Что мне делать


 

«Если вы ожидаете обед, то перезвоните попозже». Контроль производства, да, это пойдёт на пользу.

И конец рабочего дня.

Пахнет жасмином, я возвращаюсь поздно, мир погружён в дождливые сумерки, треск колёс по асфальту. Я иду медленно, далеко до дома, но это отдых. Около дороги следы. Подождите, нет…

 

 

Паша играл на скрипке через силу. Всё, что могли сделать его пальцы, было мучить струны, и там, где у других выходили яркие звуки, у него ничего не вышло.

Родители думали иначе, учительница в сером чепчике говорила: «Ваш мальчик совершает успехи» и макала в горячий остывающий чай сушки. Родители довольно кивали.

Паша не понимал, почему он должен держать скрипку вместо прогулок по ночной Москве с банкой колы в руках и ветром в голове. Длинные фонари вдоль моста, скоро лето и скоро мороженое в киосках перестанет казаться смешным, как зимой.

Но Паша не мог сбежать. Он мог только учить упражнения, смычок нагревался в пальцах, Паша представлял, что это ключ от какого-то пиратского клада, чудом зарытого в соседнем парке.

Вся семья Паши занималась музыкой. Сестра играла на контрабассе, отец на скрипке, мать на виолончели. Музыка получалась и у Паши, немыслимо и против воли. Он знал, что всё должно быть по-другому, не так. Паша не знал как.

Медленно наступало лето. Вечером пятницы Паша задержался на улице подольше.

 

 

Что мне делать? Холодные дни.

Он ловил ночных птиц, и однажды ушёл с ними. Я не забуду это. Он был существом мира.

Я боялся.

 

 

Паша читал плакаты ближайщих концертов и прикидывал, что пропустит все. У него не было даже денег. Звяк – упали ключи, Паша искал их в траве у асфальта. Горячие от карманов пальцы напоминали ему смычок, и пот с ладоней такой же липкий. Завтра тренировка после школы, обычная тренировка, потом домашка, зевота мечтает сломать челюсть.

Ключи не находились, Паша с улыбкой думал: «Да ну их. Вот бы они провалились в дыру до самого экватора».

Ключи нашлись.

 

 

«Открытый форум». «Павильон возможностей». Он читает эти глупые названия и что-то ищет в траве. Кудри на затылке, куртка застёгнута на животе, большие карманы, он постоянно кладёт в них руки. От него пахнет пылью, духами – из дома, похоже, там духи на мебели – и шампунем с запахом свежести. Свежести в городе недостаёт.

 

 

Паша подбрасывал ключи на ладони, ключи звенели и больно били. «Был бы маньяк, отобрал бы ключи и прибил бы. А я бы не не сделал нифига. Зато не пришлось бы заниматься. Бред».

Паша повернулся к дому.

«Маньяк!»

Парень напротив смотрел не мигая, ветки сирени на плечах, волосы под зимней шапкой – в мае!

«И ещё, ещё шарф до джинсов! Его здесь не было раньше. У него нож в кармане! Так, где карманы? Карманов… нет. Он прячет нож под шарфом! Я точно не буду учиться завтра. Надо бежать. Зачем он меня прибьёт?»

 

 

Мы ехали всю ночь, ты рассказывал о ночных птицах, как будто я не знал о них ничего. Мы были в безопасности, и никогда в твоих глазах не было страха. Ты говорил о супер-коже, которую можно вырастить в домашних условиях, и тогда можно застрять в холодной воде на час с лишним.

Мы ехали к холодному морю.

 

 

Маньяк повернулся спиной, кошмар, у него спина тоже в сирени! Больной. Куда он уходит? Хочет подождать у подъезда и там задушить, да.

Паша решил, что погуляет ещё. Прекрасная отмазка. Дома не поймут, ну а когда дома понимали? Он ничего не наврал, и там впереди полно новых плакатов. Он притворится, что пойдёт на все концерты, с банкой колой в руке и ещё одной под джинсовкой.

 

 

А потом ты изучил птиц настолько, что мог ловить их зевая. Оркестр играл звенящие манёвры, птицы взлетали, ты прижимал уши к плечу и выпрыгивал из засады. Ты возненавидел музыку довольно быстро.

Потом увлёкся людьми. Я отговаривал, ты отшучивался. Ты не хотел понимать. Я настаивал, ты злился, потом кивал и закатывал глаза. Оркестр продолжал спугивать птиц, ты, кажется, его возненавидел тоже. Ты даже не убрал следы.

 

 

Паша пил колу перед Москвой-рекой на пустой лавочке, река шла далеко вперёд, в никогда не наступающую темноту. Облака наплывали друг на друга, Паша клал руки на перила скамейки и вытягивал ноги.

В перерывах между глотками маньяк продолжал мерещиться, Паша хмурился и мотал головой, как мокрый ретривер. Всё, сестра звонит в пятый раз. Последний глоток свободы.

И завтра раннее утро, солнце блестит на листве, роса, прохладно – вот тогда бы шапка маньяка была уместна. Суббота, но пять уроков, голова кружится от усталости, сон на переменах, зачем всё это, зачем скрипка, потом домашка, пропущенный закат и пропущенный конец мая.

Паша мял банку в пальцах, банка мялась легко и с приятным шумом, не то что смычок. Паша морщился.

 

 

– Замечательно. Ещё раза два, и вы повторите судьбу друга.

– Кто будет доставлять обеды? – Монту ходит вдоль изгороди с руками на боках, и снова лезут во все стороны ромашки. Резкий запах, я уйду отсюда.

– Вы не понимаете, так часто ходить к людям нельзя, – Доктор наклоняет листья на руках, – больше восьми раз – а вы были, я не ошибаюсь, четыре на этой неделе – и всё, вы становитесь ребёнком! Годам к пяти по человеческим меркам вы не будете помнить ни своего имени, – он что-то чиркает в блокноте. Я ненавижу всё это, – ни Певео. По примеру Певео вы можете об этом прекрасно судить. О да.

Монту мнёт ромашки и смотрит на время. Перерыв заканчивается.

– Да, мне тоже жаль, но… – доктор разводит спинными листьями. – Кстати, а кем теперь Певео работает? Что-то связанное с птицами? Земные птицы – это нечто, он так всегда говорил, помнится. Птицы ему были интереснее людей.

– Птицы его достали. – Это сплетни, ты никогда не видел его близко. Я ухожу отсюда, этим же вечером, – А у нас кончился перерыв! Ещё пять минут и всё. Пять минут, Лапро, – крутит своей кистевой ромашкой, как же она надоела, – Доктор, потом закажите обед, у Лапро и закажите. Доставит бесплатно.

– Так кем он работает? О, конечно, он же ещё… сколько ему по человеческим? – Доктор листает блокнот. – Что вы молчите? Вы его столько раз видели?

– Он в школе.

– А, ну пока учится.

– Его заставляют… заниматься музыкой… – Он рассматривает бесполезные плакаты и пьёт едкую воду. Он боится меня.

– Музыкой, какая ирония! – Доктор хлопнул себя по колену. – Ну ладно, вы поняли меня, поняли, Лапро? Либо вы офицально повторяете судьбу Певео, или заканчиваете, ага, просто заканчиваете ваши визиты. Ничем хорошим подобное корни не пустит. Два визита – максимум. Потом решайтесь.

Певео был существом мира и не мог осесть ни в одном саду. Мы искали что-то вместе, он никогда не находил. Место у Горного Водопада было в самый раз, тёплое и солнечное, много воды и работа по ночам, здесь это невозможно. Но Певео стремился куда-то, где было холоднее. Что может быть холоднее мира людей?

 

 

Паша шёл из школы в задумчивости и усталости. Васька предложил двинуть в кино на выходных, до выходных ещё столько, он как всегда тренируется в воскресенье, а в субботу делать уроки. У Васьки с парнями свободное воскресенье.

М-маньяк? На плечах куртка, но шапка та же! Стоит сбоку, в руках полно сирени, снова нарвал, и там под курткой сирень тоже. Почему он путь не преграждает? Он всё время следил.

Паша нахмурил брови и оскалися. Маньяк должен знать, с кем имеет дело, он не сдаётся без боя, пацаны за углом, он позовёт их, они – полицию, в принципе уже можно звать, угроза налицо.

Маньяк моргнул и опустил глаза. В этот раз он без шарфа, куртка длинная и застёгнута на все пуговицы. Вертит сирень в пальцах, какие у него короткие пальцы, и толстые, как стволы борщевиков.

Паша просто пройдёт мимо; маньяк повернулся спиной, это может быть такой приём, но вероятность пятьдесят на пятьдесят: он не нападёт. Если что, не придётся делать домашку. Никогда не придётся её делать!

Паша прошёл мимо.

 

 

Он снова боялся и в этот раз был готов драться. Точно такое же выражение во время ловли оранжевой свирели, она никогда не давалась без драки. Певео сжимал зубы, он не сдавался, он вставал в стойку и листья на спине дёргались во все строны. Свирели часто атаковали листья, тогда он и ловил их, морщась от боли. Я подавал сачки.

Он даже не пытается заговорить, я стою среди людей на дороге и у меня высыхают листья. Я бы сказал ему столько вещей, сколько бы он никогда не осознал человеческим мозгом.

Новым мозгом, он может и не осознавал, к чему стремился. Он осел непонятно где, здесь даже нет редких птиц. Какие-то мелкие, пищат по утрам, потом серые и чёрные. И Певео не смотрит на них, когда идёт в школу. Он терпеть не мог ходить на курсы, только ежедневные поливы заставляли. Ловля птиц никогда не предполагала зданий.

Без поливов мы бы не выросли, что заставляет его идти сейчас? Он осел в школе, осел в высоком доме без листьев.

Птицы разлетаются от его топота, он не поймал ни одну.

 

 

Паше удалось отпроситься на воскресенье. Они смотрели длинную комедию про магический универ, где болтают на парах и создают клинки из воздуха. Васька плевался, что фильм детский, Паша соглашался и дул колу из банки. Больше двух он не пронёс, ну и ладно.

Банки маленькие, на поп-корм не хватило, пришлось покупать дорогую бутылку газировки в буфете. Пацаны пронесли больше бутылок, тусовались у афиш. Выбрали боевик на следующий раз, «Крутой боевик, - подумал Паша. – Лучше, чем этот, по любому».

Он точно не пойдёт. И даже через раз.

– Ну чё ты, не кисни, зато скрипишь клёво. Потом «Двадцать лет слежки» будет, крутяк вообще, на это отпустят. Мы в парк, двигай с нами.

– Ага.

Не отпустят. Перед ежегодным конкурсом, все так с ним носятся. В прошлом году Паша вошёл в десятку. Никогда не отпустят.

 

 

Почему он идёт с этими… они кричат и бъют его по спине, это его новые друзья? Они ужасные люди. И он даже меня не видит. Я не выйду, пока он с ними.

Здесь душно, растения покрыты пылью, я тоже ей покрываюсь через куртку. Лоб вспотел, я снял шапку, и волосы пожелтели. Придётся состригать их все, пока я вернусь, ростки пойдут нескоро, Монту уволит меня, я перееду к границе, я никогда границу не перейду больше. Это мой последний раз.

Наконец-то ушли. Певео сидит на качелях, пьёт нормальную воду и смотрит на небо. Сейчас он обернётся, ужас в глазах, возможно он будет пятиться, возможно закричит или упадёт. И возможно он убежит, до дома недалеко.

 

Ты был чем-то настолько большим, у нас была свобода и столько непойманных птиц. Ты бы так и не осел негде.

Я больше не мечтаю о Горном Водопаде, я работаю доставщиком обедов. Ты пожимал листьями на эту работу. Твоя работа была мечтой, ты оставил её ради этого.

Всё-таки…

 

 

Маньяк смотрел на Пашу не моргая. Паша чуть не упал с качелей, сжал открытую газировку и залил себе всё лицо.

Маньяк стоял у кустов, шапка сползла на бок, под ней торчало что-то жёлтое. Маньяк красится в блондина! Куртка была расстёгнута на груди, под ней столько сирени, может, это оружие в виде сирени? Удушающий газ, надо бежать домой.

Вызвать полицию, быстрее до дома, голуби разлетаются с шумом, вот бы уметь летать, в фильме студенты летали, вытаскивали мётлы из воздуха и валили на все – маньяк ещё там? – четыре стороны… Паша остановился, потому что маньяк не преследовал.

Газировка капала с волос, Паша моргал и вытирал брови. Маньяк опустил голову, жёлтые волосы были как засохшие сорняки. Почему он стоит?

«Подойти и… Снова голову поднял! Шухер, это подготовка к удару! Клюючи!»

На то, чтобы попасть в подъезд… и в лифт… уйдёт время. Маньяк вполне может знать квартиру, но Паша уже вызовет полицию. К тому же сестра дома.

 

 

Он так и не заговорил. Больше мы не встретимся, в этом десятилетии мы точно больше никогда...  Я могу уйти к людям, тогда мы оба ничего не запомним. Я не найду тебя, я буду ребенком, я осяду в школе, я буду пить чёрную воду. Я не умру от чёрной воды, я не умру от холода и без шапки.

Мы можем встретиться на улице и пройти мимо, думая о своём. Мой человеческий мозг забудет о всех садах Мира, о Горном Водопаде, о нашей первой пойманной птице, когда ты ещё учился и не мог поймать птицу сам.

Может, ты надеялся, что всё будет по-другому? Ты поймаешь редкую птицу, ты вернёшься быстро, ты расскажешь, как всё это было, мы будем приманивать рыбных пигарок и обсуждать новое место стоянки.

Ты просто стал человеком.

Что мне делать?

У вас наступило лето.

 

 

 

***

 

Паша опаздывал на урок, музыка, как всегда, стояла первой. Если бы только последней или хотя бы второй, чтобы пройти до парка, дождаться открытия большой карусели, пока мелкие из началки не набежали. Паша всегда опаздывал, и на карусель, и на музыку.

Класс начнёт шуметь, хмурый директор на собраним будет барабанить пальцами по столу:

– Дети срывают занятия.

А дети не могут спокойно посидеть минут двадцать? Как будто им нужна эта музыка. Конец четверти, опять лепить тройбаны в журнале и ставить годовые.

О, пацан на детской площадке, Паша от неожиданности улыбнулся. Пацан сидел на качелях и крутил сирень в руке. Мда, к последнему звонку сирени не останется, до вторника точно оборвут.

Пацан качался, отталкиваясь от песка ногами и закидывал голову. Паше сестра никогда не позволяла прогуливать первый урок, жаль. Парню повезло, он даже рюкзак сбросил.

– Прогуливаем? – Пацан нахмурился. Ещё убежит. Короткие кудрявые волосы и песок на форме. Похож на Пашу немного, только Паша отращивал кудри: родителям он казался с ними «настоящим музыкантом». – Я тоже.

– Пятый «А» снова бесится там.

– Ты в каком? – Восьмой или седьмой? Музыка заканчивалась в шестом классе, Паша устал жалеть, что у него она не закончилась ни тогда, ни когда либо.

– Седьмой, – Мелкий для седьмого. Так долго думал перед ответом.

Паша сел на скамейку сначала, потом передумал и сел на качели рядом с пацаном – почему бы и нет? Пацан отфутболил портфель подальше, ха, портфель, видимо, без учебников.

– Как зовут?

– Лёня. А Вас Павел Денисович, я знаю. – Лёня вытащил полбулки хлеба из кармана. Паша подумал, что он бы взял «Сникерс» или семечки для прогула. И банку колы конечно. Теперь он пил колу почти каждый день по дороге обратно.

– Любишь хлеб?

– Это для птиц.

Птицы бегали рядом с песочничей, полно голубей и воробьи на кустах.

Лёня оторвал хлеб, раскрошил и бросил клюющим зёрно голубям. Но те испугались, слишком резко вышло. Паша смотрел, как они улетают в облачное тёплое небо.

– Глупые птицы, – Лёня буркнул и снова оттолкнулся ногами.

– Ага, – Паша нащупывал колу в сумке, – иногда мне хочется их поймать.