Жил да был давно в одной деревеньке небольшой… молодец. А звали его Иван. Ни бедно ни богато, а до двадцати лет дожил. Родители в своём единственном позднем сыне души не чаяли – тем более что Ваня богатырём рос: в четырнадцать лет быка мог за рога к земле приклонить, а в пятнадцать – с голыми руками на волков в лес ходил. К шестнадцати – дочиста извёл местную стаю, вся деревня ему при встрече говорила за это «Спасибо!». Слухи о силе да смелости местного силача далеко по земле пошли.

На двадцатом году жизни Иван родителей схоронил, да и остался в избе один. Ходит-бродит себе из угла в угол, что делать – не знает. Выйти во двор решил.

Вышел во двор, смотрит – а по небу гуси-лебеди клином летят. И кричат ему с высоты человеческим голосом:

«Здравствуй, добрый молодец! Здравствуй, Иван! Давно мы о тебе наслышаны. А не хочешь ли ты, Иван, счастье своё обрести?»

Почесал в затылке наш молодец, да и отвечает гусям:

«А то кто же не хочет! Известное дело, хочу!..»

«Ну тогда собирайся, Иван, в дорогу. Да времени не теряй. Пройдёшь тропой через лес, пересечёшь поле, переплывёшь реку – увидишь дворец сверкающий. Отворяй ворота в нём смело – охраны нет. Как дойдёшь до третьей двери третьего коридора направо – зайди туда, увидишь сундук. Открывай его смело, там твоё счастье».

Иван, не долго думая, и пошёл.

Прошёл тропой через лес, пересёк поле, переплыл реку – долго в пути был Иван. Солнышко к закату клониться стало. И увидел Иван за рекой в лучах его алых закатных дворец – как алмаз, сверкающий.

«Не обманули меня, кажись, гуси-лебеди – до чего роскошный дворец!..»

Не подумал Иван о том, что путь его к счастью обещанному слишком прост оказался. А без труда, как известно, из пруда и рыбку не вытащишь.

Зашел Иван во дворец – охраны и правда не оказалось. Прошел до третьего коридора, увидел третью дверь – и, не боясь, открыл её.

За дверью всё, как гуси ему и предсказывали – сундук посреди комнаты. Расписной, разноцветный, красочный! И никого вокруг. Обрадовался находке Иван.

«Ну, – думает, – сейчас открою – а там серебра доверху! Или нет: золота куча! Разбогатею уже наконец… Или нет: там драгоценные камни, наверное!.. Дворец-то сам вона как сияет на солнце – украшений не пожалели!.. Видать, хозяева-то богатые!»

Открывает сундук, а там… девочка лежит. Младенец. В пелёнках завёрнутый. Увидала она Ивана – закричала не своим голосом!..

Иван так и сел. Ни золота, ни камней, никакой записки, где было б написано, что делать с этим ребёнком, чья она и как её хотя бы зовут. Ничего нет больше в том сундуке.

Сел, значит, Иван – думает:

«Вот это дела так дела! Обманули всё же меня гуси-лебеди! Ну что теперь делать – раз нашёл, надо теперь забирать…»

Вышел Иван из дворца с девочкой-свёртком в руках – видит, у ворот откуда ни возьмись конь появился. Статный, ухоженный, в полном обмундировании – голову к Ивану поворачивает, сбруей с бубенчиками звенит!

«Надо, стал-быть, принять и такой подарок», – рассудил молодец.

Сел Иван на коня – едет обратно. Одной рукой поводья держит, другой – младенца к себе прижимает. Девчонка орёт – конь поводит ушами, нервничает на этот крик, Иван еле справляется с ним, чтобы лошадь не сорвалась в галоп.

Оглянулся случайно – ан нет на прежнем месте дворца!

«Силы небесные!» – думает.

У реки ему мост раскинули – чтобы удобнее было на коне перебраться, а в лесу – светлячками путь ему высветили силы неведомые. Едет Иван, да только диву даётся. К утру без помех добрался.

Вся деревня слышала, как Иван воротился домой – высыпали на звон бубенцов да на крик ивановой девочки.

«Ох, ах, что это такое, Иванушка?!»

«Вот, – говорит Иван, – добыл». И ничего больше не объясняет. За этот день вся деревня узнала, что у Ивана теперь ребенок живёт. И звать его с той поры стали Иван-вдовец.

Заходит Иван домой. А девчонка-то – орёт себе, не поперхнётся. Иван думает: «Что же с ней делать теперь? Покормить, наверное, чем-то надо».

Поозирался в избе – нечем такую маленькую кормить!

Тут в окно избы заглядывает корова, которую прежде мать Ивана ежедневно доила, и говорит человеческим голосом:

«Не переживай, Иван! Ты подои меня – будет молоко. Дай девочке – она и успокоится, замолчит».

Подоил Иван корову, покормил ребёнка – замолчала девочка и уснула. Справился наш Иван! Хотя двадцать лет всего молодцу. А впрочем, сам не маленький-то уже – чего бы в двадцать-то лет, и с младенцем не справиться? Это не сложно! Как раз самый возраст, чтоб научиться управляться с детьми.

На следующий день – опять кричит девочка. Разбудила Ивана. Смотрит он – а она подросла: не по дням, а по часам прям растёт!.. Вышел в сад, чешет в затылке: «Чего ж делать?». Молоко-то уже, кажись, не подходит. Маловато будет его. И тут говорит ему яблонька, с которой отец Ивана каждый год урожай собирал, человеческим голосом:

«Не переживай, Иван! Ты с меня яблок нарви, почисть да порежь, свари варенье да покорми девочку».

Ванька думает: «Точно!..».

Потрусил яблоньку, начистил яблок, нарезал, наварил варенья – варенье-то смастерить дело нехитрое!.. Накормил ребёнка. Молчит девочка, заснула опять довольная – хорошо!

На третье утро – опять кричит. Ваня думает: что ж такое, ну не яблоками же её опять кормить, вон уже какая вымахала!.. И тут печка, на которой мать Ванькина щи готовила, говорит ему человеческим голосом: «Ты, Ванька, ваши навари – хорошей, вкусной, чтобы не пригорела да переварилась, да пирожков напеки. Вот и будет твоей девочке услада!». Ванька – делать нечего! – взялся за кашу да пирожки. Если с кашей было попроще, то с тестом он умел не особо. Но что-то слепил, как смог – сделал, поставил в печку. Испеклось – вкусно запахло!..

Стал свою девочку растить: кашей кормить, молоком поить да пирожками баловать – хорошо, что корова, яблонька и печка ему помогали. Ходить-говорить учит, буквы-цифры показывает…

Каждый год соседи уговаривали Ивана: женись да женись! Мол, чего тебе девчонку-то растить одному. Каждый год отнекивался Иван, про себя втихомолку думая: «Ежели женюсь я – так это ить ещё детишки пойдут… Куда мне их, когда и с одной-то – крику, визгу, порою хоть с дома беги! И так дел-то – невпроворот!». Словом, боялся Иван. Ответственность брать не хотел. Хоть и справлялся со всем прекрасно.

Долго ли, коротко ли – стукнуло Ваньке нашему тридцать лет. Сделался наш Иван к тому времени в царской армии богатырем. На подвиги разные ездил. Врагов сокрушал. Пуще прежнего уважать его все люди начали.

Девчонке, стало быть, к тому времени десять исполнилось. Ходит за ним, за всё про всё у него выспрашивает, на коня просит сажать – чтоб верхом научил ездить, за ванькин меч ратный хватается – поднять-то конечно не может, но пробует. Всё ей интересно! Как-то раз, когда молодца нашего не было дома, Ванькин щит со стены стянула – куском угля весь изрисовала. Пришёл Ванька домой – за голову так и схватился: весь щит в цветочек!.. А она: «я картинку тебе рисую, папа Иван!» Погладил Иван её по головке, поцеловал в лобик – да и простил. А чего ещё с нею делать.

Долго ли, коротко ли – стукнуло Ивану тридцать пять лет. Стал он к той поре знаменитым по всей Руси и в землях окрестных: не только свою деревню, но и все сёла ближайшие одно имя его громкое от недругов уберегало. И вот как-то раз приходит ему от царя задание: дать бой смертельный Змею-Горынычу. Иван стал собираться в дорогу.

«Ухожу я, – говорит, – дочка, воевать со Змеем Горынычем!»

А она ему: «Возьми меня с собой!»

«Да что я там с тобой делать буду?! Тебя чудище съест, а мне потом что, кости твои оплакивать?!» – возразил ей Иван. А она ему:

«А возьми. А не съест. Помогать тебе буду. И всё будет хорошо»

Делать нечего – усадил Иван девчоночку на коня позади себя, приказал ей крепко держаться, и поехали они к логову Змея-Горыныча.

Приезжают – а Змей как будто их ждал: все три головы его стали огнём дышать, загорелась трава вокруг, стало жарко, как в бане. Девчоночка тем временем незаметно с коня спрыгнула, да и спряталась за камнем поодаль.

Бился-бился Иван со Змеем – да вот только Змей сильней оказался: ухватил Ивана своими лапищами, поднял высоко над землёй и разорвал пополам. А после этого, успокоившись, глубоко в свою пещеру заполз да и спать залёг.

Тут-то и выскочила девчоночка из-за камня. Знала она, что поблизости родничок с живой водой протекает. Откуда – сама не знала. Просто так чувствовала, что есть. Сбегала она скорехонько к роднику. Набрала водицы живой, а в пещерных озерах, прокравшись тихо как мышка, мёртвой воды набрала – змеево присутствие в них всю рыбу убило, а воду превратило в чистейший яд.

Капнула она спящему Змею на лоб мёртвой водой – и, даже не проснувшись, умер Горыныч. Дышать перестал – до того вода эта опасная для всего живого была.

Выбежала тогда девочка из пещеры, собрала останки Ивана, сбрызнула их мертвой водой – и останки срослись, сбрызнула их живой – и очнулся Иван.

«Долго же я спал!» – говорит.

Тут же вспомнил, что приехал Змея-Горыныча побеждать. Испугался, за меч схватился:

«Прячься, дочка, сейчас Змей может выскочить!»

Засмеялась девочка.

«Не выскочит он уже! Я его мёртвой водой полила. Выполнила твоё задание. И тебя оживила, а то Змей тебя на куски разорвал».

Подивился Иван этому – пуще, чем в тот день, когда в алмазном дворце в сундуке вместо сокровищ свёрток нашёл. И говорит дочери:

«Никогда не думал я, что скажу такое, но до чего хорошо, что я в этот раз тебя с собой взял. Радость от тебя неминучая. Жалко аж мне, что у меня ты одна всего, и других детей больше нету».

Обнялись отец с дочерью – заулыбались от радости оба.

 

Вот так, с триумфом, и воротились они домой.

Заходит Иван первым в избу, с дороги уставший – а там неожиданность: на лавке около печки незнакомка сидит! Не сказать чтобы молодая совсем, но такая красавица – ни в сказке сказать, ни пером описать!.. Оторопел Иван.

«Ты кто, – говорит, – такая?»

«Здравствуй, Иванушка, – отвечает ему незнакомка ласковым голосом, – Я дочурке твоей приёмной кровной матерью прихожусь. Как пришла я впервые домой с нею, новорождённой – прокляла меня мать! Превратила меня в чёрную бескрылую птицу, сказала: «Вот и жить тебе в таком облике, пока не найдётся на земле достойный муж, который тебя такую да с ребенком чужим не бросит!». А достойные мужики проверяются как? В готовности брать на себя смелость, ответственность за дела свои и за семью создаваемую, в готовности не убегать от проблем, с женой со своей рядом быть, во всём помогать ей да деток вместе растить. Одно только и прибавилось мне от такого ненастного облика: получила я возможность понимать птичий язык. Подговорила я гусей-лебедей, чтобы они полетали по свету да поискали бы мне мужа такого. Вот они мне тебя и нашли. Дворец с сундуком и всё прочее мне духи лесные и водяные наколдовали – если ты зверь или птица, то они тебе как родные друзья. Это они только людей сторонятся, не любят. Ну а потом… Пятнадцать лет ты своему счастью сопротивлялся. Говорили тебе соседи: женись! – а ты не хотел. Если б ты сразу жену взять решил – то тут бы я и появилась, и сразу же человеком стала. Сам видишь, нет девушек краше меня на всю деревню. Все эти годы я в образе чёрной бескрылой птицы жила. А теперь радоваться ты должен, Иван: снял ты с меня проклятье, которое меня из-за отца девочки постигло. Я от твоих слов да готовности своих детей завести наконец-то расколдовалась, и навеки красивой останусь, а в качестве награды тебе – верной женой тебе буду».

Тут наконец-то всё понял Иван! И вправду, обрадовался. Сыграли они свадьбу пышную – гуляла на ней вся деревня. Стали жить-поживать, дочку умненькую и находчивую растить, да своему семейному счастью радоваться.

А через год родила жена Ивану тройню – и все три сыночка, как один, вылитый наш Иван-вдовец, которого после победы над Змеем да свадьбы «Иван-молодец» прозвали.