Доппельгенгер

Аннотация (возможен спойлер):

Тяжело быть изгоем без родины и дома. Особенно изгоем, у которого даже своего лица нет. Жить с пониманием, что тебя убьют, если узнают, кто ты есть на самом деле. Благо, если рядом окажется хотя бы одна родная душа. Но что, если и её не станет? Остается только одно… мстить.

[свернуть]

 


Не доверяйте зеркалам, люди! Если долго глядеть на своё отражение, оно может ожить. Я видел, так бывало! И только богам известно, что будет твориться в его голове…
 
Безумный бродяга с Храмовой Площади

 

Вимарк Альвидери пристально вглядывался в отражение. С гладкой поверхности зеркала на него смотрел приятной наружности мужчина. Ореховые глаза под тонкими бровями, прежде взирающие на одних с щенячьим раболепием, а на других – с хищностью коршуна, сейчас были холодны. В них читалось презрение, отвращение и скрытая глубоко внутри ненависть. Эти глаза, внешность, и даже имя принадлежали Вимарку Альвидери. Человеку. А он к этому часу, уже полночи как был мёртв.

– Трантольстанер, – тихо сказал тот, кто прятался под обликом королевского виночерпия, – меня зовут Трантольстанер.

Сколько лет прошло с тех пор, когда кто-то произносил это имя вслух? Он каждый вечер повторял его, чтобы под великим множеством чужих масок и личин однажды не забыть, кем являлся на самом деле. Чужие брови сошлись над чужой переносицей; не свои губы изогнулись в хищной улыбке, явив зеркалу злобный оскал. Зато вот смешок, свой, родной смешок, вырвался из груди вместе с тихим шёпотом:

– И завтра вечером, наконец-то, свершится моя месть… Вы заплатите, люди. За всё.

 

***

 

Трантольстанер являлся редким представителем почти полностью истреблённого народа. Как себя именовали его предки, он не знал. Люди же их называли по-разному: двояк, фетчер, доппельгенгер, крадун, бедняр. Одним словом – перевёртыш. Тварь, которая похищает лик, а затем и душу. Так однажды решил кто-то из людей. Этим они и оправдали многовековой геноцид доппельгенгеров.

Всё немногое, что Трантольстанер знал о своем народе, было подчерпнуто от брата, с которым он рос на улочках Артогарда – столицы королевства Бриттолия. Исторически сложилось так, что перевёртыши, никогда не имевшие ни родины, ни государства, ни даже собственного языка, давным-давно ассимилировались в самых крупных городах мира и слились с местным обществом. Существа, порождённые Хаосом, несущие в себе его частичку от рождения, обладали даром полной мимикрии – способностью изменить свой внешний вид и стать двойником кого угодно, – до мельчайших деталей скопировать прообраз не только внешне, но также перенять голос, манеру речи, особенности и привычки. Стоило лишь ненадолго взять в руки дорогую его сердцу вещь, которую человек долго носил при себе, часто её касался или был к ней привязан – предметы хорошо сохраняют ауру и энергетику души, и чем дольше она хранилась у хозяина, тем лучше получался воссоздаваемый образ, – и сразу же после перевёртывания, доппельгенгер получал все аспекты характера прообраза и даже последние воспоминания.

Единственное ограничение – перевёртыш не мог стать больше или меньше, чем он есть. Отсюда рождалось первое правило выживания: во время преображения необходимо задействовать всю массу тела, иначе можно застрять где-то на полпути между личинами и тем самым привлечь к себе внимание. Вторым правилом являлось условие, что преображаться следует только в того, кто уже умер, ибо если тебя одновременно увидят в двух местах, могли возникнуть вопросы. Конечно же, можно было перенять чью-то личину и уехать в другой город, но у людей, зачастую, бывало столько неожиданных связей и знакомств, что за всеми не уследить. Да и если столкнёшься нос к носу с прообразом, что тогда? Поэтому к выбору роли приходилось подходить с особенной осторожностью, иначе, если кто-то заподозрит что-то неладное, за тобой придут. Люди, как просвещённые, так и не обременённые разумом, знали о существовании доппельгенгеров. И уничтожали их, как паразитов. Зачем? Наверное, от страха. Неведения. А может, причина – банальная зависть? Кто его разберёт. Да и какая разница, за что тебя хотят убить, если изменить этого ты не в силах.

Брат рассказывал, что среди доппельгенгеров встречались и такие, кто ради собственной безопасности от разоблачения, мог убить человека и полностью забрать себе его жизнь. Возможно, этого люди больше всего и боялись. Но брат сызмальства внушил Трантольстанеру, что так поступать нельзя. Ни при каких условиях. «Иначе мы действительно не заслуживаем места под солнцем», – говорил он.

За долгую жизнь в людской столице, Трантольстанер с братом перемерили множество ролей: по началу всяких бродяг, сирот, попрошаек и нищих, пока не научились подбирать роли получше. Люди, в большом скоплении, мрут словно мухи. Надо только дождаться чьей-нибудь кончины и удостовериться, что поблизости не было свидетелей. Сурово, но действенно. К чему пропадать хорошей жизни, когда того, кому она была предназначена, уже нет? Брат даже верил, что они совершают благое дело, подменяя людям утраченных родственников и друзей, тем самым на время избавляя их от горя потери.

Свою первую «добротную» роль Трантольстанер получил еще, будучи ребёнком – он стал сыном булочника. Его брат – подмастерьем кожевника. Они жили на одной улице, благодаря чему могли часто видеться, в основном по ночам. Настоящего сына булочника затоптала лошадь ретивого гонца, когда малец не успел вовремя убраться с дороги; юношу, подмастерья кожевника, закололи в подворотне, за несколько серебряников, с которыми тот не пожелал расстаться. Братья и в первом, и во втором случае, оказавшись рядом, спрятали тела и, наконец-то, обрели кров. Через несколько лет, когда жена булочника померла от чахотки, а сам пекарь пристрастился к выпивке и зачастую стал вымещать горе на единственном сыне, Трантольстанеру на время пришлось вернуться на улицы.

С годами Трантольстанер и его брат достигли того возраста, когда уже могли превращаться во взрослых людей, а потому их положение только улучшалось. Они были зарезанными в подворотнях горожанами, перепившими скальдами и бардами, умершими от старости торговцами и ремесленниками. Каждый раз, когда подворачивались роли получше, они заметали следы и перевоплощались в новые образы. Жизнь менялась к лучшему. Пока однажды они не допустили ошибку.

В тот год пропал один из хозяев знатной купеческой гильдии, который имел в своём распоряжении богатства, уважение и власть. По слухам, его корабль сгинул в одном из страшнейших штормов, что зачастую бушевали в Энлесском океане. Трантольстанер, который во время пропажи купца работал у него в поместье молодым служкой, тут же помчался к брату, рассказать важную новость. Брат, на тот момент обучающийся у известного фармацевта ремеслу провизора, думал долго. Ему нравилась работать в аптеке, он считал изготовление лекарств делом благородным, спасающим людские жизни, хотя бывало и рассказывал, что его ментор торгует и теми снадобьями, что жизни отнимают. В конце концов, он согласился. Трантольстанер, успев выкрасть из дома купца его любимую фибулу, преподнёс её брату. Вскоре чудом выживший в шторме гильдейский хозяин вернулся в родные угодья. Следующие месяцы Трантольстанер, мигом выросший из обычного служки в главного советника купца, жил припеваючи под уютным крылышком старшего брата. Устои в купеческом доме тоже претерпели сильные изменения – первое время прислуга сильно дивилась, отчего хозяин скверный, мрачный и злой по жизни человек неожиданно подобрел сердцем? Не иначе как счастливое спасение сказалось! В общем, все были довольны. Как рассудительно считал брат Трантольстанера, доппельгенгеры должны быть лучше оригиналов, раз уж им выпала такая доля – подменять других.

Но потом случилось неожиданное. Настоящий купец – живой, действительно переживший шторм, выловленный моряками и долгое время не имеющий возможности вернуться домой, объявился через полгода. Вместе с ним пришли Церковники и Охотники. Доппельгенгера, хаотическую тварь, богомерзкое создание и порождение тьмы, что нагло ворует чужие личины, прилюдно казнили. Трантольстанеру никогда не забыть вопли сгораемого заживо брата и оранжевое зарево кострища в ночном небе.

 

***

 

Потеря брата сильно повлияла на Трантольстанера. Из купеческого дома пришлось уйти – слишком многое напоминало о роковой ошибке. Также в нём поселился страх быть пойманным и преданным суду. В случившимся, перевёртыш винил себя – ведь это он не удостоверился в гибели прообраза. Грызущее изнутри чувство вины сводило доппельгенгера с ума. Долгое время Трантольстанер скитался по улицам в образах нищих отбросов, спал в забытых всеми богами ночлежках и впитывал окружающее его зловоние. Роднился с грязью и мерзостью человеческой души. Доппельгенгер видел, как убивают за горсть мелких монет; как насилуют и унижают тех, кто не способен дать отпор; как вымещают друг на друге злобу и обиду за несчастную судьбу; как улыбаясь – ненавидят, заверяя в честности – обманывают, обещая верность – предают… и даже не пытаются изменить страшную действительность. И сколько бы он не силился понять, отчего люди так поступают с ближним своим, ответа не было.

Наконец, Трантольстанер осознал – еще чуть-чуть, и он сам безвозвратно утонет в этой тёмной бездне. А затем его озарило. Проблема людей оказалось до смешного банальна. Просто они люди. Такова их сущность. И не он виноват в смерти брата. За те полгода, что доппельгенгеры провели в купеческом доме, всем жилось только лучше. Но когда объявился настоящий хозяин, всё вернулось на круги своя – унижения, мытарства, раболепие и зависть. Это люди погубили его брата, как они губили своих же сородичей.

Трантольстанер возжелал мести. И вскоре он осознал простую истину. Хочешь выжить среди чертей – стань дьяволом.

 

***

 

Доппельгенгер наблюдал за людьми и учился быть человеком. Поначалу – воровать. Затем – обманывать. После, осознал, как манипулировать и водить за нос ради собственной выгоды. Стравливать и отсиживаться в тени, чтобы потом пожинать лавры на чужих утратах. Первое время ему доставляло удовольствие наблюдать за тем, как эти низкие существа вгрызаются друг другу в глотки, даже не подозревая, кто на самом деле дёргает за ниточки. Но потом ему стало мало. Склоки и раздоры отбросов перестали доставлять удовольствие. Трантольстанер жаждал отмщения за смерть брата, но понимал, что настолько малозначащие победы не принесут ему облегчения. Он хотел поквитаться не с горсткой насекомых. Ему нужен был весь муравейник. И настал день, когда судьба преподнесла такой шанс.

 

***

 

Два королевства, именуемые Бриттолией и Андарилией, разделённые узкой границей богатых и плодородных земель, ставших камнем преткновения и в итоге наречённые Спорными, издревле находились в плохих отношениях. Как именно сложилась давняя вражда, перевёртыш не знал, впрочем, как не знало и большинство людей. Ну было там что-то, не поделили, поругались, в итоге когда-то воевали, убивали. Так и запомнилось, так и повелось. Эта часть истории обоих королевств и однобокое отношение их поданных, лишь подтверждала мысли Трантольстанера. Люди не умеют жить в мире без ненависти. Она для них что воздух, вода и пища – питает и наполняет силами.

Король Бриттолии, Шикон III, наречённый в народе Пьяницей, был типичным представителем людской знати: властолюбивый, самовлюблённый, страдающий чревоугодием, не терпящий неповиновения и не заботящийся ни о чем, кроме своего блага. Настал день, когда по Артогарду прогремела новость – умерла королева, Шикон овдовел. Народ испугался, что теперь их правитель станет еще страшнее и злее, чем был – поговаривали, мол, королева была единственным на свете человеком, к которому прислушивался правитель. Однако, многие удивились, когда услыхали следующую весть, – о прибытии в Артогард герцога Суовика Пиккорда, родного брата Короля Андарилии. Одни сказали – «ну всё, совсем одурел Шикон с горя, раз зазвал в гости этих чертовых южан!» Другие же наоборот, порадовались – «неужели, наконец, настанет мир?» Народ посудачил, да пришёл к выводу – не суть важно, что послужило причиной предстоящего перемирия, но важно, что два Короля решили наладить дипломатические отношения. Столица готовилась к приему посольской делегации. В то же время, Трантольстанер, работающий прислугой в одном из публичных домов верхнего города, познакомился с Вимарком Альвидери – королевским виночерпием.

 

***

 

Вимарк оказался человеком склонным к пьянству, болтливости и блуду. Он просто обожал слушать свой голос, сидя в уютном кресле, потягивая дорогое вино да сверкая золотым медальоном на груди, пока перевёртыш приводил в порядок комнату, которую недавно покинула куртизанка. Виночерпий рассказывал перевёртышу, как ему повезло попасть на службу в королевский замок, и какая это честь – наполнять чарки и знатнейшим людям королевства!

Трантольстанер, давно осознав, что большинству людей совершенно не важны чужие мысли, а интересны лишь свои собственные, произнесённые в слух, молчал и слушал. И когда он узнал от виночерпия, что тот будет прислуживать за королевским столом во время ужина в честь приёма Андарильского герцога, перевёртыш подумал, – «вот он – шанс поквитаться со всем человеческим родом!» Он тут же представил себе, как легко будет отравить посла, во время паники преобразиться в кого угодно из обитателей замка, а затем сбежать, наслаждаясь свершившимся отмщением. Конечно же, Король Андарилии подумает, что всё это было подстроено коварным Шиконом и пойдёт на Бриттоль войной. Но для этого, перевёртыш должен убить виночерпия. В мыслях всё казалась простым, но на деле…

Трантольстанер украл с кухни нож, подстерёг жертву в переулке, но так и не смог ударить умоляющего о помиловании виночерпия. Он отпустил Вимарка. Долго потом жалел, что так и не смог переступить через заветы давно покойного брата. Осознание собственной слабости, словно копошащийся в нутре жук, мучало перевёртыша. Теперь он презирал не только людей, но и себя. Слабак.

Когда же, через несколько дней, виночерпий вновь объявился в публичном доме, Трантольстанер даже не подумал о повторной попытке. Знал, что не способен на хладнокровное убийство. В тот вечер Вимарк напился сильнее обычного, а потому язык виночерпия разгулялся за весь человеческий род. Он прошёлся по жадным хапугам – князьям и королям, по идиотам-стражникам, что стерегли их покой; по раболепным слугам, готовым падать ниц перед лордами; по вонючим попрошайкам, что денно и нощно крутились вдоль излюбленных Вимарком публичных домов; по грязным девкам, кои за пару монет готовы были расстелиться перед кем угодно – хоть перед мерзким эльфом, хоть перед жутким гоблином! Но что больше всего поразило, так это лицемерие перепившего говоруна. Ведь виночерпий сам был ничуть не лучше всех перечисленных, а то и хуже. Копившаяся годами ярость распирала Трантольстанера изнутри, но он молчал. Пока Вимарк Альвидери не перешёл последнюю черту.

– Но больше всех я ненавижу этих бесов, заполонивших наши, людские города, – изрёк он пьяно. – Все эти длинноухие, низкорослые, зеленокожие создания, богопротивные твари, которых просто не должно существовать в цивилизованном мире. Меня тошнит от одного только взгляда на их уродливые лица. Да что там лица – морды, страшнее тех, что у свиней! Человек – вот кто царь природы. А прочих – в печь иль на костёр! Как ту волшебную зверушку-крадуна, что годом ранее церковники на площади сожгли. Ох как же сладко визжало мерзкое отродье, еще разок услышать бы тот вой…

– Заткнись! – рявкнул в ответ Трантольстанер. – Закрой поганый рот, иначе…

И тут он понял свою ошибку.

– Иначе что? – прошипел виночерпий, глядя налитыми кровью глазами на испуганного служку. Перевёртыш забормотал извинения, но было поздно – Вимарк, с трудом поднявшись с кресла, нетвёрдой походкой двинулся к нему.

– Ты кому рот посмел закрывать, прислуга? На кого голос поднял?! Да я коль пожелаю, куплю душонку твою жалкую за пару медяков, а затем убью прилюдно. И ничего за это мне не будет!

Трантольстанер хотел юркнуть к выходу и сбежать, но виночерпий схватил его за горло и стал душить, воняя едким перегаром. Доппельгенгер задёргался, захрипел, попытался вырваться, но куда там – в пьяном увальне оказалось слишком много силы! Перевёртыш впился пальцами обидчику в лицо. Виночерпий зарычал, Трантольстанер закричал. Он нащупал глазное яблоко смутьяна, вдавил палец в глазницу. Обидчик взвизгнул и отпрянул, схватился за лицо. Сквозь пальцы побежала кровь.

– Ты… ты… – только и смог выдохнуть он.

– Не подходи ко мне, – прокашлял доппельгенгер, хрипло втягивая воздух.

И когда виночерпий бросился на него, Трантольстанер толкнув Вимарка в грудь. Он удивился тому, сколь много сил в его руках – как легко, оказывается, было дать отпор! Виночерпий отлетел, взмахнул руками и рухнул. Затылком, прямо на угол комода. Да так и не поднялся.

Всё случилось слишком быстро. Трантольстанер стоял над Вимарком, глядел в стекленеющие глаза виночерпия, и не верил, что подобное вообще могло произойти. Он убил человека. Как же просто это вышло. Но Трантольстанер не испытал удовольствия от содеянного. Наоборот – еще большая волна ненависти и презрения к себе окатила перевёртыша с ног до головы. Брат осудил бы. Ведь одно дело, когда ты стравливаешь людей, просто подталкивая их к истинной натуре, а совсем другое – убийство, своими же руками! Трантольстанер опустился рядом с виночерпием, схватился за голову и горько зарыдал. Однако вскоре слёзы иссякли, им на смену пришло понимание, что обратной дороги нет. Раз он уже отнял жизнь, значит следует идти до конца. Месть свершится.

 

***

 

Первая часть плана оказалась довольно лёгкой. Трантольстанер снял с Вимарка золотой амулет, переодел покойного в грязные тряпки, через окно вынес тело на улицу и дворами оттащил к ближайшей ночлежке для бездомных. Еще когда брат был жив, они поняли, что в человеческих городах проживало слишком много людей, чтобы знать каждого в лицо. И, в большинстве случаев, никто не станет разбираться, кто убил и ограбил того или иного беднягу, и как его звали при жизни.

Вернувшись тем же путем, перевёртыш в личине виночерпия демонстративно покинул публичным дом, зная, что пропавшего служку, чью роль он играл последние несколько месяцев, никто искать не будет. С прохождением на территорию королевского замка тоже проблем не должно было возникнуть – в последних воспоминаниях Вимарка, которые доппельгенгер вытянул вместе с образом из амулета, всплыла неприметная калитка в стене, примыкающей к саду, которую охраняла парочка знакомых гвардейцев. Оставался лишь вопрос орудия убийства. Трантольстанеру нужен был хороший яд. И он знал, где его достать.

Брат, за то время пока работал в аптеке, упоминал один ларец, где аптекарь хранил какие-то особые снадобья, за которыми иногда по ночам приходили всяческие тёмные личности. Трантольстанер отправился прямиком к лавке, не забыв закутаться в мешковатую накидку с капюшоном, которую он по дороге стянул. Ночных покупателей аптекарь различал по условленному стуку в дверь заднего двора. Вскоре показалась полоска света, и на уровне глаз приоткрылась узкая щель.

– Кто? – спросил гнусавый, хрипловатый голос.

– Клеврет, желающий особых знаний.

– Почто пришёл, клеврет?

– За ценным уникумом, кой негде больше мне сыскать.

Дверь отворилась. На пороге, держа в руке лампу, стоял сухопарый старец с бегающими глазками. Сверкнув щербатой улыбкой, он махнул рукой и скрылся в темноте дома. Проведя гостя в глубь помещения, аптекарь опустился к неприметному ларчику, поставив его на стол и явил гостю с десяток маленьких бутылочек.

– Кому пожалован подарочек? Молодому, аль почтенному возрастом?

– Молодому.

– Смерть должна быть явной, аль естественной?

– Так чтобы знали. Все знали.

– Каков, м! – хихикнул аптекарь и глаза его недобро сверкнули. – Мучительной, аль быстрой?

Трантольстанер задумался.

– Не надо мучений. Пускай умрёт, и всё.

– Хм, хм, – старик склонился над ларцом, прищурил подслеповатые глаза. – Дайте-ка подумать, мой друг… Ага!

Радостно воскликнув, он взял бутылочку размером в полпальца, из черного, непроницаемого стекла.

– Вытяжка из Чёрного Аконита, с примесью бруцина. Одна капля на чарку вина и жертву не спасти даже магией. Отравленный почувствует сонливость, затем его разобьёт паралич, а вслед за ним – кома и скорая кончина. На утро кожу жертвы будут усеивать черные, округлые пятна, похожие на бутоны распустившегося цветка. Ни у кого не останется сомнений в причине столь плачевной доли.

Перевёртыш расплатился забитым монетами кошелем, доставшимся ему в наследство от виночерпия. Старик, придирчиво осмотрев каждую, остался доволен. Уже на пороге перевёртыш обернулся.

– Скажи мне, крепко ли ты спишь, зная, что пока светит солнце, людей ты лечишь, но в час луны спокойно даришь смерть?

– Самый умный? – хохотнул в ответ аптекарь, даже бровью не повёл. – Убивает не яд, убивает человек. А значит, моя душа чиста.

Трантольстанер отправился в королевский замок. Как он и предполагал, со входом проблем не возникло – знакомые гвардейцы, получив по припасённой в сапоге монете, его спокойно пропустили. Отыскав, благодаря воспоминаниям из медальона, путь в комнатушку, которую Вимарк делил еще с одним слугой, перевёртыш спрятал бутылочку яда под ворохом праздной одежды в сундуке, и, остановившись напротив зеркала, окинул взглядом ненавистное отражение покойного виночерпия.

– Трантольстанер. Меня зовут Трантольстанер. И завтра вечером, наконец-то, свершится моя месть… Вы заплатите, люди. За всё.

 

***

 

Проснулся он рано, от сильной тряски. Перед взором оказалось пухлое лицо с мясистым носом и красноватыми, свинячьими глазами.

– Вставай давай, соня, – низко пророкотал будивший. – Я вымотался страшно, словно пёс! Его величество, до самого утра не спавши, всю ночь меня гоняли за вином. И твой теперь черёд по замку бегать.

Разбудил его второй виночерпий по имени Бавис, – подсказали чужие воспоминания. По мнению покойного Вимарка, этот человек был тем еще пройдохой, шельмой, гадом – короче говоря, обычным представителем людского рода.

Благодаря воспоминаниям из амулета, перевёртыш более-менее помнил устройство королевского замка, но все равно бывало путался в переплетениях многочисленных коридоров, залов, комнат и галерей. Весь день прошёл в беготне и прислуживании обитателям дворца. Доппельгенгер надеялся увидеть короля, посмотреть, что из себя представляет правитель людей, но его величество весь день провёл в постели. Ближе к вечеру Трантольстанер начал понимать, о чем говорил его напарник, – высокопоставленные лица и приближённые короля измотали бедного виночерпия в край: принеси, подай, унеси, убери, позови, отнеси, и так до бесконечности. Но главное – ни капли благодарности в ответ. Лишь только высокомерие и холод. В последствии у перевёртыша сложилось мнение, что люди, добившиеся высокого положения, совершенно разучиваются выполнять даже самые простые из своих потребностей, и словно бы соревнуются – кому из них придется меньше пальцем шевелить.

Когда Трантольстанера, наконец, отпустили, и едва переставляющий ноги перевёртыш добрался до своих комнат, его ждал очередной сюрприз в лице пятёрки королевских гвардейцев и рыцаря-командира. Доппельгенгера тут же скрутили, дали под дых, когда тот задёргался.

«Попался! Прознали о моей подмене! Но как?! – подумал он, еще не ведая, что крупно заблуждается.

– Имя? – поинтересовался командир гвардейцев – высокий, мрачный рыцарь в латах, с накинутым поверх сюрко о королевском гербе.

– Вимарк, сир, – заискивающе ответил Бавис.

– Это твоё? – командир сунул перевёртышу под нос бутылочку из тёмного стекла. Трантольстанер увидел раскрытый сундук, в котором покойный Вимарк хранил одежду, и сразу же всё понял. Командир повторил вопрос. Парализованный от ужаса доппельгенгер не смог выдавить и звука.

– Его, его, – закивал Бавис. – Он спрятал её на самом дне, под вещами, но я нашёл! Там, верно, яд? Я сразу так подумал!

– Заткнись, – махнул рукой рыцарь и повернулся к Трантольстанеру. – Отраву значит протащил? Кого хотел ты умертвить? Говори! Не то ведь хуже будет.

Обмякший в руках гвардейцев доппельгенгер, висел ни жив ни мёртв. Ему не верилось, что справедливое возмездие провалится из-за банальной жадности соседа по комнате. Не получив ответа, рыцарь ударил Трантольстанера по лицу.

– Молчать решил, паскуда? Что-ж, выбор за тобой. Не скажешь мне, так дознаватели язык развяжут. Затем – в петле тебе висеть. Но только если наш король проявит милость. А коль не станет, хе-х… Мучительно и долго ты будешь умирать, моля богов о быстрой смерти…

 

***

 

Трантольстанера раздели, нагого бросили в сырую темницу. Там он нашёл вонючую, грязную накидку, в которую завернулся с головой. С того часу началась пытка временем. Казематы находились глубоко под землёй, куда не доставало солнце. Темно. Сыро. Холодно. И страшно. Обида и отчаяние душили доппельгенгера. Так глупо – прожить столько лет среди людей, познать их натуру, привычки, мышление и не предвидеть такой мелочи, как сосед, ворующий у соседа.

Надежды не было – ясное дело, королевского отравителя не помилуют. Превратиться в кого-нибудь другого он тоже не мог – в темнице не было ни одной вещи, из которой можно бы вытянуть воспоминания и образ – лишь старая накидка. Да и та уже давно лишилась ауры прежнего хозяина. Даже лучше будет, если он сам во всём сознается и его убьют, как отравителя. Ибо, если вдруг люди каким-то образом узнают, кто он на самом деле… в людских руках, лучше умирать человеком. Раньше Трантольстанер не понимал такого понятия, как милость быстрой смерти. Однако, после того, как стал свидетелем казни брата, – сожжения заживо, перевёртыш полностью изменил отношение к процессу законного умерщвления. Оставался лишь вопрос, почему у людей традиционно сложилось так, что простых законопреступников они карают петлёй и топором, а заподозренных в связи с волшебством и магией – огнём? Впрочем, ответ, ничего бы не изменил.

 

***

 

Время шло невыносимо медленно, оно растянулось, словно густая патока, лениво капающая из кувшина. Темнота, сырость и холод сводили с ума. Трантольстанер боялся прихода королевских дознавателей, но также ждал их. Чем быстрее всё кончится, тем лучше. Меньше мучений. Он даже ощутил облегчение и толику радости, когда окошечко в двери осветило пламя факела.

Щёлкнул замок. В камеру вошёл высокий человек, властно махнул рукой, кто-то поставил рядом с ним табурет, и дверь закрылась. Какое-то время он молча разглядывал узника. Трантольстанер лежал на холодном полу, прикрыв рукой глаза от света. Наконец, вошедший вставил факел в нишу и с явным облегчением опустился на табурет.

Когда зрение прояснилось, узник смог рассмотреть человека. Это оказался упитанный мужчина в богатом кафтане, высоких сапогах и кожаных перчатках. Круглое, красноватое лицо с мясистым носом и оплывшими щеками украшала седая борода; на лбу проступали глубокие складки – следствие многочисленных и тяжких дум. Внешне он казался дородным, медлительным, поросшим жирком увальнем, однако в зелёных и крайне пронзительных глазах читался крепкий, волевой характер.

– Ты знаешь, кто я? – спросил вошедший низким, проникновенным голосом.

Трантольстанер долго молчал, затем мотнул головой.

– Моё имя – Шикон Третий из рода Бурбасов. В народе именуемый Пьяницей, – он скривился, словно эти слова причиняли зубную боль. – Я твой король.

Доппельгенгер сдержал вздох. Только теперь увидел, что на голове посетителя была небольшая, без украшений, корона. Подумал. Тихо ответил:

– Ви… Вимарк Альвидери.

Король изучал его, покусывая пухлые губы. Трантольстанер покорно ждал, не зная, чего ждать.

– Ты хотел меня убить, – наконец, сказал, а не спросил Шикон. – Отравить вытяжкой из Чёрного Аконита и бруцина. Да, не удивляйся, короли тоже разбираются в ядах.

Он сунул руку в ременную сумку и достал знакомую бутылочку.

– Интересная штука, яд. Смертельная вода. Всего-то пара капель, и свалит кого угодно, даже крепкого быка. А ведь первоначально, вода – это жизнь. Она нужна нам не менее, чем воздух. Но там, где есть жизнь, всегда рядом и смерть. Иронично.

Король оторвал взгляд от бутылочки и посмотрел на узника.

– Я не стану спрашивать, в чем причина твоего решения. За свою жизнь я натворил немало всякого, думаю, многие из моих поданных нашли бы сей исход справедливым. Возможно, я был бы среди них.

Доппельгенгер даже не мог предположить, зачем правитель говорит с ним, поэтому молчал.

– Ты знаешь, в чем проблема власти? В самом её наличии. Ведь простой человек не может быть выше остальных. А наделённый властью – может. Но власть – это дракон. Она развращает. Затуманивает разум, меняет всё вверх дном и окружает иллюзиями. Дракон шепчет тебе, что ты особенный. И ты начинаешь считать себя особенным. Он твердит, что все твои поступки и мысли, все до единой – правильные. И ты соглашаешься с ним. Не позволяет даже на мгновение задуматься о том, что ты можешь ошибаться. Он заверяет, что все, кто тебя окружают – предатели и завистники, лицемеры и лгуны, что они только и ждут момента, когда смогут ударить в спину. И ты видишь мир глазами дракона. Мир, полный ублюдков, гадов и крыс. Со временем его хвост опутывает тебя настолько, что ты сам становишься драконом. И начинаешь пожирать всех, кто находится рядом.

Король откашлялся, провёл рукой по вспотевшему лбу и продолжил:

– Но самое ужасное – по мере того, как превращаешься в дракона, который первоначально тебя и извратил, ты теряешь человеческую сущность. И вместе с этим воцаряется пустота. Внутри. Словно открытая рана, она болит, пульсирует, не даёт о себе забыть и прорастает, с каждым годом всё сильнее и глубже. И эту боль невозможно унять. Лишь приглушить, – вином, дурманом, девками. На время. Однако, чем чаще глушишь, тем глубже становится эта треклятая рана. Она ширится, пока не заполнит тебя окончательно, как вода бутылку, до самого горлышка. И да, бывают моменты просветления, когда понимаешь, что тонешь в пустоте, как в болоте. Что пора остановится. Но все равно не останавливаешься.

– Почему? – осмелился тихо спросить Трантольстанер.

– Потому что не можешь, – еще тише ответил король.

– Тогда, быть может, не очень-то и хотели?

Шикон в ответ лишь вздохнул и покачал головой.

– Ты верно слышал, что не так давно в нашем королевстве не стало королевы?

– Слышал.

– Это была последняя капля, понимаешь? – королевские губы заметно дрогнули, но Шикон взял себя в руки. – Эвианна была моей отрадой. Отдушиной. Моим теплом. Единственным человеком, который в меня верил. Любил таким, какой я есть. Даже несмотря на пьянство, самодурство, хождения по молодухам. Бывало, даже, бил её. В хмельном угаре. А по утрам, когда трезвел, меня охватывал ужас – я приползал на коленях, лобызал подолы, заваливал подарками. И она прощала. Всегда прощала. Вот я не стал бы. Просто не смог бы. А у неё получалось.

Король, опустив голову, громко хлюпнул носом, утерся рукавом – словно мальчишка.

– Пока она верила в то, что я смогу стать лучше, я тоже верил. И вот теперь не стало последнего в мире человека, который давал мне эту надежду. Остались лишь подхалимы и завистники, готовые согласиться с любым моим словом, и боящиеся сказать мне, каков я есть на самом деле. Дети, все как один – ублюдки-спиногрызы, мечтающие о троне. Враги, плетущие подлые интриги. И королевство, что ненавидит меня и презирает. Один я теперь, понимаешь? Совсем один! И даже поговорить не с кем, кроме узника, который хотел меня потравить!

Неожиданно король заплакал. Опустил голову на руки и тихо зарыдал. Горько. Непритворно. Трантольстанер, совершенно не понимающий, что происходит, молчал. Даже проникся сочувствием. Вскоре Шикон успокоился. Воцарилась тишина.

– Умирая, моя Эвочка хотела только одного – чтобы воцарился этот чертов мир, – заговорил он жарким шёпотом, впившись в Трантольстанера горящими глазами. – Ну я и сдуру пообещал, что устрою нам мир. Заключу его. Вызвал этого клятого посла, сказал, что отдам андарильцам спорные земли. И вот он уже приехал, уже во дворце. Ждёт, когда я с ним встречусь. А я не могу, понимаешь? Не могу я успокоить огонь в душе. Ненавижу их всех! Посла, его брата, короля, всю их ублюдскую андарильскую нацию, с которой еще мои деды воевали. И отдавать я ничего не хочу. Не хочу, не могу и не буду! Это выше моих сил. А обещание-то, уже дал! И теперь, что? Теперь, видимо, не сдержу. Ох, горе, горе мне, дураку…

Король едва опять не зарыдал, но сдержался, облизнул пересохшие губы.

– Короче, отравитель ты мой горемычный. Вот твой яд, забирай, – король бросил перевёртышу бутылочку, тот бессознательно поймал.

– Аконит долго убивает. Мучительно. А я устал уже, понимаешь? Устал страдать. Бери ноги в руки и убирайся отсюда. Беги без оглядки. Стража получила приказ, тебя пропустят. Живи и помни, кто подарил тебе жизнь. Хоть раз, но я поступлю правильно. Слышишь, Эвианна? – король возвёл очи к потолку, лицо его наполнилось решимостью. – Прости, не сдержал обещание! Однако маленькое добро свершить успел.

Шикон запальчиво сунул руку в сумку, извлёк еще одну бутылочку, вытянул зубами пробку ,и выплюнув, отсалютовал Трантольстанеру.

– За тебя, Вимарк. Не повторяй моих ошибок. Живи и будь счастлив.

Король резко опрокинул содержимое бутылочки, и шумно проглотил. Не прошло и минуты, как его лицо исказила страшная гримаса, он закашлялся, попытался вдохнуть и не смог. Глаза Шикона вылезли из орбит, он заскрёб пальцами горло, захрипел, свалился на пол и стал корчиться. Недолго. Вскоре застыл недвижимо, вывалив распухший язык.

Трантольстанер, кажется, тоже забыл, как дышать. Король был мёртв. Перевёртыш смотрел на покойного правителя, и его охватывал ужас. Теперь люди решат, что это он убил Шикона. И на лёгкую смерть можно не рассчитывать. Может быть, пока стражники не опомнились, самому принять яд? Да, наверняка смерть будет мучительной, но всяко лучше того, что сделают с ним за убийство короля. Доппельгенгер вытянул пробку, поднёс смесь аконита и бруцина к губам. Сердце в груди испуганно перевернулось и затихло. Ну вот и всё. Конец мучениям и страданиям. Да здравствуют тьма и холод загробного мира.

И когда Трантольстанер уже готов был последовать за королём, он вдруг увидел лежащую рядом с покойником корону, отражающую золотым ребром свет факела.

***

 

Дверь камеры открылась. Король Шикон, с непривычно задумчивым выражением на лице, вышел в коридор, держа факел и поправляя корону. Двое рыцарей-телохранителей покорно ожидали королевского решения, но тот молчал. Наконец, один из них не выдержал:

– Вы не передумали, ваше величество?

– А? Что? – удивлённо пробормотал Шикон, хлопая глазами, словно только очнувшись от глубокого сна. – О чем передумал?

– Отпускать отравителя на волю, – пояснил второй.

– Ах, вы об этом, – тихо сказал Шикон, и подумав, добавил: – Передумал. Сдается мне, это была плохая идея. Таких, как он, нельзя отпускать.

– Значит казнь отменяется?

На мгновение показалось, что король даже испугался вопроса.

– Казнить? Нет, нет! Я вообще не хочу, чтобы убивец покидал темницу. Пускай сидит в темноте и одиночестве. Даже кормить и поить его не стоит.

– Пускай помирает от жажды? – одобрительно хмыкнул второй рыцарь.

– Например, – кивнул король. – А как бы вы с ним поступили?

– Так бы и поступил. Хороший выбор, ваше величество. Долгая и страшная кончина.

– Мучительная лишь до той поры, пока он не лишится сил, и не впадёт в забытье, – возразил первый. – Если хотите, чтобы отравитель по-настоящему страдал, я бы советовал отдать его псам.

– Псам? – завороженно повторил Шикон.

– Псам, ваше величество. Молоссы на псарне всегда голодные, злые. Если запустить в темницу несколько таких, думаю, они сожрут пленника заживо. Даже кости перегрызут. Конечно, смерть придёт быстрее, чем от жажды, но окажется гораздо, гораздо мучительнее. Я слышал, король Нойдамма частенько так поступает со своими врагами.

– Хорошая идея, – глухо пробормотал Шикон. – Молодец. Так и сделайте. Пускай его съедят… и даже костей не оставят.

Трантольстанер, стараясь держаться уверенно и непринуждённо, позволил рыцарям проводить его в залу, где ожидал посол Андарилии. Из короны он смог вытащить часть последних воспоминаний, привычек и особенностей характера короля, но ощущение, что его в любой момент раскусят, не покидало. Всё получилось слишком просто. Так не бывает. С другой стороны, ему уже нечего терять. Да и что изменилось? Всего лишь роль. А значит – мести быть. Только теперь посла отравит не виночерпий, а сам король.

Рыцари Шикона остановились напротив охраняющих вход рыцарей из сопровождения посла. И те, и другие вояки глянули друг на друга с холодной враждебностью и застыли по разные стороны дверей. Трантольстанер неуверенно потоптался, собрался с силами и вошёл. В небольшом, тонущем в потёмках помещении, рядом с горящим камином стоял накрытый стол и пара глубоких кресел. В одном из них, спиной ко входу, сидел посол.

«Значит, никаких торжеств, – подумал перевёртыш. – Только личная аудиенция. Что-ж, так даже лучше! Ни у кого не останется сомнений, что хозяин замка подло отравил гостя, нарушив все законы гостеприимства…»

 

***

 

Медленно пройдя к столу, Шикон остановился напротив посла. В кресле сидел лысый, крепкий мужчина с приятным, открытым лицом, на котором выделялись пристальные глаза. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Наконец, король опустился в свободное кресло. Посол – младший брат короля Андарилии, Суовик Пиккорд, – улыбнулся, поднялся и глубоко поклонился.

– От имени правителя Андарилии, приветствую Короля Бриттолии, и передаю пожелания доброго здравия. А также соболезнования об утрате, ваше величество, – голос посла оказался глубоким, бархатистым и удивительно мягким, для человека подобной комплекции. – Мой король искренне сочувствует вашему положению, так как сам овдовел несколько лет назад и прекрасно понимает, каково вам сейчас.

Шикон состроил почтённую физиономию и медленно кивнул. Посол остался стоять, глядя на него непроницаемым взглядом. Король указал ему на кресло и только тогда посол сел.

– Несмотря на непростые отношения между нашими государствами, – заговорил Суовик, сделав ударение на слове «непростые», – мы были рады получить приглашение на переговоры, ваше величество. Такие вещи, как здравый смысл, нынче не в цене. Однако, вы смогли нас приятно удивить.

Шикон, поёрзал в кресле, натянул вежливую улыбку. Посол, изучая его пристальными глазами, подметил:

– А вы немногословны, ваше величество.

Король, заметно стушевавшись, прочистил горло и заговорил:

– Рад взаимно, что вы ответили на моё приглашение, уважаемый герцог. Как здоровье его величества?

– Благодарю, вполне сносно. Годы берут своё, король не молодеет. Вы, как никто другой, должны это понимать.

Шикон понимающе покивал, затем указал гостю на ломящийся от снеди стол.

– Еды?

– Спасибо, я не голоден.

– Вина?

– Не откажусь. Наслышаны мы, в Андарилии, о вашем избирательном вкусе. С удовольствием попробую содержимое королевских погребов.

Шикон не выдержал прямого взгляда посла и принялся разливать вино по кубкам.

– Прошу прощения, но не могли бы, уважаемый герцог, потормошить эти чертовы поленья? – попросил он. – Огонь едва тлеет, я уже чую как старческий холод подкрадывается к моим ступням.

Дрова в камине действительно давно не переворачивали, так что посол без лишних вопросов поднялся, взял кочергу и принялся за дело. Посол стоял спиной, а потому не видел, как Шикон трясущимися руками вытаскивает пробку из черной бутылочки и выливает содержимое в кубок. Когда гость вернулся в кресло, правитель Бриттолии уже ждал его с протянутой тарой.

– Прошу.

– Благодарствую.

– Ну-с, как говорится, за доброе начало долгого мира?

– Замечательные слова, – мягко улыбнулся посол и поставил кубок на стол. – Но всё же, прежде чем мы скрепим будущий союз сим праздным тостом, хотелось бы мне кое-что сказать. Позволите?

– Конечно, – кивнул король, но на мгновенье его лицо исказила недовольная гримаса.

– Я хотел высказаться о вашем решении, – всё с той же мягкой улыбкой сказал Суовик. – Сколько лет уже враждуют наши королевства? С чего вообще славные предки пошли друг на друга огнём и мечом?

Шикон, казалось бы, задумался, но в итоге предложил ответить гостю. Что тот и сделал:

– Пять столетий. Пятьсот с лишним долгих лет, мы никак не можем найти общий язык, зато раз за разом находим всё больше поводов друг друга ненавидеть. Различие в культурных традициях, обычаях, празднествах, понимании воли богов, тактике ведения войны… Да хотя бы даже пристрастия в пище! Ведь неприязнь, нетерпимость, а впоследствии и ненависть, рождаются от чуждости. И если перебирать наши различия, то так можно до утра просидеть. Но если копнуть в корень конфликта, то все причины становятся просто смехотворными. Мелочными. Совершенно несущественными. И наши предки этого не осознавали, ведь они даже не пробовали искать то, что нас объединяет. Кто-то, конечно, мог бы возразить, мол – что толку искать иголку общего в стогу раздора? Однако если бы они попробовали, то сразу бы поняли, что как раз-таки различий, всего-то на иголку, зато вот сходства – целый стог!

Шикон, судя по лицу, искренно удивлённый ответом, жестом предложил послу пояснить.

– Да хотя бы взять самое очевидное. Мы – одного рода, ведь все мы люди. Мы братья, ведь родились и живем на одной земле. Мы поклоняемся одним и тем же богам. Приводить примеры нашей общности, так же можно до утра, но суть кроется в том, что мы сами уже не помним, почему друг друга невзлюбили. Осталось лишь чувство. Но здравомыслия в нём нет.

Посол убедился, что король его слушает – а тот слушал, едва не с открытым ртом! – и, порадовавшись этому, продолжил:

– Несмотря на то, что я, как и мой брат, прекрасно понимаем данную правду, именно вы, Шикон Бриттольский, наконец, решились сломать печать раздора и предложили ветвь перемирия. Если, конечно, данная встреча – не какая-то хитрая уловка, дабы заманить меня в свои владения. Но я отказываюсь в это верить.

Шикон, не сводил с гостя глаз, Суовик говорил:

– Мне кажется, что проблема нашего положения, заключена в том, что власти сопутствует богатство. А золото, как всем известно, грязный металл. Оно затуманивает разум. Из-за чего там, где избранные должны бы заботиться о благе народа, мы – правители, – выбираем личностное обогащение. Жадность, желание заполучить больше, жить лучше и возноситься над остальными, губит нас. Ибо, научившись брать, мы разучиваемся отдавать. Забываем о своем истинном предназначении – заботиться о подданных. О тех, кто доверил нам свои жизни и судьбы. И выходит так, что у крупиц есть всё, а у большинства – ничего. И в борьбе за последний кусок хлеба, люди начинают превращаться в зверей. Они учатся воровать, грабить, убивать – и явно не от лучшей доли. Я верю в то, что никто из нас не приходит в мир изначально злым. Мы становимся таковыми волей случая и обстоятельствами, в которых нам приходится выживать. Ну, подумайте сами – кто, в здравом уме, возьмётся за меч и пойдёт отнимать жизни, если у него есть всё, что нужно для счастливой жизни? Ответ ведь очевиден! Однако так просто обвинить в своих несчастиях кого-то другого. Перенести ответственность. Но, на самом деле, ответственность за грехи людские лежит именно на нас, – на тех, кто правит. Ведь это мы решаем, как будет жить простой народ. И сдается мне, что если бы правители людские, хотя бы раз попробовали жить не для себя, но для людей, то мир наш явно стал бы лучше.

Суовик Пиккорд тихо вздохнул и, оторвавшись от созерцания огня в камине, посмотрел на зачарованного Шикона.

– Перейдём же к сути, ваше величество. Ваше великодушное предложение отдать нам спорные земли, в борьбе за которые погибло уже столько хороших людей, наконец, открыло глаза моему брату. Я убедил его в том, что данное предложение дружбы и мира – дело благое, во благо служащее. И ваш благородный жест помог мне убедить его, ответить не менее благородно. Мы отказываемся от притязаний на спорные земли и все богатства, что они хранят. Единственное условие, – нет! – даже не условие, а просьба: примите часть наших подданных, живущих на отшибе, чтобы они рука об руку, смогли заботиться о добром крае. Взращивать на златых полях пшеницу, ловить в глубоких реках рыбу, и растить детей на земле, где Бриттолия и Андарилия, наконец-то, научились жить как друзья, а не враги.

Шикон долго молчал. На его одутловатом, хранящем последствия хронического пьянства лице, разыгралась целая баталия эмоций и чувств.

– Так, каков ваш ответ? Вы согласны, ваше величество?

– Да, – наконец, тихо ответил король Бриттолии. – Да, конечно же, согласен.

– Вот и славно! – улыбнулся посол, на этот раз искренне и открыто. – Я рад, что вы один из немногих, кто действительно понимает свою роль в жизни народа. Ведь там, где жируют десятки, всегда голодают тысячи. Но я верю, что общими усилиями и вашим примером мы сможем достичь той поры, когда все люди будут жить в гармонии и чести. Выпьем же за это, ваше величество!

Суовик взял кубок и поднялся с кресла. Шикон с трудом последовав его примеру, казалось бы, едва держался на ногах.

– За славное начало славной поры! – улыбнулся посол, чокаясь с королём. – За мир.

– За него, – едва выдавил Шикон, глядя, как посол подносит ко рту кубок с отравленным вином.

 

***

 

Суовик Пиккорд, великий герцог и брат короля Андарилии, оказался по-настоящему удивлён этой встречей. Он был наслышан о Шиконе Пьянице и до последнего сомневался, что всё это не какая-то гнусная уловка. Герцогу стоило многих усилий убедить брата позволить ему отправится на переговоры в стан давнего врага. Но риск оправдался. Король Бриттолии оказался совсем другим человеком. Суовик понял это сразу, как только увидел его глаза – глубокие, задумчивые и печальные, хранящие отпечаток тяжёлого бремени. Всё остальное было лишь формальностью. И теперь оставалось лишь испить благородного напитка за успех новоиспечённого союза.

Суовик уже чувствовал пьянящий аромат, почти ощущал дивный вкус напитка на губах, когда неожиданно Шикон всхлипнул и, закатив глаза, стал падать. Посол успел подхватить его, удержать, хотя это стоило ему не малых усилий.

– Вы в порядке, ваше величество? – с искренней озабоченностью спросил он.

– Ох… да… Благодарю вас. В глазах всё потемнело, мне стало дурно…

– Видимо, из-за духоты! – цокнул языком посол. – Нам следует выйти на воздух, подышать.

– Так и поступим, – глаза Шикона округлились, на лице появилось сожаление. – Я благодарен вам, мой друг. Сегодня вы меня… спасли.

Когда король почувствовал себя лучше, Суовик отпустил его и поднял пустой кубок.

– Моя вина! – смутился король. – Прошу прощения, я не хотел.

– Главное – я удержал вас. Цена не высока.

– Конечно, – улыбнулся Шикон. – Пойдёмте прогуляемся до моих погребов, а затем насладимся волшебством северных ночей.

– С удовольствием, ваше величество.

Король и герцог двинулись к дверям. У порога Шикон остановился, заглянул в глаза послу и протянул ему открытую ладонь. Суовик ответил рукопожатием.

– Теперь, когда все пакты состоялись, мне хочется узнать одну лишь вещь. Скажите, ваше величество, что подвигло вас на данное решение?

Король Бриттолии Шикон Пьяница, которого позже прозовут Шикон Плут, долго смотрел послу в глаза, а затем произнёс:

– Когда не стало королевы, я горевал. Но стоя на краю, очнулся ото сна. И мир предстал другими красками. Я размышлял о жизни, смерти. Осознавал свои ошибки… осмысливал ту роль, что мне дарована богами. Тогда спросил себя я, – что в итоге? Кем я останусь в памяти людей? И понял – время есть, пускай его немного. Могу еще я что-то изменить. И захотелось мне попробовать иного рода… успеть для королевства Королём побыть.

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...