- В общую палату или для буйных? – послышался молодой голос.

- В общую, посмотрим на поведение…

Я снова почувствовал себя маленьким. Шевелиться мне не хотелось. В этот момент я парил под потолком хирургического отделения, едва вписываясь в его повороты.

Мне стало легче…

Я с жадностью хватал сердцем и освободившимися от гнета корней легкими прохладный воздух, летел как воздушный шар над белыми дорогами, каждый раз рискуя столкнуться с бледно-голубыми стенами. Тяжести рухнувшего на кровать своего тела я, увы, не чувствовал, но расходящаяся по всей палате вибрация, как по щелчку загнала меня домой, лишив даже кратковременной радости от нечаянной прогулки, пусть и на цепи.

Из-за морфия я был необычайно послушным. Мои руки соскользнули с груди, оставляя по-прежнему голодное солнечное сплетение голым и беззащитным. Открывать глаза мне совсем не хотелось. Я понимал, что нашел временное успокоение в клинике для душевных больных и знал, что ее холодные стены скоро заморозят их, покрыв колючим и полупустым белым инеем. Жаль, что ни тот, ни другой цвет уже не будет для меня привлекательным. Хотелось навсегда провалиться в сон, но он не шел ко мне, оставляя одного в темной комнате без проблеска надежды.

«Они называют это абортом…» - я пронзил сам себя истиной, разрешая себе стоять во тьме ровно столько, сколько душе угодно.

А я всего лишь гулял у берега и смотрел на восходящее солнце, слушая тихий шепот волн, пока в один прекрасный момент печальные звуки океана не стали складываться в слова. Тогда я узнал, что и он, тоже живой: так же как и мы все дышит, ходит по берегу, смеется и плачет, злится, лупит бесконечными волнами каждого, кто подвернется ему под руку, бьется об песок или скалы, пытается покусать за ноги. Иногда он зацветает, но его брачный период хаотичен и непредсказуем, в отличие от цветов или деревьев. Океан не ждет весны или лета и в безумном свадебном танце кружится, взбивая себя в пену; складывает к песчаному алтарю все, чем так необдуманно хвалится ветер на том берегу.

Я спал без снов. Хотелось мечтать, но кроме черного и белого цвета в моей внезапно оскудневшей палитре не нашлось, и порежь я вены, вряд ли кровь смогла бы разбавить мою монохромную действительность.

Я дергал воображение за нити, но ее ломаный танец больше не возбуждал во мне слишком часто отходящее ко сну вдохновение. К горлу подбирался ком, а к глазам - жар. Иний стал водой, и я увидел блики на ее поверхности, после чего свернувшись как маленький, уткнулся носом в стену.

- Все еще спит?

Звон веселого голоса за моей спиной раздражал. Я попытался подняться и сесть, но у меня получилось лишь слегка оторвать голову от подушки.

- Ну, рассказывайте! - парень в белом халате поставил передо мной стул, и, опустившись на него, испугал своим пронзительным взглядом.

- Что рассказывать? – спросил я.

- Свою любовную историю! – с энтузиазмом продолжил он.

В его лице все еще имелись остатки напряжения, которые он неумело скрывал. Я подумал, что вполне возможно, его трудно чем-то удивить.

- Шутить вздумали? Вас внесли сюда вперед ногами...

Он осекся, осторожно подбирая слова, после чего продолжил:

- Вместе с деревом... Кричали и ругались матом. Помните?

- Помню, - прошептал я, посмотрев на него исподлобья.

Стало стыдно. Я искал оправдания, но не находил объяснения своей неадекватности.

- Доктор, оно само выросло, - наконец сдался я.

- Верю, верю, успокойтесь.

Он с излишней нежностью похлопал меня по плечу, и я понял, что не смогу уже изменить его мнение обо мне. Наверное, со стороны мой вид был не вполне здоровый.

- Что случилось с Вами до того, как вы заметили растительность над своей головой?

- Гулял вдоль берега.

- Что? Не расслышал.

- Говорю же, гулял.

Его рука замерла. Доктор отложил записи.

- Что ж, разрешите осмотреть.

Он поднялся, и потянулся к моей забинтованной голове.

- Кто же сажает любовь в голову? – не выдержал он, и, немного надавил справа. - Здесь болит?

- Нет, - ответил я.

- Поднимите пижаму.

Я с энтузиазмом задрал рубашку.

- Пониже!

Доктор вдруг смутился.

- Странно, а сердечная чакра раскрыта! Вы когда-нибудь засевали ее?

Я кивнул.

- И какова средняя продолжительность жизни деревьев?

- Я бы не стал так опрометчиво называть их деревьями, - поправил его я.

Теперь смущение напало на меня.

- Кроме предпоследнего…

- А что с ним было не так?

- Оно было неустойчивое.

- Что значит неустойчивое?

- Сходило с места каждый раз, когда я отворачивался. Тянул свои ветви и корни к чужой груди, бежал вприпрыжку к соседнему дому, как только я засыпал.

- Вот мерзавец!

Доктор всплеснул руками, но было ли его сочувствие искренним - я не знал.

- И что было потом?

- Я вкопал себя по шею в навоз.

- Что? Зачем?

- Чтобы оставить его там.

Доктор торопливо записывал все с моих слов в журнал с делом под номером, десятизначное число которого сделало мои глаза круглыми надолго.

- Не только у Вас такие проблемы, - сказал он, и тяжело вздохнув, захлопнул журнал.

Я думал, что услышу от него то же, что и от остальных людей. Мне хотелось улыбнуться, но мое лицо искривилось в гримасу.

- Не очень верное дерево…  А если быть точным, совсем не верное.

Я обреченно вздохнул.

***

- Это от тебя столько шума было? – спросила соседка по палате.

- Наверное...

Я съежился.

- Голове теперь полегче? Надо же! Такую тяжесть носить на тонкой шее! Свернешь!

Девушка улеглась поудобней и положила руку под голову.

- Еще немного и стала бы ты целиком и полностью его корнями! – усмехнулась она.

- А ты как сюда попала? - спросил я.

- Тоже аборт, - ответила она, уткнувшись лицом в подушку.

Я подумал, что она плачет и слегка занервничал, так как опыта с плачущими девушками не имел. Но она снова показала свое лицо. Слез на ее глазах, к моему удивлению, не было.

- Знаешь, есть и ядовитые деревья…

- Это какие же?

- Невзаимная любовь, - добавила она. - Да сплошь и рядом, куда ни ступи. И ведь ходят же, травят себя дальше!

- Это их право.

- Я с тобой согласна, но я не из их числа.

- Я вижу.

Она раскинула руки и закинула взгляд полный надежды к потолку.

- Как же хорошо теперь дышится! И жить, знаешь, хочется, да так, чтоб все обзавидовались! А влюбляться я никогда не буду.

Я взглянул на ее грудь и не увидел света. В том месте, где недавно росло дерево, была пустота. Не было даже чаши.

- Ты немного того? – спросила она.

Девушка подняла на меня взгляд слишком медленно, словно совсем обленилась в чувствах.

- Все мы немного того, когда в нас зарождается жизнь.

Она вздохнула.

- Верно… Меня зовут Хлои.

- Алекс.

- Будем знакомы! – сказала она, и, разбросав по сторонам шторы, впустила в палату мутный лунный свет.

Звезд не было. Небо словно заволокло туманом. Ослепшее одинокое око сражалось с пеленой, застилающей город в одиночку.

- Угу, - выдавил я из себя, и, сжав в объятиях подушку, снова упал в темный и молчаливый сон.

Утро пришло внезапно с громким стуком в дверь. В палату вошли двое. Тот, что осматривал мою голову вчера, стоял, нервно сжимая журнал с моей историей болезни.

- Это единичный случай? – спросил мужчина с проблесками седины в волосах. - Запрос в другие клиники не делали?

- Нет еще.

- Хм…

Профессор на секунду оторвал взгляд от журнала, но мои вчерашние показания вновь поглотили его внимание.

Тишина сгущалась и давила с каждой секундой все сильней.

- Через полчаса на перевязку! – скомандовал он.

Доктор кивнул.

- Пижаму! – потребовал профессор.

Теперь я не особо хотел подчиняться, но его суровый взгляд поторопил меня задрать ее. Профессор скользнул по моей груди взглядом, и продолжил писать, как ни в чем не бывало.

- Подготовить к посадке!

- Против моей воли? – всполошился я.

- Без любви жить нельзя! – качая головой, настаивал он. - Во всяком случае, проверим вашу чашу на всхожесть, и если вам так сильно не нравятся цветы, то сами выдернете их при выписке.

- Что Вы любите делать?

- Говорить с океаном.

Он почесал затылок.

- Странное хобби, но нам повезло, у него как раз сейчас брачный период.

- Но цветы не дерево! – снова возмутился я.

- И что? Взгляните на Хлои, - предложил он. - Думаете нормально ходить с пустым горшком?

Хлои гордо отвернулась.

- Хорошо…

Мне пришлось сдаться под его напором.

- Так это Вас, по слухам, выловила рыболовецкая баржа?

Я кивнул.

- Хотели покончить с собой?

Я решил хоть с чего-то начать свою глупую историю, но не находил слов.

- Если мы зашли за границы личного, то можете не рассказывать.

Профессор поднялся и, захлопнув журнал, протянул его доктору.

- Хотел найти источник своих проблем, - прорвав свое немое оцепенение выпалил я.

- Зачем?

- Чтобы убить дерево.

- Вот как…

- Понимаете, - я схватил его за рукав, пугая остатками своего безумия, - нужно чтобы этот источник чихнул или пукнул, а лучше бы наложил большую кучу.

Я развел руками, отмечая границы своих желаний.

- Думаете полегчало бы?

Он поправил очки, но через пару секунд снял их дрожащими руками.

- Наверное… Он бы мне сразу разонравился! ­- с уверенностью сказал я. - Может быть этот человек ест чеснок, носит бабушкин свитер, ковыряет в носу, ходит голый  по дому или лечится пиявками… Подойдет все, что угодно!

Я кричал ему вслед, но он почему-то спешили поскорее избавить себя от подробностей.

Шум волн пробился сквозь стекло огромного окна и снова позвал меня.

- Хочу прогуляться, – жалобно взвыл я, снова оставшись с доктором наедине.

***

Обида и злость выгнала меня в тот вечер к берегу, и я, дразня, отдал свои ноги волнам. Песок и вода поглотили их с трепетом. Больше мне не хотелось нырять в его широкое синее тело.

- Ты сошел с ума? - прошептал мне океан.

Я кивнул ему в ответ, не понимая, откуда взялась во мне усталость. Само ли дерево виновато в моих бедах или я сам, когда умудрился нечаянно утонуть в безумстве? Мне и не сосчитать всех бед, о которые я разбил и без того больную голову. Совсем недавно я ел и ел, не переставая, но все, что мне удавалось вложить в свою кровь, выпивалось деревом в считаные секунды. Корни застилали мне глаза, а ствол и ветви, возвышаясь надо мной, стремились пронзить собой небо, а заодно и втоптать меня в грязь. Когда зелень над головой перевесила по массе корневую систему, чаша перевернулась вверх дном. Голове стало легче, но вот ноги… Ноги заплетались… Я словно разучился ходить. У меня получалось подметать и мусорить одновременно. Зарыться корнями в навоз с перевернутым деревом у меня не получилось, и, задержав дыхание, я опустил в смрадное месево голову, но, к сожалению, удобрение не пришлось моей растительности по вкусу.

***

- Она опять гуляет у океана? Может семена ей в уши надуло? – спросил профессор, выглядывая из окна.

Доктор в ответ лишь пожал плечами.

- Проследи, чтоб шапку хотя бы надевала.

- Поздно, - выдохнул тот в ответ, протягивая результат томографии.

- Хочешь сказать, что дерево в головной чакре растет само по себе? Тогда почему оно выбрало именно это место? – спросил профессор, и после долгих раздумий добавил: - До сих пор считал, что человек сам выбирает, чем себя засаживать, но здесь совершенно обратная картина.

- Что с горшком-то делать? Перевернуть обратно?

- Не вижу смысла. Через несколько месяцев он снова перевернется от тяжести.

Раздался двойной вздох.

- Так проблема в ней или в дереве? – после продолжительного молчания спросил доктор.

- Не знаю… Цветы покажут… Подготовь ее к операции!