Охотник и идол

 

Я конечно же знаю, что есть люди, готовые ради выгоды пренебречь и справедливостью, и уважением, и любыми негласными правилами, но бывает, что дело доходит совсем уж до крайности, от которой я просто теряю свое красноречие.

 

Вообразите здание, куда сознательные граждане съезжаются ради захватывающего и благородного дела — отправления правосудия. Потомок беззаконного чернокнижника, столетия назад поработившего на какое-то время весь город, паркует свой восьмицилиндровый "Драковержец" и взбегает по лестнице, чтобы занять хорошее место. От железнодорожной станции шагает, возвышаясь над толпой, закутанный в серые робы магус в окружении своих студенток. Взъерошенный денди в облепиховых очках и костюме с галстуком фотографирует идущих, клыкасто осклабясь и вывесив алый язык. Народу немало, включая знаменитостей: посмотреть процесс заявилась, к примеру, девица голубых кровей, известная красавица, на этот раз в расшитом золотом бархатном платье, из желания не зазнаться приехавшая на автобусе.

 

Никто из многочисленных посетителей не имеет к процессу отношения; не сомневаюсь, что есть и такие, кто даже не знает, о чем вообще будут прения.

 

Проникнув в здание, публика спешит по коридорам, но кто-то любуется и убранством. Пол здесь из полированного мрамора; в нем отражаются продолговатые лампочки, вкрученные в древние канделябры. С портретов глядят лики судей, а вдоль стен стоят без движенья бескровные, бледные дьяки — хранители зала суда, от чьих замерших форм невольно отшатываются те из посетителей, кто умудряется их различить среди статуй. Сами стены, благородных синих, черных и золотых тонов, украшены завитками, цветами, лепными узорами... Потолок выгибается арками. Бывает пышнее, но и это неплохо. Наконец зал, куда вот-вот выйдет судья: скамьи для посетителей, кафедры истцов — все украшено резьбой и фигурами; на возвышении судейские стол и трон, а за ними скульптура: окованная золотом книга и хранящий ее двухголовый ангел с алмазным мечом, полуубранным в ножны из белого мрамора.

 

Вот и сам его честь, сравнительно молодой человек, — вышел из комнаты позади трона, где совещался со своей дознавательницей: они молодожены, как мне стало известно, — амбициозный тандем. Клерки встали и поклонились судье; посетители просто встали: свенлонцы кланяться не привыкли. Его честь взглянул на истцов, собравшихся у двух столов в центре зала, оглядел всех присутствующих и сказал:

— Граждане Ламиртийского округа Города Городов Свенлона! Вы пригласили меня, странствующего судью, выслушать дело "Экклезии Вечного Кесаря против Коко Цеппелины". Мое имя Сорен Sаксофонн, и, властью, данной мне ламиртийским народом, я решу спор по справедливости и Закону. Кто оспаривает мою власть?

— Кто оспаривает власть судьи, должен высказаться пред собранием! — взвизгнул клерк.

Последовала тишина.

— Благодарю, — произнес его честь. — Заседание начато! — ...и долбанул молотком по подставке.

 

Тут же в центр зала выбежала молодая женщина в сером костюме.

— Ваша честь, господа литигаторы и жители округа Ламиртии, я, дознаватель Лидия Sаксофонн, в интересах суда провела расследование, о результатах которого готова сообщить собранию! — Она набрала полные легкие воздуха и очень быстро заговорила: — Жительница, представившаяся суду Коко Цеппелиной, подверглась неоднократному нападению со стороны существа, известного в некоторых кругах как Вечный Кесарь, — а именно, что вышеупомянутое существо, "Кесарь", неостановимо преследует ее, в светлое и темное время суток, проникая даже в жилище и угрожая ее брагополучию и жизни. Для защиты от упомянутого сверхъестественного преследования госпожа Цеппелина наняла известного охотника на существ — Галилео Драмораму, который также будет защищать ее интересы сегодня в суде...

— Защищать интересы или ее саму? — сказал судья.

— И то, и другое, ваша честь: Галилео Драморама — человек многих талантов. Он сообщил мне, что охота это "хобби", которое он оплачивает своей основной деятельностью — легальной.

— Поразительно, — сказал судья. — Итак, госпожа Цеппелина и господин Драморама присутствуют?

— Оба присутствуют, — пробасил великан у первого адвокатского стола, укрывая рукой жавшуюся к нему женщину.

— Позвольте продолжить! — сказала дознаватель. Все снова к ней повернулись. — Приехавший в Ламиртию охотник успел трижды защитить госпожу Цеппелину от нападения "Кесаря": один раз в полумраке ее спальни, где господин Драморама угрожал ему оружием, второй раз в безлюдном трамвае, куда "Кесарь" проник в виде облака дыма, но, разглядев едущего с Цеппелиной защитника, вынужден был проникнуть обратно наружу, и, наконец, в Гаргулическом памятном парке два дня назад после заката: там в сгущающихся сумерках "Кесарь" нагнал поспешавшую девушку, но попал под обстрел упомянутого господина Драморамы, спрятавшегося на крыше исторической башни в дальнем конце аллеи. После этого происшествия члены "Экклезии Вечного Кесаря", поклоняющиеся упомянутому "Кесарю" как божеству, обратились в суд, прося защиты для своего идола. Их интересы представляет барристер Сид Поллинар.

— Ясно, — сказал судья. — Господин Поллинар в зале присутствует?

— Да, ваша честь, — отозвался мужчина у второго адвокатского стола; длинноволосый, с изысканным макияжем на лице, он был одет в строгий костюм глубочайшего синего цвета, а говорил с напевным и чуть словно бы старомодным акцентом. Его окружали укутанные в робы старцы. — Я представляю интересы экклезіарховъ Вечного Кесаря. И для начала прошу судъ отметить, что несправедливость этого дела ранитъ меня въ самое сердце — вотъ сюда!  — добавил он и приложил руку к правой груди.

— Возражение, — пробасил охотник-юрист Драморама. — Этот тип Поллинар старается отвлечь внимание от факта, что их идолище пыталось убить мою подзащитную. Ну-ну, Коко, нечего бояться: я здесь, чтоб тебя защитить от любого чудовища, включая легальных.

— Спасибо, спасибо тебе, Драморама..! — воскликнула девушка и уткнулась лицом в его грудь.

— Как можно угрожать юной красавице, а потом еще и подавать на нее в суд?! — крикнул из зала какой-то франт в полосатом костюме, бряцая прикрепленной к поясу саблей в дизайнерских ножнах.

Зал поддержал его гулом.

— Какой робкий нрав и при этом какая фигура — не удивительно, что старикашки хотят затащить ее в свое логово..! — крикнул еще кто-то.

— Тишина! — сказал судья и стукнул молотком. Тишина наступила. — Суд не будет терпеть криков с места. Благодарю, госпожа дознаватель и уважаемые литигаторы. Мы готовы перейти к рассмотрению по существу. И мне кажется очевидным, что Коко Цеппелина имеет право на защиту, не говоря уже о самозащите. Господин Поллинар, объясните мне вашу позицию: какие претензии к ней вы имеете?

— Наша позицiя очень проста, — отозвался тот. Старцы забормотали и закивали. — Мы не можемъ молчать, когда на божество ведется охота — в буквальном смысле, ваша честь: охота съ ружьемъ! Головорезъ Драморама пытается представить свою цыпу невинной жертвой, но позвольте развеять подобную ложь...

— Протест, ваша честь, — пробасил Драморама.

Судья покачал указательным пальцем.

— Отклонен. Позволим барристеру Поллинару закончить.

— Благодарю, ваша честь! Поистине, правосудие торжествуетъ. Такъ вотъ, истина заключается въ томъ, что эта невинная, якобы, птичка, робеющая перед нами, на самом деле притворщица и злонамеренная авантюристка, злодейски проникшая въ храмъ. О да, — сказал он, возвышая голос, потому что в зале опять зароптали, — она влезла в само́е святилище Вечнаго Кесаря, что и вызвало его кару. А потом эта женщина наняла палача, давъ ему указанiе застрелить божество. То есть выходитъ, что за преступленiе долженъ платить пострадавшiй?

— Все это ложь, ваша честь! — воскликнул Драморама.

Барристер Поллинар повернулся к нему.

— Что именно ложь? — сказал он, изящно позируя в сторону зала. — Что вы выступаете въ суде, чтобъ оплачивать страсть к путешествiямъ и кровожадным убийствамъ? Или что вы приехали с целью охоты на Вечнаго Кесаря? Вы сами это подтвердили. Или, наконецъ, что эта женщина рядомъ съ вами — воровка, пробравшаяся в наше святое-святых? Если я лгу, умол-ляю васъ, объясните мне, где!

— Господин Драморама, прошу вас ответить, — произнес судья.

— Да он искажает факты, пытаясь выставить мою подзащитную как преступницу!

— Помогите мне, господин судья! — воскликнула девушка, перебивая защитника. — Поверьте, их чудище хочет забрать меня в свое логово!

— Спокойствие в зале суда! — сказал Sаксофонн. — Будьте уверены, что правосудие восторжествует. Госпожа Цеппелина, ответьте на обвинение. Вы были в запретном "святое-святых"?

— Была ли я, ваша честь? Видите ли...

— Да, Сорен, — произнесла дознаватель. — Мое расследование показало, что Коко Цеппелина проникла в подземный храм Экклезии Вечного Кесаря.

Судья задумчиво хмыкнул, а зал зароптал.

— Позвольте мне объяснить, ваша честь, — сказал барристер Поллинар и вдруг ударил по столу с такой силой, что его длинные волосы взметнулись, а рубашка лопнула на изящно бугристой груди, осыпав стол жемчужными пуговицами. — Я объясню благородному собранiю, зачемъ эта "невинная" девушка забралась в святое-святых. Вотъ вашъ ответъ: чтобъ похитить драгоценнейшее сокровище Экклезiи — незаменимое "Сердце Кесаря"!

— Протест! — прогудел Драморама, но его бас утонул в поднявшемся гаме.

— Это ложь! — крикнула девушка. — Ничего я у них не брала!

— Но вы действительно были в "святое-святых"?

— Ваша честь, моя подзащитная не будет свидетельствовать против себя! — прокричал Сраморама. — Мы просим защиты от их чудоивща, а не оправдания его насилия! Разве возможно, чтобы ей было отказано в защите?!

— А не хотите ли вы, "Сраморама", попробовать мыслить въ законной плоскости? — воскликнул Поллинар. — По закону она должна не "быть защищена отъ Экклезии", а подчиниться ея требованiям!

— А это еще почему?! — взревел Драморама и вдруг выхватил из-под стола корабельную пушку.

Старцы бросились к адвокату Экклезии и почему-то закрыли своими телами. Тем временем к разгневанному охотнику подбежали судейские дьяки, бледными липкими пальцами ухватив его за оружие.

— Еще одна такая выходка, господин Драморама, и я удалю вас из зала! — воскликнул судья, когда тот был обезоружен. — Так. А вы, господин Поллинар, пожалуйста, объясните суду, почему эта девушка "обязана подчиняться" Экклезии. Что вы этим хотели сказать?

— Потому что законъ есть законъ, ваша честь! И въ соответствiи съ нимъ, а именно со справедливымъ и непредвзятымъ решенiемъ судiи Лаппо ван Подмаслоу — вотъ копiя решенiя, ваша честь! вот и еще одна для Сраморамы! — въ Свенлонскомъ округе Ламиртiи правила Экклезiи, устанавливаемые Высокими экклезiархами и самимъ Вечным Кесарем, имеютъ — цитирую! — "приоритетную силу для членовъ Экклезiи".

— Ах, да, такое решение есть, — сказал судья, мельком взглянув на бумагу.

— Но! даже если забыть о несправедливости подобного вердикта, — воскликнул Драморама, отшвырнув поданный клерком лист, — к моей подзащитной он отношения все равно не имеет, уважаемый суд!

— Такъ вы думали, однако взгляните теперь вот на это, пострельщикъ вы нашъ Драморама. Вотъ эта бумага свидетельствуетъ, что Коко Цеппелина вступила въ Экклезiю месяцъ назадъ. Иными словами, она членъ Экклезiи и по закону обязана имъ подчиняться. Вы знаете, что есть такое "Закон", кровавый палачъ вы нашъ Галилео?

— Протест! — прогудел Драморама.

Адвокат экклезии принял пластичную позу, причем с него окончательно свалились рубашка, и, как будто не веря ушам, покачал головой. Тем временем Судья просмотрел желтый лист и произнес:

— Господин Драморама, здесь сказано, что ваша клиент стала членом Экклезии месяц назад. Госпожа Цеппелина, ответьте суду: подпись вашей руки? Напомню, что ложь в суде недопустима.

Девушка закусила кулак и обернулась к охотнику, который тоже закусил кулак. Поджав губы, она наконец сказала:

— Да, ваша честь.

— То есть вы член Экклезии?

— Нет, ваша честь.

Зал опять зашумел.

— Это чудо в обтягивающем платье — член экклезии? — крикнул кто-то. — Ври больше, стриптизер!

— Документы подделаны!

— Как же подделаны, когда девка призналась, что подпись ее?

— Может, она была под внушением?

— Тишина! — сказал судья и ударил молотком. — Под каким еще внушением, господа слушатели? Я приказываю перестать кричать сместа. Госпожа Цеппелина, объясните суду, как вы связаны с этим листом. Не молчите. Напомню еще раз: внесение путаницы в заседание вам не на руку.

— Да, ваша честь, — сказала девушка. — Дело в том, что по профессии я — хроникер, путешественница...

Поллинар слушал ее, оперевшись на стол и прищурив глаза.

— Словомъ, сплетница, — сказал он.

— Протест!

— Отклонен. Госпожа Цеппелина, пожалуйста, объяснитесь.

— Да, ваша честь, — сказала она. Поцокивая по каменному полу, Коко Цеппелина обошла адвокатский стол и села на краешек спереди, а затем закинула ногу на ногу, обнажив когтистую птичью лапу. — Расследуя слухи, я вступила в Экклезию "под прикрытием". Даже худшие слухи нашли подтверждение. Когда меня вычислили, я бежала. Конечно же, эти дедушки и их "Кесарь" хотят, чтобы я ничего не рассказывала, поэтому выискали пыльное решение какого-то ван Подмаслоу, чтобы уволочь меня в свое логово...

Старцы посыпали проклятьями и мрачными пророчествами.

— Все это грязная ложь, — просипел один из экклезиархов. — Эта женщина к нам пришла, чтобы выкрасть тайны. Когда выяснилось, что мы ничего не скрываем, она вместо этого вторглась в святое-святых и похитила "Сердце Кесаря"!

— Вот, кто действительно лжет! Во-первых, я ничего не брала. А во-вторых, уж поверте, ваша честь, что им есть что скрывать. Дедушка в капюшоне уверяет... Кстати, знаете ли его биографию? Это ведь сам преподобный Дроссель ван Маммограф, видный Экклезиарх! В ранней молодости он прожигал жизнь. Позже пытался стихи сочинять, хотя это не задалось. Зря попробовал он и политику. Дальше пятнадцать лет создавал философский трактат по этике, на который сохранилась единственная рецензия: "...инфантильно, необразованно, с непостижимыми всплесками глупости...". Осознав развращенность и бездуховность Свенлона, он оказался в итоге в Экклезии, прозрел, ну и дальше вы видите сами.

— И этому человеку мы должны доверить мою подзащитную?! — добавил Драморама, округлив глаза.

— А вот рядом с ним — не Нигель ли Жукоед? Это тоже прекрасный образчик...

— Протестъ! Она сплетница — видите?

— Принято. Госпожа Цеппелина, давайте по делу.

— Да это и есть по делу, ваша честь, потому что во власть этих чудесных людей я должна быть отдана, но как прикажете. Хорошо. Тот милый дедушка в капюшоне сказал, что они ничего не скрывают... но знают ли свенлонцы, что Экклезия — это город?

В зале опять зашумели.

— Город? — сказал судья.

— Да. Подземный. Многие в курсе, что в том месте могила Ламирты. Но знают ли господа местные жители, что Экклезия расположена прямо в теле этой великанши — буквально?! Вы это знали? Великаны-медоло — существа непостижимые. Сейчас усыпальница символа Ламиртии в лапах Экклезии.

— Протестъ, — воскликнул Поллинар. — Прошу запретить этой сплетнице сплетничать!

— Вы же сказали, что вам скрывать нечего, господин полуголый, — произнес Драмарама. — Прошу позволить ей договорить, ваша честь!

— Госпожа Цеппелина, ваш рассказ заслуживает внимания, — сказал судья, — но я не вижу, как это связано с делом.

— Все это имеет прямое отношение к делу, ваша честь, так как, во-первых, объясняет мою подпись на том документе (я работала под прикрытием), а во-вторых, демонстрирует, в чьи лапы я того гляди загремлю. Это их характеристика, ваша честь. Так вот, Ламирта, служащая этой жуткой "Экклезии" храмом и городом, была такая медоло в форме красавицы-великанши. Она защищала Ламиртию еще до слияния с Свенлоном; профиль на гербе округа это как раз Ламирта. "Веками она почти без движенья сидела на храме и смотрела в небо, провожая глазами солнце и луны" (это из "Полной Истории Ламирфии"), а однажды руками поймала падающую звезду и этим спасла город от уничтожения — но ценой своей жизни. В то время весь город был повально увлечен всем, что связано с Ламиртой, и особенно исполнителем по прозвищу Цезарь Певцов (так он сам себя называл), прославлявшим ее примерно в таких словах, — если вы мне позволите... — Цеппелина соскользнула со стола; ее платье вдруг надорвалось вдоль ноги, обнажив спортивные шорты на пернатом бедре, а за спиной девушки возделись два украшенных цепочками и драгоценностями ярко-салатовых крыла. Протянув руку, Цеппелина вдруг запела щебечущим голосом: — На флейте и арфе играя, сложу я слезливый куплет, и в песне о том, что удумал Поэт, поведаю, горько рыдая: до неба Ламирта высокая, но... в своей высоте одино~окая! Зефиром небесным, томимым бездельем, откинуты кудри густые... Зело бы алкал я предстать ожерельем на сей луннокаменной вые. Ламирта моя распрекра~асная, — ах! — прелестница самая я~асная! Изрядно бесчинно богинины ножки убогой землей избивать, по коей причине поэт понемножку мечтает ботиночком стать. Однако Богиня моя обожглась и в землю поспешно сама... убрала~а~ась!

— Достаточно! Хватитъ этого божественнаго пенiя! — воскликнул Поллинар и ударил по столу с такой силой, что и Цеппелина, и старички-экклезиархи, и зрители в суде, и даже Sаксофонн на судейском троне подпрыгнули, а на самом адвокате лопнули и стали сползать брюки, обнажив дизайнерское белье в блестках. — Эта очаровательная интерпретацiя стараго шлягера не должна отвлекать насъ отъ сути вопроса!

— А суть вопроса такая, что вы зачем-то поселились в гробнице Ламирты, символа округа и музы исторического Царя Всех Певцов, и порабощаете там людей! — крикнула Цеппелина, выставив обвиняющий перст. В зале зашумели. — Потому-то я и отправилась под прикрытием в вашу "экклезию" (в которую никогда не вступала по-настоящему!), что вокруг нее ходят ужасные слухи. И поверьте, ваша честь, что слухи те более чем обоснованы!

— Протестъ!

— Отклонен. О каких конкретно слухах вы говорите?

— Например, о девушке, похищенной и закабаленной Экклезией. Ее имя Беатриче Булкоед, и я ее видела. Она лично попросила меня о помощи! Я-то могла просто выпорхнуть, но Беатриче осталась — в руках этих вот замечательных, чудненьких, гаденьких дедушек.

— Господин Поллинар, вам знакомо такое имя — Беатриче, как вы сказали..?

— Беатриче Булкоедъ, ваша честь? — отозвался адвокат. — Ну конечно знакомо. Это прекрасная девушка. Да что, собственно, я? Вот ведь она среди нас. Какое совпадение! Беатриче, представься суду.

Один из экклезиархов стянул с себя капюшон — и оказался женщиной.

— Раз-и, два-и, три-и, четыре-и... — проговорила она полушепотом, чуть покачиваясь, а затем объявила: — Беатриче Булкоед это я. Воровка все лжет. Чмоки Кесарю!

— Это та, о ком вы говорили? — сказал судья.

— Это она! — воскликнула Цеппелина и порхнула к девушке. — Беатриче, ты можешь сказать правду! Они больше не навредят тебе. Это твой шанс на свободу, слышишь?

— Госпожа Булкоед, — сказал судья, привстав из-за стола. — Если вам что-то угрожает, достаточно одного слова, и вас поместят под охрану.

— Угрожает, ваше мантиевое паричество? Раз-и, два... Мне ничего не угрожает, конечно же! Воровка лжет, потому что ненавидит Экклезию и Кесаря (ему чмоки)! А как у нее поворачивается язык, кто ее знает!

— Ты сама просила меня о защите! Сосредоточься, Беатриче!

— От кого мне нужна защита? От Экклезии? Это честные, добрые люди-четыре. Да, они возвели целый город, раз-и-два, да, исследуют тайны Ламирты... Ну а ты просто воровка-и лгунья-и стерва-и! Да простит тебя Кесарь... чмоки которого в щечку!

— С ней что-то не так, — сказала Цеппелина. — Они с ней что-то сделали!

— Ничего со мной не сделали! Ваша мантиевость, если вы хотите знать мое слово, то та женщина врет, вот и все.

— Въ который уж разъ клiент мясника Сраморамы попалась на лжи, — сказал Поллинар, вздохнул и эстетично поиграл мускулами. — Позвольте подвести итогъ.

— Что же тут подводить? — крикнул из зала франт в рыжих очках, без остановки фотографируя и адвоката, и всех подряд. — У нас секта какого-то монстра контра хищная птица в вечернем платье, нэспа?

— Мы не секта, а культ! — крикнул один из экклезиархов.

Франт сфотографировал его раз пятнадцать.

— Какая разница, папаша?

— Загляни в словарь, сосунок!

— Нетъ, будет вамъ, — воскликнул Поллинар. — Как прекрасно заметилъ тотъ молодой человекъ, подводить тутъ действительно нечего: налицо фактъ, что Цеппелина член Экклезiи, и налицо решение почтеннаго судьи ван Подмаслоу, гласящее, что для членовъ Экклезiи слово Кесаря это законъ. Следовательно, Цеппелина закономъ обязана подчиниться Экклезiи, то бишь Вечному Кесарю, и принять гуманное и справедливое наказанiе за похищенiе драгоценнаго "Сердца".

— Я была под прикрытием и не член вашей шайки! И не трогала я никаких драгоценностей!

— Есть бумага о вступленiи въ Экклезию и есть решенiе ван Подмаслоу, а ваша исторiя о "прикрытiи" мало кого здесь волнуетъ!

Громыхнул молоток.

— Давайте не будем переливать из пустого в порожнее, — сказал Sаксофонн. — Ситуацию вы обрисовали. Если это все, стороны могут дать заключающие комментарии, и я готов удалиться для принятия решения.

Сказав это, он оглядел литигантов.

— Это не все, ваша честь, — произнес Драморама.

— Слушаю вас, господин защитник.

— Благодарю. — Охотник закрепил болтавшуюся застежку на куртке, подтянул кожаный нарукавник на левом предплечье, уперся в стол кулаками и заговорил: — Все мы, действительно, видим, кто прав, и нам кажется, что решение здесь очевидно. Но все не так просто, господа ламиртяне. Ясно, что, чтобы принять справедливый вердикт, а именно — защитить эту девушку от Экклезии и их чудовища, — нужно сделать одну очень важную, сложную вещь: отменить бесчеловечное решение ван Подмаслоу, дающее Экклезии власть над своими адептами. Но для этого мы должны заменить судью Sаксофонна на нового. Иными словами, я заявляю ходатайство об отводе!

— Это еще почему? — воскликнул судья, чуть не выронив молоток.

Зал загудел.

— Я объясню, ваша честь. Объясню, ламиртийцы. Чтобы понять, почему господин Sаксофонн не способен принять справедливое решение, нужно кое-что знать об устройстве суда. Когда требуется законный арбитр, истцы вместе его выбирают, приглашают и с помощью города оплачивают его труд. Приглашаемость и гонорар зависят от известности судья, а известность, само собой, — от справедливости предыдущих решений. С другой стороны, почти все судьи состоят в одной из ассоциаций, которые помогают им и истцам договариваться. В ассоциациях этих царят свои отношения, верный способ испортить которые это оспорить чужой вердикт. Отменить решение значит подорвать авторитет не только его автора, но в некоторой степени и всех судей в целом в глазах обывателей, так что подобное действие может сделать обидчика судьей-изгоем: ни одна ассоциация не подпустит его к литигантам, и карьера его завершится. Это значит, что только матерый арбитр имеет запас авторитета, нужный для отмены чужого решения. Молодой же судья вынужден помнить о цене для карьеры, что, в конце концов, делает его лично заинтересованным в исходе дела, такого как наше — а это уже, господа ламиртийцы, законный повод ходатайствовать об отводе.

— Вздоръ! Его честь Sаксофоннъ опытный и умелый арбитр! — воскликнул Поллинар и оглянулся на зал, где после речи охотника, впрочем, царила тишина.

— Готовясь к этому делу, — сказал Драморама, — я позволил себе посмотреть биографию Sаксофоннов. Сами видите, что его честь весьма молод. Он и Лидия Sаксофонн — молодожены, работающие в тандеме судья-дознаватель, и они очень серьезно относятся к будущему. Однако начало карьеры судьи без заведомого капитала непросто. Между делами, сиречь гонорарами, чета Sаксофоннов живет только в самых дешевых гостиницах, иной раз пропускает ужины, и нередко их видели спящими из экономии в автомобиле. Но эти странствующие судья с дознавателем честолюбивы и не собираются застревать в этой фазе надолго, а потому и карьера для них — это все. Ваша честь Sаксофонн, я солгал где-нибудь?

— Нет, господин Драморама.

— Спасибо за честность, — сказал охотник и поклонился. — А посему, господа ламиртийцы и уважаемый суд, я, Галилей Драморама, официальный защитник Коко Цеппелины, завяляю ходатайство об отводе судьи Sаксофонна.

— Безумецъ, — сказал Поллинар.

Зал молчал. Наклонившись к своей дознавательнице, судья обменялся с ней едва слышными репликами, несколько раз кивнул, а затем произнес:

— Что ж. Ходатайство принято! Властью, данною мне, созываю панель из обычных жителей Ламиртии, которые справедливо и беспристрастно примут решение об отводе судьи Sаксофонна — меня, — и долбанул молотком.

Драморама вытянул руку. Хлопнув крыльями, его подзащитная взмыла под купол, пронеслась над пригнувшимися экклезиархами, мелькнула над зрителями и приземлилась на предплечье охотника, обхватив хищными пальцами ног его кожаный нарукавник. Другую руку Драморама вытянул в сторону Поллинера — сделал кисть пистолетом, прищурился одним глазом, пиф-паф.

 

Вскоре панель была собрана. После некоторых препирательств в нее вошли: циклопичный бугай, наряженный в стиле "газетные передовицы"; потомок беззаконного чернокнижника; молодой человек при галстуке и со взъерошенными волосами, из которых торчали молочные рожки; покрытый чешуей долговязый детина с мотоциклетным шлемом под мышкой; магус с книгой и посохом, теперь в вязаном свитере с надписью "МÓДЕРН"; русалка в купальнике, изящный аквариум для которой перетащили из зрительской части; франт с фотокамерой, хищно щелкающий во все стороны; и волк, говорящий на трех языках и на каждом с тяжелым акцентом.

 

Объяснив панелистам права и обязанности, Sаксофонн предложил литигаторам выступить перед ними. Драморама опять повторил свои доводы. Затем слово взял Поллинар.

— Ламиртяне мои, буду кратокъ, — сказал тот. — Во-первыхъ, всемъ ясно, что отводъ его чести — отчаянная авантюра профессiональнаго живодера, чувствующего, что онъ проиграл, но все-таки тужащегося портить намъ, господа, настроенiе. Что я могу тутъ сказать? И мораль, и закон на стороне моих клиентов — это знаем и мы, и судья, и вот эта красавица въ перьяхъ. Знаетъ это и господинъ Драморама. К чему же пустые слова, уважаемые заседатели безъ юридическихъ знаний? Вместо нудных потоков легальностей, коими нас "позабавил" охотникъ, мне хотелось бы высказаться по-другому.

Поллинар махнул рукой, и экклезиархи достали вдруг из своих роб музыкальные инструменты.

— Воро~овка, воровка, ага-ага, угу-угу, — запел адвокат неожиданно смачным голосом и принялся вертеть бедрами и вышагивать, — умыкнула мой покой съ особою сноро~овкой! Сердце мое похищено, страстью оно насыщено: крошка, пожалей меня~а, не губи меня дразня~а..! Шипитъ какъ газировка сердце мое, терпеть не могу! — Экклезиархи сноровисто заиграли, а Поллинар пустился по залу. Второй куплет он пропел, маршируя вдоль зрителей, а затем запрыгнул на адвокатский стол, повернулся к охотнику с Цеппелиной, призывно выбросил вперед руку и, энергично двигая тазом, завопил на тон выше и дюжину децибел громче: — Воро~овка, воровка умыкнула сердце мое съ особою сноровкой! Моя обмундиро~овка — детка, я, поверь, не лгу! Что-то стала мне туга. Ага! Угу! Стала мне туга в паху~!

В зале разразились кто хохотом, кто воплями, кто и свистом. Из комиссии по отводу громче всех хлопали мотолюбитель, русалка и волк. Когда музыка и овации все-таки прекратились, аккуратный молодой человек с рожками, привстав со своего панелистского стула, сказал:

— Это, конечно, прекрасно, однако какая же все-таки связь между вашей песней и отводом судьи? Спасибо.

— Связь высокого искусства и жизни бывает неочевидна, но поверьте, что она очень сильна, — сказал Поллинар и щелкнул пальцами.

— Послушайте, господа, что же это за морок случился? — воскликнула вдруг Цеппелина, и все повернулись на ее голос. Она уже спрыгнула с руки Драморамы и стояла теперь в стороне. — Не будет отвода судьи! Это выдумки жулика, обманувшего меня как девчонку!

— Прошу прощения..? — сказал Sаксофонн, привставая с судейского трона.

— Я против этой грязной попытки отвода такого замечательного, умного и справедливого судьи, как вы, господин Sаксофонн, ваша честь, — сказала Цеппелина, а затем добавила: — Раз-и, да-и, три-и...

— Коко..! — воскликнул охотник.

— Наконец-то прозрела? — сказал Поллинар.

— Да! И! Два-и! Экклезия это не то, что мне врали. К тому же, закон есть закон. Он превыше всего, вообще-то!

— Может ли быть, что вы отзовете беззаконное ходатайство об отводе? — сказал Поллинар, снова щелкая пальцами.

— Точно, точно, вы правы. Судите нас по справедливости, ваша честь, раз-и-два. И простите охотника — он рамс попутал!

— Ваша честь! — вскричал Драморама. — Тут что-то не так!

Судья уже совещался в пол голоса с дознавателем.

— Госпожа Цеппелина, почему вы вдруг переменили свое мнение? — сказал он.

— Удивительно, да? Я вдруг поняла, что Кесарь мне не враг! Раз-и-два... Скорее уж, враг этот браконьер. Это если нормально подумать.

— Он что-то с ней сделал! — воскликнул охотник. — Прошу о приостановлении заседания до выяснения обстоятельств!

— Нет, не просишь, — сказала Цеппелина. — Запрещаю, и перестань намекать, что со мной что-то не так, просто потому, что я осознала ошибку, а ты еще нет... Сраморама!

Охотник сжал руку в кулак.

— Поллинар! — прорычал он и выхватил из-под стола двуствольное ружье. — Не знаю, что ты с ней сделал, но только не думай, что это тебе поможет!

— Опять онъ хватается за оружие! Возможно, прекрасная Цеппелина желаетъ лишить этого мясника статуса представителя?

— Ваша правда! Лишаю! Он больше не мой представитель. Спрячь свою пушку обратно, "защитник"!

— Коко, послушай! Как ты можешь поддаться на это внушение? Подумай, ведь это смешно: сирена — очарована!

— Да оставь меня, Сраморама, — крикнула девушка и перепрыгнула на стол к Поллинару. — Какое "внушение"? Раз, два-и, три, просто я прочувствовала наконец дух Экклезии, смысл того, что все люди... Я обазана возвратиться туда, Галилео. Ты просто не понимаешь! Я должна вернуть "Сердце Кесаря", которое я невольно, бесстыдно похитила..!

— Коко! Мы оба знаем, что это неправда. У Кесаря сердца нет!

— Такъ какъ этотъ душегубъ больше не участникъ процесса, прошу удалить его изъ зала, — сказал Поллинер.

— Господин Драморама... вам придется покинуть стол, — сказал Sаксофонн, теребя мочку уха. — Это решение вашего клиента. Очень жаль, господин Драморама.

— Что! Как земля держит подобную несправедливость? — крикнул потомок кровавого чернокнижника.

Его горячо поддержали, и зал загудел словно улей.

— Музыка ударила ей в голову!

— Неужели вы сделаете вид, что ничего не происходит, господин судья?!

— Он не мой защитник! Я раскаиваюсь, что с ним связалась, раз-два!

— Певчая птичка! — воскликнул охотник, к которому уже направлялись судейские дьяки. — Как же ты восприимчива к музыке..! Так и быть — так и быть! Я, охотник, защитник, боец литигации, тоже спою тебе песню! — И Драморама фальшиво и хрипло завыл: — Изрядно бесчинно богинины ножки убогой землей избивать, по коей причине поэт понемножку мечтает боти~иночком стать, но... звездою Богиня моя обожглась и в землю поспешно она убрала~ась... Поэт же, несбывшейся грезой точимый... могильным червем... стал на теле любимой...

Два дьяка взяли охотника под руки, еще двое подхватили ружье, и поющий Драморама был выведен. Наступила тишина.

— М-да. Отличный процесс у нас сегодня: сначала отвод, а теперь это, — произнес судья после молчания. — Так. Госпожа Цеппелина, вы можете пригласить себе иного защитника. Я согласен приостановить заседание.

— Спасибо, мне это не нужно!

— Действительно? Так и быть. Что ж, прошу стороны высказаться о дальнейший фактах, важных для прений.

— Таковыхъ въ данный моментъ не имею, — сказал Поллинар.

— Возможно, стороны неожиданно готовы прийти к примирению?

— Не совсемъ, ваша честь. Справедливое решенiе здесь налицо, такъ что пусть оно станетъ защитой отъ дальнейшихъ посягательствъ на наше мирное общество.

— Замечательно. Коко Цеппелина, вы теперь представляете саму себя. Ваше слово?

— Вы все уже знаете, ваша честь, раз-два-три... Прошу рассудить по справедливости и, главное, по закону. Четыре!

— Что ж. Действительно, все достаточно ясно, — сказал судья. — Значит, прения завершены. Кто-то скажет последнее слово? Нет? Хорошо. А раз так, я, Сорен Sаксофонн, член Южной Судейской Ассоциации... готов покинуть зал для принятия решения по делу "Экклезия Вечного Кесаря против Коко Цеппелины".

Он трижды отчетливо стукнул.

— Тишина-а! — взвизгнул клерк. — Суд удаляется для принятия решения. Десять минут перерыв!

 

Сидючи в зале, я как сведущий зритель был уверен, что этот судья, этот дельный, разумный, казалось бы, парень, поступит по совести и справедливости. Оказалось, что я был наивен.

 

Через десять минут "его честь" в сопровождении дознавателя возвратился на трон и, дав клерку призвать зал к порядку, объявил:

— Граждане Свенлона! В ходе открытого заседания я выслушал стороны и представителей, равно как и свидетелей, и вник в суть спора. Посему, руководствуясь принципами непредвзятости и справедливости, я, судья Сорен Sаксофонн, принял решение:

 

"Во-первых,

 

Обязую Коко Цеппелину пройти осмотр на предмет сверхъестественного внушения. В случае выявления такового, призываю к аналогичному осмотру Беатриче Буквоед."

 

"Во-вторых,

 

Постановляю, что, хотя убийство объектов поклонения это преступное действие, каждый, независимо от его принадлежности к тем или иным группам и обществам, имеет неотъемлемое право на разумное применение пропорциональной силы в целях самозащиты."

 

— Безумие! Это полностью противоречитъ решенiю ванъ Подмаслоу! — вскричал Поллинер.

— Мы предрекаем конец карьеры, — в один голос сказали пророки. — Истинно речем, этот парень сидит в зале суда в последний раз!

— И в-третьих, — объявил судья, подняв молоток, — Пронаблюдав и осмыслив его применение на практике, я счел решение Лаппо ван Подмаслоу "О взаимодействии с идолами" пристрастным и неправомерным и отменяю его. Властью, данной мне гражданами Ламиртийского округа Города Городов Свенлона, это Закон!

 

Стук молотка прокатился по залу. Пришла в движение и обнажила свой меч крылатая статуя позади трона; высекая алмазным клинком фонтан искр, она вписала решение в книгу из камня и золота и показала горящие буквы собранию.

 

— Браво! Браво за смелость, Сорен Sаксофонн! — крикнул кто-то из зала и зааплодировал.

Многие, хоть и не все, подхватили, иные даже поднялись со стульев и захлопали стоя. Магус в вязаном свитере, стукнув посохом, провозгласил, что судья джентльмен и знаток. Молодой человек с дизайнерской саблей тоже что-то вещал, подняв палец. Франт панически заправлял в свою камеру пленку.

 

Словом, ламиртийцам, далекими от легального взгляда на жизнь, очень понравилось. Что взять с увлекающихся обывателей? Я же, потрясенный до глубины души, поднялся с деревянной скамейки и, хромая на ногу, которую отсидел, поспешил за Sаксофонном — откланявшись, тот уже смылся в судейскую комнату. Один из безмозглых дьяков преградил мне путь, но я ткнул ему в морду легальной печатью. Пинком открыв дверь, я вошел: Sаксофонн и жена-дознаватель наспех откупоривали бутылку, и оба подпрыгнули, когда дверь распахнулась.

— А, господин ван Подмаслоу! Так вы были в зале? — сказал этот угорь в ворованной мантии.

— Я всегда присутствал, присутствую и буду присутствовать, — сказал я, — и когда ты еще писал в штанишки, что было буквально вчера, и при твоем фиаско сегодня, и когда ты станешь мести двор в трущобах — да, я буду присутствовать в зале! А сюда я зашел, чтобы выразить соболезнования, ну и напомнить, как тяжело придется тебе, Sаксофонн, на ближайшем заседании ассоциации. Слабоумный ты молокосос!

— Кажется, мы вас несколько рассердили, Подмаслоу, — сказала его дознавательница и вдруг хрюкнула от смеха, стерва, такая курносая, будто ей только что врезали в морду.

— Меня рассердили? — крикнул я. — Не по плечу вам сердить меня, детки! Я зашел только сказать, что сочувствую вашей незавидной участи.

— Незавидной участи? Но послушайте, — сказал Sаксофонн и указал на дверь. Снаружи какие-то идиоты скандировали его имя. — Кажется, ламиртяне сочли наше решение более чем справедливым. Разве не к этому мы стремимся как судьи?

— Ну да, именно к этому, что уж! Так упивайтесь же, голубки, жаль только, что я не порадуюсь вместе с вами, а все потому, что у меня слезки текут, слезки! как только вспомню, что вас завтра вышвырнут из ассоциации за решение далеко-о-о за пределами сопляцкого вашего авторитетика. Разорвут тебя, Sаксофонн, и твою дознавательницу на огрызки, только перышки полетят! Пойдешь по миру, молокосос!

— Не ругайтесь вы так. Вино будете? — промямлила Sаксофоннша.

Я взял бокал и вмазал его в стену — только осколочки брызнули.

— Мое дело предложить, — сказала она.

— Господин ван Подмаслоу, — произнес Sаксофонн. — Давайте говорить как профессионалы. Личного тут нет. Не мне вам рассказывать, как важно странствующему судье быть узнаваемым. Вы тоже когда-то создавали себе имя и прекрасно знаете, как это сложно и долго. Часто на это уходит пол жизни, ведь правда? Мы с Лидой просто торопим процесс. При этом самый верный способ привлечь внимание это нарушить какое-то правило, вы со мной согласитесь? Главное, чтобы риск был просчитан как следует. Иными словами, нам можно приписать дерзость, рисковость, но, уверяю вас, не опрометчивость.

— Чего? Что за чушь ты несешь, Sаксофонн? — сказал я.

— Это вовсе не чушь, ваша честь ван Подмаслоу. Главное, чтобы подобное "нарушение" было четко спланировано. Не в правилах Лиды толкать меня в дело, не разобравшись в подводных камнях и ловушках. Словом, мы выбрали цель, за которую вряд ли заступятся в ассоциации, и атаковали ее таким образом, чтобы публика нас от души поддержала. Бесспорно, как вы сказали, о нас будут судачить на следующем заседании руководителей... Но ведь это и есть наш проект.

— Ты что, серьезно? — воскликнул я. — То есть без шуток? Да вы поразительные идиоты! Я не верю ушам! Ну, юродивые! Ну бывает же, право!

— Знаете, выразительная у вас мимика, господин ван Подмаслоу, — сказал этот драный карась.

С криком: "Ах ты акула!" — я бросился на него.

 

Конечно же, меня сразу скрутили дьяки, эти вероломные нелюди, и потащили прочь, прочь из комнаты, мимо морально побитого "Поллинара", который теперь — ну, само собой! — отворотил морду, как будто мы и не знакомы, вдоль по коридору из мрамора, мимо колонн и статуй, портретов, среди которых и мой красовался, и выставили за дверь, на величавую лестницу. Тут я сам виноват, я увлекся, эмоции захватили — набросился на судью в его здании. Но что я никогда не пойму — потому что, возможно, нет во мне их цинизма, какой-то мирской пошлой жилки, — так вот, никогда не принять мне, как можно плевать на мораль и традиции, на любые негласные правила и все приличия (думал я, отпихивая неудачников, прущихся по не той стороне тротуара) и потреблять этот мир в одно горло, как бутерброд, все мне, мне и мне, будто какой-то зазнавшийся идол в своем гаденьком царстве..!


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...