смотрел телевизор, кошка намывала гостей и неодобрительно косилась в сторону окна.

— Послушай, Мурка, ну ты-то видишь Надю? Покажи мне её.

Кошка задумчиво замерла, вскинув над головой недомытую лапку и закусив язык.  Отмерла, кивнула и запрыгнув в пустое кресло, свернулась клубочком.

«Странные эти кошки, — подумал Фудзин, глядя, как проминается шёрстка под чье-то невидимой рукой, — их даже пустота может приласкать, не стесняясь. Почему же я не вижу её? Может, она меня не любит?» — от мысли стало так горько, что он ударил по стеклу, и оно треснуло.

***

Наступила весна. Сад накрылся лоскутным одеялом из зелени и цветов. Ветер только-только вернулся из далёкого приморского края и теперь занимался тем, что рассказывал Голосу Пустоты, где был, и высаживал семена цветов на грядки.

— Вот это адонис, знаешь, Надя, когда летишь высоко-высоко, его жёлтые головки на склонах кажутся звёздами. Адонис похож на крохотную ёлочку, которую поцеловало солнце.

Кошка спрыгнула с ветки, обнюхала зёрнышки и, фыркнув, сказала, что лучше бы ветер принёс немного пахучей мяты или валерианы.

Голос рассмеялся. От этого звука солнце стало светить ярче а по земле замельтешили золотые человечки — полуденные блики.

***

— Что за чудесный сад! — восхитилась соседка. — Где вы берёте такие цветы? А камни? А вот этот кустик купили или нашли?

— Ветром принесло, — пожал плечами мужчина. — Нам, если честно, и некогда садом заниматься. Внучку то в одну больницу, то во вторую, не сдаёмся. А тут набегами, только  откровенные сорняки выпалываем.

— Ну да, ну да, — процедила сквозь фальшивую улыбочку женщина. — Ну, будьте здоровы.

Фудзин задумчиво потрепал цветущую яблоню, сорвав целое облако белых лепестков: «О какой внучке речь? Одни же живут… Может, кошку так называют? Но чего её по врачам возить? Вон, какая толстая и урчит».

***

Ветер был очень далеко, когда услышал испуганный крик колокольчика. Он плакал, звал на помощь. Фудзин помчался домой так быстро, как мог. По саду, воровато озираясь, ходила соседка. Она выдирала цветы и топтала их ногами, шипя себе под нос: «Не знают они, как сад растёт! Теперь узнаете! Я с грядок не вылезаю, и ни одного паршивого цветочка, а эти…»

Фудзин толкнул негодницу. Она покачнулась, но ещё яростней вцепилась в розовый куст. Одно дело уронить тощую хозяйку дома и другое эту — глыбищу. Ветер не знал, что делать. Он был в ярости и одновременно чувствовал себя беспомощным.

Раздалось тихое жалобное мяуканье.

Кошка лежала в лужице крови, её серая шёрстка стала бурой. Правая передняя лапка неестественно вывернулась, Мурка попыталсь подняться, слабо простонала: «Я попыталась защитить цветы, а она схватила меня и ударила о яблоню!» Колокольчик, живущий в доме, снова закричал:

— Оставь цветы в покое! Перестань! Перестань, пожалуйста!

Ветер оглянулся и увидел у окна человеческий силуэт. Хрупкая девушка с некрасивым лицом барабанила полупрозрачными кулачками по стеклу и плакала.

Тётка-соседка вздрогнула, зашарила взглядом, ища, кто кричит. Увидев девушку, побледнела, вздрогнула и попятилась, но тут же и ухмыльнулась: «Ага, внучка. Внучка, которая всё время по врачам. Ну что ж, я вам помогу, вот увидите…» Толстые трясущиеся пальцы полезли в карман и вынули зажигалку.

— Не смей! — рявкнул Фудзин, — С ума сошла?

Женщина дико заозиралась по сторонам. Ничего горючего не находилось, тогда она взяла лом и подошла к газовой трубе. Удар, второй, третий. Газ зашипел, вырываясь вонючим драконьим дыханием.

— Никакой ветер такое не потушит, верно? – она чиркнула зажигалкой. Первая же искра породила огненный шар. — Гори-гори ясно, чёртовы лгуны, ненавижу, с вашими колокольчиками и ветряками! — зарычала тетка, пятясь и не обращая внимания на то, что огонь опалил её волосы, брови и ресницы. Фудзин заметался, силясь сразить огненного дракона, но тот становился только яростней, глубже вгрызался в стену, расширяя трещину. Ветер влетел в дом. Тут его силы были ещё меньше. Все форточки и двери закрыты.

Девушка плакала, прижав бледные ладони к измождённому лицу.

— Почему не бежишь? Открой дверь! Ну! Открой окно, выпрыгни, не бойся, тут низко.

— Лети, — отмахнулась она и стала исчезать. Секунда — и нет. Слышится только тихое дребезжание и хруст жрущего дерево крыши пламени.

— Где ты? – удивился Фудзин. – Я не вижу тебя. У тебя есть телефон? где он? Вставай, ты же человек, ты сильнее меня! У тебя есть руки, я не могу здесь, я задыхаюсь, я умираю! — закричал Фудзин.

— Так лети. Ты можешь сбежать по трубе, вылететь в щели.

Ветер замер. Он этого не хотел. А как же звенящий смех в саду, как же беседы по ночам? Кто назовёт его по имени и угостит пирогом?

— Без тебя я снова стану просто ветром, — задыхаясь врошипел Фудзин. — Ветром, которого никто не ждёт. Какая глупость, мне самому смешно, но я точно теперь знаю, что только один колокольчик может звенеть так, чтобы отвечало сердце. Пожалуйста, назови своё имя, я хочу увидеть тебя!

— Надя, — тихо пролепетал голос. — Такое же уродливое имя, как и я…

Ветер увидел её снова. Она сидела в инвалидном кресле, накрепко пристёгнутая ремнями. Белые пальцы такие хрупкие, что от ударов о стекло поломались, кровоточили. Маленькое бледное лицо обрамляли безжизненные, как болотный туман, волосы.

Фудзин почувствовал, как сильно и больно сейчас бьётся её сердце. Как хочет жить это неправильное тело со стеклянными косточками. Такая же слабая в своём теле, как он внутри дома. Ветер протянул руку к фантику и, взяв его, подал девушке.

— Пиши.

— У меня нет ручки.

— Пиши кровью, вряд ли кто-то знает, что ты здесь. Пиши! Быстрее! Дом кирпичный он будет защищать тебя столько сколько, сумеет, но в нём,на углу под трубой, трещина...

Девушка послушалась, ветер упал на пол, потащил листок бумаги. Сквозняки шипели на него, ругались, но не мешали. Он подсунул фантик под дверь, вытащил на улицу. Как назло — никого. Все на работе. Наверно кто-то видит дым, наверное кто-то спрашивает себя, что это делают соседи: жарят шашлыки или жгут мусор? Он вспомнил маму с дочкой, игравших в песке, и понёсся к их дому. Никого. Стал носиться, стучаться в двери и окна.

Женщина и девочка вышли на крыльцо, переглянувшись спросили:

— Кто здесь?

Ветер швырнул им фантик, те не обратили внимания. Швырнул снова. Стал колдунчиком, замер на дорожке и принялся метаться, как собака, зовущая за собой. Женщина посмотрела на ветряную воронку, на клочок бумаги и неуверенно спросила:

— Кому-то нужна помощь? — потёрла переносицу. — Господи, я чокнутая, разговариваю с ветром, Маша пойдём в дом… — хотела закрыть дверь, но охнула. Песчинки взлетели вверх и застыли буквами «да», а потом понеслись в сторону дымного столба.

Женщина охнула, схватила телефон и побежала. Забор был высоким, невозможно увидеть что горит. Калитка заперта. Но тут язык пламени лизнул крышу дома. Стало ясно, что медлить нельзя.

Фудзин бросился к дому. Стена кухни походила на решето. Из дома доносился кашель. Люди не успевали. Ветер ударил, силясь сорвать кровлю и проломить стену. Огонь захохотал.

— Не тебе со мной тягаться! У-у-у, я её съем! Съем! — рычал синехвостый друкон пассыпая вокруг деток — огненных ящерок. — Давай, дунь, покорми нас.

Тогда ветер стал нападать с другой стороны, отгоняя огонь, не давая есть дом, убивая саломандр по одной. Если бы только не газ! Если бы не труба. В голове застучало, то билось сердце пустоты. Ему было больно… Фудзин замер. Надя умирала. Ей и так было тяжело, а тут ещё и дым. Она теряет сознание. Её не увидят, даже если нарочно будут искать, станет невидимой, как привыкла!

— Нет! — завопил ветер и влетел сковозь щели в кухню, надавил на дом изнутри, встал во весь рост, упёрся плечами в потолок.

И крыша вылетела. Фунзин схватил девушку на руки, поднял и понёс прочь от пожара.

— Получилось! Получилось, слышишь? У меня получилось!

Она не отвечала, не дышала. Ветер, враз ослабев, чуть не выронил свою ношу. Осторожно поставил её на дороге за забором: «Дыши, пожалуйста, ну!» — влетел в её лёгкие, наполнил их. Ничего. Но не сдавался. Пробовал снова, и снова, и снова.

Надя закашлялась и открыла глаза. Она испуганно смотрела в ту сторону, где был её дом, а теперь пламенели руины. Красная пожарная машина  сломала ворота. Люди в форме стали поливать пепелище. Один из мужчин бережно нёс на руках кошку. Подъехала машина дедушки. Старик ринулся в огонь. Его не пустили.

— Я здесь, — крикнула Надя, но её голос потонул в какофонии звуков. — Деда, не плачь!

— Должно быть, ты опять наколдовала и сделала себя невидимой и неслышимой, давай вместе, — сказал ветер.

И на этот раз их услышали. Обернулись все. Пожарный охнул и потёр уши. Толстая соседка, делавшая вид, что расстроена больше всех, испуганно попятилась.

Фудзин очень устал и, улыбнувшись, решил, что с него на сегодня хватит людей и их странных отношений, оттолкнулся от земли и скрылся в облаках.

***

Ветер уселся на новую крышу и с грустью посмотрел на вытоптанный и смытый водой  брансбойтов садик, стал рассказывать воробьям:

— После пожара мне стало интересно, кто такой огонь. А с кем лучше всего об этом говорить? С вулканами. Вулканы, это что-то вроде этой трубы ведущей к печке, только из них текут расплавленные камни.

— Чифсего себе! — восхитился птенчик, ещё толком не умеющий летать. — Чифка?

— Сколько живу, ничего такого не видел, — строго чирикнул прошлогодний желторотик. — Нет такого. Нету.

— Есть! — донёсся из трубы звонкий голосок девочки. — Я тоже такие видела, по телевизору.

— Мр-р-р, — подтвердила кошка. После удара она потеряла один глаз и заметно хромала, но в целом оправилась. – По телер-р-рвизор-ру.

— Слушайте, а что потом случилось, когда я улетел?

И все стали наперебой рассказывать, про то как мама с дочкой увидели дым, что сразу позвонили пожарным, про то, как Надя рассказала о том, что натворила соседка, о том, как люди стали разгребать пепелище и нашли клад.

Воробей с очень взрослым и знающим видом кивнул:

— Ворон, что живёт в старом парке возле заброшенного завода, сказал, что мать и отец Иоши привезли с собой сокровище, у них было много блестящих вещей, которые они зарыли ночью, пока никто не видел, потому что тогда людям нельзя было иметь блестящие вещи.

— Чивсего себе! — удивлённо пискнул желторотик. — Чивсего себе!

— Да, а когда дом сгорел, их нашли, — раздался серебряный голос. — И теперь дедушка с бабушкойй не бедные,  и нам быстро выправили дом. Мне купили кресло с моторчиком, и я могу сама ездить. Ещё меня возили к другим врачам… — но тут Надя примолкла. — Хотя тут никакой разницы. Они сказали, что мои косточки уже не исправить. А мама прислала письмо, она решила мне родить братика, он будет здоров, они с папой проверяли...

Что-то не понравилось Фунзину в весёлом голосе девушки и он решил посмотреть что не так.

Надя лежала на кровати, укутанная белым одеялом. Она казалась ещё прозрачней, чем была. Словно карадашный рисунок потёрли ластиком. Раз и остались только блёклые линии.

— Покажись мне, — потребовал ветер. — Зачем опять прячешься?

— Я не прячусь, — грустно ответила девушка. – Я умираю.

Ветер сел на край постели и задумался. Что такое умирать? Исчезнуть? Спрятаться? Уйти под землю?

— Ты больше не хочешь со мной играть и слушать сказки? — обиделся Фунзин. — Зачем тебе от меня прятаться в гробу?

— Я не хочу умирать, — с грустной улыбкой сказала Надя. — Просто у меня больше не получается жить…

Фунзину почему-то представился кулич из песка. Если долго и несильно дуть он высыхает и рассыпается? Оказывается, люди тоже так могут? Наверное, для того, чтобы ветер подольше не ломал тела, их и прячут в коробки под землю. Думают, что так будет лучше.

В комнату вошла Надина бабушка и, охнув, уронила тарелку с кашей.

— Батюшки! — вскрикнула она. — Ты кто?

— Ветер, — откликнулся Фунзин. — Значит, теперь у вас будет новая внучка, а эту вы решили закопать?

— Перестань, — возмутилась Надя. — Она не хочет меня закапывать!

— Нет, хочет! – разозлился ветер. — Я не позволю положить тебя в коробку, я буду рассказывать сказки, пока ты будешь рассыпаться, а иначе я всё поломаю, всё разрушу!

Его коснулась невесомая рука девушки. Такая лёгкая, что и сквозняк поднимет и не надорвётся: «Она теперь, как тот фантик», — грустно подумал Фунзин и заплакал.

— Не плачь, — утешала Надя. — Знаешь, я всегда умела быть незаметной. К этому привыкаешь, я не исчезну, я просто стану по-настоящему прозрачной, слышишь? Никто не должен плакать.

— Ты поэтому училась быть невидимой? — спросил ветер, неловко пытаясь спрятать горячие слёза. – Чтобы мы, ветра, тебя не разрушили? Да?

На пороге появился Ким, подошёл, обнял свою жену и покачал головой:

— Нет, так само получается. Мы тоже очень любим Надю, не злись, Фунзин, просто трудно любить, когда тебе говорят, что остался год, день, час. Это очень больно, понимаешь? И мы старались на неё не смотреть. И врачи. Трудно лечить, когда ничего не можешь сделать.

Бабушка Арина тяжело втяула воздух, точно тот не лез в горло, отстранилась от старика-мужа, отверулась, встала на колени, подбирая с пола осколки, режа о стекляшки пальцы; белую пустыню каши покрыли клюквины крови и солёные озёра слёз.

Надя улыбнулась и на миг стала яркой:

— Зато, когда никто на тебя не смотрит, учишься замечать настоящие вещи и слушать друзей.

— Твоя улыбка, как те цветы, помнишь, — прошелестел ветер, — как адонис. Как та звезда, как жаль, что так скоро погасла...

Через кошачью дверцу вошла кошка. Она долго и задумчиво умывалась, потом брезгливо отряхнула лапку, мяукнула.

— Развели сырость! Делать вам больше нечего! А сердце то её у тебя в груди. Как скажи на милость может кто-то умереть, пока хранят его сердце и душу? Брось своё тело хозяйка, лети за своим глупым Фудзином, всё в порядке.

— Нет, — возмутилась бабушка Арина, — Я не готова, не улетай, не улетай от меня, не надо, мне страшно!

Надя потянулась и села. Фунзин удивился и обрадовался. Теперь у неё были крылья, теперь её невозможно было не заметить. Она сияла ярче звёзд, ярче самого солнца! Фудзин дунул, наполняя её крылья силой, и они взлетели, поспешили к окну. Ким, Арина отворили створки. И они вылетели прочь крепко держась за руки. Ветер и пустота, в которой прячется тепло и свет. Воробьи закричали своё "Чивсего себе!" и стаей вспорхнули с крыши, попытались угнаться за парой. Но кто угонится за ветром? Кто настигнет хрустальную пустоту, делающую первые взмахи общих крыльев?