Катя освободилась только под вечер. Она вышла в сгущающийся сумерками хабаровский мороз и бодро зашагала по тротуару вдоль автомобильной пробки, сверкающей габаритными огнями как новогодняя гирлянда.

Настроение у Кати тоже было праздничным – Лиза Узбечка продержала её со своим сынком лишние четыре часа, зато заплатила как за десять, не глядя сунув ей в руку две пятитысячных. Конечно Катя понимала, что эти деньги не искренняя благодарность за нелегкий репетиторский труд, а скорее плата за лояльность – Лиза на это время куда-то уезжала к очередному своему «массажисту». Но ведь и Катя не мучила Анварчика все эти четыре часа французским языком, а просто смотрела с ним FashionTV на планшете.

Свернув по пути в супермаркет, Катя привычно проигнорировала стеллажи с булками, шоколадами и прочей греховной калорией, сразу прошла к морозилкам и погрузилась в изучение креветкового ассортимента. Если уж и набирать белок на ляжки, всегда рассуждала она, то самый вкусный.

Катя как раз перешла от изучения креветок к созерцанию мидий и крабов, когда услышала в соседнем отделе прерывистое шипение рации и громкий мужской голос, не заботящийся о посторонних.

— Я внутри. Пока не вижу. На связи.

 

Опять мент какой-нибудь бухло покупает, сердито подумала Катя. Она всегда удивлялась той взволнованной серьёзности, с которой представители правопорядка выбирали алкоголь. Как будто освобождали заложников. Сейчас-сейчас, литровочка, мы спасём тебя в свои глотки. Тебя и трёх твоих подружек.

Попутно Катя нехотя приняла объективную реальность, что даже фартовые деньжата не могут побороть ценник гребешка с камчатским крабом и покорно вернулась к креветкам.

Внезапно за спиной раздался тот же некультурно громкий голос:

— Вижу её. Блокируйте периметр.

 

Катя недовольно зыркнула через плечо... и сразу испугалась. На неё бесцеремонно пялился мужик. Такой обычный коренастый мужик, каких много доживает вокруг по начальственным кабинетам, кооперативным гаражам и домашним диванам. Конкретно этот явно был из силовиков, как она и представила ранее по голосу. Как бы в подтверждение, в правой руке он сжимал черную рацию с чрезвычайно длинной антенной, а левую держал на пистолете в открытой кобуре, походя тем самым на постаревшего мушкетера, который уже не способен полагаться на честное фехтование.

 

— Что встала, будто Катя? – громко спросил мужик.

 

Катя потупилась, сделала шаг назад и угрюмо посмотрела на него исподлобья, как ребёнок, осознанно приготовившийся получить наказание, но не заплакать. По прошлому модельному опыту она знала, что подобная манера часто обезоруживает таких вот хозяев мира, переплавляя их прямую агрессию в покровительственное отношение.

Мужик тем временем достал смартфон и сфотографировал её. Затем он к чему-то принюхался и неожиданно сказал:

— Гребешки почти стухли — их полтора года распродать не могут. Бери креветки по двести восемьдесят — они неделю назад у Шикотана плавали.

 

Затем он ещё раз принюхался и гоготнул:

— И впрямь Катя. Прикольное совпадение, — он поднёс к лицу рацию. — Записывай данные: Швецова Екатерина Игоревна, тринадцатого-десятого-восемьдесят шестого, паспорт ноль-восемь, ноль-один, три-четыре-семь три восьмёрки. Короче, нутром чую – наша Матрёна. Пробивай по базе и будем оформлять, — выслушав ответное шипение, он кивнул. – Добро. Жду. Снимайте оцепление.

 

Опустив рацию, силовой мужик опять протяжно по-волчьи принюхался, ухмыльнулся и… ушёл. Просто развернулся и вальяжным шагом вернулся в мясной отдел, а затем свернул из поля зрения в молочный.

Катя ещё постояла в насупленной позе какое-то время, но продолжения не последовало. Она осторожно взяла упаковку с креветками, указанную силовиком, и тихо пошла на кассу.

Уже после автобуса по пути через жилмассив, у неё в голове сложилось объяснение произошедшему. В свои тридцать Катя Швецова действительно была ещё очень даже ничего. С юности она росла не то чтобы красивой – её лицо и фигуру в полном объёме описывал шаблонный термин «модельная внешность», но в более глубоком, истинном значении этого слова. То есть в дополнение к метр восьмидесяти роста и природной худобе, она имела обычное, ничем не примечательное, симметричное европейское лицо с широкими скулами и серыми глазами. В свои четырнадцать она выглядела на двадцать. Но и сейчас в свои тридцать она по-прежнему выглядела на двадцать. А при правильном подборе кремов и диеты должна была вполне сохраниться до сорока. «У меня же задница как у школьницы», — вспомнила вдруг о себе Катя, и всё неожиданное сразу встало на свои места. Получалось, что тот мужик с рацией просто пытался её закадрить, а потом отступил, не найдя в себе достаточно настойчивости, что так часто отделяет неудачников от героев и ловеласов.

Догадка так подняла Кате настроение, что все странности магазинного происшествия, наподобие номера её паспорта, прозвучавшего от незнакомца, табельного оружия и фразы за гребешок, лишились своей важности, уступив место простому женскому ликованию об удачно проведённом дне – и денег дали, и трахнуть попытались! И одно не стояло в пошлой связи с другим, как обычно бывает в нелёгкой реальной жизни.

Дома Гарик выслушал её историю с добродушным интересом, не проявив ни ревности, ни беспокойства. Больше всего его почему-то заинтересовала рация силовика. Он несколько раз уточнял у Кати длину антенны и другие детали, заявив, что пистолет может оформить себе любой дурак с карманным ЧОПом, а вот для рации с такой «спицей» нужна своя, особо важная частота, которая по рангу не каждому генералу.

Спорить с Гариком Катя не стала. Он в любом случае знал много больше о внешнем суровом мире, чем она. Раньше, десять лет назад, когда они познакомились, он тоже ходил с настоящим пистолетом, а иногда с охраной. В те дни Гарик постоянно разговаривал с какими-то важными людьми по телефону, назначал встречи, потом их переносил и опять назначал. Иногда, когда они бывали на людях, в клубном полумраке перед Катей всплывали те самые его собеседники, отсвечивая тюремными и милицейскими звёздами в напряжённых взглядах.

Но на рубеже десятых количество собеседников у Гарика стало сокращаться. Всё меньше и меньше людей на том конце трубы готовы были уделить ему внимание, а многие и вовсе перестали отвечать. Однако до последнего времени всеми правдами и неправдами Гарику удавалось держаться на плаву. Катя ощутила изменение ветров эпохи лишь тогда, когда вместо ежегодных весенних поездок в Европу, они стали летать эконом-классом на Новый Год в Таиланд. А последние два года под разными предлогами вообще не покидали Россию. Она с ужасом ждала момента, когда Гарик предложит ей «съездить во Владик на море», твёрдо пообещав себе, что в этот же момент бросит его. Именно поэтому она стала подрабатывать репетиторством, желая как-нибудь подготовиться к будущему самостоятельному унынию.

Но всё же иногда Гарику удавалось до кого-нибудь дозвониться, благодаря чему они продолжали тихо жить в приличной съёмной квартире почти в центре как угомонившаяся полусемейная пара с неубедительными мечтами о скорой смене прихотливого ветра перемен.

 

Поздно в ночь позвонила Лиза. В неожиданно приятельской манере она напросилась забежать на пару слов. Явившись к ним с большой подарочной корзиной, она долго и немного нервно благодарила Катю за то, какая та хорошая подруга и репетитор, и как она её сегодня выручила. И что в признательность за услугу она приглашает их на элитную закрытую вечеринку, которая состоится завтра в Затоне. А ещё Лиза рассказала о Кате одному владельцу модельного агентства, который очень многим обязан ей, и тот хочет познакомиться с Катей по поводу грядущего сезона в Гонконге.

Гарику понравился шоколад из корзины, а Катю заинтересовали намёки на работу, и они легко приняли это странное приглашение.

На следующий день незадолго до вечеринки Гарику позвонили. Это был настолько ценный и долгожданный звонок, что Гарик тут же назначил твёрдую встречу, которую не посмел бы пропустить. Уже убегая, он торопливо чмокнул Катю в губы, щедро выдав ей на возможные расходы и обратное такси с затоновской вечеринки.

В назначенный час Лизина X6 ждала у подъезда. Кроме водителя внутри никого не оказалось, а на вопрос Кати о хозяйке тот лишь пожал плечами.

Через полчаса, аккуратно скользнув с шоссе, бумер въехал в открывающиеся ворота «Амурского пароходства» и запетлял между огромных судовых корпусов, заботливо вытащенных из воды на период речной неподвижности, пока не остановился у вмёрзшего в лёд старого дебаркадера.

Покинув машину, Катя поднялась по хлипкому трапу и вошла под квадратные своды. Неожиданно на другом конце сквозного перехода её взору предстала роскошная современная яхта, переливающаяся жемчужным пластиком и тонированным стеклом. Она была так огромна и восхитительна, что Катя почувствовала себя Золушкой, впервые увидевшей настоящий королевский дворец. Краем глаза она отметила, что сказочное судно хитро укрыто от несанкционированных взглядов баржей с песком, а с берега её прикрывает дебаркадер. Ничего более эксклюзивного на хабаровских просторах нельзя было себе и представить.

Вежливый квадратный телохранитель помог ей взойти на борт, не спросив ни имени, ни документов. Когда она оказалась в просторной кают-компании, её сердце на миг замерло от изысканной роскоши, а потом быстро-быстро забилось в такт ненавязчивой музыке, вибрирующей из незаметных динамиков. Никто из присутствующих не удостоил Катю даже мимолётным взглядом. Лишь немолодой официант с плавной походкой тут же преподнёс ей бокал шампанского и угостил удивительной тарталеткой с запечёным крабом.

Но не профессионализм официанта, дороговизна интерьера или прогрессивность клубных треков превращали всё происходящее в длящуюся сказку. Дело было в собравшихся людях. В том, как они вели себя друг с другом. В том, как они проигнорировали Катю, не оттолкнув, а именно приняв в свой круг этим невниманием. В чём-то таком, что очень трудно было сформулировать и никак не поддавалось пониманию.

 

— Отсутствие межвидовой конкуренции.

 

Катя сладко вздрогнула от неожиданного мужского голоса, раздавшегося над ухом. Обернувшись, она обнаружила высокого мужчину в чёрном Brioni и капитанской фуражке с кокардой Dolce&Gabbana. Несмотря на заметную седину, он был далеко не стар, высок и подтянут, походя на ведущего бизнес-новостей или успешного банкира.

 

— Никто не держит в руках телефон. И бороды ни у кого нет, — добавила Катя свои наблюдения, чтобы справиться с волнением.

— Увидеть на моей яхте хипстера всё равно что на императорском балу встретить мужика в лаптях, — улыбнулся ей собеседник.

 

Катя чуть было не призналась, что сама получила приглашение случайно, но её порыв пресёк знакомый невоспитанный голос:

— О, Матрёна уже здесь, — вчерашний силовик лыбился, сжимая в руке свою нестандартную рацию.

— Я не Матрёна, — тихо возразила Катя.

— Тогда будем знакомиться, — не смутился он, — Тишайший Илья Ильич. Полковник.

— Катя.

— Катя как Катя? Или не как Катя? – придурковато спросил он, но затем серьёзно добавил. – Ладно, шутки в сторону. У Родины есть для тебя задание, Катя. Особой государственной важности.

 

Катя хотела было пояснить про случайность своего присутствия и общую удалённость от людского и от мирского, но тут вновь вмешался хозяин яхты:

— Предлагаю продолжить после награждения.

 

Тишайший беспечно пожал плечами, оглянулся на присутствующих и нарочито кашлянул. Публика сразу отвлеклась от разговоров и устремила взгляды на полковника.

 

— Дорогой Алексей Алексеевич, — прочувствованно обратился он к сухопарому седому мужчине в первых рядах. Тот единственный из всех был в парадной военной форме. — Товарищ генерал, прошу вас.

 

Генерал уверенно шагнул вперёд. Катя встретилась с ним взглядом и тут же отпрянула, постаравшись спрятаться за спину в Brioni. Ей показалось, будто из глаз генерала сама война глянула ей в душу, опалив смертельным оскалом. Как будто дым пожарищ, крики угоняемых в рабство пленников, лобовая атака в первой линии, оторванные картечью руки и намотанные на траки кишки сплавились сквозь эпохи в бессердечное и бесстрашное нечто, принявшее очертания человека с генеральскими погонами.

 

— Поздравляю вас с выходом на пенсию, — продолжал тем временем полковник. – Страна не забывает своих героев. Позвольте преподнести вам эту награду. Своим многолетним подвигом вы заслужили её сполна.

 

В зале раздались аплодисменты. Генерал принял из рук Тишайшего небольшую орденскую коробочку и, не открывая, сунул в карман. Затем, не сказав ни слова, он отдал честь аплодирующим и направился к выходу из каюты.

Проводив пенсионера, отдыхающие вернулись к своим разговорам. Катя тоже решила под шумок улизнуть с этой непонятной тусовки, но Тишайший перехватил инициативу:

— Так, — сказал он, ткнув её в бедро антенной, – мне надо проводить старика, а потом займёмся твоим вопросом. Сергей Степанович, — полковник кивнул на капитана, — подпишет с тобой договор.

— Какой договор? – удивилась Катя.

— Сложный как сама жизнь, — ухмыльнулся силовик и ушёл.

— Я не буду ничего подписывать, пока Гарик не прочитает, — твёрдо заявила Катя.

 

Седеющий молодой капитан безразлично пожал плечами и жестом пригласил её присесть за столик. Бесшумный официант мгновенно отгородил их от гостей китайской ширмой, увитой резными драконами.

Сергей Степанович протянул ей раскрытую папку:

— Стандартный модельный договор на участие в фэшн-мероприятиях. С распиской о неразглашении.

 

Катя успела прочитать целых два абзаца холодных юридических строк, когда до её сознания дошёл факт, что длинная сумма, отпечатанная в правом верхнем углу является не рублями, а евро. Глаза ещё бежали по строчкам, составляя буквы в слова, но их смысла она уже не воспринимала. Глупо покраснели уши.

Сумма была огромна и почему-то не округлена до нулей. Как будто какой-то дотошный бухгалтер специально, скрупулезно, с точностью до цента высчитал Катину модельную полезность для общего тайного дела, суть которого ей всё не удавалось понять от нахлынувших эмоций.

Она несколько раз сосчитала количество цифр, несколько раз прочитала сумму прописью, потом попыталась сравнить одно с другим, каждый раз не доверяя себе. И в тот же момент инстинктивно веря. Веря в свою удачу!

Мгновенно и беззаветно вдруг поверив, что вот сейчас, после всех этих лет упадка и мытарств, медленного гниения надежд и обречённого взросления пришло наконец оно – спасение.

Тем временем вернулся Тишайший.

 

— Вот, — сказал он, положив на стол перед капитаном увесистый свёрток, – благодарный Алексей Алексеевич просил передать. Чем богаты, тем и рады.

 

Последующие события Катя запомнила смутно. Она послушно подписала договор и все дополнительные соглашения, собственноручно дала расписку о неразглашении, затем дала согласие на негласное сотрудничество, официально получила позывной «Матрёна», сделала сигну с паспортом и была зачислена как гражданская должность в Росгвардию. Всё это пронеслось мимо неё в эйфорическом тумане. Она лишь запомнила мимолётный разговор с Тишайшим, когда все гости уже разъехались, а она продолжала заворожено сидеть за ширмой в боязни неуместной суетой спугнуть нечаянное счастье.

 

— А что там? – спросила она, кивнув на свёрток.

— Настоящий колумбийский магический реализм, — веско объяснил полковник. – Высочайшей пробы.

— Незаконно же, — робко спохватилась Катя, уже ощущая в себе государственную ответственность.

— Если такое дарит генерал-лейтенант ФСКН, то вполне законно, — скорректировал её видение полковник.

— А разве их не упразднили?

 

Тишайший улыбнулся:

— Буквы упразднили, а такого как Алексей Алексеевич фиг упразднишь. Не родился ещё тот маршал, который нашего генерала просто так уволить сможет. Вот он целый год по инерции и трудился: дилеров выслеживал, каналы пресекал, уничтожал посевы. Массово. Ты даже не представляешь сколько в обычных овощах запрещённого вещества. Кругом одни наркобароны. Чуть продуктовый дефицит не образовался в отдельно взятом регионе. Пришлось сближать позиции, пообещали герою наградную. Только тогда старый вояка зачехлил свой огнемёт. Но это я тебе уже важную государственную информацию открыл как ценному активу, вот и цени, — полковник лукаво улыбнулся и встал из-за стола. – Короче, сегодня переночуешь здесь в каюте. Периметр под охраной. А завтра начнём тебя внедрять.

— А Гарик? – спросила Катя.

— Гарику твоему всё объяснят. Тебе сейчас не о нём думать надо, а к заданию себя готовить.

— К какому?

— Завтра узнаешь. Ты пока в общих чертах это самое – готовь себя к важному, — неясно сформулировал Тишайший.

 

Думать о важном Кате удалось ровно до того мига, как её голова коснулась черной подушки Armani в огромной хозяйской каюте. Прекрасное далёко звало её из конкретного завтрашнего дня, а надёжный уют аванса, приземлившегося на банковскую карту, не оставил места бессоннице и сомнениям.

*

Трезвое мудрое утро придавило Катю лавиной вопросов и опасений. Что она должна делать? Соблазнять иностранцев на закрытых показах? Перевозить шифровки через границу? Носить одежду хабаровских дизайнеров? Каким злым позором она должна замазаться за такие деньжищи?

Появившийся вскоре Тишайший ясности не внес. Он с любопытством принюхался, на секунду замер, как будто учуяв её сомнения, и опять выдал свою глупую присказку:

— Не трусь как Катя.

 

У дебаркадера их ждала тонированная волга с черными военными номерами. Полковник сел за руль, а её определил в задние пассажиры.

 

Место, куда он привёз Катю трудно поддавалось описанию. В каких-то двадцати минутах от города, поплутав по узким лесным дорогам и миновав три блокпоста, волга уперлась в сопку. Натуральную каменистую отвесную сопку, поросшую густым кустарником и чахлыми деревцами. Единственное, что выдавало неестественность пейзажа, была чуть заметная колея от большегрузного транспорта, обрывающаяся у подножья перед огромным валуном.

Тишайший назвал неразборчивый пароль в рацию, и валун вдруг разделился надвое. Вместе с ним разделился и весь склон, с находящейся выше землёй, кустами и типичными деревьями. Огромные ангарные ворота разъезжались, пропуская прибывших в гигантскую рукотворную пещеру.

Если бы Катя оказалась здесь вчера ночью, одурманенная нечаянным успехом и дорогим шампанским, то вполне могла бы принять это место за пещеру Бэтмэна. Но теперь, цепко ловя детали и подсказки дневного мира, она сразу отметила типичные следы повседневной армейской жизни, так знакомые ей по детству в военных городках – валяющийся кучами металлический хлам в лужах моторного масла, полуразобранный «Урал» с обгоревшей покрышкой, неистребимый запах говна и солярки на фоне фирменного общевойскового срача, кое-где замаскированного свежей зелёной краской.

Проехав метров двадцать вглубь ангара, полковник остановил автомобиль, заглушил двигатель и выключил фары. Гигантские ворота позади стали с громким скрежетом закрываться, и через несколько минут наступила полная темнота.

— Видишь? – тихо спросил из мрака полковник.

— Что?

— Сияние. Видишь?

 

Катя послушно пригляделась наружу и вдруг увидела. То, что она сначала приняла за остаточный блик от солнечного света на сетчатке, оказалось реальным, но очень далёким зелёным огоньком.

 

— Вижу, — доложила она.

— Тогда пошли, — скомандовал полковник.

 

Катя на ощупь покинула машину и двинулась вперёд. Они медленно шли, а зелёный огонёк приближался, но девушка всё никак не могла понять его природы. Этот свет не очерчивал никаких близлежащих предметов, ничего не освещал, да и сам был как бы размазан. Как чернильная буква, смазанная чьим-то неряшливым пальцем, перестаёт читаться, превращаясь в полупрозрачное пятно, но в то же время и не исчезает совсем. Так и этот мягкий зелёный свет безусловно наличествовал где-то впереди, но совершенно ничего не обозначал.

Оптическая загадка разъяснилась, когда до пятна осталось буквально несколько метров. Разглядев чёткие контуры рамы и призрачные очертания драконов, Катя поняла, что зелёный огонёк находится за китайской ширмой, очень похожей на ту, которой её отгородили вчера на яхте. Натянутый на раму шёлк рассеивал свет, придавая неуместную мистическую загадочность этому банальному месту, где вся таинственность ограничивалась фальшивыми кустами и пропускным режимом.

Они молча остановились перед ширмой, а затем Тишайший мягко подтолкнул ее в спину. Катя сначала вроде застремалась, но вспомнила про гонорар и храбро шагнула в огороженное пространство зелёного света. Она приготовилась встретить там какого-нибудь жутко уродливого человека, которого ей предстоит очаровать, либо очередного генерала, которому необходимо дать очередную клятву добросовестной жертвы.

Но сделав шаг, она почти наткнулась на прозрачное существо, светящееся ровным изумрудным светом. Катя вскрикнула, отпрянула назад и упёрлась в ширму. Спиной она почувствовала как с другой стороны конструкцию удерживает полковник, не давая ей возможности убежать.

Существо было полностью прозрачным и однозначно живым. Вернее не существо, а женщина. Она сидела на ящике с крупнокалиберными патронами, задумчиво глядя в сторону, и чему-то кротко улыбалась. Яркие изумрудные искорки загорались в разных местах внутри её тела, плавно плыли по организму, а затем блеснув затухали. Этот процесс очень сильно походил на овеществлённую рекламу витаминов или какого-нибудь обезболивающего, где чудесное вещество пилюль аналогичным образом проникает в тело больного и устраняет там все недостачи и дискомфорт. Как бы подтверждая эту аналогию, лицо прозрачной женщины излучало искреннее тихое счастье, как будто она только что освободилась от многолетнего недуга и страданий.

Катя заворожено присела на ящик рядом с женщиной, борясь с внезапным желанием дотронуться до неё. Наблюдая за чудесными огоньками её тела, она совсем забыла о своём смутном задании. Всё, чего ей теперь хотелось, это оставаться подольше около волшебного существа. И чтобы оно хоть разочек взглянуло на неё.

Шли минуты. Аура исполняющегося счастья всё сильнее согревала Катю. Хотя и до этого вот уже больше суток с ней происходило только хорошее, именно здесь, на ящике из-под патронов посреди пещеры русских Бэтменов она нечаянно постигла суть благоденствия. Аура уничтожала главную беду, что сопровождает каждое живое существо большую часть сознательной жизни – она уничтожала тревогу. Катя больше не боялась. Не могла бояться и переживать. Теперь она твёрдо знала, что всё будет хорошо, ведь перед ней та волшебная фея, которую неосознанно ждёт каждая слабая душа, вынужденная сиротствовать в будничном мире. Та Фея Крестная, что после обманутых надежд и незаслуженных поражений, после безответной любви и отравы предательств, среди пепла одинокой боли и безнадёги отыщет поруганную Золушку, утрёт её горькие слёзки и досрочно унесёт в самый конец сказки, где больше не суждено случиться чему-то плохому, а только «жили они долго и счастливо», добавив к этому совсем несбыточное «навсегда».

Фея подняла голову, как будто только что заметила чужое присутствие, на секунду всмотрелась в Катю и вдруг дотронулась указательным пальцем до её груди. Крохотная изумрудная искорка блеснула в месте этого прикосновения и проникла внутрь Кати, сразу тускнея в непрозрачном теле, пока не исчезла совсем. Затем взгляд феи опять затуманился, и она вернулась к созерцанию грязного бетонного пола перед собой, на котором кто-то нацарапал слово «SSyka» с двойной «S» в виде всем известной нацистской лигатуры.

Катя не помнила сколько времени провела рядом с прозрачным существом, рассматривая вместе с ним причудливые руны. Она без оглядки забылась в той мистической общности, с которой сокровенное чувство бестревожности объединило их во что-то единое точно так, как две скандинавские молнии на полу объединялись и превращались в единый знак, обозначающий нечто более высшее и многозначительное, чем анонимная солдатская вульгарность.

И только упавшие на лицо солнечные лучи из открывающихся ворот вернули Катю в суровую реальность. Она обнаружила, что сидит в машине на старом месте, а полковник аккуратно выруливает на просвет.

 

— ...и если придётся давать показания, скажешь, что я показывал тебе секретный ангар с боевыми вертолётами. Потом на картинках покажу какие вертолёты тут должны стоять. Хорошо?

 

Катя машинально кивнула.

 

— А вообще она тебя признала. Нюх меня не подвёл, — оживлённо продолжил полковник, протягивая ей через плечо картонную папку с красным штампом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». – Вот тебе, пока едем, информация для ознакомления.

 

Внутри оказалось несколько аналитических записок от разных силовых ведомств, полностью уничтоживших ту завесу мистического трепета и сказочности, которую только что пережила Катя.

Оказалось, что Фею Крёстную зовут Изольда Леопольдовна, и до недавнего времени она работала обычным преподавателем статанализа в одном из хабаровских ВУЗов. А сказочное преображение Изольды Леопольдовны произошло из-за того, что в далёкие студенческие годы на одной из вечеринок у неё случилась быстрая любовь с одногруппником Кешей, впоследствии получившим известность в местных кругах как Кеша Киприот.

Вопреки прозвищу Иннокентий Уринсон предпочитал вести свои порочные дела не на Кипре, а в Сингапуре, избавляя бизнес-элиту Дальнего Востока от неуверенности в российском правосудии через сеть изощрённо переплетённых трастовых фондов и анонимных венчурных компаний. Кешины трасты отмывали всё подряд: и мутные строительные откаты, и грязные мошеннические кредиты, и дурнопахнущие криминальные накопления. Эти токсичные финансовые стоки прокачивались сквозь многослойные фильтры Кешиного хозяйства и оседали мультивалютной начинкой в анонимных банковских ячейках и на обезличенных оффшорах.

Однако после долгих лет безупречной ассенизаторской службы Кешина машина дала сбой. Это случилось, когда гнев московского трона по поводу космодрома «Восточный» прокатился по хабаровским холмам, сокрушая региональных магнатов и сотрясая многолетние устои города. Хризманы и другие властители «Дальспецстроя» были низвергнуты в чистилище правоохранительной системы, породив цунами неплатежей, неустоек и жёстких маржин-колов у тех, кому посчастливилось увернуться от карающей длани. Деньги побежали за кордон с утроенной силой и финансовый шквал захлестнул скромное хозяйство Уринсона. В какой-то момент под управлением Кеши оказалась сумма, которой он не смог сопротивляться.

Нет, Кеша Киприот не собирался красть чужие наворованные деньги. Он всего лишь решил воплотить свою давнюю несбыточную мечту – когда-нибудь, хоть на денёк, встать вровень с биржевыми воротилами белого мира.

Взобравшись на кредитные плечи сингапурских банков, Кеша пустил все подвластные ему чужие активы на свою игру, призванную стать его лебединой песней нереализовавшегося финансового гения.

Поскольку ни один биржевой алгоритм не мог предсказать появления Кеши на международной арене, он действительно превратился в «чёрного лебедя», внося сумятицу в торговые стратегии целых рынков и регионов. Пройдясь по меди, вольфраму, кофе и апельсиновому соку, Кешин «лебедь» перепорхнул на акции европейского автопрома, подарив самоубийственную надежду полуразорённым держателям опционов Volkswagen. Сыграв на восходящем тренде, Кеша зафиксировал прибыль и рванулся к американской большой фарме, где своими хаотичными покупками породил мимолётный слух о грядущей большой консолидации. Оседлав порождённый им второй восходящий тренд, Кеша снял сливки и вернулся обратно в Азию, выйдя в долларовый кэш через тайский бат и корейскую вону.

После двадцати часов непрерывной божественной безупречности, когда над сингапурским заливом всходило тропическое солнце, Кеша Уринсон последний раз взглянул на экран своего лэптопа, где сказочным зелёным огоньком светилась сокровенная десятизначная сумма. Кеша встал из-за стола, с невидящими глазами постоял перед окном, лёг на кровать и умер абсолютно счастливым свершившимся человеком.

 

Как всякий ушлый отмыватель неправедных капиталов Кеша соблюдал глубокую конспирацию и никогда не вёл дела от своего имени. Вот и в этот раз немыслимый миллиард остался покоиться на банковском счёте, открытом им по поддельной доверенности на Изольду, то ли в знак тёплой памяти об их мимолётной студенческой страсти, то ли потому, что у него просто было плохо с фантазией.

Как ни странно, в Хабаровске довольно многим Кешин финал принес облегчение, устранив потенциальный источник новых уголовных статей. «Обманутые вкладчики» помельче привычно списали свои потери на кровавую гэбню. А кровавая гэбня не стала их разубеждать.

Тем не менее сингапурский банк очень быстро обнаружил на своём балансе неподвижный миллиард и принялся разыскивать его владелицу в робкой надежде предложить ей private banking и прочее сервисное лизоблюдство.

Как вменяемый человек с высшим образованием Изольда Леопольдовна поначалу игнорировала англоязычные звонки и электронные письма, приглашавшие её воспользоваться кем-то забытым банковским счетом. Но, в отличие от нигерийских нотариусов, азиатские банкиры оказались более настойчивы, и дошло до того, что Изольду на рабочем месте лично посетил консул Республики Сингапур.

Трансформация же с преподавательницей статанализа начала происходить тогда, когда привычным математическим умом она перевела сумму, горящую зелёными огоньками на защищённом посольском ноутбуке в более привычные для её понимания академ-часы.

Изольда Леопольдовна внезапно осознала, что в её нервной нелюбимой работе на ближайшие несколько тысячелетий появилось оплаченное «окно», и фактически обрела бессмертие.

 

— Так со всеми миллиардерами происходит? – не могла поверить Катя, перебирая секретные листы.

— Нет, конечно. Ведь у обычного барыги у него что? Заводы там всякие, пароходы. А это же так – фикция. Наш главнокомандующий брови нахмурит и всё – встали колом твои заводы и ко дну пошли пароходы. Даже у них там в Пиндосии все эти Цукербрины такие же беспонтовые богачи – их миллиарды на бумаге, в акциях. А полностью обналичиться Цукербрин никогда не сможет, ибо как только он дёрнется к выходу, все поймут, что пирамида зашаталась, и никому его акции окажутся не нужны. А тут совсем другое дело произошло – всё внезапно. Фазовый переход в пространство Фридмана, — полковник глянул на Катю, ожидая понимания, а затем добавил, — вот экзистенция и рвётся по тонкому, не выдерживая искривлений реальности. И наша задача эту реальность заштопать, чтобы люди не сомневались в том, о чём им даже думать не положено.

— Как это? – не поняла Катя.

— Теперь ты будешь Изольдой Леопольдовной. Чтобы широкие массы имели наглядное впечатление о том, как выглядит первая дальневосточная миллиардерша. Не можем же мы настоящую Изольду показывать. И даже если покажем, то не поймут нас широкие массы. Народу надо предъявлять что-нибудь простое и знакомое.

— Но меня же узнают — я на билбордах была, — возразила Катя, вспомнив молодое.

 

Полковник лишь укоризненно покачал головой, давая понять, что подобные сомнения не делают чести настоящему секретному агенту.

*

Работать миллиардершей Кате понравилось. В основном её обязанности сводились к так называемому «публичному потреблению». Но поскольку положение на самом верху пирамиды благосостояния подразумевало исключительную элитарность, публичность Катиной жизни принимала довольно своеобразные формы.

В самой дорогой высотке Хабаровска был выкуплен многоярусный пентхаус, где ударными темпами начался ремонт. Говорили, что рабочих для отделки апартаментов привезли чартерным рейсом прямиком с севера Италии, а после того как они закончили работу, их увезли обратно с официальным бессрочным запретом на въезд в РФ, чтобы они не смогли повторить или превзойти сделанного. Особо посвящённые в жизнь элиты шёпотом добавляли, что на самом деле тот чартер так и не долетел обратно, бесследно пропав с радаров над горой Монблан. На время ремонта Катя жила на яхте в режимном доке судостроительного завода по соседству с недостроенными катерами Пограничной Службы и автоматчиками ФСБ.

Время от времени она отлучалась в город на бронированном Maybach с тремя джипами охраны. Из соображений элитарности в Хабаровске неизвестными был похищен и сожжён единственный в городе Rolls-Royce, а его хозяин получил настоятельную рекомендацию впредь быть скромнее.

Полковник оказался прав – из-за ослепляющего сияния сингапурского миллиарда никто так и не смог идентифицировать в хозяйке местного олимпа коренную хабаровчанку Катю Швецову.

Интересная история сложилась с салоном красоты. Катя отказалась снижать стандарты и забраковала все существующие предложения. Для суперэксклюзивного заведения на одну персону полковник Тишайший подобрал просторное помещение с удобным подъездом и парковкой, которое до этого занимала смутная некоммерческая организация, помогающая то ли одноногим собачкам, то ли бездомным инвалидам, а скорее всего всем подряд за кого можно было выпросить денег. Активная тётка, руководящая благотворительной добротой, сразу просекла баланс сил и беззвучно покинула занимаемые площади. Ввиду чего её пришлось дважды вызывать в компетентные органы и давать личные гарантии на самом высоком уровне, что громкое гражданское возмущение на этот раз не только уместно, но и крайне желательно.

За пару недель пикетов, народных стояний и возмущённого краудфандинга тётка собрала себе на новый приют и обеспечила рекламу будущему тайному салону красоты на весь Дальний Восток.

После помпезного «закрытого» открытия, фотки с которого просочились через инстаграм Николая Баскова, частный SPA-фитнесс-бьюти-VIP салон стал принимать свою единственную клиентку. Все процедуры проводила команда японских косметологов, фито-ингредиенты для масок доставлялись курьерами прямо из мест произрастания, а молодящая грязь ввозилась в специальных глиняных арфах из лучших неизвестных источников. Через некоторое время вокруг заведения организовался даже потешный чёрный рынок: арфы с остатками грязи перекупались у ночных охранников агентами других косметических салонов. Представительницы элиты второго эшелона, а также все мечтающие о причастности к таковой, с благоговейным трепетом намазывали на лица бурую субстанцию, извлечённую со дна арф, в надежде приобщиться к недоступному социальному бытию.

К удивлению Кати у них с полковником вышел конфликт по, казалось бы, самому беспроблемному вопросу шикарной жизни – по поводу стиля. Тишайший с ходу забраковал все те первоочередные списки одежды и обуви, что составляет про себя любая молодая женщина на тот случай, если внезапно разбогатеет. Вместо этого Кате вручили гору коробок с готовыми комплектами, начиная с белья и заканчивая аксессуарами. В инструкциях строго отмечалось, что комбинировать одежду из разных коробок категорически запрещено. И хотя всё их содержимое принадлежало к тридцатке самых дорогих и пафосных брендов цивилизованного мира, у Кати такой подход вызвал острое неприятие. Её вкус, воспитанный модельным миром и долгим безденежьем, инстинктивно обозначал топ-бренды как пошлую безвкусицу, находя утешение в уникальности молодых нераскрученных дизайнеров, но и не впадая в деградацию винтажного хипстерства.

Однако в данном вопросе Тишайший оставался непреклонен.

 

— Это, — хмуро кивнул он на коробки во время их очередного спора, — не пошлые шмотки. Это твоя боевая форма. Твой мундир. А заодно и знамя. Родина от тебя не красоты ждёт, а выполнения важного государственного задания. Люди сидели, списки составляли, разведданные анализировали, потом инструкции тебе писали.

— Чего они анализировали? – возмутилась Катя. – Всё по журнальным лукам составлено – буду как тупой манекен с витрины.

— Вот именно! Ты вообще понимаешь зачем это всё? Ты – Матрёна, внешняя расписная кукла, прячущая от электората истинную начинку мира.

— Изольда не чудовище, — заступилась Катя за фею.

— Не чудовище? — полковник вскочил и нервно прошёлся по террасе пентхауса, распаляясь всё больше и больше. — Ну, хорошо, слушай сейчас очень внимательно, — он подошёл к Кате вплотную и стал говорить тихим зловещим голосом прямо ей в лицо. – Вот вспомни подругу свою Лизу. Вы же со школы знакомы. Вроде вместе начинали, на одни кастинги ходили, колготками делились. Вот только её ставка на торговца курагой сыграла, а твой Гарик сдулся. И теперь ты у неё за тыщу в час детской обслугой ходишь. А она на брови больше тратит, чем на твой французский.

— Ну и что? — буркнула Катя.

— Вспомни, — продолжал Тишайший, — как тебя подламывало. Хоть бы она сдохла, эта Лиза-тварь, да? Ну, признайся, я же чую, была гнильца. И сейчас осталась. Так вот, единственное, что тебя от убийства тогда спасало, это что у Лизы тоже не всё гладко. И что по массажистам она кочует не от радостной жизни. Ну, и для тебя ещё не все пути перекрыты – глядишь Гарику удача подвернётся или ещё чего. Ведь ты тоже была почти там, на полпути к изобилию. Почти там.

 

Внезапно полковник схватил Катю за шкирку и поставил перед собой, продолжая тихо говорить:

— А вот теперь представь, что пробилась ты. Гонорар свой сполна получила, деньги в удачный бизнес вложила. Замуж за миллионера вышла – я могу это устроить без проблем на раз-два. Всё будет тип-топ. Семья, дети, вилла в Тоскане. И Лиза за твоей будущей дочкой-красавицей в няньках ходить будет, — полковник сделал паузу, а потом заорал ей в лицо, переходя в истерику. – А счастья всё нет! Ну, вот нет его! Не наступает! За капиталом постоянно смотреть надо! От мужа хищниц отгонять! Дочь – дура! И возраст уже никакими кремами и пилатесом не удержать! Сжимает тебя время как сушёную сливу! Одни проблемы вокруг! Где же оно, счастье-то?! Где?! Ну, где?!!

 

Полковник толкнул Катю обратно в шезлонг и опять зловеще зашептал:

— И вот в этот момент. Побывав и в бедняках, и богачах, и сверху, и снизу, и раком. Уже внушив себе, что богатые тоже плачут и нет счастья в этой жизни, ты вдруг узришь её – Изольду! Однозначно сказочную, возможно бессмертную и безусловно счастливую. Ты узришь, что счастье на самом деле есть, но не про тебя. Ни про кого из вас. Причём счастье-то несомненное. Без всяких дзенских ужимок и коучерских психотехник. Без тихого алкоголизма и героинового прямотока. Просто есть. За деньги! Но не для тебя! Без всякой надежды! Не для тебя! Ни за что!

 

Полковник отпрянул от Кати как обессиленный проповедник, упал в соседний шезлонг и после паузы продолжил:

— Как много людей ты захочешь взорвать и уничтожить, чтобы хоть на секунду забыть эту мучительную истину? Не за то, что все вокруг несчастны, а за то, что есть счастливые. Как долго ты будешь мстить этому миру и нашему конституционному строю за несыгравший лотерейный билет?

 

Он мрачно глянул на Катю, дотронулся до кобуры, но передумал:

— Вот поэтому мы с феями и возимся. Одно дело охранять мир от какого-нибудь пенсионера с двустволкой, или абрека с гранатой, а совсем другое вести антитеррористическую борьбу против богатых, могущественных людей, потерявших надежду на счастье. Для этого и нужна государственная тайна – о том, что счастье есть, и о том, что оно недоступно.

— А почему вы тогда у неё деньги не отберёте? Она угаснет и всё, — предложила Катя очевидный способ решения проблемы. – Или не можете?

— Мы всё можем. Даже фарш обратно в корову перекрутим, если надо, — спокойно ответил полковник. – С Изольдой свой оперативный интерес имеется. Она нужна такая, как есть.

— А почему меня выбрали?

— Ты пустышка, — по-простому вдруг ответил полковник и подмигнул. – У хорошей внешней матрёшки должно быть очень много внутренней пустоты. В этом смысле тебе любой буддистский патриарх позавидует.

 

Несмотря на добродушную улыбку Тишайшего, Катя гневно вскочила и убежала в спальню, решив отныне ненавидеть полковника всей душой.

*

Тем временем жизнь неудержимо текла, и на Хабаровск опустилось лето, терзая его духотой и пылью. Томными днями с прохладных террас пентхауса Катя наблюдала как городские улицы шелушатся тополиным пухом и тлеют сухим безветрием. Но даже находясь над всем этим сезонным страданием, ласкаемая мягким ветерком с Амура, она больше не чувствовала удовлетворения.

Конфликты с полковником становились всё чаще. Но теперь она провоцировала их сама, ища в криках и угрозах повод отвлечься от надвигающейся катастрофы.

Катя заметила, что начинает толстеть.

Впервые за все прожитые годы тело стало изменять ей. Никакие диеты и упражнения не спасали. Уволив японскую команду, Катя выписала в салон какого-то шведского профессора со всей его лабораторией. Под их присмотром сутки напролёт она проводила в работе над собственной фигурой, подвергаясь изнурительным массажам, стимуляциям, депривациям, экстракциям, детоксикациям и прочим санкциям, но проигрывала эту борьбу.

Катя укрупнялась вся полностью, делаясь плотной и тяжелой. Исчезли хрупкие плечи и подростковые ключицы, щёки округлились и залились великорусским румянцем, а тонкие девичьи губы надулись как от инъекций ботокса.

И самое страшное – появилась жопа.

Стремительно набирая килограммы, за какую-то неделю из дылды-полушкольницы она вдруг вспухла в ту сочную сексуальную бабу, в которых отъедаются выброшенные из бизнеса или залетевшие модели. И превосходство над которыми всегда согревало Катину душу.

Масла в огонь подливал Тишайший, начав вдруг делать ей типичные солдафонские комплименты. Похоже он впервые увидел в ней женщину.

Как-то вечером, встречая Катю у выхода из салона, он изрёк очередное мужицкое остроумие, видимо искренне желая развеять ей подавленное настроение:

— Вот! Настоящая русская женщина! Тебе ещё кокошник да коромысло в руки и хоть сейчас на обложку. Настоящий образец. Почти как Катя.

 

От вскипевшей злобы, сама от себя не ожидая, Катя вдруг попыталась влепить ему пощёчину. Но в следующий миг произошло странное – неуловимым движением подбородка полковник отстранился, а затем его голова, как бы отдельно от тела, дёрнулась обратно вслед за рукой, схватив зубами Катину кисть. От неожиданности девушка ойкнула, попыталась отдёрнуть руку, но не смогла. Хватка полковника была крепкой и не болючей, как у игривой домашней овчарки. Катя замотала рукой, пытаясь освободиться, и услышала в ответ типичный недовольный рык.

 

— Фу, Тиша, фу! – вырвалось вдруг у неё.

 

Эта фраза магическим образом привела Тишайшего в чувство, и он разжал челюсть.

Увидев сконфуженное лицо полковника, Катя покатилась со смеху. Она продолжала хохотать, даже когда он грубо затолкал её в Maybach, и не могла остановиться всю дорогу. Позже, поднимаясь в лифте, Катя избегала смотреть ему в глаза и раз за разом прыскала от смеха.

Обычно полковник провожал Катю до дверей, но в этот раз прошёл внутрь, грубо волоча её под локоть. Буркнув что-то неразборчивое в свою доминантную рацию, он принялся расхаживать по комнате, как будто готовясь к важному решению или разговору. Уличив момент, Катя метнулась в другую комнату и вернулась оттуда с маленьким мячиком для массирования ступней. Издевательски глянув на полковника, она подбросила мячик в руке, а затем кинула ему за плечо.

 

— Тиша, взять! – задорно крикнула она.

 

Полковник не двинулся с места.

 

— Плохой, Тиша, — притворно надула губы Катя.

 

В следующий миг Тишайший бросился на неё. Он сбил Катю с ног, навалился сверху и принялся срывать с неё одежду. Она молча, отчаянно засопротивлялась. Попытавшись упереться коленом, Катя хотела оттолкнуть его, но получила мощный удар кулаком по рёбрам и скорчилась на бок. Он рывком перевернул её на живот, сорвал трусы и стал возиться со своей ширинкой. Воспользовавшись заминкой, она опять перевернулась на спину, готовясь отбиваться пока не потеряет сознание, но заметила его изумлённое лицо.

Полковник смотрел на свои расстёгнутые штаны. Затем, всё ещё не веря в происходящее, он оттянул резинку трусов и убедился в безжизненности тамошнего обитателя. Тем временем Катя выползла из-под него, попыталась встать, но снова повалилась на ковёр от догнавшего адреналинового отходняка. По иронии судьбы в эту секунду она оказалась абсолютно беспомощна, и Тишайший мог бы сделать с ней всё что угодно.

Вместо этого полковник вскочил и выбежал из квартиры.

Вернулся он той же ночью. Катя не слышала как открывалась входная дверь, поэтому в спальню полковник ворвался совершенно неожиданно. Придавив её животом к краю кровати, он опять сорвал с неё трусишки, но снова не смог завершить начатое.

Следующие пару дней полковник продолжал на разные лады пробовать тактику внезапности, коварно нападая на Катю то в квартире, то в машине, то в салоне на глазах у ошеломлённого шведа. Но все атаки оборачивались пшиком и порванным бельём.

Всякий раз, в ходе яростного безмолвного сопротивления, получая сокрушительные удары, от которых хрустели рёбра и перехватывало дыхание, Катя с трагичным наслаждением на секунду ощущала себя прежней – слабой, хрупкой девушкой. Той самой, что была теперь безвозвратно спрятана за слоями нарастающего мяса.

Поняв, что простым наскоком ситуацию не исправить, полковник взялся за дело с головой. Им были перепробованы все медикаментозные средства начиная с синих таблеток и заканчивая субстратом магического реализма из Колумбии. Но как только он врывался в комнату к Кате, вся химическая магия улетучивалась и «кобра позорно роняла свою голову вниз». Катя жестоко издевалась над ним в эти моменты.

Испробовав простое, полковник был вынужден действовать сложнее. Видимо посчитав, что ключом к своевременному стояку может стать душевная близость и прочая мелодрама, он принялся каждую ночь нашёптывать Кате государственные тайны, находящиеся под его охраной, и грязные секреты из личной биографии. Они многое объяснили в поведении полковника.

К примеру, он признался, что довольно давно платонически, но страстно, влюблён в одну оппозиционную либералку. Её тоже зовут Катя, и именно с ней он сравнивает для себя всех окружающих женщин, не находя в них достаточной живости ума и лёгкости нрава. Долгие годы он по собственной инициативе тайно курировал её жизнь, то облегчая, то осложняя путь к оппозиционной известности. И чтобы как-то освободится от любовного морока, ставшего угрожать офицерской карьере, он напросился в дальневосточную командировку.

Из ревнивого любопытства, Катя решила выяснить личность несостоявшейся любви полковника. Целую неделю она заставляла себя слушать «Эхо Москвы». Часами продираясь сквозь малообеспеспеченные банальности суетливых мужчин и осуждающие стенания неактуальных женщин с вычурными расовыми фамилиями, она в конце концов вычислила «бывшую» полковника.

И хотя Катя Шульман с лёгкостью очаровывала окружающих умом, образованием, а также умением быстро и просто говорить о важном и сложном, Катя Швецова с облегчением убедилась в главном – столичная Катя была совсем не модель. На этом интерес к москвичке сразу иссяк.

Через неделю тайны полковника кончились, и он отступил.

Но однажды ночью Катя проснулась и обнаружила, что Тишайший сидит у изголовья кровати. Он смотрел на неё сосредоточенным, неотрывным взглядом хищника, терпеливо стерегущего добычу.

С той ночи Катя отчётливо поняла, что борьба их никогда не закончится. Рано или поздно, но полковник взломает её оборону. Он доберётся до разгадки своей немощи и тогда порвёт её всю.

Порвёт до самого конца. До сокровенной глубины. Порвёт до темноты в широко открытых глазах и до последнего воздуха в лёгких. Прорвавшись сквозь мясную полноту и нетронутую пустоту, он порвёт её полностью.

Порвёт Матрёну.

Порвёт Катю.

Порвёт не Катю.

Порвёт всё что угодно на своём пути и обязательно доберётся до её маленького изумрудного огонька.