Дубль

 

– Вот же классно! Ура-ура!

Матвей сидел на заднем сидении «короны» и поглядывал на пробегающие мимо автомобили, живописную природу тайги и улыбался предвкушению. За рулём сидел глава семейства, рядом с отцом мама – главный по навигатору.

Тачка неслась на восток, а Матвей высунул руку из окна и ловил ладонью тёплый встречный ветер. Ещё до полудня они будут нежится на песочке и купаться в солнечном свете и солёной морской воде. Это было первое путешествие на море младшего из четы Соммерсетов.

Объезжая рытвину, по встречной мчался автобус. Затем плавно и осторожно вырулил на свою полосу. Автобус ехал обратно в летний лагерь, а из окон с грустными глазами поглядывали дети.

Неделю в крае лили дожди, а сегодня прояснилось. Матвей взглядом проводил автобус.

– Скоро будем, – сказал отец. – Мы привезли хорошую погоду.

– Бедные детки, – сказала мать, – наверное, только сегодня и искупались.

Дорога вела в горочку, а на вершине открылся вид на бухту.

– Вау! – прошептали ребята.

Дети, они и есть, дети. Уж на что старший брат старался держаться по-взрослому, но не удержался от возгласа. Это глубокое синее море, что тёмная гуашь. Нависает и надвигается.

– Разобьём палатку, – рассуждал отец, – а может, подыщем домик. Вон, сколько машин вперёд проехало. Поди разобрали всё. Сезон!

– Ничего, – сказала мать, – сколько ездили, и всегда находили место.

Раздался шипящий звук. Отец сдавил руль и выжал тормоз, переключился на «нейтралку» и отпустил педали.

– Приехали, – сказал он.

Отец отстегнул ремень, открыл дверцу и подошёл к переднему колесу.

– Так и есть, – вздохнул он, – гвоздь.

Жан выскочил из машины и подбежал. Сел рядом, окинул взглядом покрышку и обнаружил в резине рифлёную шляпку.

– Шине кирдык, – сказал Жан.

– Ничего, – сказал отец, – есть запаска.

Отец работал молча. Подложил под задние колёса противооткаты, достал инструмент. Державшая ключ рука ходила вверх и вниз. Он ослабил болты, подложил под кузов домкрат и поднял переднюю ось.

– Не стой над душой, – пыхнул отец, – погуляй.

С другой стороны авто стояла мать.

– Сходи с Матвеем, – сказала она.

– Да не заблужусь я! – ответил Матвей, сошёл с обочины, и направился к кустикам.

Жан медленно перешёл дорогу чтобы лучше оглядеть местность. За дорожным парапетом начинался крутой склон, а внизу, метрах в тридцати, шли обсаженные картофелем и кукурузой поля, и простирались они чуть не до берега. Только узкая полоса песка отделяла наделы от кромки воды.

Справа от бухты Северной стоял маяк. Серость его стен сливались с перистыми облаками. Слева расположился Счастливый Яр, а за селом тайга. Виднелись поросшие кедрачом и соснами холмы. Те, что ближе – изумрудные, а за ними синегорье. Дальше, но этого уже не увидеть невооружённым глазом, рос городок с химкомбинатом и шахтами. Ещё дальше река Амур и Охотское море. Там на рыбообработке родители и познакомились.

Подошёл Матвей и опёрся руками о горячий металлический профиль.

– Офигенное место! – сказал Жан. Брат кивнул. – А знаешь, как всё это дело запомнить?

– Как? – спросил Матвей и поморгал.

– Посмотри на всю эту красоту, закрой глаза и обрисуй. Затем опять посмотри и вновь закрой.

– Угу.

Матвей зажмурился. Жан подошёл сзади, обхватил плечи брата, легонько толкнул на ограду и проговорил:

– Последний раз спасаю!

– А-аа, – выкрикнул Матвей и вырвался. – Отцепись, дурак.

– Ладно тебе.

Матвей отвернулся и хныкнул.

– Снова наябедничаешь?

– Балда, – сказал Матвей, и Жан понял, что он непременно наябедничает.

Матвей побежал к машине, а Жан размышлял, с чего приспичило по-дурацки подкалывать брата.

«Может, я затаил обиду? Ух, и досталось же от мамы на выходных, когда он выбрал на рынке девчачьи фиолетовые сланцы. Сказал, они весёлые. Дурачок… да не-е-т. Эх, должно быть, я дрянной человек. Хре-но-вый! Или без встряски жить скучно. Интересно, он сильно испугался?»

Жан не знал. Испугался, и испугался. Что же, из-за пустяков накручивать? Жизнь продолжается. Жан побрёл к своим.

– Хре-но-вый, – сказал он в полголоса.

Матвей стоял у «короны» и попивал выуженную из самопальной сумки-холодильника пепси. Мать упёрла руки в бока и смотрела грозно и свысока.

– В чём дело? – накинулась она. – Я тебе сколько раз повторяла, чтобы брата не трогал?

– Кого трогал? Матвея?

– У тебя есть другие братья?

Жан сощурил глаза и поискал поддержки.

– Ты спрашиваешь, почему я подшутил над Матвеем?

– Именно! – сказала мать.

– А что такого?

Мать потеряла терпение.

– Я предупреждала, ещё раз хоть пальцем тронешь, устрою кунг-фу?

– Что же, – сказал Жан, – устроили привал, а не кунг-фу. Тоже неплохо.

Мать выпятила шею, как у гуся. Отец расхохотался.

– Всё, в воду ни ногой! – сказала мать.

– Это же пацаны, – сказал отец.

– Ну и ни ногой, – буркнул Жан.

Отец бросил закручивать болт. Старое колесо лежало тут же, отец положил на него инструмент, и подошёл к сыну.

– Послушай, Жан, – сказал отец, приобнял, и взялся рассказывать о том, как важно иметь крепкую семью.

Отец объяснял, что если в семье порядок, то в жизни каждого складывается всё удачно, и каждый друг друга должен поддерживать. Кто, если не семья? Жан кивнул. Ему вспомнилась история о «Крёстном отце».

– Тебе чем-то помочь? – спросил Жан.

– Если только морально. Лучше перетри с братом.

Отец вернулся к работе, Жан подошёл к брату.

– Привет, – сказал Жан.

– Привет, – сказал Матвей и хмуро улыбнулся.

– Если бы знал, что так обидишься, разве стал бы?

– Ладно. Закаляйся, как сталь, – сказал Матвей, – так?

– Ага!

Когда они въехали в палаточный городок и распугали ленивых чаек, солнце палило на всю катушку. Стоянка была тут же, в двух шагах от палаток и моря, но несмотря на выхлопные газы, воздух был свежим.

Отец остановил авто и взглянул на своих.

– Кажись, приехали, – сказал он.

– Ура, – воскликнул Матвей, – я к воде!

Семья с любопытством оглядывала пляж.

Весёлые кампании из числа приезжих вперемешку с местными галдели все лады. Как после дождичка разрослись пляжные зонты. Но ведь дождик и прошёл! Люди валялись на шезлонгах и покрывалах, хрумали варёную кукурузу, барахтались в тёплой воде. Малышня лепила невиданных зверей, играли в бадминтон и мяч.

Отец пошёл договориться с хозяином лагеря. Матвей и Жан прошлись по пляжу и притормозили у волейболистов. На поле (по сути, это были два воткнутых в землю трубы и натянутая сетка) играли шесть девчонок, пацанёнок и мужчина.

От лихой подачи мяч укатился, и девочка в майке цвета хаки пронеслась мимо, мельком глянув на мальчишек.

– Кажется, она тебе подмигнула, – хихикнул Матвей.

– Ничего не подмигивала, – отозвался Жан.

– Ещё как подмигнула, – возразил Матвей, – и не раз.

– Ага, как пулемёт заморгала та-та-та.

Оба представили, как выглядел бы такой моргунчик и покатились со смеху. Затем они подошли к воде, попробовали на ощупь – парное молоко. Среди гальки встречались обточенные морем разноцветные стекляшки. Метрах в тридцати, у огромного валуна, расплодилась буйная плантация ламинарии.

Из воды вышла молодая женщина, она держала морскую звезду. Подбежал ребёнок, и они разглядывали живую находку.

Жан глубоко вдохнул солёный воздух. Море. Не первый раз он видел море, но хотя в прошлый раз они и ездили на юга, была средненькая погода: зашло холодное течение и всё виделось серым и унылым. Не то что сейчас!

Кружили чайки. Сотни голодных жирных чаек. Они шли обратно мимо смотровой вышки. Она походила на обглоданную голову доисторической рыбины. Жан представил, как в океанских глубинах плавает левиафан, и за ним приходит китобойное судно. Они сражаются, левиафан утягивает китобоев на дно, но и сам израненный гарпунами, подыхает. Его тушу выбрасывает на берег, и какие-нибудь умельцы обтачивают скелет неведомого зверя.

«Бред! Какие мысли лезут в голову. Верно папаня про зомбоящик говорит: «Ужасы по телевизору – ужасы в стране».

– Ну, как обстановка? – спросил отец.

Жан сказал:

– Замечены загорающие, пловцы и чайки. Расстановка сил в соотношении 8/10/30.

– Очень полезная информация, – рассмеялась мать.

Они разбили палатку недалеко от волейболистов, перекусили на скорую руку и двинули на пляж. Отец воткнул цветастый зонт, установили шезлонг, мать расстелила покрывало. Матвей был в дурацких фиолетовых шлёпанцах, и снял их только самой кромки.

Жан плавал плохо, не в пример Матвею. Этот кадр так наловчился в плавательной секции, что уж в морской воде держался на пять с плюсом!

Мать вернулась на берег, мужчины плавали. Затем вышел Жан и обтёрся полотенцем. Махровым, не чета тем китайским синтетическим, которые не впитывают влагу.

А Матвей нырял, проплывал у дна, появлялся на поверхности, махал матери, ложился на спину, и барахтался в самом синем море. Резвился вовсю, двумя словами.

– Ну, будет, – сказал отец.

– Я тут, – ответил Матвей, – у бережка. Можно?

– Ладно… но, чтобы не заплывал за буйки, – сказал отец. Хотя ему и следовало бы настоять, но он вышел из воды и помог жене намазаться кремом.

Жан лежал на животе. Воздух был прозрачным-прозрачным, а море пронзительно-синим. Волны накатывали, и отступали, накатывали и отступали. Вдалеке из воды показалось нечто вроде чёрной буквы «Г».

– Глядите, – сказал Жан.

Отец приставил ладонь ко лбу и вперился вдаль.

– Перископ вроде, – сказал он. – Подлодки базируются, что-ль…

«Г» показалась и исчезла. Жан поглядел на волейболистов. Какую они играют партию?

– Пойду, – сказал он, – сыграю.

– Иди, – сказала мать.

Жан подошёл к волейболистам.

– К вам можно? – спросил он мужчину.

– А то нет! – ответил мужик.

Игра занялась, солнце и ветерок обсушили кожу. Жан принял сильную подачу снизу. Мяч подлетел отвесно вверх, подбежала девушка в футболке цвета хаки и двумя руками направила мяч к сетке. Другая девчонка третьим ударом забила гол! Мяч поскакал с поля.

Девчонка в футболке цвета хаки подошла к Жану и подняла руку, как индеец в приветствии.

– Дай пять! – сказала она.

– У меня нет пяти баксов, – сказал Жан и хлопнул её по ладошке.

Девушка хихикнула.

– А вы откуда? – спросил Жан.

– Из Питера.

– Санкт–Петербурга? – ахнул Жан.

– Не-е, Петропавловска-Камчатского.

– У-уу… всё равно далеко.

– Да мы, ездили на соревнования. Проездом здесь.

– О как! Молодцы! Какое место?

Мяч наконец вернули законным владельцам, и мужик прикрикнул:

– Переход хода!

Все сменили позиции.

Жан вернулся к палатке уставший с непривычки и под впечатлением от знакомств. Поискал глазами родных. Углядел пустой лежак и тронутое песком покрывало. Дрогнувшее сердишко ёкнуло и отпустило. Родители стояли у воды, но чувство тревоги не унималось. Жан подбежал к ним. Отец разговаривал с незнакомцем, мать стояла по колено в воде.

– Наигрался? – спросила она.

– Да, – осторожно сказал Жан.

– Брата не видел?

– Н-нет.

– Где же он шлындает, – проговорила мать, – проказник.

Проказник нигде не было. Отец потрепал Жана по голове и сказал:

– Пойди, посиди в палатке.

Жан вернулся в палатку. Тянулись минуты. Заглянула мать и обнаружила Жана напряжённо разглядывающим свой правый кулак.

– Ты голоден? – спросила она. Её глаза были какими-то остекленевшими.

– Нет. А Матвей?

Она ничего не сказала и опустила полу палатки. Жан расслышал мужские голоса, выглянул и увидел милиционера. Он говорил:

– Столько народу, и никто не видел, куда делся ребёнок?

Он провёл рукой, указывая не ряды палаток, сотни загорающих и плавающих.

– Никто не видел? – повторил он.

– Да, – сказал отец.

Жан никогда не видел отца таким. Весёлый и уверенный, сейчас он выглядел растерянным, но спокойным. Спокойным, как глубины океана. По крайней мере внешне, а что скрывается ТАМ, знать другим не дано.

– Во что он был одет? – спросил милиционер.

Родители описывали сына, но слова где-то тонули. Во всяком случае, до ушей Жана не доходили. Он смотрел и ничего не видел.

Остатки дня шли, как немое кино. Людей в форме стало больше. Но потом исчезли и они. Вечерело.

Жан подошёл к морю. Отдыхающие разбрелись по палаткам.

Прошёлся по берегу, где пенистая волна доставала до щиколоток. Уселся на остывший песок и провёл пальцами по босым пяткам. Поглядел туда, где они с братом пробовали воду. Фиолетовых басалапок не было. Видно, их взяли, как вещдоки, или тёплым языком слизнуло море.

В волне мелькнуло что-то фиолетовое. В неверном свете не различить, плеснулась ли рыба, перископ, или блики. Показалось и кануло в лету. Может и вовсе, померещилось. А волны всё накатывали и разбивались, оставляя пену и морскую капусту. Накатывали и разбивались. Так было и так будет. Всегда.

Проклюнулась звёздочка. Жан прижал ладони к щекам и заплакал. Сумерки сгущались. А он всё сидел, плакал и непонятно чего ждал.

Чернильное небо сливалось с тёмными водами. Лунный свет заливал всё кругом. Тень от спасательной вышки была чёткой и сочной. В глянцевитой поверхности моря Жан увидел силуэты облаков, он увидел отражение ярких ночных звёзд.

– Жан…

Мать стояла растрёпанная и Жан прочувствовал глубокое чувство любви и сострадания к ней, отцу и брату. Ведь никого роднее нет.

– Пойдём, – сказала она. – Ты ничего не изменишь тем, что простынешь.

Они приехали отдохнуть на выходные. А пробыли в Счастливом Яре две недели. Но никого не нашли.

 

Пятнадцать лет спустя.

– Мы запускаем процесс? – спросил матёрый мужчина.

– Да, – ответил Жан.

Инженер с пятилетним стажем сидел напротив начальника цеха.

– Шеф отпустит? – спросил Иван.

– Нет, - сказал Жан.

– О! Начнутся бадания. Но что-нибудь придумаем. Пока всё.

– Всего хорошего, – сказал Жан и двинул на выход.

– До связи, – ответил Иван. Он кивнул сотруднице отдела кадров, – приглашаем следующего.

Жан вошёл в другие двери того же здания, показал охраннику пропуск и прошёл через турникет. Режим Компании «по пропускам» соблюдался, потому что предприятие было оборонным и по совместительству градообразующим.

Моросило. Жан поёжился и зашагал быстрее. В Компании работало семь тысяч людей, и некоторые подразделения тянули лямку в три смены.

В секторе электронного моделирования вкалывали двенадцать конструкторов. На четвёртом этаже отдела главного конструктора таких кабинетов было семнадцать.

– Жан, ты был не в цехе, – спросила Яна, – стесняюсь спросить?

– Вы гляньте на неё, это ты-то стесняешься?

Яна посмеялась и ответила:

– Это так, к слову.

Работа не шла, а время подошло к перекуру, и Жан поспешил в комнату отдыха.

– Ты замёрз? – спросила Яна увидав, что Жан всё в толстовке.

Жан глянул на неё и зашёл в кухню. Яна завернула следом.

– Ты что не отвечаешь? – спросила она, – хоть бы поговорил.

– Поговори хоть ты со мной, – напел Жан, – подруга семиструнная…

Яна посмеялась и достала вафли и чай. Жан поставил носик чайника под кран и отвернул вентиль. Подошли Илья и Павел, и толкались у серванта.

Илья потусил колоду карт и раскидать на четверых.

– Козырь крести, – сказал он, – сиди дурак на месте. Кто вчера остался?

– Не знали и позабыли, – сказал Павел. – У меня шестёрка!

Игра завязалась, колода расходилась. Биты не было.

– Пять карт бить? – спросила Яна.

– Ты видишь? – хихикнул Павел, – всё на руках.

Яна отбивалась. Илья и Павел почти одновременно кинули по даме.

– Моя первая была! – прокричал Павел.

– Пока твоя летела, моя уже лежала! – ответил Илья.

Павел попыхтел и забрал карту.

Яна отбилась и ходила. Павел бился, но карта полетела на пол.

– Ха! Он даже примериться не может, – насмехался Илья. – Ты просто вундервафля!

Чайник щёлкнул, Жан налил кипятка. Байховый чай медленно отдавал кипятку цвет, запах и вкус.

– Всё хотел спросить, – сказал Илья, – что ты там всегда месишь?

– Заправляет чаем, – сказал Павел, – а выходит какая-то алконавтика.

– И цвет непонятный, – стрекотал Илья, – и травы такой я никогда не видел.

Яна сказала:

– Все её курят, а он заваривает.

Друзья посмеялись.

– Ага, – сказал Жан, – ваши шуточки, да в Comedy. Я бы его, может и смотрел.

Они пили чай и играли.

– Я с тобой поделюсь? – спросил Жан и вытянул из пакетика Яны вафлю.

– Поделись-поделись, – сказала она с набитым ртом, – оциреют же.

Яна вышла первой.

– Я выиграла!

– В этой игре, – сказал Павел, – важно не кто выиграл, а кто остался.

Остался в дураках Павел. Трижды.

– Игроманы, – просипел он.

– А игромания, – спросила Яна, – это когда играют и остаются? А когда играют и выигрывают, это не игромания?

Перерыв кончился. Все разошлись.

На подоконнике у Жана стоял кактус, бутыль для полива и кашпо с «икс-игрек-й» знает, что за растениями. Светло-фиолетовые бутоны с белыми прожилками распустятся, постоят неделю, и окрасятся в рыжий. Чудеса.

Подкралась Яна.

– Я всё думаю, – сказала она, – надо бы растения почикать.

– Тоже мне, – сказал Жан. – ЦК цикает. А ты ЧК?

– Им тесно.

Жан сказал:

– В тесноте, да не в обиде. Если неймётся, камни с корней убери. Они кислород не дают.

– Растениям кислород не нужен, – сказала Яна, – они его вырабатывают из цэ-о-два.

– У тебя по биологии тройбан был.

– Вот не надо! – сказал Яна и пошла к себе. – У меня хорошие отметки были. Я даже собиралась в медицинский поступать. Во мне доктор умер.

– Ага, – сказал Жан, – патологоанатом.

– Что?!

– Ничего.

– Ничего… а ты в отпуск скоро? Х-ха! Х-ха! Чтобы заняться горшками.

– Пф-ф… – выдохнул Жан и принялся за дело.

На тумбочке зашумел принтер. Подошёл дедок.

– Это называется жить с размахом, – сказал дедок и показал «служебку» формата А3.

– На широкую ногу живёте, – сказал Жан.

Алексей Иванович вернулся на своё место (первое от входа) и перепечатал на А4. Илья вернулся из комнаты для мальчиков и на ходу сказал:

– Фигнёй всё занимаешься?

– Ты бы, – сказал Жан, – не глазел, а занимался делом. А то, как подкусить, так мы мужики. А как работать – мальчики.

– Тут делов на пять минут!

Жан не отвечал на подначивание, Илья потерял интерес и пошёл работать.

На обеде все вымокли, а дела не шли.

 

Часы натикали 16:59. Работники готовились на старт перед дверьми. Илья напевал:

- Сидим в засаде ждём. Не курим и не пьём. Тик-так. На моих пять!

Он вышел в числе первых, но остановился под козырьком, где его и нагнал Жан.

– Что? Забыл, – спросил он и раскрыл огромный зонт, - поехали!

– И я тебя подброшу домой, – сказал Илья и устроился рядом.

Они семенили мимо экспонатов Компании: аэросаней, планеров, крылатых ракет и проча, - прошли проходную, и добрались до стоянки.

– Садись на капот, – велел Илья, – подброшу!

Жан уселся на переднее сиденье «хонды» и пристегнулся. Илья вставил ключ в замок зажигания и сказал:

– Хотя, на чёртово колесо тебя с детства не затащишь. А теперь мы знаем, как и самолёты делаются. Ха!

– Да, я за жэ-дэ, – сказал Жан, – высота – не моё.

– Чем трястись по транссибу, потрясись с подружкой!

Тогда, в июле, Жан шёл с Аней по залитой ослепительным светом и цветами улице. Разговаривали о том, о сём, ни о чём, поправлял ей сбившуюся прядь длинных русых волос. А она улыбалась, что-то рассказывала и напевала. И глаза её искрились, как у девушек в аниме.

– Помнишь, рассказывал об Ане? – спросил Жан.

– А-то! Стопе, о ком?

- Я спешил в учебный центр на курсы по метрологии и пролетел мимо кампании. А через пару шагов мы оба обернулись и улыбнулись.

– И?

– Я её встретил вновь, - сказал Жан. - Мы прогулялись, а потом она написала: «Извини. Дело в возрасте».

– А ты?

– Сказал, если судьба, когда-нибудь встретимся.

– Тёлки любят настойчивых.

– Угу. Тёлки.

Они попали в стоячую пробку.

– Сколько раз при отказе ты опускал руки, - сказал Илья.

– Что-то в этом есть, – ответил Жан, – но многое зависит от ситуации.

– Сколько ей?

– Старшеклассница.

– Ну и что. Почему слился?

– Потому, – сказал Жан.

– А конкретнее?

– Потому-что потому. Молоденькая совсем.

– Ой, прям! Дай цифры, я её шаркну.

– Чё?

Они проехали мост через Халазу, Илья продолжил:

– Думаешь, девчонкам не хочется? Ещё как! Я закручу и брошу. Она вся расстроенная, а тут ты.

– Иди в анус, – сказал Жан. – Ты мне друг, но порешь чушь.

– Совет инженера что-то, да стоит!

– Я ничего не говорю, инженер ты отменный.

– Но?

– Но как человек, ты дерьмо.

– Я не могу стать дерьмом в принципе.

– Да, ты таким родился. Дерьметь дальше некуда.

Оба посмеялись.

– И пошутить нельзя, – сказал Илья. – Но в каждой шутке доля шутки.

– Доля правды.

– Да. Тебя на малаське?

– Угу.

Они проехали парк и свернули на улицу имени отца советской авиации – Жуковского. Минули китайский рынок, супермаркет и два торговых центра – отстроенных или выкупленных выходцами из бывших республик СССР. Столько магазинов – перебор. Но деньги вкладывать куда-то нужно.

Илья притормозил на обочине. Жан отстегнулся и сказал:

– Бывай.

– Покедова.

Жан ступил на грязную, всю в колдобинах и лужах улицу, и захлопнул дверцу. Машина тронулась, Жан перешёл дорогу к кондоминиуму.

Лифт не работал. На седьмом этаже открыл дверь малосемейки. Стащил кроссовки, вынул стельки и положил сушиться на змеевик. Принял душ.

– Телик, что-ли позырить?

Плюхнулся на диван и потянулся к пульту.

– Дичь одна.

Встал размяться. Наклонился влево-вправо, прошёлся. Раздвинул шторы.

В слепом окне расплывались очертания городка. Капли монотонно бились о стекло, Жан отбивал пальцами чечётку. Ах, какой у Ани милый голос!

Жан достал карандаш, чистый лист и записал:

 

Мне нравится, как ты поёшь.

Твой голос ангельский и чистый

Подобен трелям соловья или журчанию ручья.

И шелест трав, и шум прибоя,

Всё в твоём голосе сплелось,

И это жизнью назвалось.

 

Излив чувства, смятение улеглось и захотелось есть. Кинул остатки пиццы в духовку «Мечта» и поставил чайник. Зазвонил телефон.

– Алло, – сказал Жан.

– Жан, как дела? – спросила мать.

– Усё норм, как у тебя?

– Хорошо. Но главное, чтобы у тебя было хорошо. Ты покушал?

– Собираюсь. По вершкам.

– По вершочкам. Понятно. Ты не звонишь и не заходишь, я скучаю.

– Всё в порядке. Устал.

– По цехам много ходил?

– Нет. Просто устал. И зол.

– На кого?

– Да на весь мир.

– Это накопилось у тебя.

– Угу, – сказал Тав.

– Ладно, не буду трогать. Выпей валокордина и пораньше ложись спать.

– Хорошо. Зайду как-нибудь.

– Отдыхай. Жду тебя, мой хороший.

– Хорошо, пока.

Жан отключил вызов.

– Э-эх, – вздохнул он, – эх-эх.

 

С выходными стихла симфония ливня и ветра.

Накрапывало, над городом повис тусклый камень. Жан накинул капюшон, держал в руке сложенный зонтик и шёл на работу.

Дорожка позади дома заключалась между бордюрами и заморенными влагой клумбами. Морось усилилась. Мимо шла девочка с голубыми волосами, бантами и зонтиком-кошечкой.

Когда он добрался до парка, толстовка покрылась тёмными влажными пятнами. У входа под тополями стоял одинокий экскаватор. Листва сдерживала дождь. А у Халазы потянулись сосны.

Жан посмотрел на реку. Возник образ Ганга – вода цвета сепии. И какого лешего она так разлилась? Открыли плотину?

Завтра газеты напишут, что шлюзы не открывали. Но тремя кварталами выше, во дворах, люди ловили карасей голыми руками.

Жан шёл и глазел на затопленные берега, а потом кроссовок чмокнул. Тротуар шёл под уклон. Затопило знаки: «ВНИМАНИЕ! Купание запрещено». Затопило пирс у моста, скамейки и комели сосен. Лапник нависал над глинистой водой, а под ней подорожник и розовые соцветия клевера.

Впереди шёл мужчина в высоких резиновых сапогах. Жан пошёл в обход. Встречным он махал рукой. Они привставали на носки, глядели и разворачивались. Жан посмотрел на часы. Было 7:52. Проходная закрывается до обеда в 8:00. Успеть бы.

Люди спешили и толкались. Тот мужчина по колено в воде всё пробирался к «ближайшему» выходу. Он переступал очень осторожно. Каждый шаг в сапоги заплёскивалось немного воды.

Река добралась до полотна моста. Намыла метра три складок жижи консистенции поноса и плавучей дряни. Пластиковые бутылки всех цветов, ветки, оборвыши пакетов. В автошине дёргалась резиновая утка, белые ошмётки, серые куски, голова пупса, что-то фиолетовое, а с краю, жёлтой крышкой вверх, умастилась банка из-под майонеза.

Перекрёсток. Светофор горел красным. Жан раскрыл зонт и в горле встал комок.

«Немыслимо, – пронеслось в мыслях, – реки не текут вспять».

Народная масса двинулась, Жан подкусил губу и зашагал в общем потоке, усилием воли выкинув образ плавающего в дерьме фиолетового сланца.

Со стороны памятника Ленину шли люди, и явно не после ночной смены. Жан пошёл через стоянку.

Поток выявил себя рёвом до того, как за толпой показалась судоходная дорога. Автомобилисты не решались открыть дверцу и перевезти человека на ту сторону. Только отвори – салон затопит махом. Раньше Жан не замечал, есть ли вообще здесь ливнёвки.

Жан решил попытать счастья у Ленина. Как эквилибрист, шёл по бордюру, балансируя сумкой и раскрытым зонтом, и увидел ЕГО. Широкий, метров семьдесят, разлив простирался от учебного центра и тёк со стороны взлётно–посадочной полосы за стоянку.

Люди подкатывали брюки и робко мялись, иные шли в шортах, наперёд сняв обувь.

– Охренеть, – сказал Жан.

Лысый мужик рядом снимал всё на экшн-камеру. Он кивнул и сказал:

– Уже вымок, что боишься?

– Я вымок сверху, - ответил Жан, - а снизу сухой.

Два китайца шлёпали босиком и без акцента напевали: «Нам не страшен серый волк».

Жан пошёл к учебному центру и остановился у неописуемой лужи, сродни тому баобабу из бородатого анекдота. Закрыл зонт, примерился и прыгнул.

Лужа оказалась слишком неописуемой. Навстречу шла женщина в очках. Она отвернулась от брызг. Интересно, как она пройдёт? Тоже раскорячится в прыжке? Жан не оборачивался.

Людей море. Группа парней переговаривалась. Кажется, один работал мастером.

– Не, нах, – сказал мастер.

– Там ещё куда ни шло, – говорил один, – а тут ваще поток бурлящий.

– Не, нах, – твердил мастер.

Впереди шли две женщины.

– Тут можно пройти, – сказала одна.

– Да, сухо, – сказала другая.

Дорожники расположили «лежачий полицейский» хитро. Почему-то вдоль, а не через проезжую часть площади. Но гряда всё же завела, где сновали тачки. Водители терпеливо ждали, потом жали по «газам». Вода добралась до джинс. Наплевав на всё и вся, Жан зашёл в воду. Кроссовки загребли мгновенно. Вода была тёплая.

Перебрался.

Мокрый, но сухой асфальт. Залив сюда не добрался, но дождик смочил. Проходная раскрыта настежь. Время – девятый час.

Кто-то нагонял.

– А ты вымок, значит! – весело сказал дедок. Он нёс туфли и зонт. Представился образ Льва Толстого. Степь да степь кругом. Лужи да лужи кругом.

– Добрый день, Алексей Иванович.

– Здорова, Жан! Доплыл?

– Доплыл, – ответил Жан.

Они дошли до кабинетов, достали из закромов обогреватели и развесили носки. Выживших пришло много.

После обеда, когда распогодилось, а носки просохли, зазвонил телефон.

– Алло.

– Жан! – позвала Оля.

– Привет. Вы там как, доплыли?

– Привет. Все на месте. А вы?

– Так же. Но у вас там тёл… женщины.

– А-аа, понятно. Слушай, у меня вопрос по «юниграфику». К тебе можно обратиться?

– Валяй, – сказал Жан.

– Вот я строю модель, как обычно. Эскиз, затем «вращение». И эскиз пропадает.

– В дереве построения щёлкни пэ-ка-эм по «вращению».

– Ага.

– Там кнопка «Изменить эскиз».

– Нету.

– Ладно, тогда щёлкни два раза по «вращению». Появится кнопка «Эскиз сечения».

– А, да… погоди! Редактирую эскиз как обычно, но потом он исчезает из дерева.

– Тебе эскиз нужен для других построений? Тогда щёлкни по «вращению». Там будет кнопка «Сделать эскиз внешним».

– А, вот. Нашла! Да-а, Жан, ты волшебник.

– Х-ха! Стараемся.

– А я уже и в инете лазила, и сама мучилась, и у нас никто не знает.

– Ну и хорошо.

– Спасибо. Буду знать, к кому обращаться.

– Пока я здесь, лови момент.

– Что? А-а, ты говорил. Значит всё получилось?

– Да.

– Удачи на новом месте.

– Спасибо, счастливо.

– Пока.

Жан откинулся в кресле, взял газету и прошёлся по объявлениям. Ну не мог же чёртов сланец быть тем самым. Не мог.

 

После работы Жан шёл по улице Ломоносова. Кто бы мог подумать, что по соседству с Павлом живёт потомственная ведьма, супер экстрасенс и бла–бла–бла. Всё в одном лице.

Жан постоял возле жёлтой двери, стянул с пальца кольцо и нажал на звонок. Отворила смуглянка-цыганка.

– Вы к Василисе? – спросила она.

– Так точно, – сказал Жан.

– Вы кто у нас?

– Жан.

– Это в честь Жан-Клод Ван Дамма?

– Что?

– А кто ещё? Жан-Поль Бельмондо.

– Да.

– Бельмондо?

– Ван Дамм.

– А почему удивился?

– Так с ходу угадала.

– Ремесло наше такое.

– А, ну да, – ответил Жан. – Родители боевыми искусствами увлекались.

– Понятно. Проходите пожалуйста.

В зале сидела женщина преклонных лет. Потомственная ведунья выглядела как типичная бабуля на лавочке.

– Фита, да ижица, – сказала она. – Что-то к чему-то ближится. Знаю, зачем пришёл. Что-то гадкое засело. Загнило.

Жан сглотнул и сел напротив.

– Детство, – сказала гадалка, – так?

– Да.

– Там была девочка?

– Нет.

– Мальчик?

– Да.

– Так-так. Это твой друг? – спросила гадалка, покачивая головой.

– В каком-то смысле.

– Он знал кого-то по имени Исаак?

Ведьма подняла палец вверх.

– Нет.

– Николай?

– Нет!

– Боря?

Гадалка раскачивалась всем телом.

– Нет. Постой! Нашего дядю зовут Боря.

– Вот! Так что у вас произошло?

– Мы были на море.

– Вернись туда, – сказала гадалка.

– Нафига?

– Встретишь погубившего дитя беса.

Голос гадалки сперва напоминал расстроенное фортепиано, сейчас преобразился в барабаны.

– Вы серьёзно?

Подбородок Жана дёрнулся.

– Добудь в тисовой роще поленьев.

– Почему не осиновых? – усмехнулся Жан.

– Не о том спрашиваешь! – вскричала гадалка. Голос её сорвался. – Разведёшь костёр и сваришь манную кашу. Отнесёшь кушанье на свежую могилу. Затем возьми двадцать три иглы и приходи.

– До свидания, – сказал Жан и поднялся.

– Погоди!

Бабка отчаянно подскочила и ухватила за рукав. У старой ведьмы в руке оказалась игла.

– Ты охренела! – вскрикнул Жан и отдёрнул руку. И это был не вопрос, это было утверждение.

Жана будто обухом по голове. Ошарашенный такой наглостью, таращился на ладонь. Иголка торчала пониже костяшек и пронзила ладонь насквозь.

Старуха выдернула иглу и поднесла орудие пытки ко рту. Облизала и подкатила глаза, как эпилептик в припадке.

– Час близится, – бормотала ведьма, – грядёт двуликий.

Что договаривала старая карга, Жан слышал краем уха. Занемевшие члены несколько ожили, и спотыкаясь, выбрался в прихожую. Девушка исчезла. Эхом донеслись причитания: «Вернёшься, как миленький!»

Пока нёсся по ступеням, то и дело поглядывал на руку. А в голове вихрь мыслей: «Дрянная старуха выжила из ума. А игла стерильная? Ох, вряд ли. Ещё не хватало подхватить гепатит. Не старуха, а чума».

Он выругался, поминая едрёны пассатижи, успел заметить что-то жёлтое на последнем пролёте, и земля ушла из-под ног.

 

«Существует ложь, большая ложь, и статистика», - многие слышали крылатое выражение. Приведём сильнейшую ипостась лжи: большинство летальных для пешехода случаев ДТП случаются не от удара автомобилем. А от падения и удара затылком.

 

Жан приоткрыл глаза и зажмурился. Через минуту свет стал добрее. Шевельнулся. Голова раскалывалась, как проклятая. Сунул руку под голову. Крови не было, видимо успел поджать подбородок к груди. Сел на корточки и потёр глаза. Мимо спускалась толстуха, причитая об алкашах и грозя вызвать полицию. Дожили!

 

Прошло несколько дней. Головная боль улеглась, рана затянулась. А потом Жан выругался:

– Едрёны пассатижи! Кольцо!

Он бы плюнул, не будь кольцо едва не единственной памятью об отце. И дождавшись выходных, чтобы не быть измученным после работы, пошёл.

У подъезда стоял автобус. Грузчики спускали гроб.

Жан поднялся к гадалке, дверь была раскрыта. Из кухни выглянула девушка.

– Вы? Обождите, – сказала она и юркнула обратно.

Дверь захлопнулась. Жан прошёлся по коридору.

В зале мелькнуло движение. Что-то вроде ежа или клубка ниток. Оно нырнуло за штору, и та колыхнулась.

Жан обошёл стол-книгу, укрытую пледом кресло-качалку и стеллаж с полупустыми полками. Отодвинул штору и в комнату скользнул луч солнца. Пластиковые створы закрыты. Никаких сквозняков.

Свет слепил, отражаясь от стёкол автомобилей на стоянке. А в комнате царил полумрак.

За спиной раздалось: «Там-там-там». Жан крутанулся.

Звуки шли от тасканного совдеповского чемодана. Жан сел на корточки и расстегнул на чемодане «молнию». Дохнуло книжной пылью. Пальцами он прошёлся по навалу книг. Выцепил одну, изданную в тысяча девятьсот затёртом году. На обложке красовалось слово «Ритуал». Сам не осознавая, сунул «за пазуху».

На кухне бряцнуло, Жан поднялся. Но споткнулся, рука угодила в груду и обнаружила старинную книгу в кожаном переплёте. Жан прихватил и её. Пошёл к двери. Путь преградила девушка.

– Эй, что у вас? – спросила она.

– Я с ней пришёл, – соврал Жан.

Девушка отошла в сторону.

– Ладно, я не хочу кончить, как бабуля, – сказала она. – Кстати, зачем приходил?

– За кольцом.

– Какое кольцо? У нас других забот полон рот. Иди с миром.

Жан принял это за напутствие, выскочил на лестничную клетку и протолкнулся мимо грузчиков с гробом.

 

Жан покружил по улицам, размахивая книгой, и забрёл в парк. Река обмелела. Ветер гнал рябь почти в стоячей воде. Создалась иллюзия течения вспять.

Долго сидел прикрыв глаза на той самой лавочке, давеча покрытой водой. Потом раскрыл старинную книгу. Слова были с кучей твёрдых знаков, завитушками и незнакомыми буквами.

 

«Путеводитель отца Кен–Дреэля

 

Изгнали духов из часовни у Глухого. Джекилл получил увечье. Ногу придётся отнять, только если не найдём сизую чернуху».

 

Жан почитал немного и положил книгу рядом. Достал вторую. Отпечатанная в типографии, но на мелованных страницах ни издательства, ни тиража.

Книга брала быка за рога. Первая страница начиналась с алгоритма:

 

  1. Расслабься и будь как дома, странник. Отпусти мысли. Забудь о всех этих глазах вокруг. Много мыслей – плохо, мало – плохо. Умеренность – добродетель достойного.
  2. Когда воля-разум твои будут спокойны, как глубины океана, представь зёрнышко. Оно набухает и росток пробивает почву. Побег разрастается и корни его тянуться вглубь.
  3. Поддерживай рост древа и представь ростки слева и справа. Ты уже в лесу диком и первобытном.
  4. Призови Тисдие. Скажи: «Аз есмь. Явись».
  5. Тисдие покажется за первым древом. Обговори свои проблемы. Внемли его наставлениям.
  6. Поблагодари Тисдие и попрощайся.

 

– Х-хех! XXI век, - сказал Жан. – Какие ритуалы?

Однако прикрыл глаза и всё проделал. А едва он проговорил: «Явись», как нечто ахнуло по многострадальной голове.

С ветки слетела шишка. Жан поднял её. Сосновая. Без орехов. Интересно, что лопают белки? Они здесь водятся.

Жан поднёс шишку к носу и с шумом втянул воздух. Запах хвои перемещался с чем-то, а затем обрушились образы. Тягучие, как смола и липкие, как патока; въедливые, как ржа и чистые, как мелодия; колючие, как морские ежи и опасные, как цунами; тяжёлые, как тучи и нежные, как поцелуи матери.

Жан увидел лавандовое поле, и оно разрослось в силуэт. Но какой, не разобрать. А через миг всё оборвалось.

Тот же парк, та же река, но эти цвета! Словно ярче. Те же звуки, но что-то неуловимо-другое повисло в воздухе.

– Офигеть, – сказал Жан.

Остаток дня он бесцельно бродил по городку, дважды обойдя его от трассы до детской поликлиники.

 

Вернувшись домой, Жан произнёс:

– Как же я устал!

Глаза закрывались, будто весь день разгружал вагоны с углём. Уснул в верхней одежде.

Проснулся среди ночи. Приволакивая на обе ноги доплёлся отлить. Не глядя, щёлкнул по выключателю и сделал дело.

Свет из ванной падал на стол в коридоре, Жан нашёл бутылку минералки и глотнул из «горла».

Расстелился, бухнулся и воззвал к Тисдие. Вновь возникло поле, и Жан уцепился в видение, как краб. Вглядывался и в цветах увидел слово. Ибрагим.

По комнате пронёсся мальчишеский хохоток, Жан вздрогнул и очнулся. В тишине он лежал и смотрел в потолок.

 

Прошло полторы недели. Жан читал книги, в Путеводители были строки:

 

«Мы убеждаем Джекилла, что либо умолкают голоса, либо голову отсекут вслед за ногой. Хотя, верно указал на вампира. Как знать, может то не бесы шепчут».

 

И иллюстрация тушью – сжигали саблезубого человека. Вокруг костра очерчен круг, а на камне сидело существо с ехидной гримасой и огромными ушами.

В Ритуале же описывались техники, современным языком называемые аутотренингом.

 

Вечером, когда Жан по-обыкновению провёл ритуал и проваливался в полудрём, раздался шепоток:

– Чего ты хочешь?

– Всего, – ответил Жан.

– Всё – это ничто, – был ответ.

– Тогда здоровья.

– Часто хвораешь?

– Сопливлю круглый год. Аллергия. А не, на работе сижу под кондиционером. Стану начальником бюро – пересяду!

– А сейчас пересесть не можешь?

– Стоп. Могу! – ответил Жан, явно удивившись. – Но я ухожу.

– Далеко? – спросил шептун.

– Та же Компания. Но деньги другие.

– А что там за работа?

– В общих чертах только знаю. Цех закрытый.

– Проведать не мешало бы.

Свело мышцу, видение рассеялось. Жан перевернулся на другой бок и заснул.

 

На работе Жан обратился в бюро пропусков. Специалист бюро сделала пару звонков и поставила на спецпропуск автограф. Со спецпропуском Жан прошёл врата, ведущие «на вершину мира».

 

Чем ты ближе к готовому «изделию», тем выше жалование.

В синей робе сновали работяги. С лестницы высыпали инженеры в белых халатах. Они похватали сложенные пирамидой ящики и поволокли наверх. Двое ухватили ящик с надписью: «Брутто 85 кг, нетто 63 кг» и затащили в лабораторию на первом этаже.

Жан пошёл за ними. Они распечатывали ящик и болтали:

– Иду я, никого не трогаю. И тут, бац! НЛО падает. Я туда.

– И что? – спросил второй, – зелёненький человечек?

– Розовый.

– Ну вот! – сказал первый и всплеснул руками, – все стереотипы напрочь.

– Здорова, мужики, – сказал Жан.

Инженеры подняли головы.

– Привет, – сказал молодой парняга.

– Слушайте, – сказал Жан, – я перевожусь сюда инженером.

– Вау, круто!

– Как вам работается? – спросил Жан.

– О! Это цех основного производства! Есть цеха вспомогательные, вроде инструментальных. Но это не то пальто.

– А отделы? – спросил Жан.

– Это ещё хуже вспомогательного цеха. Это вообще не цех!

– Да, но тут мастерская, а не кабинет.

– Ха! Тут три этажа мастерских.

– Угу. Я осмотрюсь?

– Гляди.

Стеллажи и столы с полками вдоль стен. На них цветные картриджи, обклеенные лентами ящики «Осторожно, хрупкое!!!», бутыльки, плоскогубцы. Пожелтевшие контейнеры, щипцы, пинцеты, свёрла, отвёртки, вата, охапки кабелей. Мотки изоляции, бухты проводов, рулоны поролона. Огромные ящики, «пистолеты» на треногах. Аппаратура «Made in USSR». Каски, аэрозоли, дрели, фены.

– Вы и как грузчики? – спросил Жан.

– Да. А ещё стенды ваяем. Изобретаем.

– Молодцы, – сказал Жан. – Но это работа больше для работяг?

– Да. А чем ты занимаешься?

– За компом больше. И по цехам бывает, но в основном в офисе.

– А почему переводишься?

– Скучно. Всё знаю. – сказал Жан.

– Скука не самое страшное в нашей жизни. От добра, добра не ищут.

– Да-а. А где ваш босс? – спросил Жан.

– В крыле напротив.

Хотя ангар – не Москва, Жан поплутал по этажам и коридорам.

– А, Жан, – сказал Иван, – проходи.

Начальник сидел в кресле, в котором можно утонуть и работал за двумя мониторами. Из-за стола выглядывал системный блок невероятных размеров.

Жан сел и сказал:

– Я решил, что хочу остаться на прежнем месте.

– А почему, Жан?

– Не моё это.

Иван покачал головой и сказал:

– Знаешь, чего стоило выбить под тебя место? Жалко сил. Сколько вёл разговоров. И с Барановым, и Хлыщовым. И шефу твоему доказывал, что ты нужен НАМ!

Где-то в груди раздался знакомый шепоток: «Не дёргайся. Стерпится, свыкнется. Получишь другие деньги и всё пройдёт. Не понравилось место – так и что с того. Многие так живут».

– Вы правы, – сказал Жан, – сперва мне стоило осведомиться, что да как.

– Ты что, испугался? – рявкнул Иван.

– Ничего я не испугался.

В глазах Иван вспыхнули огоньки лукавства.

– Тогда что бежишь?

– Просто я понял, что не хочу ничего менять. Я на своём месте.

– Перебежчиков никто не любит.

– Я благодарен вам, – сказал Жан, – но я хотел обговорить всё по-хорошему.

– А я говорю не по-хорошему? Если не нравится эта работа, у нас есть другая. С той же зарплатой. Инженер по подготовке – твоё?

– Спасибо вам, – сказал Жан, – но я понял, что лучше быть на том месте, где всё уже знаю. Может сильно сказано, но я там – ас.

– Жаль, – ответил Иван, – ладно, ясно всё, молодой человек.

– Всего хорошего, – сказал Жан и встал. Иван махнул рукой и в глазах его осталась не злость, а равнодушие.

По пути в отдел, Жан свернул на облепленную голубыми елями тропинку через пустырь. Хотелось выговориться. Он только что отверг предложение, о котором мечтает если не пол Компании, то каждый десятый. А уж людей «с улицы» отшивают и на гораздо более низкие должности.

Устроился на ветхую лавочку и провёл ритуал. Явственно ощущалась рядом некая сила.

– Ты меня подстрекал, – сказал Жан.

– Дело твоё, – ответил Ибрагим. – принимать ли советы.

– Если ты помощник, мог бы промолчать.

– Я не часовой механизм, по команде не действую. Я многознающ, но не всеведущ. К тому же, мы договорились, что сейчас работаем со здоровьем и ничем иным.

– Да, было дело.

– Но ты держался молодцом.

– Что это значит? – спросил Жан.

– Иван строил речь по старинному принципу демонов: давит на жалость, угрожает и прельщает. Сам того не зная, он слышит их голоса. А мог и сам дойти.

– Но всё же, там было хорошее место?

Жану почудилось, что Ибрагим кивнул.

Вернувшись, Жан сразу же переехал на два стола ближе к входу, подальше от кондиционера.

– А что так? – спросил дедок.

– Поближе к кухне, – ответил Жан.

– А-аа! – сказал дедок, – будет мне кому знания передать!

– И с кем посоветоваться, – сказал Жан.

– А то!

 

Вернувшись домой, Жан приготовил ужин, и после домашних дел вызвал Ибрагима.

– Доброго дня, – сказал Жан.

Ибрагим хихикнул.

– Вечера, – сказал Жан. – Ты голоден? Я оставил кофе, блины и кленовый сироп.

– Вай! Это мне? – воскликнул Ибрагим. – От души.

Они поговорили о том, как чувствовать себя бодрым. Ибрагим говорил в общем-то простые вещи. Что важно высыпаться и не унывать. А потом Жан рассказал про гадалку.

– Не беги от прошлого, – сказал Ибрагим, – остановись и подумай, что тревожит.

– Она сказала, я встречу беса. Жутковато, по правде.

– А по-твоему, с кем ты общаешься?

Такого поворота Жан не ожидал.

– С добрым лесным духом, – осторожно высказал Жан.

– Ха! Ха! Ха! Духом, да. Но об этом не хочу говорить. А что до доброты, то нет абсолютно плохих и хороших. Хотя есть моркотники, каких и наш брат ненавидит. Но если только требовать, не будь ты дурак, пошлёшь на три весёлых буквы.

– Ты прав, – сказал Жан, расспросил о вещах, придающих сил, и вскоре заснул.

 

Субботним утром Жан перелистывал Путеводитель. Почерк писца не дотягивал до клинописи медиков, но расшифровывать кириллицу непросто. Жан открывал книгу в нескольких местах и на последней странице. Там висела фраза:

 

«Да пошли вы»

 

И писалась явно другой рукой. Жан перелистнул назад:

 

«Джекилл сходит с ума. Говорит, что хотим его убить. Может, слышал наш с Рафи разговор? Нет, не мог. Тогда как узнал? Всё-таки, бесы околдовали его душу. Вечером мы подсыпали в вар сонного порошка. Долг велит позаботиться о его домочадцах».

 

Страница заканчивалась побуревшим отпечатком ладони.

– Херня какая-то, – сказал Жан и захлопнул книгу.

После завтрака пошёл в гараж. Выкатил за ворота «короллу», заправился на АЗС и расплатился профсоюзной картой. Она давала смешные восемьдесят копеек экономии с литра. Но, как говориться, море так велико, потому что не брезгует ручейком.

Навигатором служил ГЛОНАСС. Пешком из одного края города до другого можно пройти самое большее за три часа. А путь до Счастливого Яра занимал на авто чуть больше.

После дождей установилась замечательная погода. Автомобиль нёсся по окраине города. На покосившемся подпаленном заборе вдоль трассы кто-то написал спреем:

 

«Русские сопьются, а мы будем править»

 

– Жабы, – выругался Жан и сильнее выжал «газ».

Потянулись скучные пейзажи. Глазеть не на что.

Машина неслась по дороге с хорошим асфальтом, и весь путь в авто играл русский рок вперемешку с «каверами» проекта Голос.

Дорога привела к посёлку Ракушка, и, немного погодя, к Счастливому Яру.

Там, где стояли шлаколитые хибары и редкие двухэтажные строения, Жана встречали монолитные развлекательные центры, горделивые отели тянулись верхушками в небеса и районы высоток из красного кирпича с вывесками, приглашающими их купить.

Нашёл в «букинге» недорогой отель рядом с морем. Тут все отели рядом с морем, хотя прибрежную полосу запрещено отдавать в частные руки ближе сотни метров к морю.

Двухместный номер оказался простой, но уютный. С кондиционером, душевой кабиной, телевизором, мелким холодильником в тумбочке и другим необходимым. Жан переоделся в бриджи с пальмами и акулами, майку с надписью «Just near» и сланцы. Взял свёрнутое полотенце с покрывалом и направился на пляж.

По пути заглянул в ресторанчик «Чай-хана» и вкусно перекусил шашлыком, салатом и запил невероятным чаем.

Буйный пляж погружал отдыхающих в ощущение счастья. Солнце играло в бликах моря, слух резал непрерывные крики детей. Люди загорали, купались, играли в мяч, натирались кремом. Почему-то даже в пасмурную погоду у моря быстро загораешь. Даже в тени.

Жан на ходу вглядывался в лица. Мужик с пышной ужасно-рыжей шевелюрой прыгал на одной ноге, выбивая из заложенного уха воду.

Сильное ощущение, погружающее в что-то давнее, заставило прибавить шагу и вляпаться ногой в тулово песчаного кракена. Ламинария служила щупальцами, а мидии – глазами.

Какое-то время Жан разглядывал отдыхающих стоя, затем расстелил рядышком покрывало. Кинул полотенце и вошёл в море.

Детвора учинила чехарду, многие плавали на матрацах или надувных кругах. Волны накатывали и тормозили шаг. Накатывали и тормозили, пока ноги не перестали чувствовать дна.

Жан проплыл мимо мужчины, учившего плавать рыженькую с длинными волосами девочку, другая девочка под каре как-то странно барахталась у них за спинами.

Жан окунулся и вынырнул. Обернулся посмотреть, как далеко заплыл. Девочки за спиной мужчины не было, а он, как ни в чём не бывало, учил рыженькую.

Жан нырнул, раскрыл глаза и добравшись до дна, оттолкнулся ногами и быстро погрёб. И он увидел её. Девочка опускалась, как астронавт почти без гравитации. Медленно и неотвратимо, лишь волосы её тянулись к свету.

Жан подплыл, ухватил и вытащил на поверхность.

– Кха–кха, – отозвалась девочка, наглотавшись воды.

Жан потащил девочку на берег. «Учитель плавания» крикнул что-то нечленораздельное.

Отдыхающие их обступили. Девочка сидела и отхаркивалась. Подбежал мужик и затараторил:

– Ты же можешь плавать, Аня! Нужно вот так, вот так, – говорил он и показал руками.

– Ты чё! – вскричал Жан, – одну дочь учишь, а на другую наплевать?

Пошёл галдёж.

– Бал-бес! – кудахтала подбежавшая дама из Амстердама. Мать?

Рыжая «ученица» стояла особнячком, возле неё возник патлатый мужик. Он что-то спросил, затем они подошли и девочка сказала:

– А тот дядя только учил, папаня тута.

– Так ты, показушник, ей не отец! – взревел Жан. – Смотрите, какой я хороший!

«Пловец» мямлил, Жан сплюнул всухую, в охапку схватил покрывало и полотенце, и ушёл от гвалта.

Жарило солнце, пляж кончался. Впереди росли скалы.

Жан бросил ношу и вгрызся пальцами и ногтями в трещинки, подтягивая тело на уступы повыше. Нужно куда-то деть бешенную энергию.

Злость уходила. Улетучивалась, не в силах быть в одном теле с чувством невесть откуда взявшейся доброты. Доброты и любви к ближнему, граничащей с яростью к себе.

Руки и ноги дрожали. Жан уже пожалел, что полез на скалу, даже никому не сказав, куда уехал. Больная голова ногам покоя не даёт.

Но не так страшен чёрт, и, почти прильнув к едва не отвесному камню, выкарабкался. Превозмогая дурноту, он выпрямился и взглянул на небо, не в силах понять, какая сила загнала в это место. А потом закричал:

– Э-э-ей! Й-а-а-аа! Зде-е-есь!

– Он не слышит, – зашептал Ибрагим. – Но не переживай. С ним всё в порядке, я расспросил духа Предков.

– Это хорошо. Эх, а что я могу сделать для тебя? Хочешь, сожгу книгу?

– Ритуал – знание. Его не сжечь.

– Э-эх, – вздохнул Жан. – Сейчас я изгильнулся, а кто завтра? Папаш таких сколько? Ох ты ё-моё. Да и сам хорош. По сторонам смотрю, а маму родную сколько не видел. Ходьбы – пять минут. А сколько случаев, когда ближний ближнего гнобит? Хуже животных. А ещё удивляются: «Почему на мировой арене нас ни во что не ставят?» А сами себя во что ставим?

– То ли дело, восток, – ответил Ибрагим. – Успешен сам, подтяни родичей.

Жан окинул взглядом отстроенный теми «выходцами» городок. Кинотеатры, рестораны, развлекательные центры. И такое не в одном городке, не в одном крае.

– Приложил ты руку к этим вот? – спросил Жан.

– Не лично. Другие учат. Лавировать, изыскивать, просчитывать.

– Учат. Изыскивать, - в отчаянии проговорил Жан. - А как жить простому человеку?

– Обыкновенно. Раз родился, – сказал Ибрагим, – значит живи. Наладишь личную жизнь, купишь квартиру, отправитесь в путешествие. Вот!

– Звучит неплохо, - сказал Жан. – Значит, жить можно?

– Конечно, жить можно. И нужно.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 5. Оценка: 3,60 из 5)
Загрузка...