Гусь жареный

 

В какой стране — угадывай, в каком году — рассчитывай, взбунтовались людишки подземельные, что шахтёрами прозываются. Шеломами, то бишь, касками, о земь так колотили, пуще звона колокольного во время большого пожара шуму наделали. Как услыхал об этом ихний самый большой начальник, так скорёхонько измазал рожу сажей, напялил каску защитную и... мелкими шажочками прямиком на место лобное. А там народу — видимо-невидимо, и все криком кричат.

— Успокойтесь, робята! — кричит начальник в трубу, что под руку подсунули. — Я тож из-под земли, я тож горе мыкал, покель...

А людишки кричат, не хотим, мол, такой жизнью проживать, надобна нам другая жизня. Мол, коль работа тяжкая, для здоровья вредная, то и питания должна быть сытная, чтоб, к примеру, гусь жареный был завсегда на столе.

Начальник осторожно эдак интересуется: — «Так гусь вам нужон, — спрашивает он, — к примеру иль всамделишный?» — Ну, будь он чуточку умней, возьми да промолчи, не спроси про гуся-то, народец и забыл бы скоро, что ему надобно было только что. Он ведь, народ-то, как дитя малое. А тут — все, заело!

— Ты за кого нас приймаешь? Ты забыл с кем разговоры разговариваешь? С гегемоном, а не с кем-то там ещё! — накинулись людишки на начальника. — Чтоб завтра, не позднее, как упадёт солнце за террикон — это куча такая большая посредине города, о ней песни да вирши еще слагают, — у кажного чтоб гусь был с яблоками иль гречкою, не то сам рубать уголёк будешь!

Делать нечего, шлет начальник царю депешу, так, мол, и так, людишки сдурели, гуся требуют, в подземелье лезть отказываются. Царь прочитал и говорит:

— Ну и хрен с ими, и энтим углем також.

— Да ты что, батюшка? — всполошился самый близкий его советник. — Эдак все кузни наши остановются, звону не будет. Дыму не будет. Не гоже то!

— Да, без дыму не гоже, — молвит в раздумчивости царь, — оно как бы неживое царство, без дыму-то. Не гоже! Ладно, читай обратно! — велит царь и внимательно слушает, сдвинув на ухо шапку с каменьями. — Стоп! — поднял он руку в перстнях самых разных. — Это что же за слово такое бусурманское, иль ты не так читашь?

— Так, царь-батюшка, так, — меняет очки на носу советник. — Шахта — это яма такая большая, куда лазит народишко уголь рубать.

— Что ты царя поучашь! — поудобней уселся на троне царь. — Неужто царь меньше твово умом? Да я мальцом это знал, а щас хотел тебя проверить. Ну, да ладно, — махнул он рукавом и повелел:

— Отпиши им: в ямах, которые шахтами называются, не рубать, дабы щепой не засорить царство подземное.

Пометив в тетради, советник продолжает читать: «... и гуся жаренного с гречкою в придачу...»

— Да отправь ты им этого гуся! — сердито стукает посохом об пол царь. — Только-то и делов!

— Ты не правильно понял, царь-батюшка... потому что я не так прочитал, — смутился советник, ожидая палки, опустил долу очи. — Они кажному по гусю... и кажный день...

— Дулю им с маком! — выпалил царь, сморщив нос. — Я сам не кажный день его вижу. Все рябчики, да рябчики! Да ананасы проклятущие!

Царь в глубокой задумчивости прошелся по светлице, заглянул под трон со словами: «Чур меня, чур! Нет ли тут христопродавца Бориски?», провел пальцем по стеклянному колпаку, под которым за семью печатями хранилась парадная шапка-пирожок.

— Слышь-ка, Иваныч, коль не обойтись без этого угля, ехать тебе к людишкам подземельным, коих ты прозываешь... — остановился он напротив советника.

— Шахтерами, — подсказал советник. — Только что я им скажу?

— Говорить — не делать, ума не надобно! Обещай боле. Бумагу каку-то состряпай, назови ее погромче, нумер обязательно шлепни, с тремя цифирями, скажем, шестёрка, восьмёрка и туз. Чур меня! Туз не надобно, лучше нуль. Нуль — корень всему! Ну, с Богом, Иваныч! — подтолкнул царь в спину начавшего проявлять неуверенность советника. — Если что — в хорошем месте захороним. Может и у стенки. — Царь широким жестом вытер набежавшую слезу. — Иди, Коля! И не гляди на меня жалостливо, аки агнец... Сказано: у стенки — тому и быть!

— Будете хоронить, царь-батюшка, труну с высоты не кидайте, как с Ильичом, — слезливо попросил Николай. — Это моя последняя просьба.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Примчала тройка резвых советника обратно в столицу красно каменную. Не забегая к боярыне, не сдав проездных стряпчему, кинулся он прямиком к царю в горницу.

— Царь-батюшка! Не вели казнить, вели выслушать!

— Ну, чего ты, глупенький, всполошился и меня до смерти напужал, вон и яичко в брильянтовой скорлупке я обронил? Ну, сказывай, как там? — царь утёр рукавом обмасленные губы и располагающе подморгнул советнику.

— Не хотят лезть под землю людишки, покудова не отведают гуся жареного.

Царь покачал головой.

— Не защитил ты свово кормильца, Николай. Не оправдал мово доверия, — как-то нехорошо смерил царь советника с макушки до отстукивающих дробь пят. — Кого заместо себя предлагашь?

— Дак ить некого. Один я такой, — скромно заявил советник.

— Не гоже и это, — еще больше нахмурился царь. — Смену молодую да толковую не готовил, не лелеял. На себе все замыкал, не жалел себя, вот и... надорвал сердце-то.

— Дак, оно... еще того...

— Павлушка как, потянет, али как? — царь узрился прямо в переносицу советнику.

— Потянет, батюшка, потянет. А то как же? Все теперича тянуть обучены.

— Кличь его сюды без промедления! — стукнул царь посохом.

Павлуха примчался мигом, согнулся в поклоне, но до земли рукой не стал доставать.

— Аль хребта боишься поломать? — упрекнул царь.

— Толк-то какой? — развел руками Павлуха.

— Ладно, — остановил его царь. — Ты как, страной управлять смогёшь?

— А ты куды ж, царь?

— Эк, куды махнул! — покачал головой царь. — Заместо Иваныча работать предлагаю.

— А жалованью какую положишь? Работа вредная, государство хреновое.

— Но-но! Говори, да не заговаривайся! При казне-то состоял и не наворовал?

— Истинный бог! — перекрестился Павлуха, и его щечки покраснели, аки маков цвет. — Гвоздя ржавого не взял!

— Кому он нужон, ржавый-то? Я прощаю, и Бог простит, коли не боле мильёна украл. Ты вот что, давай-ка беги к этим, как их, опять запамятовал, чумазые такие, под землей чего-то там роют... Во-во, шахтеры. Поговори этак, — царь кокетливо покрутил рукой, — с ими, и чтоб они о гусях забыли и жили как все в царстве. Ты пол?

Встряла царица. В народе бают, привезли ее царю из ханства не то казанского, не то удмуртского.

— Не гоже, батюшка, Павлушку посылать, — молвила она чистым русским языком, какой и ученые давно уже запамятовали, и поклонилась царю в ноженьки. — Ты глянь-кось на его харю-то, что люди-то скажут? Они же вотум недоверия выразют.

— Это его проблемы, — махнул рукой царь. — Не справится с заданием царской важности — на ржаные сухари посажу. Вот так.

Примчали сани с подрезами Павлуху в край песен и слёз, где живут — бедствуют взбунтовавшиеся людишки. Прошёлся по черным сугробам, поглядел на все сметливыми быстрыми глазками и сказал сам себе: «Не видать им гуся, как мне сухарей царских. Другие живут и плоше».

Зазвонили в колокола из рельс, повалил народ на площадь. Как увидал он, народ-то, Павлуху, так сразу же ему, обратно же народу, обидно стало за свою тощую внешность. «Дак ить он за один присест гуся лопает, а нам и гузки нет», — загомонил народ и повалил обратно с площади, кто куда. Тут же затрепетал на ветру транспарант «гусь свинье не товарищ!» — Куды ж вы? — Простер руки к народу Павлуха. — Товарищ я вам, товарищ! А упитанность у меня от неправильного обмену... И от гипертонии тож!

Но народ уже не слышал его.

Вернулся Павлуха и сразу домой. «Один чёрт этому диктатору не угодишь, а так хоть гусиные косточки посмакую, да блинчиками с икоркой закушу, оно к сухарям-то царским в самый раз и будет», — решил он, махнув рукой.

— Пошто сразу к царю не явился? — потянул к себе царь посох остроконечный, как только завидел сонливого от сытости Павлуху.

— Я звонил, звонил тебе, царь, и все занято, занято, — заоправдывался Павлуха. — Потом санки в пути совсем обломались. Ветхие больно, как всё в царстве. По седьмому кругу пошли.

— Ты мое царство не трожь! А сам мог бы и пешки прийти, не велик гусь! — поставил в угол посох царь. — Ну, и как там?

— Гуся жареного требуют, — развел руками Павлуха.

— Вот те новость привез, — хлопнул царь себя по коленкам. — А я и не ведал того! Вот высчитаю проездные туда и обратно, и суточные, и за овёс, и...

— Хозяин-барин, — пожал плечами Павлуха и обидно поджал губы. — В нашем царстве не токмо благодарности за свою работу без выходных, а и справедливости малой не дождёшься. Вон у царя Соломона, кто туда уехал из наших — не нарадуются, иль...

— Нет мне, матушка, опоры в государстве, — упал царь на левую грудь царице. — Полон двор дармоедов и все за бугор метят, думают, их там ждут и задарма пряниками кормить будут. — Царь переложил голову на правую грудь царицы, улегся поудобней. — Как ни крути, а придётся самому ехать. Собери-ка, матушка, суму дорожную, да не забудь кипятильник. Сама оболокись, как подобает в таком разе. Пускай все видют: с народом мы, с им, горемычным. Ну, а чулочки черные, — царь хихикнул и ущипнул царицу, — тоже прихвати.

Прилетела железная птица, ладно скроенная догадой Крякутным. Вышел царь со свитою, поклонился на все четыре стороны, хлеб-соль принял...

— Это что за племя такое черномазое и оборванное за верьвями? — спросил он тихонько советника по заморским странам.

— А это они и есть, шахтеры наши, — во весь рот белозубо  и глупо заулыбался советник.

— Ружья у них какие-то на плечах?

— Это их молотки, коими они уголь рубают, — так же широко хотел улыбнуться советник по ресурсам, да у него что-то заело и получилось вроде он с царём в рожи играет.

— Не похоже что-то на молотки, — усомнился царь и в свою очередь такую рожу скорчил, каких белый свет отродясь не видывал. Вглядевшись в толпу, добавил: — Молоток и серп мне доподлинно известны. А что вот там нарисовано? — показал он пальцем. — Кажись я? В шапочке какой-то маленькой?

— Да пустяки это, лучше туда и не глядеть.

— Здравствуйте, люди добрые! — закричал царь, взойдя на помост. Но шум заглушил его голос. «Гуся!» — неслось со всех сторон перекатами по площади, по шиферным, рубероидным, лоскутным крышам хоромов шахтёрских.

— Принесть немедля гуся! — Топнул ногою царь.

Тут же принесли, как из-под земли вырыли, гуся духмяного, зелеными листочками обкладенного.

— Вот вам гусь! — поднял царь над головою птицу вздорную, ввергнувшую царство в раздор. Сглотнув слюну, рек дале: — Дарю от щедрот своих!

— Нам кажному надобно и кажный день, також и на похмелку! — кричал народ, по-глухариному закрыв веки.

— Погано ноне, люди добрые, в нашем великом государстве с гусями! С маслом, мылом и спичками також! Но... но... — пытался перекричать толпу царь, — но скоро будет добро! Надобно чуток погодить... годков этак десяток — другой...

— Гуся! Гуся! — кричал народец бывалый, не раз обманутый, а потому и дюже недоверчивый.

— В двутысячном годе! — надрывался царь.

— Седни, счас! — вопила площадь, вопило небо, вопило подземелье.

— Давай заберём, батюшка, гуся у бумагомараков и отдадим людишкам энтим, — наклонился к царю советник по ресурсам. — Один хрен ничего хорошего, окромя кляуз, не пишут. А энти хоть примолкнут чуток, а потом...

— Что ты? Что ты? — замахал руками царь. — Аль ты не знашь их? Понаписывают такое, ввек не отмоешься. Знамо по предкам моим: все косточки перемыли им, чернильные кляксы!

— Тогда у воинов давай отымем.

— Кого-кого? — широким плечом под поношенной и коротковатой кольчужкой повёл воевода Вязов.

— Гуся вашего... того... — показал горсть советник.

— Я не супротив, нет, — сказал мирным голосом воевода и стал отстегивать пояс с кинжалом, примостив в угол трибуны копьё, — я не супротив. Токмо пущай царь вместе с гусём своим дохлым забирает и копья, и бердыши, и пищали ракетные, пущай границы сам стерегёт, народы за рукава растаскивает, Кремль от демократов и либералов обороняет. Мне это во как обрыдло! — воевода провел ребром ладони по задубевшей в походах шее. — А я и на пенсии не пропаду! Пойду в охранники к Маше Распутнице — не один раз звала. Меньше иметь не буду и жизнь — не чета нонешней. Может и к Ге-Ке-Че-Пе примкну, Лукьяшка Хитрый намекал. Вот и кольчужку забирай, царь! — потянул через голову, треснувшую под мышками кольчужку воевода. — Сколь не просил, так и не дали на новую матерьялу. И не надобно! Пущай теперь, батюшка, твои широкоротые и узколобые советники и станут твоей опорой в твоих бранных делах! А с меня хватит, нашли дурака!

— Да ты что, воеводушка! — взмолился царь. — Я ить и подумать так не смел! Это он всё! — замахнулся царь кулаком на советника. — А вы ешьте, защитнички, свово гуся, токмо чтоб народ не проведал про то.

— Это мы могём! — повеселел воевода, просовывая голову обратно в кольчужку. — Тайна для нас — первостепенное дело! Особливо от своих!

И царь повеселел, расщедрился.

— На кольчужку велю дать товару импортного, — разгладил он нежно складки колючие на спине крутой воеводы, — и штаны со своего плеча подарю, блин буду! Верь мне, Дима!

— Гуся! Гуся! — с новой силой ураганом пронеслось по площади и лоскутным крышам. Царь впал в уныние.

— Что же мне делать окаянному? — кричал он, обречённо мотая лысой головой. Корону свою он дал подержать Павлухе и тот примерял её в уголочке. Завидя это, царь отобрал у Павлухи корону, дав ему по шее, и спрятал её подальше в суму, выкинуть для этого ему пришлось обмятый медный чайник.

— Матушка-царица, — повернулся царь к царице, — а что говорят наши звездочёты Глобусы?

Поклонилась царица в ноженьки, махнула расписным платочком, что выдернула из рукава сарафана, лапоточком о лапоточек ударила и нежным голосом молвила:

— Над ямой чёрною, над пропастью глубокой летаем мы, царь-батюшка. Только не Глобусы оне, а...

— Цыц ты, курдюк овечий! — топнул царь ногой. — Знай свой шесток! Сказано Глобусы, знать, Глобусы!

Царица взмахнула платочком, грациозно отставила ножку и скрозь лапоток больно надавила пяточкой на царскую мозоль. «В спаленке ужо... покажу на шесток!» — ласково прошипела она в самое ухо царю.

— Царь-батюшка, — потянул за полу царя советник по заморским странам, — надобно земли продавать.

— Какие еще земли? — воззрился царь на не перестающего лучезарно улыбаться советника.

— Те, что справа на карте. Клочки такие малюсенькие в океян-море. Далекие такие, рукой не дотянуться. Никудышная совсем земля. С ветром волны начисто смывают всё, что людишки в ту землю понатыркают.

— Кому ж така земля надобна? — спросил царь. — Коль у нас там ничо не растет, то и у других не будет?

— У энтих, — советник прижмурился, изображая кого-то, — зацветёт, не токмо вырастит.

— И что, с тех земель нам гусей возить будут? — не понимал царь.

— Да нет же! Они нам деньги за острова, а мы на энти деньги накупим гусей или окорочков куриных.

— Съедят все деньги, потом что? — доходил до истины царь, усаживаясь в задумчивости на рыбацкий стульчик, холопом из обкома подставленный. — Потом опять земли продавать? Так и до Кремля доберёмся!

— Нет, царь-батюшка, на наш век энтого хватит, — сверкнул зубами советник. — А после нас — хоть потоп!

— Ну, голова! Ну, хват! — с восхищением скороговоркою сыпал царь, прыгая вокруг советника. На радостях огрел его три раза палкой по спине. — Ну, умница ты, Эдик! Я бы в жисть до такого не додумался, даром что царь. — Царь схватил советника за уши и троекратно крепко поцеловал в губы. — Добро за добро! Так и быть, Эдик, я тебя туда, — царь показал куда-то далеко, — в горы отправлю. Глобусы баяли: войне там быть, так ты ее и начинай без промедления. А я прикинусь, вроде ничего не ведаю.

— Братцы! — завопил кто-то из толпы, — дык это царь не всамделишный! Это ж клоуны с базарного цирку! Я их знаю! Животики со смеху надорвете, бля буду!

— Не шумли, Егорка, — урезонил сосед крикуна. — Это царь, я те грю. По «ящику» его как-то крутили, тож была умора: супротив горилки выступал! Это ж надо до такого додуматься!

— Гля-гля, царица-то в лаптях и с каменьями! Во, умора!

— А тот с усами — чистый морж!

— В кольчужке-то... стриптиз прямо какой-то устроил!

— Ты погляди на того, с хохолком! Да нет же, колченогий без мыла в... влезет.

— Во-во, гляньте только: толстяк гуся под полу спрятал, истинный бог, сам видал!

— Да хрен с ним, с гусем энтим! Жили и без него...

— И то правда. Гоняли как-то нас на сход, приезжал тут один звездочет, так он прямо сказал: кто ест гусей, у того шея перьями обрастает. Надобно мне такое?

— Как он его палкой! Ой, умру!

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! — гогоотала толпа, хватаясь за животики, забыв о гусе.

Действительно, на хрен им какой-то гусь, когда и без него так весело и радостно. Есть Солнце, есть Земля, есть Небо... По небу плывут облака... Все это вечно! А что цари? Цари — это «тьфу», это дырки в бубликах.

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 3,67 из 5)
Загрузка...