Речная Тайна

Летом деревня просыпается рано. Кто встаёт первый, петухи или доярки, Матвей так и не определил. Он тоже привык к такому распорядку.

Ложился рано и вставал до восхода солнца, чтобы успеть на утреннюю рыбалку.

Матвей как на пенсию пошёл, так и пристрастился к рыбалке. На одну пенсию не проживёшь, огород конечно выручает, но и свежая рыбка на столе всегда кстати.

Жил Матвей один уже десятый год. Жена умерла, и рыбалка стала для него единственной радостью. Была у них дочка, да утонула в десять лет. Деревенские дети растут без пригляду, некогда с ними нянькаться, родители с рассвета до заката в работе, вот и бегала она с ребятнёй на реку купаться. Отпускали, не боялись. С малолетства к речки приучена.

Но беда пришла откуда не ждали. Пришёл вечером Матвей с работы, дома никого.

Соседка сказала, что жена по деревне бегает, девчонку ищет, у ребят спрашивает.

Материнское сердце не обманешь, оно первое беду почувствует. Всю ночь не спала. Утром участковый из района приехал. Собрал ребят в кучу, слово за слово, кто видел? С кем была? Оказалось, что после реки её больше никто и не видел! Стали искать по берегу. Нашли только на вторые сутки. Вот и стал Матвей после этого на реку ходить, либо рано утром, либо поздно вечером. Когда нет ребят на реке, когда не слышно их радостных криков, выплесков воды, радужных брызг.

Стыдно было Матвею, что от детской радости в душе у него появилось в месте с тоской непонятная злоба. Нет, не на этих мокрых весёлых лягушек злился он, а скорее на себя, что не сумел уберечь самое дорогое в этой жизни, свой Аленький цветочек.

Матвей проснулся на рассвете, взял приготовленные с вечера удочки, и не спеша пошёл к реке. На воде тихо качались три лодки. А четвёртая, его, не было!

- Ах бестии, ах сорванцы, вот я вам ушито по отрываю.

- Опять лодку увели.

Но тут он увидел нос своей лодки, торчащей из-под низко склонённой к самой воде старой иве. Буря в душе Матвея так же быстро улеглась, как и разыгралась, и он озадаченно почесал затылок.

- Как же теперь её достать!

В этом месте река делала большой изгиб и под ивой образовалась глубокая яма, да и течение было довольно сильное.

Лодка, наверное, за что-то зацепилась отвязавшейся верёвкой, иначе её отнесло бы уже далеко от деревни.  Так он довольно долга простоял, соображая, как же достать лодку.

Мостки далеко. Разве что крюк какой к верёвке привязать, добросить, пожалуй, получиться.

Пришлось идти в сарай и сооружать не хитрую конструкцию. С четвёртой попытки, зацепив лодку крюком, он начал осторожно подтягивать её к себе.

Лодка плавно скользила по воде, покачиваясь на волнах, словно колыбелька.

Матвей был собой доволен, проявил смекалку.

День налаживается хороший, и раз с утра всё так хорошо начинается, и с уловом повезёт.

- Точно.

- Это верный знак.

Рассуждая и улыбаясь себе в усы, Матвей подтянул лодку к своим ногам… и сел на песок.

Два огромных изумрудно – зелёных глаза смотрели на него из лодки с такой мольбой, испугом и отчаянием, что у Матвея сжалось сердце и перехватило дыхание.

Некоторое время он не мог оторвать взгляда от этих бездонных зелёных глаз, больше ничего не замечая вокруг.

Матвей очнулся только тогда, когда услышал тихий шёпот, скорее похожий на шелест камыша.

- Помоги; тихо прошептала она, и он вдруг заметил две тоненькие, как ивовые веточки, зеленоватые ручки, протянутые к нему.

Обе ручки выше локтя запутались в обрывках сети, которая умудрилась обмотаться и вокруг тонкой шеи.

Волосы на прелестной голове были какими-то странными, но почему Матвею так показалось, он не понял.

- Ох ты горемычная, как это тебя угораздило так запутаться; выговорил Матвей не узнавая собственного голоса.

- Помогу, конечно помогу.

- Иди-ка сюда.

Матвей ухватился за край лодки, привстал и снова плюхнулся на песок…

То, что он увидел, совсем лишило его дара речи, и голова закружилась, как после сильного похмелья. Милое личико со странными слипшимися от воды волосами – это понятно. Огромные, неестественно зелёные глаза – тоже бывает.

Маленькие зелёные ручки конечно странно, но она могла их и в тине вымазать.

А вот хвост!

Что делать с длинным на всю лодку рыбьим хвостом? Что бы не сойти с ума, Матвею необходимо было это понять. Она опять вытянула запутанные ручонки и нежным,

как ручеёк голосом, сказала.

- Помоги мне.

Это помогло. Матвей очнулся, перевёл взгляд на обрывки сети, и эта реальность вернула его к жизни.

- Есть руки; подумал он, и они запутались в сеть, надо взять нож и помочь бедняжке. Он старался не смотреть и не думать о хвосте, потому что, не мог это понять и это, доводило его до отчаяния. Мысли путались, голова кружилась. Матвей решил сделать то, что сделал бы здравомыслящий человек в такой ситуации.

- Я сейчас принесу нож, и разрежу сеть.

- Нож дома, значит надо сходить домой.

- Сходить домой; ещё раз повторил он вслух пытаясь дать команду своим ногам, которые стали ватными и негнущимися, отказываясь куда либо идти.

Матвей посмотрел на ноги, увидел драные сапоги, которые уже давно пора было выбросить.  Посмотрел на мокрый песок, окинул взглядом берег, старую иву, а вон и дом его виднелся на горке.

- Забор надо поправить, а то скотина соседская в огород залезет.

Эти реальные картинки, сменяющие одна другую, понемногу стали успокаивать Матвея. Он смог встать и сделать несколько шагов в сторону дома.

Только не думать о хвосте. Хвост — это опять головокружение с лёгким потташниванием, и ни единого шага к дому.

Он должен идти.

Почему?

Потому, что хочет помочь.

Кому?

Той, что в лодке, у неё руки запутались, а сеть капроновая, ей не разгрызть.

А почему мне пришло в голову слово “грызть”, она ведь не зверь.

А хвост?

- Вот чёрт, опять этот хвост вспомнился.

 

Ноги опять встали как вкопанные и он начал оседать на песок. Но тут Матвея отвлекли гуси, шумной толпой спускающиеся к реке.

- Гуси, как я вас люблю.

Подумал Матвей и нежно посмотрел в сторону гусей.

Глупая птица, и за что её любить. Да хотя бы за то, что под их гогот, удалось пройти ещё десяток шагов, и какое – то время не думать про ненавистный хвост.

Матвей остановился, ему наконец удалось вдохнуть полной грудью, с шумом выдохнуть, как будто он сбрасывает с себя тяжкий груз, и уверенной походкой зашагал к дому.

Реальность, окружающая его, и не реальность происходящего на берегу, роем носилась в голове Матвея. Он попытался собраться с мыслями и вспомнил, зачем пришёл домой.

Ему нужен нож.

Для чего?

Для того, чтобы разрезать сеть.

Зачем?

Сетью замотаны руки, а дальше лучше не думать.

- Да что лучше не думать, что руки зелёные, а в место ног – хвост!

Опять хвост вспомнился. Матвей застонал, и сел на табурет.

- Не пойду я не куда.

- И никаким рыбам глазастым, помогать не буду.

Мысли путались в голове, как будто он хотел, что–то отчаянно вспомнить. Бешено колотившееся сердце не давало времени успокоиться и всё обдумать.

Вдруг как нож в сердце.

- Доченька, не спас, не помог, улетела птичка моя, не вернуть.

Матвей вспомнил о той другой, как будто судьба давала ему шанс что-то изменить, спасти молящую душу, сохранить хрупкую жизнь.

- Да чёрт с ним с хвостом; закричал Матвей от отчаяния громко.

- Я же её из-под ивы выволок на берег, а сегодня вон как припекает.

Дальше Матвей думать не стал, он просто почувствовал, что нельзя ей быть на солнце, а то случиться беда.

Почему беда и от куда он знал, думать было некогда.

Он схватил со стола большой кухонный нож и побежал к реке. Единственная мысль, пока он бежал, успела посетить уставшую голову Матвея. Глупо в его возрасте так бегать с ножом по берегу, да и в лодке никого нет, и это всё ему причудилось. Это всё от одиночества, да от тоски по утопшей дочке. Он замедлил шаг, но когда

подошёл к лодке, понял.

- Нет, не причудилось.

Она по–прежнему лежала на дне лодки со спутанными руками и кажется, не дышала.

Хвост стал сухим и не блестел как раньше на солнце весёлыми разноцветными огоньками.

Глаза были закрыты.

Упираясь ногами в песок, Матвей стал толкать лодку в воду. Когда вода стала доходить ему до колен, он начал отчаянно раскачивать лодку, пытаясь зачерпнуть её краями немного воды.

Но ему мешал большой кухонный нож, зажатый в руке. Матвей перестал раскачивать лодку и стал резать сети, что намотались на руки.

Пока он это делал, лодку относило всё дальше и дальше от берега. Когда обрывки сети упали на дно лодки, он стаял уже по грудь в воде, а набухшие сапоги завязли в илистом дне. Переступая с ноги на ногу, он опять принялся раскачивать лодку.

 

Но при этом безжизненное тело стукалось о борт, волосы размотались, и он отказался от этой затеи, чтобы не причинить больше вреда. Матвея охватила паника, но тут блеснул нож лежащий на дне лодки. Не долго думая, он схватил его и начал прорубать в днище отверстие. Лодку вынесло уже на середину реки. Матвей одной рукой держался за лодку, другой монотонно долбил дно. Дыра в лодке с каждой минутой увеличивалась.

Речная вода начала фонтанчиком заливаться из пробоины, которою Матвей всё долбил и долбил ножом. Ему казалось, что вода наливается слишком медленно и драгоценные минуты уходят. Он не думал ни о чём, ему хотелось поскорее наполнить лодку водой, что бы солнце не успело иссушить лежавшее в ней тело. Вода прибывала, и она начала проявлять признаки жизни.

Пару раз, ударив хвостом, так, что брызги полетели в разные стороны, она открыла глаза и изобразила на лице что-то вроде улыбки. Не смотря на своё положение, Матвей испытал чувство облегчения и радости. А положение между тем было отчаянным.

Лодка стремительно заполнялась водой, а течение уносило её всё дальше от берега. Никакой возможности доплыть у Матвея не было, сапоги и куртка разбухли от воды и тянули его вниз. Да и с течением уже не справиться. Но он не думал об этом, в его душе даже не было страха. Он смотрел как она оживает, глаза опять стали ясными, изумрудно зелёными. Мокрый хвост заблестел радужными огоньками. Какую красоту спас, подумал Матвей улыбаясь, и через толщу воды сомкнувшуюся над его головой Матвей увидел мерцающее солнце; на него можно было смотреть не щурясь, широко открытыми глазами.

Тишина. Слабость и покой наполняли все конечности. Голова, казалось закутанной в вату. Вокруг был какой-то шум и движения, но Матвею было лень пошевелиться, даже не хотелось дышать. Он лежал на мокром песке, раскинув руки и ноги. Когда его перевернули на спину, солнце больно ударило по глазам, и он зажмурился.

- Живой, господи да он живой. Заголосили бабы, и Матвей поморщился; после тишины и покоя, так неприятно и резко звучали их голоса.

Кто-то помог ему сесть. Когда слепота прошла, он огляделся вокруг. А вокруг были люди. Они, что–то говорили, спрашивали, но он сидел и смотрел на реку, на свои босые ноги, на старую иву, и пытался понять, что с ним произошло.

Было ли это всё на самом деле, или он просто уснул на берегу. Штаны и рубаха были сухими.

Он помнил всё до мелочей, но было ли это реальностью.

Может он заболел, и всё это было бредом.

На этот вопрос ему могла ответить только она.

От этой мысли Матвею стало весело, и он улыбнулся.

 

Конец.