Лучший друг для господина Дракона

Аннотация:

Небольшая группа юношей и девушек приезжают на берег Черного моря, чтобы провести отпуск подальше от городских тревог и удовольствий.
- Никакой техники. Только бумажные носители. Развлекаем себя сами. Возвышающими разговорами.
- Варь, да мы и говорить то разучились.
- Не страшно. Я буду начинать, а вы подтягивайтесь. Но каждому в рюкзак по книжке.

[свернуть]

 

 

Так некогда в разросшихся хвощах

Ревела от сознания бессилья

Тварь скользкая, почуяв на плечах,

Еще не существующие крылья.

Николай Гумилев. «Шестое чувство».

 

 

Установив палатки и скинув городскую одежду, молодые люди смело ринулись в зелёные волны. Они бурно наслаждались жизнью, а затем все вместе бросились на горячий песок, смеясь и стуча зубами. Вода на косе оказалась холодной, но потрясающе чистой. Горячее солнце обжигало, а вольный ветер приятно холодил их нагие тела, ворошил и подсушивал мокрые волосы. Они притихли. Говорило только море. Через какое-то время, словно очнувшись, преображенные юные существа радостно засуетились, вытаскивая из рюкзаков яркие легкие ткани, завернувшись в которые, они вдруг сделались, подобно Богам, невообразимо прекрасными.

 

Полетели счастливые беззаботные дни.

 

За ними, притаившись почти у самого берега, внимательно следил морской дракон. Что-то похожее на смутную зависть шевельнулось в его душе. Какие-то неясные предчувствия призрачных возможностей. Эти их разговоры обо всем на свете… Как могут они так много говорить о том, что их напрямую не касается? Откуда у них такая странная способность?

Вскоре он понял, что главная там одна из девушек. Она была совершенно особенной, умелой и ловкой: она играла на барабанах; несмотря на постоянный довольно сильный ветер, ей всегда удавалось развести костер; все их удивительные разговоры всегда начинала она:

 

«Надобно в дружбе

Верным быть другу,

Одарять за подарки.

 

Открывай ему душу,

Дары приноси,

Навещай его часто»1

 

Он слушал с восторгом и ничего не понимал.

 

Варя часто смотрела на линию горизонта.

А он тогда замирал, глядя ей в глаза, и мучился близостью недоступных миров, изнемогая от бессилия.

 

Морской змей терпеливо ждал, когда она зайдет в воду, чтобы притворившись течением, немедленно унести ее подальше от берега. Она бесстрашно купалась даже в шторм. Совершала дальние заплывы. А он всегда был рядом, чтобы оберечь и защитить, и покачать на своей широкой груди. И тогда она засыпала, лежа на волнах, а он хранил ее покой, повторяя слова какой-то странной их песни:

 

Научи меня всему, что умеешь ты,

Я хочу это знать и уметь.

Мне нельзя больше ждать,

Я могу умереть.2

 

Всех остальных ребят дракон недолюбливал и часто притапливал, особенно парней. Под конец уже никто не хотел купаться: «- здесь такие страшные тягуны!».

Но один юноша как-то раз склонился над волной, лизавшей берег длинным прозрачным языком, погладил ее как живое существо и проговорил с улыбкой:

- Привет. Я видел как тебя, когда ты меня топил. Не злись. Мы с ней просто друзья. У меня для тебя стихи кстати:

Прожив всю жизнь среди людей,

Мы сделались людьми.

Мы в городах большой страны

Друзей себе нашли.

Позволь мне сегодня поплавать, мы завтра уезжаем.

 

- Кидаем! Раз, два, три! Спасибо, море!

Семь ярких золотых дуг описали монеты прежде, чем уйти в зеленые волны.

- До скорого, друг! - Прокричал вчерашний стихотворец и помахал рукой.

Они ушли по горячему песку, неся рюкзаки и палатки.

« - До скорого!», еще раз донес ветер.

 

А дракон отправился на поклон к морской ведьме:

- Прошу, преврати мой хвост в человеческие ноги, чтобы я мог ходить по земле в мире людей и носить высокие ботинки.

Дракон положил перед ведьмой стопку журналов.

- В чужой мир без приглашения не попасть.

- Оно есть.

Горсть монет. Ведьма подхватила одну и, ловко продырявив, превратила в кулон.

- Я сделаю для тебя петлю во времени. Ты родишься в мире людей и встретишь ее. Но если она тебя не полюбит…

- Сделай меня неотразимым!

Ведьма продела в кулон шнурок и протянула дракону:

- Тебе понадобится вся твоя удача. И вся твоя дерзость.

 

 

- Феликс мой друг. Зачем так?

- Затем, что ему же будет лучше! Пару раз получит по морде, может, что понимать начнет. Если он твой друг, ты ударишь его первый! Ты должен был объяснить ему. Не сумел – придется отметелить его вместе с нами. Иначе ему вообще не жить! Спускать такое – себя не уважать.

Юра решил, что его братья в чем-то правы. К тому же их нельзя было отпускать одних. Он сумеет их вовремя остановить. И не допустит, чтобы Феликс вытащил нож, если он у него есть.

А сам Феликс как раз задумался о ноже. Он кожей чувствовал опасность: «весь мир идет на меня войной! Снова за окнами белый день, день вызывает меня на бой!»3 – ну раз вызывает, то придется ответить. Но сначала в книжный: нужна всякая дребедень для школы.

И вдруг он замер: по-настоящему опасная вещь невинно лежала на витрине среди прочих канцтоваров – нож для разрезания бумаги. Ведь что такое человек? – Пузырь с кровью. Ткнул – и нету! А тут и тыкать не надо. Мазнул по шее, как ветерок прошелестел. И все – никакой Валерка больше не отравляет тебе жизнь. Или еще – ржавое лезвие тупо рвет артерию. А потом ему представилось, как это происходит с ним самим. Поднявший нож – от ножа и погибнет. Закон кармы. Он как сейчас помнит тот гнусно-капустный звук, когда прокалывал ухо. Накатила дурнота.

- Вам плохо?

- Все хорошо.

«Так, соберись. Пришел то, вроде, за тетрадками. Боже милый! Это я, Феликс Кузнецов собираюсь купить нож для человека? Немыслимо! И как это я с ним домой то вернусь, к папе и маме? Я не куплю ножа для человека, но пусть судьба хранит меня, и чтобы друг хороший, и чтобы девушка любимая, и защита над бездной».

Он мог бы пойти домой, унося в кармане эту почти невесомую смертоносную штуку. Но вместо нее купил фламсастеры.

А еще по дороге он прихватил симпатичный булыжник.

 

Дверь больничной палаты открылась. На пороге возникла мужская фигура. И Феликс увидел высокие ботинки на толстой подошве. Сантиметров семь, а то и десять. Хорошие ботинки и дорогие.

- А где тут Феликс?

Ботинки приблизились. Вернее, подошел человек, но Феликс все почему-то смотрел на ботики.

- Это тебя мои братья так уделали? От ведь скоты! – Громко и радостно пробаритонил вошедший.

Когда он был уже у самой койки, и ботинок стало не видно, Феликс взглянул ему в лицо: кожа белая, с нежным здоровым румянцем; крупные, красивые черты, и уже начали пробиваться молодые усики. Пышные волосы собраны в хвост. Приятная каштановость.

- Это Дарьял, мой младший двоюродный брат, - отчеканил Юра.

Дарьял нежно приобнял Юру за плечи и проговорил ласково:

- Оба мы старшие, каждый в своем выводке. Юра тебя уже совсем заморил? Ничего, я тебя сейчас спасу.

С этими словами он гордо удалился из палаты. За спиной у него, между прочим, как самая обыкновенная вещь, висела бас гитара.

- А почему у него волосы длинные, если он школьник? – Быстро спросил Феликс.

- Он в частной школе учится.

Дарьял вернулся с креслом-каталкой.

- Экипаж подан. Но сначала пледик. Ноябрь месяц, все-таки.

Дарьял накрыл неласковое клеенчатое сиденье «экипажа» заманчиво пушистым пледом, который, вероятно, принес с собой из дома. А потом вдруг по-змеиному изогнувшись, легко подхватил на руки совсем не маленького Феликса и плавно перенес на кресло, по-матерински укутав пледом.

- Шапочку, шарфик. Так, мы гулять.

- Ему нужен покой… - подался было с места Юра.

- Ему нужен свежий воздух. На тебя белобрысого смотреть целыми днями, так пожалуй, рехнешься.

В гардеробе новый знакомый сдал белый халат, получил по номерку длинное черное пальто, и не забыв водрузить бас гитару обратно на спину, вытолкал кресло с Феликсом на больничный двор.

Там было хорошо: нежная солнечная тишина, зачарованные неподвижные деревья, изобилие красных ягод.

- Юра уговаривает тебя не писать заявление? Не пиши. Толку не будет. Только материнские слезы.

- Я и не собирался. Просто мне нравится, как Юра тут вокруг меня бегает.

- Он тоже счастлив. Обожает командовать. А ты так хорошо вжился в роль беспомощного. Калину любишь?

Они остановились возле нарядного куста.

- Обожаю горечь!

Юноши принялись с наслаждением посасывать холодные плоские ягоды.

- Витаминов до хрена!

Дарьял наконец то снял гитару, усадив ее на лавочку рядом с собой.

- Тяжелая как дубина, но это хорошо. Натаскаюсь за день – ночью сплю как убитый. Эротические фантазии не мучают. У меня это рано началось. Как-то сразу. Лет в одиннадцать. Тогда же и спиртного захотелось. Дядя мне в супермаркетах все шоколад норовил купить, а я на бутылки пялился. Виски. Ром. Он тогда подарил мне эту гитару и сказал: «- ты, дорогой, все свои страсти вколачивай в инструмент. А пойдешь к шлюхам – сверну шею».

- Свернул?

- Свернул бы. Но я к шлюхам не ходил. Хочу, чтобы у меня все было красиво. Как у родителей. По любви. Теперь ты откровенничай. Брякай, что на душе.

- Дарьял, я драться не умею. Совсем. Я так и не понял, как Валерка меня тогда свалил. А потом они уже не дали мне подняться.

- Тебя скоро домой выпишут. Я буду приходить тебя выгуливать. Кстати, ты цыган?

- Не знаю, я приемный.

- Ах, да, Юрка говорил. Гадать умеешь? Хочешь, научу? Это просто. Нужно повернуться лицом к солнцу, закрыть глаза и орать все, что приходит в голову. Например, какой будет твоя смерь…

- А твоя?

- О, я буду лежать на высоком кургане…

- И вознесли его черти на высооокую гору…4

- Точно. Это про меня. И гора эта будет состоять из всего того барахла, что я владел при жизни. А барахла этого будет ужас как много. И все такое дорогое… Вот лежу я на самой вершине, сгораю потихонечку, и дымок уходит в ясное голубое6 небо…

У Феликса заблестели глаза, стало интересно.

- С тобою же будет иначе, - продолжал Дарьял, - смерть молодого брюнета обычно настраивает на романтический лад.

Он театральным жестом подхватил воображаемую шестиструнную гитару и пропел:

- Пылал натопленный камин,

Убили парня молодого…

Девчонки с твоего двора обломают всю черемуху, оборвут все одуванчики и покидают в твой сосновый гроб, который будет стоять тут же во дворе на двух тубарЭтках.

Феликс насупился, услышав про дешевый гроб, но Дарьял не сдавался:

– Феликс, всю черемуху, все одуванчики, - проникновенно уговаривал он, - газоны останутся голыми. Тебя завалят цветами. Только представь, ты весь в белом, как солнце в снегах или мороженое в сиропе, тих, задумчив и прекрасен. А девушки орошают слезами твою грудь и целуют в губы, кидаются на крышку гроба…

- Что будет с Юрой?

- Его возьмут живым на небо. Архангел Михаил явится лично, - и Дарьял изобразил, как ставит жирную точку в книге бухгалтерского учета.

- А Валерка?

Дарьял затянулся электронной сигаретой и медленно выпустил дым двумя тонкими струйками из уголков плотно сжатого рта. Мечтательно прикрыл зеленоватые глаза.

- Я вижу реку, широкую и полноводную. А на самом ее высоком берегу – стелу из белейшего мрамора, со специальными птичьими отражателями, чтоб не насрали. И вот:

Летят самолёты – привет Валерке!

Плывут пароходы – привет Валерке!

А пройдут пионеры…

- Это дети в галстуках?

В памяти Феликса на дикой скорости пронеслись школьные фотографии родителей: октябрятские звездочки, пионерские галстуки, комсомольские значки.

- А пройдут пионеры - Салют Валерке!5

Парни заржали. Вдруг Дарьял резко оборвал смех:

- У вас с Валеркой не закончено. Они тебя все-таки убьют.

Стало тихо.

Феликс смотрел на солнце сквозь опущенные ресницы, впитывая дружелюбное тепло. Только в ноябре бывает такое чудо – полуденное солнце почти у самого горизонта, большое и близкое. И лечит лучше любых лекарств. Потом он сказал:

- Я живучий. Меня однажды грузовик переехал…

- Не смешно!

- Когда я попал в дом малютки, у меня по всему телу были шрамы. Мне было несколько дней от роду, а шрамы были старыми, давным-давно зажившими.

- Стало быть, злые пришельцы освежевали тебя в утробе матери задолго до зачатия.

- Я думаю, моя семья погибла в автокатастрофе.

И Феликс выдал целую историю.

Вот они едут в другой город. Вот загорелся фургон и мать выбрасывает его из окна. Он не сгорел заживо, но сильно ободрался. В условиях стресса человеческий организм способен на чудеса – за считанные мгновения кровоточащие раны, которые могли бы загноиться, рубцуются, а рубцы белеют и превращаются в старые шрамы. Новорожденный младенец приобретает бывалый вид, пугая врачей и соцработников.

- Меня боялись показывать усыновителям. Но потом пришли мама с папой и готово, любовь на всю жизнь. Их только предупредили: «- имейте в виду, когда он к нам попал, то уже был таким».

- Тебя шрамы не портят. Ты похож на боевого кота. Кстати, что у тебя все-таки с Ингой?

Феликс молчал.

- Ладно. А вот если что, ты бы на ней женился? Говори не думая.

- Нет! – Выпалил Феликс.

Дарьял сделал большие глаза:

- Да у минздрава на тебя гипса не хватит. Тебе по фигу бюджет страны?

Феликс усмехнулся и постучал загипсованной рукой по загипсованной ноге.

- Ты пришел поговорить об этом? Мол, эта девушка не для тебя, знай свое место. Но разве один человек куплен другим? Думаю, что мог бы ей нравиться.

- Конечно, мог бы. И знаешь почему? Потому, что молодые. В молодости все друг другу нравятся. Особенно, если сыты и здоровы. И вот этого своего последнего качества, здоровья то есть, милостью Юры ты запросто можешь лишиться. Они тебя изувечат. Выберут момент и изувечат. А я этого не хочу.

- Юра не такой! Почему Юра? Он всегда со мной задруживался...

- А вот представь. Ты любишь девушку, собираешься жениться, она для тебя все, а тут какой-то гад отирается рядом...

- Убью-зарежу!..

- Вот видишь. И Юра такой же, хоть и зануда. Не злодей, но человек. Инга невеста Юры. Валера бросил ее потому, что влюбился в другую. Валера может многих любить в течении жизни. А Юра, он… Просто держись от Инги подальше, она ведьма.

- Не понял. Это как? Сначала Валера, потом Юра… Прямо жуть какая-то!

Феликс только хлопал глазами, все это казалось ему марсианской хроникой.

- Она хочет быть там, где Валера. В одной счемье. Лишь бы Валерку видеть.

- А Юра, он знает?

- Знает. Теперь ты понимаешь? Она ведьма, Феликс. Не лезь к ней.

- Не могу, Дарьяльчик!

- Хорошо же! Это она потребовала расправы! Это по ее милости у тебя три перелома! Ты чудом остался жив! Я бы с удовольствием ее повесил, но она невеста Юры, следовательно, мы будущие родственники. И я должен ее защищать.

- От меня?

- Тююю… Что ты можешь ей сделать? Хуже ей того, что сделал Валерка, ей уже никто не сделает. Но пока он отбивает об тебя ноги, он все равно при ней. Зачем тебе это все?

От услышанного Феликсу стало и странно и весело. И он совсем не злился на Ингу. К тому же, раз уж огреб пескариков за то, чего еще не делал, то можно ведь и поделать…

- За тем, что это не любовь, Дарьяльчик! Все по Цою, я не виноват:

Ты часто проходишь мимо,

Не видя меня,

С кем-то другим, с кем-то другим.

Я стою, не дыша. Я стою, не дыша.

Но это не любовь.

А вечером я стою под твоим окном.

Ты поливаешь цветы, поливаешь цветы.

А я стою до темна и сгораю огнем,

И виной тому ты, только ты.

Но это не любовь, но это не любовь6.

- Не любовь? Тогда что же?

- Не знаю, но в душе прямо все… - Феликс схватил на груди футболку в кулак и сделал круговое движение рукой, при этом оскалив верхние зубы и запрокинув голову, чтобы показать наглядно, что уже готов вон из собственной шкуры выпрыгнуть.

- Понимаю. Близость других миров обжигает. Это я очень хорошо понимаю. Феликс. А ты мог бы отпустить волосы? Тебе бы пошло. Понимаешь, я в метро познакомился с девушкой, она играла на барабанах прямо в вагоне. У меня как раз была гитара. Мы тогда поговорили. Она общалась со мной как со взрослым. Как с мужчиной. Сейчас она хочет собрать рок группу. Пойдем вместе на прослушивание. Гитару я тебе дам. Позанимаюсь с тобой, пока ты дома сидеть будешь. Ты освоишься.

- Дарьяльчик, ты влюбился?

Дарьял задумался. Он должен был решиться на непростой разговор. Но говорить о таких вещах серьезно просто невозможно. Так что он встал, широко раскинул руки, как бы собираясь обнять все небо, и пафосно провозгласил:

- Это больше, чем любовь! Это вопрос жизни и смерти! Если она отвергнет меня, я стану морской пеной, ибо не имею человеческой души!

Он был красив на фоне раннего заката. И Феликс заметил на шее у Даряла монетку на шнурке.

- Обещаешь ли ты, Феликс Кузнецов, всеми силами помогать мне?

- О да, Господин Дракон! – Так же весело ответил Феликс.

- Почему дракон?

- Не знаю. Само сказалось. Ты ведь точно не русалочка.

- Хочешь дракона увидеть? Закрой глаза и посмотри вокруг.

Между небом и землей по всей линии горизонта лежали призрачные полупрозрачные кольца гигантского змееподобного тела.

Изумленный Феликс открыл глаза. Дарьял стоял прямо перед ним. Последнее солнце очерчивало его высокую фигуру яркой каймой.

- Ты мне поможешь?

Феликс кивнул. От удивления он не мог говорить.

- Видишь ли, у меня нет человеческих чувств. Нет, я могу любить, но только тех, с кем кровно связан. Или то, чем обладаю, или желал бы обладать. Но у людей бывает еще что-то, чего я больше всего хотел бы узнать. Это есть в ней. И в тебе. Великодушие. So be my friend.

- А если я не такой?

Дарьял усмехнулся:

- Я не мог ошибиться. От этого зависит моя жизнь. Серьезно, пока сидишь в гипсе, отпусти волосы. Просто не стригись. Нужно входить в образ.

- Ладно. А зачем тебе это?

- На счастье. Нашел на пляже. Ношу, чтобы все хорошо было.

 

Юра тем временем думал об Инге. О том, что все эти парни не джентльмены, что стоит девушке пораниться, и они слетаются как акулы на кровь, не ведая жалости. И Валера, и Феликс, и даже Дарьял. А ведь эта прекрасная девушка уже едва жива от боли. Для них она как сверкающая изумрудными огнями горная вершина, которую надо покорить7, поставить флажок, а потом топать обратно, хвастаясь победой.

Юра любил Ингу и был уверен, что только он один любит ее правильно. Для него она была чистейшими льдами Антарктики. Льдами, в которых заморожены воды золотого века; льдами, которые образовались еще тогда, когда кристаллическая решетка замерзающей воды была намного сложнее и прекраснее. Рядом с ней каждый человек становился как бы на целую голову выше ростом. Другие девушки, конечно, тоже, вне всякого сомнения, кристаллы, с которыми парни обращаются как со стекляшками. Но поступать так с Ингой... Это как если бы кто-нибудь со скуки выплеснул бы на целый материк краску из гигантского стакана8, утомившись непорочной белизной Антарктиды.

 

Дарьял заходил к Феликсу домой. Притащил, как и обещал, гитару с усилителем (ерунда, все дешевое), показал аккорды (заодно и руки разработаешь), выводил на прогулки, при этом бас гитара все так же победоносно реяла у него за спиной.

У Феликса была по-своему классная жизнь, которая протекала в крошечное, как воробьиное гнездышко, двушке, теплой, уютной и доброй, с кучей семейных фотографий на стенах, на которые так часто смотрели с любовью, что теперь они излучали как бы самостоятельный свет, и возле них можно было греться. Его милые родители и сами походили на двух воробышков, а он рядом с ними – на здоровенного яркого кукушонка, которому каким-то чудом удавалось в этом прекрасном гнездышке помещаться.

Его собственная комната была узкой как пенал, почти без мебели, зато с геранью, столетником и плакатом Виктора Цоя. Идеальное место, чтобы рисовать, читать и балдеть. А еще писать странноватые стишки, жутковатые считалочки, которые, если подойти с умом, вполне можно было бы переделать в нормальные песенные тексты.

Дарьял рассказывал о будущей группе. Что девушку зовут Варвара. Что она хочет сделать что-то совсем свое. Что ей двадцать один год. И что он на ней женится.

- Она меня полюбит, потому что у меня высокая цель.

- Мои родители святые люди, - неожиданно изрек Феликс.

Дарьял кивнул. Друг платил откровенностью за откровенность. Он продолжил:

- Единственная цель достойная человека, мужчины. Мужчин она, кстати, любит. А у меня сил невпроворот. Они все ее бросают. Им невыносима свобода. В них нет дерзания. А во мне есть. Она свободный человек и потому может сделать так, чтобы невозможное случилось. Я отдам ей все, что имею. Просто ей пока не нужно знать, что я в школе учусь – будет видеть во мне подопечного. Пусть сначала узнает меня получше, рассмотрит как следует. Поэтому ты – мой младший родственник из ближайшего Подмосковья. А я тебя, стало быть, опекаю. Буду иногда шпынять – не обижайся, это для дела.

- Она и вправду такая?

- Даже не сомневайся. Я видел ее глаза, когда она смотрела за горизонт.

- А ты и вправду станешь морской пеной? – Феликс даже побледнел.

- Человек без цели - просто пена и все. Но со мной такого не случится. Потому что, выражаясь твоим языком, она именно та, что живет в центре всех городов9 – Дарьял кивнул на плакат с Цоем, - а я хочу быть рядом с ней и своего добьюсь.

- А если она в меня влюбится?

- Не влюбится. Потому что первое, что ты сделаешь - это усядешься в уголке и начнешь строчить SMS своей девушке. Я объясню ей, что у вас любовь с детского сада. Любовь для нее святое, а ты, значит – священный коров.

 

На прослушивание пошли втроем.

- Валера – клавиши и вокал, Феликс – гитара и вокал. Меня уже взяли. Валерке откажут, Феликса возьмут. Валера, получишь отказ – сразу уходишь. Все поняли? Тогда идем.

Варвара оказалась стройной, но крепкой девушкой в ласинах расцветки милитари и белой футболке. Валера спел про луч солнца золотого, который туч скрыла пелена из «Бременских Музыкантов». Феликс – про то, что никого нет дома и он лишний словно куча лома10. Потом они в четыре руки исполнили «Собачий Вальс» на клавишах.

- А юморные у тебя родственнички, однако, блондина придется завернуть.

Варвара уже привыкла во многом полагаться на Дарьяла и ценила его как музыканта. У него не было какого-то особого таланта в общепринятом смысле. Но даже самые простые его аккорды не оставляли равнодушными, потому что заполняли все пространство, включая и человеческие тела, переживанием какого-то невообразимого переизбытка витальной силы и физической мощи. Он как бы захватывал людей звуками, словно гигантский спрут щупальцами. Обхватывал и волок к себе, заставляя стать частью происходящего. И при этом совершенно не уставал. Стоял себе спокойно и расслабленно с добродушной полуулыбкой.

- Значит ты Валера, а ты Феликс. Валера, извини, но здесь не опера. У тебя другой уровень. Мы ведь просто начинающая экспериментальная группа.

Она тепло улыбнулась и протянула руку:

- Спасибо, что зашел.

- Что вы, это вам спасибо, - сгалантничал юноша и немедленно куда-то заспешил.

- Феликс, - Феликс убрал мобильник, - бери микрофон. Проскандируй бодро и весело, но так чтобы повеситься захотелось. «Королевскую Битву»11 смотрел?

- Смотрел.

- Помнишь ту улыбчивую тощую девицу, которая объявляла очередного смертника?

О да! Он помнил! Тоже запала в душу та механическая сволочная жизнерадостность японской стервозины.

- Изобрази ее.

- Юноши! Нанохара Сюи!

- Улыбайся как она.

- Нанохара! Сюи!

- А теперь представь, что должен ее перекричать. Начинай!

- Юноши! Нанохара Сюи!

- Резче! Больше металла!

- Нанохара! Сюи!

- Не падай в обморок, это весело!

- Нанохара! Сюи!

- Громче, резче!

- Нанохара! Сюи!

- Ага! А теперь добавь ИНТЕНТО!

- Нанохара! Сюи! Интенто!

- Собирись! Почти хорошо!

- Интенто!..

Феликс никогда не слышал у себя такого голоса. Что-то сгруппировалось в нем и превратилось в этот крик, резкий, гортанный, сильный. Прозвучал почти весь металл мира. Все изменилось. Навсегда изменился сам Феликс. Этот крик разом и оглушил и возвысил его. Отныне этот звук все, что у него есть в жизни.

А Варя с силой ударила по тарелке:

- Ты молоток, Феликс. Запомни это ощущение.

О да, он запомнит, он сохранит, для него теперь нет дела важнее, чем помнить и хранить. Теперь ему Инга не так уж и нужна. Не нужна вовсе. Он теперь и сам такой же, как Инга. Теперь то ясно, почему Валерка с Марком смогли так легко побить его. Еще бы! Он ведь сдался заранее! И был уже побежден, когда они сошлись. А Юра крикнул: «- не дайте ему поднчться!» Боялся за братьев. Сейчас Феликс прошел бы сквозь Марка, как сквозь масло. И тогда мог бы их легко раскидать, но вместо этого лежал на земле. А теперь они к нему даже не сунутся. О, теперь все иначе! Какая свобода! Какие возможности! Феликс инстинктивно положил ладонь на живот, унимая сбившееся дыхание.

- Феликс, ты принят. Твоим голосом можно резать хлеб. Или мясо.

 

- Значит вот оно как, вчера еще никто, а сегодня и музыкант и вокалист, - ошарашенный Феликс брел как пьяный, опираясь на плечо Дарьяла. – Сасибо, что привел меня сюда. Это ведь Варя все сделала. А если бы я ее никогда не встретил? Дарьял, а если она тебя не полюбит, ты и вправду станешь морской пеной? – Уже в который раз тревожно спросил Феликс.

- Человек без цели – пена. Но ты не бойся. Если в ком хоть что-то есть, Варя это вытащит. И меня она давно ждет. Татуировку видел?

Под конец встречи Варя исполнила «Песнь Ударных Инструментов»: стянула с себя свою белую футболку, оставшись в одном спортивном топике, и принялась, как бы танцуя, исполнять какую-то вольную импровизацию на всех ударных инструментах сразу, то подбрасывая палочки, чтобы освободить руки, то используя их как самостоятельный инструмент.

- Не стойте, подыгрывайте.

Феликсу она напомнила молоденького артиллериста, который в азарте палит, не разбирая, изо всех орудий подряд, упиваясь громыханием выстрелов, когда они сливаются во что-то целостное и ритмичное. Победный гимн в честь Феликса! И татуировка с драконом на левой лопатке. «- Да здравствует ранее не бывший, а теперь существующий вокалист Феликс!»

- А если родители теперь не узнают меня? Скажут: «- милый юноша, а где наш Феликс? Ты его съел?» Это как смерть.

- Держись, друг.

- Во время первой мировой случалось, что солдаты теряли голос. И у немцев был такой способ лечения: затолкают пароню в глотку стальной шарик на цепочке, а когда уже задыхается, резко выдернут. И вместе с шариком вырывался крик. Это похоже, как со мной сегодня.

Дарьял с силой сжал плечи Феликса:

- Прошу тебя, в мой грозный час, а для меня он будет еще каким грозным, будь рядом. Как я с тобой.

- Буду.

 

Дарьялу приснился его обычный сон, будто он ругается со змеями, которые нагло называются его родственниками и зовут к себе. Змеи таились в обычных вещах: то строительный кран вдруг оказывался огромным змеем, нависшим над городом гигантской буквой «Г»; то белая полоса от самолета вдруг превращалась в змею, то взметнувшаяся от ветра штора. Змеи требовали его к себе, назывались родственниками, давили, угрожали. Он же терпеливо доказывал, что он человек и его место среди людей. Они наседали, он упорствовал, и последнее слово всегда оставалось за ним. Змеи уходили, а он просыпался бодрым, собранным и уверенным в себе.

Юноша дракон остался доволен таким сном. Хорошая примета. Теперь уже редкость, с тех пор как его дорогой друг Феликс попал в беду. Яд невыясненных отношений застрял охотничей дробью в его мозгах. Проклятая больница, которая когда-то подарила ему верного друга, теперь забирала его, кажется, навсегда. Несчастный случай во время каникул.

И у Дарьяла вдруг стало очень мало времени: Варвара. Как только она встретится с родителями своего вокалиста, она все узнает о Дарьяле. Ему следовало спешить. Он должен был добиться ее, именно добиться физического обладания, а не просто поговорить о любви, как можно скорее. Предстоящий день дракон наметил посвятить достижению этой цели.

 

А еще Дарьял постоянно навещал родителей друга. Тишайших Марию Анатольевну и Александра Владимировича. Они ни разу даже не спросили, как все произошло. Как свинцовые шарики оказались в голове их любимого сына? Почему и для кого он стал мишенью? Они верили: друзья и врачи сделали все, что могли, и продолжают делать. Они даже стали по-особому красивыми. Дарьял смотрел и учился. Смирению? Не искать виноватых? Он старался постичь их настроение. Потому, что когда Феликс вернется, ему нужны будут участие и полный покой.

 

Дарьял решил, что самое подходящее место для задуманного с Варей, это лента эскалатора в метро. Все вполне романтично. Уединение среди людей. Мимо плывут транспаранты с интересными фотографиями и надписями: «этот снимок сделан на айфон № 7». В этот особый час между днем и ночью люди на соседних эскалаторах казались очень содержательными и какими-то родными. Близкими и далекими одновременно. Это особое время суток чувствовалось даже под землей.

Объятия Дарьяла оказались для Вари желанными как хорошее воспоминание, и так легко было довериться ему! Он крепко обнял ее и слегка покачал, прошептав: «- я так больше не могу. Я люблю тебя. Давай просто будем вместе». Он целовал ее, опутывая и привязывая к себе невидимыми нитями. «- Сдавайся, и все будет хорошо» - мысленно твердил он. А чья-то хищная рука уже наводила на них потихоньку камеру, подлавливая красивый кадр. Предварительный надежный энергетический захват и молниеносный эмоциональный напор. План сработал.

Когда они выскользнули из теплой утробы подземки, была уже ночь. И любовь Дарьяла была такой же, как и его музыка.

 

Феликс не пришел в сознание, но его выписали домой. Дарьял смотрел на друга и страдал от одиночества. Ему не хватало тепла: «- я остываю. Ты обещал помочь. Быть рядом».

Молодой сильный организм боролся изо всех сил. Жадный до всего, живучий как черт, неубиваемый как Нокия, Феликс мог бы избавиться от инородного тела, покрыть соединительной тканью, растворить, сожрать, исторгнуть и выблевать.

Но оружие направляла не рука, а сердце. Чья-то сердечная горечь съедала друга изнутри. Самые ядовитые, самые темные осадки разбитого измученного сердца отравляли его, лишали ткани былой упругости, искажая дорогой образ. И поэтому Феликс умирал.

По самой сути своей, Дарьял презирал все слабое, не способное к самозащите, некрасивое. Как же тяжело ему было! Он испытывал отвращение и боль. Это не была встреча с другом. Это было мучительное переживание его ничтожности.

Он искал знакомое тепло: брал за руку, целовал в голову, шептал на ухо обещания не оставить, поддерживать, помогать. И он приходил каждый день, гладил руки, лоб, разговаривал.

Но все чаще Дарьял думал, что именно ему, лучшему другу, надлежит воздать Феликсу последний долг. «- Я не позволю тебе остаться таким. Если ничто не поможет, я сделаю все, что нужно очень быстро. О, мои руки умеют отбирать жизнь! Никто не увидит тебя в ничтожестве. Клянусь!» Ему казалось, что Феликс гордо настаивает на избавлении.

Дарьял умолял бороться, вернуться, помочь, напоминал про обещание: «- приближается мой грозный час», но на неподвижном лице друга он читал непреклонную решимость.

И ночью ему снилось, как он отбирает жизнь у Феликса, сильным поступательным движением как бы гасит его существование. И просыпался он с тоскливой мыслью, что Феликса больше нет. И потом, лежа в постели понимал, что это только сон, и что сегодня днем ему предстоит пойти и выполнить задуманное. И опять все откладывал на завтра. И ночью видел тот же кошмар, и снова пробуждался в мире, где уже не было Феликса. Потом понимал, что все это не правда и радовался тому, что Феликс все еще есть и жив. Но потом снова видел его в еще более жалком состоянии, и снова клялся и просил ждать. И ночью во сне снова убивал его, наслаждаясь убийством. И снова плакал о друге в пустом уже навсегда мире.

Ночь – день, сон - явь, жив-мертв, снова жив- снова должен умереть, снова жив- снова мертв. Вся эта чехарда измотала Дарьяла.

 

 

Возвращаясь с работы, в жирной лужице сытого послеобеденного солнца Варвара увидела странное существо. Это была вроде бы крыса пасюк, но меньше и как бы опрчтнее. Варя присмотрелась: шерсть более гладкая, темная и блестящая. Новенькая. Молоденькая новенькая крыса. Крысенок. И даже хвостик, противный крысиный хвост, новенький, чистенький, аккуратненький.

Но это не меняло дела. Пасюк есть пасюк. Пришибать бы тебя. Один хороший пинок ногой, и нет будущей крысы.

А крысенок и не думал убегать. Вместо этого он вдруг изогнулся каким-то быстрым юрким движением и посмотрел Варе в глаза. Взгляд у него уже был очень умным и конкретным. Вполне крысиным. Но не как у взрослой крысы, выжидательно-недобрым. А простодушно-любопытным, даже приветливым, как у всех молодых созданий. «Ладно, живи, - подумала девушка, - крысой больше, крысой меньше…» Но крысенок запомнился.

 

Дарьял уткнулся лбом в оконное стекло. Небо потихоньку светлело. На востоке рождалась заря. Он ждал, когда Варя выйдет из душа, и думал о Феликсе: «- просыпайся скорее. Ты бы только себя видел, урод уродом. Что же ты творишь? Становишься похожим на кучу дерьма».

Она войдет, пахнущая водой, с мокрыми волосами; он стремительно обернется и замрет, а его тглаза расширятся от удивления и восторга. Этот взгляд полный восхищения и благодарности был его ритуальным подношением любимой женщине. Молодой дракон знал, как драгоценны человеческие чувства. И как их у него, на самом деле, мало.

«Бабы, они все интуитивные. Она может обо всем догадаться»- предупреждал Феликс. «-Она полюбит мненя!» «- Все бабы интуиты, говорю же. Возьмет, да и не полюбит, что тогда?” Но эту последнюю мысль Феликс страшился даже додумывать, не то что произносить вслух. Потому что каким-то шестым, сто пятым, почти не существующим чувством знал – насчет морской пены друг не шутит.

Дарьял сильнее прижался к стеклу: «- Эх, Феликс! В мой грозный час, ты же обещал».

Варвара вытиралась и разглядывала любовника. Упрямый наклон головы. По-мальчишески бодается со стеклопакетом. О чем-то глубоко задумался, но в его неподвизности, как всегда, таится готовность к молниеносному движению. Прямо свернувшаяся кобра! Прекрасные волосы падают на широкие литые плечи, которые почему-то кажутся хрупкими и требующими защиты. А волосы как блестят! Будто сделаны из полированной бронзы. Кажется, зазвенят, если тряхнет головой.

Это что, шампунь такой хороший или же… или же он просто очень юн, как тот крысенок?

Дарьял стремительно оборачивается. Его взгляд чуть не сбивает ее с ног.

Но Варвара твердо спрашивает: «- Дарьял, тебе сколько лет? Можно мне посмотреть твои документы?

Только не это! Дарьял закусил губу. Подростковые нервишки наконец то сдали. Захотелось просто-напросто захныкать. «- Ни один мужчина не даст тебе того, что ты ищешь, и не полюбит тебя! Им все это просто не нужно! Я единственное, что у тебя по-настоящему есть! Ты убьешь меня, если бросишь!»

Дарьял был в отчаянии. Они с Феликсам не справились с жизнью и теперь оба погибнут. Он вдруг окончательно понял, что Феликсу не выбраться. Он будет беспомощно гнить, постепенно превращаясь в свалку не связанных друг с другом молекул. А Дарьялу осталось только избавить друга от унижения и прекратить дальнейший позор.

Чудовищным усилием воли он вернул себе душевное равновесие и, не дав ей времени на возмущение и возражения, обнял растерянную девушку, и крепко прижав к себе, легонько покачал. «Неужели ты ничего не помнишь, любимая, вспоминай скорее, - нежно шептал он, - отбрось все свои страхи, они ничего не стоят. Я бесконечно старше тебя, и в то же время, бесконечно моложе. Так будет всегда, что не делай. Я никогда тебя не оставлю»

И она как-будто вспомнила, как легко доверялась зеленой бездне, не тонула, не мерзла, не боялась. «- Я семижильный. Нет такого воза, который я бы не вытянул. Ты хоть знаешь, сколько у меня богатств, сколько сил, отдать вот только некому. И очень скоро я познакомлю тебя с родителями. Будь моей женой, если не прямо сейчас, то очень скоро это будет возможно».

 

Феликс считал, что жизнь его была счастливой. Он мог до бесконечности любоваться каждым мгновением. Золотые корпускулы полновесного счастья. Каждая прекрасна, как солнечный свет. Но сейчас эти янтарные шарики рассыпались. Он пытался удержать их вместе, соединить, но у него не было рук. У него не было ничего, кроме того звука, который вырвался однажды из его гортани. Он ловил убегающие мгновения звуками своего голоса.

«- Запомни это ощущение!»

Но он только тем и занимался! Старался изо всех сил не потерять то самое чувство, которое сейчас и было его сущностью. И не было у него дела важнее.

А Дарьял гладил его волосы. Друг превращался в аморфную массу, уже не стянутую воедино золотыми обручами жизненной силы. Смертельное унижение! То острое, яростное, интересное, невероятно живое, что и было Феликсом, теперь уплывало куда-то. Все дальше. Безвозвратно.

Дарьял положил ладони ему на лицо. Как же хочется провести еще одно ночь с Варей! И чтобы родители Феликса были так же красивы и умиротворены хотя бы еще один день. И Варя может легко охладеть к нему, утомившись его человеческой скудостью. Без Феликса все летело к черту!

 

Дарьял надел на Феликса счастливую монету:

- не знаю, чья она, но возможно, твоя. На удачу!

- Дарьял, - Мария Анатольевна коснулась его руки, - мы счастливы, что у нашего сына такие друзья. Но ты должен подумать о себе хоть немного. Ты выглядишь просто больным.

Теперь Дарьял понял, почему Феликс считал своих родителей святыми. Она увлекла его в большую комнату, одновременно и спальню и гостиную, усадила в кресло пред журнальным столиком, заставленным всевозможной едой. А потом принесла крепкий чай. Дарьял сделал крепкий чай еще и очень сладким, а затем принялся методично поедать угощение. Поглотив все, он подтянул ноги, положил голову на мягкий подлокотник и, мурлыкнув какую-то благодарность, задремал. Его заботливо укрыли пушистым пледом. И он подумал, что если сейчас отдаст богу душу, которой у него, возможно, и нет, то это случится среди святых людей. А может быть, смертный приговор и вовсе отменят.

Юра вошел, открыв дверь своим ключом. Александр Владимирович взял у него сумки с продуктами. Аккуратно переобувшись и поставив свои кроссовки рядом с высокими ботинками, Юра заглянул в гостиную – так и есть: вот бас гитара и здесь же хозяин.

- Узнаю брата Дарьяла! Сначала все выпьет и съест, и только потом заснет. Настоящий удав!

- Он нам очень помогает. И вообще, спасибо вашей семье. Пойдем ка на кухню, пусть поспит.

Они сели друг напротив друга.

- Вы все переживаете за Феликса, но с ним все будет хорошо. Когда мы его усыновляли, у него были шрамы. А еще переломы. Двадцать шесть успешно сросшихся перелома. Он выжил тогда, выживет и сейчас.

- Даа, теперь понятно, почему он Феликс12. А я родился в День Космонавтики и поэтому Юрий. Наш прадедушка мечтал стать летчиком, но смог стать только авиамехаником. Так он прошел всю войну. Валеру назвали в честь Чкалова.

Александр Владимирович спросил еще и про Дарьяла.

- В честь другого прадедушки. Он жил сто десять лет и завязывал подковы узлом.

Дарьял меж тем мирно спал. Ни с кем не ругался и никого не убивал. Честно переваривал обед.

 

Пляж поражал всякое воображение. Это был самостоятельный мир. Лагерь остался далеко позади, а они все шли по песку среди дюн. И каждая дюна представлялась диваном. А ноги так и подгибались.

- Рухни на меня, вытяни свои городские ноги!

- Рано. Мы должны увидеть море.

Дул постоянный очень приятный ветер. Кто-то запускал воздушного змея. Полные легкие восторга! Море, которое вначале виднелось узкой сероватой полоской, обрушилось на них еще одним грохочущим миром, полным всех оттенков синего и зеленого, от нежно-мятного до темно-фиолетового. Оно было бесконечным и полным жизни. Далеко-далеко налево – Анапа. Еще дальше направо – Керчь. За спиной лиманы.

Золотая цепочка и длинные шорты в цветочек необычайно шли Дарьялу. Помимо инструмента он привез с собой два баула шмоток. У Вари и Феликса было только по одной небольшой дорожной сумке на каждого.

- Рапанов можно готовить и есть.

Варя смотрит на горизонт. Феликс прикрыл глаза, ловит ощущения.

- Пусть живут. Мы никого готовить не будем.

- Точно не будем?

- Конечно. Мир, дружба, любовь. Хотя бы в первый день.

- Сюда приплывают дельфины. А дельфины лечат людей. Феликсу надо хотя бы раз до них дотронуться. И тебе, Варь, конечно тоже.

Дарьял полез в воду. Родная стихия! Сейчас он поплавает немного для себя, а затем вернется за Варей и Феликсом в образе дракона, подхватит и умчит далеко в море, туда, где всегда можно встретить дельфинов.

 

Примечания

  1. «Речи Высокого», «Младшая Эдда»
  2. Виктор Цой «Это не любовь», песня
  3. Виктор Цой «Белый день», песня
  4. Детская игра в «Похороны черта»
  5. Аркадий Гайдар «Мальчиш-Кибальчиш», скрытая цитата
  6. Виктор Цой «Это не любовь», песня
  7. Владимир Высоцкий «Здесь вам не равнина», скрытая цитата из песни; намек на смертоносность Инги. «Инга, Ингани» означает «зимняя, снег».
  8. Владимир Маяковский «Я разом смазал карту будня, плеснувши краску из стакана», скрытая цитата
  9. Виктор Цой «Это любовь», песня
  10. Виктор Цой «Я бездельник», песня
  11. «Королевская Битва». Фильм японского режиссера Такеши Китано. «Не сдавайся, Сюи»
  12. «Феликс» означает «непотопляемый, везучий, удачливый, счастливый»

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 3,33 из 5)
Загрузка...