А в её городе тем временем первый раз наступает осень.

 

Когда Апрель переехала в Вилланову, самый волшебный город на свете, это место показалось ей раем. Дорога до моря занимала всего полчаса, если погода и портилась, то на пару часов, а её новый домик представлял собой настоящее чудо архитектуры. Вообще, это была одноэтажная пристройка к длинному зданию, в котором чего только не уместилось - и кофейня, и сберегательная касса, и бакалея; словом, всё, что может понадобиться молодой девушке в двух шагах от дома. Самое главное - в пристройке была мансарда, а Апрель всегда мечтала жить под самой крышей и выглядывать вечерами в маленькое круглое окошко. Кухня, правда, находилась на первом этаже, так что пришлось её делить с соседкой.

Соседку звали Флора, она подвязывала кудрявые волосы платком и говорила, что она бывшая цыганка. Апрель не понимала, как это цыганка может стать бывшей, но Флора только пожимала плечами:

- Есть же бывшие жены и бывшие коммунисты, почему же цыганкам нельзя?

Апрель, впрочем, скоро узнала, что соседка хранит гадальную колоду под стопкой кухонных полотенец, но никогда ей не пользуется. С тех пор Апрель мысленно звала Флору “цыганкой под прикрытием” и не трогала полотенца без нужды - мало ли что ещё там может быть припрятано.

Работу здесь она нашла нескоро, зато когда устроилась, радости было море. Маленькая гончарная мастерская на другом конце города охотно приютила Апрель, почти истратившую к тому времени сбережения. Пожилая хозяйка, которая, кажется, знала про глину всё, охотно стала передавать Апрель секреты мастерства - как перебить серую массу, чтобы та стала послушной, как формовать, как обжигать. В хорошую погоду они работали вместе на веранде мастерской, под навесом, к вящему любопытству окрестных ребятишек. Потом там же, не отходя от гончарного круга, продавали уже готовую красоту - тарелки, чайники, вазы, цветочные горшки.

Про мастерицу, донну Ригальдо, рассказывали, что однажды она нечаянно слепила из глины живого голема, который умел слагать стихи на иврите и запоминал тексты наизусть. Дальше истории разнились - то ли его купил марокканский король, гостивший здесь, то ли сама донна случайно его разбила; в общем, самого голема никто из горожан не видел, зато каждый знал, куда он делся.

Когда всё наконец устроилось, Апрель начала писать письма домой. О том, что в Вилланове всегда хорошая погода, что море солёное и прозрачное, что горшки уже получаются симметричными, как у хозяйки. И она старалась не лукавить в письмах, даже по мелочам: писала, что Флора иногда ужасно шумит, что хорошо бы завести кошку, но только обязательно белую, что по ночам плохо спится от тоски по родным местам и людям.

Мачеха присылала ей свои и папины фотокарточки, чтобы меньше скучалось, и посылки с вареньем - чтобы слаще жилось. Юлия, подруга раннего детства, писала про свои поездки: про дом с кактусами, который она видела в Калейле, про ужасно негостеприимный Париж, про туман на Балтийском море. Письма Юлии приходили в жёлтых конвертах, а марки всё время были разные - Апрель вырезала их и наклеивала в карманный альбом вместе с фотокарточками.

Юлии она, по правде, завидовала - потому что из своих путешествий подруга всегда возвращалась домой. А вот Апрель выбрала не возвращаться.

 

- А что за имя такое - Апрель? - спросила мачеха много лет назад у неё, тогда ещё маленькой девочки с двумя рыжими хвостиками на макушке.

- Это потому что я родилась в апреле, - ответила ей маленькая девочка. - А что за имя такое - Виктория?

- А это значит “победа”, - улыбнулась мачеха. - Мороженое хочешь?

Как-то странно они на этом сошлись, миновав стадию неприятия и вражды; Апрель ни в чём не знала отказа, ни в мороженом, ни в кинотеатрах, ни в прогулках поздними вечерами. Мачеха как будто выведала у кого-то её секреты и весьма ловко этим пользовалась, в шутку называя при этом падчерицу “своей маленькой Золушкой”. Апрель сначала смеялась и спрашивала, нужно ли перебрать чечевицу, потом привыкла.

Виктория оказалась действительно славной, а главную свою победу стяжала так: уговорила отца свозить их с Апрель на море - к теплу, к солнышку, к коралловым рифам. Вот там-то волшебство и случилось.

Море сразу заколдовало Апрель. Она поняла - нужно жить на море, или хотя бы рядом, а в другом месте жить счастливо не получится. У отца, конечно же, работа, у мачехи тоже, а уехать из дома совсем одной в семнадцать лет - большой подвиг, который требовал совсем другого имени - вот имя Виктории, например, подошло бы.

Апрель собиралась три года. Откладывала нехитрые сбережения, училась в академии на художника, скучала по бирюзовой глади до самого горизонта - а потом бросила всё и поехала в Вилланову.

Она тогда ещё не знала, что собаки приносят беду, что дурная погода не случается просто так, и что Всенощная Зверь живёт в старой колокольне, куда нельзя входить без разрешения. Тогда это была история из будущего, в которое просто так не заглянешь, а если заглянешь, не поймёшь.

Вот и Апрель не поняла. А потом будущее взяло и настало.

 

Вместо белой кошки она взяла домой чёрного щенка - смешного, остроухого, неловкого. Мальчишки притащили его в мастерскую, спрашивали: “А вам щеночек не нужен?” - и у Апрель что-то отозвалось в сердце, и она сказала: “Нужен”. Дома она отмыла его от грязи, бросила на пол старый плед - спать; пошла за едой на кухню - интересно, собаки едят то же самое, что люди?

Щенок увязался за ней, виляя хвостом. Там-то их и застала вернувшаяся из лавки Флора.

- У нас будет собака, - твёрдо сказала Апрель, ожидая столкнуться с бурей возмущения. Флора же вместо этого подхватила щенка, подняла повыше и скептически осмотрела со всех сторон.

- Неправда. У нас будет кобель, - щенок взвизгнул, как бы соглашаясь. - Апрель, золотко, от кобелей одни несчастья! Неужели ты в свои годы этого ещё не поняла?

Апрель только рукой махнула - ох уж эти бывшие цыганки, лишь бы поплакаться на горькую женскую долю. Флора опустила щенка на пол, и тот отправился исследовать территории под кухонным столом.

- Да ну тебя, Флора! Погляди лучше, какой он милый! Уже жалею, что у меня в детстве не было собаки – и чего я отца не попросила?

- Видно, в детстве тебе хватало мудрости, а с годами ты её растеряла, - фыркнула соседка. - Сейчас он милый, потому что маленький, а вырастет как раз с этот стол размером. Это же дог, золотко, а не какая-то дворняга!

Апрель посмотрела вниз, на щенка. Потом на стол. Потом ещё раз на щенка.

- Что-то не верится.

- Помяни моё слово! - Флора пододвинула табурет и забралась на него с ногами, чтобы достать до верхней полки с банками кофе. - Да ещё и чёрный. Притащила домой чёрного кобеля, виданное ли дело? Несчастье будет!

Апрель замерла у холодильника с бутылкой молока в руке.

- Чего? Какое-такое несчастье?

- Не знаю, какое, я больше судьбу не предсказываю, - Флора пожала плечами. - Но чёрный пес - к беде, это все знают.

- Кто - все? Цыгане, что ли?

- Да хоть бы и они. Ты уж мне поверь, теперь быть неприятностям, - и соседка, качая головой, пересыпала в мельничку кофейные зерна. Крутанула ручку раз, другой - внутри затрещало, и в кухне запахло робустой.

Вечером, устроив Веллингтона - такое имя получил щенок, - у себя на коленях, она села писать мачехе про него письмо. Завтра надо будет сфотографироваться с ним вместе (вот смеху будет) и вложить карточку в конверт. Потом пройтись по магазинам, хорошенько подумав, чего не хватает Веллингтону для счастья - игрушек, какой-нибудь специальной собачьей еды, ошейника с поводком, в конце концов.

Зато теперь она сможет гулять по Вилланове не в одиночку, а с компанией.

Как минимум трижды в день.

 

Грустнее всего было то, что Флора оказалась права: Веллингтон и правда вырос к лету в длиннолапого поджарого дога, расставшись с непосредственным щенячьим обаянием - по крайней мере, внешне. В душе, если и правда есть у собак душа, что непременно попадает в рай, он остался таким же щенком, сохранил привычку залезать под стол во время кухонных разговоров и любовь к прыгающим мячикам. Но теперь, встав на задние лапы, он спокойно клал передние хозяйке на плечи, и производил впечатление на всех уличных завсегдатаев, когда Апрель выводила его гулять. Уже не каждый мальчишка отваживался погладить пёсика - к явному огорчению самого Веллингтона, обожающего чужое внимание.

Апрель и Веллингтон сделались заядлыми путешественниками. Каждый вечер, как только в мастерской заканчивались рабочие часы, они отправлялись исследовать различные уголки Виллановы. Этот город хранил в себе множество удивительных историй, и ни одна из них не была похожа на другую - как не похожи друг на друга крыши Калье-де-Ривера и проспекта Диагональ. Вооружившись справочником по истории региона и тоненьким сборником городских легенд, девушка с весенним именем и четвероногий наследник Железного герцога побывали в тысяче разных местечек, а то и больше. Они навестили фонтан желаний на Пласья Милленари, где Апрель загадала научиться писать картины маслом, а что загадал Веллингтон, осталось неизвестным. Они ходили к замку Трех Драконов, правда, не встретили ни одного, и призраков тоже не увидели, хотя местные клялись, что по ночам те выходят из замка. Они поднимались на маяк и пили чай со смотрителем, а он рассказывал, какие песни поют дельфины, когда уходят в южные воды.

Карточки из тех мест, где они побывали, Апрель рассылала по двум адресам: родителям и Юлии. От мачехи приходили в ответ открытки с коллекционными марками и пожеланиями добрых дорог и новых друзей своей маленькой Золушке. От Юлии приходили прежние желтые конверты, то из Домажлице, то из Берлина, и письма начинались одинаково:

“Дорогая Апрель! Я очень хочу когда-нибудь приехать к тебе в гости, но сейчас я отправляюсь в…” - а дальше следовало описание какого-нибудь городка, который всегда обходили молчанием на уроках географии. Да уж, потребовалось прожить в Вилланове целый год, прежде чем Апрель перестала завидовать подруге-путешественнице.

Самыми большими чудесами Виллановы, впрочем, оказались заброшенная колокольня и дом через улицу от флигеля Апрель. Колокольня стояла в самом центре города, звона оттуда уже давно никто не слышал, а все входы в неё были заколочены досками. Когда Апрель попыталась выяснить, почему, сначала у живых людей, а потом у тех, что в прошлом веке написали тонну исторических книг, ответа ни у кого из них не нашлось. Что же касается дома напротив, то в нём никогда не горел свет. Круглое окошко Апрель выходило как раз на ту сторону улицы, так что она могла смело считать себя экспертом по дому напротив - и вдруг однажды утром, выйдя с Веллингтоном на прогулку, Апрель обнаружила, что дверь соседского дома распахнута настежь, газон подстрижен, а почтовый ящик на лужайке выкрашен в красный цвет. На втором этаже домика светилось одно из окон.

- Вот это да, - сказала Веллингтону удивленная Апрель, - у нас, кажется новые соседи. Вечером обязательно зайдем познакомиться.

Однако планы сорвались, потому что и второй раз Флора оказалась права. Насчет неприятностей.

 

Беда, разумеется, всегда приходит с компанией. Сначала Апрель задержалась в мастерской - нужно было срочно обжечь несколько вазочек, чтобы назавтра отдать их покупательнице. Потом она опоздала на трамвай, и в кои-то веки кондуктор не остановил ход, заметив, что Апрель, растрёпанная и запыхавшаяся, бежит следом, маша руками. Скорее всего, кондуктор её как раз и не заметил.

Пришлось идти домой пешком, чему Апрель вовсе не расстроилась бы - но тут начался дождь. Вообще, она любила теплые дожди Виллановы, да и может ли какая-то вода с небес испортить праздник вечного лета?

Этот дождь был холодным и вдобавок сопровождался ветром, который всё усиливался и усиливался. До дома Апрель добралась мокрой насквозь, и с удивлением обнаружила, что Флоры нет, зато кухня украшена обломками одного из флориных цветочных горшков, а Веллингтон, поставив передние лапы на подоконник, пристально смотрит в окно. Он не обернулся, пока Апрель его не окликнула, и сразу понял, что нужно стать несчастным псом, терзаемым чувством вины за разбитый горшок. Поджав хвост, он потыкался хозяйке в руку холодным носом, а потом - разом избавившись от притворного стыда, - бросился к входной двери и стал скрести её лапами.

- Нет, - изумилась Апрель, - не может быть, чтобы Флора не гуляла с тобой! Веллингтон, ну же, скажи, что она гуляла!

К сожалению, Веллингтон всё ещё был собакой и сказать ничего не смог.

Апрель прислушалась к звукам дождя, подумала, что добавлять к разбитому горшку ещё и лужу в коридоре не стоит - хватит и того, что натекло с неё самой после прогулки, - и взяла с полки поводок.

- Ладно, - вздохнула она, - уговорил.

Веллингтон терпеливо дождался, пока хозяйка закончит возиться сначала с поводком, потом с ключами, и рванул с порога во весь опор - прямо по лужам. Апрель моментально промочила ноги уже который раз за сегодня, еле успела перепрыгнуть брошенный кем-то на улице самокат, следом за псом пробежала по клумбе…

Веллингтон и не думал останавливаться, как бы Апрель ни тянула его за поводок. Кажется, он не гулять собирался, а совершить акт саботажа - почему-то против хозяйки.

Ливень продолжал усиливаться. Капли превратились в струи, а струи - в холодные плети, хлещущие по лицу, по рукам и спине, будто бы во всех направлениях одновременно. Дул ветер, заставляя кожу покрыться мурашками. Апрель уже совершенно точно знала, что заболеет, и никаким мачехиным вареньем не спастись. Интересно, а собака может простудиться?

Между тем, они бежали сначала по проспекту, потом свернули в один из боковых переулков - Апрель к тому времени уже выпустила из рук поводок, чуть не потеряла туфлю в сквере и начала задыхаться… Поэтому она и не обратила внимания, что вокруг них на улице нет ни единой живой души. Огоньки в домах горели, подсвечивались витрины магазинов, но ни один случайный прохожий, застигнутый ливнем, не торопился домой, придерживая шляпу. Для Виллановы это было не то что редкостью, а настоящим чудом, из тех, что выпадают на раз в сто лет.

Но Апрель куда больше занимал сейчас Веллингтон, который определенно имел конечную цель. Уши торчком, взметнувшийся хвост, блестящие от влаги бока - дог встал на след, теперь никаких сомнений. И кого же он почуял на улице из-за плотно закрытого окна? На кого решил охотиться, прихватив с собой за компанию хозяйку?

- Стой! Ко мне! - пыталась позвать она несколько раз, но толку не было. Пёс как будто забыл все команды, которым успел научиться.

Когда они достигли центральной площади, небо уже затянулось тучами, вовсю грохотал гром. Вспышка молнии заставила Апрель вздрогнуть от испуга - она тут, на юге, уже совсем забыла, на что похожа настоящая гроза. Так что она и не спохватилась, что ливень, сгустившаяся темнота и чудовищный ветер совершенно ничего общего не имели с настоящей грозой.

Веллингтон бросился через дорогу - ни одного трамвая, ни одной машины в пути, - прямо к старой колокольне; Апрель - следом за ним. Центральный вход, одиночная дверь над крылечком, сейчас был полностью свободен от перекрывавших его досок. Веллингтон прыгнул на дверь, нажав передними лапами, и та открылась, пропуская пса, а за ним и хозяйку. А потом почти сразу захлопнулась, и Апрель оказалась в полной темноте и тишине.

Только тут к ней пришёл вопрос - как это они смогли сюда войти? Кто убрал доски? И почему отсюда совершенно не слышно дождя?

- Веллингтон! - крикнула она в темноту.

Ни звука. Апрель постояла на месте, затем решительно вытянула руку вперед и, нащупывая себе дорогу вдоль каменной стены, двинулась вглубь. Тут же под ногами возникли ступеньки, о которые она споткнулась, и стук её каблуков сменился с глухого на звонкий, металлический. Эхо зазвучало в ответ шагам откуда-то сверху, а вместе с эхом Апрель услышала голос:

- Разве я разрешала тебе входить в мою кампанилу, человечья дочка?

Апрель замерла на месте, чувствуя, как предательски подгибаются колени. Она уцепилась за что-то - оказалось, за перила лесенки, по которой уже начала подниматься наверх, к колоколам. Что-то мокрое дотронулось до руки - Апрель взвизгнула от неожиданности, но ткнувшаяся в ладонь морда Веллингтона её успокоила.

Хотя как тут успокоиться, если мягкий и бархатный голос из темноты называет тебя человечьей дочкой, а колокольню, по-древнему, кампанилой?

- Извините, - тихонько ответила Апрель, - но там ужасная гроза снаружи, а дверь была открыта…

Сверху что-то захлопало, как будто забились одновременно крылья нескольких птиц.

- Понятно, - сказал бархатный голос. - Это не гроза, девочка, это большая беда. Но я с ней как-нибудь справлюсь, не первый раз. Открой мне дверь и постой тут, не выходи наружу.

Апрель кивнула, потом сообразила, что её, наверное, не видно, и добавила вслух:

- Хорошо.

Она спустилась обратно, на ступеньку ниже, нашла дверь, потянула на себя за холодное скрипучее кольцо, что заменяло ручку. Тут же ей в лицо ударил пронзительный ветер с дождём, и Апрель невольно отступила назад. Сейчас, если бы ей и захотелось выйти наружу, она бы предпочла остаться под крышей - даже с чем-то неизвестным, крылатым, говорящим из темноты.

Мимо неё пронеслась стайка летучих мышей, прямо навстречу грозе. Веллингтон сидел тихо, даже не гавкнул в их сторону. Апрель недоумённо оглянулась - что, неужели это всё? - а затем у неё на глазах летучие мыши слились в единый клубок из трепещущих крыльев, в чёрную точку, которая замерла среди свинцовых туч.

И раскрылась во что-то другое, громадное и жуткое. Два кожистых крыла, увенчанных когтистыми пальцами, длинный хвост, - вот что успела разглядеть Апрель, прежде чем тварь начала расти там, в небе, накрывая тенью весь город до горизонта. Дождь стал беззвучным, мир провалился во мрак - и из самого сердца мрака вдруг зазвучала песня, прекраснее которой Апрель не слышала. Она не знала языка, не понимала слов, но это было так похоже на мамину колыбельную - и от того стало ещё больнее, потому что до сегодняшнего вечера Апрель не помнила ни одной маминой колыбельной и почти не помнила маму. Веллингтон улегся у её ног и, наверное, заскулил бы, если бы не эта песня. Ничем нельзя было её перебить, никаким другим звуком. Всё умерло, жила только эта колыбельная и те, кто её слышал.

Луч солнца, вдруг разрезавший тучи, ослепил Апрель, заставил зажмуриться. Когда она прикрыла глаза, что-то легко мазнуло её по щеке, и она услышала звук захлопнутой двери. Сколько времени прошло? Минута, час, день? Год?

- Ну всё, - услышала Апрель бархатный голос, теперь звучавший чуть хрипло. - Отпела, отмолила. Будем жить, человечья девочка.

Апрель открыла глаза.

Над лестницей, видимо, уцепившись когтями за один из верхних пролётов, висела гигантская летучая мышь. Она скалилась пастью, полной острых клыков, которые без сомнения могли бы перекусить Апрель пополам; ноздри были вывернуты наружу, а глаза-плошки горели жёлтым огнем. Девушка прижалась к стене в испуге, Веллингтон припал к земле, но не зарычал.

И вот этой твари принадлежал тот ангельский голос?!

- Не надо меня бояться, - сказала тварь, приоткрывая и растягивая пасть, совсем как делал бы говорящий человек. Апрель увидела розовый язычок, задевающий клыки. - Хоть ты и вошла в мой дом без разрешения, я тебя прощаю.

- Вы здесь живёте? В колокольне? Простите, я не знала… - Апрель с силой потёрла виски, пытаясь уложить в голове сегодняшний вечер. - А кто вы, если можно узнать?

Существо рассмеялось, и в этом смехе не было ничего зловещего - если бы его не издавала громадная летучая мышь.

- Конечно, девочка. Я Всенощная Зверь, и живу здесь дольше, чем помнит себя этот город. А ты?

- Я Апрель… живу тут всего год. А это Веллингтон, - она опустила ладонь между собачьими ушами, погладила, успокаивая и себя, и пса.

- Твой пёс очень умён, раз привёл тебя сюда в грозу. Или, наоборот, очень глуп - ума не приложу, что теперь с вами будет.

Несмотря на то, что Зверь висела вниз головой, смотрела она точно в глаза Апрель. И этот взгляд девушке совсем не нравился.

- А что за гроза? И что вы имеете в виду - что с нами будет?

Всенощная Зверь вздохнула.

- Тебе нравится Вилланова, человечья дочка? Хороший город, верно? - Апрель закивала. - Правда в том, дитя, что этот город давно и крепко спит, и снятся ему добрые сны - потому он такой хороший. Есть города, которым снятся кошмары, в них людям жить беспокойно и тяжело.

Апрель нахмурилась:

- А есть города, которые не спят?

- Конечно, есть, девочка. Например, Атлантида, или старый Роанок. Люди в них не живут - с пробуждённым городом шутки плохи. Вилланова проснулась сегодня всего на час, и вот сколько бед стряслось… С тобой, например.

- Да что со мной-то? - непонимающе протянула Апрель. - Вот же я, стою здесь, правда, мокрая до нитки, и заболею точно. Ну и домой идти по темноте… нет, погодите, я же видела солнце! Меня, получается, всю ночь дома не было?

Зверь повела крыльями, потом снова закуталась в них.

- По-моему, девочка, гораздо хуже. Когда город проснулся, тебя в нём уже не было. Ты сидела здесь, со мной, а когда город снова уснул, тебя в нём ещё не было. У меня только одно предположение, дитя, и оно таково - этот город больше тебя не помнит. А может, не только этот.

Звучало это так же невозможно, как спящие города, как чёрные псы, приносящие беду на хвосте, как говорящие летучие мыши и как память о маминой колыбельной. Апрель выставила ладонь вперед, словно защищаясь:

- Извините, но я не верю. Я пойду домой и там всё будет в порядке, кроме разбитого горшка с бегонией. И надеюсь, что вы на самом деле мой сон и мы больше никогда не встретимся.

Она потянула Веллингтона за ошейник, тот с готовностью вскочил на четыре лапы.

- Как знаешь, девочка, - пропела им вслед Всенощная Зверь, - но в следующий раз, как захочешь войти, сначала спроси разрешения…
“Я тебя не слушаю, мысленно твердила Апрель, “нисколечки не слушаю, ни словечка”. Ей очень хотелось хоть на секунду усомниться в реальности происходящего, убедить себя, что это сон. В книжках герои постоянно так делали. В жизни почему-то не получалось.

Стоило им с Веллингтоном выйти из колокольни, Апрель обернулась - и увидела, что вход по-прежнему забит досками, причем давным-давно. И они выглядят так, словно иначе и быть не может.

 

Утро было солнечным, но прохладным. От вчерашнего дождя в Вилланове остались только лужи, а вот холодный ветер никуда не делся. Тем хуже чувствовала себя Апрель в не просохшем до конца платье. Добираться из центра удобнее всего было трамваем, только не вместе с Веллингтоном, конечно, поэтому путь снова предстоял пеший. Если судить по часам на ратуше, Апрель вполне успевала и домой вернуться, и кофе выпить, и в мастерскую не опоздать.

Первым звоночком отозвалось то, что хозяйка бакалеи, открывающая лавку ровно в этот час, не поздоровалась с Апрель вопреки обыкновению.

Добравшись до дома, Апрель с удивлением обнаружила, что не может открыть ключами входную дверь. Нет, они по-прежнему подходили к замку, но почему-то не поворачивались.

Ладно, подумала Апрель, время будить Флору. И нажала на кнопку звонка. Раздалась птичья трель из прихожей, минут через пять за дверью послышались шаги.

Бывшая цыганка, отворив дверь, оказалась такой сонной, что Апрель стало совестно.

- Прости, пожалуйста, что разбудила! Мы в такую историю попали…

Апрель хотела пройти, но Флора не спешила её пропускать.

- Девушка, к нам с собаками нельзя. А вы, собственно, кто и почему в такую рань? Вы у меня разве записаны?

Веллингтон сел у порога и опустил уши. Апрель невольно захотелось сделать то же самое. Это что такое происходит?

- Я здесь вообще-то живу, в мансарде, - Апрель попыталась заглянуть за спину Флоре: вроде внутри всё осталось, как вчера, вон её шаль на крючке висит, лампа под потолком, которую они вместе покупали. - Это же я, Апрель, не узнаёшь, что ли?

- Милая моя, мы с вами точно раньше не встречались, - Флора качнула головой, - а мансарду у меня другая девица снимает, вы уж простите, я её ни с кем не перепутаю. Ну что вы мне поутру голову морочите?

Апрель растерялась. Пока она придумывала, что сказать или спросить, Флора разглядела Веллингтона, пробормотала: “экая здоровая псина”, и закрыла дверь у них перед носом.

Пёс с хозяйкой переглянулись.

- Ну уж нет, - Апрель решительно надавила на кнопку звонка ещё раз, - я так отсюда не уйду! Что за глупые шутки…

Всё такая же заспанная Флора, кутаясь именно в ту самую шаль, открыла дверь.

- Доброе утро, - произнесла она, оглядывая Апрель как будто в первый раз за сегодня. - К нам с собаками нельзя. А вы, собственно, кто?

- Флора, это я… Я только что звонила, мы уже разговаривали!

Цыганка фыркнула:

- Разве что во сне, милая - я ведь только что встала. Вы по какому вопросу-то, что из постели поднимаете?

“Я должна войти, любой ценой”, подумала Апрель и выпалила:

- Флора, мне очень нужно, чтобы вы мне погадали! Пожалуйста!

Ход сработал. Соседка высунулась на улицу, огляделась, как будто их могли застать за чем-то незаконным, потом быстро втянула Апрель внутрь за руку. Пёс остался снаружи.

- Боже мой! Как вы узнали? - зачастила Флора, стремительно уводя Апрель на кухню. - Вам, должно быть, кто-то рассказал? Неважно, милая, неважно, это судьба вас ко мне привела…

Отвечать на её вопросы, летевшие как из пулемёта, Апрель не успевала. Она только присела на стул напротив окна, заметила, что горшок с бегонией отсутствует, а Флора уже выкладывала перед ней карты на скатерть крестом, приговаривая:

- Это вот на будущее, это на прошлое, а вот вытяни-ка сама из колоды - посмотрим, что на тебе лежит.

Апрель вытащила карту не глядя, бросила на стол перевернутую - и ахнула, одновременно с Флорой.

На карте была изображена та самая колокольня - высокая, круглая в основании, с остроконечной крышей. В самую крышу на рисунке ударяла молния, а в оконных проёмах бушевало пламя.

- Сильная карта, - сказала Флора, - но страшная. Жизнь у тебя рушится, как эта башня. Спасать надо.

- А получится? - спросила Апрель, пробегая взглядом по кухне. Где баночка с корицей, которую она ставила на прошлой неделе на верхнюю полку? Где любимая чашка? Где миска Веллингтона? Всё исчезло.

- Посмотрим в будущее, - рассудила Флора и перевернула одну из карт с великой осторожностью, словно та могла взорваться.

И там тоже была колокольня.

- Что за чертовщина?

Они стали смотреть все остальные карты, чуть ли не выхватывая друг у друга из рук - и каждая показывала им колокольную башню. Флора пришла в отчаяние:

- Закрыто от меня будущее, закрыто! Думала, хоть теперь получится, а карты всё надо мной издеваются!

Дрожащими руками она собрала колоду, стала тасовать. Апрель поднялась с места и, пропуская мимо ушей причитания соседки, вышла в коридор. Лестница поднималась наверх, в мансарду, но дверь наверху была закрыта. Апрель, впрочем, уже поняла, что вряд ли там лежат сейчас её вещи.

- Дурак… Тройка мечей… нет, опять всё нормально! Куда ты, милая? - окликнула Флора, в то время как Апрель уже направилась к выходу. - Ты уж прости, что у меня опять ничего не вышло!

- Очень даже вышло. Мне всё понятно, - мрачно сказала Апрель, отметив это “опять”, и вышла наружу. Веллингтон приветствовал её, виляя хвостом. - Идёмте, герцог, нам нужно многое обсудить.

И они оставили Флору на пороге, с колодой карт в руках и в полном недоумении.

 

Сначала они устроились на лавочке в сквере - точнее, Апрель на лавочке, а пёс у её ног. Но пронизывающий до костей ветер довольно быстро дал понять, что долго им так не просидеть, и они перебрались в кофейню.

Примерно спустя полчаса Апрель заметила, что официантка всё это время по широкой дуге обходит их столик, не приближаясь. Ей три раза пришлось позвать девушку, чтобы та откликнулась, и дважды очень громко попросить круассан и кофе со сливками. Заказ сначала принесли за другой столик, потом забыли принести чек… Апрель этого как раз хватило для того, чтобы впасть в меланхолию.

Нет, бесплатный кофе со сливками совершенно не поднимал настроения.

- Ладно, слушай, - сказала она Веллингтону, - это всё ещё может быть шутка. Глупая и очень злая, но весь город не мог сговориться, да? Остаётся мастерская - посмотрим, что донна Ригальдо скажет. Если она другую керамистку нашла, я, конечно, расстроюсь… но вот донна Ригальдо точно не будет шутить глупые шутки. - Тут ей в голову пришла неожиданная мысль. - А ведь можно проверить тех, кто не живёт в Вилланове! И чего я, дура, не заглянула сразу в почтовый ящик? Как раз по четвергам приносят почту!

Апрель допила кофе в несколько глотков, для верности пару раз попросила у стойки чек - рассчитаться за завтрак, но никто к ней так и не подошёл. Махнув на это рукой, она просто ушла - и даже не услышала вслед, что в кафе с собаками нельзя.

Они вернулись к пристройке. На кухне было тихо - Флора, наверное, снова улеглась. Апрель проверила часы - с восьми должен начаться утренний почтальонский обход. Ни разу прежде ей не доводилось подкарауливать почтальона, да ещё и с собакой, - так что их с Веллингтоном пост здорово походил на засаду. Наконец на улице показался синьор Бонмарито в синей форме, с сумкой через плечо. Апрель выбежала ему навстречу, стоило ему поравняться с их домиком.

- Есть что-нибудь для двенадцатого-бис? - выпалила она. - Письма, открытки, хоть что-нибудь?

Почтальон остановился и посмотрел на неё с таким изумлением, словно с ним вдруг заговорила его сумка.

- Двенадцать-бис, - повторила Апрель, - для Апрель или Флоры…Посмотрите в сумке. Кленовая, двенадцать-бис.

Кажется, подошедший Веллингтон добавил ей убедительности. Синьор Бонмарито копался в сумке несколько минут, затем печально покачал головой:

- Не было писем, синьорита, - и рассеянно улыбнувшись, почтальон направился к дому напротив.

Так, подумала Апрель, соседи вчера заселились, а им уже приносят письма? Было в этом что-то несправедливое.

Ещё больше несправедливости Апрель ощутила, когда увидела, как почтальон запихивает в красный почтовый ящик такой знакомый жёлтый конверт. Это письмо от Юлии! Ну не соседям же она пишет?

Дождавшись, пока синьор Бонмарито уйдёт, Апрель молнией метнулась к соседскому ящику, прямо по газону. Удивлённый Веллингтон остался сидеть у дороги, оставив человеческие дела своему верному человеку.

Хорошенько повозившись с задвижкой (пришлось поддеть её заколкой для волос), Апрель открыла дверцу. Оттуда посыпались конверты один за другим - часть она успела поймать, часть упала на траву. Поднимая их, Апрель с удивлением заметила сухие жёлтые травинки среди зелёных и свежих.

Это что, осень, что ли? Посреди лета?

В любом случае, с письмами надо разобраться побыстрее. Те из них, что предназначались некоему или некой “А. Хименес”, она сложила обратно в ящик. Вот и познакомились, подумала Апрель, очень приятно.

Тут дверь соседского дома открылась, и с крыльца спустился молодой человек в тёмных брюках и рубашке навыпуск. Кажется, он тоже недавно проснулся - волосы взъерошены, очки сидят на носу как-то криво, словно только что надеты.

- Доброе утро, - сказал он, то ли приветственно, то ли предупредительно поднимая руку. - А что вы такое делаете с моим почтовым ящиком?

Ей было уже почти всё равно, что он там себе подумает. Так что она просто пожала плечами, невозмутимо перебирая конверты:

- Извините, конечно, но мои письма теперь почему-то приходят в ваш почтовый ящик. Ничего, если я их заберу? Вот и спасибо. Вы же меня всё равно через пять минут забудете.

Одно из писем и правда было от Юлии. В том самом жёлтом конверте, но в этот раз без имени адресата. Наверное, поэтому их и положили к соседу.

Молодой человек нахмурился, поправил очки на переносице:

- Почему забуду?

- Все забывают, - мрачно ответила Апрель, украдкой разглядывая его лицо. Синеглазый, скуластый, остроносый. В другой день (или в другую жизнь, теперь уж как посмотреть) он бы ей обязательно понравился.

- Вот как, - недоверчиво протянул он. – Ну, теперь я просто обязан вас запомнить. К тому же, это может стать началом отличной дружбы, - добавил он с надеждой. - Или даже больше. Помните, как в том кино.

Апрель запихнула письма в сумку и только теперь повернулась к собеседнику.

- Я, кажется, не смотрела, - тут она соврала. Конечно, она смотрела “Касабланку”. - Но, знаете, романтические истории - не мой конёк. Сама влюбляюсь не в тех, а в меня вообще никто не влюбляется. А теперь ещё и никто не помнит. Так что я просто буду иногда заглядывать в ваш ящик и, если вы меня увидите и решите, что я ворую письма, я вам снова это всё расскажу. И вообще, как знать, может, я вам это уже не первый раз говорю.

По выражению лица юноши ей показалось, что он озадачен на всю жизнь, а может, и чуточку больше.

- Ладно, - решительно сказала она, поворачиваясь на каблуках, - мне пора. Надо, знаете ли, убедиться, что я всё-таки существую.

И вместе с Веллингтоном направилась дальше по улице. Её тень за ней опаздывала, а отражение в лужах иногда и вовсе забывало проявиться.

- Подожди! - услышала она с того конца улицы. Он за ней не бежал, это было бы уже слишком, но на дорогу всё-таки вышел. - Как тебя зовут?

- Апрель! - крикнула она. - Но это уже неважно!

И зашагала ещё быстрее.

 

- А я ведь тебе говорила, - протянула Всенощная Зверь, расправляя кожистые крылья, - а ты ведь мне не верила.

Апрель шмыгнула носом, стараясь не разреветься.

На ступенях перед ними лежали выпотрошенные конверты, записки, открытки. Нигде не было имени адресата. А письмо от Юлии вообще начиналось так:

«Дорогая___!» Никакой Апрель и в помине нет. Дорогая пустое место.

- Скоро и такие приходить перестанут, - добавила Зверь. - Исчезнешь оттуда, человечья дочка.

Веллингтон заворчал из-под лестницы, видно, понимая, что хозяйку такие заявления совсем не радуют.

- И что тогда? Я, получается… умру?

Зверь засмеялась, и звучал этот смех невесело.

- Нет, хуже. Останешься жить, на той стороне города, которую никому не видно. И растворишься, как призрак, без следа и без памяти. Словно тебя никогда и не было.

Апрель обхватила себя руками, покачалась из стороны в сторону. Это, пожалуй, самое страшное, что она слышала когда-либо в жизни. И хуже всего, что звучало оно как чистая правда.

- А нельзя это как-нибудь отменить? Я что угодно сделаю. Хочу, чтобы про меня знали, чтобы меня помнили… не хочу жить здесь невидимкой, как… - она осеклась.

- Как я? - оскалилась в добродушной улыбке Зверь. - Ты права, девочка. Не надо тебе жить, как я. И если хочешь всё исправить, то лучше тебе не задерживаться в моей кампаниле.

Апрель фыркнула:

- А то шерстью покроюсь и крылья вырастут?

- Покроешься. Вырастут, - спокойно ответила Зверь. - Поэтому не приходи надолго. Всё равно я почти ничем не смогу тебе помочь.

За эту мысль Апрель уцепилась, как утопающий за ту самую соломинку, что ломает верблюдам спину.

- Но чем-то всё-таки можешь? Пожалуйста!

Всенощная Зверь взмахнула крыльями, выпуская мрак из-под них наружу, в пространство колокольни. Веллингтон заскулил, Апрель почувствовала, как мурашки бегут вверх вдоль позвоночника. Они вмиг очутились в кромешной тьме, и единственным источником света в ней были два круглых жёлтых глаза.

- Когда ты приехала в спящий город, он стал видеть сны о тебе. Вспомни, зачем ты приехала. Подумай, что запомнила о тебе Вилланова. Тогда поймёшь, почему ты не смогла удержаться в памяти города.

Минуточку, хотела уже возмутиться Апрель, так это я не смогла удержаться? Я ещё и виновата? Да я же столько всего успела здесь…

И тут она поняла, что ничего не успела. Она вспомнила, что в академии хотела писать морские пейзажи, как Тёрнер или Айвазовский, - и что, села она за мольберт хоть раз в этом году, поселившись у моря? Почему она отправляет мачехе с отцом только фотографии и ни одного своего рисунка? А ведь у фонтана желаний она загадала научиться писать маслом - как же она научится, если краски и кисти до сих пор лежат в коробке? И сколько ей ещё покрывать глазурью совершенно заурядные чашки, с которыми мастерская и без неё прекрасно справится? Вилланова, должно быть, знает про Апрель только то, что это хозяйка того самого пса, который не боится грозы и умеет чуять гигантских летучих мышей.

Жить для того, чтобы попасть в город своей мечты, а приехав туда наконец, успокоиться и просто остаться на месте, не обзаведясь новой мечтой и новой целью, - кажется, не слишком хорошая история.

Со стыдом Апрель подумала, что сама бы себя забыла на месте Виллановы. Чего её помнить, такую… обычную? Она закусила губу, чтобы не заплакать, и тут окружавший её мрак начал рассеиваться.

- Вот так, - прошелестела Всенощная Зверь, - теперь ты знаешь, что нужно исправить. Иди, и забери с собой пса - мы с ним не поладим, не та порода.

Дверь распахнулась, впустив тускло-серый свет, и Апрель с Веллингтоном решительно вышли навстречу осени.

 

Накрапывал мелкий дождик и всю дорогу до мастерской не прекращался, словно обещая заглядывать сюда до самого сентября, а там уже перерасти в нечто большее, но тоже постоянное - может, сразу в метель? Апрель ёжилась, Веллингтон сердито подёргивал шкурой, но оба продолжали идти. Прохожие - все под разноцветными зонтиками, как грибы под шляпками, - уступали им дорогу, но смотрели при этом в сторону, словно насквозь. Напрасно Апрель пыталась махать им руками, тянуть за рукава - внимания ей уделяли примерно как надоедливой мухе, и то лишь пока она находилась рядом. Шаг в сторону, и всё, человек идёт дальше по своим делам. Так что Апрель быстро оставила эти попытки.

На веранде под навесом, где они и работали последние дни, сейчас было пусто. Донна Ригальдо убрала и гончарные круги, и столик с изделиями на продажу. Но вдобавок и сама мастерская оказалась закрыта - на двери висела табличка “Мастера в отпуске до хорошей погоды”.

- Ну и дела, - присвистнула Апрель, - как же мне просить увольнение, если тут никого?

Неожиданно Веллингтон припал к земле и повёл носом. Совсем как вчера, или как в прошлой жизни, когда неведомая сила увлекла его в старую колокольню. Забавно, ведь он со своего щенячьего детства тут не был - Апрель всё боялась, что он заиграется и побьёт посуду.

- Чуешь кого? - спросила она тихо. - Давай, ищи. Посмотрим, что тут интересного.

Веллингтону словно как раз команды не хватало - он прянул в сторону, охаживая себя хвостом по гладким бокам, и понесся в переулок за домом. Апрель спрыгнула с крыльца и помчалась за ним.

Позади мастерской обнаружился чёрный ход, прекрасно известный Апрель, и спуск в подвал, на который она прежде не обращала внимания. Веллингтон устремился туда, прыгая вниз по ступенькам. Спуск заканчивался массивной, но рассохшейся от времени деревянной дверью, у которой отсутствовала и ручка, и замочная скважина, и, кажется, даже петли.

- Ну и как мы войдём? - Веллингтон поскрёб лапой одну из досок. Апрель пригляделась - и правда, как-то сильно она отходила от всех прочих. Тогда девушка постаралась просунуть в щель между досками пальцы и аккуратно её отогнуть.

Аккуратно не вышло - она сразу посадила себе несколько заноз, причем довольно глубоких. Зато широкая доска отошла с места, открыв проход, куда Апрель смогла протиснуться. Юбка, правда, зацепилась за какой-то гвоздь подолом, словно намекая - не ходи, тебе там не рады! Но Апрель дёрнула посильнее, оставила на гвозде пёстрый лоскут, и всё-таки пролезла в подвал.

Внутри пахло влагой, землёй и деревом. Немного привыкнув к полумраку, Апрель увидела дубовые ящики с глиной, стоящие вдоль стены, - так глину лучше всего хранить, в сыром и прохладном месте, залитую водой. Она созревает и дышит, а потом легко и послушно бьётся. Апрель прислушалась - снаружи Веллингтон шумно втягивал ноздрями воздух, переступал на месте, не решаясь войти. Но был и ещё какой-то звук, что достиг её слуха.

В углу, за мешками с песком, кто-то вздыхал.

Апрель поискала глазами хоть что-нибудь, что можно использовать как оружие, но напрасно. Тогда, надеясь только на свои быстрые ноги в случае опасности, она медленно двинулась в ту сторону, откуда исходил звук. Вот взгляд выхватывает из темноты смутно различимый контур… голова, плечи…

У стены, привалившись к мешкам, сидел человек. Живым он только казался - приблизившись, Апрель увидела, что он полностью сделан из глины, как ростовая кукла, но ещё не обожжённая. Грудь его была абсолютно пуста, как раскрытая птичья клетка. И при этом он действительно дышал, приоткрывая грубо прорезанный рот. Глаза оставались закрытыми.

- Боже мой, - сказала Апрель, еле удержавшись, чтобы не сказать чего покрепче. - Как вы тут оказались?

Глиняные губы растянулись в слабой улыбке.

- Мир тебе! - проскрипел сухой, надтреснутый голос. - Как приятно слышать человека спустя столько лет. Но ты не моя хозяйка, ты пахнешь молодостью и весной! Кто ты?

Она опустилась на колени. Неужели перед ней тот самый голем, оставленный здесь марокканским королём?

- Меня зовут Апрель. Но вы забудете.

- Я никогда ничего не забываю, - грустно отвечал голем. - Так уж меня создали. Я до сих пор могу прочесть вам всю “Энеиду” наизусть, дорогая Апрель. Вот и весь толк от меня.

Она спохватилась:

- И правда! Почему вы сидите в этом подвале? Вы же настоящее чудо, донна Ригальдо должна вас показать всему городу!

- О, она показывала, - голем вздохнул. - Но это было давно, когда моё сердце ещё стучало. А ныне я прикован к этому месту, ноги мои не идут, руки не двигаются, глаза не смотрят по сторонам. И вместо сердца пауки свили паутину…

Присмотревшись, Апрель действительно увидела серебристые нити, протянутые между глиняными ребрами. Решительным движением она смахнула их, протянув ладонь - нечего тут гнездиться.

- Где же теперь ваше сердце?

- Разбилось, - отвечал голем. - Хозяйка сделала его слишком хрупким. Годы прошли, а она так и не придумала, как оживить меня заново. Сердце, обожжённое в огне, прочно, но жестоко. Сердце, высушенное на ветру, беспечно и ненадёжно. Да и руки хозяйки уже не те, что прежде…

Забилась колокольчиком непрошеная мысль - да, Апрель, его история даже печальнее твоей, а он даже не живой человек! Но, жалея его, себе ты не поможешь, так что уходи и закрой дверь, не вмешивайся, оставь эту историю там, где она лежит.

Как же, перебила себя Апрель. Ведь тогда я снова окажусь той девочкой, которая даже свою сказку сложить не может.

- Если ты ничего не забываешь, то будешь помнить и про меня? Сможешь рассказать другим?

- Конечно. Если только другие захотят приходить в этот подвал, чтобы меня послушать.

- Нет-нет, - Апрель взяла его за плечи, - ты выйдешь отсюда! Я училась, я смогу сделать тебе новое сердце!

- И что ты положишь туда, чтобы оно не разбилось?

Апрель задумалась. Оглянулась на дверь, за которой преданно ждал её Веллингтон. Вспомнила Юлию, мачеху с отцом и мамину колыбельную, и почему-то даже синеглазого соседа в очках.

Живым сердце делает то, что касается сердца.

- Я положу туда… часть своего, - прошептала Апрель. И это прозвучало правильно. Хочешь взять что-то у Виллановы - сначала отдай. Подари ей сон, чтобы войти в её сны.

Она зачерпнула глину из ближайшего ящика и стиснула в пальцах. Может, это сердце не будет полностью похожим на настоящее, с клапанами и венами, но оно будет работать. Сможет любить, бояться и верить, сможет надеяться. Наверняка будет иметь слабость к морским пейзажам и длинноногим чёрным псам. Но оно выдержит любое испытание и не разобьётся, даже если весь мир восстанет против него…

Глина под пальцами медленно обретала форму. Выходила лишняя влага, капала прямо на платье Апрель, отчего-то обжигая, как горячий воск. Пальцы кололо, словно не глина была в руках, а острое стекло. Уж не кровь ли это там заблестела, напитывая искусственное сердце?

Апрель закрыла глаза и стала думать о хорошем. О том, как они с мачехой собирали гладкие стеклянные камушки на пляже. Как менялись с Юлией подарками на придуманные ими же самими праздники, вроде Дня Воздушного Змея или Дня Незнакомых Дорог. Как Флора научила её варить кофе. Как вышла из обжига её первая тарелка. Она старалась, чтобы вся эта память перетекла в глину и тем оживила её.

Когда сердце было готово, Апрель вложила его дрожащими пальцами в пустую грудь голема. Сдвинула ребра, замазала сверху глиной и стала ждать.

По щекам катились слёзы. Она дала себе обещание - если всё получится, она снова возьмётся за кисти, в этот же день. Если уж голема получится оживить, то с картинами, верно, будет ещё проще!

Чья-то сухая и теплая ладонь накрыла её пальцы.

- Дорогая Апрель, - сказал голем, с искренней широкой улыбкой глядя ей в глаза, - кажется, вы меня и правда спасли. Не “мет”, а “эмет”, жизнь торжествует, долой марокканского короля! Но теперь я очень хочу попробовать кофе и прогуляться по берегу.

- Боже мой, - потрясённо выдохнула Апрель. - Тогда, может быть… пойдёмте?

 

В престранной компании Веллингтона и глиняного человека Апрель поднялась на улицу. Дождик всё моросил, они втроём шагали по тротуару - голем постоянно оглядывался по сторонам, время от времени приговаривая: “Как же всё изменилось!” Апрель, отвлёкшись на него, случайно столкнулась с высоким господином в чёрном костюме, при трости, и с посеребрёнными временем висками. “Забудет”, машинально подумала она и не стала извиняться. Тем больше было её удивление, когда господин взял её под локоть, и, глядя в глаза с убийственной серьезностью, сообщил:

- Юной синьорите стоит смотреть, куда она идёт, и просить прощения, если она идёт куда не следует.

- Ничего себе, - выпалила Апрель, - да вы меня видите?!

Господин отвечал, что недугами зрения не страдает, поэтому Апрель со всей вежливостью и от всей души попросила прощения. Он ушёл своей дорогой, оглядываясь на неё и спутников через плечо.

Пройдясь по набережной и вдоволь насмотревшись на чаек, кружащих возле маяка, они пошли к Пласья Милленари. Апрель уселась на бортик фонтана желаний, забрала своё предыдущее загаданное вместе с брошенной монеткой, и попросила у фонтана, чтобы Флору снова стали слушаться её гадальные карты. Что загадали голем и Веллингтон, осталось неизвестным.

Когда они добрались до кофейни - уже в окружении маленькой, но весьма любопытствующей толпы, - дождь прекратился. Они заказали на всех горячий шоколад, заплатить за который вызвалась донна Ригальдо, которой доложили, что её голем жив-здоров и гуляет по улицам. Апрель сидела за столом, пересказывала уже в который раз историю о том, как Веллингтон привёл её к подвалу, и мечтала поскорее оказаться дома. Сбежать она смогла, только когда кто-то из публики попросил голема почитать стихи Давида Шимони.

Дома её ждал ещё один сюрприз.

На крылечке, перелистывая книгу, сидел их новый сосед. Заметив Апрель, он поднялся ей навстречу, помахал рукой:

- Это вы здесь живёте? Я вот недавно приехал, зашёл познакомиться, а тут никого...

Веллингтон подошёл к нему, обнюхал его руки и книжку, и удовлетворённо отступил в сторону.

- И вы решили подождать? - удивилась Апрель.

- Ну, погода славная, а я никуда не тороплюсь. Кстати, мы с вами раньше нигде не встречались?

Она пожала плечами:

- Кто знает. Меня зовут Апрель, будем знакомы.

- А меня - Август, - как будто смутившись, отвечал сосед. Слишком смешно, чтобы оказаться шуткой.

- Кажется, это может стать началом отличной дружбы? - улыбнулась она.

- Я и сам хотел это сказать, - улыбнулся он в ответ.

 

Неделей позже, окончательно придя в себя после кутерьмы странных событий, Апрель вернулась к колокольне. Потрогала шершавые доски, попыталась заглянуть в самое низкое окошко - и ничего, кроме темноты не увидела. Тогда она присела на крыльцо, подобрав юбку, и сказала в никуда:

- Я почти всё исправила, знаешь. Ушла из мастерской и теперь рисую. Мы с Августом и Веллингтоном гуляем по берегу вечерами. Флора снова гадает. Голлем работает в кофейне. Мачеха прислала вчера две банки варенья и пожелала удачи в любви. Теперь всё будет хорошо, да? Город меня не забудет?

На самой грани слуха ей почудился шелест огромных крыльев. И бархатный шёпот:

- Ты отдала городу часть своего сердца, человечья дочка. Он не забудет. И ты не забудешь. Теперь ты никогда не сможешь уехать отсюда надолго, всегда будешь возвращаться, пока воспоминания о тебе бьются в здешних сердцах… этого ли ты хотела, девочка?

Апрель выслушала спокойно, поправила на плече сумку с этюдным ящиком и ответила:

- Да, Всенощная. Именно этого я и хотела.

- Значит, у тебя всё будет хорошо.

И Апрель отправилась к морю, собирать ракушки.