Главный урок Виктории Штиль

Пламя рождается из темноты. Так происходит каждый раз. Сначала это больше похоже на мерцание, как будто что-то, источающее свет, медленно приближается с очень большого расстояния. Красно-оранжевая точка приковывает к себе все внимание и, хотя это случается уже далеко не в первый раз, сначала никак не удается вспомнить, что происходит. Сгусток света тянет к себе, вызывает любопытство, такое искреннее и чистое, какое бывает только в совсем глубоком детстве, когда весь мир - открытие. И чем сильнее любопытство, тем сильнее пульсирует точка, в конце концов медленно раскрывающаяся пламенным цветком. Это зрелище потрясает  своим величием и чистотой, хочется плакать, но страшно пропустить хотя бы мгновение  из-за слез. Когда цветок раскрывается примерно наполовину, из него рождаются звуки. И они совсем не прекрасны. Треск горящего дерева, рев пламени, беснующегося в бетонно-пластиковой ловушке, и крики. Крики людей, сгорающих заживо.

Восторг сменяется ужасом. Интерес и трепетное ожидание чуда - паническим стремлением бежать, скрыться, не видеть, не слышать, оглохнуть и ослепнуть, не надо больше, хватит, опять, нет, нет, нет!

Цветок продолжает раскрываться медленно и величаво. Когда его лепестки разворачиваются полностью, пламя льется в темноту, распространяясь по ней, как по смоченной керосином ветоши. От огня нет спасения нигде. Огонь торжествует.

 

Виктории уже доводилось бывать в психиатрических клиниках. Многочисленные родственники и нанятые опекуны, у которых она жила, рано или поздно начинали подозревать, что с их подопечной что-то не так, и обращались к самым, как им казалось, подходящим специалистам. И раз за разом оказывалось, что девочка абсолютно здорова, не считая некоторой тревожности. Разумеется, ей могли приписать ложный диагноз, но за тем, чтобы этого не случилось, тщательно следил дядя Эдгар - старый друг и нынешний душеприказчик ее родителей. Всякий раз, когда ее выписывали из клиники (или отпускали из полицейского участка, или попросту выставляли из дома с чемоданом вещей и билетом на ближайший автобус дальнего следования), дядя Эдгар встречал ее, выяснял, что случилось, вздыхал и открывал свою пухлую адресную книжку. Спустя несколько часов или дней, в зависимости от везения, Виктория отправлялась по новому адресу. Она бы предпочла, чтобы дядя Эдгар просто удочерил ее сам, но увы, этого произойти не могло -  как официальный распорядитель наследства Виктории, Эдгар Гарт  не имел права стать ее опекуном.

 

Вот так и получилось, что в свои неполные четырнадцать Виктория изъездила всю Западную Европу, изрядную часть Восточной, а однажды даже два месяца прожила на северном побережье Африки - в Алжире.

И везде, неотстанно, как дурная слава, за ней следовали пожары. Это повторялось раз за разом, более того, чем дольше Виктория задерживалась в каком-то одном месте, тем сильнее в итоге оказывались разрушения, причиненные огнем. Откуда бралось пламя - она не знала, потому что спала крепким, тяжелым сном всякий раз, когда случался пожар. Не один и не два врача успели выдвинуть остроумную, как им казалось, гипотезу: сочетания сомнамбулизма и пиромании. Увы, сама же Виктория, бывшая девушкой рассудительной и прочитавшая несколько наиболее авторитетных учебников по психиатрии еще в десять лет, эту гипотезу легко опровергала - ее находили ровно в том месте, где она заснула, а вот возгорание могло легко произойти где угодно, в том числе в таких местах, куда ребенку ее роста и комплекции попросту не забраться.

“Это все от твоих волос”, шутил дядя Эдгар. “Слишком рыжие. Тебе нужно носить на груди табличку “Огнеопасно!”.

Он всегда старался ее подбодрить, но Виктория видела, что, когда дело касается огня,   он так же растерян, как и прочие взрослые. И, так же, как и она сама, очень старается не думать о самом первом пожаре…

 

Человек, зашедший в кабинет, не был врачом - это Виктория поняла сразу. Даже халата он не носил, явно предпочитая черный цвет в одежде, да и вообще в существовании. Таковы были его костюм, волосы, глаза и трость, лишь виски серебрились сединой, но впечатления немощности он не производил. Напротив, то, как, его рука в кожаной перчатке лежала на резной рукояти тяжелой трости, напоминало скорее хват профессионального убийцы на излюбленном оружии.

Такой, если о чем и будет спрашивать, так это о триаде Макдональда, причем заранее не поверит ни одному ее “нет”.

Виктория невольно вжала голову в плечи и закусила губу. От одного лишь присутствия этого человека хотелось убежать, спрятаться или расплакаться.

Должно быть, он заметил это, потому что нахмурился и строго сказал:

- Сеньорита Штиль, давайте пропустим прелюдию с вашей истерикой. Дел у меня много, а времени мало, поэтому будьте так любезны, отвечайте по существу и не лгите: знаете ли вы, как вы вызываете эти пожары?

Виктория замотала головой. Говорить с незнакомцем вслух ей совершенно не хотелось. Тот, впрочем, таким ответом не удовлетворился.

- Я же просил - по существу. Я знаю, что это именно ваших рук дело. Я знаю про темноту, про огненный цветок и крики. Я не спрашиваю, вызываете ли вы их. Я хочу знать, понимаете ли вы, как это происходит?

Виктория застыла под его словами, как заяц под взглядом удава. Она не говорила об этом никогда и никому, это было слишком ее, слишком личное и слишком болезненное, чтобы рассказать об этом - даже дяде Эдгару.

- Откуда вы знаете? - спросила она со смесью стыда и возмущения, будто черный человек сказал, что читал ее тайный дневник.

- Я был на последнем пепелище, - ответил он. - Нужно быть совершенно слепым, глухим, да к тому же и идиотом, чтобы не почувствовать то, что ты там оставила. Как видишь, я на твой вопрос ответил с первого раза. Ты на мой не ответила до сих пор. Итак?

Виктория прикусила губу, бросила на незнакомца быстрый взгляд, а потом снова покачала головой.

- Нет… я не знаю, как я… как это происходит.

Человек испытующе смотрел на нее секунду или две, а потом кивнул.

- Я могу помочь, - сказал он спокойно. - Хочешь, чтобы пожары прекратились?

Виктория замерла и насторожилась. Она редко общалась с людьми, но была весьма наблюдательна и достаточно много читала, чтобы понимать - такие предложения очень редко оказываются тем, чем кажутся изначально.

- Как? - спросила она. - Что понадобится? И… что вы хотите взамен?

Договорив, Виктория непроизвольно сжалась, ожидая, что за дерзость человек в черном ее как минимум убьет.

Вместо этого он покрутил в руке трость и сказал:

- Правильные вопросы. Отвечаю последовательно: чудом, твое согласие, чтобы ты выслушала мое предложение и взяла карточку после того, как мы закончим. Устроит?

И Виктория кивнула. Понимая, что видит этого человека  в первый раз в жизни, что он до сих пор ей не представился, что это кто угодно, но не врач, и что у нее нет ни одного повода ему верить. Она кивнула, потому что откуда-то знала - он правда может прекратить кошмар всей ее жизни.

Незнакомец же протянул ладонь в перчатке, сложенную так, будто он держал в ней что-то.

- Смотри очень внимательно и не двигайся, - сказал он и развернул ладонь.

 

Виктория вскрикнула и застыла в ужасе, потому что на его ладони, прямо над черной кожей перчатки… пульсирует, раскрываясь пламенным цветком, оранжево-красная точка.

“Нет, нет, нет!” - пытается закричать Виктория, но может лишь смотреть, как ее ночной кошмар разворачивается над ладонью человека в черном, выпускает длинные пламенные лепестки, заполняющие весь кабинет, прорастает криками…

Человек в черном резко сжал кулак, и все прекратилось. Виктория вздрогнула и невольно обхватила себя за плечи. Внутри себя она движение чего-то живого и очень мерзкого. Чего-то холодного до озноба, оплетающего ее сердце живыми кольцами. Не сдавливающего, нет - удерживающего. Впервые в жизни Виктории хотелось разреветься, и не получалось.

- Это поможет на время, - спокойно сказал человек в черном. - Год, может быть, два или три, зависит от вас.

- П-почему? - тихо спросила Виктория.

- Потому что это - важная часть вашей личности, сеньорита Штиль. Кто вы без худшего кошмара, который определил столь многое в вашей жизни?

Викторию трясло от ощущения страшной потери, и слова незнакомца подходили к этому чувству, как ключ к замку. Она понимала, что впервые в жизни не чувствует старой, очень важной боли, и уже скучает по ней.

- Ч-что же мне делать? - выдавила она, сквозь перестук зубов.

- Как мы и договаривались, - ответил он, доставая что-то из кармана, - выслушать мое предложение и взять карточку.

Виктория подняла на него глаза, и человек в черном заговорил - долго и обстоятельно, объясняя все детали своего предложения. Виктория слушала и не могла отделаться от чувства, что знает каждое его слово наперед. Слишком во многих книгах это было.

“...вы обладаете особыми свойствами...”, “...все происходящее - из-за них, вернее, из-за того, что вы не умеете контролировать их...”, “...я могу обучить вас…”, “...трудно и опасно...”, “...можете погибнуть...”.

Когда он закончил и протянул ей карточку, Виктория успела успокоиться, унять дрожь и хорошенько обдумать происходящее. Архетипичность ситуации давала ощущение твердой почвы под ногами - в некотором роде Виктория давно была к ней готова.

- Пожалуйста, - сказала она, - ответьте на три моих вопроса предельно честно, прежде чем я что-то решу. Это возможно?

Человек в черном кивнул, внимательно разглядывая лицо Виктории. Та сцепила пальцы в замок и начала:

- Первый: кто вы такой на самом деле?

- Доктор Иниго Эмерриа, - сказал он. - Практикующий волшебник. Второй вопрос?

- Известно ли вам какое-либо пророчество, которое вы склонны связывать со мной или предполагать, что оно связано со мной?

- Нет, - доктор Иниго Эмерриа покачал головой. - Я достаточно тщательно проверил и ничего подобного не нашел. Третий вопрос?

- Если я дам вам согласие, будет ли это формой контракта, накладывающей на меня те или иные ограничения? Если да, то какие?

- Будет, - ответил он. - На семь лет вы становитесь моей ученицей в случае согласия. Это значит, что вы будете следовать тем правилам и ограничениям, которые я установлю.

Виктория немного подумала и чуть кивнула.

- Сколько у меня времени на размышления?

Иниго Эмерриа достал из кармана старомодный “Лонжин” на цепочке и посмотрел на него.

- Трех часов хватит? - спросил он.

Решение она приняла за следующие три минуты, но все же честно использовала оставшееся время, чтобы потом не жалеть о слишком поспешном согласии.

 

Спустя три часа и четыре дня Виктория Штиль впервые переступила порог своего нового дома. Доктор Эмерриа приехал за ней сам, как только она убедила дядю Эдгара, что это наилучший вариант, и попросила позвонить по номеру с карточки. Потом доктор и девочка несколько дней ехали на машине, практически не разговаривая. Виктория читала на заднем сиденьи, Эмерриа вел и слушал классическую музыку сутки напролет. Иногда они останавливались перекусить, и всякий раз еду и питье он брал только для нее. Очень быстро Виктория лишилась всякого понятия, в какой части света они находятся. Где-то в Европе, должно быть, она бы точно заметила, если бы они пересекли океан. И где-то на юге, если, конечно климат не успел радикально измениться. Это был маленький городок у моря, без порта, зато со множеством узких улочек и фасадами домов, каждый из которых не был похож на все остальные.

Дом же Иниго Эмерриа отличался от всех. Он стоял на холме, рядом с городом, как бы в черте, но не совсем, и был окружен парком, запущенным настолько, что его уже можно было называть английским. Это было трехэтажное узкое строение, сложенное из красноватого камня, с массивным мраморным крыльцом, узкими окнами и без единого балкона. На остроконечной крыше располагался флюгер в виде розы ветров.

Когда Виктория впервые поднялась по ступеням крыльца, доктор Эмерриа сказал:

- Ты не переступишь пределов ограды парка без моего явного и прямого разрешения. Это запрет.

Девочка кивнула, а чародей, убедившись, что она поняла, продолжил:

- Добро пожаловать в Этче.

С первого взгляда становилось ясно, что большую часть дома занимает библиотека. Сотни, возможно, тысячи книг в высоченных шкафах полностью занимали залу, объединившую два из трех этажей по центру дома. Как позже узнала Виктория, кроме библиотеки тут всего-то и было, что кухня со столовой на первом этаже, да несколько жилых комнат и ванна - на втором. Третий этаж занимали покои учителя. Еще был подвал, но туда ученики не заходили. На вопрос о том, что там, доктор Эмерриа ответил как всегда коротко: “Кости моих предков”.

 

Помимо Виктории в Этче жили еще двое учеников - оба юноши, но на этом их сходство заканчивалось. Первый, Мануэль Дельгадо, был старше, явно иберийских кровей, смуглый, с иссиня-черными волосами, которые он собирал в гладкий хвост. Держал он себя мрачно и замкнуто, даже имя его Виктория узнала лишь на третий день пребывания в Этче, а если все же доходило до общения, то говорил он резко и старался быстрее закончить разговор. Казалось, он все время удерживается на самом краю яростного припадка, ненавидя это место и всех его обитателей, а больше всего Иниго Эмерриа. Виктории было очень легко представить, как ночью Дельгадо прокрадывается на третий этаж с десертным ножом в руке, чтобы там вскрыть учителю горло и долго хохотать, умываясь его кровью.

Второй был настолько полной противоположностью Мануэля, что Виктория невольно задумалась, не специально ли доктор Эмерриа их так собрал. Звали этого второго Вальтер Фогель, был он скорее плотен, чем толст, среднего роста, светлоголовый, светлокожий, светлоглазый и дружелюбный настолько, что в некоторых странах это было бы уже противозаконно. Еще он был любопытен без всякой меры. Не как Виктория, которая, предпочитала искать ответы самостоятельно, в книгах, нет. Вальтер сочетал любопытство с дружелюбием и, заинтересовавшись чем-то, немедленно пытался расспросить всех окружающих, выяснить, что им известно о предмете, а если оказывалось, что ничего - вовлечь в совместное изучение. Первые несколько уроков Вальтер вовсе стабильно проводил под заклятьем тишины, потому что иначе работать было невозможно - он задавал вопросы на каждую произнесенную учителем фразу. Буквально.

 

У доктора Эмерриа была странная манера преподавать. Он рассказывал ученикам о сущности магии, о роли символа и восприятия, о базовых принципах гоэции и составлении заклинаний, тут же демонстрируя оное, то есть заколдовывая учеников разнообразными способами. Кроме магии он учил их и другим, более приземленным вещам - логике, физики и химии, математике, механике и биологии. Вопросы доктор не слишком жаловал, хотя отвечал на них всегда, и всегда исчерпывающе. Хвалил он редко, но всегда за дело, а вместо домашних заданий давал “рекомендации на свободное время”. У него вообще было всего три вида воздействия на учеников: рекомендация, правило и запрет.

Рекомендации обычно предупреждали об опасности или нежелательности определенных действий, но не запрещали их напрямую. “Я рекомендую вам не брать раскаленные угли голыми руками” или “Я рекомендовал бы вам накладывать на себя лишь те заклятия о которых вы точно знаете, что можете их обратить. Заметьте, ученик Фогель, знаете, а не верите”.

Правила и запреты же, напротив, четко регулировали поведение учеников, и обойти их было нельзя. Доктор Эмерриа не солгал Виктории, когда говорил, что она будет следовать его правилам и ограничениям, став его ученицей. Она просто не могла их нарушить. Не могла переступить через границу парка без прямого разрешения, не могла подняться на третий этаж, не могла наложить заклинание на другого человека или живое существо, и не могла не сообщить доктору о том, что сотворила новое заклинание.

Такой необходимости, впрочем, у нее так и не возникло. Виктория старательно переписывала руны, чертила круги, повторяла за учителем пассы или слова на странном, стрекочущием языке, слова которого, казалось, сначала сами себя перебивают, а потом вдруг становятся плавными и почти напевными, но еще ни один ее символ не стал заклинанием. Учитель, впрочем, совершенно никак не показывал неудовольствия от этого. Казалось, ему вообще нет дела, изменяют ли руны, пассы и распевы Виктории хоть что-то в этом мире, если они выполнены верно. Единственное, что он сказал ей на этот счет однажды, было:

- Вся ваша проблема, Штиль, в том, что вы блестяще копируете мои действия.

- Мне казалось, в этом суть метода демонстрации, учитель - делать как вы, - ответила Виктория, изрядно злая на свои неудачи.

- Надо делать как я, - сказал он задумчиво. - Как я, но и как вы. Поймете однажды. Продолжайте.

 

Из троих учеников первым сотворить настоящую магию получилось, как ни странно, у Вальтера. Однажды во время урока, на котором они отрабатывали начертание магических письмен японских онмедзи, Фогель, добрых полчаса глазевший в окно, вдруг встрепенулся, схватил кисть так, будто увидел этот удивительный и прекрасный предмет впервые, счастливо рассмеялся и написал иероглиф “полет” у себя на рубашке. Причем сделал это безошибочно точно,  несмотря на изрядную сложность этого знака.

- Браво, - сказал доктор Эмерриа, но ни Виктория, ни Мануэль не поняли, что такого особенного сделал Вальтер, пока тот не оттолкнулся от журнального стола и не взлетел под потолок.

- Я понял, учитель! - кричал он, заливаясь под потолком счастливым смехом. - Это же так просто!

И доктор Эмерриа, не терпевший шума вообще и шума, издаваемого Вальтером Фогелем, в особенности, не наложил на него заклятье тишины, а просто сидел в своем кресле и мягко улыбался.

До того вечера Виктория и не знала, что он вообще умеет улыбаться.

После урока, когда доктор снял Вальтера с потолка и вернул ему обыденные отношения с гравитацией, она, должно быть впервые, заговорила с соучеником по своей инициативе. К сожалению, толка из этого вышло мало.

- Ты просто делаешь... ну, делаешь и все! - повторял он. - Не рисуешь значок, а делаешь его, понимаешь? Так, чтобы “полет” действительно стал полетом, ну же!

Виктория тогда, так ничего и не поняв, ушла разочарованная.

Вообще, отношения между тремя учениками волшебника не очень клеились. Они не враждовали, нет, и даже не соревновались за внимание учителя. Они просто были слишком разными, им было совершенно не о чем говорить. Мануэль ощутимо превосходил остальных годами, а кроме того, замыкался в броне своей угрюмости, как в магическом круге. Вальтер же, напротив, всегда был готов к общению, но интересовали их с Викторией вещи совершенно разные, кроме того, рядом с ним у девочки невольно начинало ломить виски.

Впрочем, когда доктор Эмерриа разрешал им погулять в городе, они инстинктивно держались рядом, словно что-то отделяло их от обычных горожан.

Правда, обычным этот город никто из них не решился бы назвать с уверенностью. Например, одним из завсегдатаев здешних кофеен был глиняный человек огромного роста. Виктория так и не поняла, что удивляет ее больше - сам факт существования не-углеродной разумной формы жизни рядом с ней, или то, что местные этому глиняному человеку совершенно не удивлялись.

К середине осени свое первое заклятие сотворил и Дельгадо. Случилось это в отсутствие учителя,  когда Вальтер, пытаясь достать книгу с одной из самых верхних полок, не удержал равновесия  и с коротким вскриком полетел вниз. Виктория и моргнуть не успела, а Мануэль уже вскочил на ноги и выкрикнул короткую фразу, в которой девочка успела различить лишь слово, означающее “вода”. В ту же секунду Фогель столкнулся с паркетом, раздался яростный плеск, но вверх полетели не пыль и щепки, а брызги и водяная пыль. Вальтер же, вымокший до нитки и совершенно ошарашенный случившимся, плавал в небольшом омуте совершенно жидкого пола.

После этого у обоих юношей все чаще на уроках стали получаться не просто символы или пассы, но полноценные заклинания, хоть и не всегда работавшие так, как ожидалось. Общие успехи и довольно похожие неудачи изрядно способствовали взаимопониманию, и нередко Вальтера и Мануэля можно было видеть, склонившихся над одним фолиантом или вместе пытавшихся заставить работать сложные чары.  Виктория же все еще не могла похвастать ни единым сотворенным волшебством, и это еще больше отдаляло ее от юношей. У нее никогда не было друзей или близких людей, кроме дяди Эдгара, который большую часть времени проводил где-то далеко, так что одиночество давно стало для нее вполне нормальной реакцией на мир, тем более, что здесь, в Этче, в ее распоряжении было сколько угодно книг.

Читая о чарах или способах начертания защитных кругов, она представляла себе, как проделывает все это, одна или в компании Мануэля с Вальтером, и иногда даже удивлялась, когда это не срабатывало в реальности.

Еще ее очень тревожили сны - их не было. Ни о пламенном цветке, ни каких-либо других.  Виктория ложилась спать только для того, чтобы тут же очнуться, но уже утром, полностью отдохнувшей и свежей, со смутным ощущением потери чего-то очень важного. Однажды она рассказала об этом учителю и спросила, можно ли что-нибудь сделать.

- Можно, - ответил доктор Эмерриа, - это я запечатал ваши сны, Штиль, но снять печать способны лишь вы.

- Как? - после некоторого молчания спросила Виктория.

- Понятия не имею, разберитесь. А для начала задумайтесь, зачем вы вызывали этот огонь.

 

Зимой у них появился еще один предмет, и вел его не Иниго Эмерриа. Два раза в неделю в Этче приезжал громадный старик с аккуратной молочно-белой бородой и гривой седых волос. Старик назвался сэром Томасом, причем Викторию он приветствовал с подчеркнутой куртуазностью. Его всегда сопровождал молчаливый юноша в очках, так и оставшийся безымянным - должно быть, ассистент или ученик.

Как и их учитель, старик предпочитал лекционному формату беседы на заданную им тему, чаще всего этическую. Викторию не отпускало чувство, что в этом известном ей дискуссионном стиле что-то не так. Осознание пришло на четвертом или пятом занятии - сэр Томас предлагал им вопрос для дискуссии, но потом как-то оказывалось, что они втроем спорят с ним одним. С тех пор уроки сэра Томаса вызывали в ней некую досаду, хотя она не могла не заметить, что ждет их куда сильнее всех прочих.

Судя по всему, Мануэль и Вальтер чувствовали нечто подобное. Это было легко - сэр Томас при громадном росте и сложении тяжелоатлета удивительно располагал к себе и был с детьми всегда добр и радушен. Было видно, что ему эти беседы доставляют не меньшее удовольствие, чем им.

А вот с доктором Эмерриа сэр Томас был холоден до космических температур. Оба хранили безукоризненную вежливость, но даже во время кратких их приветствий и прощаний Виктории хотелось спрятаться куда-нибудь подальше. Казалось, что еще пара слов, и эти двое кинутся друг на друга и примутся душить как минимум.

Однажды она не утерпела и напрямую спросила об этом сэра Томаса во время занятия. Тот вздохнул, огладил бороду и ответил:

- Видите ли, сударыня, я не выношу предателей, даже если их действия приносят неоценимую пользу той стороне, на которой выступаю я. Ваш же наставник один из худших иуд, что мне известны, а кроме того убийца без чести и жалости.

Он помолчал и добавил:

- Что нисколько не умаляет его достоинств как мастера своего дела и преподавателя.

 

После этого разговора Виктория долго не могла найти себе места, даже книги не помогали. Она и раньше замечала за доктором Эмерриа странности, но слова сэра Томаса окрасили каждую из них в мрачные и зловещие тона. Например, он ничего не ел и не пил. Ошибки тут быть не могло -  готовили они по очереди, но всегда только на себя. Еще он не снимал перчаток и своего глухого черного костюма, словно не хотел или не мог ни к чему прикасаться. И никто из учеников ни разу не был на третьем этаже, где доктор жил и работал в свободное от уроков время.

Больше же всего Викторию беспокоило то, что он, казалось, не обращает внимания, получается ли у них хоть что-то. Доктор хвалил учеников, когда они правильно исполняли пассы, чертили знаки или произносили слова, вне зависимости от того, становилось все это заклятьем или нет.

Могло показаться, что он не слишком-то и хотел учить их магии, но делал это по какой-то скрытой причине. Виктория не могла заставить себя пойти и спросить об этом напрямую и поступила так, как поступала всегда, поставив перед собой вопрос - обратилась к книгам.

Первые две недели поисков поначалу принесли немного и уж точно не успокоили. По всему выходило, что происходящее подозрительно похоже на ритуал, а доктор Эмерриа исполняет те действия, которые необходимы, чтобы он в символическом смысле являлся их учителем. Виктория очень жалела, что тогда, в психиатрической больнице, не спросила его - какие ограничения их контракт накладывает на него?

Тем не менее, ее чтение на этот раз принесло плоды там, где Виктория их не ожидала.

Когда в очередной выходной доктор отправил их прогуляться в город, Мануэль Дельгадо взял ее за плечо, едва Этче скрылся за поворотом дороги.

- Надо поговорить, - сказал он серьезно.

И то, что милый и дружелюбный Вальтер при этих словах был тих и как-то подавлен, не обрадовало Викторию.

Они устроились в небольшом кафе, на закрытой веранде. За окном косые струи зимнего дождя придавали городскому пейзажу меланхоличности, а заодно, как они знали из наставлений доктора, сильно затрудняли магическое наблюдение.

Дельгадо заговорил первым.

- Видел, что ты читаешь в последнее время. Начала подозревать, что твой обожаемый доктор не такой святой, да? - сказал он как всегда резко.

Виктория от удивления даже потеряла дар речи.

- С чего это ты решил, что он мой обожаемый? - спросила она, чувствуя странный жар на щеках.

Дельгадо усмехнулся.

- Ты же вроде умная. Должна быть самая умная из нас. Разве не поняла еще, что мы, все трое, специально выбраны так, чтобы не быть похожими ни в чем. Даже в чертовом цвете волос!

Виктория на секунду задумалась, и была вынуждена согласиться. Это понимание пришло к недавно, а слова Мануэля помогли картине сложиться. Брюнет, блондин и рыжая. Южанин, северянин и без родины вообще. В конце концов, застенчивая, агрессивный и открытый.

- Ты его ненавидишь, - сказала она, продолжая мысленный ряд. - Вальтеру в целом все равно. Поэтому ты решил, что я..?

Дельгадо кивнул. Вальтер развел руками. Почему-то у него было виноватое выражение лица. Виктория задумалась. Она не чувствовала к доктору ничего такого, но логика была довольно стройной с магической точки зрения. Она не чувствовала к нему ничего особенного. Ведь так?

- Помнишь, сэр Томас назвал его предателем тогда, на уроке? - вдруг сказал Мануэль. - Я могу объяснить, почему.

Виктория только кивнула, и он начал свой рассказ.

Оказалось, что Мануэль Дельгадо был потомком старой династии колдунов и чернокнижников. Его предки горели на кострах Инквизиции, искали философский камень, направляли испанскую политику и творили прочие дела, нормальные для чародеев Средневековья и Нового Времени. Его родители имели куда меньшие амбиции. Судя по воспоминаниям Мануэля, они скорее были заинтересованы в том, чтобы их оставили в покое, чем в сотрясении основ миропорядка. Однажды вечером Иниго Эмерриа пришел к ним домой, долго о чем-то говорил с ними - Мануэль, которому исполнилось десять, подглядывал через замочную скважину, но слышно было плохо. Он лишь видел, что говорят напряженно, мать постоянно хватается за нашейный амулет, а отец делает рукой жест, словно отбрасывая слова Иниго. Потом все трое вдруг вскочили на ноги, дальше что-то случилось, - Мануэль не мог вспомнить, что именно, - а в следующее мгновение его родителей не было в комнате. Они были в большом зеркале, стоящем прямо напротив двери. Иниго Эмерриа посмотрел в это зеркало, а после размахнулся и ударил по нему своей трости, расколов то на тысячу осколков.

- Потом этот ублюдок усыновил меня, - мрачно говорил Мануэль. - Заботился. Лучшие школы-пансионы оплачивал. Я согласился стать его учеником, потому что он обещал мне после этого  шанс отомстить. До того, как я ни пытался - ничего не работало. Пуля, яд, нож - ему все равно.

Виктория слушала его, и понимала, что Дельгадо выворачивает перед ними сокровенное так спокойно лишь потому, что ему уже и правда все равно, а еще - что Вальтер тоже слышит все это впервые.

- Эмерриа тогда не только моих убил, - продолжал Мануэль. - Многих других, почти всех. Тогда была тайная война или что-то вроде. Не знаю. Те, кто там был и выжил, молчат или не говорят самого важного - вот точно как сэр Томас. Не знаю, почему ублюдок не добил меня и зачем возится с нами.

Он посмотрел на Викторию, потом на Вальтера совершенно больным, но полным решимости и ненависти взглядом, и закончил:

- Не знаю, но подозреваю. И вы оба тоже, судя по тем книгам, которые вы брали в последние дни. Ритуал. Кто-то думает иначе?

Виктория молчала. Вальтер зябко передернул плечами и спросил:

- И что нам тогда делать?

- Для начала - понять, что этот псих задумал, - ответил Мануэль так быстро, что было ясно - он давно об этом размышляет.

- Но как? - продолжал спрашивать Вальтер. - Просто спросить?

- Нет, - ответила Виктория, неожиданно даже для себя. - Даже если ответит - будет знать, что мы поняли. Его комнаты.

Дельгадо фыркнул и устало потер виски руками.

- Да, я тоже сначала так подумал, - сказал он.-  Там наверняка есть что-то, что его выдаст. Но мы туда не сможем попасть. Запрет, помните?

- “Не входить на третий этаж. Это запрет”, - процитировала Виктория. - А запрета туда заглядывать нет.

- Святая Мария, как? - почти прорычал Мануэль. - С крыши зеркало спустить, что ли?!

- Нет, - сказала Виктория. - Чары воздушной линзы Калиостро и скопус Стрэнджа-Норелла справятся лучше. И любое телекинетическое заклинание, которое вы сможете исполнить, если будет нужно открыть шкаф или перелистнуть страницы.

Дельгадо и Вальтер переглянулись.  Виктория лишь пожала плечами - то, что она не могла творить заклинания, не означало, что она не запоминала их.

 

Готовиться пришлось больше месяца. Чары, которыми они хотели воспользоваться, были обыденными для практикующего волшебника, но для учеников представляли настоящий вызов. Скомбинировать два заклятия, заставить их действовать одновременно и дополнять друг друга, причем так, чтобы через них еще можно было провести третье, к тому же все это самостоятельно, без помощи учителя… К счастью, Виктория обладала сверхъестественным чутьем на сведения в книгах и легко подмечала чужие ошибки, а юноши все лучше овладевали наукой творить заклинания.

Сама же Виктория абсолютно забросила все попытки самостоятельного чародейства. Она так и не смогла понять, что в ее душе было такого, что время от времени вырывалось кошмарными снами и потоками пламени, но теперь ее полностью устраивала печать доктора Эмерриа. Впервые в жизни она была действительно не одна, и это ощущение вовлеченности во что-то вместе с другими оказалось на удивление важным для нее. Одной мысли о том, что однажды ночью она снова породит волны огня, не потухающего, пока есть чему гореть, и лишится Этче, пугала ее почти до приступа. Лучшим лекарством от таких мыслей были совместные занятия, а потому Виктория шла в библиотеку или в комнату одного из соучеников, где они еще несколько часов занимались вместе.

Если бы не неясная угроза, нависшая над ними, эту зиму можно было бы назвать лучшим временем ее жизни. Впрочем, как ни парадоксально, именно благодаря этой угрозе они и сумели сплотиться.

Итак, медленно, методом проб и ошибок они двигались вперед. Год успел перевалить за середину зимы, умереть и родиться вновь, ночи стали короче, а с моря задул теплый ветер, когда у трех учеников чародея впервые получилось заглянуть за ворота Этче через старое зеркало и сдвинуть с места единственный камень. Дельгадо, шипя и ругаясь, с закрытыми глазами удерживал заклинание на амальгаме, а Вальтер, непривычно сосредоточенный и тихий, помогая себе движением руки, заставил камень, лежащий у дороги, взвиться в воздух и опуститься на другое место. Виктория всего лишь сидела рядом и смотрела, но чувствовала, что это и ее успех тоже.

- Теперь надо повторить, - строго сказала она, когда выбившиеся из сил юноши рухнули на пол.

- Говоришь прямо как доктор, - слабо улыбнулся с пола Вальтер.

Мануэль криво усмехнулся, и даже сама Виктория не смогла удержаться - фыркнула.

 

К концу февраля все они завершили все приготовления. Оставалось только дождаться подходящего момента, но доктор Эмерриа словно что-то узнал и свои регулярные отлучки прекратил. Дельгадо сгоряча заикнулся было о том, чтобы попробовать все провернуть прямо при нем, но Виктория наглядно и с цитатами из источников объяснила ему, почему это плохая идея - колдовать против хозяина дома, когда он там.

Впечатленные возможными последствиями, которые в ее сухом изложении звучали еще более жутко, юноши согласились с тем, что надо ждать, и наконец их терпение увенчалось успехом. Как всегда внезапно вечером, на самом закате, доктор Эмерриа спустился с третьего этажа, сжимая в левой руке небольшой чемодан, сказал, что вернется утром, и отбыл.

Вальтер, взлетев на верхушку самого высокого из парковых деревьев, удостоверился, что он действительно уехал, и ученики чародея принялись за дело.

Все это они отработали уже не раз и почти не сбивались, но все равно нервничали.

Дельгадо, кусая губы и ругаясь по-испански, расставлял зеркала и чертил необходимые знаки, Виктория поправляла его, сверяясь с астрономическим атласом, а Вальтер разминал пальцы так отчаянно, словно только от их ловкости зависел успех всей процедуры.

Для того чтобы облегчить себе работу, они расположились на лестничном пролете посреди второго этажа - точно в центре Этче, во всех отношениях.  Когда все было готово, Мануэль посмотрел на остальных, кивнул чему-то, воздел руки вверх и отчетливо, но очень тихо прошептал магические слова. Колдовать шепотом ему всегда удавалось лучше.

Мало-помалу на поверхности зеркала начали проступать очертания предметов. Виктория много раз представляла себе, как выглядят покои их учителя, но реальность отличалась от всех ее ожиданий. Это вообще не походило ни на жилое, ни на рабочее место, скорее уж на музей. Вдоль стен единственного помещения стояли сами по себе или на подставках самые разнообразные предметы. Пара мечей, множество картин и фотографий, в основном портретных, семь зеркал, лишь одно из которых не было завешено тканью, пустая птичья клетка, обгорелая пара ботинок.

Единственное, что указывало на то, что здесь вообще кто-то живет - это старое и потрепанное кожаное кресло, стоящее точно в центре третьего этажа. Виктории даже показалось, что он расположено таким образом, чтобы все остальные вещи в этой комнате окружали его, но Мануэль уже увел точку зрения дальше. Они скользнули вдоль череды предметов, не задерживаясь ни на одном дольше пары секунд, а потом вдруг застыли напротив вполне обычной фотографии, ничем не выделяющейся на общем фоне.

Виктория уже хотела спросить Дельгадо, что он такого особенно заметил, но посмотрела еще раз на снимок, потом на соученика и промолчала.

На фотографии была запечатлена совсем молодая пара на фоне старого замка. Молодые, едва ли сильно старше Мануэля, такие же, как он, смуглые и черноволосые. Он действительно походил на своих родителей, особенно на мать.

- Так вот что это такое, - сказал Дельгадо с неожиданным спокойствием. - Комната трофеев. Вряд ли мы тут что-то найдем, нужно смотреть дальше.

Следующая комната уже больше походила на рабочий кабинет, вполне, впрочем, обыденный. Письменный стол у окна, полка для книг, которые сейчас в работе…

- Справа, - прошептала Виктория. - Там, смотрите.

В стороне от всего остального стоял ничем  не примечательный журнальный столик, с единственной массивной книгой, лежащей на нем. Когда они рассмотрели книгу лучше, Вальтер даже присвистнул.

“Рабочий журнал мага Иниго Эмерриа” - гласили серебристые буквы, вытесненные на потертой коже обложки.

- Фогель, твой выход, - напряженно сказал Мануэль. - Давай быстрее.

- Да-да, сейчас, - сказал Вальтер, неуверенно кусая губы.

Он уже готовился сотворить заклинание, когда Виктория схватила его за руку.

- Стой! Смотри! - воскликнула она.

На полу вокруг журнального столика вилась тонкая меловая линия, замыкающая его в не совсем ровный круг.

- Коварный ублюдок, - на лице Дельгадо уже выступили крупные капли пота. - Штиль, что думаешь?

Виктория всмотрелась в линию, судорожно вспоминая все, что ей доводилось прочесть о магических кругах. Ни каких-либо символов, ни дополнительных фигур, могущих пролить свет на то, что это такое, здесь не было. А простая линия - это же всего лишь знак разграничения.  Все книги, которые довелось прочесть Виктории, в один голос утверждали - такогокатегорически недостаточно для создания серьезного барьера. Разве что очень простого, на скорую руку.

- Думаю, это скорее сигнализация, - задумчиво сказала она. - Учитель… он узнает, если мы пересечем круг.

- К черту, - отрезал Мануэль. - Он точно уже знает, что мы смотрели на третий этаж; какой бы он был маг, если бы пропускал такое у себя дома? Давай, Фогель, действуй!

- Ага, да, сейчас, - ответил Вальтер. - Нечего терять, так ведь? Ну, поехали!

Он сосредоточился, закрыл глаза, протянул руку, ощупал воздух, словно отыскивая что-то,  и сделал движение, будто переворачивает страницу книги. Тренировки последнего месяца не прошли даром - обложка книги вздрогнула и потянулась вверх.

Виктория смотрела во все глаза и только потому заметила, что меловый круг, очерченный вокруг столика, чернеет и рассыпается, словно уносимый невидимым ветром. Она хотела крикнуть “Стой!” или схватить Вальтера за руку, сбить концентрацию, но было поздно.

Обложка, сама книга, даже журнальный столик обратились в темноту. Чернильно-черную, без взблеска, без хотя бы крошечной частички отраженного света. Мгновение она еще удерживала форму предметов, ее составлявших, а потом растеклась во все стороны одновременно, ударила фонтаном, словно прорвавшаяся труба.

Дельгадо вскрикнул, схватился за голову и упал на колени. Зеркало с тихим звоном треснуло.

- Что это было? - тихо, словно боясь привлечь чье-то внимание сказал Вальтер. - Что… Мануэль, что с тобой?

Они одновременно и не сговариваясь бросились к  Дельгадо, скорчившемуся на полу, как оказалось - без сознания.

- О боже, Мануэль! - вскрикнул Вальтер, встряхивая Дельгадо. - Виктория, что нам делать? Учитель! Учитель ведь, наверное, почувствовал, да! Он, наверное, уже возвращается, да?!

У Виктории не было ответа. Виктория вообще не могла думать ни о Дельгадо, ни об учителе, ни о том, что им сейчас делать. Потому что, пока Вальтер пытался привести в чувство Мануэля, она смотрела ему за спину и видела, как по ступеням с третьего этажа, словно аспидно-черная жидкость, стекает чистая темнота…

Должно быть, Вальтер увидел нечто на ее лице, потому что обернулся и застыл. Темнота тоже застыла, словно хищник, подкрадывавшийся к осторожной добыче и застигнутый перед самым прыжком. На мгновение ученики чародея и темнота замерли, а потом одновременно случилось множество вещей.

Вальтер выкрикнул гортанное слово, и Викторию с Мануэлем смело  порывом ураганного ветра, швырнуло вниз по ступеням. Единственное, что она успела заметить - это то, как поток темноты со скоростью атакующей кобры кидается на Вальтера Фогеля. Потом все смешалось.

Она катилась по ступеням, больно ударяясь об них, а вокруг все летело кувырком. Виктория не сразу поняла, что уже не падает, а лежит, причем не на полу, а на Мануэле Дельгадо, из рассеченного лба которого тонкой струйкой стекала кровь.

Чудовищным усилием воли она заставила мир перестать качаться перед глазами и попыталась встать. Получилось со второй попытки. Мимоходом отметив, что ничего не сломано, она вцепилась в одежду Дельгадо что было сил и попятилась от лестницы. Изо всех сил она стремилась в единственном безопасном направлении - к входной двери.

А вокруг нее по стенам, по книжным шкафам, по поручням лестницы, по полу и потолку, струилась темнота. Неприятно живая, с хищной повадкой, она заполняла собой дом, который уже трудно было назвать Этче.

Виктория кричала от отчаяния и злости, тащила Дельгадо и почему-то думала только о том, что так и не узнала, что и на каком языке означает это слово “Этче”. Она видела, что темнота приближается к ним, знала, что нужно бросить тяжелого Мануэля прямо сейчас, что в одиночку у нее есть хотя бы призрачный шанс спастись от этого… чего-то, что они по неразумию выпустили на волю. Виктория все это понимала, но не могла разжать пальцы.

Усилием, от которого, казалось, внутри что-то сейчас лопнет, она смогла дотащить Мануэля до окна. Прижавшись к стеклу лбом, Виктория с трудом рассмотрела, что в парке перед домом перемещаются три фигуры. Две из них были закованы в подобие рыцарских доспехов. Третья же стояла перед дверью, опираясь на трость.

Собирая последние остатки сил, Виктория закричала и заколотила ладонью по стеклу, пытаясь привлечь внимание учителя. Тщетно. Что бы они ни выпустили из магического круга, оно надежно удерживало границы Этче - даже от их хозяина.

От ощущения собственного бессилия Виктория сползла по стене и уселась на пол, прямо рядом с бесчувственным телом Дельгадо. Содрогаясь всем телом, она смотрела, как темнота медленно подкрадывается, окружает их. Она пропустила момент, когда темнота бросилась.

Это было как вспышка тьмы - стремительная, голодная. Виктория мимолетно ощутила прикосновение к своему разуму, прикосновение совершенно нечеловеческое, чуждое, но в ту же секунду все кончилось. Темнота отступила от нее, забрав Дельгадо, но при этом оставив ощущение какой-то незавершенности. Очень знакомое ощущение.

Виктория истерически расхохоталась. Каким-то образом, запечатав ее силы, учитель, должно быть, сам того не желая, дал ей защиту от подобных существ. Темнота, чем или кем бы она не была на самом деле, видимо, тоже это поняла. Не веря глазам, Виктория увидела, как темнота расступается, открывая ей узкую тропинку, ведущую к входной двери. Существо, не имея возможности воздействовать на нее, словно бы предлагало девочке уйти.

“Или оно просто хочет, чтобы кто-нибудь открыл дверь”, подумала та часть разума Виктории, которая еще обладала способностью мыслить связно.

И все же искушение было велико.

Уйти, ведь что она сможет сделать, оставшись?

Уйти, ведь она ничего не знает о том, что случилось.

Уйти, ведь это разумно, никто не осудит ее за то, что она спасала свою жизнь.

Уйти, и оставить двух, кажется, все-таки ее друзей.

Уйти, как она уходила всегда, каждый раз в своей жизни.

Решение вызревало в Виктории, как нарыв, готовящийся лопнуть, чтобы очистить рану от гноя.

Виктория посмотрела в темноту.

“Я отказываюсь, - всплыла в ее мозгу лихорадочная мысль и застряла там, вытеснив все прочее. - Я отказываюсь быть жертвой. Я отказываюсь быть жертвой. Я отказываюсь быть жертвой”.

Сотворить заклинание - что может быть проще, верно? Заклинание идет из сердца, оно напитывает символ, который, если разобраться, может быть любым. Маг должен знать, чего он хочет, маг должен выбрать подходящий символ и вложить в него свои знания и силу своего желания, своей уверенности, что мир таков и быть другим просто не может.

Все, что Виктория прочла или услышала от учителя за эти несколько месяцев, вдруг стало понятным.

Совершенно не обязательно произносить слова на чужом языке или рисовать сложные фигуры. Иногда нужно совсем другое.

Медленно, очень медленно, как во сне, Виктория встала с пола и подняла руку.

- Я отказываюсь быть жертвой, - произнесла она слова своего первого заклинания и кинулась в объятья кошмара.

 

Пламя рождается отнюдь не из темноты. Впервые это происходит по ее собственной осознанной воле. Сначала это больше похоже на мерцание, как будто что-то, источающее свет, медленно приближается с очень большого расстояния. Красно-оранжевая точка, возникшая над расправленной ладонью, приковывает к себе все внимание и, хотя Виктория прекрасно знает, что будет дальше, она не отступает. Сгусток света тянет к себе, вызывает вовсе не любопытство, сейчас она прекрасно это понимает, а желание того, что будет дальше. Вот огненный цветок начинает расправлять свои лепестки. Вот они протягиваются к темноте, которая пытается отстраниться, но пламя уже везде, и вот-вот зазвучат крики.

“Папа, мама, - думает Виктория. - Я очень по вам скучаю, хотя совсем вас не помню. Жаль, что я могу слышать вас лишь так. Здравствуйте!”.

И, словно отзываясь на эту мысль, огненный цветок раскрывается полностью, изливая в мир пламя, яркое, как никогда. И темнота бежит от этого пламени.

 

Виктория успела услышать, как с треском распахивается дверь и увидеть, как в Этче входит Иниго Эмерриа, а вслед за ним сэр Томас с учеником, чьего имени она так и не узнала - оба в доспехах и при оружии.

Потом колени Виктории подогнулись, и она наконец-то упала в обморок - точно на руки своего учителя.

 

Очнулась она несколько дней спустя - в больнице. Первым, кого она увидела, был Иниго Эмерриа. Он сидел рядом с ее кроватью, весь в черном, как всегда собранный и слегка раздраженный.

- Поздравляю вас, ученица Штиль, - сказал он, когда Виктория смогла сфокусировать на нем взгляд, - первый экзамен вами сдан успешно. Нет, я не предполагал, что вы найдете способ выпустить это существо из моей ловушки. Я не предполагал, что вы вообще сможете получить доступ к третьему этажу на этом уровне обучения. И хотя вопросы дисциплины нам еще предстоит обсудить, я должен признать ваши действия… приемлемыми.

Виктория слушала его внимательно и тихо радовалась тому, что еще жива. Ее разум перебирал последние воспоминания, выстраивая их в последовательность, а доктор Эмерриа продолжал:

- Также поздравляю вас с тем, что вам удалось сформировать отношения с соучениками. Это весьма облегчит ваше дальнейшее обучение. Отвечая на ваш незаданный вопрос - они в Этче, оба живы и почти вернулись в норму. Последствия столкновения с… этим существом я компенсировал для них, насколько это возможно.

Виктория понимала, что при этой вести должна была расслабиться, но нет. Осознание того, что они так ничего и не узнали, не отпускало ее.

- Учитель, - сказала она. - Позвольте вопрос?

- Прошу вас, Штиль, - ответил доктор Эмерриа. - Я отвечу на него честно, даю слово.

- Вы собрали нас, именно нас троих, потому что собираетесь провести некий ритуал и использовать нас для него?

Эмерриа некоторое время молчал, а потом кивнул:

- Да, это так. И, да, этот ритуал может быть для вас опасен. Не беспокойтесь, Штиль, это не произойдет сегодня или завтра. Вы нужны мне закончившими обучение, а до той поры, когда так можно будет сказать хотя бы символически, пройдет еще не один год.

Виктория кивнула, отмечая эту информацию. Она была совершенно, на удивление спокойна.

- Спасибо, учитель, - сказала она и села на постели. - Дадите мне совет, как быть?

Чародей посмотрел на нее долгим, испытывающим взглядом, а потом вдруг усмехнулся.

- Восхитительно, Виктория, - сказал он. - Что ж, пожалуй, дам. Станьте магом. Научитесь у меня всему, чему сможете, почерпните из книг все остальное, обзаведитесь союзниками. И тогда, когда придет время ритуала, вы сможете сами решать свою судьбу.

Виктория обдумала его слова и улыбнулась:

- Спасибо, учитель. Будьте уверены, я не подведу вас!

Иниго Эмерриа серьезно кивнул, словно принимая клятву.

Спустя несколько часов, когда врач убедился, что Виктория полностью пришла в себя и ее здоровье вне опасности, чародей и его ученица покинули больницу и неторопливым, прогулочным шагом отправились в Этче.

Виктория шла по городской улице, залитой по-весеннему теплым солнцем и думала о том, что несмотря ни на что там ее ждут друзья, которых она не бросила. И эти мысли наполняли ее новой, совершенно незнакомой уверенностью.

Она шла домой.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 12. Оценка: 3,58 из 5)
Загрузка...