Продавец судьбы


Его киоск я видел каждый день по два раза — по дороге на работу и с работы. Обычный киоск, цветной, веселых ярких тонов. С весёлыми цветными фигурками на крыше. С весёлой же надписью — “Мифаль а-Паис”, “Завод судьбы” в буквальном переводе, а на деле  — Израильская государственная лотерея.

Место бойкое, с одной стороны автобусная остановка, с другой — вход в поликлинику. Что-то останавливало взгляд каждый раз, когда я смотрел на киоск, какая-то странность. Сегодня я понял, что именно. Возле киоска никогда не было толпы.

Картина не менялась от раза к разу. Возле окошка постоянно стоял, наклонившись, какой-нибудь человек и смотрел внутрь. Люди менялись, а поза у всех оставалась одинаковой, униженной и просительной.

Любопытство на этот раз победило. Я припарковал машину и перешел улицу на зеленый сигнал светофора. Сделал два шага от перехода и остановился.

Я почувствовал, что мне нельзя подходить. Пока нельзя, временно. Через минуту будет можно, а пока рано.

Ощущение было совершенно определенное. Я не борюсь с собственными чувствами, поэтому огляделся по сторонам, размышляя, как мне провести незаметно время ожидания.

Вокруг я заметил несколько человек, как и я, ожидающих с деланно спокойными лицами. Мужчина читал объявления на дверях поликлиники, парень изучал расписание автобусов. Одна девушка смотрела в небеса, другая внимательно разглядывала свой маникюр на ногтях, будто ища там тайные знаки. Я вынул телефон и стал просматривать рабочую почту, отойдя в тень под деревом.

После сообщений и писем я перешел к новостям, зачитался. Очнулся, как от толчка, поднял голову. От киоска походкой лунатика отходила девица с маникюром. На ее лице дрожала неуверенная улыбка. Мне было пора подойти.

Я подошел к окошку и поздоровался. Продавец ответил вежливо и дружелюбно. Он смотрел на меня, как на друга, ожидая как-будто радостной вести. Я смущенно пожал плечами.

— Извините, мне ничего от вас не надо. Просто подошел поздороваться, спросить, как у вас дела. Вы на меня не сердитесь?

Продавца мои слова обрадовали. Он расцвел широкой улыбкой и стал весьма привлекателен. Сухощавый, лицо в морщинах, лет шестидесяти на вид.

— Это прекрасно, что все у вас есть! Редко встречаются такие счастливые люди!

Я покачал головой отрицательно.

— Вы меня неправильно поняли. Мне много чего в этой жизни не хватает, и со счастьем у меня большие проблемы. Я сказал только, что от вас мне ничего не надо. Я не верю в счастье по лотерейным билетикам.

Улыбка сошла у него с лица. Продавец посерьёзнел, посмотрел мне в глаза внимательно.

— Да, извините. Вижу, ваш случай серьезный. Вам нужно нечто особенное.

Теперь уже я улыбнулся. Попробую догадаться! Сейчас он предложит мне чудодейственный амулет от одного из местных святых. Но я не угадал.

Человек, не глядя, оторвал от одного из рулончиков, висящих гирляндами на окнах, цветной картонный прямоугольник. Мгновенная лотерея, из тех, что нужно потереть монеткой, чтобы узнать выигрыш. Достав из стола конверт, он положил туда билетик и тщательно заклеил. Поставил на конверте дату, размашисто расписался. Протянул конверт мне и улыбнулся снова, радостно, будто решил задачу.

— Возьмите, это для вас. Именно то, что вам нужно.

Мне стало неловко. Билет такой стоил недорого, шекелей десять. Но сам факт, что мне втюхивают что-то насильно, без моего желания, раздражал. Тем более, сам попался — подошел, заговорил. Но отказаться сейчас было неловко, и я полез в карман за деньгами.

Продавец заметил мою досаду и правильно ее понял. Он остановил меня, взял за руку и вложил в нее белый конверт.

— Не нужно платить. Ведь вы у меня ничего не просили. Это мой вам подарок.

— Извините, не понимаю вас. Почему вы сделали мне подарок? Зачем?

— Почему, не скажу. По личным причинам. А вот зачем?..

Продавец задумался, посмотрел вверх, на потолок своей будочки, будто ища там подсказку. Продолжил медленно, подбирая слова.

— Помните анекдот про праведника? Всю жизнь от молился, чтобы господь послал ему выигрыш в лотерею, пока однажды не раздвинулись облака и не прозвучал голос с небес: «Купи уже лотерейный билет, наконец!»

— Спасибо, я знаю этот анекдот. Только я же не молился о выигрыше!

— В том-то и дело. Ваша жизнь идет по накатанным рельсам, и вы не хотите впускать в нее никакие случайности. Но представьте, что вам они необходимы. Не обязательно выигрыши, а то, что называют «На роду написано». Может быть, это болезнь, приключение, встреча — да что угодно! А вы своей волей отталкиваете от себя эти возможности. И тогда судьбе приходится удвоить или утроить  усилия, чтобы дать вам необходимое. Иногда это может стать просто опасным. А этот билет только символ. Плакатик, поднятый над головой. «Приходите, случайности, я готов вас принять!»

Я поёжился, представив сыплющиеся на меня неожиданности, и спросил:

— А, может, не стоит мне принимать у вас этот троянский подарок? Давайте попрощаемся и разойдемся в разные стороны, как будто бы ничего не было, ни разговора нашего, ни этого вот подарка?

Продавец отрицательно покачал головой.

— Время идет только вперед. Прошлого не изменить, поэтому лучше смотреть в будущее. Не пугайтесь, вас не обязательно ждут несчастья. Возможно, наоборот, счастливые совпадения и удачи. И помните — отказаться от моего дара легко. Достаточно вынуть билет и потереть. Там будет написан ваш выигрыш. Это называется «обналичить». Тогда вы получите всё вам причитающееся. Закроете открытое окно возможностей. Только не забудьте перед этим прийти ко мне и заплатить за билет. Так вы закроете мою с вами сделку.

Я пришел в себя, сидя в машине и тупо глядя на зажатый в руке конверт. Положил его в бардачок, завел двигатель, пристегнулся, попил водички. Оглянулся на киоск на той стороне улицы. Там уже маячила перед окошком чья-то согбенная фигура.

Об этом подарке и разговоре я позабыл. Напрочь, будто стерев из памяти. Может быть, от испуга. Потому что помнить такое означало признать реальность бреда. Неужели жизнь моя управляется не разумом и волей, а какими-то нематериальными силами? Нет, о таком даже думать страшно.

За две недели я ни разу не вспомнил странного продавца, дарящего лотерейные билеты. Но тут мне напомнили о нем прямо на работе.

Ко мне в мэрию на прием пришел начальник регионального отделения Мифаль апаис. Просить разрешения на замену трех киосков на новые. С помощью автокрана, конечно. Перекрыв движение по улице на короткое время.

Дело в том, что я, среди прочих обязанностей, отвечаю за организацию движения при работах на дорогах и улицах города. И все производители работ идут ко мне за оформлением разрешения.

Пришедший ко мне за подписью маленький смуглый человек был подчеркнуто вежлив и дружелюбен. Видимо, часто он нарывался на всякого рода хамство, и отрастил броню любезности. Вид у него был именно такой, ласково-неприступный.

Прочитав список адресов, я открыл в компьютере просмотр улиц. На экране мы вместе рассматривали улицы, на которых находились заменяемые домики. По третьему адресу из списка я увидел тот самый.

Увидел и сразу вспомнил странные разговор и подарок. Воспоминание будто ударило по голове. Как же я мог все забыть?..

Лотерейный начальник увидел мое изменившееся лицо и решил, что мне плохо. С трудом отбившись от него и двух набежавших секретарш, я продолжил наш деловой разговор. Мы выбрали подходящие к его дорожным работам схемы движения, я заполнил и распечатал стандартный протокол — разрешение на работу. Простившись с посетителем, налил себе крепкого чая и вернулся в кабинет, плотно закрыв дверь. Следовало обдумать ситуацию.

Не дай мне Бог сойти с ума. Эта мысль каталась у меня в голове, как трамвай, с грохотом и звоном. В своем уме и памяти до сих пор я был уверен больше, чем в теле, хотя и на него не жаловался. Хорошее тело, сильное и выносливое. Но не сравнить с головой. Ясный ум несравненно дороже тела, он — самое мне дорогое. Осознание того, что твой разум тебя предал, сродни предательству любимого. Или любимой, смотря по склонностям. Если не доверять себе, то как теперь жить?

В моей жизни подобное случилось в детстве, лет в пять. Мать бросила нас с отцом ради любимого. И тогда отец взял меня с собой, в Среднюю Азию. В командировку и жену присмотреть, взамен убежавшей. Но не сложилось там что-то, и папка мой вернулся в город Днепропетровск, как говорится, несолоно хлебавши. А меня отдал бывшей жене, как переходящее знамя.

Интересна в этой истории детская память. Я напрочь забыл о поездке с отцом, будто вычеркнул из памяти целый год жизни, с пяти до шести. И даже когда отец мне напомнил про это через двадцать пять лет, так ничего и не вспомнил. Наверное, сильно хотелось забыть, или ангел-хранитель стёр милосердно ненужное.

Сейчас я вспомнил разговор с лотерейщиком и испугался. Неясные угрозы продавца показались мне вдруг совершенно реальными. Но придумать что-нибудь эффективное я не сумел — не к знахаркам же мне обращаться? Пожал плечами, решил: «Будь, что будет!»

Три следующих месяца оказались насыщены событиями сверх всякой меры. Согласно китайскому проклятию: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!»

Случайности пошли густо, косяками. Болгарка с фрезой сорвалась и разрезала руку до кости, так, что зашивали в больнице. Забытый ключ от квартиры заставил переночевать в машине. Потерявшаяся страховка спровоцировала скандал с гаишником. Сломавшийся усилитель руля, исчезнувший заказ на билет, грипп среди жаркого лета, воспаление легких. И, клубничкой на торте —  инфаркт и операция на открытом сердце.

Приходя в себя после операции, я взмолился неизвестно кому: «Ну, хватит уже, достаточно!» — и испытания прекратились. Теперь, ровно наоборот, проблемы исчезали, вопросы сами собой решались, а все автобусы, письма и гости приходили вовремя.

Пару раз мне хотелось закончить игры с судьбой. Ведь чего проще? Прийти в киоск, заплатить монетку и проверить выигрыш. Но останавливало любопытство: что там ещё меня ожидает, за следующим поворотом?

Когда надоело бездельничать, я попросил кардиолога закрыть больничный и со свежими силами вернулся в мэрию, на работу. Первым пришедшим ко мне на прием оказался начальник из Мифаль а-Паис.

Он продлевал разрешение на работу, но выглядел сильно смущенным, словно просил о неприличном. Я успокоил его, говоря, что продление разрешения — дело совершенно обычное, рутинное. Никто к нему не в претензии, сделает теперь, раз не успел раньше. Но все оказалось сложней, чем я думал.

Придвинув поближе стул, начальник шепотом попросил не продлевать разрешение.

— Вы же имеете право мне отказать, не правда ли? Не разрешить работу? А я и спорить не буду, и жаловаться не стану. Ну, не разрешила мэрия, что ж теперь делать? Значит, останется все, как есть!

Я попросил объяснений и получил их. Оказывается, киоск возле поликлиники — особенный. Он единственный в целой стране, не приносящий фирме прибыли.

— Представьте себе, он даже убыточен, несмотря на гигантский денежный оборот! Мы каждый месяц выплачиваем  в нем выигрышей на миллионы шекелей. И ничего поделать не можем. Всё законно, без подделок и махинаций. Только сейчас вздохнул с облегчением. Пожарная инспекция потребовала заменить старые киоски на новые. Пока не заменим, нам их запрещено использовать. Так вы не поверите — за первый квартал у нас рентабельность увеличилась вдвое, только за счет того, что мы закрыли этот злополучный киоск!

— Так закройте его окончательно, да и дело с концом! Что вам мешает это сделать?

— Жалобы. Сотни, тысячи жалоб. Пишут во все инстанции, вплоть до приёмных премьер-министра и президента. Требуют открыть киоск. Пока что мы держимся, но запросы идут уже с самого верха. Спасите нас, пожалуйста! На вас вся надежда…

На столе как-бы сам собой материализовался пухлый конверт и пополз в мою сторону. Клапан соблазнительно приоткрылся, демонстрируя на верхней в пачке банкноте портрет Бенджамина Франклина. Ну да, конечно. В бога мы верим. Рентабельность требует жертв.

Меня скрутило волной гнева. Я с трудом удержался от мата. Ах ты, гнида! Решил минимизировать убытки, списав всё на упрямую мэрию?  Так, в пачке сто бумажек по сто, значит, пожертвовал десять тысяч, чтобы миллион сэкономить. Дёшево же ты меня ценишь...

— Заберите это немедленно, или я вызову охрану. Просьбу вашу я рассмотрю, но беспристрастно. Ответ получите завтра, в часы приёма, с четырёх до шести, в порядке живой очереди.

Из посетителя будто выпустили воздух. Похоже, он понял, что разозлил меня крепко, и теперь торопливо прощался, извиняясь и собирая в портфель разложенные на столе бумаги. Я ждал молча.

По дороге с работы остановился ещё раз на том же месте, напротив киоска. Подошёл поближе, прочитал объявление под стеклом. «Пожарная охрана запретила эксплуатацию… ввиду опасности возгорания… приносим извинения…»

Оглянувшись, я безошибочно узнал несколько ожидающих. Интересно, они и по ночам здесь дежурят? Подошёл к ближайшему, моего возраста, поздоровался, извинился, спросил:

— Как мне найти продавца из киоска?

Мужчина не удивился моему вопросу, видно, тоже признал во мне своего. Показал рукой направление, объяснил дорогу подробно.

— По этой тропинке во двор, второй дом справа, первый подъезд, третий этаж, направо. Постучишь, у него звонок не работает.

Посмотрел на меня оценивающе и добавил:

— Там в торце дома продуктовый. Водку не бери, только бренди.

Я поблагодарил. В магазине взял армянский коньяк, Киевский торт и швейцарский шоколад. Интересно, говорит ли хозяин по-русски?

Хозяин говорил. Он встретил меня на лестничной площадке. Приложив палец к губам, открыл осторожно дверь и провёл меня на кухню. Давненько меня не принимали на кухне.

— Извини, жена болеет, лежит в салоне. Больше принимать гостей негде.

В квартире пахло мочой и лекарствами, бедностью и бедой. Мы сели на крашеные табуретки возле стола, застеленного линолеумом. Ободранные обои, закопченный потолок, неровная плитка под ногами. В соседней комнате женщина привычно стонала с каждым выдохом, и в такт стонам качалась над столом от сквозняка голая лампочка.

Хозяин усмехнулся:

— Ожидал, поди, увидеть хоромы? Разочаровал я тебя, служивый. Ты уж на меня не серчай. Сюда я тебя не звал. Сам явился, на себя и пеняй.

Его русский наводил на мысли о девятнадцатом веке. И странно гармонировал с окружавшей нас достоевщиной.

— Ну, да ладно, доставай уже, чего там принёс.

Я выложил на стол покупки. Хозяин кивнул и убрал торт в старый холодильник ядовито-зелёного цвета. Достал стаканы, снял с плиты кипящую кастрюльку. Слил воду, выкатил на линолеум несколько картошек в мундирах. Начал чистить кожуру, перебрасывая картофелину из руки в руку.

— Ты пришёл слушать, поэтому не перебивай. Звать меня Лёвин,  Михаил Константинович, по-местному Моше Леви. Я в Палестине давно обитаю, и в “Мифаль а-Паис” со дня основания работаю. Нынешние начальники и рады бы меня на пенсию отправить, да не могут, уж больно договор хитро составлен. Пока я жив, обязаны предоставлять мне место работы, тот самый киоск, что ты заменить не разрешаешь. И правильно делаешь, кстати. Пока вы там о цене вопроса спорите, у меня неожиданный отпуск образовался. Я не против, торгуйтесь и дальше.

Я хотел возразить, но не успел. Михаил продолжил, глядя в стол.

— Мне, как видишь, работа моя счастья не принесла. Живу, как говорится, на одну зарплату, без бонусов и подношений. Меня тут все соседи сумасшедшим считают за то, что подарков не принимаю. Не понимают, что мне нельзя. Вон, захотелось один раз шикарной жизни, решил сам с судьбой поиграть.

Михаил задумался, вспоминая. Поглядел на дверь, за которой стонала женщина.

— И что?

— А то. Круиз на двоих на теплоходе выиграл. Олл инклюзив, всё включено, даже чаевые. Только на лайнер взойди.

— И как съездили? Понравилось?

— Съездили мы на скорой в больницу. Инсульт, паралич, все дела. Что за отмену круиза вернули, ушло на врачей и лекарства. Поиграл с судьбой, что называется.

— А как же это? — Я показал на бутылку.

— Это не в счёт. Мы её сейчас выпьем, а торт — с чаем, и следов не останется. Да ты наливай, не сиди сиднем!

Я открыл коньяк, разлил по стаканам. Мы выпили молча, чокнувшись по русскому обычаю. Хозяин достал из холодильника тарелку с разделанной селёдкой, разломил туда две картошины. Мы закусили. Он продолжил:

— Понимаешь, гость… Нет, не представляйся, не надо! Мне не узнавать новые имена хочется, а, наоборот, забыть те, что знаю.

Михаил плеснул щедро в свой стакан, махнул, как воду. Мне не предложил, отметил я. Ладно, не за выпивкой я сюда пришёл. А хозяин продолжил свой спич, накаляясь всё больше, закипая, как чайник.

— Ты думаешь, мне известно, о чём я в киоске с тобой разговаривал? Да чёрта лысого! Помню только, что лицо твоё в окошке видел, а дальше всё, как в тумане. И с остальными так же. Приходят, спрашивают, а я сижу пень пнём, щёки надуваю от важности. Эх…

Он взялся за бутылку, налил в этот раз нам обоим, выпил. Его уже развезло, с полбутылки бренди. Наверное, много пьёт. Картошку с селёдкой он тоже доел. Видимо, это был его ужин.

Стол напоминал натюрморт Петрова-Водкина. Стаканы, бутылка, селёдочный скелет на тарелке, горка картофельных шкурок. Не хватало только цигарки с пепельницей из снарядной гильзы.

Будто подслушав мою мысль, хозяин достал портсигар из кармана, свернул и закурил сигаретку. Знакомый по Амстердаму запах многое мне прояснил. И нервность, и бедность хозяина. А, с другой стороны, кто я такой, чтобы его осуждать?

Михаил облокотился на грязную стену, заложил ногу за ногу. Джойнт успокоил его. Он протянул мне косяк, но я отказался.

— Как хочешь, мне больше будет. Так о чём мы с тобой говорили? О разговорах с клиентами? Да что там разговоры? Я до сих пор толком не знаю, кто это через меня вещает. Чувствую себя, как инструмент какой-то, пила или молоток. Те ведь тоже трудятся, режут чего-то, забивают, а зачем — понятия не имеют. О том только хозяин их знает. Да только им, инструментам, не рассказывает. И правильно, зачем? А, главное, пользы мне от той работы никакой. Забил гвоздь, и марш в ящик, до следующей работы!

Я вдруг догадался, что такие задушевные беседы хозяин вёл много раз. Какая-то напевность, нарочитость звучала в его голосе. Хотя пьян он был без дураков, по настоящему.

Меня разобрала досада. Вот же дурак, собака на сене! Сидит на золотой жиле и ни разу не смог ею воспользоваться! Ведь миллионы же текут через эти руки, а он ими картошку чистит, близким помочь не может. Уж я бы на его месте извернулся, нашёл способ черпать из этой реки…

Сумасшедшая по дерзости мысль захватила меня. А что я, собственно, теряю? Кто не рискует, тот, как говорится, не пьёт шампанского! Я нащупал в кармане злополучный конверт и встал.

— Ты, хозяин, на мою удачу со мной сыграл. А теперь я тебе на твою сыграть предлагаю.

Михаил вскинулся, взглянул на меня снизу вверх жалобно, будто ожидая удара. Я успокоил его улыбкой.

— Не бойся, это просто игра. Честная, только между нами. И ничего ты не потеряешь. Вот у меня руки за спиной, и в одной зажат лотерейный билет, что я от тебя получил. Наверняка он счастливый и выигрыш там большой. Вот и испытай сейчас свою удачу. Угадаешь, в какой руке конверт, и деньги твои, все без остатка. И всю мою судьбу и удачу тоже себе заберёшь!

Мысленно я добавил: «А твою удачу я, так и быть, себе возьму!»

Михаил побледнел и тоже встал. Похоже, никогда ему не предлагали ничего подобного. Дрожащей рукой он показал на мою левую, в которой зажат был конверт. Не мошенничая, я вынул руку из-за спины и вручил победителю выигрыш со словами: «Поздравляю с победой!»

Хозяин сел и раскрыл конверт. Лицо его исказилось, как от внезапной боли.

— Что это? Что это за деньги?

Я растерянно смотрел на красные двухсотки. Ах, чёрт, да это же деньги за съём, приготовленные квартирной хозяйке! Оказывается, я перепутал конверты в кармане. Достав правильный, с подписью, я начал пихать его в руки хозяину, но он машинально отталкивал мою руку, как надоедливое животное. При этом он что-то шептал, но так тихо, что я не мог разобрать слов. Склонившись ухом к самому его рту я, наконец, расслышал: «Время идет только вперед. Прошлого не изменить.»

Что-то произошло, большое и страшное. Будто сдвинулся пласт и по склону пошла, набирая скорость, лавина. Михаил сидел у стены, глядя в пространство сухими глазами, и повторял свою мантру. Меня он не замечал. Я попрощался и вышел.

Хмель мой исчез бесследно. Внутри что-то мелко трусливо дрожало. Я не знал, что же мне делать, но уйти тоже не мог. Дико хотелось курить, хотя после инфаркта я бросил. Увидев мужика, объяснившего мне дорогу, решил попросить у него закурить. Но не успел.

Сзади грохнуло. Знакомый с Афгана звук объёмного взрыва, потрясающий до кишок, выворачивающий нутро, рвущий барабанные перепонки. Я упал ничком, разевая рот, зажимая руками уши, пряча голову от осколков. Рефлекс выживания.

Вместо осколков простучало по земле и спине несколько мелких камней. Новых взрывов не было. Я поднялся, помог встать давешнему мужику. Мы оглянулись, посмотрели во двор.

Дом, из которого я только что вышел, стал похож на трапецию. Первый подъезд оказался срезан наискосок, как по линейке. Виднелись внутренности освещённых пожаром комнат. На этажах и внизу горело, но не сильно. Запах газа. Так вот что рвануло! Пропан в смеси с воздухом даёт гремучую смесь. Не хуже вакуумных бомб, которыми мы душманов из пещер выкуривали. Но кто мог такое здесь сотворить? А ведь я последний из того подъезда вышел…

* * *

Следователь распечатал протокол допроса, просмотрел его, покачал головой.

— Странная история. И разговор у вас странный получился с покойным. Но не переживайте, никто вас ни в чём не обвиняет. Мы нашли причину аварии. Лопнула мембрана в клапане газового ресивера. Баллоны стояли возле подъезда, и за пару секунд весь подъезд наполнился газом. Удача, что только два человека погибло, ваш приятель и его жена-инвалид. Жаль, что так получилось, но прошлого не изменить. Ладно, подписывайте протокол и вы свободны.

Я вышел на людную улицу, ощущая стотонной тяжестью в кармане конверт с лотерейным билетом. Как мне теперь его обналичить, кому заплатить за билет? Разве что в могильный холмик засунуть монету.

И какой теперь будет моя судьба, выигранная обманом? Я почувствовал, что мне придётся сменить работу. С начальника в мэрии на киоскёра в Заводе судьбы. Вот только выправить им разрешение на замену киоска.