Дитя

 

Он уже не был уверен, сколько дней блуждал в диком лесу. С рассвета человек пытался разобраться с этим. Может, три дня? Неделя? Или месяц? Ему не нужна была ни еда, ни вода, ни отдых — ничего, в чём нуждался бы обычный человек, потому особо ориентироваться было не на что. Игнорируя всё на своём пути, он неутомимо шёл вперёд.

Весь мятый и грязный, человек источал злобу и уныние, давая понять всем обитателям леса, что к нему лучше не лезть. При его хлипком телосложении и невысоком росте — на удивление — это вполне удавалось.

Он мог бы преодолеть этот лес в кратчайший срок, да и не путаться во времени, однако желание не выдавать себя настоящего было сильнее. Человек всё чаще оглядывался и всё больше сердился оттого, что был сконфужен своим постыдным положением: как же так — он — и не справляется с простецкой задачкой, с которой элементарно обходятся даже деревенские дети. Сдерживала его ещё и некая учтивость по отношению к тому, кто живёт в этом лесу, но многовековое уважение слабело перед надоедающей ему ситуацией, а необходимость скрывать своё пребывание здесь не исчезала.

Некоторые особые детали леса время от времени повторялись. Неужели заплутал? Иногда человек проходил мимо озера; считая, что каждый раз подходит с разных его берегов, он глубоко заблуждался.

Человек временами хрипел и стонал, сдерживая свою сущность, иногда переходя на стонущий рык, такой глубокий и пронзительный, что птицы взмывали ввысь, а дикие звери замирали, напряжённо вглядывались в него и обходили стороной.

Остановившись, он огляделся. Что-то его смущало в этом лесу. Обман? Но как? На его сознание невозможно повлиять. Насколько он знал, здешний лес не мог быть таким путанным и большим, а самое главное — странноватым. Да и терпения на столько ночей вряд ли бы хватило. Ему явно пора было что-то предпринять, но максимально контролируя ситуацию. Человек заугрюмился, вздохнул и устрашающе заревел. Тотчас вокруг его тела проявились мелькающие цветные волны; струясь, они обвивались вокруг него. По озерцу прошла крупная рябь, лес оживился криками и вознёй животных. Даже незрелые плоды попадали с деревьев, а семенные коробки лопнули раньше положенного. Рёв был гулкий, но не доходя и до видимого горизонта, удивительным образом обращался глухим и разбивался в воздухе, словно о невидимую стену.

Наконец, волны угасли, излившись мелкими яркими искрами, и человек спокойно наблюдал за преображением природы: лес редел, деревья становились тоньше, животные мельчали, свет проникал всё сильнее и глубже.

За его спиной показалась небольшая и заросшая ядовитыми растениями поляна, ранее тщательно скрываемая от любого глаза. Повертев головой, человек недовольно захрипел, нахмурился и обернулся — на опушке вдали стояла старая, но крепкая лачуга. Он нашёл потерянный дом.

При нём не было оружия, не было ничего, кроме поношенной одежды. И тем не менее, он шёл в неизвестность, не имея и малейшего страха.

Только выйдя на опушку, человек заметил, что это место — тихое до жути. Из дрожащего леса на него неподвижно уставились десятки пар глаз. Они смотрели так, будто ждали команды атаковать, но в то же время предвкушали нагоняй за то, что пропустили незваного гостя.

Он подошёл к лестнице, шаркнул носом ботинка по земле, тем самым образовав канавку, и поднялся наверх. По левую и правую стороны лачуги он обнаружил несколько засаженных аккуратных грядок и клумб.

Дверь была настолько хлипкой, что человеку показалось, будто он открыл её одним взглядом; вошёл он без стука. Обстановка в лачуге оказалась проще некуда: пара столов, пара скамеек, печь, множество заставленных всяческим хламом полок, а два противоположных угла скрывали дряхлые занавески; такие же, но более новые, висели раскрытыми на четырёх чистых окнах. Пахло цветами. В центре на стуле сидела старуха и вязала костяным крючком. На её морщинистые руки падали редкие слёзы.

Не было слышно и скрипа, иная тишина непривычно давила, пытаясь пробудить тревогу. Человек ожидал всего, но не спокойствия.

Старуха обернулась вполоборота, счастливо улыбаясь. В её глазах читалась не только свежая радость, но и старая, незабываемая ею печаль. Лицо же было полностью под властью эйфории.

— Как ты попал сюда? — засияла старуха, утирая слёзы горя. — Меня невозможно найти. Я слышала гул — это ты?

— Ведьмина работа слаба передо мной, — прошипел человек и, хрипнув, подошёл ближе. — Помоги мне, старуха.

— Кто ты такой? — блаженно вопросила она, и на выплаканных глазах её снова проступили слёзы.

— Помоги мне, старуха, — злобно повторил человек, зашагал вокруг неё и провёл рукой по её спине. Его пальцы оставляли за собой улетучивающуюся разноцветную дымку.

— О-о-о... Твоя сила чарующа... — руки старухи затряслись, и она прижала их к ногам, выронив пряжу с крючком. — Повторюсь, мой хороший: как ты меня нашёл?

— Ты прячешься от смерти и от людей. Я — ни то, ни другое.

— Это уже достойно моего внимания... Ты принёс мне подарок, милый мой? — защебетала она.

— Да, но сначала — помоги мне, старуха, — оскалился человек, разглядывая содержимое полок. — Я пришёл из Земель Желаний, ты знаешь — это путь неблизкий, так что не думай меня дурить.

На его лице то и дело проскакивало удивление, хоть он и пытался скрывать его. Увидеть обычное жильё у такого человека — зрелище, совершенно из ряда вон выходящее. В углах, за шторками? Первую он проверил, отодвинув пальцем — ничего, еда, пищевое сырьё, посуда и всякая мелочь. Человек подошёл к старухе, поднял с пола пряжу и положил её на стол, попутно разглядывая в окне курятник и небольшую пристройку.

— Чем же, мой хороший, чем помочь тебе? — она не следила за ним, лишь безотрывно глядела в распахнутую дверь, где лес снова с шумом обрастал и грубел, а глаза с испугом скрывались из виду.

— Меня прокляли, — он дошёл до второй шторки и сдвинул её — обычная одежда и разные вещи. Может — в сундуках? Их три. Когда он в очередной раз зашёл за спину старухи, из кончиков его пальцев вышла струйка дыма, которая тут же устремилась вверх, к его лицу, и залетела в нос.

— Печально это слышать, дорогой гость. Неужто от этого ты так суров? Жизнь прекрасна, — старуха всё ещё улыбалась и утирала слёзы с полуприкрытых глаз, — не трать её на плохое, славный мой.

Человек с досадой вздохнул, продолжая ходить вокруг неё. Слова старухи его не успокаивали, как и содержимое сундуков — в них оказалось простецкое барахло на все случаи жизни. С непривычки ему было нелегко видеть скрытое от глаз.

Таким же образом за печью он обнаружил двухъярусную кровать, где на нижней полке кто-то лежал на спине, укрытый с головы до ног серым пледом. Сперва ему показалось, что этот кто-то спит, но изучив внимательнее, человек понял, что лежащий на кровати был без сознания — он лежал неподвижно, и сердце его билось очень слабо. Разглядеть лицо ему не удалось.

Внезапно человек осознал, что несчастная старая лачуга, которой с виду было больше сотни лет, вблизи оказалась очень крепкой и ровной. В этом он убедился, когда обнаружил, что дом имеет надёжный фундамент, скрывающий в себе подвал.

Он довольно ухмыльнулся, старуха резко обернулась к нему, предательски оскалив зубы, но тут же выпрямилась, когда человек остервенело гаркнул и снова взял ситуацию в свои руки:

— В том-то и дело, старуха, я должен быть таким, иначе мир сойдёт с ума. Куда бы я ни ступал, все вокруг обретают противоположное моим настроение и эмоции. Сам проклятие снять я не могу — оно защищает себя.

— Вот почему моя горечь жизни обернулась сладостью, но... обе из них бушуют во мне сполна, — она потянулась всем телом и слегка запрокинула голову. — Знавала я такого... По твоей силе я не сразу поняла. Ты ли это? — Он нахмурился, и старуха хихикнула. — Выйди во двор и обернись, я хочу увидеть своего старого друга, — прощебетала она.

— Старуха! — рыкнул человек, а та лишь рассмеялась. — Я и так нарушаю правила Царей не якшаться с ведьмами. Пойми — я уже сильно рискую, только находясь здесь.

— Знай, что я не в обиде, ведь жизнь прекрасна... — довольно фыркнула старуха. — Разбавь же моё одиночество, прошу. Я знаю, что при перевоплощении сила проклятия гаснет, а оно действует и на меня. Обернись! — она лучезарно улыбнулась.

— Я не могу позволить тебе обозлиться, — оскалился он, наконец разобравшись, что же старуха хранит в подвале. Человек возликовал бы, но сдержался — ведьмина суть остаётся прежней. Только вот хода он туда не нашёл — хитро.

— Обернись же, гость мой дорогой! — захохотала она. — Хотя бы из-за того, что ты не представился.

Человек засверлил её взглядом и спросил:

— Как долго я пробыл в лесу?

— Не знаю, славный мой, на тебя нападали?

— Нет.

— И не пытались?

— Нет.

— Тогда не больше трёх дней... Только вот ненастоящих. Время в этом лесу течёт иначе...

— Брешешь — я бы заметил.

Старуха взорвалась хохотом.

— Недаром я выбрала именно это место для моего нового дома. Да... Здесь погиб один из первых Царей. Удивительные существа.

— Откуда ты знаешь про это место? — насторожился он и щёлкнул пальцами, выбив из них искру. Человек вздохнул — и ведь не врёт.

— О... Это вы напридумывали себе моралей, чтобы не искать места, куда уходят Цари, а нам, ведьмам, чужда ваша мораль. Нам своей хватает.

Он оскалился и в один шаг приблизился к старухе, замахнувшись на неё рукой, та лишь радостно заелозила на стуле, но человек сдержал себя, понимая, что не стоит отдаваться жажде разрушения. Когда он опустил руку, за которой в воздухе на мгновение оставался чёрный след, старуха успокоилась и шмыгнула носом:

— Тебе в любом случае придётся обернуться, милый мой, иначе я ничего не смогу узнать о... ой, а кто ж тебя проклял и взбаламутил дар?

— Первое дитя, — озлобился человек.

— Тем более — обернись! — зазвенел её голос, а в глазах пронёсся жуткий испуг. — Дитя знает не просто много, — залепетала старуха, — оно обладает опытом всех ведьм с начала времён. Я не могу знать, что использовало дитя. Вижу, мой друг, тебе сложно слышать такое о нём?..

Он плюнул, что-то пробурчал и вышел во двор, постанывая. Старуха тут же потянулась к костяному крючку, но, быстро передумав, похромала следом. Она вышла на крыльцо и с наслаждением вскинула голову, радуясь светлому небу, никак не замечая, что её гость очертил землю перед лестницей, маленькая канавка которой уже почернела.

Расчистив перед собой небольшую площадку от растений, хрупкий человек уселся на землю и, упёршись руками в неё, вытянул ноги. Старуха было хотела полюбоваться на его преображение, но передумала и с весёлым криком побежала на гостя. Он же стремительно увеличивался в размерах, а его прежняя форма растворялась в воздухе. Чем крупнее он становился, тем более мешковатым казался. Его лицо обращалось невероятно милым и добрым. Старуха взревела, лицо её посерело, а слёзы иссохли — нечем уж было плакать:

— Как ты посмел?! — она тяжело задышала и замахнулась, чтобы ударить человека, но так и не осмелилась. На подкошенных ногах она суетливо расхаживала вокруг человека и вдруг заметила почерневшую канавку. — Сделать меня счастливой! Сволочь! Знала бы — и на порог не пустила! — хоть она и злилась, но всё же не переставала сокрушаться. — Зачем ты это сделал?.. — старуха рухнула на землю и замолкла, когда человек превратился в огромное существо, больше похожее на немного смятого бумажного зверька. На его лице проявилась печать злобы, уныния и ненависти. Старуха бесслёзно зарыдала и медленно вытянулась в полный рост, заглядывая своими радостными, стеклянными глазами в глаза существа и, облизнувшись, влюблённо улыбнулась. — Милый мой гость, о, Царь Земель Желаний, один из великих Царей, ах, вас осталось так мало... Как же я скучала по тебе! Я думала, ты сгинул в моей памяти навсегда. Ты помнишь наш век?

— И чем всё это закончилось? Ни к чему предаваться воспоминаниям, — Царь сдерживался от удовольствия нахождения в естественной форме.

— Изгнанием ведьм, пожалуй.

— Лучше не вспоминать.

— Хотела бы всплакнуть, да не могу... Вижу, ты освоил наше мастерство, — умилилась она, кивнув в сторону дома. — Никогда бы не подумала, что ведьмино ремесло можно заменить силой Царей. Хорошего же ты мнения обо мне.

— Это оправданно, — печально кинул Царь.

— Верно... — хихикнула старуха. — Цари без своего не уходят, так ведь? — Он кивнул, а старуха выпрямилась, подняла руки и выставила ладони вперёд. — Говоришь, за этим стоит первое дитя?

— Именно так, — бросил Царь сквозь зубы.

Она тихо и устало рассмеялась. Темп беседы менялся. Царь говорил всё неспешнее и размереннее, тогда как старуха иногда срывалась и торопливо выдавала свои речи. Перевоплощение сделало всё только хуже — Царь об этом явно знал и видел, что проклятие начало её изъедать сильнее.

— Что ж ты делаешь со мной, дорогой гость... Ты знаешь, что нет никого лучше меня, потому и пришёл, — старуха закружилась на месте, раздувая ветром подол своего старого платья. — У меня была клятва, прижизненный траур. Первое дитя... Я должна пребывать в горе до конца своих дней, такова моя скорбь за его деяния. Я и представить не могла, что оно посмеет потревожить Царей Земель. Прости меня, о, милый Царь, — она играючи сделала поклон, а глаза её опустели.

— Помоги мне, старуха, — проговорил Царь, раздражаясь от её слов. Она засветилась от счастья и залюбовалась существом, как будто узрела редкое чудо.

— Скажи, славный мой, подарок мне — это одно желание?

Царь неуклюже кивнул и насупился.

— О Царь, ты разрешил мне это напрасно,  — она присела, сорвала цветок и, поднеся его к лицу, насладилась его нежным ароматом. — Желание моё простое — остаться здесь, до смерти, счастливой. Исполненное желание сильнее этого проклятия, так что я освобожусь от него в тот же миг.

— Ничто не напрасно, — удивился он. — Будет исполнено.

— Кажется, ты не понимаешь, что позволил мне пожелать. Снять проклятие может лишь первое дитя, если возжелает этого, или... если оно умрёт. Но его не убить, — хихикнула старуха. — От зла, которое принесло первое дитя, мир освободит только смерть того, кто породил его...

— То есть — меня! — звонко раздалось позади. В дверях дома стояла женщина — вылитая старуха, точно копия. Первая старуха повернулась и оживлённо помахала рукой, вторая ответила тем же и засияла улыбкой — обе были во власти проклятия Царя.

— Ты всё-таки разделила себя, — недовольно нахмурился Царь, признав во второй женщине человека, лежавшего на кровати. — Ты давала слово, что не сделаешь этого.

— Мои слова ничего не значат, сам знаешь, любимый мой Царь, — усмехнулась она. — Боль моя за первое дитя была столь велика, что я боялась — не выдержу, — ласково улыбнулась первая старуха. — Да и в одиночку скрывать себя в лесу мне не под силу. И нескучно, вроде...

Царь поник и молчал, наблюдая исподлобья за хохочущей второй старухой. Если бы не проклятие, она бы сейчас бесилась, но злоба мелькала лишь в её глазах — метка Царя подействовала и на неё — видимо, связь между двумя телами была слишком крепка. Потому старухи были бессильны против Царя.

— Так что ты решишь, милый мой? — улыбалась первая старуха. — Ведь... твои чувства ко мне не пропали.

— А твои? — обиженно рыкнул Царь.

— Не скажу, — ответила она, кокетливо махнув головой. — Вот и выходит — убить ты меня не можешь, а найти того, кто может... даже для такого Великого Царя, как ты — это оказалось очень сложным делом. Однако я приму любое твоё решение... — Вторая старуха расхохоталась; не веря своим ушам, первая развернулась в лёгком прыжке, поджав руки в локтях, чтобы убедиться, как она сама может так заливисто смеяться. — Да, ты прав, не стоило мне себя разделять...

Он презрительно фыркнул, взмахнул руками и громко хлопнул в ладоши, после чего из них вылетели слепящие искры. Следом разлетелся в стороны зернистый дым, словно согнанная пыль, а из мимолётной густоты выскользнули разноцветные струи и понеслись в сторону старух, проникая в их тела без остатка. Они замерли, будто боялись спугнуть прикосновение Царя. В этот момент опавший дым незаметно для них пролетел в траве прямо в лачугу и осел на полу. Старухи обрели спокойствие, их лица обмякли, а сила проклятия отступила, но ощущалась на коже.

— Возвращайтесь в дом.

— Будь по-твоему, о милый Царь, — сказав это, они степенно поклонились и прошествовали к лачуге. На подходе первая старуха обернулась и спросила: — Почему ты звал меня старухой, Царь? Неужели я так тебе не мила, что ты не можешь называть меня по имени?

Царь поднял на неё удивлённые глаза.

— Ты носила своё имя очень давно. Сейчас оно не имеет значения, оно перестало быть правдой. Теперь ты просто старуха, прячущаяся от мира.

— Это твои слова — неправда, милый мой. Имя ведьмы опасно даже после смерти... А не потому ли... — Царь насторожился и сжал кулак, слегка отведя руку назад. — Что у тебя особое отношение с именами, а, любимый Царь? — старуха хитро прищурилась. — Я ещё помню пару твоих секретов. Впрочем... Ты сделал меня счастливой... Подумай я об этом раньше — сказала бы твоё имя, а ты бы вырвал мне язык, я бы его написала, ты бы оторвал мне руки... Подумай об этом, — искренне улыбнулась первая старуха, и они обе скрылись внутри дома.

Царь задумчиво смотрел на лачугу и сердился. Полностью вернув себе человеческий облик, он встал, отряхнулся и вновь взглянул на лачугу.

— Хитрая старуха, — пробормотал Царь. — Ты всегда была такой! Брат мой, Царь Земель Желаний, даже после всего, что ты наделала, не посмел бы тебе навредить, но не я. В итоге эгоизм и погубил тебя. Царей не становилось меньше. Живя взаперти, ты и представить не могла, что творится в мире. Нас больше, как никогда прежде, — рыкнул Царь. — И всему виной твоё дитя. Я сделал тебя счастливой до конца твоей жизни, здесь и сейчас, — он медленно побрёл к дому, закатывая рукава. — Я сдержал своё слово!

Его тень насытилась чернотой и расплылась по земле; из неё вышел человек в балахоне с капюшоном, скрывающим лицо; он шёл следом за Царём.

— Дым не пошёл. Странно. Ты говорил, что пойдёт, — произнёс человек милым голоском.

— Значит — они ничего не предприняли, иначе бы дым сковал их тела. Зато он нашёл вход в подвал.

— Она правда стала счастливой?

— Да.

— Хм... А что в подвале?

— Люди. Не трогай — я заберу их себе.

— Так вот почему ты не хотел всё разворотить здесь. Хорошо... Старуха...

— Так ты хотело, дитя? — вдруг перебил Царь.

— Старуха всегда дурила тебя. Даже здесь. Она знала о тебе с первого шага, которым ты ступил по лесу, и знала, кто ты такой уже тогда. Твоё проклятие не действует на старших ведьм, но они могут поддаться его силе, что и произошло.

— Тогда к чему всё это?

— М-м, бедный Царь не знал о замысле ведьм; они задумали меня после первого запрета их рода. Очень давно... Она горевала не потому, что я — сущность ведьминой злобы и ненависти — появилась на свет. Она горевала оттого, что её собственное дитя пошло против ведьм. И пряталась она не только от людей и смерти, но ещё и от своих сестёр и братьев, так что... Я была создана, чтобы уничтожать Царей... Старуха думала, что я убиваю вас, а тут ты, проклятый — что-то необычное, новое.

— Покончи с этим, но знай — мир навсегда забудет твоё имя.

— Ха... Через неё я обрету покой и свободу, а не смерть, как считает старуха. Так вам обоим не повезло. Знай же и ты, отец, — я никогда не извинюсь за то, что сделала с тобой, как не извинился бы ты перед братом, если бы он знал, что ты притворялся им и наведывался к старухе.

Царь промолчал и, лишь хрипнув, распахнул дверь.

 

***

 

— Плохи наши дела, сестрёнка, — хмыкнула старуха, когда высокое зеркало, стоявшее посреди комнаты, разбилось и мелкие осколки осыпались на пол, тая, словно лёд, на лету.

Вторая старуха накинула на себя ветхую тряпку и с какой-то злой иронией усмехнулась:

— Судя по зеркалу... так всё и будет...

— Да, увиденное не изменить, — озадаченно цокнула языком первая старуха и упёрла руки в бока.

— Стало быть, это наши с тобой последние дни?

— Выходит, так...

— Может — убежим? — оживилась вторая старуха.

— Куда? Выйдем из лесу — тут же найдут... Эх... Давай, что ли, сделаем нашему любимому Царю подарок — как раз успеем.

— А что мы можем? — удивилась вторая старуха.

— Мы можем, мы можем... Оставить частичку себя, и когда никто не будет ожидать...

— Люди! У нас подвале люди! — вторая старуха приплясывала от нетерпения.

— Именно так.

— Счастли-и-и-вая-я-я... Мы будет счастливыми.

— Это да. Ненадолго, правда. Пошли работать.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 3,33 из 5)
Загрузка...