Васятка мчался по Навскому проспекту, как бешеный. Шапка соскользнула ему на переносицу, и теперь он видел только суетливые ноги в валенках, яловых сапогах, модных крокодиловых ботиночках. Задыхался и запоминал. Авдеев велел ему быть внимательным к деталям, особенно к незначительным: в них-то всегда и кроется самое важное. Только какой ему, Васятке, прок от чужих сапог, было решительно непонятно. Главное, не шлепнуться под гогот мастеровых в каком-нибудь переулке, а то позору не оберешься, и шинель казенную потом оттирать.

Васятка пробежал пару кварталов и наконец позволил себе отдышаться, прислонившись к водокачке. До дома Авдеева оставалось от силы триста шагов, но горячее горло требовало сделать хоть глоток, и Васятка, сняв варежки, подставил ладонь под струю. Вода упруго хлынула на лист жести и окатила штаны тысячей брызг. Сырые штаны – не к добру. Васятка с неудовольствием вытер рот и мысленно сделал пометку: при сильном ветре из водокачки больше не угощаться.

Авдеев изволил жить в доме купца Ухватова на Копейной улице, за Марьиным кладбищем. Место тихое, неприметное, однако к респектабельному проживанию благосклонное. У дома бесцельно слонялся дворник в грязном кожаном переднике.

– Куда прешь? – дворник ретиво загородил парадную, не давая Васятке прошмыгнуть.

Васятка, наслаждаясь нежданным триумфом, вытянул из внутреннего кармана значок стажера следственного отдела и ткнул дворнику в наглое рыло.

– Так бы сразу и сказал, – притворно возмутился дворник, отступая от крыльца, как Наполеон от Москвы. Васятка и это запомнил: в любом деле надо начинать с обслуги. Убийца, как известно, почти всегда дворецкий или лакей, а если брать Бург, то тогда уж дворник. Взять хоть этого – в меру угрюм и бородат, а значит, на все способен.

В парадной пахло горелой кашей, на втором этаже кто-то разминался на пианино, отвешивая аккорд за аккордом. Васятка поднялся на пролет выше и вгляделся в табличку: «Ромэн Аристархович Авдеев, коллежский советник». Уголок таблички был сколот каким-то острым предметом. Васятка дернул за шнурок, и за дверью неуверенно колыхнулся треснувший колокольчик.

Прошло несколько томительных минут, а Авдеев все не открывал. Васятка забеспокоился. Если следователя нет дома, где ж его искать-то? По кабакам, в варьете, у дамы сердца? Васятка понял, что о досуге Авдеева он знает непростительно мало. Ребята поговаривали, что следователь мономан, женщин избегает, в порочащих его связях не замечен, коллекционирует марки с изображением африканских птиц, читает только приличествующую положению литературу. Но Васятка нутром чуял: не может человек ограничиться таким скудным набором удовольствий.

Наконец, дверь отрылась, и перед Васяткой предстало красное и потное лицо следователя. Голова его была обмотана махровым полотенцем в предательский розовый цветочек. Запах псины забрался Васятке в нос и принялся там хозяйничать. Пришлось отчихаться.

– Васятка? – поднял брови Авдеев. – Чем обязан визиту?

– Ромэн Аристархович, вас в управу зовут! Очень срочно.

Авдеев хмыкнул.

– Мой друг, на календаре суббота. Господь велел отдыхать в этот чудный день, и я не смею его ослушаться. Пименов на дежурстве, пусть он и разбирается.

Авдеев попытался закрыть дверь, но Васятка протиснулся плечом вперед и не дал ему отгородиться.

– Меня за вами послали, – сказал он умоляюще. – Без вас никак.

– Не сомневаюсь, – пропыхтел Авдеев, выталкивая Васятку обратно, на лестницу. – Однако же я очень занят. Адью!

Когда Васятка почти весь был снаружи, ему удалось схватиться за пояс халата Авдеева. Благодаря этому обстоятельству между дверью и косяком осталась малая щель. В нее можно было беспрепятственно кричать, что Васятка и сделал.

– Там чудище привезли! Мертвое.

Авдеев тут же открыл дверь, и Васятка ввалился в его апартаменты физиономией вниз.

– Быстро и по делу, – резко сказал Авдеев. – Кто, где, как?

– В Мучном переулке, в доходном доме Шеменеева. Угловая квартира.

Авдеев досадливо поморщился и дал знак пропустить географические подробности. Васятка, потеряв путеводную нить, растерялся и захлопал глазами.

– Так вот, – сказал он неуверенно. – Домовладелица, вдова Шеменеева, почтенная Вальпургия Петровна, обходя жильцов с ежеквартальным визитом, заметила странность.

– Странность?

– Да. Уж больно сильно на площадке смердело, как будто кошками и нечистотами-с. А кошек там нельзя, запрещены к держанию. Шеменеева давай стучать в квартиры, ни у кого кошек нет. Тогда она в угловую, и вот…

– Что – вот? – с раздражением спросил Авдеев. – Васятка, твое косноязычие тебя погубит!

Васятка сглотнул.

– За дверью чудище лежало, – прошептал он. – Тигра.

– Ты хочешь сказать, в квартире был труп тигра?

– Частично-с.

– Расчлененный?

– Снизу тигр, а сверху – студент Горбатов.

Авдеев посмотрел на Васятку с жалостью.

– Ты, братец, запил, что ли?

– Никак нет, Ромэн Аристархович. Досконально трезвый, на службе-с. Труп уже в мертвецкую свезли, извольте убедиться. Там только наполовину человек, а дальше – зверь-с.

– Выйди! – потребовал Авдеев.

Через четверть часа он предстал перед Васяткой одетым в шерстяное пальто с бобровым воротником. В руках следователь держал дорогой, аглицкий несессер. В угрюмом молчании они вышли на улицу, добрались до Литейного и поймали пролетку. Извозчик ерзал на сидении, словно норовил увернуться от поднявшейся метели. Васятка с грустью подумал, что впереди еще два месяца густого снега, и дожить до тепла – сейчас первоочередная задача.

В управе творился обычный беспорядок, отчасти помноженный на рабочую субботу. Из всех кабинетов слышался стрекот пишущих машинок, делопроизводители сновали по коридору с бумагами, просители робко толпились в приемной, с их галош стаивала мерзлая грязь, образуя единую темную лужу, с берегами из серого, просоленного песка.

Авдеев быстро спустился в подвал, Васятка рысил за ним. Мертвецкая находилась в левом крыле, и оттуда всегда тянуло дурной сладостью. Или Васятке так просто казалось. Прозектор Куницын, похожий на бога смерти, колдовал над покойником, едва видимым из-за его широкой спины. В глотке у Васятки забулькало, но он приказал себе быть мужчиной и не отворачиваться.

Авдеев подошел поближе и принялся рассматривать чудище.

– Причина смерти? – спросил он у Куницына.

– Остановка сердца.

Авдеев покачал головой, словно чудищам было естественно умирать именно так. Нагая грудь бывшего студента Горбатова уже являла следы разложения, но его шерстистый низ выглядел расчесанно, пушисто и почти опрятно. От этой мысли Васятке опять стало томно. Авдеев по часовой стрелке обошел труп, цепко подмечая детали.

– Амурский лесной кот, – сказал он, потрогав мизинцем окоченевший хвост Горбатова. – Характерная полосатость и мех с двойной подпушью. Следы линьки.

– Но как же это? – растерянно проговорил Васятка. – Он ведь учился, на улицу ходил. Неужели никто не замечал?

– Люди вообще невнимательны к своим ближним, – брюзгливо ответил Авдеев. – Хвост – в штаны, лапы – в сапоги, вот тебе и жених хоть куда. Сверху-то он обычный человек, а этого, как правило, довольно.

– Сращение естественное, – заметил Куницын, указывая на то место, где студент переставал быть студентом и становился котом. – Не жертва чудовищного эксперимента по сшиванию тел, а больше кентавр, если так можно выразиться.

– Котавр, – неожиданно для себя сказал Васятка и побледнел.

– Так и напишем в протоколе! – весело подхватил Авдеев. – Идем, попробуем узнать, что это за чудо природы.

Куницын хмуро глянул на них и достал из шкапа огромную пилу, намереваясь отделить зерна от плевел. Васятка не стал дожидаться медлящего Авдеева – ринулся вон из мертвецкой, не желая видеть расчленения тела. Завтрак, состоявший из двух яиц всмятку, подкатил к нёбу жгучей кислотой.

– Раскис? – поинтересовался Авдеев, заметив зеленцу на лице стажера. – Крепись, сынок. Трупы слабых не любят.

Васятка было подумал, что ему все равно, любят его трупы или нет, но не решился возражать учителю. Вместе они прошли в кабинет Авдеева и уселись за массивный стол. Там уже лежали протоколы осмотра помещения и опроса свидетелей. Следователь достал из кармана сюртука очки, нацепил их на нос и принялся читать. Васятка покорно ждал, что он скажет.

– Забавно, – откинулся на спинку стула Авдеев. – Стало быть, воняло четыре дня, прежде чем спохватились.

– Воняло, – зачем-то повторил Васятка, усмиряя опять взбунтовавшиеся в желудке яйца. – Ромэн Аристархович, что-с происходит?!

Авдеев, чуть ослабляя шейный платок, махнул в свою сторону бесполезным протоколом допроса многодетной аптекарши Мухиной, которая считала, что на студента Горбатова навели порчу в университете.

– Не первый случай. Лет пять назад я расследовал одно дело: девчонку похитил краб. Тогда я тоже, как и ты, думал: что за бред? А потом понеслось: волколаки, гомункулы, даже один опоссум попался. Несть им числа. Привыкай, друг мой любезный, Васятка. Может, когда помру, тебе всю эту стерву и разгребать.

Васятка посмотрел на Авдеева глазами, полными слез.

– Не пойму чего-то, – пробормотал он. – Вы такие спокойные-с… Ведь нелюди! Нечто Бог отвернулся? И этот… ну, апопа… акопа…

– Апокалипсис? – с усмешкой спросил Авдеев. – До него еще плыть и плыть. А может, мы и не заслужили никакого апокалипсиса, просто особачимся, оскотинимся, и будет с нами кончено и еще раз кончено. Нет, Васятка, дело тут другое. Ты давай глаза-то слезами не заволакивай, а протри их и смотри на все внимательно, как я тебя учил.

Васятка послушно промокнул лицо бумазейным платком.

– Допустим, вот идет по улице человек, – Авдеев указал на мужичка за окном, который волочил на санках березовые поленья. – Вроде нормальный, две ноги, две руки, а голова, соответственно, одна единственная, хотя и не слишком полезная. А что если у него по всему телу чешуя, а дома он жрет сырую печень?

Васятка вздрогнул. Теперь ему чудилось, что рябое лицо мужика и правда содержит следы от соскобленных в спешке чешуек. Авдеев расплылся в сардоническом оскале.

– Арестуем его? – предложил он. – Беги, дурень, что глазеешь!

В ногах у Васятки словно разлился свинец. Арестовывать чешуйчатого мужика ему было страшно.

– Сидишь? – Авдеев скрестил руки на груди. – И правильно делаешь. Не за что его арестовывать! Будь он хоть трижды чудище лесное, а пока на человека не кинется – перед законом чист.

– Но чешуя… – промолвил неуверенно Васятка.

– Недостаточный повод для ареста, – отрезал Авдеев. – В нашем богоспасаемом государстве люди имеют право выращивать на себе любую чешую, а также плавники, копыта, рога – пока это ближним не мешает. Права чудищ на самоопределение.

Васятка совсем потерялся в дебрях мысли учителя. Он пытался связать воедино тот факт, что чудища есть, с тем, что им позволено быть, и у него ничего не выходило. То есть, допустим, существует чорт – вне преисподней, здесь, в Бурге. Разве это не должно настораживать полицию? Ведь надо же что-то предпринять!

– Вы закроете дело? – осторожно спросил Васятка.

Авдеев ответил ему хмурым взглядом.

– Не я, а Пименов. Нет тут никакого дела. Студент умер от естественных причин, и даже если в этом косвенно виноват жестокий мир столицы, следствию тут развернуться негде. Точка.

– А как же чудище?

– Отдадим родным, пусть сами хоронят. В гробу, если хорошенько прикрыть, будет лежать смирно, как праведник.

Васятку скребло неприятное чувство недосказанности. Авдеев со скучающим видом прокалывал поля дыроколом.

– Я все в толк не возьму, – начал Васятка. – Нельзя бросить. Надо же дознаться, откуда есть пошли чудища! Может, кто-то крадет людей и портит…

Он замялся, ища подходящее слово, которое могло бы выразить его распадающуюся мысль.

– Василий, – строго сказал Авдеев. – Ты хочешь сказать, что существует некий колдун или даже целая организация колдунов, которая превращает беспомощное население в уродливые кентавры? Должен тебя разочаровать, мой юный конспиролог: сие невозможно. Доказано наукой. Генетический код уже сформировавшейся личности неизменен, и если бы ты потрудился закончить семилетку, то тоже бы это знал.

Васятка открыл рот. Васятка закрыл рот. И снова открыл, но оттуда не выдавилось ни звука, только сиплое, прерывистое дыхание.

– Мы перенаправим протоколы и образцы тканей в Кунсткамеру. Пусть зоологи установят, что это за биологический вид и как он соотносится с таксономией доктора Блума. Может, мы на пороге научной революции?

В комнату без стука вошел старший следователь Ефим Пименов, известный своими буйными кутежами в питейных заведениях. Некогда браво торчащие усы ныне вяло окаймляли полные губы. Пименов был серьезно удручен французской болезнью, которую вот уже пару месяцев лечил ртутью. От мундира пахло табаком, парфюмом «Шарм Наталь» и тленом. Авдеев отдал Пименову бумаги, после чего послал Васятку с малым поручением в шестой участок.

Прошла неделя, и котавр потихоньку стал забываться. Солнце, раздвинув ледяные облака, ласкало Бург несбыточными обещаниями. Васятка хрустел свежим снегом, срезая угол через палисадник. Он уже почти дошел до управы, как вдруг его остановил пронзительный женский крик, доносящийся со второго этажа деревянного, облезлого барака.

Васятка опрометью кинулся внутрь. Соседи уже высыпали на лестницу кто в чем. Чумазые дети плясали на месте от радостного ужаса, бабы в грязных передниках переглядывались и шептали молитвы.

– Полиция! – крикнул Васятка. – Пустите!

Жильцы расступились, и он прошел в квартиру, визг из которой все еще слышался, хоть и на полтона ниже. Внутри было темно. Обитые желто-бурой тканью стены густо покрывали вырезанные из журналов картинки на библейские темы, в старом колченогом комоде шуршали тараканы. На соломенном матрасе в углу лежала туша борова, приготовленная к разделке. Простоволосая немолодая женщина стояла рядом на коленях. Она уже не визжала, а гудела, как закипающий самовар – утробно и страшно.

– Что происходит? – спросил Васятка строгим голосом, подражая Авдееву. Он даже насупился, как тот, и расправил плечи. Жаль, зеркала нет нигде – глянуть бы, хорош ли.

Женщина продолжала свои страдания, не замечая Васяткиных статей. Пришлось потеребить ее за рукав, однако и это не помогло. Тогда Васятка откинул с туши борова простыню и обомлел. Там, где положено быть ушам и пятачку, белело человеческое лицо, застывшее в предсмертной маске неизбывного страдания. Васятка потерял равновесие, упал и пополз к двери.

Сам не заметив как, он очутился в кабинете Авдеева.

– Там! – сказал он. – Опять!

Авдеев вопросительно изломил бровь.

– Кошелек подрезали?

Васятка замотал головой.

– Убили кого?

– Чудище. В Свечном переулке.

Лицо Авдеева вытянулось, словно он заглотил огурец – да не вдоль, а поперек. Васятка сбивчиво рассказал ему о своей находке, и они отправились осматривать мертвую свинью, отчасти являвшуюся и человеком. Выяснилось, что покойный был плотником и служил в бригаде при церкви святого Афиногена Змеееда. Жил, как все, пил до пота, до кровавых соплей, и потому когда принялся настойчиво хрюкать по утрам, никого не удивил. Даже жена полагала: чему-то в подобном духе суждено было случиться.

– Неужели вы не замечали копыт? – раздраженно спросил ее Авдеев, пытаясь избавиться от прилипшей к сапогу грязной папиросной бумаги.

– Ох, замечала! – взвыла опять жена. – Цокал он, грешник, когда шел до ветру. Говорю ему: ногти бы постриг, ирод, закостенеют. А он рукой вот эдак – мах, мах! Мол, сгинь, дура. Вооооот!..

И она со слезами показала покойнику кулак.

Авдеев сделал несколько пометок в блокноте и вышел из дома навстречу подъехавшей труповозке. Поглазеть на диво дивное собрался весь квартал. Каменщики цепочкой потянулись к бараку от стройки, торговки оставили товар замерзать на опустевшем рынке, дети выбрались из снежной крепости, молодухи побросали белье у полыньи. Покрытый рогожей, боров выглядел почти достойно, но упругий хвостик штопором продырявил ткань и торчал назло сердитому ветру.

Васятка ожидал, что теперь-то уж точно откроют дело: одно скончавшееся чудище – случайность, два – уже сенсация. И налицо замор: боров, как установила экспертиза, тоже скончался от остановки сердца.

– Да в своем ли ты уме, Васятка? – разбушевался Авдеев, когда они в очередной раз принялись обсуждать возможность расследования. – Кого тут ловить? Не было насилия, не было предумышления. Нельзя арестовать инфаркт!

– А вдруг плотника превратили? – предположил Васятка, чувствуя хмельную смелость. – Довели до свинского состояния-с?

– И как же, по-твоему, это произошло? Водку вливали, пока щетиной не оброс? Брось бабьи выдумки. Вот, держи отчет из Кунсткамеры, по Горбатову. Черным по белому: мутация вследствие избыточной влажности и загрязнения воздуха! Вторичное оволосение и застой гумора на фоне гормонального магнетизма в силу невыясненных обстоятельств природного происхождения.

Васятка в упор посмотрел на Авдеева, и тот отвел глаза.

– Их убили! – сказал Васятка. – Я очень уверен.

– Очень! – передразнил Авдеев. – Ты бы лучше поменьше увлекался сказками и усерднее учил анатомию. Вот когда третье чудище появится, тогда поговорим.

И третье чудище не замедлило появиться: как раз после Крещения скончался купец Дубинин, который измотал всех окрестных докторов жалобами на волчий аппетит. По свидетельству очевидцев, он мог откушать первое, второе, третье и компот, после чего повторить трапезу несколько раз, не выказав признаков сытости. Цирюльник же, таясь и обмирая, прошептал Васятке на ухо, что когда Дубинин пришел бриться, лезвие застряло в бороде и сломалось – очень уж мешали делу острые клыки, торчащие из голодной пасти купца. И вот теперь он, купец, с окоченелыми серыми ногами и хвостом поленом, лежал на двойной перине, как поверженный дровосеком поедатель Красной шапочки.

Авдеев, исходя желчью, кричал на свидетелей, прозектор требовал надбавки за вредность и обещал, что уйдет в таксидермисты, управа жужжала, а дело о чудовищной эпидемии так и не было открыто. Но когда труповозка доставила выловленную в Нави перемороженную русалку, промышлявшую в бытность женщиной нехитрым ремеслом, Авдеев сдался.

– Твоя взяла, – сказал он Васятке. – Давай искать, кто же доводит почтенных граждан до зверского вида и безвременной кончины.

Расследование быстро зашло в тупик. Между мертвым студентом, плотником, купцом и желтобилетницей не нашлось ни единой связи: они никогда не встречались, не состояли в родстве, и даже газеты читали разные, а плотник и вовсе был безграмотный. Авдеев хмуро пожимал плечами и упрямо подшивал протоколы, а Васятка, неспокойный душой, решил еще раз наведаться в места обитания чудищ.

Квартира студента Горбатова осталась нежилой: въезжать в нее потенциальные жильцы отказывались. Убогая обстановка не радовала глаз. Немногочисленные вещи покойного были собраны в узел, который Васятка деловито распотрошил. Когда он перетряхивал подштанники Горбатова, ему в ладонь впился крохотный осколок то ли зеркала, то ли стекла. Пососав рану, Васятка обшарил карманы студенческой куртки и извлек на свет визитную карточку бани. Васятка повертел ее в руках и бросил в мусорное ведро.

На квартире у русалки тоже не нашлось ничего приметного. Домашние платья, застиранные халаты, стоптанная обувь, траченная молью шаль – видно, покойная не пользовалась спросом у мужского пола, или хвост подло мешал выполнению профессиональных обязанностей. Васятка уже приготовился уйти, как вдруг ему на глаза попалась желтая шляпка, припорошенная пылью. Он снял ее со шкафа и осмотрел. За широкой лентой торчала визитная карточка. Бани Юмишева, переулок Задворный.

Те же самые бани!

Сердце Васятки пропустило удар. Потом еще один. Тут Васятка перепугался, что его хватит карачун, и сердце принялось отрабатывать пропуски в усиленном режиме, колотясь так, что ребра заболели. Выбежав на дорогу, Васятка бросился наперерез пролетке. Извозчик едва успел отворотить коней от юнца, ищущего нелегкой, но верной смерти.

– Куда прешь?! – вскричал извозчик, но Васятка будто не слышал его. Прыгнув на сидение, он извлек на свет полугривну и голосом записного трагика повелел:

– На Малую Ямскую, живее!

Купеческий дом готовился принять новых обитателей – многочисленных племянников и племянниц Дубинина, которые, слегка побранившись, решили, что поделенное на дюжину человек наследство не принесет никому неземного счастья и потому единственный выход забрать себе все, это довести соперников до смертоубийства тягостным для них соседством. У крыльца уже высился скарб, свезенный со всех концов Бурга: тюки с одеждой, разномастная мебель, кухонная утварь, увитая посконью.

Васятка сорвал замки и вошел внутрь – в безлюдных комнатах его осторожный шаг слышался, как каменная поступь Командора. В личных покоях купца все еще сохранялись следы присутствия владельца: лебяжья перина, обильно покрытая выпавшим остевым волосом, выдавала след примявшего ее тела. Поодаль, в распахнутом шкафу, правый ботинок неловко придавливал левый. На дорогом паркете виднелись следы когтей. Васятка принялся рыться в чужих вещах с мародерским азартом, но проклятая карточка так и не попалась ему. Неужели случайность? Неужели он принял желаемое за действительное? Ох и влетит ему от Авдеева за сорванный замок.

Под ногой у Васятки хрустнуло раздавленное зеркальце. Он невольно зажмурил глаза, хоронясь неудачи. Не то чтобы Васятка был суеверным, нет. Ему и соль случалось рассыпать, и черного кота мимо себя беспрепятственно пропустить, но вот битых зеркал он не любил. Казалось, что в рассеченной поверхности появляется чужой облик, хохочущий, жуткий.

Васятка нехотя покинул купеческий дом и заспешил к плотнику. Деньги попусту тратить не хотелось, поэтому четыре версты он прошагал пешком, сбив ноги и доведя себя до истерического изнеможения. Как назло, обыск опять ничего не дал.

– Муж посещал бани? – спросил он у вдовы, которая, сидя за столом, перебирала гречу.

– А? – спросила она, почесываясь. – Чего, бишь, надобно?

– В какую баню ходите? – повторил Васятка. – Поблизости, или где еще?

– Да ни в какую не ходим, – пожала плечами вдова. – Лета ждем. А так, по малости, в лохани ополаскиваемся – кипяток-то завсегда есть.

Васятка отряхнулся. Липкий пол комнаты являл полную картину местного быта: мертвые насекомые, хлебные крошки, мелкая щепа, кусочки угля, песок, пятна от пролитого супа, островки капнувшей с ложки каши. И вдруг у печи что-то блеснуло. Осколок! Осколок зеркала!

Васятка воспрянул духом. Нет, ему не показалось: есть связь между чудищами – робкая, чуть теплящаяся, но есть. Только вот с Авдеевым делиться догадками рано: поднимет на смех и засадит за учебник на неделю, а то и больше. С этими мыслями Васятка поплелся в полицейское общежитие, где имел койко-место и ужин. Пока соседи по комнате дулись в подкидного дурака, Васятка с карандашом в зубах сопоставлял факты, важно рисуя на обрывке тетрадного листа схему преступлений. Чудовищ, без сомнения, объединяла баня. Но почему именно она? Ведь пока на теле штаны, не поймешь, человеческое оно или звериное. В бане же правда обнажится, и тогда скандала не избежать.

Значит, та баня, о которой говорилось в визитке, особая. Для чудищ. Васятка, тупя грифель, жирно вывел: «Проверить завтра!» Опять же зеркало не случайно попалось ему и тут, и там. Вот оно, логическое мышление, о котором постоянно говорит Авдеев. Заработало наконец! Довольный собой, Васятка лег спать.

Наутро решимости у него поубавилось: то, что с вечера казалось достойным внимания, теперь выглядело бессвязным бредом глупыша, начитавшегося бульварной прессы. Васятка со вздохом присел на корточки перед буржуйкой и принялся за растопку. Его взгляд невольно упал на обрывок газеты, который он готовился предать огню.

«Соседи навели порчу? Мечтаете присушить жениха? Тянет заглянуть в грядущее? Все магические услуги за единую цену. Гарантия качества. Обращаться в доходный дом Петушкова на Морском проспекте». Васятка задумчиво перечитал объявление и решил – пригодится.

Отбыв повинность в управе, Васятка сказался больным, но поехал не домой, а в бани Юмишева. На редкость бестолковый конторщик игнорировал полицейский значок, не пускал к хозяину и требовал купить билет. Васятка сдался и вошел в бани рядовым посетителем. Банщик выдал ему веник, шайку и кусок серого мыла, пахнущего золой и прогорклым жиром. Из парной то и дело вываливались краснорожие мужики и в изнеможении падали на лавки. В углу деловито терся мочалом морщинистый дед, похожий на лесовика.

Васятка вглядывался в тела посетителей, пока на него не начали с подозрением коситься. Тогда он сделал вид, что озабочен чистотой, и принялся мылить живот. Мыло драло кожу, но пены не давало. Устав от духоты, он прислонился к стене и вдруг понял, что за ней кто-то есть. В бане точно имелось еще одно помещение, где тоже мылись. Васятка натянул одежду и потрусил к выходу.

– Тут есть другой зал? – спросил он конторщика.

– Нету, – ответил тот и отвернулся.

– А что за стеной?

– Склад.

– Склад чего?

– Экой любопытный! – подосадовал конторщик. – Иди, мамку свою спроси, а мне не мешай работать.

Васятка, не больно-то и ожидавший честного ответа, пожал плечами и вышел на мороз. Он обошел баню кругом, увязая по колено в сугробах: другого входа не имелось, а значит, чудища должны были проходить мимо конторщика. Может, у них есть тайный знак или пароль, по которому пропускают в специальные комнаты. А там…

Воображение у Васятки разыгралось. Он представил себе, как звероподобные купальщики дружно лупят друг друга вениками, выкусывают из густого меха блох, метут хвостами скользкие мыльные лавки. Васятка взял себя в руки и пошел прочь от негостеприимных бань. Какая-то мысль точила его сознание, но он никак не мог ее ухватить. Даже лоб наморщил, словно пытался зажать ее между складками. Тщетно!

Оставалось последнее – магический салон. Это, конечно, полнейшее безобразие и ерунда, но чем чорт не шутит! Тем более что Морской проспект был всего в получасе быстрой ходьбы. Снежная крупа, вдруг посыпавшаяся с неба, таяла, не долетая до горящих огнем Васяткиных щек.

Магический салон успешно маскировался под обычную аптекарскую лавку. В витрине громоздились склянки, пузырьки, таблетницы. Отдельно, на алой подушечке, возлежал грозный шприц. Васятка с сомнением осмотрел его и дернул шнурок звонка. Ни звука. Васятка дернул еще.

– Довольно, молодой человек! Вам здесь не колокольня.

В дверях стоял малюсенький господин в смешном двубортном пиджаке: не дать не взять цирковой урод. Васятка опешил.

– И что вы на меня так смотрите? Проходите, раз уж явились.

Васятка колебался. Впервые он подумал, что охота на чудищ может дорого ему обойтись, но лилипут торопил его, и он перешагнул через порог. Дверь захлопнулась с глухим стуком, как крышка гроба. Внутри, однако же, было довольно мирно. Возле разожженного камина стояло два покойных елисаветинских кресла с гнутыми львиными ножками. Лилипут забрался в одно из них, а второе, по всей видимости, предназначалось Васятке.

– Сразу предупреждаю: отвечу только на два вопроса, – заявил лилипут. – И прекратите так таращиться: это в конце-то концов неприлично.

– Но…

– Я знаю, что вы из полиции. Тем хуже для вас, – раздался сухой треск, и на чугунный лист перед камином выпал шипящий, словно бы живой, уголь.

Васятка сделал серию вдохов и выдохов: все, как учил Авдеев. Разум его очистился, мысли потекли ровно. Он почти без запинки изложил лилипуту мучившую его историю: про чудищ, которые гибнут одно за другим, про таинственную баню и про свои подозрения, что в городе орудует злодей, превращающий добропорядочных граждан в скотину.

Лилипут слушал внимательно, и его огромные глаза, обрамленные розоватыми веками, мерцали в переменчивом свете камина. Он запустил руку в карман пиджака и вынул игральную карту – замызганного бубнового валета.

– Извольте вглядеться, – промолвил лилипут и сунул Васятке карту под самый нос. – Замечаете что-нибудь необычное?

Васятка прищурился: валет как валет, упитанный, в берете. В правой руке копье, в левой – плохо прорисованный цветок на чахлом стебле. И вдруг – нет, верно, ему показалось! – валет улыбнулся и подмигнул. Васятка проморгался и снова взглянул на карту. Верхняя половинка валета оставалась неподвижной, а нижняя занялась своими делами: нюхала цветочек, шевелила копьем и даже зевнула. Васятка взвизгнул.

– Тише, тише! – прошипел лилипут, пряча карту обратно. – Чего кричите? Он не кусается, ручной.

– Что… что такое? А? – лепетал Васятка, вжимаясь в кресло. – Колдовство?

Лилипут пожал плечами.

– Да какое колдовство! Так, мелочь, игра разума. Вот вы, юноша, зачем взялись искать чудищ, если духом не сильны? Вам ли тягаться с нечистым?

Васятка задумался. Авдеев ведь тоже предупреждал, что не по плечу ему это дело, а он не послушал, раздухарился – я сам, я могу! Ребячество, дерзость, позор. Краска залила его лицо от подбородка до ушей и уже добралась до лба, как вдруг лилипут ласково похлопал его по колену и сказал:

– Ну-ну, полно-те! Быть может, сама судьба вела вас сюда. Вот и валета разглядели – далеко не любой способен. У вас есть задатки. Вопрос только в том, как правильно их развить.

Васятка непонимающе уставился на лилипута.

– Карта – это великий символ жизни, – наставительно сказал тот. – Сверху – видимость, общественный морок, приличная маска, а снизу – истинный облик, тот, который до поры скрыт. И если не случится большой беды, демон, что спит за задворках души, может и не проснуться. Но в час великого потрясения, когда все перевернется вверх ногами, страшный двойник вырвется на свободу и станет править человеком, как кучер лошадью…

Лилипут еще долго вещал, и Васятка окончательно запутался.

– Так, стало быть, людей никто не уродует? Они сами?

– Засчитываю это как первый вопрос, – улыбнулся лилипут. – Не ищите вражеского колдовства, не ищите злого умысла. Во всем повинна наша грешная природа! Каждому воздается по делам его.

– Почему тогда чудища мрут?

Лилипут посмотрел на Васятку пронзительным взглядом.

– А вот здесь и правда есть виновный: изворотливый, безжалостный душегуб. Будь даже человек свинья свиньей, что сверху что снизу, а проживет он столько, сколько ему отмерено. Кому девяносто лет, кому только полтинничек. Знаю и таких, кто уж лет двести коптит небо, и ничего, не прибирает Господь. Только вот есть одно нерушимое правило, которое всем обращенным соблюдать надо: нельзя смотреться в зеркало, омытое слезой невинного. Раз взглянешь – и конец. Видно, нашелся тот, кто прознал этот секретец, и взялся грязными ручками-с за очищение земли-матушки от лютой скверны.

Васятку словно холодной водой из ушата облили. Стало быть, он не ошибся – есть убийца! Не зря кипело нутро, не зря не спалось по ночам. Прав, до конца, истинно прав!

– Как мне его найти? – выпалил Васятка, но лилипут улыбнулся и развел руками.

– Два вопроса, только два! А дальше – сами, мой милый юноша. Тайны не любят, когда их ворошат.

– Тогда и помогать не стоило. Какой вам прок, что я теперь знаю?

Лилипут скрестил на груди свои кукольные лапки.

– А может, вы тот, кого я долго ждал? Может, я хочу положить конец одной старой истории? Она закончится, и начнется другая – лучше во сто крат или, наоборот, ужаснее. Идите, и сделайте то, что считаете нужным. Я помог, за сим удаляюсь.

Где-то лязгнула упавшая железка. Лилипут неловко сполз с кресла и поковылял вглубь дома, скрывшись за парчовой портьерой. Васятка смотрел на огонь и мелко дрожал, как щенок, испугавшийся разболтанной телеги, которая выскочила вдруг из-за поворота. Когда он собрался с силами и решил идти прочь, в его голове пронеслось яркое воспоминание. Первый день в управе, такой ответственный: возьмут – не возьмут. Он бежит по коридору с поручением, он очень торопится и не замечает человека, несущего зеркало. Бах! – Васятка в одну сторону, человек в другую, и тысяча сверкающих лужиц на полу между ними. Зеркало бьется не к добру. Семь лет счастья не будет. Васятка, плача от страха, руками собирает осколки и бросает их в ведро. Человек кладет ему ладонь на макушку и зовет к себе в кабинет пить чай.

Метель разыгралась не на шутку. С моря налетел борей и высвистал из труб тепло, заставив прохожих поджиматься к стенам. Шестой час, время сытной трапезы и домашних дел. Васятка с трудом остановил залетного ваньку, сунул ему пятак и велел езжать без промедления на Копейную. В санях валялась ободранная, блохастая шкура медведя. Васятка натянул ее до пояса и под перезвон колокольчика под дугой поплыл по Бургу.

Копейная улица, освещенная единственным фонарем, бесконечно уходила в темноту. Извозчик притормозил у водокачки, сказав, что по сугробам не поедет, и Васятка охотно выпрыгнул на обочину. Снег заметал тропу с необычайной быстротой: казалось, дорожка следов исчезает быстрее, чем положено на то законами природы. Васятка быстро вошел в парадную и взбежал на третий этаж. Перед дверью Авдеева запах псины был так силен, что пришлось зажать нос. Видно, дворник сжалился над уличным барбосом, запустил в тепло, а тот взял и напрудил от счастья на лестничном марше.

Васятка заметил, что шнурок у косяка исчез, поэтому деликатно поскребся. Авдеев не услышал. Тогда пришлось кулаком – сначала легкое стаккато, потом с нарастанием.

– Что тебе надо? – грозно прорычал Авдеев. – Опять чудище привезли? К Пименову!

– Пустите, Ромэн Аристархович, разговор есть!

Авдеев неохотно дал Васятке пройти. Прихожая по старинке освещалась керосиновыми лампами. Справа от двери, на галошнице, стояло две пары теплых сапог, поодаль – ботинки на выход, с белоснежными гамашами. Запах псины не исчез – напротив, сделался сильнее. Аромат дорогого парфюма «Шарм Наталь» только подчеркивал его. Так пудра на лице престарелой танцовщицы проявляет мельчайшие морщины.

– Вы пса завели? – поинтересовался Васятка, неловко стаскивая валенки.

– Нет, – сказал Авдеев и нахмурился. – То есть да, курцхаара. На охоту пойду, вальдшнепов стрелять.

– Вальдшнепов, – протянул Васятка, катая на языке новое слово. Ему представился небольшой пушистый зверек, размером с кошку, нежно камышового оттенка. Жаль убивать, пусть живет! Васятка проскользил взглядом по противоположной стене: рога лося, шляпа на них, чуть ниже – песцовая шапка, сырая, слипшаяся. Может, от нее и пахнет? Собаки-то нигде не видать.

Запахнув покрепче халат, Авдеев проводил Васятку на кухню. Там на вчерашней газете лежала чесночная колбаса, аккуратно порезанная кружочками. Васятка сел на табурет. Он сжал в левом кулаке пальцы правой руки до хруста. Авдеев молча наблюдал за ним.

– Итак? – подбодрил он ученика.

– Я про чудищ хочу… То есть я не послушался вас и сам начал искать – убивца.

Авдеев возвел очи горе.

– Бедовый ты парень, Васятка! Сказано тебе: не лезь, а ты за свое. Отступись, пока беды не случилось.

Васятка моргнул глазом и вдруг с воплем зажал его.

– Ой, попало что-то!

– Дай посмотрю, – подался к нему Авдеев, но был остановлен решительным жестом.

– Я сам… зеркало!

Авдеев побледнел.

– Нет у меня.

– Нет, – эхом отозвался Васятка. – А у меня есть.

И он достал из внутреннего кармана пудреницу, изящно отделанную перламутром.

– Покойной мамаши моей, – тихо пояснил Васятка.

Авдеев, застыв у мойки, как изваяние, сверлил ученика тяжелым взглядом.

– Чего ты хочешь, Васятка?

– Сам не знаю. Да вот, позвольте, хочу спросить, отчего же вы не ищете убивца?

– Нет его!

– Я другое слышал: что если чудищу посмотреться в зеркало, омытое невинной слезой, то тут ему и конец.

– Кто тебе сказал? – хрипло спросил Авдеев.

Васятка достал клочок газеты с адресом:

– Лилипут с Морского проспекта, аптекарь.

– Лилипут! – фыркнул Авдеев. – Гомункул он, а не лилипут.

– Вы знаете его?

– А то! Болтун известный. Травил народ настойкой на сибирской пиявке, пока я ему хвост не прижал.

Васятка вздохнул.

– Ты ему поверил, что ли, Васятка? Вралю этому записному, заморышу?

– Зачем ему врать?

– А затем, что скучно! Вот и бесится с жиру.

– У вас ведь нет собаки?

– Да причем тут моя собака! – вскричал Авдеев. – Ну, нет ее, нет! Болею я, вот и запах. Грибок стопы.

– Покажите, пожалуйста, ногу-с.

Авдеев попятился.

– Ты мне это брось! Слышишь, брось!

– Не брошу, – Васятка встал и медленно направился к Авдееву. – В какие бани вы ходите по субботам?

– В соседние. Что, в бане теперь мыться запрещено?

– Отчего же – мойтесь. Только не в тех, куда чудища ходят. Вы там были и видели все. Может, даже знаете, кто убил.

– Так кто же убил? – спросил, не выдержав, Авдеев.

Васятка поднял на него полные слез глаза и сказал убежденным шепотом:

– Как кто убил? Да вы убили, Ромэн Аристархович! Вы и убили-с.

Слеза, покатившаяся по Васяткиной щеке, капнула в раскрытую пудреницу и поползла по куску зеркала в сторону грязной пуховки. Лицо Авдеева исказила нервическая судорога. Он отшатнулся, сбил табурет, но Васятка был тут как тут. Он выхватил зеркало и направил его на учителя. Так, должно быть, златокудрый Персей угрожал противникам головой Горгоны.

Авдеев с хрипом упал на пол. Он вцепился в халат, словно пытался вырвать оттуда кусок. Васятка бухнулся рядом. Он едва видел Авдеева за мутной пеленой.

– Что… что я натворил?!

– Да уж, – простонал Авдеев. – Поверил врагу моему, а не мне. Никого я не убивал, Васятка. Не я это был. А ты глуп, тебя вокруг пальца обвели. Не сказали главного.

– Чего?

– Теперь, когда ты убил меня, тебе не спастись. Ты сам станешь таким. Потому как… – жуткий кашель сотряс грудную клетку Авдеева. – Убивший чудище станет чудищем. И гомункул это знал. И Персей, про которого ты только что подумал, тоже знал. Да и сам ты знал, только не привык еще шевелить мозгами как следует. Дурачок. Прощай. И похорони меня… по-человечески.

Васятка отпрыгнул от умирающего учителя, как от чумного. Ринулся вправо – со стола повалились кружочки колбасы, рванулся влево – сшиб лавку с ведром. Стремглав бросился в коридор, впрыгнул в валенки, натянул шинель и вылетел вон. Пробежав три марша, Васятка споткнулся и кубарем покатился вниз. Оббил бока, расквасил нос и в таком виде выполз на карачках из парадной.

Снег сыпался ему прямо в раскрытый рот, слепил, сбивал с пути, падал за шиворот. Васятка рухнул в сугроб и зарыдал. Ужас содеянного приковал его к земле, как гигантский якорь.

«Тут и останусь, – решил он. – Замерзну!»

И принялся замерзать.

 

Он очнулся в комнате, выбеленной от пола до потолка. Снизу – соломенный матрас, сверху – ватное, пахнущее рвотой одеяло. И никого. Васятка силился вспомнить, что произошло и как он очутился тут, но в голову навязчиво лезли мысли о зеленой, сочной траве. И страшно хотелось петь. Только вот что? «Живет моя отрада в высоком терему»? «Ой, люли мои, люли»? Нет, нет, блажь. Васятка потер ногу о ногу, и раздался приятный звук.

На душе стало легко и свободно. Васятка посмотрел в белый потолок и улыбнулся своему новому счастью.