Безмолвие


 

1

Ничего. Пустота. Лишь чувство неизвестного чудовищный голод, ледяным потоком льющийся в сознание пустой и вечный.

- Как темно, Джим.

- Тихо, тихо. Все хорошо.

- Здесь так темно. Я никогда не думал, что может быть так темно.

- Да, здесь очень темно. Только тише.

- Мне страшно. Мне очень страшно.

- Помолчи. Пожалуйста, помолчи.

Крик, рвущийся наружу, сжимает волю. Крик изнутри из вечной тоски. Крик, наполненный болью глухой и пустой, как осознание неизбежного, никому не слышимый и никому не знакомый потому что нет больше никого.

- Посмотри.

- Что это?

- Клей. Не трогай, видишь, он совсем теплый – только просыпается. Сейчас, сейчас.

Джим поднял с земли сухую сломанную ветку и очень осторожно поддел клей, прилепившийся к гладкому стволу молодого деревца. Тот зашипел и дернулся в сторону, но проводник ловко накрыл его плотным бледно-зеленым листом, прижав к земле. Когда тот успокоился, не дыша, медленно поднял его и поднес к Инаю.

- Открывай скорее рот. Руки – убери руки! Вспугнешь ведь снова! Тихо, вот так. А теперь глотай его.

На языке клей совсем легкий. Переливающийся яркими разноцветными искрами, он податлив под робкими движениями языка. Плавно стек в горло. Мягкий, совершенно безвкусный, но необыкновенно умиротворяющий и добрый – пристроился внутри и мирно уснул.

- Ну как?

Инай попытался сделать вдох – свежий воздух жадно впился в легкие, будто иглами пронзая их изнутри. Мгновенно выступили слезы, потемнело в глазах. Испугавшись, Инай схватился руками за грудь и громко закашлял. Но вскоре, дышать стало легче, и он успокоился.

- Все в порядке, – наконец, ответил он.

- Отлично. Давай руку – поднимайся.

- Это я вспугнул его? – взяв протянутую руку проводника, Инай поднялся с земли.

- Да.

- Я не хотел…

- Ничего, главное, что все обошлось, – проводник подмигнул, – а теперь пошли.

Инай, неуверенно стоявший на ногах, слегка пошатываясь, аккуратно двинулся вслед за Джимом.

2

Чем глубже был лес, тем звуки его становились громче. Странный перелив эмоций витал под кронами темно-серых деревьев. Взмахами тяжелых крыльев помогал себе перепрыгнуть с ветки на ветку мохнатый энна. Садясь на очередное дерево, он расправлялся, нахохливая свою плотно сбившуюся в лоскуты темно-бурую шерсть, затем кивал, издавая прерывистый, быстро тонущий в пространстве, вскрик, и пристально вглядывался в путников большими зелеными глазами. Энна будто играл, а может быть звал сородичей посмотреть на чужаков. Только больше никто не появлялся, и лишь одинокое любопытное существо уже довольно долго следовало за путниками, прыгая с ветки на ветку.

Перепрыгнув на очередное дерево, зверек неожиданно затих. Вслушиваясь в звуки, он вытянул вперед свою мохнатую шею, и, что-то приметив, рванул по веткам прочь. Перескочив через несколько деревьев назад, прильнул животом к ветке и замер.

Джим насторожился и жестом приказал спутнику остановиться. Вглядываясь в напугавшую энна сторону, Инай увидел, как, поодаль, возле большого высохшего дерева, питается огромный зверь. Придерживая крупной лапой истерзанную тушу, оно игриво терлось крупной мордой об изглоданные ребра, втирая в свою тускло-рыжую шерсть кровь добычи. Затем, зверь облизал их, оголив белоснежные кости, и вгрызся в брюхо, вырвав крупный кусок мяса.

Джим дал знак отходить назад, при этом сам он начал отступать, осторожно перемещая босые ноги по серой земле, устланной увядшими листьями и ветками. Инай робко повторял его движения, боясь оступиться. Шаг за шагом они медленно удалялись от места кормежки, пока Джим не дал знать, что опасность миновала.

- Он бы мог сожрать там нас обоих. За раз, - задумчиво сказал проводник, - затем вернулся бы к своей добыче и доел бы еще и ее. А потом... Потом он отловил бы еще кого-нибудь. Например, того энна – за то, что тот все видел.

Дальше они шли молча.

За этот день путники прошли довольно много и уже начинало темнеть. Остановившись у большого высокого дерева, Джим приложил к нему ладонь, похлопал по шершавой старой коре, прижался ухом и умиротворенно закрыл глаза.

- Нужно передохнуть до утра, ты как считаешь? – спросил он, широко улыбнувшись – по его обмазанному серо-белой глиной лицу, вокруг рта и глаз, трещинами разошлись лучи. Засохшая глина покрывала все его тело, он стоял, практически слившись с корой дерева. Возможно, издалека Инай даже не заметил бы проводника на этом сером фоне. Прислонившись к дереву рядом с проводником, обессиленный Инай лишь устало качнул головой в знак согласия. Утомленные за день ноги гудели от боли и подкашивались так, что он готов был упасть там, где стоит. Но Джим выглядел очень бодрым, словно на отдых они остановились лишь из-за Иная. Сняв с плеча плетеную веревку, Джим сложил ее пополам и перекинул через высокорастущую толстую ветку. Два ее отдельных конца продел через петлю и затянул узел. Проверив веревку на прочность, велел Инаю лезть наверх. Инай устало взглянул на Джима, который теперь сосредоточенно ковырял забитые землей ногти на руках. Переведя взгляд на обессилевшего путника, он пожал плечами, улыбнулся и кивнул тому карабкаться. Инай подтянулся, затем еще и еще, нелепо пытаясь шагать по стволу дерева. Поднявшись почти на два своих роста, он посмотрел вниз – проводник все с тем же усердием отгрызал лишнее со своих пальцев. Когда Инай, приложив неимоверные усилия, наконец, взобрался, Джим, подпрыгнув, на одних лишь руках ловко залез на ветку, где еще только-только, опасаясь свалиться вниз, обустраивался Инай. Подтянув за собой веревку, проводник начал перевязывать две соседние ветви между собой, перепрыгивая с одной на другую, делая по одному витку на каждой. Закончив, он завязал в конце узел и гордо кивнул на свое творение. Инай непонимающе смотрел на получившуюся паутину.

- Твой лежак, – уточнил проводник, увидев замешательство товарища.

Инай с готовностью перебрался с соседней ветки и лег на сове новое место.

- А ты?

В ответ Джим фыркнул и с беспечным видом уселся напротив, свесив ноги.

- Уж за меня не переживай, – сказал он, подмигнув Инаю, и извлек из темного кожаного мешка, перекинутого через плечо, небольшой сверток, раскрыл его и протянул Инаю несколько бурых сморщенных полосок мяса.

Инай попытался откусить немного от одной, но полоска оказалась довольно жесткой. Тогда он начал надкусывать вдоль и отрывать зубами понемногу. Мясо было слегка солоноватым, со слабым травяным вкусом.

- Как-то собирал я возле одной речки лечебную траву, почему-то только там она растет, да и не по многу совсем – раны быстро заживляет, – неспешно начал Джим, дожевав очередную полоску и достав из того же мешка кожаную флягу с водой. Вытащив из фляги деревянную пробку, задумчиво посмотрел вниз. Тяжелые косички волос, измазанные светлой глиной, свисали, раскачиваясь. Джим приложил горловину к губам – набрав в рот воды, он немного подержал ее, покатав щеками, посмотрел наверх, вглядываясь в густую листву огромного дерева, перевел взгляд на Иная, и, в несколько мелких глотков, проглотил жидкость. Протянув флягу, Джим передал ее спутнику. Под слоем растрескавшейся на руке глины, Инай заметил мелкий узор, но разобрать изображение было невозможно. Он принял флягу и повторил за Джимом, – срезал последний пучок, – так же неспешно продолжил Джим свой рассказ, невзначай ткнув пальцем в висевший на поясе изогнутый костяной нож с резной рукояткой, – уложил все в мешок, и вот собрался было возвращаться. Переплыл речку – с той стороны лес остался, с этой – поле. И чувствую что-то неладное – оборачиваюсь, а на том берегу сног стоит и мне вслед смотрит – ну, думаю, явно по ягоды пришел. Что делать? В чистом поле от него все равно, что от ветра прятаться. А речка узкая, так что до меня он доберется быстро. Приплыли, короче говоря. Сам сног матерый, взрослый, морда в шрамах таких, что и с моего берега видно. Делать нечего – от него бежать бесполезно, так что побежал к нему, а он ко мне кинулся. Бежим навстречу друг другу, словно влюбленные, вот только нож я выхватил. Прыгнули мы оба в воду. Я нырнул, в надежде хоть как-то шансов себе прибавить. Вода мутная – не видно ничего. Жду снога. Через муть эту слышу, что рядом он уже. И тут в лицо что-то ударяется! Я и вцепился в него, начал ножом резать, как мог. Что-то даже откромсал. Рев над водой страшный раздался, – Джим вжал шею, зажмурил глаза и замотал головой, раскачивая косичками из стороны в сторону, передавая, насколько же громко взревел от боли сног, – я уже бил вслепую. Он меня тоже видеть не мог, но когтями все же ногу разодрал сильно. Дышать нечем стало – надо выныривать. Боль еще не пришла, а ногу уже не чувствую. Понимаю, что дела мои плохи, а вынырну, так сног мне и вовсе в одно движение голову может оторвать. Но, хочешь не хочешь, дышать-то надо – выныриваю и вижу, как сног орет неистово, барахтается, уже тонет почти – одна только морда из-под воды кажется, да лапы мельтешат. Кое-как выбрался я обратно на свой берег, вижу – с бедра мясо шматком торчит, в крови все. Начала приходить боль – в глазах аж черти заплясали. Потом не помню ничего. Даже как-то до хижины своей добрался, и с собой еще притащил кусок снога.

Джим замолк, слепо уставившись вниз. Уже заметно стемнело, и лес казался еще более серым – все оттенки его слились в единую глубокую пустоту и пространство вокруг словно утопало в ней.

- Что это было?

- Что? – переспросил проводник.

- Что ты отрезал у снога?

- А… Яйца его это были. С тех пор и ношу с собой, – уточнил он, показав на флягу.

Инай взглянул на темную коричневую кожаную флягу, которую держал в руках.

- А что с самим сногом? – спросил он.

- Выбрался сног, – очень серьезно ответил Джим, – я вернулся туда через несколько дней, когда ногу подлатал. В воде его не было, на берегу тоже не оказалось – ни тела, ни костей. Осмотревшись, нашел следы – в чащу он убрел. Не знаю, что дальше с ним стало, но далеко в лесу след его я потерял.

- Зачем ты вообще пошел за ним? – удивленно спросил Инай.

Джим немного помрачнел:

- Снога нельзя оставлять живым – либо ты, либо он. Иного не дано. А я не думаю, что помер он. Рано или поздно зверь придет за мной, и разговор наш тогда будет не особенно длинным – больно уж мстительные они, а тут такое, – Джим невесело усмехнулся, – я бы не пожелал ему этого и намеренно бы не сделал..., но так уж вышло, – Джим замолк, ковыряя обкромсанными ногтями глину на руке.

Инай вернул проводнику флягу и растянулся на веревках, глядя в темную листву дерева. Тело ломило, ныла поясница. Он глубоко вздохнул, пытаясь расслабиться, вслушиваясь в окружающие его звуки. Ветер заботливо гладил каждый лист на каждом дереве и лес был наполнен их шелестом, складывающимся в единую длинную песню.

- Если ты не хотел с ним так поступать, зачем носишь флягу как трофей?

- Хотел я, не хотел – все уже произошло, и я ношу плоть его с собой не затем, чтобы гордиться, а затем, чтобы помнить – это сделал я. Наступит день, и я встречусь с гневом снога и приму его вызов достойно. Да и не пропадать же добру, в конце-то концов. Найди-ка ты еще кого-нибудь с такой флягой.

Инай задумался:

- Много их? Сногов.

- Я не знаю, не так уж много, наверное, просто встречаются иногда. Когда они остаются на расстоянии, не пересекаясь с тобой, а когда приходится сталкиваться с ними лицом к лицу. Это происходит, словно именно таким образом и должно быть – ты можешь идти, ломая ногами ветки, смеясь, шумя, пахнуть своим запахом и ничего не произойдет, а может случиться, что ты насторожен и, казалось бы, видишь и контролируешь все вокруг, но встречаешь его неожиданно. Это как препятствие, которое попадается на твоем пути – его нужно просто преодолеть, но если не можешь, то ты мертв. Сегодня мы прошли рядом с таким – наши пути с ним не пересеклись и это хорошо, может только благодаря энна и не пересеклись. Одному мне было бы проще, но с тобой сложнее – ты не готов к такому и потому мне придется быть аккуратнее, хотя от этого, на самом деле, может ничего не зависеть.

Джим замолк. Темнота, окутавшая лес, немного отступила, и вокруг слабо засияло от подсвечиваемого звездами неба, едва видневшихся сквозь колышущуюся листву. Инай закрыл глаза и вязкая тьма, сквозь веки, разгоняя остатки света, стремительно опустилась на него своей густеющей массой, обволакивая все его тело – снаружи и изнутри.

Стук. Стук. Стук. Стук.

3

Инай открыл глаза – сквозь листья, далеко вверху, мелькавший из-за раскачивающихся крон, пробивался тусклый свет. В воздухе стоял приятный запах земли и прелых листьев. Тело продолжало болеть, но сегодня в нем чувствовалось куда больше сил.

- Мне даже будить тебя не пришлось! – радостно воскликнул Джим. Инай увидел, как умело тот спускается вниз, держа в одной руке четыре круглых плода, размером чуть больше кулака. Ножом он отделил два из них и бросил вниз, крикнув: «Лови!». Инай едва успел подставить руки, чтобы поймать их.

Через несколько мгновений Джим оказался напротив Иная. Зажав один плод между ног, другой он начал чистить: придерживал его снизу, двумя пальцами оттягивал мягкую шкурку за длинные отростки. Инай повторил за ним – кожица легко поддалась и отошла, открыв плотную белесую массу, под которой просвечивались извивающиеся венами темные жилы. От плода исходил приятный аромат. Инай попробовал откусить немного – фрукт оказался довольно жестким. Но под белесой поверхностью находилась сочная кисло-сладкая мякоть лилового цвета. Инай счистил оставшуюся шкурку и впился в нее – в рот потек тягучий сок. И без того сводящий с ума, запах стал еще насыщенней. Хотелось поглотить его целиком, впитать в себя. Закрыв глаза, Инай жадно ел.

Придя в себя, он понял, что весь перемазался, и теперь с его лица капает липкий сок. Ему вдруг стало неловко. Инай открыл глаза – крепкие зубы Джима были обнажены в широкой, не сползавшей с лица, улыбке. Воодушевленно глядя на Иная, он беззаботно втирал очищенный от шкурки твердый плод себе в подмышку.

К полудню зашелся дождь – поначалу слабый, но постепенно нарастающий, пока, в конце концов, он не обрушился на лес шквальным ливнем.

- Это надолго! – отметил Джим, перекрикивая дождь.

Лес поредел. Начали встречаться хвойные деревья. Тяжелые капли падали, ударяясь о землю, выбивая из нее черную рыхлую почву; бились о кожу, барабанили по голове, сводя сума. Пришлось завязать волосы в пучок, но это помогало не сильно.

Мелкие иглы, которыми была усеяна земля под ногами, кололи ступни, застревали меж пальцев и доставляли боль от каждого шага. Следуя за Джимом, Инай старался обходить сильно усыпанные иглами участки и ступать в лужи прохладной серой глины – она успокаивала и очищала ноги от мусора, но налипала тяжелой скользкой массой, из-за которой было трудно идти. Отвлекшись, Инай слишком поздно заметил, что потерял из виду проводника. Оставшись один, он почувствовал себя беспомощным и одиноким в огромном лесу. По коже прошла дрожь. Его тело сделалось тверже: мышцы одеревенели, а ноги показались двумя негнущимися палками. Инай хотел крикнуть, но от холода и страха в горле встал ком. Тогда Инай, на негнущихся ногах, попытался бежать, надеясь нагнать проводника. Ноги скользили, попадая на выступавшие над землей гладкие корни хвойных, иногда больно врезаясь в них пальцами – настолько больно, что хотелось вскрикнуть. Но он молчал, жадно выискивая глазами Джима. Его сомкнутые губы онемели, а зубы панически стучали – Инай с силой сжал челюсти, пытаясь унять эту дрожь.

- Джим, Джим, Джим… – не разжимая зубов, произносил Инай, – Джим, Джим…

Насытившаяся водой земля покрылась большими разливающимися лужами. Крупные капли врезались в них и брызги долетали до лица. Инай, не видя, куда ступает, постоянно спотыкаясь и едва не падая, пытался ускорить свой неуклюжий бег.

- Джим, Джим…

Сквозь шум неутомимой стихии отчетливо послышался треск обламывающихся веток позади. Инай вздрогнул. Он хотел обернуться, но окаменевшая шея не желала ему подчиняться. Снова треск.

- Джим! – на этот раз было громко.

Инай бежал так быстро, как только мог. Торчащие из деревьев ветки ломались о его ноги, грудь, лицо, раздирая кожу. Грохот ливня о лес терялся в ударах собственного сердца и звуках за его спиной. Они приближались, обдавая зловещим дыханием спину.

- Джим!

Справа вспыхнул яркий синий свет. С оглушающим громом, разорвав мрак, расцвели в воздухе молнии. Оступившись, ослепленный Инай повалился на землю. Рыская незрячими глазами в отпечатавшихся перед взором ярких всполохах, он перевернулся на спину, невпопад размахивая руками, часто моргая и пытаясь кричать. Но крика слышно не было - лишь тонкий звон, вытеснивший собой все прочие звуки. Инай ждал атаки. Ждал, что сейчас ему в ноги вцепятся острые зубы и начнут кромсать его неуклюжее хилое тело. Наверняка он будет кричать, но только никто его не услышит, и даже он сам. Отбиваясь от неведомого, Инай пятился спиной назад, пока не уперся во что-то твердое. Затаив дыхание, он замер. Звон начал убывать, пока не исчез вовсе. Из глухой тишины начал продираться нарастающий шум дождя. Затем неразборчивые крики и рев. В глазах начали проступать мрачные очертания мира, вновь озарившиеся, чуть менее яркой, вспышкой. В ней Инай увидел Джима – выставив перед собой руки, тот застыл на полусогнутых между ним и поваленным сногом. Узоры на теле проводника налились густым синим. Воздух, пронизываемый разрядами, стал плотным и тяжелым, с необычным запахом, который было трудно вдохнуть. Огромный, гораздо больше Джима, сног, поднявшись с земли, хищно оскалился. Его густая бледно-рыжая шерсть от дождя прилипла к мускулистому телу. Усыпанная глубокими старыми шрамами свирепая морда собралась над пастью глубокими складками. Джим скинул с плеча веревку, снял с пояса нож и мешок. Из мешка вытащил флягу и поднял перед собой.

Сног подался вперед.

Как только проводник откинул флягу, зверь бросился в атаку. Длинные когти вспороли воздух, когда Джим ловко поднырнул под лапу, наотмашь полоснув ее снизу. Оказавшись сбоку, он нанес еще один удар. Нож вошел в мягкий бок под ребрами, оставив широкий разрез. Зверь попытался разорвать короткую дистанцию, но Джим, не теряя преимущества, оказался рядом с ним. Вцепившись одной рукой в шерсть за спиной могучего животного, другой он дважды ударил ножом над задней лапой. Хищник едва не упал, но смог быстро развернуться, еще раз попытавшись достать человека когтями. Удар пришелся по плечу, оставив глубокие порезы, но Джим, будто не заметив того, сгруппировался и нанес удар, до основания рукоятки вонзив нож в шею зверя. Сног с силой мотнул головой, ударив ею Джима в корпус. Проводник повалился спиной в лужу, на торчащие из воды корни. Воздух со свистом вышел из его легких. Сощурившись от падающих на глаза капель дождя, он выставил перед собой нож, который сумел удержать. И тогда сног, склонившись над проводником, обхватил его тело мощными челюстями, приподняв над землей. Джим несколько раз полоснул зверя ножом по горлу, попадая лишь вскользь. Сног крепче перехватил свою жертву. Раздались глухие хрусты ломающихся костей. Джим сдавленно вскрикнул и выронил свой нож.

Инай, сам того не сознавая, сорвался с места и подхватил выпавшее оружие. Сног продолжал сжимать беспомощного проводника, когда острие клинка вошло ему глубоко в глаз. Хищник, попятившись назад, издал короткий жалобный рык и еще сильнее сдавил челюстями тело. Джим, хрипя, застонал и выпал из разомкнувшейся пасти. Инай продолжал неистово наносить удар за ударом. Он бил, бил, бил и бил, пока красное не застлало все перед его взором.

Дождь уже стих. Под Инаем лужа окрасилась в красный. Огромная туша бездыханно снога лежала рядом с Джимом.

- Инай, – прохрипел он.

Инай обернулся. Дождь смыл всю глину с тела проводника. На его левой руке были глубокие разодранные раны, а грудь прокусана в нескольких местах. Посеревшая содранная кожа собиралась складками у багровых кровоточащих ран. На трясущихся ногах Инай подошел к лежавшему товарищу. Схватив под руки, оступаясь и поскальзываясь, оттащил его из лужи на менее залитое водой место

- Отомстил-таки, старый ты евнух, – глядя на поверженного снога, с усмешкой, произнес Джим, – фляга теперь моя! – громко произнес он и мучительно закашлялся.

- Как ты, Джим?

- Тебя когда-нибудь кусал сног?

Инай растерянно помотал головой.

- А меня кусал..., кажется, еще совсем недавно – Джим криво улыбнулся, – ты молодец, завалил старика.

- Что мне делать, Джим?

- Попробуй подуть…

- Джим, не паясничай. Как тебе помочь?

- Посмотри, что у меня там со спиной? Точно муравьи грызут…

Инай аккуратно приподнял проводника – тот закряхтел от боли и начал дышать еще тяжелее. На спине было несколько глубоких, заляпанных землей и лесным мусором, рваных ран, обильно заливавшихся грязной кровью.

- Думаю, что ребра сломаны.

Джим огляделся вокруг и попросил принести ему нож с флягой и мешок. Отпив из фляги воды, указал на несколько растений. Следуя инструкциям проводника, Инай промыл его раны, приложил к ним разжеванные листья неизвестного ему горького растения вперемешку с травами из мешка, плотно обмотал туловище и руку мягкой корой молодого деревца. Все это время Джим, превозмогая боль, яростно рычал, вздувая алую слюну, и непристойно ругался. В конце концов, совершенно обессиленный, проводник потерял сознание.

Несколько раз он приходил в себя, но вскоре засыпал и начинал бредить. Инай собирал воду с листьев во флягу и поил его. В очередном приступе бреда Джим вдруг обратился к Инаю – указав вглубь леса, велел уходить без него, затем провалился в небытие и больше в себя не приходил. Он непрестанно покрываться потом, а его бледная кожа была пугающе холодной.

Инай нарвал веток с листьями, подложив их под проводника и накрыв ими сверху. Нужна была еда, но ничего съедобного, что здесь растет, кроме единственного сладкого плода, он не знал, а соленые полоски мяса, что оставались у Джима в мешке, показались неподходящей едой. Тогда Инай, прихватив с собой веревку, отправился искать дерево, похожее на то, на котором они пережидали прошлую ночь. Отыскав такое, он забрался на ближайшую ветку, как это делал Джим. Смотав веревку, перекинул ее через плечо; посмотрев на следующую ближайшую ветку, она находилась немного дальше и выше, Инай прыгнул – пальцы ухватились за толстую кору и чуть не отцепились от нее, когда тело качнулось вперед. Кое-как удержавшись, он неумело подтянулся и взобрался наверх. Стоя на трясущиеся от волнения ногах, он вдруг затаил дыхание – с соседней ветки на него, ясными зелеными глазами, смотрел энна – под черным мокрым носом располагался широкий рот, искаженный, как показалось Инаю, в недовольной гримасе. Энна раскрыл его в большом зевке с характерным звуком, открыв взгляду ряд мелких белых зубов и ярко розовую полость рта; его глаза немного сощурились, но не закрылись. Нелепые крылья за спиной слегка дрогнули, когда энна завершил свой сладкий зевок. Чихнув, он шустро ускакал по веткам вверх. Инай последовал за ним.

Дерево оказалось немного выше остальных и, когда Инай взобрался доверху, перед ним предстал лес – серые и серо-зеленые кроны деревьев сливались в одно сплошное поле, конца которому и края видно не было. Влажный воздух пах здесь по-особенному – свежее, легче. Серые тучи и грязные облака застилали всю видимую часть неба, сквозь них мутным пятном пробивалось слабое сияние. Энна сидел рядом и смотрел в ту же сторону. Инай протянул существу руку ладонью вверх – зверь, тщательно обнюхав, лизнул ее. Тогда Инай пальцами почесал слегка намокшую бурую шерстку у зверька за ухом. Энна довольно заклокотал, закрыв глаза, а когда человек отвел руку, животное оттолкнулось от ветки и, забив мощными крыльями, словно пришитыми от другого животного, поджав под себя пятипалые когтистые лапы, неуклюже взмыло вверх, размахивая в воздухе длинным пушистым хвостом.

Рядом с Инаем, по три–четыре плода на одном стебле, висели те самые фрукты. Он достал нож и срезал несколько с ближайших, перевязав их между собой. В последний раз окинул взглядом лес и начал аккуратно спускаться.

4

Инай перенес Джима на возвышение – к широкому дереву. Помог ему съесть мякоть фрукта и устроиться поудобнее, после чего тот снова впал в бессознание.

Подступали сумерки, влажный воздух становился прохладнее. Инай принес товарищу еще веток с листьями, чтобы тот не мерз. По другую сторону от возвышения оказался пруд. Инай хотел спуститься, чтобы умыться, но заметил бродивший у воды высокий темный силуэт – он был облачен в черный плащ, полностью скрывший под собой незнакомца. Его голова была похожа на птичью – с длинным клювом, смотревшим под ноги. Он медленно ходил кругами по мелководью, неразборчиво бормоча. Инай, осторожно шагая по уклону вниз, скрываясь за деревьями, старался остаться незамеченным. Подойдя достаточно близко, чтобы услышать речь, замер, наблюдая. Остановившись, незнакомец на время замолк. Помедлив, нагнулся над водой, вытянул клюв к центру пруда и негромко запел:

«Вереницы путких снов,

Посмотрите на птенцов,

На уставший детский взгляд

В мир вошли, но не горят.

Отпусти меня в огонь,

Стану им я как родной,

Смогут тени наплясаться,

Смогут здесь навек остаться.

Ночью сникла над водой,

Слезным смехом над собой,

Неизвестная страна.

Жаль, она лишь та одна,

Где нет красок и детей

Мир беспомощных теней.

Капли, капли над водой,

Может в них есть кто живой?»

Допев, незнакомец выпрямился и медленно начал заходить в воду. Дойдя до середины, вода была ему чуть ниже узких плеч, он окунулся в нее, пропав из виду, но вскоре вновь появился и неспешно вышел на берег. Пока он удалялся, Инай начал спускаться к воде. Из песни незнакомца исходила его чудовищная боль, она подобно тяжелому воплю сочилась из воздуха черной густой жижей в распахнутые глаза Иная, горячей смолой вытекала из ноздрей и, обжигая губы, втекала в раскрытый рот, обволакивая горло; опутывала легкие, сковывая их движения; тянулась в мозг, проникая во все нити сознания, расходясь по нему липкой черной сетью. Боль обращала на себя внимание, призывала смотреть на нее:

«Вот она я, это Я, посмотри на мою силу, почувствуй это Я. Плачь, плачь и радуйся, что это не ты наполняешь собой лес, колышешь его сникшие серые слезы деревьев. Плачь и смейсяпотому что воздух наполнен не тобой. Плачь и ласкай меня ведь это я зову тебя. Плачь и бойся – бойся, потому что ты можешь стать мною...».

Как завороженный, он подошел к отражающей поверхности воды и осторожно положил на нее правую ладонь – вода облизала ее словно само воплощение нежности. Она любила его, она любила всех и всех жалела. Положив и левую ладонь на воду, вдоль позвоночника щекочущей змеей проползла дрожь, Инай вздрогнул. Он раскрыл рот и стал медленно ложиться на свое отражение. Озеро заботливо обнимало, своими тонкими пальцами извивалось меж волосков на его теле, освобождало от усталости и слабости, раскрывая сознание. Погрузившись сквозь свое отражение, он продолжал видеть себя – того, кто находится по ту сторону. Вода показала ему всю его боль, всю пустоту и одиночество, все страдания и отчаяние. Инай не знал, плачет ли он сейчас, жалея того, кем он был по ту сторону. Открытый рот наполнялся водой – она коснулась языка, проникла в нос. Когда Инай окунулся в воду полностью, она разложила его на мельчайшие составляющие – проникнуть в нее, стать ей.

Я – это не я. Я – это он. Но он – это совершенно не я. И я это знаю. И он это знает. Но никому, кроме нас двоих, об этом не неизвестно. И нигде нет нам места, ведь нас совершенно перепутали. И не обрести нам покоя, ведь он только для тех, кто на своем месте. Но только не для нас... И мы мечемся в поисках и кричим, не находя ни себя, ни места, где нам следовало бы оказаться. Кричим безмолвной пустоте. Кричим чему угодно. Кричим кому угодно – в просьбе о помощи. Но никто не слышит нас, потому что не слышно ничего за их собственными криками – как их не слышим и мы. Как здесь тихо... Слышишь?..

Еще немного полежав в воде, Инай медленно встал. Не открывая глаз, он ловил ртом стекающие по лицу капли и слушал плеск, раздававшийся от их падений.

5

Наутро Инай, из двух толстых веток и веревки, сделал для Джима носилки. Примотав к рукам, тащил их весь следующий день в указанном проводником направлении. Идти было тяжело – руки болели от натертых мозолей, саднили ноги; стояла духота и сильная влажность. Сам Джим практически в себя не приходил. Товарищ кормил раненного фруктами и поил водой. Время шло долго и утомительно, вслед за путниками, угукая, вновь увязался энна.

К вечеру, ноги и живот болели уже невыносимо. Инай устроился на ночлег между корней огромного толстого дерева. Джим очнулся и попросил пить. Когда спутник напоил его, проводник поблагодарил кивком и, слегка похрипывая, темными кругами глаз молчаливо уставился вглубь леса.

- Рядом с местом, где вы дрались со сногом…

- Мы оба дрались с ним, – перебив, с вымученной улыбкой вставил Джим.

Теперь Инай хорошо видел его худощавое, сильно состарившееся, лицо, покрытое тусклой щетиной. По всему его телу, начиная от ног и поднимаясь к самому лицу, замысловато ветвились узоры с рисунками, невидимые ранее под слоем глины. Израненный Джим был крепким и жилистым, даже сейчас в нем чувствовалась сила.

- Я видел кого-то – в длинном черном плаще с головой птицы. Он заходил в пруд.

- Цо, когда-то его так звали, – Джим откашлялся и сдавленно заныл от боли, после чего продолжил, – ты зашел в воду?

- Зашел.

- По ту сторону его постигла большая беда, – Джим сделал паузу, чтобы отдышаться, – он окунулся в страдание, которое встретил там, увяз в своем скорбном плаче, и разум его помрачился, приняв на себя всю ту боль, – слова давались проводнику тяжело.

Наступило долгое молчание. Инай разжевал горькие листья и принялся менять перевязки. Джим, ворча, переворачивался, чтобы спутник смог обработать его раны.

- Я видел себя, но другого. Видел его боль как свою. Джим, что по ту сторону?

Джим в усталости закатил глаза и, насколько мог, забирая легкими тяжелый влажный воздух, глубоко вздохнул, едва не закашлявшись.

- Там изнанка, Инай. Здесь мы лишь тени, а там мы лишь отражения. По ту сторону мы проживаем, по эту – отбрасываем свои тени. Стучимся и кричим в собственное отражение, пытаясь найти единение с самими собой. Но ни здесь, ни на той стороне, по отдельности его нет – не существует. Мы одиноки по обе стороны. Я должен был провести тебя к единению, так как по ту сторону путь твой уже пройден и остались лишь тени. Теперь ты должен слиться с самим собой. Мы почти дошли.

- А что сделал ты, когда должен был найти единение?

Джим посмотрел в глаза Иная:

- Я стал проводником, – улыбнулся он, – только тащишь на своем горбу меня почему-то ты, а не наоборот, – Джим попытался захохотать, но принялся сухо откашливаться, затем закрыл глаза и засопел.

Инай долго сидел и вслушивался в шум ветра, гулявшего над лесом, неутомимо перебирающего листья на ветках; наблюдал за тем, как слабый свет, скрывавшийся далеко за высокими серыми деревьями, постепенно мерк: «Здесь совершенно нет теней», – подумал он.

Ночью Инай не мог уснуть, думая о себе, о Цо, проводнике. В груди защемила тоска, по телу разлилась усталость. Поднявшись, он начал обходить дерево, и увидел вдалеке слабое свечение, охватывающее небольшой участок ниже по склону.

- Джим, Джим, проснись! – подбежав к проводнику, возбужденно начал будить его Инай, но тот никак не просыпался.

Инай хотел спуститься один, но решил, что не стоит оставлять товарища здесь одного. Тогда он переложил Джима на носилки и сквозь темноту потащил его к свечению. Спотыкаясь, но стремясь скорее добраться до этого места, он забыл о своей усталости. Чем ближе становился свет, тем больше нарастало его волнение.

- Джим! – вновь позвал он – проводник не отвечал, – Джим!

Беспокойство за Джима охватило его, но нужно было добраться до света – путник ускорил свой шаг. Он то исчезал, то показывался вновь, мелькая меж деревьев. Носилки бились о корни и стремились выпасть из рук, но Инай, покрывшись потом, продолжал молча тащить их, крепко стиснув зубы.

Наконец, они добрались до небольшой округлой поляны. Здесь не было никакого источника света – сама поляна слабо сияла. На сухой рыхлой земле совершенно ничего не росло. От неглубокой воронки в центре к краям поляны, чуть заметной спиралью, расходились круги.

Руки уже с трудом удерживали носилки. Инай осторожно опустил их на землю.

- Джим, – негромко позвал он. Проводник молчал.

Поднявшись, Инай осмотрелся. На противоположной стороне он увидел едва различимый силуэт человека, неподвижно стоявший на границе ночного леса с поляной. Инай нерешительно двинулся к центру. Другой, так же осторожно, пошел навстречу. По мере приближения, его черты становились все более отчетливы и знакомы – худощавый, высокий, с длинными, до плеч, темными волосами. Теперь их разделяла лишь воронка. На Иная смотрело его собственное лицо. Дыхание перехватило. Инай сделал шаг в сторону – второй повторил его движение, но в противоположном направлении. Почти синхронно. Они оба начали обходить воронку, следя за движениями друг друга – они практически сливались. Иногда их повторял двойник, а иногда Инай сам с тревогой замечал, что двигается с некоторым запозданием. Они остановились, поменявшись сторонами. Когда Инай потянул к двойнику руку, то жест был мгновенно повторен. Их указательные пальцы, сливаясь, соприкоснулись – по руке пошло тепло.

Инай почувствовал – это то, куда они с Джимом шли. То, к чему и ради чего шел он сам. Сперва отступив, с небольшой заминкой, они подняли обе руки и чуть не сделали шаг на встречу друг другу. Джим – Инай с ужасом понял, что на том месте, где он оставил Джима, его уже нет.

Отступив в сторону, он посмотрел за спину двойника, пытаясь отыскать носилки – их не было. Тогда Инай начал осматриваться вокруг – оказалось, что Джим лежал в том же положении, но уже с противоположной стороны. Некоторое время двойник молча наблюдал, затем, сделав пару шагов назад, развернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Инай кинулся к проводнику. Подбежав, он осел на колени и ладонями обхватил лицо товарища. На мертвенно-бледном лице играла бликами испарина. Проводник лежал неподвижно – Джим не дышал. В груди Иная тяжело и больно закололо, к глазам подступили слезы.

6

Из уголка его рта медленно вытек спящий клей. Наклонившись, я аккуратно поднял его – теплый, сонный клей. Он пульсировал в такт разноцветным переливам, словно тысячи искорок, мельтешащих в его бесцветном маленьком тельце. Он просыпался – очень добрый и завораживающе трогательный. Я погладил его одним пальцем, совсем слегка, ласково. Затем немного сдавил – переливы стали ярче и еще красивей… Я надавил сильнее. Тепло полилось в меня потоком пульсирующих эмоциями искр. Сильнее, сильнее, сильнее, ярче.

Стук. Стук. Стук. Стук. Стук. Стук. Стук. Стук… Стук… Стук…

Ты слышишь?

…Стук.

Я не смог просто так оставить его здесь... Одного – в этой безмолвной пустоте. Но быть одному… Я могу. Я смогу. Я постараюсь, Джим.

Когда человек ушел, тьма вздохнула. Свободно и тихо. Так тихо и так холодно, как было здесь еще совсем недавно, но уже очень давно.

- Как здесь тихо, Джим… И темно. Я ничего не вижу. Джим?