Спасительный дом I Харольд шагал вперёд, давно потеряв дорогу. Снежинки кружились в воздухе, запутываясь в бороде и усах; ноги утопали в снегу, и он с трудом одолевал желание сесть в него, отказываясь идти дальше. Мороз проникал через меха и кожи, пробирая ознобом до костей, а капельки талого снега и соплей на кончике носа образовали сосульку. Однако Харольд упрямо продолжал идти — где-то там есть деревня или постоялый двор. Или пещера. Для ночлега и она сойдёт, лишь бы укрыться от ветра поскорее. Он дошёл до сосновой рощи, когда его ноги подкосились. И метель превратилась в бурю, отнимая последние шансы на выживание. Рыцарь приготовился принять судьбу и умереть, как в синеве сумерек увидел слабый огонёк фонаря, промелькнувший меж деревьев. Собрав оставшиеся силы в кулак, он пошёл вглубь рощи, и глаза не подвели его: среди сосен расположился бревенчатый дом, соединённый с сараем, из трубы которого валил дым. Рыцарь навалился на дверь и, ожидая сопротивления, растянулся на деревянном полу. Он поспешно встал, закрыл дверь на засов, — оставив мороз и ветер позади, — и облегчённо вздохнул. Тепло дома обдало холодное лицо жаром. — Ты кто такой? — прохрипела испуганная старушка в другом конце длинного зала. Она застыла с ухватом, собираясь поставить чугунок в печь. — Сир Харольд из Бурых Камней, — представился он. — Какой же ты рыцарь. У тебя ни коня, ни доспехов, ни щита нет. Да и оруженосцев я что-то не вижу. Может, ты разбойник какой? — Бродячему рыцарю, вроде меня, повезло носить доспехи и меч, обладать конём и щитом. Вот только доспехи и щит я продал, чтобы избавиться от лишнего веса — в Долине я другие достану. Коня забрал мороз. А меч, хвала Богам, всё ещё при мне, — он похлопал через тулуп одноручный меч на поясе. — Я попал в бурю и умер бы в снегу, но мне очень повезло, что я нашёл этот дом. — Да, повезло, — протянула горбатая старушка. — Ты не видел по пути сюда женщину и девочку? Обе как две капли воды, — она поставила чугунок на лещадь, но ухват не отпустила. Тунику и запятнанный сажей каштановый сарафан стягивал широкий шерстяной пояс. — Нет, но я почти увидел смерть. Подай мне горячего, бабуля, я заплачу, — он достал из кошеля пару сребреников, чтобы старуха убедилась в правдивости его слов. — Мне деньги не нужны — я тебя и так накормлю. Пока садись и грейся, скоро приготовится картошечка с мясцом и овощами, — старушка улыбнулась морщинистыми губами, подливая масла в плошки на столе. На её верхней губе поросли короткие чёрные волосы — это единственное место, куда не добралась седина. Он сел за длинный стол на козлах, поближе к печи, чтобы быстрее согреться. За печью скрывался узкий затемнённый проход, ведущий в другую часть дома, а высокая дверь справа от неё — в сарай. Два красных окна над столом сейчас закрывали ставни. На бревенчатых стенах, помазанных глиной, висели полки с бронзовыми и глиняными горшками, чугунками разных размеров, каким-то мешком и мелкой утварью, необходимой в доме. — И куда ты направляешься, внучек? — В Плодородную Долину. Лорд Старридж набирает людей, чтобы зачистить логово баггейнов, — теперь, из-за бури, он не успеет прийти вовремя — только когда всех чудищ перебьют. — У тебя есть конь, бабуля? Я заплачу двойную цену. — Есть, да на нём мои девчушки отправились на охоту. И отдавать я его не собираюсь, сколько не плати, — упёрлась старушка. Плохая новость. Он впервые встретил человека, которому не нужны деньги. Придётся пешком искать ближайшую гостиницу. Но это его не расстроило: хотя бы переждёт бурю в тепле и полным сил пойдёт дальше. Вскоре старушка достала чугунок из печи и поставила ему полную миску горячего с кружкой компота из ежевики. Он быстро всё съел, запивая прохладным напитком, и потянулся за добавкой. — Как давно они уехали на охоту? — хорошо бы договориться с её девчушками, чтобы подвезли его до гостиницы. Там-то коня ему продадут. — Этим утром. Я выходила глянуть воротились ли они — обещали приехать к ночи. Если буря не стихнет, то они не скоро прибудут. Харольд уже начал обдумывать, где бы найти новую работу. — Только не стоило им утруждаться, — задумчиво произнесла старушка. — У вас много еды? — поинтересовался рыцарь. — Хи-хи. Кто же знал, что к нам придёт шестифутовая человеческая тушка. Но ничего, моя дочурка любит подарки. — Людоеды! — вскочил Харольд из-за стола. — Ты ошиблась тушкой, бабуля. Я пришёл не с пустыми руками, — добавил он и пошёл на неё с мечом в руке. Она и бровью не повела. Когда он замахнулся, готовясь нанести удар, его рука вдруг онемела и меч с грохотом упал на пол. Вслед за ним последовал и рыцарь, клюнув носом плохо обтёсанные доски. Потекла струйка крови. — Парализующий яд гостям всегда рад, — пропела старушка. — А теперь, внучек, — время резать ноги. Я приготовлю вкуснейший мясной рулет. Тебе понравится. Она вышла из зала, припевая: — Режем, режем. Пилим, пилим. Мясо на рулет — кости на борщец! Будем пировать, гостей созывать. Станет больше мяса, холодца и кашек! Рыцарь не видел, что она принесла. Старушка поставила предметы рядом с его ногами. — Хе-хе. Сколько же у тебя одёжек, — она раздела его ниже пояса и похлопала по левой голени. — Сейчас я её обмою, побрею и можно отрезать. Мысли Харольда хаотично мелькали в голове. Он беспомощно лежал на животе, с трудом вдыхая воздух, однако чувствовал прикосновение прохладной воды, слизкого мыла и лезвия, которым старушка срезала волосы с голени. Сердце сжималось от страха. Не такую смерть представлял себе рыцарь: он хотел пасть в бою, как и подобает воину. — Готово, — радостно сообщила старушка, подложила деревянный брусок выше колена и там же обхватила жгутом. — Будет больновато, так что крепись, сир. От прикосновения холодного метала сердце бешено забилось. Раз — и брызги крови попали на нос. Рыцарь не дёрнулся от ужасной боли, лишь глухо промычал. Ему повезло не страдать до конца — он потерял сознание. II Харольд очнулся в темноте на шуршащей соломе. Его укрывали шкуры животных. Он в панике отбросил их и ощупал ноги — левое бедро заканчивалось влажноватой повязкой; правая голень осталась цела. Боль от потери сдавила грудь, но он преодолел отчаянье. С одной ногой ещё можно ходить, пока у старухи не разыграется аппетит. Вдруг открылась дверь и к нему вошла женщина с масляным фонарём, озаряя комнату тёплым ровным светом. Она тяжело дышала, а меха покрывал снег. Из-под капюшона торчали огненно-рыжие волосы. Теперь Харольд смог различить, где находится. Эту комнату давно забросили и стали использовать как чулан. Её занимали бочонки, стремянка, треснутые горшки, бадьи с проржавевшим обручем, стеллаж и прочий хлам, который жалко выкидать. — Так это ты — полурыцарь. Снег на мехах женщины таял, создавая маленькие лужицы. — Можешь насмехаться надо мной, сколько хочешь, но я остаюсь сиром Харольдом из Бурых Камней, — уловив её взгляд, он укрыл ноги обратно. — А я просто Грета. И я не люблю длинные имена, – она прищурила зелёные глаза, задумавшись. Затем удовлетворённо щёлкнула пальцами. — Будешь Хари. Я бы добавила прозвище, да не хочется каждый раз повторять: Хари Полуногий. — Стерва… — процедил рыцарь. Грета оглядела его и осталась довольна. — Крепкий жеребец, как и сказала матушка. Надеюсь, ты уже восстановил силы? — Их вполне хватит, чтобы свернуть тебе шею. — Ну-ну, Хари, — наклонилась Грета к его лицу, — с одной ногой у тебя ничего не получится. Лучше прибереги силы до ночи — я ещё зайду. Она чмокнула его в лоб мокрыми губами и ушла. "Если она явится ночью, — поразмыслил рыцарь, — то сейчас полдень или вечер. Тогда у меня есть время, чтобы подготовиться". Он тяжело встал, опираясь на правую ногу и держась руками за тёплую каменную стену, примыкающую к печи. На одной ноге он с трудом удерживал равновесие, а когда по привычке шагнул левой — упал, и культя заныла от боли. Не в силах удержать равновесие, он ползком пошарил среди хлама в поисках годной трости. И таки нашёл подходящую. Крепкая и не толстая, как раз ему по грудь. И гладкая. Видимо, раньше её использовали для ходьбы в топях, которые часты на севере. Теперь она послужит ему левой ногой. Дверь оказалась не заперта. "Они меня недооценивают. — подумал Харольд. — Побег пройдёт легче, чем я ожидал". Да быстро усомнился в этом: пол содрогался под его весом. Он точно всех разбудит и много сил потратит на прыжки. "Нужен другой план, чтобы выбраться отсюда". Вцепившись двумя руками в палку, он ковылял по узкому коридору, который огибал большую, массивную печь. При каждом прыжке боль пронзала культю, напоминая о слабости тела, и доходила до урчащего желудка. После тьмы чулана коридор не казался таким уж тёмным. Он начинался его комнатой и вмещал ещё три, двери которых исписывали руны. Рыцарь не разбирался в них, но предположил, что это оберег. Хотя сам не верил, что руны обладают магией. Может в одной из комнат лежит его меч? Без него он ощущал себя, как без рук. Рыцарь налёг на первую дверь, только она не поддалась. Вторая и третья также ни на дюйм не сдвинулись. "Карга — колдунья-людоедка, или они просто закрыты на ключ?" Он не успел придумать ответ — из большого зала донёсся голос Греты: — Присоединяйся к нам, Хари. Матушка приготовила отличную похлёбку. От неожиданности он застыл на месте. — Не бойся, внучек, я тебя не съем, — проскрипела старуха. — Ты должен поесть, чтобы рана быстрее зажила. Ну же, не тяни. Он вышел из-за печки, но садиться за стол не собирался. Старуха разделывала зайцев у хайла и выбрасывала кишки в огонь. Грета наслаждалась похлёбкой, сидя спиной к печи, а по левую руку расположилась — как он понял — её дочь, с такими же ярко-рыжими волосами. У входа в дом жевал сено гнедой конь. Девушка с любопытством осмотрела его с ног до головы изумрудными глазами. При нём осталась часть его одежды: короткая туника, кожаный стёганный поддоспешник, шоссы с отрезанным чулком и сапог — габардиновую накидку и тулуп старуха забрала. — Вы правда рыцарь? — поинтересовалась девушка. Она сидела в шерстяном полукафтане поверх лазурной туники, как и Грета, что сближало их сходство, только кожа девушки не обветрилась и имела приятный молочный оттенок. И хотя рыцарь понимал, что они его враги, он не мог не признать их красоты. — Если теперь меня можно назвать рыцарем, — мрачно подметил Харольд, а в мыслях твердил: "Давай, убей их прямо сейчас. Просто подойди к столу и убей". Его решимость улетучилась, когда он представил эту сцену: вот он приближается к ним, замахивается тростью и, теряя равновесие, падает. К тому же такой палкой только мух убивать. А его противники — трое людоедов с двумя ногами. — И все рыцари носят бороды? — Я бродячий рыцарь, поэтому не брею её. — Что значит "бродячий рыцарь"? Разве не все рыцари бродят по королевству? — У нас нет герба дома. И мы работаем на всех, кто платит, каким бы мизерным не оказалось дело, — сухо ответил он. — И какие дела Вам приходилось выполнять? — Олив, милая, хватит доставать его вопросами. Ты ведь недавно жаловалась, что устала? Доедай и иди спать. Скоро ночь, — Грета встала из-за стола и повернулась к нему, показав неприятный шрам на всю правую щеку: — А ты не стой столбом, садись за стол, — она налила ему похлёбку в другом конце стола. — Или мне поставить её на пол? Запах зайчатины манил к себе, однако Харольду не хотелось мясного. Вдруг там его нога? — Я не голоден. — Зачем ты тогда пришёл? "Чтобы убить вас", — собрался он сказать. Но Оливия первой заговорила: — Мама, можно мне поговорить с рыцарем перед сном? — В другой раз, дорогая. Хари нужно отдыхать. Оливия надула губки. — Тогда я буду готовить и носить ему еду! С одной ногой тяжело ходить туда-сюда. Так ведь, сир рыцарь? Харольд не ответил. — Я и сама могу… — Пусть готовит, — протянула старуха, — не каждый же день к нам людишки заглядывают, а этот — интересный экземпляр. Только свяжи ему руки, чтобы не распускал. Оливия обрадовалась, поблагодарила бабулю и скрылась за печкой. Харольд же отправился к себе. Там он нашёл острый кусок глиняного горшка, взял его в правую руку и спрятал под шкурой волка, прислонившись спиной к тёплой стене. Грета пришла, как и обещала. Поставила фонарь на пол, откинула шкуру волка и без колебаний придавила кисть ногой. Осколки глиняного ножа впились в ладонь. — У тебя всё в глазах написано, — она отбросила остатки его оружия. — Я заметила этот взгляд ещё в зале. Но что у тебя получится с одной ногой? Ты как пёс без лапы — лишь на тявканье способен. Поэтому будь послушной тявкой, и я обещаю тебе хорошее обращение. — Я ни за что… Грета надавила на культю и Харольд согнулся в мучении. — Ты сейчас поднимешь руки, а я сниму этот шикарный поддоспешник, — она ударила по культе. — Ну-ка, вот так. Теперь вытяни их вперёд, я их свяжу. Молодец. Харольд подчинялся, лишь бы не испытывать жуткую боль. Он с опаской следил за её движениями, прижавшись к углу. — Где твой пыл, Хари? Я просила тебя быть послушным псом, а не зайцем. Надеюсь, нагишом я не напугаю тебя до ужаса — ты нужен мне твёрдым. Ложись. Грета с ловкостью разделась и его взору открылось худое, но красивое тело с небольшой упругой грудью и фарфоровой кожей. Она лукаво ухмыльнулась. — Нравится? — женщина с грацией кошки села на него. — У меня давно не было мужчины, поэтому просто лежи и не поднимай руки выше груди. III Оставшись в тунике и шоссах, — без меча, тулупа и поддоспешника — Харольд потерял надежду выбраться из дома живым. Если его не убьёт Грета до того, как он проковыляет в сарай, — это сделают мороз и ветер снаружи. Коли он вообще сможет запрыгнуть на коня и усидеть на нём. Грета продолжала приходить каждую ночь и всякий раз он мечтал задушить её, хотя и наслаждался процессом, как бы не противился своей натуре. Он не понимал, почему его до сих пор не съели. Старуха сказала, что он интересный экземпляр. А ему всё больше казалось, что он тот самый подарок, которым Грета будет пользоваться до конца жизни. Она его мыла, меняла повязки и солому, но на все вопросы отмахивалась, изображая скромницу. Оливия тоже молчала, тем не менее с удовольствием задавала множество своих вопросов. И он отвечал. А чтобы не получилась каша, поставил небольшое условие: за порцию тушенных овощей и грибов — три вопроса; похлёбки, борщи и рулеты он отказывался есть. Однако в первый визит девушка задала лишь один вопрос: — Вам больно? — при этом она прикоснулась к его груди. И это — единственный вопрос, на который рыцарь не дал ответа. Он не выходил из комнаты по своей воле, хотя она всё время оставалась открытой. За дверью он чувствовал себя в безопасности, будто она могла спасти его от неминуемой участи. Вот только какой? "Может, быть её питомцем не так уж плохо? Это всяко лучше, чем оказаться во рту у карги". Рыцарю всё же надоело сидеть в темноте, считая визиты Оливии и Греты, и он вышел в зал. Благодаря уходу, культя больше не болела, и он чувствовал, что былая сила вернулась к нему. Только сейчас она ничем ему не поможет. Старуха чистила лук у печи, вытирая слёзы рукавом. Оливия вырезала стрелы, сидя на другом конце стола — готовые она складывала кучкой рядом с луком. Грету, как и коня, он не обнаружил. — Хе-хе, таки вышел, внучек, — не поднимая головы, прохрипела старуха. — Даже не думай, еду тебе готовит внучка. Но если желаешь помочь, картошечка лежит воон в том мешочке — сегодня будет пюрешка с репой. И не надейся, что я развяжу тебе руки. А ещё лучше — сядь подальше от меня. Сидя целыми днями в темноте и ничего не делая, рыцарь с удовольствием согласился на столь мелкую работу, лишь бы чем-нибудь себя занять. Счищая кожуру маленьким ножом, он посмотрел на старуху — до неё примерно семь футов. "Попробовать убить её? Я точно умру от стрелы Оливии, но хотя бы отомщу". — Хочешь зарезать меня, внучек? — точно прочитала его мысли старуха. Харольд не растерялся. — Было бы неплохо — в доме станет на две тушки больше. Разве не радость для людоедов? Грета ведь любит подарочки. Старуха рассмеялась, кудахтая, как курица. — Она любит подарочки, но не в виде мясца. Я единственная, кто наслаждается человечинкой. — Я думал, у вас это семейное, — удивился Харольд. — Хотя дочурка не против людишек, она всё же предпочитает живых. Как и Оливия — она их вообще не ест, — фыркнула старуха. — Им не дано понять, какой божественный вкус имеет человечинка. Старуха принялась за несколько мягких морковок, старательно счищая кожуру тонкими полосками. — Так чего же ты ждёшь? Моё мясо не пришлось тебе по вкусу? — "Она должна подойти или я не смогу до неё дотянуться". — Я бы с усладой съела каждый твой кусочек, — облизнулась старуха, — но я не могу рисковать. Ты пригодишься в другом дельце, если дочурка разрешит, — а я уверена, что она разрешит — поэтому я не могу ослабить твою душонку из-за лишнего мяса в похлёбке. Если она не сгодится… Нет. Я и без того заждалась. — О чём ты мелешь? — О воскрешении Стэфи, моего сына, — она взяла с полки мешок и развязала тесёмку. Внутри лежали человеческие кости. — Ты и его съела? Старуха пропустила иронию мимо ушей. — Несколько лет назад к нам ворвались чужаки. Они велели мне накормить их, пока Стэфи истекал кровью, затем надругались над Гретой. И я подала им смачную похлёбку из оленины. А на следующий день приготовила аппетитный бульон из мужских рогов. Они не хотели есть, однако я их уговорила. Кто же устоит перед бабушкиной стряпнёй? — по-девичьи захихикала она. — Видел бы ты, каким жалким и беспомощным стал их главарь! Взяв череп, старуха поцеловала иссохший лоб. — Когда я резала их по кусочку, они взывали к Богам и матерям о помощи, будто кто-то мог их спасти. Как же мы наслаждались этим зрелищем! Харольда её рассказ ничуть не тронул. Он с отвращением наблюдал, как старуха заботливо прижимает череп к груди, точно младенца. — Так почему ты не использовала этих чужаков для воскрешения сына? — Главарь умер после потери мужского естества, а душонки остальных оказались слабыми для такого ритуала. Как и у немногих других, кто забродил сюда. В отличие от твоей — она сильнее обычной человеческой. Я даже подумала, что ты не человек, пока не попробовала, — она снова захихикала. — Я рада, что ты к нам зашёл… Наконец-то я смогу прикоснуться к его коже! Ощутить тепло его тела, прижав к груди… Мой мальчик снова будет веселиться! Она всплакнула, а Харольд скривил губы. Он отхаркнул мокроту и сплюнул на кости. Старуха вмиг побелела и широко раскрыла глаза. — МЕРЗКИЙ УБЛЮДОК! Она схватила сковороду с шестка и въехала ему по лицу. Он упал на пол, скуля от боли. Голова раскалывалась, в ушах звенело. Встав на корточки, он выплюнул сгусток крови и заметил в нём зуб. Следующие удары пришлись по макушке, от чего Харольд на мгновение потерял сознание. Он обрывочно видел, как Оливия оттаскивает старуху, как его под руки тащат в чулан и кладут на солому. Во тьме комнаты рыцарь потрогал опухшую щеку и слизкую от крови макушку, и пожалел, что не умер в той буре. IV После случившегося Грета пришла один раз — ударила кулаком по больной щеке и плюнула в лицо напоследок. Она заперла дверь на затвор, когда ушла. Единственным посетителем осталась Оливия, которая неизменно приносила ему варенные овощи. Она ждала, пока он всё съест, и после этого довольная уходила. Хотя первые дни рыцарь не притрагивался к еде. — Сир рыцарь, зачем Вы оскорбили дух дяди? — вскоре спросила девушка. — Я не обязан отчитываться перед своими палачами. — Я не желаю Вам смерти. Она села рядом, совсем не боясь рыцаря. — Раз ты такая добренькая — освободи меня. Ну, чего ждёшь? Ты же не хочешь моей смерти? — Не хочу. Он протянул ей руки. — Развяжешь? — Оливия не шелохнулась. — Ты такая же, как они, чтобы ни говорила. Теперь оставь меня в покое. А лучше — не приходи. — Вы не рыцарь, а грубый болотный фей! Она резко поднялась и вышла, хлопнув дверью. Харольду наскучило считать дни, и он быстро перестал понимать, сколько времени утекло. Жевать стало намного легче — теперь движение челюстью не сопровождалось острой болью. Вот только на левое ухо он стал хуже слышать. Сидя днями в темноте, ему нравилось трогать языком ямочку, где раньше сидел зуб. Это отвлекало от желания умереть со скуки — Оливия и дальше приносила еду, но быстро уходила. "Зря я так с ней обошёлся". Как-то раз, когда она принесла ужин, Харольд заговорил прежде, чем она успела уйти. — Ты когда-нибудь ела солнечные яблоки? — прошептал бродячий рыцарь. Она замешкала у двери. — Да, я ела жёлтые яблоки, — шёпотом ответила девушка и села рядом. В свете фонаря он видел, что она рада снова с ним поговорить. — Эти яблоки совсем другие: у них легко очищается кожура, открывая готовые дольки, и на вкус они как лимон с сахаром. — Лимон с сахаром? — неуверенно повторила она. — Ах, да. Лимон похож на солнечное яблоко, но он кислый. А сахар сухой и рассыпчатый, как песок, при этом его можно есть. Вкус напоминает самую сладкую грушу. — Сахар тоже растёт на деревьях? Харольд усмехнулся. — Его добывают люди из травы, которая в два раза выше меня. — И где она растёт? — На Юге. Это удивительное место — там собирают урожай круглый год, не зная, что такое снег. Ещё там есть радужные птицы, умеющие говорить; горбатые кони, которых используют для перехода красных песков; люди с чёрной, как тьма, кожей. Они управляют зверями, которые с помощью длинного носа могут поднять лошадь! — он глотнул воды из кувшина и продолжил, а заворожённая Оливия, обнимая колени, внимательно слушала. Бродячий рыцарь поведал ей интересные истории и приключения, в которые он попадал и из которых ему удавалось выходить относительно сухим. Его самого это увлекло, и он с отрадой рассказал о других удивительных вещах Юга. — Я покажу тебе всё, — подытожил он, допивая остатки воды, — только помоги мне сбежать. Повисло молчание. Интерес Оливии сменили смятение и страх. — Я не могу. Когда бабуля узнает… — Ты должна! Иначе меня убьют, а ты никогда не увидишь южных земель. Навсегда останешься здесь и со временем превратишься в противную безумную старуху, как твоя бабуля. — Я боюсь! — дрожащим голосом призналась девушка и поспешно ушла. Снова темнота. Харольд лёг обратно на шкуры, тоскуя о прошлой жизни. Ему приснилось, как он скачет на резвой южной лошадке. Волосы развеваются на ветру и радость переполняет душу. Он подбодрил лошадку на галоп, поднимая клубы пыли. Вдруг рыцарь наклонился влево и выпал из седла. И не смог встать: левая голень исчезла — на её месте зияли обугленные кости, которые развалились от одного прикосновения к земле. Он проснулся в слезах и, не в силах уснуть, остаток ночи глядел в бревенчатый потолок. V Оливия шла в высокой траве, с листьев которой капал мёд. В ней чёрные, как ночь, люди собирали его в сосуды, сидя верхом на медведях с длинными носами. Когда сосуды наполнялись, чернокожие люди выливали содержимое в огромный бронзовый чан, который медведи несли за собой мощными носами. Никто не обращал на неё внимания, кроме радужных ворон, которые сидели на плечах людей и склоняли голову на бок, с любопытством осматривая её. И одна из них крикнула: — Тебе здесь не мееесто! Работай или умрииии! Её крик подхватили другие вороны и какофония слов сдавила уши. Оливия закрыла их, но это не помогло. Она сжалась комочком, умоляя ворон прекратить, и постепенно их крики стали стихать, пока не растаяли в тишине её комнаты. Слабый свет, льющийся через окно, затянутое бычьим пузырём, освещал небольшую, простенько обставленную комнату: низкая деревянная кровать с тюфяком, ларь с личными вещами да скамья под окошком. Оливия вылезла из-под шкуры медведя, поправила одежду и попыталась открыть дверь — бесполезно. Несильно ударив себя по щекам, чтобы окончательно проснуться, она прошептала: "Ферхг" — и только тогда смогла выйти в печной коридор. Бабуля наложила руны на дверь после того случая, хотя надобности в этом больше не было — то был первый и последний раз, когда к ним врывались чужаки. И всё же бабуля верила, что они пригодятся. В это верила и Оливия. До того момента, как ближе узнала Элейн. Грета только привела Храбреца в длинный зал, положив свежее сено в дальнем углу, и кормила свёклой из рук. Мази избавили её лицо от покраснений и сухости, от чего Оливия видела в ней себя. Только шрам, тянущийся по всей правой щеке, разубеждал девушку в этом. Бабуля, как обычно, чистила картошку, греясь у хайла. — Доброе утро, — Оливия протёрла глаза и, взяв чеснок, села рядом с бабулей. — Доброе. Сегодня будет печёная картошечка с репой. — Зайцы уже закончились? — Вчера последнюю ножку съели. И не думай про лосиху, её на следующий месяц оставим. — Я завтра наловлю ещё зайцев, — Оливия была бы рада снова поохотиться. Напряжение в доме, которое, казалось, ощущала только она, давило на душу. Свежий морозный воздух смог бы снять напряжение и очистить голову от дурных мыслей. — Не стоит, — Грета, взяв со стола очищенный зубчик чеснока, закинула его в рот и с хрустом раскусила. — Через три дня матушка получит и любимое мясо, и любимого сына. — Стэфи не только мой сын. Он твой братишка, её дядюшка. Он дорог нам всем, и мы наконец-то сможем с ним воссоединиться. Оливия с ужасом поняла, о чём они говорят. — Не убивайте его! — Ты слишком привязалась к нему. Пёс сам выбрал смерть, но она не будет напрасной. — Пожалуйста, пощадите его, он не плохой. — Такой же не плохой, как те ублюдки пять лет назад? — возмутилась Грета. — С помощью его душонки я оживлю Стэфи. Разве не этого мы так долго ждали? — долгий, пронзительный взгляд бабули заставил Оливию отвести глаза. Она ничего не ответила. И не хотела вспоминать тот день. Но воспоминания нахлынули, как осенний дождь: быстро, обрушившись мокрой стеной, принеся с собой холод. Перед ней пронеслась череда воспоминаний, в которых она отчётливо увидела жуткую картину: шестеро мужчин, вторгшихся в дом; дядя с отрубленной рукой; бабуля, ревущая над его телом; и мама, осквернённая над мертвецом в луже крови. Оливия замотала головой, пытаясь вытряхнуть это из головы. "Сир рыцарь не такой! Он похож на Элейн". После случившегося она не доверяла всем незнакомцам — угрожая им смертью от стрел, она связывала их и приводила к бабуле. Некоторых убивала на месте, а некоторые подчинялись, желая сохранить себе жизнь, но их всё равно ждала одна участь. Элейн относилась к первым и ей повезло, что стрела попала в ногу. И хотя девица продолжала сопротивляться, Оливия с ней легко справилась, так как они оказались ровесницами. С лошадиным лицом и густыми бровями, она обладала другими мужскими качествами: смелостью и гордостью, которым мог позавидовать любой мужчина. Элейн не просила о пощаде и не плакала, как это делали другие, поэтому Оливия сохранила ей жизнь. Желая узнать, почему узница не боится, она первая с ней заговорила. Девица холодно приняла первые попытки, и всё-таки через четыре дня настойчивость принесла свои плоды. Они быстро сдружились, а Оливия настолько прониклась её мужественностью и упорством, что захотела освободить первую в жизни подругу. Шли дни, однако она всё никак не решалась не из-за страха перед бабулей. Освободить чужака — значит предать маму, перенёсшую мучения по прихоти чужаков, и дядю, который умер, защищая от них дом. Пока у бабули была человечина, Оливия не беспокоилась, наслаждаясь днями, проведёнными с Элейн. Но тяжкий груз давил на сердце, и она перестала навещать подругу, которая, как и сир рыцарь, просила освободить её. Когда мясо кончилось и настал черёд Элейн, Оливия ничего не предприняла, чтобы помешать этому, и целый день просидела в комнате. Она пыталась убедить себя, что звери всё равно убили бы её в лесу. Потом убеждала, что все чужаки заслуживают смерти. Но никакие убеждения не уменьшили сожаление о не сделанном. Тогда она стала оправдываться подруге во снах. Та лишь молча слушала, пронзая её ледяным взглядом. А сир рыцарь… Своим видом он напоминал ей тех шестерых, а взглядом, которым он смотрел на неё, когда они оставались наедине, — Элейн. Она тоже рассказывала разные истории из мира за болотами и лесами. Конечно, это был не разноцветный и яркий Юг, но, судя по описаниям, тоже красивый мир. Сейчас Оливия, в основном, боялась сделать неверный шаг. С помощью души Элейн бабуля не могла оживить дядю, а вот душа сира рыцаря, по её словам, способна выдержать ритуал и послужит хорошим мостом в мир мёртвых. Выбор очевиден, говорил внутренний голос, однако она перестала понимать, что правда, а что ложь. "Чего я действительно хочу?" — Мама, занеси еду сиру рыцарю вместо меня. — Вот пёс! Он тебя обидел? Тебе не стоило его жалеть. — Нет, всё в порядке. Я буду продолжать ему готовить… Просто я не хочу его снова видеть. Грета наклонилась к ней и посмотрела в глаза. — Ты уверена, что не хочешь рассказать мне больше? — Мне надоело видеть его жалкое лицо, — соврала она. — Так ты заменишь меня? — Хорошо. Не беспокойся, пёс не останется без кости. *** Согнувшись в соломе на чердаке, её приковало к щели, через которую она наблюдала, как шесть теней ворвались в дом. Они не создавали звуков, когда вынесли дверь и когда приближались к печи, у которой сидели ещё две тени: худая и горбатая. Худая приняла очертания дяди: он крикнул горбатой спрятаться, а сам кинулся на вражескую шестёрку. Ударом кочерги, оставляющей за собой след из тёмной дымки, он повалил одну из них и тут же лишился половины руки, отсечённой самой высокой тенью. Горбатая, превратившись в бабулю, отчаянно вскрикнула и склонилась над сыном, и не успела она что-нибудь сделать, как её оттащили к печи, указывая на чугунки. Высокая тень уселась за стол и стала яро жестикулировать. Когда две вражеские тени открыли дверь в сарай, из него выскочила юркая тень, обернувшись мамой. Она убила одну из них, воткнув кол в шею. Вторая отступила на шаг, и всё же это её не спасло — удар хлыста пришёлся по лицу. Высокий продолжал сидеть, наблюдая, как две другие тени повалили маму на пол. Они хотели убить её, но высокий поднял руку, призывая остановиться. — Рабыней она будет ценнее, — прозвучал его твёрдый голос. — А вот проучим мы тебя, как следует, — обратился он к Грете. Он подошёл к вырывающейся пленнице и полоснул кинжалом по щеке. Затем спустил бриджи. Мама брыкалась и кусалась, однако удар в живот выбил из неё весь дух, и она обмякла. Высокий положил её на умирающего дядю и изнасиловал. Остальные сделали это уже на мертвеце. Шокированная Оливия не могла ни пошевелиться, ни заплакать. Но, к счастью, угнетающая картина растаяла в чёрной дымке, и теперь она сидела в чулане рядом с Элейн. — Помоги мне. Ты ещё можешь меня спасти. — Я не могу. — Можешь. Ты не такая, как они, — уверяла её подруга. — Если я предам маму, она меня никогда не простит. Изо рта у Элейн потекла кровь. — Ты убила меня! — Нет! Оливия пальцами стёрла кровь подруги, как вдруг она развалилась на части, окрасив чулан кровавыми пятнами. Голова стукнулась о её колени, но вместо Элейн с ней заговорил сир рыцарь. — Ты убила меня! — Нет… — прошептала она, и тяжёлые слёзы покатились по щекам. Голова растворилась во тьме, которая тут же сдавила грудь. Оливия побежала в комнату мамы, залезла к ней под одеяло и крепко обняла. — Дурной сон? — сонливо проговорила Грета. Оливия задрожала. — Я не знаю, что мне делать. — "Делать" что? — Сир рыцарь… не такой, как они… как те шестеро чужаков. И Элейн была другой. Она не желала нам зла, а бабуля её убила. Почему мы это делаем? — Ты слишком добрая, Олив, — с нежностью ответила Грета, погладив дочь по волосам. — Чужаки могут говорить всё, что угодно, лишь бы затуманить твой разум. И как только ты расслабишься и повернёшься к ним спиной, они без колебаний вонзят в неё нож, даже глазом не моргнут. — Элейн бы так не поступила, — упорствовала девушка. — Пёс зарезал бы нас при любой удобной возможности, — возразила мать. — Они все одинаковы. Поверь мне. — Это бабуля виновата! Если бы она не отрезала ему ногу, он бы не обозлился на нас. — Не говори так! — разозлилась Грета. — Матушка защитила нас от чужака, как защитил бы Стэф. Пёс мог убить её, когда она была одна. И тогда мы попали бы прямиком в его лапы. Ты и сама знаешь, что они делают, когда к ним попадают женщины. Оливия вспомнила чужаков, надругавшихся над мамой, и нервно прикусила губу, желая поскорее это забыть. "Может мама права и Элейн хотела убить меня? А сир рыцарь?". — Неужели все-все чужаки такие? — спросила она, снедаемая вопросами. — Не все. Твой отец не был похож ни на одного из них. — Ты никогда о нём не рассказывала, — девушка поднялась на локте, смотря на скрытое в темноте лицо матери. — Потому что ты не спрашивала, а мне не хотелось о нём говорить. — И каким же он был? Ты влюбилась в него? — Ты переняла его доброту, — Грета ласково погладила дочь по щеке. — В то же время он был мужественным, готовым убить за то, что ему дорого. — Он умер? — Может быть. Его путь лежал на Юг, но я не смогла оставить матушку с маленьким Стэфом, поэтому отказалась уехать. А мне так хотелось отправиться с ним, хоть на край света! — мечтательно произнесла она. — Сир рыцарь много рассказывал о Юге и о невероятных зверях, которые там обитают. Он многое знает о тех краях. Давай отправимся туда вместе с ним и отыщем папу. Ты ведь тоже хочешь его найти? Грета замялась, пытаясь что-то сказать. Казалось, в ней борются две сущности, которые хотят сказать разное мнение в унисон. Оливия с надеждой смотрела на маму, ожидая, что та выберет папу — единственного чужака, которого она приняла и, вероятно, полюбила. — Нет, — наконец ответила Грета. — Ты не подумала о матушке, она не перенесёт этот путь. И не захочет покидать дом. — Но… — К тому же, прошло восемнадцать лет. Многое за это время изменилось — он или погиб, или нашёл себе другую женщину. Твоя идея сродни поиску блохи в стоге сена. Забудь об этом. А теперь — спи. Но Оливия не собиралась это забывать. Она легла головой на грудь мамы и быстро уснула. Ей приснилась худая тень, которую она пыталась поймать в высокой траве, управляя горбатым Храбрецом с длинным носом. И на плече у неё сидел радужный ворон, кричащий под ухо Оливии убегающей тени: — Блоха! Блохааа! Ловииии блохуу! VI Утром Грета пришла с мылом и мочалкой вместо еды. От её взгляда, наполненного холодом, Харольду стало не по себе. — Выглядишь отлично, Псина. — Что вы со мной сделаете? Он понял, что это его последний день, но ему хотелось знать, как это произойдёт. — Увидишь. А для начала — я тебя очищу. В итоге рыцарь лишился всей одежды, оставшись только в набедренной повязке, которую Грета, сжалившись, сделала ему из туники, предварительно её разорвав. Грета отвела Харольда в знакомый зал, где старуха едва не выбила из него весь дух. Стол разобрали и посреди зала углём начертили пентаграмму, на которую падал свет из красных окон. В её центре стояла бронзовая жаровня с костями Стэфана, на вершине которых череп пустыми глазницами смотрел на него. Рядом ожидала старуха. И Оливия. В морщинистой руке старуха держала кинжал с двумя крупными изумрудами — в гарде и навершии. Она выглядела серьёзной — ни ненависти, ни гнева, ни презрения к нему из-за произошедшего он не заметил. Оливия же грустно потупилась. У пентаграммы Харольд из Бурых Камней остановился. "Это мой последний шанс". — Ты потеряешь что-то в любом случае, но как, и где ты будешь жить со сделанным выбором — зависит от тебя. Он обратил эти слова костям в жаровне, и всё же не сомневался, что они достигли настоящего получателя. — Думаешь, твои слова могут повлиять на меня, Пёс? Я приходила ночами только ради твоего члена. Не считай, что из-за секса я принадлежу тебе. Она подтолкнула Харольда в круг и стала рядом, готовая в любой момент помочь матери. — Закончили? — сухо прохрипела старуха. — Тогда начнём. Она начала произносить непонятные ему слова, то повышая, то понижая тон. Затем остановилась и Грета наклонила его над жаровней с костями. Рыцарь краем глаза видел, как старуха приготовилась ударить ему в сердце — тут он потерял всякую надежду. Вдруг старуха дёрнулась и упала на пол. Оливия, держа в руках остатки медового горшка, с ужасом на лице посмотрела на Харольда. Тот быстро сообразил и повалился на шокированную Грету. Попытки схватить её она легко отбила, а выбраться из-под туши шестифутового рыцаря не смогла. Подбежала Оливия и связала матери руки и ноги. Женщина оцарапала ему лицо и спину, но рыцарь усмехнулся зудящей боли — она внушала доверие, что всё происходящее не сон. — Олив! Ты что удумала? Девушка разрезала рыцарю верёвки на запястьях и вручила кинжал с тростью. Он потёр мозоли от верёвок, радуясь свободе. — Освободи меня, немедля! — не унималась женщина, лёжа на боку. — Я запрягу лошадей в сани, — подавленным голосом сообщила Оливия и ушла в сарай. — Что ты с ней сделал? — прошипела Грета. От ярости белое лицо стало красным. — Ничего плохого. Предложил ей свободу, и она за неё ухватилась. — Мразь… Тебе это с рук не сойдёт. Я тебя из-под земли достану! — Подумай вот над чем, красотка: выбирая между большим миром и тобой, Оливия остановилась на первом. Как думаешь, почему? Взгляд женщины поник, и она молча заплакала. Рыцарь оставил её и сел на пол в ожидании девушки. Старуха до сих пор валялась в лужице мёда среди осколков горшка. Харольд заметил, что её грудь всё ещё вздымалась. Похоже, с сыном она-таки не увидится. Горбатая, с морщинистой кожей, покрытой старческими пятнами, она вызывала у Харольда только отвращение. Он подумал о том, чтобы отрезать ей ногу, тем самым отомстив за свою. Но затем у него возникла идея получше. Держать за палку, рыцарь присел на одну ногу. Губа с чёрными усиками зашевелилась, когда Харольд вонзил кинжал в сердце старухи. Он даже испытал облегчение, будто невидимый груз давил на него с того самого момента, как старуха лишила его ноги. Рыцарь только встал, когда дверь сарая распахнулась. Оливия остановилась, переводя взгляд с него на старуху, и не понимала, — а, может быть, не верила своим глазам, — что происходит. — Что?.. — Теперь она увидится с сыном. — Нет… нет. Это не правда… — по щекам девушки потекли слёзы. — Ты!.. Ты всё это время врал! Ты лишь хотел убить нас! Это заявление задело Харольда. — Я покажу тебе Юг, как и обещал. А она, — он указал на труп в меду, — она заслужила смерть. Если бы это сделал не я, то кто-нибудь другой. Она заслужила смерть! — добавил он, заволновавшись. Но Оливия его уже не слышала. Она в три прыжка достигла стены, где висел лук и колчан со стрелами. — Все чужаки заслуживают смерти! — сквозь слёзы и гнев выдавила она, надевая стрелу на тетиву. Харольд взял кинжал и, опёршись о трость, замахнулся в девушку. И с грохотом упал, лишённый опоры: Грета успела вывернуться и ударила по трости. — Все чужаки заслуживают смерти, — повторила женщина слова дочери. И Оливия спустила тетиву. Обсудить на форуме Просмотров: 803